Выдержки из статьи К. Свасьяна Поэт и критик

"я хочу сказать, что критика, осуществляющая свой единственный шанс, столь же редкостна, как и поэзия (по сути дела, тоже осуществляющая свой и единственный). Этот шанс — я выражу его,наконец, в одном лишь слове, достойном быть трижды подчеркнутым во избежание всякого автоматизма восприятия и самим фактом подчеркнутости долженствующем сосредоточить внимание читателя на бездне смыслов, — этот шанс, подчеркиваю я, — понимание."

"Первый ракурс (или большая посылка силлогизма) — ракурс Новалиса. Поэзию определяет Новалис как нечто «абсолютно реальное». Второй ракурс (или меньшая посылка) — ракурс Поля Валери. «Реальное,— говорит Валери, — может выражаться только в абсурде». Я делаю вывод: поэзия выражается в абсурде, она и есть абсурд для тех, кто привык воспринимать природу через призму научно-популярных брошюрок и туристических путеводителей. Бамбуковую трость поэт не называет тростью; но и не-тростью он ее не назовет. Тайна его выражения — по ту сторону утверждения и отрицания, и именно эта «потусторонность» выглядит явным абсурдом там, «где «трость» считается «предметом обихода». Потребитель говорит: «это — трость»; какой-нибудь гурман салонно-философских оригинальностей скажет, быть может, эпатируя окружение: «это — не трость». Ценность обоих суждений — ничтожна; нет трости ни в потребительском утверждении ее, ни в скептико-эстетском отрицании. Поэт не утверждает и не отрицает ее: он ее высказывает. Поэт говорит: «это — трость», но, в отличие от потребителя, он говорит не мимо трости, целясь в прагматическое ее назначение, а в саму трость, задерживаясь на ней и наводя на нее зажигательный фокус всей силы своего внимания и любви, как если бы в миге произнесения слов «это — трость» трость была единственной мировой реальностью и не было в мире ничего, кроме трости."

"Но абсурд проявляется и иначе, я бы сказал, и семантически."

"Можно представить себе естественную реакцию какого-нибудь положительно мыслящего рационалиста на призыв станцевать вкус апельсина. Понять это — значит для него выпить море; возмущенное восприятие реагирует характеристикой абсурда и бреда. Оно наотрез отказывается осилить мост, ведущий от гастрономии к хореографии; танцевать десертное блюдо — в лучшем случае, анекдот или оригинальничание, в худшем случае, это — шизофренический бред, достойный сострадания. Спорить бесполезно: аргументы сумасшедшего квалифицируются врачом как дополнительный материал для истории болезни. Приведенные примеры суть коаны, или проекции энных измерений смысла на плоский рассудок. Про себя я говорю: поэзия — геометрия бессознательных пространств, порог, отделяющий сакральные участки внутреннего мира от всяческих профанаций. Одна из форм профанации — стремление понять поэзию в ее чисто словесном составе."

"Понять поэзию в ее чисто словесной структуре представляется мне невозможным; так можно понять, пожалуй, стихи, но, думаю я, не нужны особые усилия для того, чтобы согласиться с простым утверждением, очевидным для каждого, кто хоть сколько-нибудь вживался в существо вопроса: поэзия не сводится к стихам, она — всегда больше, глубже, шире, выше их. Возможны стихи без поэзии (мы говорим, в таких случаях о «стихоплетстве»); даже у больших мастеров встречаются такие стихи, не говоря уже о бесчисленных «рифмачах», в сердце коих, по увлекательному выражению Фридриха Геббеля, «вместо соловья пригнездилась кукушка». Стихи я мог бы назвать условием поэзии, ее гортанью; бесспорно, что условие это должно быть совершенным, как совершенной же должна быть гортань, чтобы потрясать нас голосом. Поэзия — голос, дыхание, сквозняк, продувающий слова при условии, что расположение их создает ему идеальные возможности для свободного и нестесненного кружения. Малейшее нарушение в подборе и расставе слов сказывается катаром поэзии; более крупные помехи могут вообще удушить ее, — но в том-то и состоит бессмертная сущность поэзии, что она — дух, который дышит, где хочет, дух неухватчивый, вольный, легкий, огненный, многоязыкий; формальный анализ духа этого не ведает и потому занят он описью имущества {слов) пустого дома. Здесь и возникает ощущение абсурда; поэтический язык определяют структуралисты как отклонение от норм, насилие над нормами. При этом имеются в виду нормы обыденной речи. Позволительно спросить: а почему не наоборот: почему не обыденную речь считать отклонением от норм поэтического языка?"
"Структуралисты и сами признают превосходство поэтического языка; в свете этого признания квалификация поэзии как отклонения от норм выглядит более чем странной. Ибо не меркой обыденности надлежит судить поэзию, а мерой поэзии — обыденность. Называть же поэтический язык отклонением от норм языка расхожего столь же бессмысленно, как судить об оригинале по копии и считать оригинал насилием над копией."

"Поэзия — не клад, замурованный в стенах пустого жилища. Не стенами красен дом, а дыханием своих жильцов; пустой дом всегда зловещ. Стены — слова; дух живет не в словах, взятых в качестве лингвистических единиц, а между слов, и тому, кто в поэзии имеет дело с духом ее, а не с пустыми застенками слов, слова эти никогда не кажутся абсурдом."

"Я говорю себе: поэзия — лингвистическая контрабанда; одно из двух: либо она молниеносно проникает в душу, потрясая душевные устои, либо ее задерживают на лингвистически-логической таможне, подвергая дотошной проверке и проставляя печатки на каждом слове: здесь-«отклонение», там— «насилие», еще дальше — «условность»..."

http://www.rvb.ru/swassjan/critic.htm

Другие статьи в литературном дневнике:

• 28.07.2014. Выдержки из статьи К. Свасьяна Поэт и критик
• 22.07.2014. Мнение
• 08.07.2014. Вот так вот