Никулин - мужчина тридцати семи лет, в синих тренировочных брюках, белой поношенной футболке и шлепанцах на босу ногу, неподвижно сидел в инвалидном кресле перед телевизором, на экране которого
мелькали обнаженные тела, гениталии, и все это сопровождалось протяжными женскими стонами, аханьями и оханьями, мужским жеребячьим ржанием и воплями. Иногда все это перемежалось короткими фразами на немецком языке.
Да-а, сюжет был что надо, - она, одетая лишь в одни чулки стояла, перед ним на коленях. Такая гамма чувств возбуждала еще сильнее, и его член, находившийся практически на одном уровне с ее головой, не выдерживал подобного испытания, стремительно поднимался, оттопыривая штаны.
- Что же ты собираешься делать, Сережа?! - Внезапно севшим голосом спросил Никулин. Спросил машинально, удивляясь своему вяло прозвучавшему голосу, осознавая
что ответа на свой вопрос он не получит, да и не хотелось ему знать.
- Да что же это?!..- Отчаянно вскрикнул Никулин, когда на экране Она наконец стянула с Него штаны. Набухший член, выпрыгнув как черт из табакерки, смотрел параллельно полу, прямо на Нее.
- Ого себе.. Да ты уже совсем взрослый мальчик Мишенька.... С этими словами Никулин налил себе в стакан из стоящей перед ним на картонном ящике из-под консервов бутылки. Взял с блюдца кусочек колбасы, пожевал.
"это ж говнопорно, мужик... - пронеслось в ошарашенных происходяшим далее на экране мозгах. Он смотрел в телевизор, вертя в руках коробочку с дистанционным управлением. Изредка, наклонившись над ящиком, ел салат из блюдца.
- Ты хоть понимаешь, что чувствует инвалид? А ведь я, в принципе, еще молодой парень. Потому что хочется любви, мне хочется настоящего женского тела, а не картинки на экране телевизора. Вздохнул, отер пот со лба и, протянув руку, взял с рядом стоявшей табуретки яркую, в поблескивающем целлофане ("Мальборо"), но уже
помятую и скукожившуюся пачку. Попытался еще раз связно произнести надпись на пачке, наткнулся на нелепое сочетание "рлб" в середине слова, запнулся, выматерился и бросил эту безнадежную затею. "Поле чудес какое-то"...
Негнущиеся заскорузлые пальцы оборвали фильтр, и он полетел в сторону. Никулин цыкнул зубом, сунул сигарету в рот, прикурил, обломав две спички, с третьей.
- У меня уже никогда не будет женщины, поэтому смотрю порнуху и, дурак, требую
к себе хоть какого-то внимания. С первыми затяжками одышка улеглась, полегчало.
"Беломорину" бы или, на худой конец, "Приму" сейчас, а этой пакостью разве же продерешь глотку... Плеснув в стакан еще немного, выпив и закусив, Никулин улыбнулся, и улыбка преобразила его лицо. Прекрасное расположение духа постепенно
возвращалось к нему.
- Фашисты, б...дь, это ж говнопорно. Сейчас дерьмом начнут в друг-друга кидаться.
Цирк зажигает огни. Во, Юра. Б...дь, козлы, одно и то же по сто раз снимают.
В телевизоре по дороге тащился, дорога прямо вела через поля - выбоины, лужи неизвестной глубины, трактор с прицепом. "Дерьмо на поля вывозят, - весело подумал
Никулин. - Сеять скоро..." В последний раз втянул в себя непривычно слабый дым
заморской сигареты, сотворенной на московской фабрике, надолго задержал его в легких. Добродушно ухмыльнулся: работяга! Все в дом, не то что иные. Ведь что делает, упирается, тянет зубами и ни о каком отдыхе не помышляет, а ведь нелегко,
ведь без передышки будет тащить, жлобина, пока не дотянет до дому, а допрет, так и тут обратно побежит - еще чего искать. Он и сам бы мог многое... Вдруг на душе
стало мутороно: да какой он, к лешему, венец, ежели...?! Разобрало до слез почти,
до обиды. А еще говоря, человек, мол, венец природы, то да се! Где ж тут
справедливость... Он докурил сигарету, вдавил окурок в экран телевизора и зло сплюнул. "Вот, б...дь, и здорово... так вот... по-братски... по-фронтовому".
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.