Отец

До тридцати лет, т.е. буквально – всю сознательную жизнь, я был абсолютно уверен в том, что мой покойный отец был самым лучшим папой на свете…

Нет, я никогда не идеализировал его, напротив – уже в детстве, для меня были совершенно очевидны некоторые его недостатки.
Например, он иногда выпивал…. Иногда, это случалось чаще, чем иногда….
Помню - в такие дни, я не редко задавался нелепым вопросом – «Зачем, он так с собой?»
Именно в такие дни мне было его очень жаль… Хотя именно этим воспоминаниям я обязан тем, что категорически не употребляю спиртные напитки.

А ещё, он всегда был очень строг. Хотя тогда, это воспринималось мной, как что-то совершенно естественное, и только спустя много лет, когда уже я сам стал отцом, мне вдруг открылось, что это - не норма.
Впрочем, папа был строг практически со всеми: мамой, коллегами, студентами, проводниками в поездах, продавцами, таксистами, моими товарищами и даже с собственными родственниками.
Он не был груб, почти никогда не повышал голоса на кого либо, но очевидная значимость и некоторая суровость присутствовавшие всегда на его лице, не оставляли даже тени сомнения в том, что этот человек очень строг и вероятно своенравен. Скорее всего, он чувствовал себя неловко… Мне и теперь трудно объяснить, почему я в этом всегда был почти уверен, но я кажется с самых малых лет понимал – ему было неловко, и от того он вынужден казаться таким значимым и суровым.

Вот почему я помню его именно таким? Он что никогда не смеялся? Никогда не рассказывал анекдотов? Кажется, смеялся…. Но я этого не помню. Я знаю, что он конечно смеялся, но вот вспомнить его смеющимся совершенно не в силах. Вот только фотографию одну хорошо помню, где он еще совсем молодой, задолго до моего появления на свет, во дворе ЦК ВЛКСМ… смеющийся и счастливый. Может быть потом, когда я уже появился на свет он больше и не смеялся, а лишь улыбался иногда… . Я не могу вспомнить звук его смеха, и это наталкивает меня на вывод – я его никогда не слышал, а считаю что лишь забыл об этом от того, что мне всегда хотелось увидеть его смеющимся…. Теперь задумался – а улыбающимся? Ну, вот кроме той самой фотографии начала 60-ых годов прошлого столетия…. Была ещё одна фотография! Кажется новогодняя…. Там уже и я присутствую. Правда еще очень маленький… Мне трудно определить собственный возраст на той фотографии – от девяти месяцев до полутора лет….
Хотя, если учитывать то, что фотография похожа на новогоднюю, можно сделать вывод, что это либо зима 75-76 гг., либо следующая… Папа, держит на коленях, а я тупо смотрю мимо объектива…. Однажды я задался вопросом: а откуда я знаю, что на той фотографии именно я? Разве, я себя там узнаю? Нет, конечно, но зато – там, я отчетливо узнаю папу и из этого делаю соответствующий вывод – у него на коленях могу быть только я
.
Подобная самоуверенность не раз преподносила мне неожиданные сюрпризы…

Когда я лежал в больнице, по пояс в гипсе и шансы на то, что я буду ходить без помощи костылей, практически отсутствовали, он очень долго не появлялся. Дни тогда были похожи один на другой и в итоге слились в какое-то бесформенное нечто, от того теперь мне уже не вспомнить когда он все-таки появился – спустя год или два… Мне приятнее думать, что все же спустя лишь год.
Мама говорила – «ему больно видеть тебя в гипсе…» Разве какой-нибудь ребенок хочет, что бы его родителям было больно?
Больница находилась минутах в пяти ходьбы от нашего дома.

Когда мне было лет десять, мы каждые выходные ходили гулять в московские парки – Филёвский или Сокольники, а в самые выдающиеся дни – в ЦПКиО им.Горького.
Тогда, я не очень любил эти прогулки. В том возрасте, они казались мне довольно скучным и малоинтересным занятием ( за исключением Парка Горького, в котором были аттракционы и пруд где всегда можно было взять лодку), однако один момент меня удивлял всегда – на этих прогулках, когда мамы не было рядом отец словно немного менялся. Он становился более разговорчивым, и у него словно даже улучшалось настроение.

Отец никогда меня не ударил. Ни разу. Но я всегда жутко боялся, что это может произойти.
Это не останавливало, когда я прогуливал школу или когда совершал первые нелепые финансовые махинации, но я всегда помнил о том, что самое страшное что может случится со мной, это то, что терпение отца может иссякнуть.

Сейчас мне кажется, что настоящая беда в жизни моего отца случилась в начале 90-ых. Когда развалился Союз, и на какое-то время показалось, что члены КПСС навсегда покидают сцену…

Последнее, что делал в своей жизни мой отец – спасал меня от армии… Он ходил в военкомат, о чем-то с кем-то договаривался, теребил меня звонками с просьбой всего лишь приехать туда один раз, что бы мне сделали какую-то отметку о негодности к службе в войсках…
Отец умер в феврале 1994 года. Он вернулся из военкомата, наконец-то всё уладив, несмотря на то, что я там так и не появился, сел на диван и…
Я думаю, что если бы его сердце выдержало еще хотя бы пару лет, то он и сейчас был бы жив.

Как показала жизнь, спустя какое-то время армия мне уже не грозила по совершенно иным обстоятельствам…

Ах, сколько было во мне бессильной обиды на него за эту смерть!
Мне казалось, что мир рухнул и уже никогда не будет таким как прежде.
И он действительно, уже больше никогда не был таким, как прежде…

Несмотря на то, что я уже несколько лет не жил дома, несмотря на наши споры(которых, вообще-то почти и не было, но они конечно должны были быть, просто мы многое не успели…), несмотря на то, что я в сердцах однажды бросил ему – «Дурак», и это был единственный раз, когда выйдя в коридор где он курил минут через десять, я заметил что глаза у него влажные…

Для меня всегда были не очень важны его научные звания, многочисленные авторские свидетельства, грамоты и коробочки с наградами которые хранились у нас дома на самой верхней полке книжного шкафа. Конечно, я понимал, что возможность присутствовать на трибунах Красной Площади во время майских демонстраций или ноябрьских военных парадов это следствие определенного социального статуса отца…

Самое сильное чувство, которое я испытывал к отцу – жалость. Это было уже в 90-ых, когда он казался мне беззащитным перед новым временем.
Родители моего отца – казаки. Бабушка была из донских, а дед из запорожских…

«Я тебя жалею», что в переводе со старого южнорусского – «Я тебя люблю».
И я действительно, очень люблю моего отца.

27. 10. 2007г.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 27.10.2007. Отец