Вавилон

«Кому много дано, с того много и спросится,
и кому доверено многое,
с того больше и взыщется»
Лук., 12:48
               
Еще этаж,
Третий,
Семь уровней,
Выше!
Мертв Брейгель -
память же вечно живет.
Башня разрушена, снова воздвижена -
Древний доныне бессмертный жив круг.

Омут, осколки преданий воскресли,
Книга живет, и картина жива.
Город стоит в славе небезызвестной,
Город живет - город снов и греха.

Формула вечна путей перекрестков
К верху, к низам, к середине, на дно.
Путник пред камнем развилки бороздок
Вечно решает - «куда» и «за что».

Там на пути каждом ждет его племя,
С ним он продолжит идти и найдет
То, за что поднял свой меч и эмблему,
И, обретя, вновь до камня дойдет.

Издревле каждое племя живет,
Но на возвышенной волею случая
Башне живет один гордый народ,
Глядя тщеславно на всех через тучи.

К башне той тоже немало дорог,
Как к остальным племенам и уделам
Через тьму терний и страсти ведет.
Башни сестер много высится в мире.

Кто основал ее - путник не помнит,
К ней злость, любовь, безразличие питав,
Как и к любому другому народу.
Башня стоит, строясь, рушась, сгорав.

Ей, как любому другому народу,
Песни писали и сонмы сонет.
Что ж… в этот раз будет все по-другому.
Слушай, внимай, Вавилон, о себе.


               I.

Ты - сонм путей, перекрестков клубок,
Путников тьма. На лице твоем башни
Перекрывают свет солнца - и тьма,
Меркнув, легла на племен сонм вальяжно.

Главы тех башен не видят долин,
Взор средоточен на злате и славе.
Мерзости чадо - их дочь или сын,
Все получившие быстро и сразу.

Башен тех сын, Митрофанушка новый
Волей отца одевает корону.
Его, с притчи блудного сына друзья,
Там же - застолье идет без конца.

Сонм тех «богов» тем лишь благоволит,
Кто канул в лести и кланялся им.
Тех же, кто истину яро твердил -
Тех он ссылал, осмеял иль убил.

И вновь восставшие с книг лизоблюды,
Честь уронив, царский взор лобызая,
С ними споют под их дудок этюды -
И удостоен потешным желанием
Всей похвалы, всех наград он приютом.

Сонм лизоблюдов боялся их всех -
Ныне, вкушая свой властный успех,
Он кавалером себя мнит великим,
Сам меценатствует новым безликим.

Им восхитится былой лицемер,
Ставит его молодым он в пример,
Внемлет один, а за ним и другой -
Веретено, цепь костей домино.

Видя веселье, беспечность их дней,
Новый Варрава, не вняв свою участь,
Воспламенеет до жизни царей
Страстным стремлением - и он все получит.

Много погибших в пути том - не счесть,
Но он дойдет, проявив свою буйность.
Пьяный Буслаев споет свою песнь
И сохранит в душе дней былых хмурость.

Древним муссоном в огне произвола
Глас гангстеров Комптона, улиц и боен
Тщеславным патроном на вспаханном поле
Верхов лицедейства, низов безголовья,
Стремясь в королевство,
стреляет, приклеясь -
К палатам из донца балконом пристроенным
Вот! удостоен он места под солнцем.

Башня всех примет стремящихся к ней -
Но, отсекая угрозу опорам,
Царь в мрачном поиске новых царей
Прочь с тех путей отошлет неугодных.

Так возводились сердца Вавилона.
Их легионы, тотем - галлеоны.
Столп небоскребов элит, положенцев
В злобе, всевластии, покрытых блаженством -
Гордая прелесть, извечно бесчестье -
Стоят средь поместий и спальных районов,
Средь гетто подъездов и дыма заводов.

Стоит древний город.


              II.

К ним спускаясь с дворцовых помостов
На плато спальных дистриктов вниз
К пролетарским районным хрущевкам,
Я увидел их мрачный девиз -

Там веры нету речам и памфлетам, -
Есть! но хранит ее жалкий клеветник,
Или не зрят горизонтов просветы.
Смирения вето к стремлению где-то
Сменить осень, слякоть на вечное лето,
На туфли свой лапоть,
Терпение на шпагу,
Бумагу
Сменить на топор,
И отвагу
Явить в баррикадах,
Рассеяв неправедный жизни раздор -
Наложено.
Каждый идет за себя, но:
«Не лезь на рожон.
С улыбкой уважья прими все и вся,
не буди сладкий сон».

Так злобу таящий,
Тропою идущий
к Граалю, манящим
сквозь уровней гущи,
Идет - и дойдет.
И, дойдя, он найдет
В т;ни прошлых исканий
Свой пай, уголок.
И злобу отпустит, и присные грузы
Он в Лету опустит
И встретит покой,
Позабыв о порядках.
Таких там - десятки.

Там слабый, незрелый
Оковами донными
К гетто прикованный
Зрит километры.
Но, видя тот путь,
Не пойдет. Только в пьянстве
Он выпустит грусть,
Что был слабым к ненастьям,
Из дома не выскочил.
Таких - сотни тысяч.

Там вечно покорный,
Им веря бесспорно,
Не видя их лести
И крепости трестов,
Страстей коридоры,
Внимал манифесты -
Таких миллионы.

Там много других:
Хулиганов и слабых,
Там много безумия
И много нормальных,
Иуд полигамий
И верных законы,
Вождей и ведомых,
И буйных, и рабьих,
Родных и знакомых,
И чистых, и смрадных.
Тьма, свет в борозде -
Впрочем, как и везде.

Там забили на смыслы и числа.
Круговерть поглотил ресторан,
Где альфонс вином белым игристым
Угощал мнимо страждущих дам.

Два мирка, чьи кривые не встретят
Своего единения в одну.
Где-то будет искать человечек
В дымке неба над ними звезду.

Между ними живет сердцевина.
Там, покинувший в гетто свой дом,
Не желая стать властным павлином,
Остается в уделе своем.


                III.

Так стоит город древний на пике своем.
В небоскреб превратился дворцов, башен столп,
Парик в воротник, а карета - в эскорт,
Навахо в «Кресты», гильотина - в дурдом,
Микрофоны-петлички надел глашатай,
Дуэль стала стрелкой, меч сплавлен в АК,
Верх в славе шикует, низ в поте лица.
Ничто не сменилось - все как и всегда.

Их зовы с трибун и поскудное стадо
Овеяны пылью веков и тирадой
Священных писаний.
И их призывая -
Прикрыв свою дерзость письмом о морали,
Вы клянчили верность, неверных карая.
«Распни!» и «Осанна!»:
Живучая древность - извечно предание.

Так было всегда:
На любых континентах царек мнил себя
Повелителем смерти.
Под ним пьедесталы,
Пред ним все в тумане,
За ним же Ив;ны:
Кто верен, кто слабый,
Кто просто нормальный:
Живет, вот и все.
И этот порядок
Берет от Адама
Начало свое.

Всевышнего милостью
Был я везде,
И поэтому в силах
Сказать обо всех.


              IV.

И где бы ни был, я везде
Встречал достойных, совестливых.
Они давали руку мне
Без лжи, корыстного мотива.
И милость больше всего к сердцу
Взывали сильные крестом.
Их жгла судьба без щад усердий
Испепеляющим огнем.
Стоят! Идут. Все по плечу им.
И среди них сильнейший тот,
Обрел кто строгости чешуи,
Но в нем живет еще любовь,
Кто может в рьяной духоте
Людских тупых величьих взоров
Собою быть, не стать никем,
Сливаясь с голосом позора.
Они хранили честный нрав
В штормах гнилых людских раздоров,
И в горе держатся в слезах,
Сокрытых от чуземных взоров.
В морях любых звезда их - совесть,
Они не просят дивидендов.
Не мнят, что бытия их повесть
Златым воспрянет монументом.
И добродушный честный нрав -
Но скромный,
Видел я повсюду,
И слава Саваофу - мрак
Не поглотил их чисты души.
Они везде - в палатах, в гетто
И в середине золотой.
Вы, племя, верное заветам -
Теперь вы города покой.

 
               V.

Что ж вы, властители земные?
К богатствам жадный, жалкий взор
Таит свой ненасытный вор
За ширмой лести нечестивой.
Судья твой - Бог, мой брат фальшивый,
А страх - народный приговор.
Извечны, допотопно зыбки
Твои стремления, вождь и царь,
И ты, чиновничья улыбка,
И ты, им преданный гусар.
Вас много, лицемерны лики,
Копейка в левой - в правой пика.
В дворцах из мрамора стоявших,
Где кутят сытые верхи,
В глазах твоих я видел павший,
Потухший праведный порыв.
Я много раз встречал в устах
Твои прехмыльные улыбки
В высокомерных торжествах,
Глухих к отчаявшимся крикам,
Слепых к тускнеющим глазам.
А ты все: речи, виллы, вина -
Полны прекрас твои слова,
Порыв коварства скрытой сциллы,
К себе влекущая табун
Со властных кремниевых трибун.

И я не первый, кто прочтет
Об этом всем тебе, народу -
Там до меня лет триста-сто
Назад уже писали оды,
И после будет их черед.
Пером ведя эксперименты,
Там кто-то вновь концерт споет,
И в память вбьет пером моменты -
И кто-то их прочтет, узрев,
Как горд мир для своих реалий,
Но тех творений автор, спев,
Как прежде авторы сгорали,
Так он исчез, не изменив
Ни мир, ни нас, ни жизнь. Все также
Вельможа пышен и игрив,
В высокомерии к душам важен.
Политик пишет свой памфлет,
Ему орда верна, как раньше,
И пышной тупостью карет
Дурман крысиной рвется кражей.
И будет свет, и будет мрак,
И будет блик ума в туманах.
И вновь появится Ермак.
Заботу вняв не о кармане,
Веспуччи взглянет в океаны.
Низов терпение снова лопнет,
И, наказуя беспредел,
Гнойник всевластия, лжи он вскроет,
Дотла сжигая их удел.
Постигнет лизоблюда кара.
В заре народного пожара
Сгорит придворня государя,
И царь, не выдержав удара,
С короной, троном канет вновь.
И будет жалость, будет кровь,
И будет ненависть, любовь.
И птицей Фениксом воскреснет
Корона, лизоблюдство, мрак,
Задушат человечность берцем
И хлебом с цирком наградят.
Из года в год, из века в век
Гласит простейшее предание.
Виною - омут прошлых лет,
Вновь позабытый всеми нами.
И, позабыв уроки присны,
Забыв радения об отчизне
Или упрямый как баран,
Учуяв прелести туман,
Воспрянет новый фаворит.
И все по-новой он велит -
Своим деянием воскресит
Былой порядок, тьму элит.

И вновь восстанет, чтоб винить
Его мотив для наказания
Очередной вождь и пророк
В какой раз людям в назидание.

И вновь возгордится наследник дворца, ну мол:
«Что мне законы, коль судьи знакомы».
И так без конца.

Ну мол ты бесстрашный.


            VI.

Это все - нет, не вечно. Однажды
Остановят свой ход поезда.
Весь земной, вековой антураж
Вдруг замрет, но уже навсегда.

Из промзоны дым труб вдруг утихнет,
Гул машин на дорогах замрет,
Из домов, из дворцов толпы хлынут,
Гром неведомый твердь разорвет.

Стоп - волною весь свет вдруг погаснет,
Где-то ток догорит в проводах.
Предфинальный накал в воздух канет,
И окутает ночь города.

И в померкнувшем небе беззвездном
Над долиною тьмы городов
Склонит к ним лицо древнее Слово,
И замрет человеческий род.

Вдруг опомнится олигархия.
Как предвестник зловещей судьбы
Запульсирует кровь, и волнение
Не оставит в покое умы.

И мотивов их периферия
Вдруг застынет на миг - лишь один,
Из глубин паникуя бессильно,
Возопит человечный мотив.

В миг убьет он их веру в всесилие
И гордыню имевших права,
А для тварей дрожащих бескрылых
Успокоит обиды в слезах.

И мотив тот настигнет бандита,
Опускающего вниз свой ствол,
И начитанные эрудиты,
Замерев, поймут: знали не все.

Слова свет снизойдет до окна,
За которым и пьянство, и ругань,
И ребенок, не знавший отца,
Но на полке стояли хоругви.

И альфонс вдруг бокал свой опустит,
И домушник застынет на миг.
Греки, шведы, хань, балты и русский:
Слова взгляд все престолы настиг.

Лишь когда вековые столпы
Башен древнего города рухнут -
Лишь тогда вдруг опомнитесь вы,
Лишь тогда зачастят ваши пульсы.

И завесой покрыт этот час,
До которого вам нету дела.
Вы бесстрашны? Бесстрашны сейчас -
Час раскроет всех истин пределы.

Вас не гложила мысль и совесть,
Не внимали простым вы словам -
Только страх обращает в ничтожность
Нарциссизм ваш и веру в себя.

И вы знали - никто вам не судьи,
Но когда ваш наступит конец,
То для мыслей порыв слишком поздний
Обернется в терновый венец.

Лишь тогда вы застынете в страхе,
Хоть бескрайни и дни, и часы.
Накануне всевластного мрака
Вы б опомнились, жизни глупцы.

А пока город дальше живет,
И конца его жизни не видно.
Я не вождь, не святой, не пророк -
Но прислушайтесь, правду узрите.


18.10.2021 г.