Сенека. Нравственные письма к Луцилию. Письмо 48

Об отношении к людям

Отвечу позже на твоё письмо с дороги,
Такое же длинное, как эта пыльная дорога.
Мне надо бы уединиться и обдумать без тревоги,
Что посоветовать тебе, в чём кроется подмога.

И ты ведь, перед тем как обратиться за советом,
Подолгу размышлял, советоваться ль надо;
Не следует ли мне тем более проделать это,
Ведь разрешить вопрос так быстро сложновато.

Я снова говорю тебе, как истинный эпикуреец?
Но для меня прекрасно то же, что и для тебя,
И я не закрывал бы в нашей дружбе дверец,
Коль не считал бы своим всё, касательно тебя.

А дружба наши неотложные дела объединит,
У каждого в отдельности нет ни беды и ни удачи:
Вся жизнь друзей во все томительные дни
Была и будет заодно, и это очень много значит.

Она не может быть такой блаженной у того,
Кто обращает всё, что надлежит себе во благо;
А нужно для другого жить без выгодных торгов,
Любую пользу принося другому шаг за шагом.

Весь этот строгий, свято соблюдаемый союз,
Связующий людей и заставляющий признать,
Что есть для человеческого рода право без обуз
Любые отношения с людьми воспринимать.

Он более способствует приятельским утехам,
Об этом как-то говорил тебе я многократно.
Кто многим делится со всяким человеком,
Тот с другом всё разделит безвозвратно.

Я предпочел бы, друг мой, лучший из людей,
Чтоб хитроумные наставники пролили свет,
Что должен дать я другу «без каких-либо затей»,
А что – любому человеку «без каких-то тщет»,

Когда употребляется такое вот слово «друг»
И сколько разных есть значений слова «человек».
Безумие и мудрость тут расходятся без мук;
С кем мне пойти, где знания найти ковчег?

В какую сторону направлен буду я тобой?
Для одного какой-то человек, что лучший друг,
А для другого друг не равно человек любой;
Есть дружба ради друга, а для кого-то просто звук.

Один заводит дружбу только себя ради,
Другой для друга – чувства си глубоки.
А ты мне представляешь все слова в распаде,
Все время раздирая их на риторические слоги.

Коль не умею я поставить каверзный вопрос
И навязать рожденную от истины неправду,
Не разобраться мне откуда это всё взялось,
К чему стремиться, а чего избегнуть надо!

Мне стыдно: дело ведь серьёзное у нас,
А мы с тобою, старики, играемся как дети.
Давай поразмышляем мы о том, что видит глаз,
И что, в конце концов, не может он заметить.

«Мышь – это слог; она обгладывает свежий сыр,
Из этого выходит, что для слога этот сыр – еда».
Допустим, не сумею я распутать сей гарнир;
Хотя какая мне от моего незнания беда?

Естественно, я должен опасаться в том,
Что в мышеловку попадется непременно слог
Иль, по моей небрежности, он своим ртом,
Сойдя из книги, сыром поживиться смог.

А впрочем, можно поступить ещё хитрее:
«Мышь – это слог; слог сыра не грызёт;
Поэтому я высказать предположение смею,
В конце концов, мышь тоже сыра не грызёт».

О, детские нелепицы! И ради них мы морщим лоб?
И ради них мы отпускаем нашу бороду?
Им здравомыслящих людей мы обучаем, чтоб
Внести душевную сумятицу в их голову?

Так что же философия сулит людскому роду?
Кого-то манит смерть, другого манит бедность,
Богатство мучит третьего стяжательству в угоду,
Не понимая то, что исчезает всё бесследно;

Тот постоянно устрашается изменчивой судьбы,
Желает сей избавиться от собственной удачи;
Тому враждебны люди, их напрасные мольбы,
Для этого и истинные боги ничего не значат.

Зачем ты сочиняешь эдакие озорные шутки?
Сейчас не время забавляться безучастно:
Необходимо относиться к людям чутко,
Тебя позвали только помогать несчастным.

Ты обещал дать избавленье утопающим,
Больным, пленённым, терпящим позор,
Готовым пасть, понуро проживающим,
Подставившим на плаху шею под топор;

Зачем же ты уходишь в сторону, зачем?
Тому, с кем шутишь ты, страшны твои шаги.
Ведь на любое твоё слово, кто озабочен житием,
Все, кому тяжко, вдруг ответят: «Помоги!»

Они со всех сторон к тебе протягивают руки,
Прося спасти погибшую иль гибнущую жизнь;
Ты их надежда, они нуждаются в твоей докуке,
Чтоб ты им показал отличие всей истины от лжи.

Скажи им, что природа сделала необходимым,
Что лишним и какие предписала нам законы,
Им следуя, жизнь станет столь неповторима,
Как трудно тем, кто верит взглядам люда неуклонно,

– Когда ты прежде им растолковал доступно,
Что их хотя б избавило от малой части бед,
Что даст конец иль меру их желаньям глупым,
Чтоб верили они поболее природе – мой совет.

Коль все эти детали были просто бесполезны!
Но ведь они вредны! Я докажу тебе без книг,
Что дарование слабеет, чахнет – бойся бездны,
В том случае, когда ты будешь тратиться на них.

Поведать стыдно, но какое же оружие они дадут
Си тонкости, сражающимся со слепой фортуной,
Чем оснастят их? Пряник будет или кнут?
И здесь ли путь ко благу или остаётся втуне?

Так проникают в философию все эти «либо-либо»,
Все эти хитрости, постыдные сидящим у доски.
Ведь вы, вопросами заманивая собеседника на дыбу,
Неужто действуете по-другому, как-то не с руки?
 
Как претор – челобитчика, так философия сама
Вновь восстановит тех, кто заморочен вами.
Почто вы отступаетесь от ваших обещаний задарма,
И сделаете так, что злата блеск погасится мечами,

Что буду я с немалой твердостью пренебрегать
И вожделенным, и ужасным для людей, –
Зачем спускаетесь к начальным правилам опять,
Что учат нас грамматики? Что говорите вы, ей-ей?

Вергилий говорил: «Восходят так до звёзд?».
Создать меня подобным Богу, это ли не ново –
Сие сулила философия мне средь неясных грёз
Меня манила она этим. Так сдержи же слово!

Поэтому держись подальше ты от всех уловок,
Которыми философы скрывают всё пустое.
Держи в запасе ключевое, заключительное слово.
Пристало добрым нравам лишь какое-то простое.

Хоть оставалось бы тебе по жизни много лет,
Их тратить надо бережно без мыслимых грехов.
Безумие – учить ненужное, ведь это – бред,
Когда нет просто времени-то! Будь здоров.

09.12.2025