Зло в искусстве

Как-то так получилось, что долгое время по инерции я разделял то мнение, что в разговоре об искусстве неуместны этические категории. Эстетическое как бы этически нейтрально, лежит в другой плоскости. Данное положение азбучно и непререкаемо. Однако, последнее время я все острее ощущаю опасную ложь, скрытую здесь. И мне, насколько я могу судить, удалось сформулировать для себя правильный подход к этому вопросу.

Классические поборники нравственности, как правило, предъявляли претензии к некоторому неэтичному содержанию произведения искусства. Эта позиция не лишена своей правды, ибо всякое произведение есть одновременно и поступок, иными словами, оно вписано в более широкий, нежели собственно искусство, контекст - жизни как таковой. Разумеется, эти поборники были биты простым указанием на то, что всякое внешнее по отношению к искусству априорное ограничение ведет к ущербности производимого продукта. И это факт. За примерами хорошего, но неэтичного, и плохого, но этичного, далеко ходить не надо. Искусство не может служить каким-то иным целям, кроме своих собственных. Однако, и тут можно возразить, что если на одних весах лежат жизнь и искусство, то так ли уж очевиден выбор? Например, одной из причин успеха любимого мной фильма "Семнадцать мгновений весны" было то, что в отличии от многих других картин про Великую Отечественную войну, в этой использовалась реальная эсэсовская форма, которую создавали гениальные дизайнеры рейха, воплощая образ сверхчеловека. И надо признать, им это удалось. Что мы можем сказать о произведении этих дизайнеров?
Итак, я хотел отметить то, что ошибочность такого прямого понимания зла в искусстве далеко не так очевидна. Но, однако, отстаивать эту позицию я не собираюсь, и намерен изложить вопрос в несколько ином ракурсе.

Для начала не будет лишним определить зло вообще, чтобы было понятно, о чем идет речь. Это не так просто сделать. Во всяком случае это получается не в один ход. Однако, получается. Первое необходимое тут различие - это различие морального и прагматического. На стороне прагматического такие понятия, как польза и вред. На стороне морального - добро и зло. Эти две стороны связаны намерением. Здесь следует быть предельно аккуратным, и ввести второе различие: объектиной пользы и вреда, и субъективного представления о них. Примем, что объективная польза и объективный вред не являются доступными для нас категориями, ввиду необозримости и непредсказуемости всех последствий поступка. Но это и не так важно, ибо для определения зла достаточно субъективного представления о пользе и вреде, которое всегда есть. Для определения добра, напротив, объективное знание необходимо, и ввиду этого утверждение о добре всегда остается более проблематичным, нежели констатация зла. Но так оно и должно было быть, ибо нет никакой симметрии между добром и злом (в отличие от пользы и вреда), как нет симметрии между бытием и небытием, одно - субстанционально, другое - нет. Итак, вооружившись проведенными различиями, мы можем, наконец, дать определения:

Зло - это намеренное причинение вреда, исходя из субъективных представлений о вреде.
И в частности, эти субъективные представления могут совпасть с объективными. Но могут и не совпасть, и человек намереваясь причинить вред, причиняет по счастливой случайности пользу. Но хорошие или нейтральные последствия не должны вводить нас в заблуждение: мы имеем дело со злом, так как в данном случае существенно только намерение.

Добро - намеренное причинение объективной пользы.
Как мы видим, для совершения добра не достаточно одного намерения, и о таком поступке может судить (в строгом смысле) только история в своей эсхатологической перспективе или Бог. Но также и мы, однако, не сразу, и только в той мере, в которой способны на объективность.

Остался неохваченным:
Этически нейтральный поступок - намерение причинить пользу, исходя из субъективных представлений, оборачивающееся объективным вредом, а также всякое ненамеренное действие.
В этом случае важно понять, что мы имеем дело не со злом (моральное), а именно с простым причинением вреда (прагматическое). И поэтому речь идет о нейтральности.

Итак, коль скоро нас интересует определение зла, следует спросить о намерении, как и кому оно может быть доступно. Оговоримся сразу, что для простоты не будем рассматривать какие-то подсознательные намерения. Под намерением мы будем понимать осознанное стремление. Таким образом, сам субъект действия обязательно знает, что причиняет зло, когда причиняет зло. Он, что называется, идет на сделку с совестью, хочет причинить вред, зная, исходя из своих представлений, что это будет именно вред. Как же быть нам, и способны ли мы судить о намерении извне? По логике вещей напрашивается ответ "нет". Но мы, однако, имеем такой опыт, и как-то судим. Для обоснования этой нашей способности безусловно не обойтись без некоторой метафизики (скажем, разговора об интуиции или еще о чем-то подобном). Но это не является проблемой, ибо во всех сколько-нибудь серьезных и существенных вещах без метафизики не обойтись. Однако, можно ответить на этот вопрос и по-простому. Поскольку субъект сам знает о своем намерении, это его знание не может не отражаться в его поступках. Все происходит не так, что мы посредством загадочной интуиции пробираемся в него, но напротив, он сам себя так или иначе непроизвольно выдает, и поэтому мы в той или иной степени способны судить о его исходном намерении.

И теперь я, наконец-то, перейду к разговору о зле в искусстве (например, в литературе, и в частности, в поэзии). Дабы не повторять "ошибки" того подхода, который я условно обозначил как "классический", я ограничусь исключительно литературными последствиями некоторого произведения, то есть буду в этом смысле оставаться внутри литературного контекста. Но, однако, поскольку намерение есть причина, а не последствие, я буду рассматривать произведение во взаимосвязи с автором, ибо категории морального неприменимы к вещам (произведениям), а только к субъекту (автору). Следует также конкретизировать понятия пользы и вреда в искусстве (например, в поэзии). Вред - это когда пишется некоторое стихотворение, которое могло бы быть и не написано, которое ничего не "прибавляет", но, напротив, только девальвирует поэтику и засоряет литературное пространство (такое стихотворение я для краткости назову плохим). Польза - это когда наоборот (и это стихотворение я назову хорошим).

Соответственно, у меня вырисовываются четыре ситуации:

Ситуация добра.
Автор хочет написать хорошее стихотворение, и это ему объективно удается.
Тут все понятно.

Ситуация нейтральности №1.
Автор хочет написать хорошее стихотворение, и субъективно считает, что это ему удалось, однако, объективно - это не так.
Это, скажем так, ситуация Братчикова, о котором я не так давно писал. Пространство засоряется, причиняется вред, однако злой умысел отсутствует.

Ситуация нейтральности №2.
Автор хочет написать хорошее стихотворение, но написав, обнаруживает, что это ему не вполне удалось, или не удалось в принципе.
В этой ситуации часто оказывается всякий, кто не является какими-то абсолютными гением, и в тоже время обладает определенной способностью к самокритике. Намерение было благим, но постигла неудача. Попытались - не удалось. Ничего, попробуем снова.

И ,наконец, к чему я веду весь разговор:

Ситуация зла.
Автор пишет плохое стихотворение, заранее зная, что оно будет плохим, и это его устраивает.
Он может руководствоваться принципом "схавают" или чем-то еще. То есть он сознательно и со спокойной душой засоряет пространство и обманывает читателя, преследуя какие-то свои посторонние цели (удовлетворение тщеславия, деньги и т.д.). Надо сказать, этот персонаж встречается чаще, чем того бы хотелось. И, несмотря на то, что "чужая душа - потемки", его не так-то трудно распознать. Как я уже говорил, он сам себя выдает.
И именно он является источником зла, самого настоящего зла. И лично для меня такой автор - персональный враг. Был, есть и будет.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 07.12.2009. Зло в искусстве
• 01.12.2009. По гамбургскому счету или почему я не поэт