Ежовова острица
Жили они душа в душу, свадьбу уже планировали. Но чем ближе была заветная дата, тем мрачнее становился наш мичман. Сидим, бывало, в столовой, а он тарелку вилкой алюминиевой пытается проткнуть, народное имущество портит, паразит такой, и изрекает:
—А вдруг она не та? А вдруг это не любовь, а просто привычка? А вдруг я ей в один прекрасный день стану неинтересен?
Мы ему, конечно, резонно отвечали:
—Вань, да ты расслабься, с утра до вечера неисправности в любови своей выискиваешь. Человек же не аппаратура связи, чтобы его на исправность тестировать.
Но он не слушал. Червь сомнения, в нём живший, требовал доказательств. И Ваня эти доказательства начал… добывать. Стал он невесту свою проверять, как Суворов завещал: «тяжело в учении — легко в бою». Под «боем» он, конечно, жизнь семейную подразумевал. И, знаете, по прошествии лет я где-то даже распробовал метафору его, правда это уж другая история.
Начал, как полагается, с учебных тревог. Скажет Ларисе, что задерживается на службе, а сам караулит у её работы — не встретит ли кого. Вворачивал в разговорах колкости всякие, провоцировал ссоры на пустом месте — проверял, насколько прочны её чувства, выдержит ли его «настоящего». Под конец даже носки разбросал, для полноты картины, но, одумавшись, тут же их сам и убрал — не выдержало сердце мичманское такого надругательства над порядком.
Лариса же переносила всё это с тихим недоумением. Глаза её понемногу тускнели. А Ваня, видя её печаль, лишь внутренне торжествовал: «Ага! Видишь? Уже не та! Уже охладела! Червь-то мой был прав!»
Кончилось всё предсказуемо. Лариса не выдержала этой постоянной проверки на прочность и соответствие на штатную должность жены. Собрала свои нехитрые пожитки и уехала к родителям. Оставила ему записку: «Ваня, я тебя люблю. Но я не могу жить, постоянно доказывая тебе это. Устала».
Тут его как ветром с ног сбило. Недели две ходил сам не свой, такой потерянный да растерянный, что даже его верные узлы связи начали сбоить. И видимо, в этой самой растерянности, он и не заметил, как проводок под напряжением в ручки свои золотые схватил. Благо, напряжение там было смешное, дернуло током немного, да руку обожгло. Поплёлся он к нашему начмеду, капитану К., и кажется мне, не столько за медицинской помощью, сколько просто посидеть, поговорить, потому как больше идти-то было не к кому. Сидит, кружку с чаем в руках мнёт, а глаза пустые.
Капитан К., человек, повидавший всякое, отложил в сторону свои отчёты и взглянул на него поверх очков.
— Есть, — говорит, — глист такой, острица называется. Мелкий такой паразит. Жизненный цикл у него хитрый. Самка его ночью выползает… в общем, на границу внутреннего и внешнего мира, так сказать, и яйца откладывает. От тех яиц зуд дикий начинается. Человек во сне чешет ту самую границу, яйца под ногти к нему попадают, а утром — пальцы в рот, и всё, цикл замкнулся. Сам себя заразил снова.
Мичман наш уставился на капитана, молчит, не понимает.
— К чему это я, — продолжил начмед. — А к тому, что чтобы цикл этот разорвать, не нужны ни таблетки горькие, ни операции, ни обследования специальные. Одно-единственное, простое усилие над собой требуется: пальцы в рот не совать. И всё. Глист сдохнет сам. А ты, Ежов, знаешь, где у тебя этот «зуд» и куда ты «пальцы суёшь»?
Ежов посидел ещё с полчаса, молча. Потом встал, поблагодарил и ушёл.
Он, кажись, понял тогда. Понял, что был и глистом, и зудом, и руками, и ртом в этой порочной цепи. Осознал мысль начмедовскую — чтобы прекратить свои мучения, достаточно было просто перестать делать то, что их вызывает. Перестать искать подвох там, где его нет. Перестать расчесывать свою неуверенность и тревогу.
Но как же сложно, оказывается, сделать это самое простое усилие над собой. Даже когда всё уже очевидно. Даже когда единственный враг — это ты сам.
октябрь 2025
Свидетельство о публикации №125102102711