06. 11. 25

Меня тянет в эту гниющую рану. Там — мрачные танцы отречённых за главный грех. Бог и меня не простил? Выхожу в январе на улицу — сразу леденеют конечности. Но я не чувствую. Но я не вижу. Бреду по гололёду нелепыми шагами, маясь, чтобы ебло не разбилось.

Кажется, что мир состоит из хрупкого стекла и вот-вот должен дать трещину. Но вот в чём обман: только мой мир в моём состоянии такой шаткий. Мозг орёт: «Тревога! Спасай!» — но нет реальной угрозы. Никто не стоит с ножом, ядерная бомба не летит в дом. Всё спокойно снаружи, но не внутри.

И в этой тишине я — сгусток крови, оставленный на деревянной лавочке в парке. Мороз прищемит меня, снова.

«Привет!»
Это...новое?
Я отнесусь с осторожностью.Я буду мягким и тёплым, чтобы «Привет!» повторилось. Но внутри — бури и шипы в крови тех, кто зашёл дальше «Привет!».

Я пугаю новых людей этой правдой. В них нет этой боли, и они уходят. А мне так важно, чтобы моя внутренняя боль была понята хоть кем-то. Хоть из чувства человеческого сострадания.

Но выход из депрессии — это интересный процесс. Ты будто умираешь, когда заболеваешь, а в ремиссии — заново учишься ходить, есть, спать. Физически я, может, на 40% в порядке. А мыслями — снова четырнадцатилетний подросток в пубертате. Только это не бунт, а тихое, стеклянное отчаяние. Речь без эмоций. Люди видят, что ты болен, но не понимают, почему твой собственный мозг желает тебе смерти. Это абсурдная болезнь.

Слушаю грустный рэп с ужасными текстами. Про боль, которую не описать. Её можно выблевать и размазать по стенам, высечь на себе, но не показать: «вот здесь болит». Болит.

Как же отличается физическая боль от моральной. Они несравнимы. Но при моральной — ты не умрёшь от болевого шока, и тебе не вколют морфий. Она — хроническая. Она забирает тебя самого и говорит: «Теперь я здесь хозяин. Ты — это я, я — это ты». Сначала сопротивляешься. Но она уже заложила семя. Год за годом: сначала суицидальные мысли раз в месяц, потом — раз в неделю. Потом — селфхарм. Потом — сигареты и алкоголь. Ведь так вроде легче, правда?

А потом в девятнадцать лет выходишь из психиатрической больницы, оглядываешься вокруг и не понимаешь, как всё зашло так далеко. Почему? Я же вроде контролировала всё: ходила на учебу, заводила друзей. А потом вспоминаешь, как не могла уснуть до четырёх утра, как не было сил помыться и сходить в магазин, как ненавидела мир просто за то, что ты проснулся.

Я кричал об этом ещё с первого курса, три года назад написал маме огромное письмо: «Мам, что-то не так, я не справляюсь». Но всё снова сошло на нет.

И вот ты здесь. Пишешь стихи в стол. Новые люди — просто куклы без лица. А тексты про кризис, неразделённую любовь и психоделию — мой афродизиак.

Всегда больно уходить первым. Смотреть на слёзы и понимать, что не можешь иначе. Даришь засохшую розу и молча уходишь. А человек так и не поймёт, что любил хрупкий трупик, который вот-вот рассыпался бы, если бы я не отступил.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 07.11.2025. 06. 11. 25