Лиса-суфражистка

ЛИСА-СУФРАЖИСТКА

Cвалку на окраине человеческого города звери посещали как библиотеку. Неуклонно и быстро дичающие люди норовили освободить свои жилища от книг, понапрасну занимающих, как они считали, полезную площадь; звери же, напротив, постепенно научившись читать, предавались этому новому занятию поистине с упоением. Они тащили к себе в норы, логовища, берлоги, гнёзда и дупла как отдельные тома, так и целые собрания сочинений; стихи и проза, научно-популярная и детская литература, фантастика и мемуары, романы, трактаты, учебники и словари – всё шло в дело и находило благодарного читателя среди зверья и птиц.

Однажды лиса, перечитав все книги, какие у неё имелись, отправилась за новыми. На сей раз добыча была не слишком богатой: лисице досталась всего одна книжка, да и та с оторванной обложкой, без начала и конца. Со скуки лиса принялась листать и её; в книге говорилось о каких-то суфражистках. Кто они такие, лиса не вполне поняла (книгу-то ей пришлось читать с середины), однако слово ей чрезвычайно понравилось, и она решила отныне тоже так называться.

Ходит лисанька по лесу вся такая важная и каждому встречному-поперечному сообщает, что записалась-де в суфражистки. Птицы, звери только диву даются, лисе и приятно; распушилась и наслаждается производимым фурором. «Какая ты, лисичка-сестричка, умная да разумная!», «Какая ты у нас мудрая-премудрая!» — слышится со всех сторон. «Я — передовая! — снисходительно уточняет лиса, — а вы пока ещё отсталые да, как наш лес, тёмные и дремучие, но ежели будете меня слушаться, я и вас просвещу».

Долго ли, коротко — вот уже подались в суфражистки и выдра, и выхухоль, и рысь, и медведица, и ворона. Каждый день заседают, а лиса у них верховодит. Более мелкие зверюшки примкнуть пока не решаются.

Шла как-то лисица с заседания, а навстречу ей камышовый кот понуро бредёт. Лапы заплетаются, глаз дёргается, усы обвисли: вид самый жалкий. «Что с тобой, сосед, приключилось?» — спрашивает лисица. «Ой, беда, Лисаветушка! Книги до добра не доведут. Люди, видно, не дураки, что их выбрасывают. Прочитала моя кошка в одной книжке про мужика не то Антипа, не то Авдея (имя я запамятовал), который питался исключительно львами. Теперь места себе не находит, горемычная, вопит-причитает: ну коли приедет этот злодей в наши края, а как львы у нас не водятся, примется заместо них котов жрать?! Не уберечь нам наших детушек! Или сиротинками останутся, или сами Антипу-Авдею на зуб попадут! Плачет-убивается денно и нощно».

«Я на вашу серость прямо удивляюсь, — сказала лиса. — Питался львами не Антип и не Авдей, а Антей, фигура мифологическая, трактуемая аллегорически. Вижу я, что и чтенье вам не впрок: смотрите в книгу, а видите фигу. Веди меня к своей отсталой жене, я её просвещать буду». «Ох, лисанька, просвети ты её, глупую, чтобы успокоилась да и нас с детишками не баламутила, а то житья нет!» — взмолился камышовый кот. Приходят они в его логово, а там семеро котят по лавкам лежат:  не кормлены,  не поены, не умыты; кошка в нервных припадках валяется, слезами обливается, шерсть из себя дерёт, когтями пол скребёт; блохи в ужасе мечутся, едва не калечатся; котята пищат, камыши шуршат, деревья качаются, земля содрогается, сыр бор гудит, рухнет крыша, того гляди!

Долго сказка сказывается — быстро дело делается: приняла лиса в суфражистки и дикую кошку. Только коту от этого легче не стало, скорее наоборот. Позабросила кошка дом, хозяйство и котят, стала на собрания, заседания и митинги ходить, лозунги писать: «Все на защиту угнетаемых львов Африки!» Камышовый кот в одиночку пропитание для всей семьи промышляет, семеро котят по лавкам лежат, завшивели – запаршивели. Котята пищат, камыши шуршат, деревья качаются, земля содрогается, сыр бор гудит, небо рухнет, того гляди!

Плёлся однажды камышовый кот из последних сил за добычей, и повстречался ему Волчище-Поленом-Хвостище, жёлтые зубищи, в колтунах бочищи. «Здорово, сосед! Пошли, дерябнем можжевеловки в честь моих святых именин – дня преподобного Вульфэтана – и закусим мороженым лосем, пролежавшим в земле тринадцать зим!» «Спасибо тебе, Волчок – щедрая душа, и поздравляю тебя сердечно с днём твоего ангела, да только не могу я с тобой пойти, у меня семеро котят по лавкам лежат, пищат, просят кушать – невозможно слушать, сердце кровью обливается, а жена с лисой где-то шляется!»

«Ах, вот оно что! – захохотал Волчище во всю глотку, – Слыхивал я уже о лискиных проделках. Значит, и ты успел пострадать от её агитации? Одного я в толк не возьму – для чего ей всё это? Видно, выпендриться хочет перед товарками». «Да нет, – пошёл кот на попятную, – ты не думай, я не жалуюсь. По хозяйству сам справляюсь, просто соскучился без своей камышовой – больно редко её нынче вижу. А записаться в их контору не могу: ежели оба заседать почнём, детушек будет не с кем оставить.  Лисанька же вообще-то хорошая, а уж какая умная – просто страсть! Кошку мою она, почитай, спасла. Бедняжка бы рехнулась без лисичкиных наставлений и разъяснений касательно мужика Антея, кормившегося львами». «Что за чудо-юдо такое?!» – изумился волк.  «Персонаж мифологический, толкуемый аллегорически!» – выпалил кот и рассказал всё по порядку.

За беседой они и не заметили, как пришли к волчьему жилью. Там приятели отметили именины хозяина – день святого Вульфэтана, – славно угостились крепкой можжевеловкой, попели на бледную луну, уже чуть-чуть заметную в вечереющем небе, а для голодных котят волк передал гостинец – здоровенный кусок выкопанной из мерзлоты лосятины. На прощанье Волчище-Поленом-Хвостище подмигнул коту и сказал: «Не кручинься, камышовый! Вернётся твоя кошка домой. Ужо направлю я деятельность лисы в иное русло».   На том они и расстались.

Надо сказать, что со временем в лесу становилось всё больше недовольных лисьим чванством и самодурством. Белочки и ёжики распевали дразнилку: «Лисаветка-суфражетка зацепилася за ветку, не пойдём с такой в разведку, потому что дура!» Пернатые тоже внесли свой вклад в лесной фольклор:

Не узнать теперь лису:
Начинается на «су» ;
На трибуне входит в раж –
Надо к «су» прибавить «фраж»;
Всяк дрожит пред ней, как лист –
К «су» и «фраж» добавим «ист»,
А в конце поставим «ка»
И дадим лисе щелчка!

«Что ещё за народное творчество? Как это понимать  – начинается на «су»?! И уж не вы ли собираетесь дать мне щелчка, перьевые ничтожества?!» – взъерепенилась лиса, услыхав птичью песенку.  «Хорошо, хорошо, лисичка, не обижайся, мы переделаем слова. «И дадим лисе тычка»  – так тебе больше нравится?»  – засвистали дрозды, перелетая с ветки на ветку. Лиса в ярости несколько раз подпрыгнула, но достать их не смогла. «И дадим лисе пинка – может,  лучше так?» – подхватили щуры. Лиса кинулась за ними. «И намнём лисе бока!»  –  вспорхнула повыше стайка чижей. «И прибьём лису слегка!»  – встряли разбитные сойки. Лисица совсем запыхалась.

Откуда ни возьмись, перед ней возник Волчище-Поленом-Хвостище. «Здорово, подруга! Давно не виделись! – весело гаркнул он. – Тебе нынче всё недосуг, а между тем, у меня есть дельная мысль. Невелика заслуга – воспитывать наших лесных. Во-первых, они завсегда рядом, во-вторых, они и сами не дураки. Знаешь, кто позарез нуждается в развитии самосознания и в просвещении? Домашняя птица, под коей я разумею прежде всего кур. О них так прямо и говорят: куры – дуры. Вот кабы ты пошла проповедовать передовые идеи им да преуспела бы в этом  – ты покрыла бы себя немеркнущей славой, а несчастных глупых птиц вырвала бы из душного мрака курятников, из вековой тьмы предрассудков и заблуждений!»

Лиса выслушала волка с большим интересом. Вечером она пробралась в деревню, подкопала стену одного из курятников и очутилась в затхлом царстве серости и невежества. В куриной обители между тем происходило вот что. Петух надрывался что есть мочи, пытаясь загнать своенравных жён на насесты. «Вечернее построение!» – орал он, выпучив глаза и ожесточённо хлопая себя по бокам растрёпанными крыльями. Но тщетно пытался он привлечь к себе внимание. Куры не реагировали на его истеричные вопли и невозмутимо продолжали заниматься своими делами: прихорашивались, болтали, играли в пёрышки и зёрнышки вместо карт и костей, рассказывали сказки цыплятам, а самые интеллектуальные листали подобранные днём на дворе обрывки газет и делились вычитанными новостями трёхнедельной давности с неграмотными товарками.

Лиса мигом оценила обстановку и вкрадчиво запела:

«Здравствуй, храбрый петушок!
Полезай ко мне в мешок,
Слушай добрую лису –
Я тебя от кур спасу».

«Я сам спасу своих курей
От лис и остальных зверей!» – парировал петух.

«Курей! – презрительно хмыкнула лиса, – подумать только: курей! Да вам, любезнейший, не худо бы заняться культурой речи. Хотя… хм-хм… возможно, вы и правы: эти неразвитые существа не достойны гордо зваться курами, но лишь уничижительно – курями. Вам не место в их среде: с ними вы и сами неизбежно деградируете. Позвольте, я безвозмездно дам вам несколько уроков орфоэпии и элоквенции».

Куры, дотоле не вникавшие в происходящее, уловили, однако, что о них было сказано нечто обидное, и устремили удивлённо-возмущённые взгляды на нежданную гостью. До них не сразу дошло, кто перед ними. Зато, опомнившись, они подняли страшный гвалт.

Лиса поняла, что нельзя терять времени и, резко сменив тон, угрожающе зашипела: «А ну лезь в мешок, хрыч бульонный!» Петух затрепыхался и попытался вырваться из её цепких лапок; куры в ужасе галдели, как полоумные. В самый разгар суматохи в прорытом лисой подкопе показался сначала чёрный нос, потом голова с лохматыми ушами, а затем и вся Жучка выбралась из земляного лаза и энергично отряхнулась.

«А-а, вот и охранка здесь!»  – процедила лисица сквозь зубы; положение её становилось опаснее с каждою минутой. Жучка смотрела недобро. «Отпусти Петровича, живо!» – прорычала она. «Что вы, милостивая государыня Жучка! – елейным голоском заворковала лиса, в то же время незаметно сдавливая петуху горло, чтобы он не мог возопить. – Я ни в коей мере не посягаю на свободу глубокоуважаемого сэра алектора. Перед вашим приходом мы договаривались о благотворительных лекциях, которые я охотно прочитаю и ему, и вам, и всем желающим в рамках просветительского проекта. Мы, лесные жители, отныне будем регулярно посещать вас по линии культурного обмена, а лучшие ваши лекторы, учёные и деятели искусства приглашаются к нам в лес. Мы гарантируем им полную безопасность и неприкосновенность и вправе ожидать того же от вас».
Жучка была собака простая, дворовая и слушала лисью демагогию, слегка очумев. Однако дело своё она туго знала. Посторонние, да ещё такие, в курятнике – это непорядок. «Ты мне зубы не заговаривай. Я мудрёным речам хоть и не обучена, а на мякине меня не проведёшь», – сурово заявила Жучка, придвигаясь к лисе с явно недружественными намерениями. Петух, почти уже засунутый в мешок, заметно приободрился. (Впрочем, будучи полупридушенным, по-прежнему не издавал ни звука). И тогда лиса обратилась к собаке стихами (как говорится, «тут она сказала такую вису»):

«Не зная ни бельмеса,
Ты прожигаешь годы.
Не будь врагом прогресса
И палачом свободы.
О, Жучка, ты – собака;
Петух же – это птица;
На путь из царства мрака
Вас выведет лисица».

От рифмованных слов собака очумела ещё больше, ибо сие было ей в диковинку. Но она не сдавалась. «Ладно, пёс с тобой. Давай ужо, читай свои лекции. Но только здесь! Мне тоже охота послушать», – распорядилась Жучка. В лисьи планы это не входило. «Э-э, милостивая государыня… Позвольте вам выразить… Оно конечно, вы тоже вправе, как и всякое другое домашнее или дикое животное, равно же и птица, по соразмерности…»,  – принялась мямлить рыжая бестия, на ходу соображая, как бы ей половчее выкрутиться самой, да и петуха при себе оставить. «Ну?!»  – нетерпеливо рявкнула Жучка. «Понимаете ли, госпожа Жучка, мы договорились с досточтимым сэром алектором, что бесплатный курс орфоэпии и элоквенции он пройдёт у нас в лесу, где есть великолепные преподаватели помимо меня. Это профессора и академики с мировым именем. К сожалению, в данный момент они не располагают временем для того, чтобы посещать курятники; но зато они приглашают всех желающих на свои занятия, каковые будут проводиться в лесу. И сэр алектор изъявил непреодолимое желание повысить свой интеллектуальный уровень и культуру речи…» Лиса не успела договорить. «Пущай сам подтвердит! – постановила собака. – Эй, Петрович! Ты что, правда в лес собрался?»

Лиса, сжимавшая горловину мешка вместе с торчавшей из неё петушьей шеей, неуловимым движением лапки произвела несколько утвердительных кивков головой несчастного Петровича. Однако подозрения Жучки не рассеялись. «Хорошо, я пойду с вами в лес, послушаю лекции, а потом отведу петуха домой – один он, чего доброго, заблудится, ведь он дальше двора нигде не бывал». Лисе ничего не оставалось, как согласиться.

Вот приходят они в лес, и лиса ведёт Жучку прямиком туда, где у них происходили заседания суфражисток. Там в ожидании лисы уже околачивалась её верная соратница – камышовая кошка, а с нею ворона и несколько рядовых членов организации.

«Слышь, Кусильда, займись этой собачонкой, отвлеки её разговорами. Расскажи про движение суфражисток; в крайнем случае, если захочет, даже прими её в наше сообщество. Главное, чтобы она за мной не увязалась – у меня есть срочное дело чрезвычайной важности!» – зашептала лисица кошке. Та привыкла повиноваться, была польщена высоким доверием руководительницы и немедленно приступила к выполнению ответственного задания. Жучка только уши развесила и пасть от изумления раскрыла – столько учёных слов разом она отродясь не слыхивала. Пока дворняга по буквам заучивала новый для себя термин «суфражистка», лиса успела сбегать в свою норку, задушить и ощипать петуха и спрятать его тушку в кладовую.  Теперь предстояло отделаться от собаки.
«Пожалуй, трудновато будет спровадить её без петуха. Псина она упёртая. Забегу-ка я к волку, разживусь можжевеловкой», – решила лиса.

Когда она вернулась к месту суфражистских сходок, то застала такую картину. Кусильда и Жучка, похоже, достигли полного взаимопонимания и чуть ли не братались. Жучка восторженно клялась в верности суфражистскому движению и давала обязательства нести свет передовых идей в курятник. Периодически они с камышовой кошкой заключали друг друга в объятия. «Ого, да у них дело сладилось! Молодец, Кусильда!» – подумала лиса, а вслух сказала: «Дорогие подруги! Я вижу, что наша организация обрела нового достойного члена в лице этой прекрасной собаки! Предлагаю отметить столь знаменательное событие»,  – и она поболтала в воздухе бутылкой можжевеловки. Долго ли, коротко ли, а напоили они Жучку так, что та задрыхла без задних лап – тем более, что за разговорами давно настала ночь.
Наутро Жучка, несмотря на то, что самочувствие у неё было, по её же собственному выражению, «самое собачье», засобиралась домой. «А где Петрович?! – вдруг спохватилась она. – Мы ж вроде вдвоём пришли сюда вчера, а потом он куда-то делся…»

«Вот зараза, вспомнила-таки! Столько можжевеловки вылакала, и всё зря! Собак поить – только добро переводить»,  – с досадою думала лисица. Однако быстро взяла себя в лапы и с самым любезным видом ответила: «Досточтимый сэр алектор сейчас на занятиях по культуре речи. Он просил передать вам, чтобы вы возвращались домой без него». «Здрасьте-приехали! – удивилась Жучка. – Как это без него? Ну, Петрович, ну, мозги куриные – ишь, чего удумал! Видно, загулять решил. Да он сам-то и дороги не найдёт! А я, между прочим, тоже хотела послушать, чего учёные академики вещают. Вот мы давеча с активисткой вашей так душевно беседовали – мне страсть понравилось, как она агитирует, даром что кошка! Ежели в вашем лесу все такие речистые, я ни единой лекции не пропущу, честно слово, чтоб у меня хвост отсох!» Лисе внезапно проснувшийся у Жучки энтузиазм был совсем некстати. Дабы выиграть время и успеть что-то придумать, она предложила собаке позавтракать вместе. Дескать, к началу занятий они всё равно уже опоздали, накануне засидевшись допоздна, и теперь Жучка сможет присоединиться к слушателям курса орфоэпии лишь после перерыва.

За завтраком лисица вновь то и дело подливала подопечной можжевеловки «для поправки здоровья», а когда Жучка, вдоволь угостившись, стала клевать носом, оставила её одну. Пока захмелевшая дворняга дремала, лиса наведалась в свою нору, сгребла перья, оставшиеся от бедняги Петровича и, при помощи собранных по дороге липких нитей паутины, смастерила из них нечто вроде перьевой накидки. Затем она кликнула ворону и велела ей облачиться в сей наряд. На обратном пути лисица подробно проинструктировала соратницу, что ей следует делать.
Явились они туда, где отдыхала подвыпившая псина, и лиса сказала: «Дорогая наша Жучка! На сегодня занятия окончены, и достопочтенный сэр алектор снова с нами. Правда, ненадолго. Он прошёл интенсивный ускоренный курс иностранных языков и так потряс заграничных профессоров своими выдающимися лингвистическими и вокальными способностями, что незамедлительно получил приглашение на стажировку в Италию, где из него сделают выдающегося тенора». Жучка ошалело уставилась на ворону, одетую в петушиные перья. «Пе… Пе…тро…вич… Ты, чё ли?! Что они с тобой сделали? Больно маленький стал, аж на себя не похож!» «Кар-р, кар-р!» – важно ответствовала ворона. «Он теперь изъясняется только по-иностранному», – пояснила лиса. «Ё-моё, Петрович! Ты уж и говорить разучился по-нашему? – опечалилась Жучка. – Уезжаешь, значит, за границу? Вернёшься хоть?» «Кар-р, кар-р», – ещё солиднее отвечала ворона. «А-а, я поняла, почему ты уменьшился! Видать, из тебя уже начали кенара делать? До чего дошла наука, скажите пожалста! А потом ты совсем усохнешь и пожелтеешь, зато петь станешь лучше прежнего, да?» «Именно! Этот процесс называется телоизменитство, и он успешно запущен!» – вдохновенно подтвердила лиса, а ворона с достоинством кивнула, каркнула на прощание и улетела. «Сэр алектор отбыл в Италию, вас же, милая Жучка, мы ждём завтра; и непременно приводите с собой на занятия всех кур из курятника!» – очаровательно улыбаясь, раскланялась лиса. «Ух ты-ы, его даже летать выучили!» – ошеломлённо протянула Жучка и под большим впечатлением от увиденного отправилась восвояси.

Дома Жучка поведала курам, что их начальник и супруг у ней на глазах улетел в Италию, где будет учиться на кенара. Куры возмутились. «Зачем нам кенар?! Нам нужен наш Петрович! Куда он попёрся, старый дурак? А ты, репейная голова, куда глядела?»

«Чего ругаетесь, чумички? – огрызнулась Жучка. – Только и знаете, что в сору рыться да скандальничать, а у Петровича выявился талант и началось телоизменитство. Не век же ему сидеть с вами в курятнике, когда он за день все науки превзошёл, выучился летать и по-иностранному говорить, а теперича его за границей ещё и натаскают петь по-оперному! А как лесной народ живёт, вам, деревенщине, и не снилось! Там сплошь одни суфражистки, все в мехах щеголяют, а уж какие разумные да прогрессивные – просто страсть! Между прочим, я вступила в их организацию и буду ходить в лес на занятия. А вы несите яйца и устраивайте свары между собой, коль больше ни на что не способны». Куры надулись, нахохлились, раскудахтались, однако любопытство пересилило обиду. «Ладно, Жучка, ты тоже не обзывайся, а лучше расскажи нам, как народ в лесу живёт, на какие занятия ты собралась и что за пушные звери суфражистки?» И Жучка выдала всё, что слыхала от Кусильды. Её лекция имела успех. «А птиц в суфражистки принимают?  – наперебой спрашивали куры.  – Мы хотим стать такими же модными, красивыми и передовыми!» «Принимают - принимают, станете»,  – заверила их собака. «И шикарным мехом обрастём?»  – с надеждой предположила одна из будущих суфражисток. «Ну-у, этого я точно не скажу, – призадумалась дворняга,  – хотя вон с Петровичем телоизменитство произошло, отчего бы не случиться тому же и с вами?»

Мнения в курятнике разделились. Некоторые куры (и таких было большинство) рвались в лес безотлагательно, опасаясь, что приём в суфражистки закончится, и они упустят свою долю сопряжённых с новым статусом благ. Оставшаяся меньшая часть куриного населения ссылалась на разные причины, делавшие, с их точки зрения, невозможным посещение леса домашнею птицей. Одни говорили, что попросту не смогут пройти пешком столь изрядное расстояние, другие ленились и предпочитали привычное неизведанному, третьи кивали на кладку и цыплят – дескать, кто за ними присмотрит, если мы все и даже с Жучкою уйдём на занятия? Иные, самые умные и осторожные, вообще скептически относились к заманчивым лисьим речам, чуя ловушку. Их сомнения быстро передались наиболее внушаемым особям. Короче говоря, единодушия не получилось.

Тем временем в рядах лесных суфражисток также назревал раскол. Лису ожидало пренеприятное объяснение с соратницами, заподозрившими, что петух, о котором то и дело вспоминала пьяная собака, существовал-таки в действительности и был сожран лисицей единолично: их же, как и Жучку, лиса беспардонно водила за нос. Глубоко задетые таким к себе отношением, камышовая кошка и ворона призвали руководительницу к ответу.

Делать нечего. Видя, что отвертеться не удастся, лиса не только призналась в убийстве Петровича, но и поделилась с подругами его останками. Лучшие же части тушки были ею давно съедены, однако лиса соврала, будто расплатилась ими с волком за можжевеловку. Насытиться петушиными косточками ни кошка, ни ворона не смогли, да и в целом их доверие к предводительнице было подорвано. Но недаром лисица слывёт хитрохвостой (если не сказать хуже). Вместо оправданий она перешла в наступление: «И вам не совестно подозревать меня в своекорыстии? После всего, что я для вас сделала?! Так знайте же, вы, попрекающие меня жалким петухом, что скоро весь курятник сам придёт в наши лапы благодаря разработанному мной гениальному плану, в который я собиралась посвятить вас в своё время, однако вижу теперь, что вы недостойны этого!» Кусильда и ворона заметно смутились. «Прости, любимая наставница, и не лишай нас своего доверия! Мы его оправдаем и загладим свою вину!» – слёзно взмолились они. «То-то же!» – удовлетворилась лиса. Однако время шло, а курятник в лапы – нет, и лисица решила сама туда наведаться.

На полпути она повстречала Жучку, как раз трусившую в лес. Обе весьма обрадовались друг дружке. «Занятия, небось, уже вовсю идут?»  – первым делом осведомилась дворняга, и лиса подтвердила это, заодно поинтересовавшись, почему куры их не посещают. «Да понимаешь, больно тяжелы они на подъём. У одной цыплят куча, другой просто лень покидать насиженное гнездо, третья жалуется, что пешком не дойдёт, а летать не умеет, четвёртая боится лесных зверей и намекает, что Петрович сгинул. Вот кабы они убедились, что Петрович жив-здоров, а вы помогли бы нам с доставкой к месту занятий (ведь курица и впрямь не приспособленная ни к полётам, ни к пешим переходам птица) – тогда и самых отсталых удалось бы расшевелить». Лиса приняла к сведению оба пожелания и обещала всё устроить наилучшим образом.

С этой целью, едва простившись с Жучкой, она побежала на свалку, надеясь раздобыть там что-нибудь полезное для воплощения своего замысла. И верно: на глаза ей попался неисправный граммофон и стопка пластинок впридачу, из которых, впрочем, совершенно целыми были от силы штуки три-четыре. Потом лиса пошла к волку и попросила починить граммофон, а также организовать доставку обитательниц курятника в лес. «Ты будешь транспортным средством, а в награду за труды получишь кур,  – посулила лисица волку. – Сколотим тачку, возьмём мешок и отправимся в курятник». Волк согласился. «А граммофон-то зачем?»  – только и спросил он в недоумении. «Увидишь!»  – многозначительно заявила лиса.

Недаром волк слыл умельцем на все лапы. К вечеру граммофон был как новенький. Лиса проверила уцелевшие пластинки. На одной пела какая-то колоратурная дамочка, явно не подходящая для озвучивания Петровича. На второй мрачный хор гремел: «Вихри враждебные веют над нами» и «Вы жертвою пали». Третья содержала не менее мрачную запись, на сей раз оркестровую  – то ли увертюру «Эгмонт», то ли что-то пострашнее, в том же симфоническом роде. Зато с последней пластинкой лисичке несказанно повезло: там было именно то что нужно! На следующий день лиса погрузила в тачку отремонтированный граммофон, села туда же сама, прихватив вместительный пустой мешок, и приказала волку везти её в деревню. Вот они едут, едут; волк тачку везёт, лиса песню поёт:

«Мы с сереньким волчком
Несём культуру в массы!
Обратно повезём
Запасы куро-мяса.
Да здравствует подъём
Искусств, горенье духа!
Курятиной набьём
Своё пустое брюхо!»

Не доезжая до знакомого двора, лисица с граммофоном спрыгнула на землю, распорядилась, чтобы волк с мешком и тачкой ждал её в тени забора, и направилась за курами. Навстречу ей радостно кинулась Жучка. «Привет! – залаяла она,  – Что за штуковину ты тащишь? Давай помогу!» Вместе внесли они граммофон в курятник, и лисица торжественно объявила, что это чудо техники прислал из Италии Петрович, да ещё и приложил к нему звуковое письмо. «Наш прекрасный сэр алектор в сжатые сроки стал всемирно известным тенором и поёт главные партии в лучших театрах мира! Сейчас вы сможете насладиться его дивным голосом и высочайшим искусством!»  – сообщила рыжая бестия изумлённым квочкам. Все замерли. Лиса покрутила ручку граммофона, и пластинка запела красивым трагическим голосом: «La vita e* inferno all’infelice. Invano morte desio!*» Куры раскрыли клювы; многие прослезились. «Надо же! В нашем курятнике он отродясь так не певал!»  – растроганно протянула пеструшка. «Ещё бы! Станет он тебе петь в курятнике, когда он теперь знаменитый кенар!»  –  хмыкнула её соседка. «Да тише вы, не мешайте слушать!»  – зашикали на них со всех сторон. «Ничего, можно поставить сначала и слушать хоть сутки напролёт!» – успокоила кур лиса. «До чего дошла техника! – умилилась Жучка. – А наш-то, наш, как душевно поёт!»  –  она украдкой смахнула слезу. «Ха! – раздалось вдруг снаружи, из маленького оконца под крышей курятника, щебетание ласточки. – Судя по песне, которую он поёт, житуха у него там самая что ни на есть аховая!» «Что-о?!»  – возмутились наседки. «А то, что я летаю зимовать в Италию и хорошо понимаю тамошний язык. Ваш петух – если, конечно, это действительно он,  – поёт, что ему осточертело такое житьё, и он только и мечтает поскорее загнуться!» Куры ахнули.

«Что ты мелешь, вошь пернатая, полиглотка доморощенная! Кыш отсюда!» – рассвирепела лиса. Но смятение в куриных рядах уже было посеяно. «Ему там плохо!»  – заголосила рябенькая курочка с кривеньким гребешком. «А кому на чужбине хорошо? Чай, успело всё опостылеть!»  – философски  заметила Жучка. «Почему же он тогда не возвращается?»  – удивилась пышнозобая чёрная курица. «Может, у него денег на обратный билет нет»,  – подсказала ласточка. «Зачем ему деньги? Он своим ходом долетит, я сама видела»,  – возразила Жучка. «Петух? Долетит?»  – усомнилась ласточка. «А то! Наш Петрович и не такое могёт!»  – гордо отвечала собака. «А вдруг он заболел и не может лететь? Или его не отпускают из-за подписанного контракта? Давайте соберём ему денег и передадим с ласточкой!»  – предложила рябенькая курочка. «Промотал всё по заграницам, старый хрен, теперь плачется,  – сурово подвела итог чёрная курица, помнившая петуха ещё молодым повесой и хорошо знавшая его повадки.  – Ну-ка, дай сюда пластинку»,  – обратилась она к лисе и принялась по слогам читать этикетку: «Ко-ко-корелли Франко-ко-ко… И где ж тут Петрович?!» Все куры как одна, а с ними Жучка и ласточка, воззрились на лису. Но не такова была лисица, чтобы растеряться! Приняв вид оскорблённой невинности, она разразилась речью:

«Наивные вы, куры, птицы! Нашли кого слушать! Меня вы давно знаете, вон и с Жучкой мы дружны, а эту проходимку-ласточку впервые видите, однако верите ей больше, чем мне, и уже готовы передавать с ней деньги. Неужто вы не понимаете, что она только того и ждёт, и весь этот разговор затеяла, дабы вас облапошить? Петрович ни в чём не нуждается и прекрасно себя чувствует, а если вдруг ему понадобится помощь, я сама объявлю о сборе средств и перешлю их ему по своим надёжным каналам. То, что записано на пластинке, называется ария. Петрович не о своей житухе повествует, а изъясняется от лица персонажа, которому всё время не везёт – такая уж это опера. (Оперы почти все ужасно грустные, так заведено). Ходит этот горемыка по сцене с неизменно кислым видом и при каждом своём появлении докладывает публике, какой он есть разнесчастный потомок инков, угнетаемых испанским колониализмом; сетует, что жизнь ему не мила, да жалится на судьбинушку горькую; оттого опера так вот и озаглавлена: «Сила судьбы». Ясно вам теперь?» (Курам ничего не было ясно, но они почтительно внимали лисе. Та продолжала): 
– «Касательно же этикетки, довольно стыдно не знать элементарных вещей. Да будет вам известно, что все артисты берут себе творческие псевдонимы,  сиречь всякие эффектные прозвища. Думаете, если б, допустим, Жучка стала киноактрисой, ей дозволили бы продолжать именоваться Жучкой? Да ни в коем разе! Звалась бы она, по меньшей мере, какой-нибудь Миреллой или Эльвирой, к примеру, Канини. Отчего ж Петрович не может назваться Франко Корелли? Это в курятнике он был Петровичем, а для европейского слушателя такое имя слишком простонародно и неблагозвучно, его и на афишах-то неприлично печатать,  только вообразите: «Дон Альваро  – Петрович»! Это ж прям ни в какие ворота! Ладно, довольно, заболталась я с вами.  Если вопросов больше нет, приглашаю всех на лекции в лес, откуда за вами специально прислано (и в данный момент понапрасну простаивает, принося нашей организации убытки!), комфортабельное транспортное средство».

Ласточка, жестоко уязвлённая обвинениями в мошеннических намерениях, улетела, негодуя; недалёким же несушкам лисьи разглагольствования так затуманили и без того слабые мозги, что они отринули последние сомнения и изъявили совершеннейшую готовность незамедлительно приступить к занятиям (тем более, что за ними прислали бесплатный транспорт!) Толкаясь, толпа кур, предводительствуемая лисой, с воодушевлением ринулась туда, где ждал их серенький волчок с тачкой. На дне оной волк заранее расстелил раскрытый мешок. Неразумные птицы принялись набиваться в тачку. Не обошлось и без стычек: каждая боялась, что ей не хватит места. Волк легонько утрамбовывал копошащуюся пернатую массу, и едва куры разместились на расстеленном мешке, он проворно собрал его края.

«Жученька, – вкрадчиво обратилась коварная лисица к подошедшей собаке, – покуда наш товарищ помогает пассажиркам рассаживаться в экипаже, давай сходим за граммофоном – мы забыли его погрузить.  А он нам ещё понадобится, ибо не все лесные жители приобщились к дивному искусству оперы в интерпретации Петровича». Простодушная псина охотно согласилась. У порога курятника лиса ненадолго замешкалась, чтобы собака вошла первой, и как только Жучка очутилась внутри, захлопнула за ней дверь, подперев её поленом. «Слушай, Жучка, граммофон / И подсчитывай урон», – злорадно пробормотала про себя лисица и помчалась прочь.

Волк тем временем успел увязать в мешок всех кур. Им было совсем неудобно сидеть в тесноте, они трепыхались и недовольно кудахтали. «Слышь, подруга,  – наклонившись к лисьему уху, зашептал волк. – Почему бы не передушить их всех разом? Хлопот меньше».

«Фи, коллега! Примитивно рассуждаете. «Передушить всех разом»  – это вульгарно и противоречит концепции здорового питания, – поморщилась лисица. – Мы же не съедим столько мяса в один присест, а ежели держать их живыми, у нас будет запас свежей курятины на несколько дней, что значительно полезнее». «Почему не съедим?..» – начал было волк, но осёкся под строгим взглядом лисы.
«Нам тесно! Дышать нечем! Откройте люк! Мы хотим любоваться местностью, по которой будем проезжать! Что за безобразие! Не дрова везёте!»  – неслось из мешка возмущённое кудахтанье.

«Это новейший самодвижущийся экипаж-амфибия, плавающий под водой и летающий по воздуху. Во избежание разгерметизации салона открывать входное отверстие возбраняется до окончания путешествия. Прошу всех пассажиров приготовиться к взлёту. Рейс будет выполняться на высоте, шестикратно превышающей высоту курятника. Командир корабля – Волчище-Поленом-Хвостище, заслуженный гидролётчик первого класса!»  – авторитетно вещала лиса. Куры поутихли в ожидании взлёта, однако через каких-нибудь четверть часа вновь начали проявлять нетерпение. «Мы уже летим, или как?» – вопрошали из мешка. «Да-да, уже!»  – подтвердила лиса. «Тогда почему нас так трясёт на кочках?»  – не унимались пассажирки. «Это не кочки, а напротив, ямы. Воздушные,  – пояснила лиса. – Мы вошли в зону турбулентности». Куры в силу ограниченности умственных способностей ничего не поняли, но замолкли. Загадочное слово «турбулентность» подействовало на них волшебным образом и слегка напугало, как всё неведомое.

Жучка не сразу осознала случившееся. Но когда поняла, что стала жертвой подлого обмана, была потрясена лисьим вероломством до самых недр своей бесхитростной и цельной натуры. Неудивительно, что её обуяла жажда справедливого возмездия, а кроме того, чрезвычайно взволновала страшная участь, уготованная курам. Пусть они всего лишь глупенькие мещанки, но Жучка сочла своим долгом их спасти, тем паче, что клуши влипли в столь неприятную историю из-за неё. Собака, призванная их охранять, чувствовала себя вдвойне виноватой. К счастью, ей не составило труда, несмотря на душевные терзания, вспомнить о наскоро заделанном недавнем подкопе и разрыть его снова. Таким образом, Жучка оказалась на свободе значительно скорее, нежели рассчитывала лиса. Но что можно предпринять в одиночку? Жучка пребывала в растерянности, проклиная свою доверчивость. Всё же она взяла след и побежала в направлении леса. «Или я отобью кур, или сама погибну с ними!» – твёрдо решила храбрая собака.

Вдруг Жучка заметила на столбе ту самую ласточку. «Ласточка-касаточка! – окликнула она её как можно ласковее. – Не сердись, пожалуйста. Я тебя ничем не обидела, а бедные наседки и подавно. Во всём виновата лиса. Прояви же птичью солидарность и помоги мне вызволить кур из её цепких лап. Для успеха операции по освобождению мне позарез нужна воздушная разведка!» После недолгого раздумья ласточка согласилась. Всё-таки у неё было доброе сердце, а куры и впрямь не сделали ей ничего плохого. К тому же ей захотелось проучить свою обидчицу-лису.

Ласточка полетела к лесу, намного опередив собаку. С высоты она увидала волка и лису с тачкой, спешивших скрыться под сень ветвей, и проследила их путь. Кроме того, она успела поговорить с некоторыми птицами и получить от них важные сведения об умонастроениях в лесу. В частности, ласточка узнала, что лисица своим нахальством и суфражистскими бреднями давно надоела большинству обитателей леса, а птицы, не считая разве что подавшейся в суфражистки вороны, откровенно над ней насмехаются. Камышовый кот страдает оттого, что его кошка совершенно забросила семью, дома не появляется, лиса же нагло морочит ей голову, и не только ей. Она обманывает и других своих соратниц: требует от них беспрекословного подчинения, командует ими как хочет, пользуется их трудами, а сама ничем с ними не делится. К примеру, занимается тайноядением: недавно в одиночку слопала петуха, подругам же наплела с три короба. Ласточка догадалась, что упомянутый петух – не иначе как Петрович. Уяснив таким образом обстановку, она повернула обратно, навстречу Жучке.

Камышовый кот по-прежнему пребывал в меланхолии. В мрачной задумчивости сидел он над ручьём, осенённым ракитами, уподобившись и сам плакучей иве. Ласточка, пролетавшая мимо, не обратила бы внимания на его согбенную фигуру, если бы кот не мурлыкал жалобную песню:

«Кусильда, моя дорогая жена,
В объятья мои ты вернуться должна.
Рыдают котята,
А помнишь, когда-то
И нас опьяняла любовью весна!

Зачем ты забыла свой долг и свой кров?
Зачем растоптала святую любовь?
Рыдают котята,
В том ты виновата –
Избавься, Кусильда, от лисьих оков!»

Последние слова особенно заинтересовали ласточку. Она снизилась и, кружась над водой, защебетала: «Не ты ли камышовый кот, которого покинула жена, замороченная лисой? Знай, что лиса обманывает Кусильду, несмотря на то, что та беззаветно ей служит. Если ты немного поможешь нам, мы поможем тебе воссоединить семью, а твоей жене – избавиться от лисьего наваждения». Кот на всё был готов, лишь бы Кусильда вернулась и они зажили бы как прежде. Правда, волк уже выступал с подобными заверениями, но не сумел достигнуть результата – выразил сомнение кот. «Как знать, как знать, – сказала ласточка. – Там, где волк попал впросак, ждёт успех простых собак!» «Хорошо бы, если так!»  – согласился камышовый страдалец. «Не дрейфь, приведи сюда котят и жди!»  – напутствовала его птичка.

Тем временем Жучка неуклонно приближалась к опушке леса. Возвратившаяся ласточка доложила ей обо всём, что смогла разведать: «Значит, так. Я заручилась поддержкой лесных птиц. Они на нашей стороне и поделились со мной ценными сведениями. Камышовый кот обещал нам содействие. Из плохих новостей: я узнала, что Петрович съеден. Однако не предавайся унынию! На гибели петуха можно сыграть: лиса сожрала его тайно, прикрываясь передовыми идеями и обманывая членов своей секты. Мы откроем им глаза на то, что лиса пользуется их доверием и услугами, заставляя плясать под свою дудку и ничего не давая взамен. Вряд ли им это понравится, и трагически погибший Петрович станет поводом к распаду организации. Я уверена, что и похищенными курами лисица не собирается ни с кем делиться, даже со своим сообщником-волком».

Жучка договорилась с ласточкой, что покажет ей штаб суфражисток, а сама отправится по следу за лисой, дабы установить местонахождение кур. Задача же ласточки – обеспечить невмешательство Кусильды в спасательную операцию, для чего кошку во что бы то ни стало следует выманить и отвлечь другими делами, чтобы лиса, коли попытается призвать её на помощь, не смогла бы её сразу найти.

Кусильда, как и следовало ожидать, сидела в суфражистской конторе над какими-то бумажками, обложившись книгами с помойки. Тоненьким жалобным голоском ласточка пропела: «Пожалей своих котят, кушать деточки хотят!» Кусильда и ухом не повела. «Пожалей своих котят, детки плачут и вопят!»  – предприняла вторую попытку ласточка. Кошка, не отрываясь от бумаг, лишь мотнула головой, будто отгоняя назойливую муху. Ласточка озадачилась. «Пожалей родных детей, воротись домой скорей!»  – запищала она ещё пронзительнее и жалобнее. «Гражданка, не лезьте не в своё дело! Дети под присмотром, у них отец есть. Он их и накормит, и напоит, и умоет, и спать уложит. А мне некогда: я готовлю тезисы доклада для нашей председательницы»,  –  отозвалась наконец Кусильда, даже не поглядев на птичку. Но ласточка не отступала:

«В камышах камышовый жене изменил
С камышовкой, хоть это и птица.
О, несчастная кошка, спеши что есть сил
В вероломстве его убедиться!»  –

придумала она новую версию. Однако пронять Кусильду было не так-то просто.
«Да ладно, нет у меня времени бегать! Говорю вам, гражданка, не мешайте!»  –  отмахнулась она. Когда же смысл известия до Кусильды всё-таки дошёл, кошка рассудила, что, как ни крути, а это – нарушение дисциплины: дети, значит, не кормлены, а кот шляется по камышам в поисках приключений. «Вот и оставь на такого дом! Ну, паразит, задам же я тебе трёпку!»  –  прорычала Кусильда. Ласточка была весьма довольна, добившись своего. «Я охотно провожу тебя туда, где они уединились!»  – прощебетала она радостно.

Между тем Жучка сумела скрытно подобраться к лисьему обиталищу и стала свидетельницей того, как лиса заталкивает кур в сарай и препирается с волком по поводу дележа добычи. Волк настаивал на немедленном получении своей доли в качестве вознаграждения. «Когда же мы будем делить наших кур?!»  – вопрошал серый с явным неудовольствием. Лисица, по обыкновению, юлила, темнила и увиливала от прямого ответа. Пока они торговались, Жучка проникла в жилище лисы, обследовала его и в углу нашла накидку из петушиных перьев. «Прости, Петрович!»  – уронила скупую слезу дворняга, однако предаваться скорби было некогда. Прихватив перьевой наряд, Жучка поспешила убраться из вражеского логова.

Пылающая мщением Кусильда с шумом раздвинула камыши в указанном ласточкой месте. «Мама, мама!»  – запищали со всех сторон котята и повисли на ней. В последнее время Кусильда так редко их видела, что не сразу узнала своих подросших отпрысков, да и перепутала, кого как зовут, однако была растрогана. «Кошечка моя! Кисанька, душенька, дорогая жёнушка!  – умильно мурлыча, выплыл ей навстречу камышовый кот. – Мы так соскучились по тебе! Извини, что пришлось пойти на невинную хитрость, которую придумала эта славная птичка. Мы все тебя просим: вернись, пожалуйста, домой! Нам очень тебя не хватает!» И он зашмыгал носом, а котята заревели. «А ну цыц, хватит ныть! – одёрнула их Кусильда. – Вот подготовлю доклад и забегу к вам вечером». Несмотря на напускную строгость, в глубине души она вдруг ощутила (хотя и себе самой стыдилась в этом признаться), что тоже ужасно соскучилась. Котята ласково льнули к ней, кот смотрел умоляюще, ворковал и увивался вокруг, и Кусильда окончательно оттаяла. Но как быть с докладом, как ослушаться начальницу?! Кошка разрывалась между домом и долгом. И тут опять запела ласточка:

«Наплюй, Кусильда, на доклад –
Смотри, супруг тебе как рад!
Лиса ж тебя морочит:
Был съеден ею кочет;
Смеясь над простаками,
Она играет вами,
Не делится добычей –
Таков её обычай!»

«Милая,  – елейно сказал кот,  – верь этой маленькой, но правдивой пташке, что желает нам добра. Она мне всё рассказала о лисьих проделках! Лиса вас дурачит в своих целях, а вы тратите на её прихоти свою единственную жизнь! Спрашивается, ради чего? Ведь кроме болтовни, вы ничего хорошего от лисы не видите!»

«Жители леса – звери и птицы – доселе были свободны, теперь же лиса вознамерилась захватить власть и править всеми вами! Бездумно повинуясь лисе, ты приближаешь порабощение ею лесного народа!  – продолжала ласточка. – Ступай домой, а ежели лисе нужен доклад, пусть готовит его сама. Пока ты сидишь над бумагами, лиса в курятнике пожирает кур!»
«Ах вот оно что! У меня дети голодают, а эта аферистка за моей спиной дела проворачивает, а мне за все труды ни разу даже цыплёнка паршивенького не подкинула! Одними обещаниями кормит! Так не будет же ей доклада!»  – в сердцах воскликнула камышовая кошка и отправилась с семейством домой.

Одним союзником у лисы стало меньше. «Сестрицы мои, птички,  – кликнула ласточка лесных птиц,  – не видали ль вы волка и лису с тачкой и преследующую их собаку?» Птицы подтвердили, что видали, и ласточка устремилась в указанном направлении. Спор лисы и волка у дверей сарая – куриного узилища – достиг к тому времени наивысшего накала. В кустах притаилась Жучка, выжидавшая, чем закончится распря. Волк с лисой были столь поглощены выяснением отношений, что не учуяли присутствия собаки. Они уже готовы были сцепиться. Лисица, понимая, что соотношение сил не в её пользу, и что не на шутку разозлившийся волк может отнять у неё вообще всех кур, да и вдобавок накостылять ей, наконец согласилась отдать ему половину. «Вот это будет по-честному, давно бы так!»  – проворчал Волчище-Поленом-Хвостище.

«Этого нельзя допустить! – зашептала Жучка ласточке. – Мы должны освободить всех кур разом, пока они живы и находятся в одном месте, потому как волк свою часть кур проглотит моментально или, по крайней мере, сразу передушит. Ну-ка, помоги мне надеть эту штуку». Ласточка накинула на Жучку перьевой покров, и когда лиса с волком вознамерились войти к несчастным пленницам, чтобы поделить их между собой, собака в петушиных перьях выскочила из зарослей с леденящим душу воем.

«Трепещите, кровопийцы,
Я – петух, убитый вами!
Буду днями и ночами
Вас преследовать, убийцы!
Будет призрак мой кровавый
Вам мерещиться повсюду,
Месть меня покроет славой,
Вас ждёт кара, как Иуду!»  – жутким голосом завывала собака.

«А-а-а, привидение, привидение!»  – заорали лиса и волк и ринулись, сломя голову, в лисье жилище, где и заперлись на все засовы, дрожа от страха. Жучка подкатила большой камень и завалила им вход. После чего распахнула дверь сарая и скомандовала курам: «Выходите!»

Первая же курица, завидя на Жучке перья Петровича, грохнулась в обморок.
«Петровича съе-е-ели!»  – запричитали остальные.  – И нас съедя-я-ят! Пропали наши головушки-и-и!» «Не съедят!  – сказала Жучка. – Противник заблокирован. Но медлить нельзя, ибо, как говорится, "привязь не выдержит – вырвется Жадный!"».**
Большая чёрная курица, старшая и самая решительная, возгласила: «Отомстить за смерть Петровича – наша святая обязанность! Я не я буду!» И она обратилась с соплеменницам с боевым кличем и таким воззванием:

«Кто отмстит за мужа, кроме
Нас, примерных жён?
Мы лису и волка в доме,
Не моргнув, сожжём!

Эй, тащите, куры, хворост,
Поджигайте сруб!
Разнесётся эта новость
Медным горлом труб.

Хищник вострепещет каждый,
Видя чёрный чад.
Мы объяты мщенья жаждой,
Нет пути назад!»

Все куры как одна подхватили воинственный припев:

«Лису и волка жги!
Лиса и волк – враги!
Они хотели съесть и нас,
Но близок их последний час!»

Куры с воодушевлением принялись за работу. Напрасно Жучка металась от одной курицы к другой, убеждая их покинуть лес, не мешкая. «Вот дело сделаем, тогда и покинем!»  – непреклонно отвечали мстительницы.

У лисицы с волком при звуках грозного куриного песнопения душа ушла в пятки. Перед лицом более реальной опасности они забыли о привидении и только и думали, как бы выбраться наружу, но все выходы уже были завалены. Дело оставалось за малым. Куры совещались о способах добывания огня. Несколько птиц вызвалось слетать в деревню за спичками. «Хорошо бы ещё керосину»,  – высказала пожелание чёрная курица. Лисе с волком совсем заплохело.

«Да бросьте вы их,  – увещевала кур Жучка,  – идёмте скорее домой, пока на нас не напали другие дикие звери!» Однако куры были неумолимы. «Нет, Жучка, и не проси за этих разбойников, умертвивших Петровича! Мы хотим во что бы то ни стало, чтобы последующие поколения сложили о нашем деянии сагу. И пусть она называется…»  «Сага о курах!»  – выкрикнула одна квочка. «Сага о мести за Петровича!»  – вставила вторая. «Сага о сожжении лисы и волка в доме!»***  – предложила третья.
«Отлично,  – одобрила Жучка,  – вы сейчас быстренько проведите конкурс на лучшее название саги, а ласточка, как она есть натура тонко-поэтическая и высокообразованная, выступит в роли жюри. Ну а я пока сбегаю за керосином, потому что птицам бидон не донести». Куры увлечённо погрузились в обсуждение будущего заглавия.

Сквозь маленькое дымовое отверстие в кровле лисица заметила пролетавшую ворону и воспряла духом. «Ворона, голубка моя!»  – заискивающе позвала она сподвижницу. «Я не голубка, я – ворона!»  – угрюмо каркнула ворона, глубоко презиравшая голубей.  «Ангельчик мой,  – кротко продолжала лиса,  – слетай, пожалуйста, в нашу штаб-квартиру за Кусильдой – она сейчас готовит доклад – и передай ей, что я прошу её срочно прийти!»
«Я только что оттуда, Кусильды там в помине нет, и где она, я понятия не имею, она мне не докладывает!  – отрезала ворона. – И вообще мне надоело вечно быть у тебя на посылках. Как общественной работой нас загружать, так это завсегда пожалуйста, а как мясцом поделиться – так это фигушки. Ищи себе, лисанька, других дурочек!» И ворона улетела, даже не удосужившись осведомиться, что случилось.

«Эй, сидельцы! – услыхали незадачливые хищники голос Жучки. – Дело, как видите, принимает скверный для вас оборот. Очень уж куры разошлись из-за гибели Петровича, и я не могу вам дать никаких гарантий безопасности. В настоящий момент они добывают огонь трением. Рано или поздно они его добудут, и тогда… Ну, вы сами понимаете». Лиса захныкала: «Жученька, уйми ты их, окаянных! Прости нас, мы больше ни одной курочки в жизни когтем не тронем, и деревню вашу десятой дорогой обходить будем, вот те честное-благородное  слово! С голодухи мы это учинили, бес попутал! Тебе хорошо, тебя хозяева за службу кормят, а мы тут впроголодь живём, почти подыхаем». «Ладно, так уж и быть,  – сказала Жучка,  – покамест куры заняты, я вас потихоньку выпущу. Я, собака Жучка, властию мне данной, заменяю вам смертную казнь пожизненным изгнанием! Поклянитесь, что навеки уйдёте из этого леса за тридевять земель, куда глаза глядят, и никогда-никогда сюда не вернётесь!» «Клянёмся!»  – рявкнули в две глотки волк и лиса, и едва Жучка, отодвинув камень, приоткрыла дверную створку, выскочили как ошпаренные и за секунду умчались так далеко, что и за три дня лёту быстрокрылая ласточка не смогла бы их нагнать.

Выждав время и сделав вид, будто только воротилась, Жучка объявила курам, что в сельмаг керосину не завезли. Куры сильно разочаровались. Они всё-таки попытались поджечь хворост принесёнными кем-то из птиц спичками, однако дыму было больше, чем огня, и в целом толку мало. «Супостаты задохлись от дыму!  – констатировала Жучка. – Возмездие осуществлено!» Не только куры в это поверили, но и все обитатели леса: отныне они боялись и пикнуть.

Наседки преисполнились значимости в собственных глазах и решили, что таким важным птицам и могучим воительницам, как они, в курятнике не место. И остались они жить в лесу, коим стали править, избрав королевой старшую чёрную курицу. Жучку назначили министром обороны, а ласточку – министром иностранных дел. Камышовые кошка и кот полностью перешли на сторону победителей и тоже получили государственные посты: Кусильда стала министром культуры и просвещения, а её домовитый муж – министром всяческого хозяйства. Петуху поставили памятник на центральной лесной поляне, названной Площадью Петровича. На постаменте высекли надпись: «Жертвы твои не напрасны, жизнь и кончина – прекрасны!»

С течением лет куры возымели такую силу, что их неограниченная власть распространилась отчасти и на людей. Во всех населённых пунктах прилегающей к Курьему Лесу местности было законодательно запрещено, под страхом крупного штрафа, называть кур «курями».








2021 - 2022.

 *Диакритические знаки не отображаются. Что касается смысла этой фразы, его вполне верно передаёт ласточка. Если же пытливому читателю не довольно птичьего перевода, то вот перевод дословный: "Жизнь - ад  для несчастного. Напрасно желаю я смерти". (Верди. Сила судьбы). Кстати, есть полная запись этой оперы с упомянутым Франко Корелли (1958 г.) Означенную арию легко найти, отмотав 1 час 20 мин. от начала.
 **Жучка цитирует "Прорицание вёльвы" ("Старшая Эдда", перевод А. Корсуна).
 ***Сожжение противника в доме - мотив, нередкий в исландских сагах. Самое известное - сожжение Ньяля с роднёй ("Сага о Ньяле").


Фото Н. М. Чистякова (Старая Ладога).


*****

30. IV. 2023
Подписывайтесь на канал "Союз пера и левкаса"! Ссылка внизу страницы.