про критикуНа мой взгляд, неумолимое падение литературы в литераторство началось тогда, когда философски осмысленная теория словесности - в том виде, в каком мы находим её у Аристотеля или Анандавардханы - была настолько ощутимо потеснена риторикой, что для получения признания автору произведения стали необходимы резолюции персонажей, коих исчерпывающе описал Клавдий Элиан: "Выглядел он вот как: ходил с окладистой бородой, наголо стриг голову и носил короткий до колен гиматий. Зоил всегда злословил о людях, только и делал, что наживал себе врагов и был удивительно придирчив. Однажды кто-то из философов спросил его, почему он всех хулит. «Потому, — был ответ, — что не могу, как мне того хочется, причинить им зло»" Правда, нужно отдать должное полулегендарному элиановскому Зоилу: он по крайней мере высказался честно, не прикрываясь лозунгами. В наше время то же самое производится непременно под флагом, будь то стилистическим, политическим или вообще расовым: мало кому хватает смелости сказать "да я всех их ненавижу". Естественно, решительно никакого отношения к искусству риторическая критика не имеет. Дело не в том, что искусство - это какое-то священнодейство, а ритор врывается в него, как папарацци в операционную. Дело в том, что у риторики как науки, в общем-то, об убедительном выражении своих интересов, нет методик, позволяющих критиковать произведение искусства объективно. Такие методики существуют только в рамках метафизической философии, поскольку только она на нынешний день учитывает в равной степени логическую сферу мысли и иррациональный опыт человека, равно как и его очевидные и гипотетические взаимодействия с чувствами, воспоминаниями, принятием решений в условиях выбора и т.п. Я не знаю, возможна ли философская теория, способная охватить всё поле вариантов и относительно независимая от породившей её культурной среды, но, рассматривая любой текст даже сквозь призму самой чуждой ему по хронологии и географии концепции, в случае с философией мы непременно получим предметный разговор. А в случае с риторической критикой - беспредметный. "...Собственное наименование лишь подтверждает факт этого познания, но не создаёт его, потому что в противоположной ситуации оно, во всяком случае, в таком виде — не наблюдается. Действительно, если в поэтическом произведении отсутствует описание возбудителей и прочего и только содержатся такие слова, как «страсть», ни малейшего представления о том, что в нём есть раса*, у нас не будет. А так как без собственного наименования, от одних только специфических возбудителей и прочего раса и другие разновидности этого угадываемого познаются, а от одного своего имени не познаются, то, следовательно, по взаимосвязи и несовместимости раса и другое привносятся силою выраженного, но никоим образом не выражаются именем". Этот текст, ни много ни мало, написанный в IX в. н.э., я бы вытатуировала на лбах многих авторов. Правда, не уверена, что лбы достаточно высоки, чтобы поместилось. В данном случае мы имеем предметный разговор, предлагающий целую гипотезу о том, почему у нас вызывают минимум сострадания стихотворения, где аффтаром настойчиво перечисляются всяческие ангст-шмерц-зензухт, или о том, почему слово "Россия" не делает стишок патриотическим. Ни один нормальный Зоил, конечно, так не скажет. Он будет тонуть в эпитетах, клеймить, восхвалять, вся его аргументация будет состоять исключительно из манерно преподанной вкусовщины; в самых клинических случаях он будет то припадать к стопам народным и растекаться жижицей обсценной лексики, то воспарять на вершинку и изрекать что-нибудь про сакральное пространство. Как его воспринимать после этого - непонятно. Видимо, примерно так, как воспринимают алкоголика дядю Колю, разглагольствующего на балконе. Снисходительно, брезгливо и с сожалением. Народ всячески переживает по поводу засилья графоманов-поэтов; при этом о засилье графоманов-критиков, к числу которых нередко относятся переживающие, речи до обидного мало. Если планка писаний ещё худо-бедно качается чуть повыше нуля, то планка рецензий на писания давно сползла в минус, и никто не хочет понимать, что более благодатной среды для разведения "талантов" придумать нельзя. Когда в качестве орудия оценки избирается не интеллект, а болтовня, оцениваемый персонаж, аще он не покойник, моментально выезжает на болтовне же. Покойнику хуже. Отсюда мой простой практический вывод. Критику нужно употреблять так, как Митридат Эвпатор употреблял яды: малыми дозами, чтобы выработать устойчивость к заразе, тщательно задумываясь о губительных последствиях каждого её извода. Писать же её лучше вообще по минимуму. Разумнее, честнее и полезнее один раз сопроводить испортившего настроение аффтара нехорошим словцом и забыть. А нормальную среду для авторского роста могут предоставить только два явления. О первом я сказала в самом начале, это философия; второе - это элементарное общение со стоящими пишущими людьми. Только связи с ними не должны быть формальными. Чтобы действительно чему-то научиться, оппонента нужно любить; и оппонент должен любить тебя. Нет, не наливать (хотя в качестве дополнительной опции почему бы и нет?), не занимать тебе денег, не выслушивать твои личные нюни, не жениться на тебе / не спать с тобою. Любить. --------------- © Copyright: Катерина Канаки, 2013.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
