Юрий Смирнов. Треугольник

Александр Анатольевич Андреев: литературный дневник

История Игоря Тузова
Была проста,
Как просты доказательства
Теоремы
О сумме квадратов катетов
И квадрате гипотенузы.
С точки зрения посткапитализма,
Игорь – первостатейный лузер
Во-первых, он музыкант,
Во-вторых, ударник,
В-третьих, мертвец.
Но как писал С. Е. Лец:
"Если ты мёртв, но музыка
Продолжает звучать –
То и ладно"


Отправимся на двадцать семь лет в прошлое,
Вышитое тишью и гладью
(Прошлое – это же всё хорошее).
Девяносто третий,
Почти как в романе Гюго,
Нечего и не за что жрать, глад,
Но перспективы у нас огого,
Мы пробуем все виды нечеловеческой деятельности, –
И только Игорь рад считать терции,
Малые, как районные мегаполисы.
Игорь сам из такого
Уранового, Мегатонного,
Ширококостного.
Игорь Тузов, третий курс музучилища.
Игорь играет на треугольнике.
На треугольнике.


Стальном прутке, изогнутом правильно.
На треугольнике,
Рваной ране классической музыки.
На треугольнике,
Антиоргане,
Позоре всемирной перкуссии.


В городе было два мастера треугольника,
Космачёв Лев Феликсович
Из музучилища,
И Паниотто Эдгар Иванович
С музыкально-педагогического факультета.
Между ними существовала вендетта
С середины позапрошлого века,
Когда Анатолий Петрович Гурко
Подсидел Фрица Карлыча Клейста
В тихой битве за место в военном оркестре.
Говорят, мейстер пронзил шпагой маэстро.
С тех пор битва света и тьмы
В музыкальном мире Херовогаддо
Не прекращалась ни на секунду,
Малую и большую.
Это как две школы кун-фу,
Только без зданий, учеников
И портретов великих шутеров.


Лев Феликсович говорит:
Треугольник это душа, а душа болит.
Треугольник это женское лоно
И должен звучать сонно,
Томно,
Сочно,
Всепобеждающе.
Треугольник это удача Бога,
Идеальная форма музыки,
Подвисающая
На тонкой нити.
Игорь, мой мальчик, только не уходите
К этому демону Паниотто.
Он играет для дьяволовой пехоты.
Его самоучитель игры на треугольнике
Говорит о нём,
Как о последнем подонке.
Я не хочу быть отмеченным с ним
На одном глобусе.


Через неделю Космачёв
Едет ночью в пустом автобусе
На Озёрную Балку
И не доезжает.
В музучилище говорят
Очень жалко
И закрывают кафедру малых ударных.
Игорю друг из ментуры в ухо дует –
Висяк, но висяк угарный.
Твоего мастера проткнули
Железной спицей
В сердечную мышцу,
А в салоне автобуса не было
Даже мыши.


Игорь рыдает на свежем холме могилы
Среди других холмов.
Это выглядит крайне мило
На марсовом поле
Вечных снов.
Я пришёл с Игорем
Попрощаться с его учителем.
Мне холодно скучно.
Я читаю фамилии мёртвых,
Не вчитываясь
В этих Дорфманов, Ивановских, Красненьких,
В воздухе тихо звенит
Осенняя скромная радуга.


Говорят, Паниотто повторял –
Не надо, не надо,
Как в партитуре
Повторяется целая пауза.
Распрямлённый,
На огне расскалённый,
Треугольник Игоря
Рисовал на бесовой шкуре
Всякое странное разное.
Иероглифы секретного идиша,
Индекс божьего града Кинешмы
(Сто пятьдесят пять восемьсот),
И вереницы угольных нот.


Суд посчитал Игоря Тузова злом,
Но злом безумия.
В спецсанатории он прожил
Восемь лет,
А потом умер.
Его мать просила меня
Съездить туда и забрать
Личные вещи и тетради нотные,
Но мне некогда всё,
Я же только с виду дурак-человек,
Сочинитель ненужных опусов,
А на самом деле – ночной охотник.
Невидимка из ловушки-автобуса.


2020



Другие статьи в литературном дневнике: