стихи подборка2

        ***

Девочка, мальчик-трубач на причале,
В небо трубою шары выдувал.
Где это было, я точно не знаю,
Может, об этом я раньше читал.

Белое платье, и ветер, и волны,
Холодно было, и капли в песок.
Звуки пытались как будто умолкнуть,
Голос был близок, но также далёк.

Может, она из церковного хора?
Мальчик откуда? Трубач тишины?
Ветер подхватывал звуки минора,
Чтобы вернулись мальчишки с войны.

Пела она и с печалью открытой:
Шар из руки улетал в небеса.
Цинком оббито пустое корыто,
Рядом, как невод, лежала коса.

Ветер сильнее, гроза за грозою,
Молния тьму разрезала вокруг.
Голос не слышали, только слезою
Вылилась речка из девичьих рук.

Девочка, мальчик-трубач на причале -
С неба пустые шары доставал.
Озеро, озеро! Люди кричали:
"Озеро слёз!" - кто-то тихо сказал.


          ***

Странно ангел скачет мой,
В небеса стремится, что ли?!
Видел я его порой,
Сильно корчившись от боли.
Посмотрел, пришёл – ушёл!
Словно на арене клоун,
В красных пятнышках камзол
С размалёванной губою.
Там, где клетку для зверей
Расставляли с суетою,
И гримасой он людей
Наполнял своей смешною.
Но за ним приходят звери,
Дрессировщик, тигры, львы!
Запах страха в атмосфере,
Лица бледные – мертвы!
Щёлкают со свистом плети,
Открывают звери рты,
Зубы острые и клети,
Рёв безумной красоты!
Барабаны бьют ударно,
Вышибают с кожи дробь,
Чувствую себя погано,
Если ангел мой уйдёт.
В жизни голову мне рано
Или поздно оторвёт.
Снова клоун на арене,
И труба гремит отбой,
Сыплет шутки об отмене,
Значит, тело с головой!
Правда, клоун этот в цирке,
Но, а в жизни ангел мой
Скачет, словно на резинке,
Между небом и землёй!

         ***

Как якорь, я прикован к страсти:
Гость на цепи твоих причуд!
Нас океан порвёт на части,
Волною может, отпоют.
На палубе открыли вина,
Не надо нам других причин!
В руках судьбы ты балерина,
А я на дне твоих пучин!
Вода на небо смотрит слепо,
В безумии один прыжок.
Я здесь тебя открыл как крепость,
И ты взяла меня в залог.
Страсть говорила: «На колени!»
Я отвечал: «На край земли!»
Туда ведут любви ступени,
Туда уходят корабли.
А мы на счастье били рюмки,
Смеясь, ходили босиком:
За мир прозрачный наш и хрупкий,
Под ноги брошенный стеклом.


        ***

Наступает зима из далёких глубин,
Расстаёмся с тобой в это время.
А ты знаешь о том, что любой Арлекин —
Это шут! — он же джокер и демон!

Засвистит вдруг петля от безмолвия вьюг,
Поздно крикнуть: «Постой и помедли!»
Арлекин перед тем, как закончить свой трюк,
Разметает нам новые петли.

На рубеж батальоны идут, трепеща,
Видно, час их победы — просрочен.
Остаётся сказать только слово «прощай»
И оставить себя вдоль обочин.

А ты помнишь, как шло то письмо с кишлака,
Что рассыпало прах над престолом?
Звон стране прозвенел, прогремел у виска,
Когда стены равнялись там с полом.

Но оттуда тебе не напишут друзья,
Да и год был другой! — день — суббота.
А сегодня среда, потому-то нельзя,
Чтоб потом не смотреть с эшафота!

Громыхнёт злобный лязг из железной брони:
«Позабыть, как летать на качелях,
Помнить слово одно — помяни, помяни!
И омыться в кровавых купелях!»

Властелин — Арлекин! — не крути жернова!
Там под маской шута спрятан демон,
Раздаёт он направо, налево слова,
И сияет на нём диадема.

Это только зима, это просто зима!
Карнавальный костюм Арлекино.
Но танцует одна, словно сходит с ума,
Над замёрзшей страной балерина.

И игрушечный зал, где идёт тот балет,
Позабыт, как вокзальная шлюха.
А билет на него продают или нет,
Нам не скажет с косою старуха.


         ***

Давайте смерть рассмотрим на ладони,
Бессмысленная птица, и без слов:
Мы в нашей жизни ею обречённы*,
И каждый умереть всегда готов.

Из ваших всех возьму я описаний:
Любовь, война — для смерти тот предлог,
Я думаю, что знаете вы сами,
И ни при чём еврейский чей-то бог.

Мы сами всё решаем перед псами,
В молчанье тигра, в жуткой тишине,
Когда слюна стекает над клыками,
Вот это есть всегда ответ брехне!

А смерть молчит, в ней нет и полуслова,
И кто-то вслух считает "двадцать два",
Чтоб выстрел одиночный сделать снова,
И пулей в барабан кладет слова!

Не надо быть большим здесь следопытом,
Заранее не нужен гороскоп,
Уверен, если тигра пасть открыта,
То зубы посчитает мизантроп!


*«Обречённы» — здесь это не грамматическая ошибка,
а авторский окказионализм.


          ***

Я считал в небесах: чёт — нечёт!
Не уснул!
И явился ко мне вечный чёрт —
Сел на стул!
Говорит наяву, — старина!
Намекнул,
Что вина — не вина, то вина —
Светом скул!
Подпиши договор и союз —
Счёт потом!
Подмигнул визави, чёртов бюст, —
Всё путём!
И узнаешь, виляя хвостом,
Сладкий грех!
Предавая друзей — всех гуртом,
Сразу всех!
Подпиши для проклятия лет —
Час суда!
И, как все, говори слово «нет»!
Или «да»!
Что душа, намекнул, — прошлый снег!
Холодна!
И возьми всё с собой в страшный век!
Вот цена!
И залейся вином и виной —
Не беда!
Счёт потом не исправить мольбой —
Никогда!


       ***

Куда вы, сны, в коротких юбках,
Уходите в аллеи тьмы?!
Вы, как фарфор, довольно хрупки!
Глухонемы, глухонемы!

Мне руки кажутся длиннее —
Протягивают "Яву" — прикури!
Жетон висит под тонкой шеей!
Сейчас раздавит изнутри!

Под сухость губ сковало тело,
В крик пеленгатор уши рвёт!
Да так, что всё вокруг сдурело!
С нуля мне вновь пошёл отчёт!

Очнулся — это Илиада!
Троянский безутешный смех!
Мой конь, как изгородь из ада,
Для всех побед и для потех!

Перемахну, взглянуть обратно!
Туда, куда дороги нет!
А конь хрипит во сне злорадно:
Я твой нерадостный макет!


        ***

Осень не власть, её сменит зима,
Вот где тщеславия мало.
С неба упала в траву хохлома,
В губы меня целовала.

Жёлтыми листьями, синей грозой,
Юною девой и ведьмой,
И городской проституткой с Тверской,
И депутаткою с плетью.

Осень не власть, её сменит зима,
Я говорю без сарказма.
Разве нужны ей дворцы - терема,
С видом на площадь маразма?!

Осень как осень! Пришла и ушла!
Бросила в душу мне невод!
Дамой цвела, как цветок расцвела,
В зимнюю старую деву!


          ***

И тишина! Ни лай, ни брань!
Я видел это перед бурей!
Когда железом, сжав гортань,
Решёткой рот – во имя тюрем!

Во имя счастья – сладкий снег,
Окрашенный водой из вены,
И бурый вкус, который век
И жизнь отдать за перемены!

Отдать придётся, словно дань,
Цена безумная – победам!
Большой и мощный ураган
Летит навстречу людоедам!

Но всё же мне в сто раз страшней
Молчание ягнят! И трудно
Понять беззвучие в стране,
Где жить безрадостно, уютно!

И знай: погибших не вернуть,
А сволочи – в цене громадной!
Мечтаешь совесть обмануть
И быть слугой во всех парадных!

Дерзай, но нам не по пути!
В гробу я выбью лучше днище!
Господь, Господь! Его прости!
Он не герой! Он просто нищий!


        ***

Деревянные заборы,
Заколочены дома,
На бескрайние просторы
Мёртвая пришла зима. 

Только церкви в белом были,
Только всё было вчера,
И кружили, и любили
Нас холодные ветра. 

А теперь уж нет концерта
На краю того села.
В дом зашёл, там Кай и Герда
Расплетают узелка. 

Омрачились, до боли —
Сердце хрустнуло во льду.
А они дрова кололи
На вражду и на беду. 

Кай и Герда ледяные,
И олени на снегу.
Я спросил: «Вы все живые?
Дайте слово, разожгу». 

Нет, не надо, всё сгорело,
Мы молчим и мы живём.
И в глазах вдруг потемнело —
Это ж в доме всё моём. 

Столько лет горит несчастье,
На стене висит маньяк.
За окном одно ненастье —
Чем топили вы очаг? 

Может, злая королева,
Или, может быть, король?
Справа горе, горе слева —
Разыграли карамболь. 

Деревянные заборы,
Заколочены дома,
На бескрайние просторы
Мёртвая пришла зима.


         ***

Я против норм и мерзких правил,
Желаю видеть много лиц:
Один пусть будет православен,
Другой пусть будет атеист.

А сам мечтаю стать рассветом,
Рассветом жизни без границ,
Но тьма всегда сильнее света,
Сильнее щебетанья птиц.

И смерть безумно надоела,
Всё ходит чёрная за мной.
Я предложил наряд ей белый
И взял на время выходной.

Она ушла, но не забыла,
Она же баба — отомстит!
Вокруг, как белая кобыла,
Печально ходит и грустит.


          ***

А ты знаешь, встречаться приятно!
Ты, как я, эту жизнь всю прошла,
Как и я, ты, скорей вероятно,
Потеряла в пути два крыла.

А мне снилась намедни акула,
Бедуины, горячий песок.
В эту пропасть меня ты толкнула
И закрылась на вечный замок.

Когда выбрался я из пустыни,
Сбросив цепи и гири вины,
Поднесла ты вино мне в кувшине
И сказала, что чувства ясны.

Я ответил: безумия ради -
Утопить для того, чтоб спасти,
А потом, привлекая к награде,
До безумия нас довести.

Ты кричала: до гроба - навеки!
Я молчал, в рот набравши песок,
Тяжелели от слёз твои веки,
Продлевая любви новый срок.

Да, я стал недовольный и грубый,
И готов я унять свою спесь.
Как приятно, что встретились губы,
Значит, крылья у нас ещё есть!

         ***

Ни надежды, ни иллюзий,
Помню день — последний мой!
А мелодия как в блюзе:
Что со мною, что со мной!

Про любовь все песни спеты,
Дым разлуки с синевой,
Горький запах сигареты,
По последней — по одной!

Что со мною — непонятно,
Жизнь, как лезвие, остра,
И кричали троекратно:
Громогласное "ура!"

Я лежу, а в горло когти
От двуглавого орла,
Полотенцем сжаты локти,
Без единого узла.

Помянули стопкой водки,
Поутихли голоса,
Жизнь прошла, как тост короткий,
За каких-то полчаса.

Ни надежды, ни иллюзий,
Что со мною, что со мной,
И мелодия как в блюзе:
Не вернулся я домой.


         ***

Сколько было всего — ничего.
Не успел я вокруг оглядеться.
Вспоминается всё — нелегко
И немного с далёкого детства.

Огляделся вокруг — никого,
Всех друзей разбросало по свету.
Память спрятала их далеко,
А я верю в простую примету:

Что подальше положишь — возьмёшь,
Всё ж поближе... и лезут скелеты,
И костей под ритмичную дрожь
Надевает на череп береты.

И выходят они из могил.
Голова моя вмиг отрезвела.
Говорили, что Бог отпустил,
Вынимая осколки из тела.

Я зажмурил глаза, вновь открыл:
Никого, ничего... не воскресло.
Но я видел: последний, без крыл,
Поднимался со мною из кресла.


         ***

Ошибаются все в этом мире моём!
Далеко мы бываем от правды,
Как легко это делаем ночью и днём,
Если я ошибаюсь — поправьте.

От рождения дали мне пристальный взор,
Он в далёкое смотрит упрямо,
Видит речку, а там — бесконечный забор,
Эх, не спутать бы с ведьмою даму!

Но а слух?! Про него, чтоб не слышал, — молчу,
Что ему-то неймётся, бедняге,
Разве он не услышит, как я палачу
Преклоняю колени и стяги.

И не вижу, как друг мой давно стал угрюм,
И что враг стал роднее родного,
Я не слышу, как в каторжный падают трюм,
Где ломаются кости за слово!

Ошибаюсь я зрением, слухом, умом!
И хохочет вдали громко ведьма!
Не её, а меня пожирают костром,
И не с ней рассчитаются медью.

Да! Не с ней! И я прячу подальше глаза,
Две монеты мне бросьте на веки!


          ***

Что это, что?! Вновь окоп в полный рост.
Кто-то стоит над могилой.
Это земля или это погост?
Станет картиной унылой!

Время какое?! На время хоть вой!
Взрывом разбросана глина.
Раньше здесь сад был, теперь под ногой
Кем-то заложена мина!

Плавятся камни под сильным огнём,
Пахнет горелой резиной.
Улица, яблони, дом под дождём –
Было! И с красной рябиной!

Цепь на качелях железом звучит
Сквозь обгорелые колья!
В будущем будет из мраморных плит
Память с рассыпанной солью!


        ***

Правда познаётся в жизни этой!
Ворон прокричал: «Иисуса — нет!»
Глазом не моргнув, смеясь, ответил:
«А кому тогда молились столько лет?!»

Чёрные лохмотья в жёлтой ризе,
Видишь, крылья разложил крестом!
И вороний тембр в его репризе:
«В каждом доме чей-то лик — Христом!»

Не узнали бога — в Емельяне?!
«Отмолить соборами!» — кричал.
Шапкой Мономаха на смутьяне
Золотая круглая печаль!

И священники, заворожённо,
Узнают знакомые черты:
Пугачёва — лик — с любой иконы
Смотрит в перекошенные рты!


          *** 15

Ходите, ходите, будто бы ходики,
Белые стены, внутри же темно.
Сказано, спето безумной рапсодией,
И Атлантида уходит на дно.

Что же осталось? От суши — ирония!
А от любви — по спине холодок.
Ходите, ходите — это агония!
И отпускной дребезжит вам звонок.

Были фигурки и числа о вечности,
Взгляд тяжелее свинца — из-под век!
И застывают бетоном конечности,
Я промолчу про вино и про секс!

Море из стен, океан в этой комнате,
Две Атлантиды упали на дно.
С неба! А, кстати, Джоконду вы помните?
Знайте, украли её здесь давно!


           ***

Родина, похлеще гильотины!
Чем грозишь: то плахой, то сумой?
С сундуков поднимутся святыни,
Словно пена в кружечке пивной.

Оглянуться не успели – рабство,
А чихнуть – так сразу крепостной.
Видно, в этом всё твоё коварство:
Ты не станешь верною женой!

Твой сундук под мифами и пылью.
Страшно зарывать – открыть страшней.
Там не только ангельские крылья
Среди грязных белых простыней.

Столько лет прожить, не видя хлама!
Девственность твоя не стоит грош.
Ты давно не девушка, а дама.
Родина! Былое не вернёшь!


        ***

По небу залпами с орудий?
Для освященья тишины?
А может, прошлое мы будим
И не вернувшихся с войны.

Над нами красные закаты,
Где вечность мёрзнет на краю.
С вокзалов — русские солдаты
Уносят в даль печаль свою.

Как слог у графомана громкий,
Он им чертовски одержим,
Так мы парадно, возле кромки,
Везём победы муляжи.

В окопе не бессмертье ищут,
Но обессмерченный редут,
Где глина смешана с кровищей,
Где в глотке крик: «Что не пройдут!»

И застывал салют от крика,
Парад как ком, как в горле ком.
А над редутом, с ветром тихо,
Молчали, каждый — о былом.

Парад пред боем — принимаю,
А дальше — вечность тишины.
И над могилами не лают,
Не вызывают дух войны.

По небу залпами с орудий?
Для освященья тишины?
А может, прошлое мы будим
И не вернувшихся с войны.


         ***

Мы полюса, где плюс на минус,
Помноженная точность на авось.
И если я хоть дюйм продвинусь,
Ты возвращаешься на ось.

До доброты — ты злая сущность,
А я до злости добр с тобой.
Тебя волнует день насущный,
Меня волнует день другой.

Ты верная, а мне же скучно
Принадлежать во всем одной.
Я с женщинами — неразлучный
И им неверен ни одной.

Мы полюса одной орбиты,
Мы то, что вертится всегда.
Ты мной, а я тобой убитый,
Ты родина — моя беда!


        ***

К ногам победителей падали флаги,
Гремела военною славой труба,
И песню - величие русской отваги, -
Тревожно дробил полковой барабан.

Победы - парад сорок пятого года,
Победы, которой не видел дед мой:
В огне под Смоленском пропала пехота,
В могилу упал лейтенант молодой.

Московское небо вскричало от боли,
Парад окропило небесной водой,
Мой дед не вернулся из боя, и в поле -
Победу оставил навечно вдовой.

Она разменяла версту за верстою,
Её приласкали Афган и Чечня,
Победа с тех пор ходит чёрной вдовою
И греется в славе чужого огня.


          ***

Репродуктор хрипит на платформе,
Мимо окон проходит старик,
Белых чаек взлетающих кормит,
Уносящих на крыльях вдаль крик.

Тишина никого не тревожит,
Никого не волнует тупик,
И в вагоне здесь каждый - прохожий,
Приподнял на пальто воротник.

И не слышно ни свиста, ни крика,
На стекле пелена - слой густой.
А за ним, ужасающе в дикой,
Разложилась часть суши шестой.

Если чайки с небес улетают,
Кто клюет за окном нашу гниль?
Выходящим с вагона китаец
Предлагает с улыбкой костыль.


          ***

Нет, не тревога, ни капли спиртного,
Неба немного,
Потьма, полусвет.
Каждый увидит над этой дорогой
Птицы огромной — большой силуэт.

Крылья из камня я лично не видел,
Сторож на кладбище — вечный старик.
Я это знаю, но всё же предвидел:
Грустный седой надевает парик.

Мрамор к лицу и как бледная скука —
Пепельный цвет и повсюду гранит.
Чёрные птицы щебечут без звука:
Здесь кто лежит, тому смерть не грозит.


         ***

Не знаю, какие здесь призраки бродят,
Шестая, седьмая часть суши-земли.
Но знаю одно, что мечты о свободе
Потеряны, словно на дне корабли.

Штандарты орлов прошлогоднего века
Сменили на флаги из красных штанов,
И паспорт, и галстук, и хек вам из хека,
И борщ у станины железных станков.

Бензином монархию тихо залили:
«Да здравствуют красные наши цари!»
Вот только недолго они здесь царили,
От Сталина до Горбачёвской зари.

Потом из Свердловска вернулся к нам призрак.
«А я ухожу», — он сказал и ушёл.
И вновь всенародный наш царь нами избран,
Из красных штанов вылетает орёл.

Колдуют, я знаю, в шестой части суши,
Монархию сносят второй век подряд.
Хоть старое душат, хоть старое рушат,
А призраки носят всё тот же наряд.


            ***

За стеною голос и посуды звон.
Пересуды громкие, разговоры, стон.
Сапоги, Германия, мрачные дебаты.
Бедные, богатые — в нищих кандидаты.
Годы девяностые и иллюзий роды
Прибыли из прошлого, где оставил годы.
Из казармы пахло — миром, чистотой,
И майор не толстый с мордой пропитой
Поднимал всё тосты за моей стеной,
По одной — трезвонил — по очередной.
Эшелоны радостно провожали страны,
И пустели сразу — бары, рестораны.
Уходила армия. Сорок пятый год
Повторяла с точностью, но наоборот.
Уходила в поле — русское, родное,
Расставались многие со своей женою.
Улыбнулся прошлому и поднял стакан,
До краёв наполненный родником из ран.


            ***

Может, я и сам немного стоил,
Не дороже, чем билетик в цирк,
Где любимый мой и старый клоун
Зарыдал и снял с души парик.

Он гримасой был, а я же – словом,
Он свой грим любил, а я же – ритм.
Там и там был зритель избалован,
Он и я за всё его простим.

Где опилки, буквы над ареной,
Вместо клоуна сидят слоны.
Всё, что раньше было очень ценно,
А теперь не стоит полцены.

Я зашёл отдать ему билетик,
Я над ним когда-то хохотал.
А кассир мне продал астр букетик
И направил в безутешный зал.

Рыжий клоун первый раз без грима,
Горечью наполнен мой бокал.
Понял я: цена всегда делима
На арену, ритм и на финал.

           ***

Я в бреду — о России,
Всё кричу невпопад!
Мы молчим, ждём мессии,
И не слышим набат!

Он давно шлёт тревожно
Нарастающий звук,
Но грохочут безбожно
Патриоты вокруг.

Рукоплещут им ложи,
Веря в ложь и гробы,
В барабаны из кожи
Барабанят рабы.

Но сорвётся звук с ножек,
Так что вздрогнут гробы,
И тогда вскрикнем: «Боже!»
И закрестятся лбы.

Кто не верит — поверьте:
Перед тем, как воспеть,
Вам набатом в конверте
Вышлют право на смерть.


         ***

Года бегут как эскадроны,
До рубежа доносят флаг,
А я опять надел погоны
И боевой чеканю шаг.

На всей земле куда вернуться,
Не так уж много было мест.
Вы скажете, что я рехнулся,
Курсантом как Христос воскрес.

Но тянет, братцы, очень тянет,
Как в небо белых лебедей,
Туда, где кровь из-под портянок
Текла, как речка Енисей.

А что до Тулы? Там же вязы,
И рядом где-то жил Толстой.
Но я не этим был повязан
С десантом проклятой судьбой.

Там артиллерия, там боги,
Там церковь всех моих тревог,
Там три штыка и все дороги
Разбитых хромовых сапог.

Я сжал виски руками жёстко:
«Неужто видел сон опять,
Как уходящего подростка
С годами хочется распять?»

Распять, чтоб вновь вернулось время,
Ну, как Христос, вернулось бы.
И пусть моё речное стремя
Неслось бы поперек судьбы.


           ***

Беспросветной дорогой пройду,
Всё такая же глина сырая,
И крапива, и ивы в пруду,
И собака сидит у сарая.

Рыжий, скомканный клочьями хвост,
Лодка в тине до самого носа,
Я бутылку с собою принёс,
Не напиться, а так — для наркоза.

У кого-то без лая слюна,
У меня ничего, кроме водки,
Только лодку качнула волна,
И как ком покатилась по глотке.

А собака всё смотрит в глаза,
И ответил я ей поневоле:
Я хотел бы давно завязать
В узел память свою, но без боли.


         ***

Кто вы? — будущий прах!
Чревоугодия, жажды!
Снятся ли в ваших снах
Вами убитый — каждый?!

Что? — не за вашим окном!
Шум, настоящая бойня!
Вы — без вины все притом.
Спите ли вы спокойно?!

Вас не замучает страх!
Режут ли вас ланцеты!
Кто там лежит на столах —
Вашей отчизны ли дети?!

Снятся ли вам по ночам,
В чёрном бушующем море,
Как корабли к небесам
Вспыхнули, выбросив горе?

Ради чего столько мук?!
Ради забвения падших?!
Снится ли вам смерти звук
В недрах войны — пропавших!


          ***

Я считал в небесах: чёт — нечёт!
Не уснул!
И явился ко мне вечный чёрт —
Сел на стул!

Говорит наяву, старина!
Намекнул,
Что вина — не вина, то вина —
Светом скул!

Подпиши договор и союз —
Счёт потом!
Подмигнул визави, чёртов бюст,
Всё путём!

И узнаешь, виляя хвостом,
Сладкий грех!
Предавая друзей — всех гуртом,
Сразу всех!

Подпиши для проклятия лет —
Час суда!
И, как все, говори слово «нет»!
Или «да»!

Что душа, намекнул, прошлый снег!
Холодна!
И возьми всё с собой в страшный век!
Вот цена!

И залейся вином и виной —
Не беда!
Счёт потом не исправить мольбой —
Никогда!


         ***

Я вам пишу. И в этих строчках
Расставлю всё над буквой "и",
Где важным словом пляшут точки,
Как подтверждение тоски.

Всё, что стремилось раньше к небу,
Теперь как сумрачная взвесь,
Всё превратилось в злую небыль,
И в прах небес, и в их же месть.

Я вам пишу. Зачем? Не знаю.
О том, что очень высоко.
И подхожу я вечно к краю
Паденья с неба моего.

Где пел негромко и несмело,
Стремясь к развенчанной весне,
Но всё так осенью блестело,
И лета не было во мне.

Пишу я вам пером бессилья,
Чтоб разогнать моих чертей.
Как сложно мне расправить крылья,
И с каждым днём дышать трудней.

Я вам пишу. Забавный случай,
Не правда ли? Но в этот век,
Под многоточием излучин
Был спрятан просто человек.


          ***

Ни денег, ни вина — метель,
Башмачкин прячется за угол,
С него в ту ночь вор снял шинель,
Как будто кожу с Петербурга.

И вижу я: то здесь, то там,
Выходит призрак на дорогу,
По городам и по гробам,
Волочит костяную ногу.

Он предлагает всем сукно,
С одних сорвёт — других оденет,
Но только тянет он на дно —
И не берёт за это денег.

И я примерил, взял вину,
И вот замучил Катерину,
И ту шинель нельзя вернуть,
А можно только с нею сгинуть.

Как сгинет царская семья,
Когда метели отсвистели,
В неё вся родина моя
Стреляла с собственной шинели.

Герасим в ней топил Муму,
И щеголяли генералы,
И декабристы шли в тюрьму,
Сменив торжественные залы.

Башмачкин ходит по земле,
И пропуск есть в любую гавань,
Один купил шинель в Кремле,
Страну одел в мертвецкий саван.


            ***

Я просил: «Согласись, согласись!»
Не шептал, повторяя упрямо.
Помню, море шумело и бриз,
И луна, как лицо, в белый мрамор.

Суматоха и грохот в порту!
Ты, наверно, меня не слыхала!
Пересохло до боли во рту,
И восход был воистину алый.

С минарета запел муэдзин,
Зазывая страну на молитву!
Я стою пред тобою один,
Проигравший любовную битву!

С минарета — аллА-да-а-ллА,
Но а мне всё одно и едино.
Я стою пред тобой, как Алла!
Но а ты для меня, как святыня.

А потом, отвернувшись в тоске,
Я уйду! — И, с улыбкой нахала,
Начерчу пару слов на песке:
«а-ла-лА-не-да-лА-алалА-ла!»


         ***

И, впадая в безумствие пьянства,
Я, с неистовостью жреца,
Проклинаю своё постоянство,
Проклиная в себе беглеца.

Только бег мой по кругу при этом,
С глупым сердцем, зажатым в кулак,
Я клянусь фараоном и светом,
Что тебе я желаю всех благ.

А пока, с револьвером и саблей,
Водрузив на себя красный флаг,
Наступаю на прежние грабли
И иду в пролетарский кабак.

Там не то чтоб орлы пролетели,
Птицам деньги совсем не нужны,
Но а вы, в своей мягкой постели,
Не небесные и не земны.

Но однажды, каким-нибудь летом,
И мечтая о вашей руке,
Я, мечтая, расстанусь с портретом
И кольцо заложу в кабаке.

За бутылку продам себя гордо
И от злости — не красный, не бел —
Скатерть белую вытру об морду,
Прокричу, что любить не умел.


       ***

Мы империю построим,
Но кому-то невдомёк,
Что имперские устои
Таят вдоль и поперёк.

Вспомните: трещала льдина,
А на флаге бройлер стыл.
Ну какая же скотина
Из орла всем суп сварил?

Что юродивым неймётся,
Строят замки на песке.
Михалков всегда найдётся —
Всучит новый гимн стране.

Вам историю припомню,
Как двуглавый герб орла
Был залит и проклят кровью,
И толпа его рвала.

И преследует несчастье,
Память у страны смешна:
На обломках самовластья
Вечно пишет имена.


           ***

Открыл нам трансформатор Фарадей,
А мы, поэты, говорим с богами!
И ретранслируем любую из идей,
Которую озвучили словами.

Давай покрутим вместе головой,
Вот перед нами появился филин,
А вместо глаз — бинокль полевой,
А мы, поэты, филина распилим!

А вот весна упала, как с небес.
Любовь моя, сняла бы ты перчатку.
А мы, поэты, скажем: Ахиллес,
Ты сердце бы подставил, а не пятку.

Антенны наши — позывной Олимп!
Мы ангелы, и в ангельские трубы
Кричит Пегас и надевает нимб
Поэтам на разорванные губы.


          ***

Ах, Галя, Галя, не виня,
Не выдаст бог, не съест свинья.
А вы звездою здесь смыкаетесь,
Всё норовите, размыкаетесь!
И меркнет рядом старина,
Как кубок крепкого вина.
Не серебро вы и не золото!
Течёт рекою ваше олово!
Не любят вас, и вас не лепят.
Другой, поверьте, белый лебедь,
Другие крылья на слуху,
Стихи другие наверху!
   
Ах, Галя, Галя, лёд молчания,
Как чёрной лодкой лес отчаливал,
Как иней сковывал ступени,
Вы здесь не свет, а только тени!
Не посыпать вам пеплом голову,
И боги здесь вас не подковывали,
И не сажали вас в седло,
Не вас гусарами влекло.
У вас в иконах чьи же лики?
Не розы там – одни гвоздики,
Все собраны с могильных плит.
Не от поэтов крест стоит!

Вам, ликом их, до дна униженной,
Где пили за молчанье Гришиной!
Не зная дна, не зная мер,
Не взять поэзии барьер!
Вы, словно марка, не погашена,
Но всё ж испорчена, раскрашена,
И оттого цены в ней нет,
Она – просроченный билет!
Хоть положи её под голову,
Но олово не станет золотом,
И берегам не нужно: «Да!» –
Что не сойдутся никогда.

Как дар с могилою не сходится,
Как руки от бессилья корчатся,
И снег летит давно мукой,
Как пепел мук над головой.
А с неба вам одно пророчество:
Что в гроб ложится ваше творчество.
Вы видите, как чёрный ворон
Вам ленту рвёт, как красный локон,
Над вашими кричит он лицами:
«Хотели вы здесь стать убийцами!»
Вы смотрите в чужие руки,
И только зависть – ваши муки!

Не вас в стихах здесь караулят!
Вы слышите, ах, Галя – Гуля!
Послушайте, как ножны щёлкают
Над вашей лентой красно-шёлковой:
Вы дорожили подлецами,
Что штампы ставили над вами!
Как время раздаёт пощёчины,
Вы слышите: гробы сколочены!
И ваше олово – река –
Уходит в прошлые века,
Свою историю в ней – с лепетом:
«Не ваши здесь летают лебеди!»


        ***

Красивый вырез на груди,
Смеётся и подходит ближе.
Ты хоть на месте пропади!
За что тебя я ненавижу?

Она хохочет надо мной,
Дрожит рука над изголовьем.
Исчезну я, а ты — больной,
И держишь рюмку с белой кровью.

Какой позор, какой комизм!
Она как будто с прошлых книжек,
И боль в висках стучит: «Возьми!»
За что её я ненавижу?

Мой день и ночь, мне всё равно.
Бросайте в спину громко злобу.
Испил весь сон, прилёг на дно,
И не сорвал с неё я пломбу.

Лолита шепчет: «Однолюб!» —
И спирт целует твоё горло.
Я ненавижу её труп.
Какого чёрта в душу вмёрзла?


      ***

Я слепой. Вот трость, дорога,
И на ней стою один.
Отпевает звук: нет бога,
Ты один здесь господин.

Я растерянный, незрячий,
Солнце видеть не могу.
Оттого ли дух бродячий
Поклоняется врагу?

Я ругаю бога, чёрта,
Дьявола ругаю я.
Трость моя давно истёрта,
И дорога как змея.

Извивается бедою,
Я на ней вершу обряд,
Прячу сердце — ледяное —
Под слепой, суровый взгляд.


         ***

Кто вы? — будущий прах!
Чревоугодия, жажды!
Снятся ли в ваших снах
Вами убитый — каждый?!

Что? — не за вашим окном!
Шум, настоящая бойня!
Вы — без вины все притом.
Спите ли вы спокойно?!

Вас не замучает страх!
Режут ли вас ланцеты!
Кто там лежит на столах —
Вашей отчизны ли дети?!

Снятся ли вам по ночам,
В чёрном бушующем море,
Как корабли к небесам
Вспыхнули, выбросив горе?

Ради чего столько мук?!
Ради забвения падших?!
Снится ли вам смерти звук
В недрах войны — пропавших!


         ***

Дружище, водочки стакан —
Забудешь боль тяжелых ран!
Враждебный мир пошли к чертям,
Зайдём в трактир и выпьем там.

А дождь всё льёт, как из ведра,
С утра вода и до утра!
В тумане всё, и мы одни!
Дружище, где твои огни?!

В трактир пойдём, там есть вино!
И пьяницам не так темно!
Светло от музыки, идём!
Прекрасно время проведём!

Там женщины, цветы, бильярд!
Ну что погода? Там же март!
А дождь всё льёт, какой кошмар
Смотреть на водяной пожар.

В трактире радуга и смех!
Там пьют за всё и пьют за всех,
Смывая пудру прошлых лет
Под звон серебряных монет!

Смотри, позвали в гости нас,
А дождь идёт, и свет погас!
А ведь горели же огни,
И вы вдвоём, и не одни!


           ***

Даже дрожи нет, холод росписью,
Как мороз языком по спине,
Ставит подписи — над покорностью,
И спиной преставляют* к стене.

Разве кто-то трубит о гибели,
От которой не скрыться нигде?
Не железо о землю — выбелим
От безумия чьих-то идей.

Всё пропитано грустным зрелищем:
Как быка, зацепив за ноздрю,
Семенящей походкой — девичьей —
Тащат скопом тебя к алтарю.

Весь святой стоишь перед лживостью,
Как непрошенный синий Христос,
Только мажут тебя белой известью
И целуют войною в засос.


*авторский неологизм «преставляют» — это:

«Пере-ставить» + «Пре-ставление» = Перемещение в иную реальность (из жизни в смерть или в другое измерение).


         ***

В моём окне печальный клоун,
В слезах и расфуфырен нос.
Он в стёкла лезет тёмных комнат
И просит синих папирос.

Я не пророк, не ясновидец,
Не верю в тысячи примет.
Его слепой во тьме увидит,
А ты ответила мне: "Нет".

"Ваш цирк сгорел, какая шутка!" —
Мне он страдальчески изрёк,
И, вытащив с кармана дудку,
Устало выдул пузырёк.

Хотел я клоуна ударить,
Но он исчез вдруг в никуда.
"Смотри, он нам оставил шарик!" —
И ты ответила мне: "Да!"


         ***

Пиво пью, грущу над пеной,
Примеряю: нет и да!
Ложь, притворство! Всё — измена!
Если так, то навсегда!

Кто напротив? Кто же рядом?
Пена, пена! Всё — вода!
Даже тот, с хорошим взглядом,
Правда, сердце изо льда!

Выйду прочь! Тропою волка
Человечиной пойду!
На тропе меня с двустволки
Волки выбьют на ходу.

Грудь мою с татуировкой:
«С вами дьявол, с нами бог!»
Вновь покроют гравировкой:
«С вами бог и тот не тот!»


       ***

Ветер воет в феврале!
В медных гильзах громко!
Спирт, разлитый на столе,
За окном — позёмка!

Нам года свои не жаль,
Вспоминаем службу!
И обмоем весь февраль,
Армию и дружбу!

Кто на нашем берегу —
Подставляйте кружки!
Нет здесь слов: "Я не могу!"
Пусть простят подружки!

Пару звёзд вам на погон!
За черту шаг — чёткий!
Капитан, отдай патрон,
Выстрел будет громкий!

Не в висок он и не в лоб!
А салют — солдатам!
В феврале всегда озноб,
Тост и тот без мата!

Хоть и праздник, он — суров!
И с тяжёлым взглядом
Выпьем мы без лишних слов
За него, ребята!

Вот и всё! За мужиков!
Троекратно грянем!
И не чокаясь — без слов,
Тех, кто пал — помянем.


        ***

Я ваш пытался взгляд украсть
В том поединке — на дуэли!
И обрести над вами власть,
Но на меня вы не смотрели!

В однообразных днях моих
Вы проходили мимо часто!
И гордый взгляд в глазах чужих
Вы оставляли безучастный!

На красоту глаза глядят,
И вожделенная для многих,
Но не любя им бросишь взгляд —
И цепенеют руки, ноги!

То грустный, строгий, но всегда
В нём нет ни капельки намёка!
Вы не любили никогда!
Ваш взгляд как выстрел одинокий!

Пора к барьеру, господа!
На землю сброшены шинели,
Нам остаётся угадать,
В каком вы сердце отшумели!


          ***

Сколько женщин мы бросили просто?
Ну, а многим совсем не нужны!
В разорённых телах у погоста
Со свечами стоит полстраны.

Пусть другие в той церкви иконы,
Лик Джоконды, в улыбке намёк.
С наших глаз к вам приходят драконы:
Надо взять десятинный налог!

Шляпка в перьях, духи, незнакомка.
Дно в стакане с вином видит Блок.
Подстелил "veritas vin" соломку,
Чтоб паденье смягчил ему рок.

А ханжа, так тот сразу с матрасом,
В Карамзинскую шляпку проник.
В страусиных же перьях — авансом
Восковою свечою поник.

Шепчут губы, а мне бы такую.
Видно, губ не хватает для губ.
Говорит: "Я тебя заколдую,
Ты меня, ты меня приголубь!"

Сколько женщин мы бросили в ризы,
В тот оклад, где мы все крещены?
Лишь в улыбке читал Моны Лизы:
Всем, кто бросил, вы нам не нужны!


           ***

Брюнетки, блондинки! — и в юбочках узких!
И зелья не надо для их колдовства,
Летят мимо нас метеором «тунгусским»,
И кругом идёт на плечах голова!

Стучат каблучки и две цепи на блузке,
На Дам поглядишь — и не надо вина,
А сердце без боли затянуто в узел,
Отвага же их мореходам равна!

Босфоры*, платформы, под парусом платья,
В бобрах или кошках, а может, в песцах,
Наручник готовый — браслет на запястье,
И, кажется, птицей забьётся в руках.

Я думал, что сдамся безумной природе,
Но в плен меня брать так никто не спешил,
Ведь дамы отдались не мне, а лишь моде,
А то, что не взяли, так я пошутил.

*Босфоры - авторский неологизм (ботфорты - Босфор)

             ***

Из бронзовых слёз перельют для меня
Коня той же масти и веры,
И там, где встречала вчера западня,
Расколют на счастье фужеры!

Останься, останься, тебе говорят,
Но ты, как пролив Дарданеллы,
Уходишь на запад, где вновь догорят
В глазах, как в морях, каравеллы!

Неужто не жаль изумрудных крестов,
Пусть губы мертвы в поцелуях!
Останься со мною до первых врагов,
Молись, колокольчик на сбруях!

Но вновь перевёрнуты лодочки губ,
Коня загоняю не я ли?!
Пролив, перекрытый продольно и вглубь,
А мы не об этом мечтали!


         ***

Когда с дороги, перед ликом
Сошедших грешников с икон,
Ты поклоняешься владыкам,
Как войнам римский легион.
А может быть, я не угадан
Сквозь те года прошедших лет,
И разжигаю росный ладан,
Чтоб задымить последний след.
Мне от него быть не в угаре,
Сквозь пальцы, Бог, не сыпь снежок!
Я снова в белом Заполярье
Свой разжигаю костерок.
Среди торосов, в тёплой шкуре,
Над айсбергом пропавших лет,
Дымок развёл в макулатуре
Бессмысленный апологет!
И я, поверженный не смертью,
Расстрелянный, но не убит,
Здесь снег белеет перед чернью,
Над пеплом из бумажных битв.
И гончие мне с неба псята
Упряжку с лайками пришлют,
Под лай я к полюсу заката
Дойду сквозь холод и салют!


        ***

Глуп, кто глупцов не узнает,
и ещё глупее тот, кто, распознав,
от них не уйдёт.
Опасные при поверхностном общении,
они губительны при доверчивой близости.
Бальтасар Грасиан (17-ый век)

Но глуп не тот, кто просто глуп,
А тот, кто их не видит лика!
И в бездне, без подзорных труб,
Услышать хочет днище крика!
Вот кто-то встал на край её,
Пусть смотрит в душу мрачно бездна, —
Вас глупости пронзит копьё,
Вам разве это неизвестно?!
Не тот, кто глуп, — глупее тот,
Кто распознал, но терпит близко!
Библейский вам единорог!
И бездны днище, как прописка!
Да, в бездну смотрите не вы,
А глупость смотрит в вас, как бездна!
Единый рог в полголовы,
В полголовы рог безвозмездный!


           ***

Здесь черёмуха и вишня,
Может, яблоневый сад,
Что в стихах мы вечно ищем
И о чём они молчат!

Бросят с прошлого обломки
От любви в расцвет зари,
И стоим у самой кромки
Там, где наши пустыри.

Глубиной себя измерив,
Заполняем нишу ту
И, в себя опять поверив,
Вновь шагаем в пустоту.

Вот черёмуха и вишня,
Вот сиреневый туман,
Вот здесь чёрт, а вот всевышний, —
Оглянись: в стихах обман.

Кто-то жизнь тебе рифмует,
Ну а ты им верить рад,
Что сольются в поцелуе
Лошадь, звёзды и Сократ.


          ***

Я из тех, кто давно уже умер!
Но о смерти не знал директив!
И по-прежнему в том же костюме
Всем назло говорю, что я жив!

Раздвигая границы и даты,
Не спешу надевать макинтош,
А для мирной защиты с гранатой
Выхожу сквозь слова и скулёж!

Когда дело до драки доходит,
С гримом сброшен с лица этикет!
По следам меня вспомнят в народе
И поспорят, во что был одет.

Да, по-прежнему в том же костюме,
Только зубы слегка обнажив,
Я из тех, кто давно уже умер,
Но назло всем
Я всё-таки жив!


          ***

Я жил, больниц не зная, тюрем,
Лишь госпиталь, и тот не тот.
Давай, товарищ, мы покурим
Среди других, поверь, чистот*.

Хрущевки, рядом же бараки,
И право только сразу сесть,
Где арматурой в грязной драке
Таких, которых здесь не счесть.

И по заплёванным подъездам,
Вдоль стен на корточках сидят,
И мы узнаем их по жестам
Из подворотни тех ребят.

Наколки: "Не забуду, мама",
Забыв давно родную мать,
И взгляд, который так непрямо...
И взглядом это не назвать!

Какие люди, боже правый,
Сидят на корточках вдоль стен!
Но скука, скука, и легавый
Кричит им грозно: "Встать с колен!"

*чистот — окказионализм.


            ***

На мрамор я присел социализма,
На двух эпохах, где-то между эр.
Дай прочитаю старые я письма:
Принёс мне ветер из эСэСэСэР.

Вот пионер трубит в обломки горна,
Шестидесятые и девушка с веслом.
Комбайн со сталеваром у уборной
План выдают зерном и чугуном.

Корзинка молдаванки и смуглянки,
Правее вождь, правей политбюро,
И Анна с пулемётом на тачанке
На площадь вылетает из метро.

Вожди зовут куда-то спозаранку,
Куда зовут, пойди ещё пойми.
А я смотрю на маленькую ранку,
Мой взгляд длинней любого срока тьмы.

Я под гипнозом, тело сильно ноет,
Закованное в гипс как моноблок,
И в переломах небо надо мною,
Чтоб возложить на прошлое венок.


         ***

Сдавленным пронзаешь криком
Воздух, пустоту — как пикой.
Время убегает в никуда,
Что минута, час или года?!

И к барьеру мне не встать в дуэли!
Улетевшей птицей к вечной цели
Прозвучало слово "никогда"!
Вылетело, как птенец с гнезда.

Пусть Джоконда улыбается в музее,
Хитро так, любому ротозею.
И царь-колокол не бьёт в колокола —
Его жизнь на это обрекла!

И с улыбкой Моны Лизы я согласен!
Восприму без всяких разногласий,
Что молчит царь-пушка у Кремля,
Намекает — не было меня!

Смерть и жизнь сойдутся в параллели,
В точке — у последней цели,
И с улыбкою воскресну я,
Потому что не было меня!


      ***

Что это? Гнев и метели?
Женщина плачет в окне!
Тысячи лет отсвистели,
Словно сгорели в огне.

Плач Ярославны, как пепел,
С ветром, которого нет,
На Половецкие степи
Птицей сверкает рассвет...

Встанут кровавые зори,
Женщиной в красном платке,
Хором разносится горе
Слёзной струёй по щеке.

Капли Отчизны над нами,
Знать бы — по чьей же вине,
С век вытекает веками —
Плач по тебе и по мне.


         ***

Здесь собирались друзья и подруги,
Карты, вино.
Взгляд пробежался по прошлой округе,
Было давно.

Стол покосился, и ваза упала,
Вянут сады.
Время уходит, пустеют вокзалы,
Стёрты следы.

Было всё здесь, а куда подевалось?
Знает ли кто?
Даже теней и теней не осталось!
Кто здесь? Никто!

Разве у ветра спросишь ответа?
Знаю одно:
Даже у ветра не будет ответа,
То-то оно.


            ***

Город противный, советский!
Где Ленин и трубы повсюду!
Я целовал не по-детски
С уроков сбежавшую Люду!

Фартучек, беленький бантик!
Район заводской и за клубом
Я целовал этот фантик
В румяные щёчки и губы!

Май, демонстрация пугал!
И день был настолько священен,
Сердце моё убаюкал
В апрельские тезисы — Ленин!

Флаги, портреты — всё мимо,
Прошла демонстрация "Веры".
Люда, теперь нас не примут!
Не примут, увы, в пионеры!


           ***

Я не раз, не раз, не раз —
Повидал немало,
Но от этих женских глаз —
Радужно мне стало.

Там зелёные огни
Манят, манят в бездну
И зовут: «Шагни, шагни,
Чтобы в нас исчезнуть!»

Там ведётся жертвам счёт,
Посудите сами,
В них пропал недавно чёрт
И Иван Сусанин.

Мне давно туда пора,
Там такое море!
Там Колумб пропал вчера!
Не глаза, а горе!


          ***

Грязную вату в уши,
Словесную плесень сжечь.
Может, я тоже струшу,
Вам сплюнуть под ноги речь.

Сгустками носим душу,
Пытаемся лечь на печь.
В зной разожгли, а в стужу
Забыли её разжечь.

Коркой покрылась лужа,
Иголками в груды льда.
Выплесну с горла — ужас!
Войне мы сказали: «Да».


        ***

То празднуем мы вечного раба,
то в тирании исполняем роли,
как столпники – не слезем со столба,
и корчимся на нём от острой боли.

Вот мой стоит – на выбор палача,
крупье в России бросил кости.
Эй, не руби с плеча и с горяча, –
я прошипел через губу, от злости.

Два выбора, две роли, как в кино,
что бесконечно вертит нам механик.
Мы в тирании с айсбергом – давно,
и с рабством мы давно – Титаник.

Стоит крупье – палач,
глаза пусты.
Два выбора, ну, третий бы,
хотя бы…
Вот кто-то рот открыл,
и голова в кусты
слетела, и рабы...
снимали шляпы.


         ***

Я много видел стран, но эту
Я вознесу до всех небес.
Но знай, что я вам не газета,
Не жди строку про дивный лес.

Я вознесу под звёзды ада,
Куда несём мы тяжкий крест,
И расскажу про Торквемада,
Как он в стране моей воскрес!

Мораль и скрепы в песне нашей,
Глаза, как фиговый листок.
Кто запускает в тёмной башне
Вам инквизиции станок?!

Послушайте, вы, люди — жертвы!
Свет инквизиции в кострах,
А песни — это лишь распевы,
Чтоб превратить вас в жалкий прах!

И кто придумал беды эти?
Гроши вам бросил напоказ.
На лики Торквемада дети
Легли, сменив иконостас.

Попрятали глаза святые.
Глупцы! Про них какая речь?
А мертвецы шли, как живые,
Страну дотла мечтая сжечь.

Я узнаю все лица те же:
Вот казнокрад, его отряд!
Законы пишут, как и прежде,
И по закону — не горят.


          ***

Вдоль дорог акация —
Белым светом нимб.
Церковь — моя станция,
Да поклоны — рифм.

Раньше ты не знал,
Что сменил я лик.
И в желаньях стал,
Как покойный в миг.

Я, конечно, вечен,
Только нет меня.
Вьются в вене свечи
Жерлом из огня.

И теперь в заложниках
Маюсь я в бреду.
Истощён в безбожники,
Чувства свои жгу.


         ***

Эта жизнь, как всегда тороплива,
Пусть колёса под горку летят,
Я нажму тормоза, и визгливо
Мне за это легко отомстят!
На маршруте разбросано тело,
Даже кости и те горло жмут,
А внизу пишут громкое дело,
Но всегда в этом деле наврут!
Словно листья срывают иконы,
Обрываются вехи, пути!
Вот такие у жизни законы,
Но с маршрута, увы, не сойти!
Впереди неизвестность и ветер,
Справа, слева оборванный нерв,
Половина маршрута в кювете,
А другая — лишь скромный резерв.
Нелегко падать в вечную бездну,
Как с вулкана стекает руда,
Даже если ты трижды железный,
Всё равно бросишь вниз все года.


       ***

А все страданья на пути,
А две луны когда-то были.
Одна просила: "Отпусти!" -
В туманы звёзд и тёмной пыли.

С душой цыгана - на разбой,
С весёлой песней - на опасность.
А он с другою, как с тобой,
На небе вечном там, где ясно.

Мечтать о вечности дорог,
Желать так сразу очень много.
Тебе отпущен малый срок -
Мне улыбнулась грустно-строго.

И сколько будет лунных лиц,
А кони - огненные - с ветром,
И щебетанье белых птиц,
И поклоненье километрам.

Часы играли как орган,
Я слышал звук его повсюду.
А по туману шёл цыган,
Нёс на руках свою подругу.


        ***

Давным-давно всё так темно,
Весь путь не освещён, не светит!
И коридор с большой стеной,
По этажам гуляет ветер.

Ступень одна — ищу себя!
Пустые поиски и книги,
И разлюбя, и возлюбя,
И совести, увы, интриги.

И с ней спускаемся в тоннель,
От света видим только блики,
Вокруг одетые в шинель,
И стон людей, от боли крики.

Потом падение в нутро,
Страна блюёт и верит в чудо,
Но здесь закон прост и суров:
Из ничего возник иуда.

В туннеле запах анаши,
Дурман такой, гниенье страха,
И нет уже давно души,
Страна бездушием пропахла!

Скажите, кто всего творец?!
Кто разжигает с ядом ладан?!
Где то начало, где конец?
Вам повторить или не надо?!

И я шепчу, что не хочу,
И дайте выйти мне на воздух.
Дурман задуйте, как свечу,
Пусть лучше с неба светят звёзды!


       ***

Меня засёк мой пеленгатор!
В эфире трясогузок-строк,
И красным цветом индикатор
Горит охотничий флажок.
Час роковой строчит приказы,
Сигналов мнимых хоровод!
И зашифрованный мой разум
Найти пытается свой код.
Антенну звуков я наладил,
В порядок привожу свой страх,
Но обнаружен, словно дятел,
Под дробь в трясущихся руках!
И вопреки, сквозь запах потный,
Сквозь выстрел, звуки топора,
Я код ищу в мой ряд "охотный",
Как пристань ищут крейсера.


          ***

Что мне слава, что кресты!
Хоть с попами всех крести
Верою!
И меня от немоты
Мажут сажей все шуты
Серою!

Там, где правда, там и ложь!
И рука меня не трожь
Дряблая!
Пропадёшь ты не за грош!
Перекрестят лоб на брошь
Саблями!

Кто здесь Понтий, кто Пилат?!
Пепел чей здесь нарасхват
Хлопьями!
Жизнь возьмите напрокат!
Видеть стражу очень рад
С копьями!

Пишет маслом Рафаэль
В семь шагов и семь недель
Пройденных!
Как с креста сойти в постель,
В гробовую за дуэль
С родиной!


           ***

Невозможно, может быть, возможно,
Если ты поэт, то будь один!
Истина, поверь, всегда ничтожна!
Ею не владеют до седин!

А потом неважно то, что будет!
И неважно даже, есть ли бог!
Может, кто-нибудь тебя осудит,
В этом только ты не одинок!

Знай, поэт, ты — инородной силы,
И тебя не взять простым свинцом!
Даже если ты уже в могиле,
Будь готов стоять к толпе лицом!

Пусть неровен час, и насмерть могут,
Зубы стиснув, кулаки зажав,
Можешь лишь сказать, что «слава богу»,
Только знай, что божий мир кровав!

По подобию его он сделан!
Даже если бог идёт с толпой,
Даже если ты уже расстрелян!
Ты, поэт, — и крикнешь: «Всё — долой!»

Выше будешь, может быть, на равных!
Сила только силу признаёт,
А толпа из тех же православных,
Ей пощёчина за здравие сойдёт!

Знай, поэт, один бывает воин!
Выходи с осиной на толпу!
Одинокие поэты, как герои,
Одиночеством прибитые к столбу!


         ***

Я монстр - идеей закалённый,
И неуверенный вопрос,
Что Гамлетом не разрешённый,
Решаю я - без всяких слёз.

И прочь сомненья вдохновенья -
Не быть иль быть, мочить иль нет -
В минуты трезвого прозренья -
Скажу: мочить, чтоб меркнул свет.

Мы вырваться пытались с круга,
И признавались к ним в любви,
В ответ кричали нам: "Пьянчуга!"
И били, били - как могли.

И мир штормит, вокруг ненастье,
А русским - быть и им - не быть -
Ну, что - Шекспировские страсти -
Отрыли, как теперь зарыть?

Живём в трагичное мы время -
Одессу взяли, Харьков, Крым.
"Воинственное!" - скажут племя,
А я их всех послал бы в дым.

Качали, раскачали лодку,
С востока - загнанный им зверь.
Как ни крути, вцепился б в глотку -
Вопрос лишь времени, поверь.

А чем закончится - не знаю,
Наверно, вечной нищетой.
Воспринимаю, принимаю,
Но палачей кричу: "Долой!"


        ***

Все за свободой идут,
Плачет душонка раба.
В танцах, за ниточки — шут
Дёргает в радость себя.

Шарики в небе, цветы,
В кровь намочился песок.
Смотришь в глаза — все пусты,
Там, в бесконечности, шок.

Клоун, дурацкий колпак,
А за спиною мешок.
Видишь — торчит в нём тесак,
Это палач изнемог.

Флаг, голова и гробы.
И, по свободе скуля,
Вечно, с испугу, — рабы
Строят тюрьму для себя.


       *** 

Зима схватила в руки  кисть,
Разлила в белый свет бивак.
И осень ей сдала каприз,-
Я надеваю чёрный фрак.

Согрет весною белый свист,
Исчез куда-то снежный мрак.
Даёт концерт зелёный лист,-
Я надеваю чёрный фрак.

Вот летний луч всё пепелит,-
В зенит поднялся солнца флаг.
В моей душе весна горит,-
Я надеваю чёрный фрак.

И осень изжевала лист,-
Одела всё в сухой пиджак.
Хоть с небо мягкий свет, лучист,-
Я надеваю чёрный фрак.

Прошли года - их ветер снёс,
Исчезло всё и даже страх,
Мой век закончился без слёз,-
Мне надевают чёрный фрак.


         ***

Родился я, когда звезда
На феврале, в осколках льда,
В туманах зимнего разлива,
Под холод пела и светила.

И в тополя от удивления
Вбивал мороз свои сомнения.
Мерцали холодом закаты,
А от звезды летели маты.

Стонали ветки в унисон
И продолжали зимний сон.
Февраль на звёзды очень злился, —
Вот в это время я явился.


         ***

Мои стихи — безумства пленники!
В наручниках перо восхода!
Писали им первосвященники:
Из племени и из народа!

Среди подружек легкомыслия
И на поэмах сумабродства,
Вы не ищите точных смыслов в них
Для дела судопроизводства!

Не будет глаз со мной заплаканных,
В стихах мне незнакомо горе.
Я в них до камеры прошаганный,
Как арестант при приговоре!

Ищите в телефонных справочниках,
В собачьей благородной будке,
В милиции средь грязных наволочек!
Я там оставил вам окурки.

На стены вывел биографию,
Авось ей камеру протопят,
И там слепил к ней фотографию:
Из слов и фраз, как фоторобот!


       ***

И, покидая города,
Прекрасно знаю: Вас не встречу,
Но улыбаюсь, как всегда,
Вам говорю: до новой встречи.

Подбрось в стихи осколки льда,
И синевой подкрасишь вечер,
И ты, душа моя, горда,
И знаешь: путь по кругу вечен.

Вот новый круг покинул ты,
И образ стал седей тумана,
Он растворил твои черты,
Раскрасил в прошлое туманы.

Разомкнутый тобою круг,
Гул самолётом, свистом поезд,
Разносит азбуку разлук,
И пишет не стихи, а повесть.

И расстоянья далеки,
Три точки, три тире и точкой
Мне в жилах SOS сдавил виски,
И рвался круг, расставив точки.

Я, покидая города,
Прекрасно знаю: Вас не встречу,
Но улыбаюсь, как всегда,
Вам говорю: до новой встречи.


         ***

Вот иду я как-то странно
По проспекту, чтоб его,
А навстречу из тумана
Баба в рельсах! Во, кино!

У неё не грудь, а клумба,
Очень певчие гудки.
Я издал (хоть было трудно)
Вздохи нежные свои.

И столкнулись без кровати
На бульваре, во, дела!
Познакомилась с трамваем
Моя пьяная башка.

Этой груде из металла
Не испортил я цветки!
Помахала мне рогами,
Да гудками: «Друг, прости!»

Поцелуй я свой оставил!
В этом деле преуспел!
Чуть пониже, там, где фары,
Отпечатал рожу ей!

Между рельсами — трамваю
От любви я въехал лбом!
«Ёжик, — мент сказал, — в тумане,
Ты б не бегал за вином!»


          ***

Бледный город в бледном блеске,
И мерцанье нежных рук,
Колыхают занавески,
Видно, ждут кого-нибудь!

Здесь иль там причёску правят!
Здесь иль там пылает грудь!
И готовят нежно гавань,
Чтобы в ней в любви уснуть.

Бледный город в бледном блеске!
И не спутать бы окно!
А иначе занавески
Превратят всю жизнь в ярмо!

Лезу я по стенам с думой:
Вот тот белый потолок,
Под которым из костюма
Я к ней выпорхнуть бы мог!

И финал: в окно влезаю,
«Здрасьте», – бабка говорит!
Понял я, что вдруг свисаю
Из костюма в полувид!

И не долго был в окошке!
Помаячил Дон Жуан!
Пью теперь я в неотложке
Корвалол и Курва-Лан.

Медсестра там! Ох, прекрасна!
Я вошёл бы с нею в раж!
Только вот одно ужасно:
Адрес тот же
И этаж!


           ***

Глянь вокруг - остались своды,
Крыша грохнулась в расщеп!
Видно небо, видно звёзды!
Настроения нет вообще!
Ну не так, чтоб очень сильно,
Лишь берёзы на душе,
А хотелось апельсинов,
Настроения нет вообще!

Водка стынет на столе,
Пёс гуляет во дворе,
Так хотелось быть в плаще,
Настроения нет вообще.
Вот сижу я, рот разинув,
Нету больше мандаринов,
Лишь свекла на дне в борще,
Настроения нет вообще!

Сразу видно - новый год,
Лет так, может, на шестьсот,
Канул в этом шалаше,
Настроения нет вообще.
Правда, есть немного воли,
Выпить водки с пудом соли.
Только водки столько нет!
Настроения вообще нет!

Мне вчера так прилетало
От жены и чем попало,
В голове потушен свет,
Настроения вообще нет.
Я соседку видел, Аллу,
Написал я ей сонет!
С мужем вместе покусала,
Настроения нет вообще!

Рядом с домом минарет,
Так хотелось... Ой, ну... нет!
Ну, конечно же, совет!
Но соседки Аллы нет,
Настроения вообще нет!

Надоело всё до рвоты,
В мавзолее нет уж квоты,
Вова - вождь, а Ленин - нет?
Настроения вообще нет!
Саркофаг и минарет,
Крышу сносит столько лет,
Алла - лядь, а Вова - нет,
Настроения вообще нет!


        ***

На циферблате — шесть?!
Нет! Полшестого! — рано!
Колокол, словно честь,
Падает в грохот с храма. 

Стрелки усами вниз,
Где же ребро Адама?!
В верности разберись!
Где она — эта дама?! 

К пристани — корабли!
Всё! Берега — гудками!
Падают короли!
Бездна растёт с часами! 

Крикнула птица: "Месть!"
В воздухе виснет драма.
Стрелки часов на шесть
Двигает взгляд упрямо. 

Колокол как сигнал:
"Пуля и яд — на выбор!"
— Вас я уже не ждал!
— А за цветы — спасибо!

          ***

Года прошли, и встал корабль,
Казалось, что он жизнь прожил.
Из песен прошлых лет ансамбль
От боли во все склянки взвыл.

Сегодня даже не штормит,
И штиль — до рвоты, ветра нет,
Но скалы тянут, как магнит,
И не молюсь на амулет.

Молюсь теперь в пустой простор,
Не избегу — удар судьбы.
Меня спасёт лишь ветра вздор
И те шторма, что я забыл.

В открытом море круговерть,
Там рвётся парус на куски.
Здесь поцелую лучше смерть,
Чем на причале пить с тоски.

Глотают звёзды нашу пыль,
Ломает мачту грубо гибель.
Но флаг на рее снова взмыл,
И с неба смотрит небожитель!

Как я поднялся из глубин
С волной закончить этот пир.
Когда-то был я молодым,
Теперь покину странный мир.

Но нет, на рею флаг подняв,
Я рвусь за жизнь с последних сил,
Всем покажу свой жёсткий нрав,
И кто-то скажет, что он жил!