Бог и смертная

Бог не имеет права на любовь —
Она равна сиюминутной казни.
«Для бога — мусор, пыль, пустое место
Всё то, что смертному так важно».

Но правила нужны не для того, чтоб соблюдать,
А чтобы нарушать их с упоеньем.
И то, что для иных богов подобно смерти,
Для бога царства мёртвых стало спасеньем.

Любовь — отрада для слабых, ничтожных людей,
Не для всесильных, могучих богов.
Для них она — проклятая мерзость,
Что требует немедля умереть, смывая этот позор.

Бог подземного царства посмел полюбить —
И кого же? Обычную смертную.
С каждым днём он всё больше хотел рядом быть,
И, казалось, всем был готов он пожертвовать.

Он мечтал коснуться её, но то было запретно:
Древнейший закон — и бог спорить не станет.
Боги и люди приближаться друг к другу не смеют;
Кто нарушит — тех Мать богов в прах обращает.

Бог изнывал, сходил постепенно с ума —
Не хотел без неё быть в этом мире.
И понял вдруг владыка мертвых для себя:
Любовь нужна, чтоб быть во тьме ориентиром.

Её горящие глаза его спасут в момент паденья,
Улыбка защитит от всех невзгод.
Но лишь одно его держало вдалеке от счастья:
За приближенье к смертной родная мать тотчас её сожжёт.

Её сожжёт… Он не боялся за себя —
Ведь сам в своей любви виновен.
Бог ждал и лишь издалека следил за ней,
Он знал: признанье обернётся болью.

И бог, не помнящий покоя, сошёл с ума.
Он не способен больше есть, дышать, жить.
И он решился сделать то, о чём другие
Боялись даже думать: порвать судьбы свою же нить.

Он к Матери пришёл, склонил своё колено:
«Я опозорил Вас и всю святую кровь.
Я в смертную влюбился, но не каюсь —
Я рад, что смог познать любовь».

Но Мать богов не захотела убивать
Родного сына, что когда;то породила.
Она желала уничтожить дрянь,
Что сердцу бога оказалась милой.

Но бог из царства мёртвых ей сказал:
«Та девушка не знает ничего о моих чувствах.
Она невиновата в этом, Мама, я клянусь.
Я сам дурак, теперь ничтожных чувств я узник».

И Мать бессмертных, задрожав, схватила факел —
В нём тот огонь, что пожирать не постесняется богов.
И он объял того, кто даже не коснулся смертной,
Но был влюблён в неё… что хуже всех грехов.

Прах бога мира мёртвых обратился снегом,
Укрыл и, словно в саван, нарядил весь мир.
А смертная, что стала дорогой, желанной,
Жила, не зная, кто её любил.