Бумажные кумиры

Золотые лучи предзакатного солнца проникали сквозь витражи библиотеки, окрашивая пыльные тома в янтарные оттенки. Аромат старой бумаги и кожи переплетался с легким запахом лаванды, доносившимся из небольшого сада за окном. Здесь, в тишине и прохладе, я искал убежище от суеты внешнего мира. Но тишина была обманчива. Книги, стоявшие на полках, шептали свои истории, полные приключений, тайн и забытых легенд. Мое внимание привлек один потрепанный том, переплетенный в темно-зеленый сафьян. Золотое тиснение на обложке изображало странный символ, похожий на переплетенные змеи. Я хотел почитать аннотацию к книге и уже взял ее с полки, как вдруг в библиотеку, громко стуча каблуками, вошла женщина. Одета она была экстравагантно: красная короткая юбка, капроновые чулки с блестками и белая блузка с манжетами. Макияж на лице оставлял желать лучшего - он был похож на грим клоуна, вышедшего на манеж. На лице были видны следы гиалуроновых инъекций.  Гиалуроновая кислота задерживала воду, морщины расправлялись. От этого лицо казалось отёкшим. Губы тоже были подколоты. Жирные тени на глазах  немного скрывали морщины, но делали похожей на женщину низкой социальной ответственности.  Возраст  выдавала  шея, с ней манипулировать было бесполезно. Шея была украшена сетью морщин, которые прикрывала дешевая бижутерия. Это раскрашенное чудо бросило на меня беглый взгляд из-под нависших век. Потом с большой осторожностью и опаской взяла с полки Большой том Маяковского со всеми стихами и поэмами , поцеловала портрет на обложке, произнесла:" Здравствуй, милый Володя" и пустила слезу, шмыгнув носом.
Зрелище было дивным в своей нарочитой театральности, я невольно залюбовался. Наверное, именно так и выглядят настоящие ценители классиков – в вызывающем наряде с ярким мэйкапом, с фальшивой скорбью и лобзаниями бумажных кумиров. Я даже позавидовал: вот он, человек, способный так искренне, так глубоко прочувствовать трагедию несчастной любви, воспетой Маяковским. А возможно всплакнула, так как вспомнила, как этот том упал в детстве ей не голову, поэтому  так осторожно брала его сегодня с полки.
Я не мог нарушить священный ритуал и тихонько отступил в тень, делая заметки для сатирической зарисовки.
Признаюсь, что невольно залюбовался неплохо сыгранной ролью экзальтированной дамы, которая ловко превратила библиотеку в драматическую сцену: блестки на чулках были похожи на слезы, пролитые по классику. А  символом, бушующей и нестареющей страсти в её сердце была красная юбка.
Но вскоре даме, видимо, надоело играть роль страдалицы по классикам, она опять шмыгнула носом, утерла слезы  ладонью, небрежно бросила том Маяковского на полку и, гордо вскинув приколотый бант к жидким волосам, направилась к выходу. После ухода остался лишь слабый шлейф дешёвых духов, купленных в сельпо, и эхо каблуков, отстукивающих ритм уходящей драмы.
Я даже забыл, зачем пришёл, меня больше не интересовал томик в зелёном сафьяне со змеёй. Понял, что такие змеи в образе только что ушедшей  фальшивой дамы, могут вползти  в твою жизнь и не заметишь. Мне было жаль, что шоу так быстро закончилось. Но было немного грустно за эту женщину, столь жадно стремящуюся казаться не той, какая она есть. Может, под слоем макияжа и блесток скрывается одинокая душа, ищущая хоть какого-то тепла  даже в строках великих классиков, которые не уставали писать о большой любви.