Я не верю в Бога. Я знаю что увидел Карл Юнг на по

Просто о жизни и воспитании


Я не верю в Бога. Я знаю: что увидел Карл Юнг на пороге бездны
Сегодня

Телевизионная студия, 1959 год. Воздух в зале густой, как перед грозой. Камеры щёлкают, журналисты приглушённо переговариваются. Карлу Густаву Юнгу – восемьдесят три. Лицо бледное, но глаза живые – будто человек стоит не перед журналистом, а перед чем-то большим, чем сама жизнь.

И вот звучит вопрос, который напрашивался всю его долгую, нелёгкую жизнь:

– Так вы верите в Бога?
Пауза. Её можно резать ножом. Юнг улыбается чуть устало, будто слышит этот вопрос не впервые – а, может, всю жизнь именно к нему шёл.
– Я не верю, – говорит он. – Я знаю.
Фраза падает в тишину, как камень в колодец. Так не говорят учёные. Так говорят пророки, или люди, которые видели то, что остальным и не снилось. Но Юнг не был ни проповедником, ни мистиком в прямом смысле. Он был врачом, коллегой Фрейда, исследователем души. Его жизнь – это кабинет, книги, пациенты, лабораторная точность. И вдруг – «я знаю».

Что он имел в виду? Что видел, чего не видят остальные?

Несчастье, которое стало откровением

История, как это часто бывает, начинается с беды.

Зима 1944 года. Мир горит, Европа в руинах. А где-то в заснеженной Швейцарии стареющий учёный падает и ломает ногу. Случай вроде бы бытовой. Но в больнице случается второе – инфаркт.

Инфаркт тогда – почти приговор. Камфара, кислород, круглосуточные медсёстры – всё, что может сделать медицина сороковых. Юнг балансирует между двумя мирами. Несколько недель он словно живёт на границе – ни здесь, ни там.

И именно тогда происходит то, что он потом назовёт самым настоящим опытом своей жизни. Не галлюцинацией, не сном. Настоящим. Настолько реальным, что всё остальное – палата, врачи, разговоры – показалось после этого бледной декорацией.

Одна из сиделок потом скажет:

– Вы были окружены светом. Я такое видела только у умирающих.

Земля размером с кулак

Первое, что он видит, – небо. Нет, не то небо, что за окном. Гораздо выше. Он видит Землю издалека, с высоты, которую можно измерить только догадкой – полторы тысячи километров. И почему-то точно знает эту цифру.

Планета – маленький шарик, сияющий голубым светом. На нём видны материки, горы, океаны – будто смотришь не глазами, а изнутри чего-то большего. Красота непереносимая, почти болезненная.

Спустя годы, когда Юнг уже поправился, он узнает, что именно так Землю описывают космонавты с орбиты. Но в 1944 году космонавтов ещё нет. Никто не видел планету с такой высоты. Никто – кроме него.

Рядом проплывает огромная каменная глыба, похожая на скалу. На ней вырублен храм. Вход – чёрный, как ночь. И что-то зовёт туда – тихо, но неотвратимо.

Он чувствует: если войдёт, узнает всё. Зачем жил. Зачем страдал. Что ждёт после. Это не любопытство, а зов – как будто за этой гранью не смерть, а знание.

Он уже поднимается по ступеням… но вдруг что-то меняется.

Врач в золотом сиянии

Издалека, со стороны Земли, к нему приближается свет. И в этом свете – фигура. Становится ясно: это его врач. Тот, что сейчас стоит у кровати, держит руку на пульсе.

Но вид у него иной. Лицо освещено золотым сиянием, будто это не человек, а образ – символ. Они не разговаривают словами – мысли сами переходят из одного сознания в другое.

И врач говорит:

– Тебе нельзя сюда. Тебя посылают обратно.

В этот миг Юнг чувствует не облегчение, а гнев.

– Я был очень зол на врача, который вернул меня к жизни, – вспоминал он потом.

Потому что после того, что он видел, больничная палата казалась ему тюрьмой. Серой, узкой, безвоздушной. Он не хотел возвращаться.

И всё же возвращается. Открывает глаза. Белые стены. Запах эфира. Земля снова становится тяжёлой.

Предсказание, которое сбылось

Он выживает. Но одно не даёт покоя. Врач, тот самый, кто «вернул» его, был в храме. Из того самого сияющего места. Юнг понимает – врач вскоре уйдёт туда.

Он молчит, не решается предупредить. Звучало бы безумно.

4 апреля 1944 года – день, который Юнг запомнит навсегда. Ему впервые разрешают сесть в постели. И в тот же день его лечащий врач ложится с температурой. Через несколько дней – смерть.

Совпадение? Возможно. Но таких совпадений у Юнга было слишком много.

Три недели между двумя мирами

После инфаркта жизнь возвращается. Но ненадолго. Каждую ночь – сны, не похожие на сны. Он путешествует по мирам, где всё переливается гранатовым светом, где воздух густ, как мед, где танцуют мифы – боги, архетипы, символы.

Он видит Зевса и Гер, танцующих свой вечный брак. Видит, как распадается и возрождается Вселенная. Это не видения больного мозга, а какая-то иная реальность – цельная, законченная.

А утром – снова белые простыни, стены, запах лекарств.

«Опять этот серый мир. Опять эти ящики», – писал он.
Три недели между мирами. Потом всё стихает. Но в нём самом остаётся что-то другое – тихое, непоколебимое знание.

Библиотека мёртвого друга

История с клинической смертью – не единственная. С Юнгом происходило много странного.

После смерти близкого друга он вдруг видит его ночью рядом с собой – не как привидение, а как будто человек просто вошёл в комнату. Друг жестом приглашает пойти за ним.

Они идут через сад, заходят в дом покойного. Там – библиотека. Друг достаёт со стула вторую книгу в красном переплёте.

Утром Юнг идёт к вдове и просит показать библиотеку. Всё – как во сне. На верхней полке пять красных томов. Вторая – сочинения Эмиля Золя, «Завет умершей».

Случайность? Может быть. Но когда такие совпадения становятся привычкой, перестаёшь в них верить.

Женская фигура и тень смерти

Ещё одна ночь. Умирает родственница его жены. В ту же ночь Юнгу снится – кровать превращается в яму, и из неё вылетает женская фигура в ночной рубашке. Утром приходит весть о смерти.

Сколько нужно совпадений, чтобы перестать считать их случайностью?

Юнг всё чаще думает: возможно, психика – не просто продукт мозга. Возможно, она шире. И если она способна знать то, чего знать не может, – значит, она не ограничена телом.

Наука или мистика?

Жизнь Юнга всегда шла по тонкой грани. Врач с дипломом, профессор, коллега Фрейда – и при этом человек, изучающий алхимию, гностиков, сны и восточные учения.

Он создал теорию коллективного бессознательного – слоя, где живут архетипы, общие для всех людей.

Но он оставался учёным. Проверял, искал, не верил на слово.

«Строгих научных доказательств нет и быть не может», – говорил он. – «Но есть намёки».
Он ссылался на работы Джозефа Райна, американского психолога, доказавшего существование телепатии и предвидения. Люди угадывали карты, которых не видели, предсказывали события, которые ещё не случились. Статистика не могла объяснить это случайностью.

Если информация приходит не через глаза и уши – значит, психика умеет работать вне пространства и времени. А если вне пространства и времени – то, возможно, и вне смерти.

Психика вне времени

«По меньшей мере часть психики существует в относительной внепространственности и вневременности», – писал Юнг.
Относительной – но достаточной, чтобы задуматься.

Он приводил пример: восьмилетняя девочка видит во сне разрушение и возрождение мира. Через несколько недель умирает. И сны оказываются способом бессознательного подготовить её к уходу.

Как будто в глубине нас живёт знание о том, что впереди, и оно ведёт нас туда мягко, шаг за шагом.

Что остаётся после смерти?

«Склонен полагать, что что-то от человеческой души остаётся после смерти», – осторожно говорил Юнг.
Но не личность, не воспоминания. А то, что было до них – архетипическая суть, зерно, из которого вырастает человек.

Сознание исчезает, но основа – остаётся. Как капля, что возвращается в океан.

Пугающе? Или, наоборот, освобождающе?

Человек должен попытаться

Юнг часто повторял: «Я не могу доказать, но человек должен попытаться представить, что будет после».
Потому что этот вопрос заложен в саму структуру души. Избегать его – значит обеднять себя.

Не важно, какой ответ найдёшь – христианский, буддистский, материалистический. Важно – искать.

«Большинство людей считают, что они – это их сознание», – писал Юнг.
Но сознание – лишь тонкая плёнка на поверхности океана. Под ней – бездна.

Рационалисты говорят: нет фактов – нет явления. Юнг отвечал: «Это болезнь времени».

Он видел, как учёные веками отвергали то, что не умели измерить. Телепатию, вещие сны, внутренние знаки. Но факты упрямы. Люди чувствуют смерть близких на расстоянии. Видят одинаковые образы при клинической смерти: свет, тоннель, встреча с умершими.

Игнорировать это – не научно. Это просто удобно.

Два мира

Юнг говорил: человек живёт сразу в двух мирах.

Первый – мир пространства и времени. Здесь работают физические законы. Второй – мир психики, где нет «раньше» и «позже», нет «здесь» и «там».

Иногда эта связь прорывается – во сне, в трансе, на грани смерти. И тогда человек видит: всё куда шире, чем кажется.

«Наш мир, с его временем, пространством и причинностью, скрывает за собой иной порядок вещей», – писал он.
Последнее интервью

Два года до смерти. Тот же вопрос. Та же пауза. Та же улыбка.

– Верите ли вы в Бога?
– Я не верю. Я знаю.
Что он знал? Никто уже не узнает. Но в глазах – спокойствие человека, который видел ту сторону и не боится.

«Чтобы знать, должна быть причина», – добавил он. – «Если у меня есть знание чего-то, мне не нужно в это верить».
Можно сказать: галлюцинации. Недостаток кислорода. Химия мозга. Всё это – объяснимо.

Но откуда тогда совпадения? Земля с орбиты, которую никто не видел. Книга, о которой он не мог знать. Смерть врача, предсказанная с точностью до дня.

Сколько нужно случайностей, чтобы поверить, что это уже не случайность?

Юнг не требовал верить. Он просто предлагал смотреть – без страха и предубеждения.

Что остаётся нам

Он умер в 1961-м. Тихо, спокойно, дома. Наверное, без страха.

Видел ли он там Бога, или только свет – уже не важно. Важно, что он вышел за грань и вернулся с чувством, которое словами не передашь.

Может, именно поэтому он и сказал:

– Я не верю. Я знаю.

И, может быть, каждый человек в какой-то момент почувствует то же – не верой, а знанием.

Пока же мы здесь, в этом сером, плотном мире, со своими ящиками и тревогами. И если уж жить – то так, чтобы потом не стыдно было смотреть в тот самый свет, который, возможно, ждёт каждого.

Материал носит философский характер и не претендует на научную достоверность. Каждый волен искать собственный ответ – и собственное знание.