Потерянный рай. Джон Мильтон

Потерянный рай. Книга 1. Джон Мильтон.

 
СОДЕРЖАНИЕ:

Первая книга знакомит вкратце с темой повествования; о первом непослушании, в результате чего, человек утрачивает свой Рай, где он беззаботно обитал; затем касаемо причины его падения, Змей или Сатана в облике Змея, подымает восстание против бога, подговаривая легионы Ангелов встать на его сторону, в результате чего, по распоряжению Бога, они слетают с небесной обители в великую бездну. После этого, поэма переходит к описанию основных событий, помещая Сатану с его падшими Ангелами в Ад, а точнее, не в самый центр (покуда Небо и Земля, на тот момент, еще не сотворены) но в место совершенного мрака или беспросветного Хаоса, где Сатана с его Ангелами лежат в кипящем озере, сраженные и приведенные в крайнее изумление, но несколько пришедшие в себя от потрясения, призывают того, кто выше их по рангу и достоинству обсудить свое бесславное падение. Сатана взывает к своим легионам встать к оружию, но многие, еще, по-прежнему, находятся в замешательстве и оцепенении. Наконец, исчисленные, они начинают выстраивать свои боевые порядки, во главе своих начальников и офицеров, чьи имена были упомянуты в Ханаане и прилегающих территориях. Сатана, в прямом обращении, утешает и воодушевляет надеждой заполучить потерянные небеса обратно, попутно уточняя, что для этого необходимо сотворение нового Мира и Созданий в нем живущих, в соответствии с древним пророчеством - посланием с Царства Небесного; для этой цели, согласно воззрениям множества древних Отцов, Ангелы явились задолго до появления плотских Созданий и чтобы выяснить насколько верно это пророчество, Сатана собирает всеобщий совет. Его сподвижники и соратники соглашаются. Таким образом, в бездне мрака начинают выстраивать Пандемониум - адскую столицу, с местной иерархией и судом.


О том как человек ослушался впервые,
О Древе где сорвал он плод и был не рад,
И мир обрек на бедствия земные;
Подобный богу стал, но Райский Сад
Он утерял, поблекший от печалей,
Пока не появился большей славы Человек;
И все вернул, о если б только знали! —
Пой Муза, ты поведай нам секрет!
Где те вершины что Хорив упрятал в Бездне,
Где пастырь твой избранников хранит;
На небе, на земле, в глуши безвестной,
Где Хаос в цвете новом розу уявит.
Сионский Холм нам восхищеньем?
Силомский ключ твоих Оракулов поит?
Тогда и я оттуда с прочими рожденьем,
И водами его мой смелый гимн омыт!
Он воспарить намерен, нет не посредине,
А над вершиной Геликона тем вещам во след —
Они не тронуты словами в этом мире,
Но что важнее, Дух мой, твой ответ!
Всем Храмам для тебя дороже Сердце,
О просвети, ведь все же знаешь ты! —
Ты тот кто постучавшись в дверцу,
Расправил крылья и увидел мои сны.
Как голубь своим выводком над бездной,
Безумием чреватой в этой тьме;
О, не оставь, наполни своим светом,
А все отжившее прожги в своем огне!
Твоя вершина в этом споре впереди,
Я в этом не держу малейшего сомненья,
О протяни мне руку, протяни,
Чтоб утвердил твои я проведенья!

Пространства все открыты твоим взорам;
Ни что не скрыто перед тобой, ни Небеса,
Ни Преисподни боли и позора;
Скажи мне, от чего те райские места,
Где наши праотцы купаясь в счастье,
Во славе Бога высоко от этих мест;
Зачем свой Рай сменили на ненастья
Чтобы в Аду влачить свой жалкий крест?
Кто подтолкнул на грязное восстание?
Змей, чье коварство выше всяких сил,
Кто дышит местью непрестанной,
Кто Мать Предвечную прельстил?
С каких времен питал свою гордыню,
И изгнан вместе с Воинством своим,
Восставших, стать их командиром -
Он ровня им иль в Славе высших сил?
Враждебен стал из честолюбия и страсти,
Чтоб сокрушить несокрушимый Трон,
Войною нечестивой против Власти,
От адской гордости жесток и ослеплен,
Бунт поднял на Сильнейшего из Сильных,
Чтобы с Небес так взять да и слететь?
Восставших увлекая в адские глубины,
Девятикратно все пространства пролететь,
И в разорении отвратном сокрушаясь,
Гореть в бездонном пламени в цепях,
В своем бессмертье проклятие стяжая,
Питая гнев к судьбе что потерпела крах?
Чтоб счастье что утеряно и скрежет боли,
Там мучило его без жалости и сна;
Бросая взгляды злые и лишенный воли,
Внимая злобно что смятенью нет конца?

Итак, низвергнут в преисподню Сатана,
Со взглядом гордым оглядел владенье;
Местечко жуткое, повсюду пустота
И сонмы ангелов слепых в оцепененье.
Казалась круглой мрачная темница
И свет багровый как в пылающей печи,
Но это пламя ослепляло всем зеницы,
Темнее темной, сумрачной ночи.
Где лишь мольбы и тщетные заклятья;
Повсюду ненависть, тревога и тоска —
Страна теней, печали  и проклятья,
Где миром и покоем и не пахло никогда.
Надежды нет, но средь ненастья,
Она являются чтоб сердце распалить,
Но только чтобы изорвать его на части,
И злых теней роптаньем накормить,
Что от прожженной Серы сладостно дуреют;
Такие вечной справедливости места,
Для всех мятежников, кто не посмеет,
Во тьме помыслить, мрачная тюрьма!
От сердца трижды обозначены пределы,
Где не увидеть ни начала ни конца,
Но это место верно не из высшей сферы,
Где блещет облик нашего Отца.
И Ангелы мятежные в потоках раскаленных,
Огней и вихрей плавились в жару,
Но не горели потому что от стихий свободны,
И вскоре в непроглядном том пылу,
Он разглядел сильнейшего по силе,
И по злодействам превосходней остальных,
Еще давно известный в Палестине,
Известен был он Вельзевулом среди них.

Так для кого ж ты будешь Враг заклятый,
Что прозван Сатаной на небесах?
Внезапно голос прозвучал в горящей рати,
Так тишину нарушил жуткий мрак.

Уже ли ты это кто потрясал все царства?
О что за перемена, как же ты упал,
Из Царства Света в область Мрака и Коварства
И превосходные одежды променял:
Что, отсверкали мириады звезд искристых,
В ком монолитом нерушимым был Союз,
Один Совет, одна Надежда, одни Мысли,
И Предприятий общий риск и общий груз?
И ликованье стало бедствием унылым
И в разоренье нашем стали мы равны;
Ты видишь где ты, где же твоя сила?
О как ты пал, уже ли пред тобою мы!
Метнул Он молнию, кто бы мог подумать;
Блеснуть горазд, но только не для них;
Непобедимый Победитель, надо же придумать,
И чем нам это может нам сулить?
Что, трепетать теперь иль сокрушаться,
Наружность начищать пока не заблестит,
Презреть иль просто посмеяться? —
Испорченная добродетель, да она претит!
Из за чего я спорил и сражался,
И в том раздоре прихватил с собою тьму,
Неисчислимых душ кто упирался;
Никто не любит дерзких, а вот я люблю.
На Небесах в привычку взяли драться,
Несокрушимое Могущество и сила супротив,
Для Неба схватка скользкая признаться,
Трясти Престол, там где не может быть чужих.
Не все потеряно, непобедима Воля,
И не истлеет гнев, наукой будет месть,
Дерзает Дух и не уступит и клочка от Поля,
Уже победа — вот что остается здесь!
Отбросив гнев, не будешь ты подобен,
В смирение Триумф любви твоей?
Так поклонись и может станешь ты свободен,
Целуя на коленях крохи гордости своей,
Обожествляя силу кто возмездие припрятал,
Поставив под сомненье Царский Трон;
Конечно на бесчестье это что в оплату,
И на крушенье наше одобрял не он.
Коль скоро власть Богов по воле Рока,
Суть пламени вовеки не прейдет,
И раз чрез опыт все явления уроком,
На лезвии меча, кто ж лихо в нем найдет,
Коль рубит он предвиденьем нещадно?
Надежда есть, мы в силах разрешить,
Исход всей Битвы, будем мы коварны,
И хитрой силой его сможем сокрушить,
Но кто теперь от радости ликуют?
Лишь только Небо в тирании торжествует!

Так Ангел ренегат себя превозмогая,
В неумолимой гордости упрямый и глухой,
В своем тщеславии отчаянье скрывая,
И тут другой Собрат возвысил голос свой.

О Князь, Властитель Ангельских Престолов,
Кто Серафимов всех построив угрожал,
Всевышнему в бесстрашии непреклонном,
И Превосходство его смутой унижал.
Не важно что, Судьба иль Рок случайный,
Слепая Сила — слишком я знаком,
О всех делах тех страшных и печальных,
О том восстании и крушении слепом,
Из за чего слетело в эту Преисподню,
Все наше Воинство и вот теперь мы где,
Как в сне кошмарном и безвольном,
Чтобы сгорела память вся о нашем существе.
Но дух и мысль предвечная повсюду,
Всегда и всюду возвращают жизнь свою;
В движенье не изменном не забудут,
Где в вечном пламени искать свою стезю,
Пусть и угасли в Славе и померкли,
И раздирают души скорби и печаль;
Наш Покоритель, видно (в коем веке
Бог в принужденье говорил что жаль),
Он крепость духа нам оставил неизменной,
Чтоб горесть эту мы могли стерпеть,
Чтоб месть и ярость не постыла в Бездне,
И услужение ему, и раб что должен петь,
Под дудку на правах Войны и Силы,
Да и какое дело, здесь ему не быть,
Средь глубей Адский изворотливою рыбой,
Среди огней не пробовать на прыть;
О, и Бессмертие и мощь какая польза в том,
Когда неугасимым нам гореть огнем!

Князь тьмы, тот час спешил на это возразить.

Не должно Херувимам в немощи скорбеть,
Жалеть себя ничтожным сожаленьем,
Мы не к добру встречаем эту твердь,
Лишь зло отрадой нам и утешеньем!
Из века в век в высокой Воле лишь одно,
Противиться, когда б и было это тленьем,
Чтоб в наших бедах вывести добро,
Должны все извращать и сеять тем сомненья.
И средства вредные выискивать в добре,
Чтоб извергал он желчь от горя,
А если в этом нам не преуспеть, то где
И как узнать всех планов его волю?
И Победитель, видишь, отозвал назад,
К Вратам Небес посланников возмездья,
Наслав за нами Грозы, Молнии и Град,
Когда с Небес слетали в пропасть Бездны.
Потоки серы и клокочущих Огней,
Пролил он с яростью дождями и ветрами,
И может не бушует он как ранее теперь,
Затем что он истратил стрелы все в колчане.
Так не упустим шанс насытить ярость,
И даже пусть презреньем напитает Супостат.
Ты можешь видеть здесь хотя бы малость,
Вон поле где сплошной унылый мрак,
Пламенями зловещими мерцает и завет?
На огненных волнах туда должны стремиться,
Там отдохнем быть может если повезет,
И силам там дадим восстановиться.
Поразмышляйте как Врага нам оскорбить,
И как избавиться от доли безысходной,
Как все потери наши здесь восстановить,
Какой укрепимся мы Верой непреклонной,
Или какой решимостью отчаянье убить"

Так подбодрить желая молвил Сатана,
К Собрату своему в воде кипящей,
Увязнув телом и лишь искрами Глаза,
По всей длине он распростёрся там лежащий.
Титанам равен или тем Сынам Земли,
Что угрожали Зевсу иль подобен Бриарею,
Или Тифону обитавшем в логове Горы,
Близ Тарса иль тому Морскому Змею,
Левиафану, наибольший из созданий тех,
Что бороздят просторы Океана,
И у брегов Норвежских укрываясь о то всех,
Где кормчий ладьи своей исправной,
Приняв его за остров, как предание гласит,
Кидает якорь пригвождая к его шкуре,
Укрывшись от ветров пока он спит,
И до утра ни что не предвещает бури.
Но лишь Светило возвещает день
И он во всю длину все тело расправляет;
Так среди Озера был скован Архи-Зверь,
Как шевельнуть Главой своей не знает,
Без дозволения Неба. Погрузившись в муть,
И там, наедине в намереньях коварных,
В злодейства снова жизнь вдохнуть,
Чтобы навлечь проклятья дел бесславных.
Но вновь увидеть в ярости, что зло,
В злых умыслах явилось вечным благом,
И милостью излито вечное добро,
На Человека ослепленного соблазном,
И в том смятение узреть бесславный крах.
Тотчас в той заводи расправив плечи,
Огромен ростом и два пламени в руках;
Разверзлась бездной ослепительная вечность,
Чье пламя ярче Звезд на кончике иглы,
Пред ним вздымаясь бурными волнами,
Покатым склоном увлекало посреди,
Покинуть эти жуткие и мерзкие канавы.
И взмыл он ввысь и взмахами крыла,
Сгущался воздух тяжесть нагнетая,
И вот, как призрак сумрачный Земля,
Подобно лаве огненной, не тверда но густая,
Как в жерле Этны прожигает все пары;
Там где огонь и воздух в схватке непрестанной,
Где тлеют искры истлевающей искры,
И где земля твердеет отгоревшими ветрами,
Зловонием и пеплом уплотняя дно,
Куда ступил он злополучными ногами —
Такое вот его злосчастное одно.
И вслед за ним и Пара, там они,
Прославились что избежав Стигийского потопа,
Богам подобны, снова силы обрели,
По воле собственной а не капризам Рока,
И не с согласия Небесной Братии.

Так вот на что свои сменил я Небеса,
На эту атмосферу с грязью и землей,
Небесный свет взамен тоска и темнота,
Бурчал Архангел падший сам с собой.
Правитель знает и да будет так!
И в праве он решать что с этой долей;
Из всех правдивых лучший тот кто прав,
В ком все причины уравнялись с его Волей.
Прощайте вы счастливые Поля!
Обитель радости и вечного блаженства;
Приветствую тебя зловещая Земля! —
Глубь Преисподни принимай Владельца!
Чей Ум несокрушим от времени и места;
На собственной арене жизнь Разума полна,
Кому и Ад по силе обратить Небесным,
И Небеса отправить в Адские места.
Да и какое дело коль везде один и тот же?
И кем бы не был, но не меньше я его;
Не грохочу как он я грозами и что же?
По крайней мере я свободен без него.
Не к его зависти чертовская обитель,
Затем не в силах он прогнать отсюда нас;
Здесь каждый сам хозяин и правитель;
Царем в Аду быть лучше, чем слугой на Небесах!
Но где, не вижу я друзей всех верных,
Тех кто делил в союзе верном наш урон,
Что в озере своем лежат в оцепененье,
Так пусть приют наш увеличется числом.
Сплотившись может отвоюем мы, как знать,
Потерянное Небо или что в Аду терять?

Тут Вельзевул промолвил Князю вслед;
О, Вождь бессменный Армии блестящей,
Что только Вседержитель в силах одолеть,
Когда б могли они услышать голос вящий,
От них не задержался бы ответ.
И стоя на краю средь гибельных ненастий,
Живым залогом всех блистательных побед,
Надеждой среди страхов и напастей,
Сплотил бы всех торжественный обет.
Тогда б на Поле натиском суровым,
Победный кличь их не оставил бы одних
И пробудив всех дерзновеньем новым,
Железным строем вновь сплотил бы их.
Но посмотри теперь что стало с ними,
Ошеломленные, упавши ниц забыли все,
Вон там средь Озера Огня они слепые,
Не удивительно, с высот в такое дно!

Лишь только смолк и Враг предвечный,
К той заводи кипящей к Ангелам побрел,
Закинув свой тяжелый щит за плечи,
В эфирном пламени небесном закален.
Луне подобен сферою прозрачной,
Сверкал слепя глаза оптическим стеклом,
Той что в Фьезоле звездочет Тосканский,
Сквозь устремляясь изучал наш Дом.
Где видел новые он Земли, Горы, Реки,
Чтоб описать наш Глобус в письменах;
Копье его как ствол Сосны Норвежской,
Под мачту Флагмана подобен посоху в руках,
Чтоб удержаться от порывов бурных,
Ветров палящих среди топей жгучих Лав;
Конечно поступь та не средь Небес Лазурных,
А в пламени где Небеса целуют прах.
И тем не менее шел без ропота и гнева,
И вот дошел до берега претерпевая жар,
Кипящих Вод где пламенела сера,
И словно слой опавших листьев он узнал,
Теней и Ангелов упавших Легионы,
Их очертанья повсюду, тут и там;
Ручьями Валамброзкими стекались сонмы,
Под сень Этрусских крон опавшая листва;
Иль Моря Красново полегшею Травою,
Когда Ветрами Ориона разверзалась глубь,
И Фараона Конница ушла своей тропою,
Выискивать в пространстве лучший путь,
Пока преследуя с неистовством летели,
Настигнуть Пилигримов Гесема, кто наблюдал,
С брегов куда неслись все эти тени,
И кто на сломанных их колесницах догонял.
Потерянны и жалки, прикрывая свой потоп,
Они лежали поражаясь от всех бед;
Во весь свой голос вскрикнул он как мог,
Что глуби Ада сотряслись в ответ.

Цари и Воины и кто здесь может быть -
Цветы Небес, вы потеряли ваш законный Дом,
И если не забыли вы как жить,
И духа Вечного развеять в силах сон,
Дерзайте! иль по этим грезили местам,
Где вы желали свой покой стяжать,
От тяжких битв своих покинув небеса,
Средь этих Райских кущ хотели отдыхать?
И в этой жалких позах вы клялись,
Во славе чтить Воителя премного?
Что Серафимы, Херувимы все перевились
Иль задохнулись все от этого потопа,
Мечи все сломаны, знамена порвались!?
Иль ждать пока гонцы с Небесных Врат,
Предстанут здесь и втопчут всех поникших,
И закуют цепями в самый нижний Ад,
Пронзив своею молнией превышней?
Вставайте, просыпайтесь иль умрете так!

Тот час призывом громогласным Сатаны,
Сконфужены от тех речей позорных,
Они расправив крылья топи затрясли;
Так вздрагивает дремлющий дозорный.
Но разве сами не могли они понять,
Осознавая тяжесть положенья;
Где раньше, где теперь, уже ль не знать,
И разве не терпели боль и униженье?
И потому заслышав громкий кличь,
Ему Неисчислимые ослушаться не смели,
Как на Египет в дни худые слал свой бич,
Могучим Жезлом Сын Амрама и слетелись,
Пред взором Фараона тучи Саранчи,
Укрыв восточным ветром Нильскую долину,
И Царство словно в сумрачной ночи.
Так Легионы окрыленных заняли пустыню,
Заполнив Своды Ада, где везде
Вверху и снизу и вокруг, один огонь;
Но вот свое копье вознес он в этой тьме,
И точные весы им указали острием,
Тот вечный курс и направленье равновесия,
Куда их Воинства нежданно набрели,
Кто в эту низменность им чашу перевесил,
Что заполняли вместе Сонмами они.
Так с Северных земель через Дунай и Рейн,
Неслись потоками холодные Сыны,
На Юг, преодолев их русла вен,
В Гибралтар, в Ливийские пески.
И вот Начальники и Командиры всех строев,
Без замедления спешат к их Генералу;
Их формы, словно Боги, выше слов,
Во всем превосходили человеческую славу.
В Величье Званий и Влияний равны тем,
Кто был когда то на Престолах вышних;
Чьи Имена В Рекордах стерты с тем,
Что в Мятеже забыли Книгу Жизни.
Предвечной Евы ждали безымянные Сыны,
Услышать Имена средь вороха идей,
Блуждая также над поверхностью земли,
С согласия Неба, к искушению людей,
Сквозь кривотолки все желая исказить,
Что частью наиважной для людского естества,
Чтоб все что только можно извратить,
И отвратить любого от Создателя Отца.
И Образ Славы что незримый для очей,
Но предоставленный к воображению,
Что наряду с нарядным культом кажет Зверь
И с помпой открывает к усмотренью,
Где Демоны воображают Божества;
Когда то люди различали в них Кумиров,
И в прошлом были их известны Имена,
Во всем разнообразии Языческому миру.

Пой Муза и поведай кто сегодня и тогда,
Кто первый и последний там восстал,
Из раскаленных топей векового сна
И пред великим Императором предстал;
Согласно званию и чину на брегу пустом,
Где стоя он взывал к ним громогласно,
Пока другие в отчужденье глухом,
Толпою беспорядочною ползали напрасно.
Кто среди них Вождями Бездны вечной,
Скитаясь по земле творенья изловить,
Свое Гнездо воображая Троном вечным
К его осмелившись Престолу пригвоздить;
Народы чтят Богов в любви и умиленье,
Но кто с Сиона грозы мечет в чудный край,
Кто их Алтарь поставил под сомненье,
Меж Херувимов на Престоле, Ай Адоной!
О да, в Святилище не глух он и не слеп,
И храм его все также блещет и сверкает,
Хранит на черный день Его Ковчег,
Что в своей славе ничего еще не знает;
О всех проклятьях Таинств их священных,
О всех их торжествах, что оскорбит,
О тьме что затемняет свет вселенной,
И Молохе, что от крови детей блестит,
И жертв его и слез отцов несчастных,
Хотя от рева труб не слышен был их крик,
В огонь идущих отпрысков несчастных,
Где беспощадным истуканом он стоит.
Он богом был Аммонитян в долинах Рабба,
Аргоба и Васана, где течет Арнон,
И Соломона он пленил однажды нагло,
Что также и ему он Храм возвел.
На той Горе и ко стыду та роща стала,
Овраг сынов Еннома где жарили в огне,
Геенной черной в славу вечную Ваала,
С тех пор Тофет подобьем ада знали все.
Затем и Хамос, жуть Сынов Моава,
От Ароера, Нево, Аварима ко хребтам,
Где Есевон, Оронаим и область Сигонова
За Полем Сивма к Виноградам и цветам,
И Елеала вплоть до Моря Мертвого брегов.
Ваал Фегор он знаем, где в Ситтиме,
Склонял Израиль он под блудный кров,
Но вслед им горем обернулась это имя,
Хотя и больше стало Вакханалий с этих пор,
На том Хребте скандальном сладострастья,
И ярче тлел для Молоха костер,
От этих дров во всем своем пристрастие,
Пока Иосия верный В Ад не вверг их всех.
Они пришли за ним с разливами Евфрата,
В Восор вливаясь где граничит та страна,
Египта с Сирией, Ваал, его Астарта,
Мужчина с Женщиной, Земля и Небеса.
Для Духа Пол земной лишь буква слова;
Не будет сущность чистая на примеси делить;
Там нету женского и нет там и мужского,
Тем более плотью сковывать или дробить.
Иль силу уявлять на хрупкости костей;
Неуловимый образ, кто его покажет;
Он светлый, черный, мертвый иль живей,
Никто не знает и никто не скажет -
К любви является сюда или к вражде.
И из-за них они теряли силу оставляя,
Алтарь свой на чужой поклон;
Богам безбожным кланяться не зная,
Но если б молвить мог, то что сказал бы Он?
Из за чего они склонялись головами,
От битв притомившись пред копьем;
Презренный Враг, о если б только знали!
С рядами этими Иштар прелестным сном,
Астарта - Неба Финикийская богиня,
Чей светлый образ молодой Луной,
Сидонских Дев пленил кто пел ей гимны,
Себя Обетами скрепляя, и Сион
Знавал те песни на Горе где Царь Премудрый
Возвел ей Храм из-за супружеской любви,
Чье сердце щедрое и вместе близ Святыни,
С ее поклонницами коротал свои часы.
И вслед Таммуз и плач по доле скорбной,
Сирийских Дев где днями летними судьбу,
Они оплакивали песнею любовной,
Там где Адонис тек рекой в морскую мглу,
Что мнилась кровью истекающей Таммуза;
Та сказка трогала Сионских дочерей,
Им сердца распаляя сладкой Музой.
И там Иезекииль видением страстей,
Иудины поклонства молча прозревал.
За ним явился тот кто в скорбях дней,
Роптал и Идол их Кивотом разбивал,
Порабощенным в собственном же Храме
И он плашмя разбившийся упал,
Пристыженных его поклонников оставив,
Где сам он на краю Порога своего стоял.
Морскою рыбой звался он Дагоном,
Но рыбой был он лишь своим хвостом,
Чей храм в Азоте на Палестинских склонах,
Там где граничат Газа, Геф и Аккарон.
Затем Риммон, кто почитаем был в Дамаске,
Аваны и Фарфара на брегах речных;
Был знаменит он тем что по своей указке,
Он дому Божьему противился средь них;
И Прокаженного однажды утеряв,
Обрел царя себе заблудшего Ахаза,
Кто одолел его чтоб Алтари все разорять,
Оставив жертвенник для собственной услады,
Где жертвы он сжигая приносил,
На лад сирийский для Богов что покорил.
Ну и конечно Пантеоном тем преславным,
Осирис, Гор, Изида с вереницей слуг,
Всех обликов от добрых до бесславных,
Египта и Жрецов причастный круг,
Что под личинами зверей упрятали Богов;
Израиль тоже не избег напасти этой,
И предпочел он золотого из Тельцов;
Вдвойне кощунством стало это,
Когда мятежный Царь из золота в Быков,
Отлил Иегову поставив в Дане и Вефиле,
Того кто поразил в Египте блеющих Богов,
Когда к Пророку он явился в этом мире.
И вот сильнейший среди Падших - Велиал,
Тот что питает Дух пороком буйным;
Никто ему здесь Алтари не воскурял,
Он сам Алтарь для Пастырей безумных.
Тех кто пятнал разгулом Храмы Божьи,
Как запятнали некогда Илия Сыновья;
В Судах и во Дворцах имеет власть он тоже;
В роскошных городах его законная земля.
Среди бурной суеты и нескончаемого шума,
Поверх высоких башен он глядит,
Все подмечая оскорбленья и безумья,
И только Мрак ночной опустится, парит.
Бредут по улицам заблудшие Сыны,
Глухие, дерзкие, надменны от вина,
Каких знавал Содом в былые дни,
И Гива ночью той, от худшего греха,
Где Дом Радушный спас себя от поруганья.
Вот наивысшие по чину и по званию,
Всех прочих не под силу мне назвать,
Хоть с давних пор открыты они к знанию,
Сколь много там их, трудно и сказать;
Ионии Боги, Иавана божества,
Земли и Неба все прославленные Предки,
Титанов множества и все их сыновья,
По первородству их бесчисленные ветки;
Сатурна мощный Сын, что Трон забрал,
Всему назначив собственную меру,
Затем на Иде свое царство основал,
Откуда на Олимп повыше, к снегу
И там он вместе с Сонмом восседал,
Где Тьма целует Свет по самой середине;
В Додоне или средь Дельфийских скал,
Границ земель Дорийских, выси и низины;
Иль кто Сатурна Старика сопровождал,
От Адриатики и в Гесперийские долины,
На земли Кельтские до дальних Островов.
Все призраки времен в множестве великом,
К себе стекались вместе в новый кров;
Потупив взоры но неясный проблеск счастья,
Волненьем пробирал безликую толпу,
Узрев что Вождь среди печали и ненастья,
Не впал в отчаянье и мрачную тоску.
Хотя в словах скорей звучала доблесть,
Но не потерянный себя он вновь вернул,
Припомнил он свою былую гордость,
И с новой силой жизнь в них вдохнул.
Пусть и сомнительно звучала эта память,
Но почву под ногами обрести хватило всем,
Разбить все страхи и развеять слабость
И к жизни Духа возвратить несчастный тлен.
Раздался звук раскатом трубным горна,
По праву Азазеля должен он предстать,
Пустыни Адской Херувим огромный,
И должен честь рядам своим отдать.
Имперским флагом посох расправляя,
Как Метеор по Ветру он блестит,
Камнями драгоценными, Трофеями сверкая,
А Герб Серафский Золотом расшит!
Пропитан воздух звоном ратного металла,
Хозяин Легионов издает свой Клич,
И сотряслась насквозь вся Бездна Ада,
Царей предвечной Тьмы Расшевелив.
От вечной ночи пробудился Хаос,
А мгновенье мрак пространство осветил,
И тысячи знамен в лучах Зари рассветной
И Копьями огромный Лес завесу приоткрыл.
И сонмы шлемов боевыми головами,
Казалось все и ничего вмещала эта глубь;
Стояли в ряд сомкнутыми щитами
И вот Дорийским строем в путь;
Фаланги под звучанье Флейты звучной,
Такой что вместо гнева пробуждает дух,
И в бой ведет героев самых лучших,
Кто неподвижен к бегству, к смерти глух;
Кого не надо успокаивать иль умиротворять,
Кому не надо ободряющих касаний,
Чтобы дурные мысли и тревоги разогнать;
Печаль, тяжелые сомнения и страхи,
От смертного или бессмертного ума прогнать.
Так силою и мыслью сплоченные одной,
Под звуки мелодичные ступая,
В молчании шли они через огонь и зной,
Свой шаг болезненный смягчая;
И вот, остановившись, можно разглядеть;
Внушали страх и ужас грозные ряды,
Воителей тех знал и видел белый свет,
От блеска ослепительны их Копья и Щиты.
Все в ожидании к исполненью приказа;
Кто при оружии, пробежался по рядам,
Приметил всех, наметан глаз у Князя,
И Армию прикинув в мыслях рассчитал;
Весь строй по ширине и по длине их числа,
В порядке точном, уподоблены Богам,
По облику, достоинствам и лицам,
И в гордости своей он вторил их сердцам,
Узрев что крепость та еще красивей,
Покуда с сотворенья человек не знал,
Настолько превосходно воплощенной силы;
Конечно это не была та мелкая пехота,
Кто журавлями некогда кричал,
Походом на пигмеев с ежегодною охотой.
Иль даже пусть с Гигантами сравнить,
Что на полях Флегрийских, Славные Герои,
С Богами меньшими смешавшись их сразить,
Превознося Олимп меж Фивами и Троей,
По обе стороны его желая поделить.
Созвучно это и тем Рыцарским героям,
В сказаньях об Артуре что легенды принесли;
Британии и Арморики всех обращенных,
Кто через крест и меч теряли или обрели,
В неистовых сражениях Дамаска и Марокко,
И Трапезунд, и Монтальбан, и Аспрамонт;
Иль те кто от Африканских берегов Бизерта,
Когда у Фонтарабьи Шарлемань со знатью слег.
Конечно с этим всем не ко сравненью,
Средь них От смертных каждый был далек,
Но Командир теперь открыт их зренью,
И также обликом казался он высок.
И образ первозданный в качестве исконном,
Как и в былые дни по прежнему блистал,
В величии своем не выглядел сраженным,
И Славу прежнюю свою не утерял.
Как Солнце утреннее от тумана тает,
Лучами разливаясь он пространство освещал,
Иль как Луна в затменье сумрак пробивает,
Был бледен свет и все же он сверкал,
Монархам всем предвестником недобрым,
Пусть мрачен, но Архангелом предстал.
И пусть от Молний с ликом искривленным,
Светился также хотя свет свой запятнал.
И гордость уязвленная просила мщенья,
Блистала Духом непреклонным бровь,
Суровым взором выдавая сожаленье,
При вида тех кого увлек под адский кров,
Товарищей кто променял блаженство,
Чтобы мучения стяжать на долгие века,
Тех Духов в красоте и совершенстве,
Ради него бессмертные отдали Небеса.
Верны ему и в бунте том несносном,
Уже поблекшие, огнем опалены,
Подобно Лесу или горным Соснам,
Стояли молча тлея гордые стволы.
Теперь их построение желая сдвоить,
Крыло к крылу чтоб взглядом охватить,
Рядам знак подал полукругом перестроить,
Чтоб парами друг к другу вместе быть;
Уже пытался трижды и напрасно,
Весь во внимание, не может то не злить,
Так плачут Ангелы в бессилии злосчастном,
И вот вздыхая тяжко начал говорить.

О вы, бессмертных Духов Легионы,
Кто лишь Всевышнему по силе уступал!
Нет, не бесславны были ваши сонмы,
Хотя и мрачным выдался финал,
Чему свидетельством вся эта перемена,
О чем и говорить мне ненавистно вслух;
Нет власти у Ума предвидеть козни тлена;
Смерть наш коварный, давний друг,
Упрятала что о себе всегда мы знали,
Затем к грядущему и к прошлому слепы,
Лишенные боязни, ей мы фору дали.
Кто верит что ничтожны и слабы,
Навеки изгнаны в обитель преисподни,
Никчемные в могуществе своем,
Что дать отпор достойный не способны,
И что вернуть назад законный дом,
Теперь не стоит даже и пытаться,
И вечно ползать нам в бессилии своем;
Ужель и впрямь такое может сдаться?
Не даст мне Воинство Небесное соврать,
Все распри, все эти тревоги,
Надежду нашу не смогли у нас отнять,
Пусть он метает дальше свои грозы,
Небесный Вседержитель, чей Престол,
На Славе, на молве и вековой привычке,
Чей блеск и власть прикрытая толпой,
Толкнула усомниться нас в Его величье,
Чтоб в мятеже нас сбросить в Ад;
На чем стоит его могущества мы знаем,
Конечно, здесь никто не будет рад,
Но к счастью и себя теперь мы тоже знаем.
Не будем больше распри раздувать,
Пугать иль подстрекать к конфликтам,
Но хитростью мы сможем все забрать,
Что мы не в силах были взять открыто.
Чтоб знал что одолевший острием меча,
Лишь одолел врага наполовину,
И что хотел он не получит никогда,
Когда для этого использует лишь силу.
Пространство бесконечно, где Миры
Бесчисленны и ходит слух что он намерен,
Создать еще один который населит
Созданиями из новых поколений.
Всех кого выберет; Небесным сыновьям,
Как себе равным будет он благоволить,
А значит будет он открыт и нам,
И если мы прорвемся, то тому и быть!
Да хоть куда, кто эту яму выбирал,
Для Духов Райских в бездне рабства;
Сколь долго бы он свет здесь не скрывал,
Нам должно обсудить все это ясно.
Мир безнадежен когда вечно он в цепях,
Война значит Война, в закрытую иль смело,
Конечно, если раньше не увидит крах,
До этих мест нам нету больше дела!

Лишь речь закончил он и миллионы
Из бедер Херувимов к одобренью его слов,
Пространства озарили Преисподни,
В огне пылающих заточенных клинков.
Против Всевышнего со злобою свирепой,
Оружием загремели звонкие щиты,
В воинственных проклятьях осыпая Небо,
Неистовым призывом мести и войны.

Гора была не далеко там с чьей вершины,
Бил копотью и брызгами огонь,
Натерта черным глянцем, знак непогрешимый,
Что скрыта Сера с металлической Рудой.
Туда спешат неисчислимых Легионы,
Летучих Пионеров с кирками в руках,
Где прежде чем воздвигнуть Бастионы,
Разбиться нужно станом, поле окопать.
Ведет Мамона их, прискорбнейший из падших,
Он и в Раю был мрачным среди святых,
И будучи не вашим и не нашим,
Обожествлял он злато Райских мостовых,
Пока являясь в превосходнейших виденьях,
Ступали Ангелы и Боги восхищая небеса;
В его словах все грубые внушенья,
Разграбить все, что спрятала Земля.
Вот снова вскрыта старая Гора,
И в поисках сокровищ в центре копошатся;
Златая жила там, но ядом почва та —
Богатствами в Аду не стоит восхищаться.
Не стоит хвастать тем что смерти подлежит,
Упоминая восхищаясь башню Вавилона,
И Славу Мемфисских Царей, вершины пирамид,
Те Силы и Искусства звук пустого звона,
Что Дух отверженный увидев, отыграл;
Что строилось века несчетными руками,
Он в краткий час Вершины все сровнял,
И утекали их руины жидкими огнями,
По венам в Озеро где плавится металл.
От шлака прожигая в множестве втором,
Средь двух он третьим, сыном нерушимым,
Он вновь и вновь там выкипал огнем,
И землю ту приподымал к своим вершинам.
Так заполнял собой он каждый уголок,
Тысячеликой формы все припомнив;
Так нам поет орган порывами ветров,
Дыханием обширным полости заполнив.
Вот словно призрак зданием огромным,
Как из тумана ряд Дорических колонн,
Подобно выдоху симфоний звуком томным,
Великолепным Храмом иль Дворцом;
Карнизы, фризы, золотая крыша,
В отлитых барельефах выпуклый фасад;
Ни Вавилон ни Алкаир там не сравниться,
Великолепьем, хоть и в славе каждый град,
Серапису и Бэлу кланялися в ноги,
Седалищам блистательных Царей,
Когда еще Египта и Ассирии народы,
Соревновались в роскоши своей.
Так все отчетливей в пространство,
Застывши в бронзу им глаза раскрыв,
По волшебству просторные убранства,
Дорожки, гроздья ламп на арке крыш,
Смолою и маслом воздух насыщают,
Под куполом сияет яркая Звезда,
Подобно Небу свет распространяя;
Спешит с восторгом восхищенная толпа.
Хваля кто с сотворенью руку приложил,
Кто и в Раю сиял искусством построений,
Где среди Ангелов еще он Князем жил,
Когда по рангу и иерархии к правленью
Всевышний Царь господством наделил.
И в Греции он знаем был и чтим,
Он знаем Мальсибером на Авсонии земле;
Как пал с небес всем грохотом своим,
Ту небылицу что сложили знали все;
О том как Зевсом был низвергнут,
Стены хрустальной пересчитывать углы,
С утра к полудню в эту сферу ввергнут;
Лишь только отогрели полудневные лучи,
К закату он свалился в мрак земной,
С Зенита высоты звездой упавшей,
На остров Лемнос что в Эгее, сам не свой,
Так говорит преданье к слухам нашим.
Но лжет, покуда с незапамятных времен,
Давно уж пересек он путь мятежный;
Теперь тянуться ввысь он обречен,
В Аду, свою кладкою поспешной.
Тем временем Рукою властной и надменной,
Крылатые глашатые под громкий гул трубы,
Сзывают Легионы на Совет священный,
Всех в Пандемониум — столицу Сатаны!
Заслышав кличь отряды шлют гонцов,
Достойнейших, держать совет средь равных;
Призвал из сотен и из тысяч громкий зов;
Гурьбою не пролезть у входов главных.
К вратам распахнутым стекается толпа,
Лишь в зале тронном вольно и просторно,
Как в поле ратном, под навесом потолка,
В Призывах грозных выстроившись ровно,
И лязгом своих копий воздух сотрясая,
Храбрится рать пред взорами Царя.
Так пчелы в взмахох крыльев по весне,
Когда телец на солнце пашню рассекает,
Когда из ульев молодняк спешит везде,
И среди росы прохладной цвет сбирает;
Или натертая бальзамом ровная доска,
Благоуханьем наполняет стены дома,
Их град и все пчелиные дела,
Жужжа трясут их крепость из соломы,
Стеснённые. Но чудо – знаком свыше, зри!
Те кто казался выше всех гигантов,
Теперь толпой карликов, вдали,
С вершин Земных и всех ее Атлантов;
Иль словно эльфы в полночь у ручьев,
Что зрит воочию запоздалый путник,
Иль это мнится лишь подобьем снов,
Когда Луна бросая тени свои шутит,
Танцуя бликами и скачет по земле
Чаруя слух своею музыкою тайной,
И сердце бьется разгоняя его кровь
От страха и от радости нежданной.
Так духов призрачных незримый сонм,
Себя уменьшил до туманных лунных пятен,
Во множестве бессчётных своих форм,
И стал в чертах мельчайших необъятен,
Средь зала Адского без лика и числа,
Но далеко в глубинах времени и места,
Богов, Серафов, Херувимов для себя,
Обличия сохранив, лишь им известных.
Конклавом приближенных втайне от других,
Собранье тысячи Полу-Богов всем уявил;
Чуть помолчав, на креслах золотых,
Внезапный глас Совет провозгласил.



Конец первой книги.


***



Потерянный рай. Книга 2. Джон Мильтон.

Содержание:

Совещание началось. Сатана сомневается, что прямая схватка приведет к завоеванию Рая: одни открыто призывают к столкновению, другие отговаривают, желая его избежать, третьи призывают согласиться с упомянутым ранее предложением выяснить истинность пророчества относительно создания нового мира на небесах и существ, обитающих в нем, которые станут  равны, или не намного ниже их самих и они должны быть созданы примерно в это время. Все в затруднении, кого же послать на опасную разведку. Сатана изъявляет желания пустится в опасный путешествие в одиночку, чем вызывает всеобщее, бурное одобрение. На этом Совет завершается. Остальные присутствующие решают занять себя другими делами в соответствии их склонностям и умению, чтобы не скучать до его возвращения. Добравшись до врат Ада, Сатана находит их запертыми, но узнав охранников, принуждает их пропустить его. Оказавшись между Адом и Раем, он видит насколько необъятна и бездонна великая бездна. С огромным усилием он пробирается через Хаос и столкновение противоборствующих сил и наконец он добирается и видит воочию новый мир, который  искал.


 

Там высоко на Троне вглубь морей,
Что все сокровища Ормуза затмевает,
Иль злато с жемчугом сиятельных Царей
Востока на перстах их восхищает,
Среди бездонных глубей восседает Сатана,
Возвышен в тьме с надеждою слепой,
Свой Ад желает он покинуть навсегда
И ради Рая своего готов идти войной.

Коль Дух бессмертен то и смерти не бывать,
Когда б и Адом скован мрака и коварства;
Какая сила может нас здесь удержать
Когда мы сами все и Власти и Начальства.
Я Рай не сдам и пусть теперь я здесь,
Слетел с высот бесславный рок стяжать,   
Я свою силу прихватил с собой с небес,
А коль с небес она вдвойне ей и блистать.
И уж поверьте что начертан уже рок;
И пусть в Аду, но коль Законом Вышним
Я создан прежде, ну а значит он предрек
Наш долг перед врагом и ближним.
А вместе с ним и вольный выбор что явлен
В Совете и в Бою всем в общую заслугу;
Никто в потерях не останется сражен,
И Трон нетронутый даст силу его другу.   
Да, жребий наилучший что в Раю,
Достоинству законным награжденьем,
Для низших завистью, но кто же здесь тому,
Теперь средь вас завидовать намерен;
Кто вышней воле Громовержца вопреки,
Здесь загражденьем брошен вашим быть,
И кто судьбою обречен на эти дни,
Средь Ада муку вечную делить?
Где счастье лишь там нету и причин,
К раздорам и борьбе для доли лучшей;
В Аду для каждого один лишь только чин
Тому кто болью страждет наихудшей;
Того чей разум слишком уязвлен,
От честолюбия скованный цепями,
Он жаждет большего, так пусть воспрянет он,
К единству и согласью вместе с вами.
Небесных уз сплоченней и сильней
И в перевесе мы вернем свое наследство,
Но как способны в этой тяжбе поскорей
Узнать нам прежде следует все средства.
Войной иль ложью хитрой, кто может знать,
Пусть говорит, кому есть что сказать.

Лишь он примолк и вслед за ним Ваал,
Свирепей и сильнее всех падших Он,
Тот что сражаясь раньше в Небе восседал,   
Теперь в отчаянье враждой ожесточен.
Он верил что Предвечному по силе,
Был равен Он и лучше уж совсем не быть,
Чем меньшим оказаться в огненной могиле,
Призрев и Бога и Геенну начал говорить:

Я за открытой Бой; средь хитрых розней
Мне хвастать нечем, я их строить не умел;
Пусть те кто сведущ в них и чинят свои козни,
Но только не сейчас, уже ли их удел,
Тех миллионов при оружье прозябать,
Пока плести они намерены интриги
И их Команду к бою молча ожидать,
Небесными изгоями, презрев свои вериги,
Тюрьму прескверную должны клянуть
И в промедленье жалком пресмыкаться,
И продолжать в Геене огненной тонуть,
Позволив дальше тирании насмехаться?
Нет, пусть уж мы борьбой воспрянем вновь,
И с Адскими огнями станем прытки,
Прорвемся к Башням Неба через кровь
И обратим в оружье наши пытки —
В оружье страшное Мучителю в ответ,
И блеск всех Колесниц его потухнет,
И молний Преисподни яркий свет,
Огнями черными всей Адской кухни,
Мы с той же яростью всех Ангелов затмим,
И Трон смешаем с Серою Тартара в назидание
И в угольях горящих той кадильницы явим,
Его измышленные все для нас терзанья!
Но может кажется что путь чрезмерно крут,
Страшась высот среди бездонных глубей,
Что Адский Сын пред Богом слишком груб
И взлет стремительный окажется безумьем?
Так пусть припомнят, если не совсем,
Еще не впали в сон средь Озера забвенья,
И пламенея в нем лишь видят жалкий тлен,
И что в пылу предвечного движенья,
Всегда восходим неизменно мы туда,
К местам исконным тем откуда мы слетели,
Стяжать Враждебный рок в суровые края
Среди забытой Богом Адской бездны.
Иль не помните как некогда врасплох
Мы были здесь Врагом коварным биты,
Как торжествуя ликовал хваленный Бог,
И гнал в пучину где мы были бы забыты?
Когда как изначально райским Сыновьям
Противно от природы всякое паденье;
Да тяжко пали мы, но легче будет нам
Подняться вновь назад в свои владенья —
Исход ужасным всем покажется врагам!
Сейчас вы скажете, гневить Его опасно,
Покуда б ему злее и свирепее не стать,
И он вконец не разорил бы нас напрасно;
В Аду отчаянье способно убивать?
Но что же хуже чем изгнанником небес,
Стать обреченным постояльцем Бездны
И в горестях влачить свой жалкий крест,
Где средь огня лишь мука без надежды;
И нету ей конца когда суровый гнет,
Вассалов гнева призывает к покаянью,
И в час тяжелый и мучительный зовет,
Превышней воли к несомненному признанью?
Урон наш может стать необратим,
Коль повод к большему допустим пораженью;
Так что страшиться, что же мы хотим,
Здесь предаваться вечному сомненью?
В боязни гнева, чтоб не зреть свой храх,
Что в ярости пожрет нас безвозвратно,
Что он вконец испепелит наш жалкий прах
И к своей сути возвратимся мы обратно?
Так это лучше чем твореньям вечным
Влачить ничтожный жалкий свой удел;
И если Боги мы по сущности предвечной,
То и до прочего нам нету больше дел.
Все худшее сбылось, себя мы здесь нашли,
Но чувства наши верным подтвержденьем,
Для всей его Небесной наглой лжи,
У нас достаточно и воли и стремленья.
Пусть Вышний Трон еще недостижим;
Хоть не Победою, но местью нашей мы,
В движенье нашем в нем смятение явим,
Небесный Свод мы в силах сотрясти!

Так взорами пылая к страшной мести,
К опасной битве призывая напролом,
Закончил речь без кривотолков и без лести,
Что лишь Богам под силу, в этом убежден.
Тут супротив его учтивый Велиал
Привстал в манерах более приятен;
Как будто Рай он вовсе не терял,
И в том спокойствии казался даже знатен,
С достоинством исполнившего долг,
Хотя слова фальшивили в нем явно;
Во всем звучать он Манной сладкой мог,
Скрывать умея все худые основанья.
И в них любого озадачить и смутить
Умел сбивая в мудрых рассужденьях,
Но мысли черные не могут не явить
Своих изъянов и пороков устремленья.
Как впрочем и дела что в нерадивости своей,
Являют низменно свою нить,
Но хоть и ложь он был способен ей
Всем нравиться; тут начал говорить.

О Братья! Ядом ненависти злой
Насквозь пропитан я и как вы склоняюсь,
Идти немедленно открытою Войной,
Но я в ее успехе сомневаюсь.
Тот, чье Оружие от подвигов блестит,
Кто громче всех в победах и свершеньях,
На той же почве свое мужество растит,
На страхе своего уничтоженья.
Питает храбрость его тот же самый грех,
Что на отчаянье и гневе разбухает,
И всех стращает в мщеньях мрачных тех —
Так яко бы он волю изъявляет!
Какая месть? Мы не пробьемся никогда
К небесным башням где кругом препоны;
Вдоль всей границы Бездны сторожа,
А средь небесных башен Легионы,
Разведчиков крылатых, здесь и там,
Они повсюду в Царстве вечной ночи;
Все что хотим или известно будет нам
Заранее зрят всевидящие очи.
Прорваться силой и увлечь с собою Ад;
Небесный Свет здесь тьмою преисподни,
Затмить нам не позволит вышний Враг,
Уж в этом знаемы пути его Господни.
К тому же пятнами отравленный Эфир
Терпеть не станет грязную проказу
И вскоре от огня нечистого свой Мир   
Он торжествуя смоет его сразу.
Так вновь отброшены той схваткою прямой
Придется нам вернуться в эту бездну,
И здесь отчаяньем, бессильем и тоской
Питать останется последнюю Надежду.
Все что осталась нам всецело разъярить,
Всесильного, чтоб гнев свой без остатка,
На все напасти и бесчинства мог излить
И мы излечимся; где чинно все и гладко,
И Аду верно там уже не быть;
Лекарство горькое; но кто поставит крест,
Сам на себе, когда б и полон скорбей;
Знавал ли мир подобных мыслящих существ,
Кто странствуя сквозь вечность преисподней,
Погубленным захочет сгинуть навсегда,
Без чувств, движения, во мраке в это дно?
И ежели врагом он нашим, что тогда,
Считать что с нами он способен на добро?
Увы, сомнительно, едва ли может быть;   
Иль впрямь Он станет столь премудрым,
Что свою ярость он всецело истощит
И в том бессилии мрачном и безумном,
В порыве гнева всех врагов испепелит,
И этим утолит все наши притязанья,
Когда как ярость он для нас лишь и хранит,
Для вечных наших мук и истязанья?
Так в чем же дело? Те кто призывают,
Знать не желая ничего кроме войны,
Должно быть также ясно понимают,
Что изначально были мы обречены,
На эти бедствия. Да, тяжкое страданье;
Так тяжко, что нельзя уже терпеть;
Здесь при оружие нетленные создания,
Собрались на совет, что нам еще хотеть?
Когда б ломясь бежали без оглядки,
А Он метая грозы жалящей стрелой,
Вослед нам беспощадно жарил пятки,
Тогда б уж верно полюбили всей душой
Мы бездну Ада принимая за спасенье,
От наших ран желая видеть в ней приют;
Или в цепях средь озера забвенья,
Ужели лучше было чем сегодня тут
Мы собрались? Да это хуже, ну конечно;
Что если дух, что распалил свои огни,
Раздует ярость семикратно в Ад кромешный
И ввергнет нас туда? Или увидим мы,
Как сверху, дланью раскаленной докрасна,
Он мщеньем воспылает к сердцу глух?
А если изрыгнётся он фонтанами огня,
Все кладовые свои настежь распахнув,
В один прекрасный день нам угрожая
Нас безвозвратно в том потопе одолеть,
Пока войны победоносной тень слепая,
Рисуя план здесь сладко будет петь?
И бурей яростной застигнуты врасплох,
Мы будем пойманы и брошены на скалы,
Где всех нас пригвоздит суровый рок,
И среди вихрей лютых будем для забавы;
Иль если мы среди бурлящих вод,
Бездонных глубей в необъятном океане,
В цепях закованы, на самом его дне,
Где души беспокойные внезапными смертями
Нашли приют в том беспросветном сне,
Где нам без выбора придется оставаться,
Где стон с зубовным скрежетом кругом,
И с ними нам придется объясняться,
Без передышек, жалости, исхлестаны кнутом
Их воплей страшных, долгие века,
Пока не кончится последняя Надежда,
И мы не исчерпаем все до самого конца,
Так это много хуже, чем любая Бездна!
И потому Войны открытой или тайной,
Я всяко против; Его Ум переиграть
Не можем силой мы, ни хитростью коварной;
Чье Око Мир весь может заключать,
И вещи охватить одним лишь взглядом?
С его вершины суета с тщетою пополам
Движенья наши вместе с нашим Градом;
На нас Он смотрит и смеется; ну а нам —
Для Всемогущего все планы и уловки
Расстроить легче чем их силой разрушать.
Так что ж Сынами Неба словно полукровки,
Мы брошены все это здесь претерпевать
И жизнь влачить в цепях и униженье?
Но быть могло печальней, это мое мненье,
И требую его немедленно принять!
И раз одной судьбою мы предрешены,
То без остатка нам придется всем хлебнуть
И если замыслу Его мы все подчинены,
Тот победит кто изберет короткий путь.
Терпеть и действовать, вот в чем вся Сила,
В страданьях крепость и Закон правдив его;
Коль меньше ты то делай все красиво
И с самого начала это было решено!
Когда бы мудростью Превышнему равны,
В борьбе с ним нашу волю утверждать,
То и крушений бы не знали наших мы,
В Аду; тогда кого здесь ждать?
Смешны герои все от дерзости слепой,
Когда копьем трясут отпугивая смерть,
А лишь споткнутся сохнут болью злой,
Боясь что следует за этим притерпеть.
Изгнание, униженье, скорбь и боль,
По приговору Покорителя; и что же?
Теперь повязаны мы этою судьбой
И если же мы это вынести все сможем,
То может Вышний Враг наш легкою рукой,
Простит нас, умягчив былую ярость,
И может даже и покой подарит нам,
Явив в смирение и сочувствие и жалость,
Довольным что взыскал он все сполна,
Убавив жар неистовых пламен;
Не раздувал бы столько он для нас огня,
Когда б ослабился в дыхании своем.   
Тогда быть может сущностью исконной
Сломили б власть мы этого бы Мира,
И весь налет тлетворный в нем,
Изгнали из пречистого Эфира.
Иль свыкнемся, и погрузившись в глубь,
Мы перестанем ощущать весь этот тлен,
И в существе переменившись вдруг
Мы растворимся с Преисподнею совсем.
И этот ужас, среди тьмы предвечной,
Уж не считая упований, хоть когда нибудь,
Отправится в полет наш вековечный;
Каким для нас для всех он станет тут?
Какие шансы, перемены, что здесь ждать,
С тех пор как обрела нас наша доля;
Хоть с худом пополам, могло и хуже стать,
Когда б нашли себе мы больше горя.

В таких словах лукавый и коварный Велиал,
Благоразумно все причины изъясняя,
Свое смиренье с мирной ленью изъявлял,
Не мир; и тут Мамона, чуть ли не зевая.

Воюем мы чтоб Вышнего низвергнуть,
И Трон отнять, и если лучше нет Войны,
Должны мы все сомнения отвергнуть,
И все права вернуть что были лишены;
Надежда есть когда б Предвечный Рок,
Фортуны ветреной узрел все вероломства,
И вечный Хаос на суде своем предрек
Исход всех распрей у порога Солнца.
Нас одолеть ничтожны упования Его,
Как и надежды на последнего; когда!?
Скажите, может быть Небесное житье,
Пока не пересилим Вышнего Творца?
Допустим даже, он смягчившись,
Дарует свою милость всем подряд,
Покорности присягой заручившись;
И что там перед ним смиренными стоять,
Там понуждаемы Законом своевольным,
И славить гимнами нетленный его Трон,
И всем там прирученным нашим Сонмом
Давить из Гимнов Аллилуйя, слався Он?   
А он надменно перед нами восседая,
В лучах Верховной власти будет там сиять,
Вкруг Алтаря Нектар Цветущий разливая,
И будет все Амброзией сочится и дышать?
Вот доля Райская, небесная услада;
И до чего ж тоскливо Вечность проводить,
Обожествляя в преклоненье его Славы,
Кого мы ненавидим и не в силах полюбить.
Все благо в нас самих, ищите там его
И наши собственные жизни неизменно,
Ведут к самим себе, где и сокрыто все,
В огромных тайниках природы и вселенной.
Свободной, безотчетной, задарма,
И хоть граничит выбор наш с неистовой свободой,
Но стоит она больше раболепного ярма,
В Раю лакейском, Вездесущему в угоду.
И все величье наше, мощь и красота,
Еще проявится во всем великолепье,
Когда из низкого великие дела,
И пользу из вреда, и ценность из отребья,
Мы превратим в преуспеяние и успех,
Да и роптать нам в общем то и грех;
Когда и здесь, под гнетом бед злосчастных
И в муках и в трудах мы стойки и легки;
Нам шлют привет из Бездны леденящей,
Но кто из нас боялся этой тьмы?
Как часто в толще темных туч густых,
Сквозь темень вечной ночи пробивался Он
И среди Мрака своей Славы не затмив,
Величьем облекал свой Царский Трон;
Откуда в ярости метал он молнии и громы,
Живым напоминаньем о самом себе,
Да так что небеса казались преисподней?
Как он уподобляться может нашей тьме,
Ужель мы тоже к его свету не способны?
И наши пустоши здесь золотом богаты,
И жемчугами и алмазами; не должно блеску быть
От всех сокрытым; а искусства и таланты,
Что красят нас, должны мы их зарыть?
И что еще нам может дать хваленный Рай?   
Со временем вся наша боль и истязания
В стихию превратятся, в наш родимый край,
Где в море элементов, закаленные огнями,
Мы станем столь же легки как сегодня тяжелы,
И склад душевный согласуем с небесами;
И мы из этой злой и гибельной тюрьмы,
Освободимся и забудем все печали.
Все призывает нас к спокойному решенью;
В уравновешенном порядке всех вещей,
Все наше нынешнее зло и устремленья,
Уладить будет нам сподручней и быстрей;
Не забывая кто мы и откуда и где есть,   
Изгнав при этом мысли о войне всецело,
Вот мой совет и я прошу его учесть,
Да и в конце концов, какое ему дело.


Едва он смолк и шумом все Собранье
Наполнилось; так ветер поутру вопит,
Ночь в море отгуляв, тревожным бормотаньем,
Зовет всех моряков, кто случаем прибит,
В скалистой бухте бросить якорь понуждая
От бури прятаться; так зал рукоплескал,   
Призыв Мамоны к миру одобряя;
Оно понятно, ведь никто из них не знал,
Что уготовил им на Поле брани новый бой,
Они его страшились хуже Преисподни;
Меч Михаила со стрелою Громовой
Еще напоминал внушая страх Господний
Об их крушенье в схватке роковой;   
С желанием не меньше Царство основать,
Что с курсом верным и политикой ко дню,
Могло со временем бы Раю подрожать,   
Противовесом равным и подобием ему.
Тут Вельзевул, сильнейший среди павших,
Лишь только Сатане он в силе уступал,
Поднялся с видом угрожающим и страшным,
Оплотом всего Ада каждый его знал;
Запечатлев своим разгневанным челом,
Заботу и вниманье к окруженью;
Хотя и павшим был он сущностью Царем,
Все замечал и принимал он к усмотренью,
С величием могучим мудреца;
Подобный Атласу расправив свои плечи,
Казалось был способен без труда,
Нести на них все царства человечьи,
К себе всем обликом вниманье привлекал;
Тих и спокоен как ночная мгла,
Иль словно летним бризом тишину прервал,
Такими были его гневные слова.         

Начальства, Власти, Силы и Престолы,
Эфира вездесущего Небесные Сыны;
Иль отрешится мы должны и словно воры,
Нам называть себя Князьями этой Тьмы?
Гляжу что вам по вкусу Преисподня,
И вы склоняетесь Империю свою
Здесь возвести покуда б власть Господня,
Не обрекла на Райскую тюрьму.
Чудесно, но пока питаем мы мечту,
Назначил Царь Небесный Ад темницей,
Где нам не спрятаться, не скрыть свою главу,
От вездесущей и карающей Десницы.
Покуда бы от правосудия Небес,
И юрисдикции превышней его сферы,
Освободиться нам, но как пока мы здесь,
В цепях свои назначенные меры,
Без выбора всем Воинством несем,
Его придавлены пятой неотвратимой?
Ему что Верх, что Низ, повсюду он —
Он первый и последний, он Единый.
Царь всех Царей, и как хотя бы часть,
Его владения без времени и места,
Отбить мы сможем иль украсть,
Он не уступит ничего, уж это нам известно.
На Рай и Ад ему Империю не делить
И там и здесь один он правит самовластно,
Мир иль война, о чем тут говорить,
Да вы и сами это знаете прекрасно.
Когда б покоем услаждались все рабы,
Ужель узнали бы мы эти все лишенья;
Какой нам мир, коль мы обречены,
Ну а в Войне нашли лишь мы крушенье.
И здесь теперь все наши мысли и дела;
Покоя нет и быть не может с этой бездной,
Но дать отпор способны мы всегда,
И местью, хоть и медленной, но верной,
Мы поубавим блеск его Побед;
Пусть он пожнет плоды завоеваний
И будет счастлив в созерцанье наших бед,
Лишь в этом наше настоящее призванье.
А стены райские набегом штурмовать,
Для нас опасно, да и бесполезно;
Когда б и зреть могли, их просто нам не взять,
Ни силой хитрой ни засадами из Бездны.
А если что нибудь попроще изберем?
(Коль нам не лгут те древние преданья)
Что лучший Мир быть должен уявлен,
Под стать счастливым расам и созданьям.
И человек в сложенье обновленный
Примерно в это время появится должен там,
Подобен нам хоть в совершенстве и не ровней,
Но в существе намного ближе к небесам,
Он станет более приятен и любим,
Тому кто свыше вечно властвует над ним.
Такую волю средь Богов он объявил,
И в их согласии клятвою скрепленный,
Небесную окружность всю расшевелил.
Тогда и мы туда, и мыслью устремленной
Узнать творения, кем намерен населить
Он новый Мир свой, из какого теста,
Он вознамерился теперь их там лепить;
Их преимущества, пристрастья, непотребства —
Какою хитростью иль силой искусить;
И пусть нам недоступны Небеса,
И пусть Судья в несокрушимости уверен,
Но там на дальних рубежах, в далекие края,
Для брата нашего всегда открыты двери,
Когда б дозорных всех у Врат его смели
И приступом внезапным Адскими огнями
Сжигали все, что попадется на пути
И Царствие Небесное у нас перед ногами;
И обладая им как собственным, изгнать
Всех обитателей его, как и они нас гнали,
Иль к нашей Стороне всех принуждать,
Чтоб и они врагами тоже стали,
В глазах Его, чтоб он в раскаянье своем,
Сам уничтожил все свои творенья,
Такими потрясеньями его мы превзойдем
И будет нам и радость и веселье;
Когда увидит как дражайшие сынки
Клянуть начнут происхожденье свое
И понесутся пополнять наши ряды,
И эта благодать, и все его вранье
Увянет даже не успев узнать и цвета.
И стоит ли пытаться, кто здесь может знать,
Или во Мраке, в упованьях без ответа,
Здесь о несбыточных Империях мечтать?
Такими были Вельзевулы слова,
Что изначально предлагалось Сатаною;
Покуда кто же как не Породитель всего зла
Со всею яростью и ненавистью злою,
Мог проклинать все племя человечье,
Что под Адамом ходят по Земле мирской,
В желанье в нем посеять хаос и увечья,
Смешав с геенской, Адскою стезей,
Назло великому Отцу и Демиургу?
Но своей злобой они могут лишь питать
Величие Всевышнего, ему же и под руку.
Тут в Адовом Соборе звуки одобренья,
Премного дерзким планом тем вдохновлено,   
В Глазах блеснула радость и веселье:
К всеобщему согласью было решено,
Голосовать; и он, с не меньшим вдохновеньем,
В таких речах продолжил там увещевать.

Синод Богов, пришлось нам долго обсуждать,
И мы пришли к согласью, мудрое решенье,
Как и положено дела великие решать,
Что не смотря на жребий в пропасти сомненья,
Нижайшей бездны, вознесемся снова мы,
Туда откуда мы пришли под этот кров,
И может там где блещут яркие огни,
Там где незримая граница двух Миров,
Прорвемся вновь в небесные владенья,
И среди сфер сокрытых посмотрев ему в глаза,
Освободит от пелены он наше зренье,
И в вечной тьме узрим мы Царские врата.
Эфир целительный залечит наши раны,
От этих едких и губительных огней
И освежит в живительном бальзаме.
Но прежде знать нам нужно кто из нас смелей,
Кого пошлем в бескрайнюю пучину;
Кто в мгле густой нехоженых путей
Нам сможет указать дорогу к миру.
Или расправив крылья устремиться высоко
Над глубью бесконечного пространства   
И там однажды светлых берегов
Достигнет он, где возведем мы Царство.   
Какое знанье, сила, мастерство,
Оков непрошенных ему помогут избежать
И области суровой миновать худое зло,
Где сонмы Ангелов его там будут поджидать?
Теперь мы думать основательно должны,
И бдительно, и выбор весь за нами;
Теперь зависит о того, кого отправим мы;
На нем надежды наши все и упованья.

Сказав, присел он; в ожиданье,
Напрягся взгляд его, кто вслед ему дерзнет,
Иль возразить иль поддержать в собранье
Или отправится в рискованный поход;
Но тишина, все разом вдруг затихли,
И каждый словно в собственных глазах,
В сомненье погрузившись в мысли,   
Читал свое недоумение и страх.
И одному идти опасным восхожденьем,
Никто средь избранных и лучших не желал,
Когда б и был он самым первым -
Поборник Царствия Небесного молчал.
Тут наконец сам Сатана среди собранья,
Уж славой трансцендентной вознесен,
С достоинством Монарха перебил молчанье,
Невозмутим, так начал молвить он.

Престолы Вышние, Небесные Сыны!
Что, нечего сказать, и видно не случайно,
Колеблемся в сомненьях тяжких мы,
Хотя и страха не должно быть изначально!
Путь долог и тяжел, зато каков был спуск,
Крепки темницы нашей стены;   
Чудовищны, огромны, голодны,
Огня подземного прожорливые сферы.
Закрыты девять раз несокрушимые врата,
Огнем сжигающим нам выход преграждают;
Тех кто проскочит ожидает пустота —
Великое ничто, где ночи ночь сменяют.
Куда затянутый забудешь все и вся,
В потоке в эту пропасть погрузившись,
Он унесет в столь отдаленные края,
Там где тревоги тяжки, в безднах растворившись,
Где не спастись так просто и неведома земля.
Но Трон, Друзья, не был бы Троном вовсе,
Когда б Всевластия Короны я не знал,
Когда бы сторонился интересов общих
И призванным от них бы я бежал,
От бед и трудностей себя оберегая,
И потому за честь мне с вами вместе быть;
И я от Трона своего не отрекаюсь,
Как правит тот, кто должен возвышаясь,
И тяжестей побольше разделить.
Тогда вперед гроза и ужас Царств Небесных,
И Пусть и павшими, мечтаете назад
Вернуться вы, но дом сегодня среди бедствий,
Так пусть для вас приятней станет Ад.
Найдется ль средство или заклинанье,
Чтобы облегчить или обмануть
Здесь ваши все печали и страданья,
В злосчастном Доме где вам дни свои тянуть;
Глядите в оба и без промедленья,
Дремать не будет наш коварный Враг,
Пока вдали я в море зла и разоренья
Для нас свободу буду добывать.
Один пойду, делить со мною дело,
Никто не должен, тут Монарх привстал
И Офицеров адских сходу возраженья
И возгласы предусмотрительно прервал.
Он знал, что видя дерзкую решимость,
Вождей обяжет помощь предложить,
(и знать, откажут им) и что бы не случилось,
Себя в его соперники рядить
Совсем не трудно, дешево платя,
Что с крайним риском он добудет для себя.
Не сколько восхожденьем дерзким,
Но грозный глас его внушал тревогу им;
Тотчас же с ним они поднялись вместе,
Как звук вдали раскатам громовым,
Подобен рост их был. Пред ним
Они склоняются почтительным поклоном,
Ровняя Наивысшим что знавали Небеса,
Не преминув явить как ценят они много
Решимость смелую сложить свои права,
Во имя их спокойствия и умиротворенья;
Покуда качества и сил не лишены,
У павших духов те же устремленья —
Спасение глухой, потерянной души,
Что в благовидной лжи тщеславна и груба,
Влекома славою земной, не ведая сомнений,
Ретиво мчится выкрасить себя,
В своих желаниях впримешку с заблуждением.
На том и завершились тайные их прения,
Где каждый в разночтениях своих,
Друг друга выявил закончив восхвалением
Их искрометного вождя, возвысив средь других.
Так облака у горних высей пеленой
Сгущаются пока Борей холодный дремлет,
Скрывая Лик Небесный за собой
И ниже чем, с рудою смешана, чернеет,
К земле сползая снежною грядой.
И если повезет, огнем прощального луча,
Сияющее солнце нас согреет,
На небесах разлившись, оживив поля,
И птички запоют, стада опять заблеют,
Скрепляя Гору и Долину счастьем бытия.
Сонм Демонов в согласии вне сомненья,
А люди в разногласии, не желают даже знать;
Какой позор! Разумные творенья,
Пусть и на Вышнюю надеясь благодать.
Бог возвещает мир, при том средь неприязни,
Живет в лжи и злобе, споря сам с собой,
Где в лютых распрях предает себя же казни,
Опустошая вместе с матерью землей.
Как будто (но ведь и сплотить могло);
И нет другого адского врага за исключеньем,
Что день и ночь все так же ждут его,
Когда нагрянет следующим крушеньем.

Так съезд Стигийский растворился, уступить
Средь Адских множеств место наилучшим;
Где среди них Верховный начал говорить,
Противников, противник наихудший!
Врагом свирепым всех заоблачных Небес,
Богоподобен и единственного вида,
Как равно Адский ужас, заключая вес,
Великолепия и помпы наивысшего пошиба.
И огненных Серафов всюду ярый сонм,
С гербами пламенеют вкруг горящей Сферы;
Совет закончен и итог определен,
И под фанфарный рев объявлены все меры.
Вдоль всех ветров четыре Херувима,
Алхимией могучей льются звучные слова;
Так Гарольд песни пел красноречиво,
И безграничной бездны пустота,
И адских воинств оглушительный ответ
Из глуби шлют свой пламенный привет.
Так не стесненные и вольные умы
Отчасти вновь воспряли льстивою Надеждой
И распустили свои стройные ряды,
Сил ангельских, куда влекут их вежды.
Путями где лежат их устремленья,
Иль сердце предпочтением зовет,
Иль грустный выбор приведет в недоуменье,
Где снова мысль неуемная найдет
Для них другое развлеченье в тяжкий час,
Там где на перечесть теней за раз,
Пока великий Повелитель не появится из тьмы,
Чтобы совсем не умереть им от тоски.
Кто на равнине, кто на крыльях быстрых,
Стремительно по воздуху парит,
Как Олимпийцы на полях Пифийских,
С друг другом спорят, кто скорее долетит.
Другие укрощая пламенных коней,
На колесницах столкновений избегают;
А кто то первым средь воителей быстрей,
Свой боевой отряд бойцами пополняет.
Как в небесах предвестием недобрым
Рисуют облики сражений облака,
Для городов заносчивых и гордых,
И мнится между армий двух война,
И Воин среди них воздушный с копием
На каждый авангард нацелен острием.
И по обеим сторонам небесных сфер,
Огонь негаснущий не ведает предела,
И тучи устремленных острых стрел,
Отлитой мысли, пламенной и смелой.
Другие как Тифон со злобой необъятной,
Свалившись в пропасть в яростном пылу,
Свои холмы и скалы рвут на тряпки
И вихри оседлав летят в густую мглу;
И этот дикий и неистовый бардак
Едва ли сможет выдержать и Ад.
Подобно как Эхалии корону покорив,
Алкид почуял на одежде яд отравы,
И в бешенстве чрез боль, срывая с мясом их,
Как Сосны Фессалийские с корнями,
И там же за ноги Лихаса ухватив,
Швырнул его в глубины вод морских.
Другие же покладисты и более мягки,
Ушли на тихие и мирные долины,
Где своим хором Ангельским они,
Там будут напевать друг другу гимны,
Под звуки райских Арф свой тягостный исход;
О подвигах геройских, что на бездну
Их обрекли; судьбы суровый рок,
И от чего он с ними был столь нелюбезным,
И как могло случиться стало быть,
Что добродетель они дали покорить.
Кляня случайность или Силу ту тем паче;
И пусть с пристрастием, но сладости полна,
(Как может Дух бессмертный петь иначе?)
И бездна Ада своего не лишена,
И чтобы за худого не прослыть,
Там нужно всех очаровать и убедить.
И в рассужденьях сладких без искусства
(Как красноречием наслаждается душа
И обаянием пропитывает чувства),
Так в отдалении, на склонах своего холма,
Они рассядутся там мирно отдыхая,
Ведя беседы о возвышенных вещах,
О Божьем промысле, что доля их святая
Нашла нежданно свой ничтожный прах.
О Провидении, о Выборе с Судьбою,
Когда б не Фатум, можно было бы и знать,
И кто Свободен изъявлять свою здесь Волю,
Когда не в силах Абсолют предугадать;
Все в этом роде без начала и конца,
Блуждая в лабиринтах суетливого ума.
Затем затеят спор о зле и о добре,
О высшем счастье и конечной доле злой,
О страсти и апатии, о славе и стыде,
О философской лжи и мудрости пустой.
И как по волшебству елейными речами,
Они друг другу услаждая слух,
Прогонят прочь невзгоды и печали,
И смутною Надеждой напитают дух.
Или тройной броней пылающая грудь
Вооружится несгибаемым терпеньем.
Еще одни, большим соединеньем,
Собравшись, целятся подальше умыкнуть,
В глубины адские опасным приключеньем
И может быть, если совсем не пропадут,   
Они прибежище спокойнее найдут.
В четыре стороны Аидовых владений
Они летят вдоль рек глубоких вниз,
Что в озеро кипящее огня своим теченьем
Впадают бурно; жуткий Стикс,
Со злобой мрачной и ужасной,
Печалью черной грустный Ахерон,
Потоком жгучих слез Коцит несчастный
И с лютостью свирепой Флегетон,
Что от крови и ярости вскипает;
За ними развернув свой водный лабиринт
Спокойно и неспешно Лета протекает,
Туда где вечное забвение царит.
Испив воды ее забудешь знать как звали
И настоящее и прошлое, не вспомнишь ничего;
И удовольствия и боль и счастье и печали,
Все существо и жизнь уйдет в небытие.
За теми реками промерзшая земля,
Пустыня льда во мраке непроглядном,
Где вечные свирепствуют шторма,
И ужасающие вихри вместе с Градом,
Что копятся в громады вековые,
На той поверхности не тая никогда,
Выстраиваясь в горы ледяные,
Там всюду лед и вечные снега.   
Подобна Бездна та Сирбонскому болоту,
Что меж Дамьеттой и Кассием горой,
Где некогда тонули армии под топью,
Совсем скрываясь, вместе с головой.
Там в мерзлой стуже пламенеет воздух
И жгучий холод хуже всякого огня,   
И тучи гарпиногих и когтистых Фурий
Повсюду носятся пронзительно вопя,
В кружениях стаскивая в бездну обреченных;
Жестокая терзает всех несчастных боль,
Внезапной переменой пораженных,
Быть сброшенным из крайности одной,
Сменив комфорт Эфирного тепла
На медленную гибель в груде льда.
Так остывая долго и недвижно,
Лежат они в своих страданиях глухих,
Когда совсем замерзнув, неподвижны,
Ввергают новым кругом в пламя их.
Так вновь и вновь паромом через Лету,
Сменяют стужу вечных льдов на жар огня,
Не зная сна, покоя и не видя света,
И множится мучения их и черная тоска.   
Желанного потока в тягостном движенье,
Достичь желая и хоть каплею одной
Смягчить печали все в одно мгновенье;
Так близко берег но злосчастная судьба
Противится; на страже переправы
Горгоны и Медуза сеют страх и ужас свой;
Бежит река касаясь уст Тантала,
Но не дает испить ни капли, ни одной.
Так в одиночестве растерянные духи,
Объяты ужасом и доблестью слепой,
С глазами полными отчаянья и муки
Блуждают там не находя себе покой.   
И в тьме долин пустынных и унылых,
Чрез горы ледяные и печальные края,
Бредут минуя все утесы и обрывы,
Через болота, пропасти, озера и моря.
Пространство смертное для всех его теней,
То что в проклятье создал Бог для зла,
Там, где живому смерть и жизнь для смертей,
И там где зло в служенье у добра.
И все плодит неизреченная Природа
В своих огромных, необъятных кладовых
Чудовищей неслыханного рода,
Вещей невыразимых, изумительных и злых.
И нет такого вымысла и нет такого слова,
То что покрыть способно весь ее обман,
Иль страх постигнуть вызвав к жизни снова
Всех ее Гидр и Химер на суд ее глазам.

Меж тем высокой мыслью устремленный,
Противник Бога и людского существа,
Полетом одиноким к входу Преисподни,
Парит на крыльях быстрых Сатана.
Летит он то направо, то налево,
То снова вниз, крылом своим задев
Он бездну, к верху вновь стремится смело,
К пылающему своду, что касается небес.
Так кажутся вздымающимся морем облака,
Где корабли летят на парусах семи ветров,
Когда несет от островов их в дальние края,
Тидоре и Терната иль Бенгалии брегов;
Где пряности берут с собой Купцы,
Чрез океан до Капа, и Звезда
Им кажет Южный крест по водному пути,
Таким казался всем парящий Сатана.
Но вот у самой крыши свода,
Видны приделы Ада; крепкие врата,
К ним подступ преграждает горная порода
И трижды неприступна скальная гряда;
Алмазных, трех железных и трех медных
И вкруг огни неугасимым пламенем горят,
И двое призраков ужасных и огромных   
По обе стороны на страже адских врат.
Один по пояс женщиною редкой красоты,
А ниже в чешуе свернувшись рядом
В множественных кольцах словно у змеи,
Казалось вся пропитанная ядом.
И бегают по чреслам свора адских псов
Их пасти Цербера без умолка все кроют,
Истошным хором страшных голосов;
А если их спугнуть бегут и громко воют
Незримой псарней в тьме ее утроб.
Не столько ненавистна Сцилла,
Что погруженная в пучины вод морских
Терзала Моряков со всею злобной силой
Средь скал, там где течет ее пролив,
Между брегов Калабрии и Сицилии;
Не столь Геката всех отвратнее богов,
Когда на зов за ней летят в Эфире
Почуяв в тьме младенческую кровь,
Пока их чарами Луна в затменье будет ждать
К Лапландским Ведьмам вместе танцевать.
Другой же, если он и будет существом,
Не различим ни формой и ни телом;
В нем нету сущности и пуст он веществом —
Ни рук ни ног, скорее неясной тенью;
Чернее Ночи и чудовищней чем Ад,
Как десять Фурий злобен и ужасен,
Копьем своим качает метко нарасхват,
И где нацелен там он будет страшен.
Что головой казалось походило на Корону,
И Сатана на расстояние вытянутых рук,
Но "Царь" неуловим там даже сонму,   
С такой же быстротой он двигается вглубь,
Он прикрывает Сатане его дорогу,
И Ад под стопами его трепещет и прогнут.
Неустрашимый Враг с премногим изумленьем,
Пытаясь Сфинкса разглядеть и разгадать;
Нет Сына или Бога — нету и сомненья,
Кого Он чтить или кого Он будет ждать.
Глядит он на него высокомерными глазами
И обращается с такими он словами;

Откуда ты и кто, проклятое виденье,
Что сея ужас свой мне хочет угрожать,
И этим вызывать во мне смятенье;
Твоим теням кривым проход мне преграждать,
К воротом тем? Пройду без разрешенья,
Уверен будь, или придется тебе знать,
Что ожидают Адские творенья,
Когда доводится Сынам Небесным воевать.

На это полный злобы Призрак отвечал;
Восставший Ангел ты ли это, как я помню,
Был первым кто покой на Небе разменял,
И Веру всю отправил в Преисподню,
При том Всевышнему оружьем угрожал?
Увлек треть Ангелов с собою в Бездну;
Теперь и им делить, за что ты изгнан сам,
И ты, Добыча Ада, если быть любезным,
Себя при этом причисляешь к небесам?
Осмеливаясь здесь в пренебреженье,
В моих владеньях где я царствую один,
Дразнить своей насмешкой и презреньем,
Того кто над тобою Царь и Господин?
Лети домой беглец высокомерный,
Пока я не ускорил скорпионовым бичом
Полет твой своенравный и надменный,
Иль не пронзил тебя своим копьем,
Что после мука адская покажется тебе
Такою ужасной, что не видел ты нигде.

В таких угрозах воплощенный страх,
Увещевал Врага с пристрастием и злобно,
При том десятикратно на глазах,
Пред ним росла обезображенная форма.
И Сатана с премногим возмущеньем,
Однако же ни чем не устрашим,
Так озаряя небо ослепительным свеченьем,
Комета с Змееносца стряхивает пыль,
С его волос на землю бедствия и Войны;
И каждый целясь в голову намерен поразить,
Одним ударом, как среди туч обремененных,
Грома над Каспием готовы разрядить,
Пока не сдует ветром два враждующие мира,
В одно, и столкновением громовым,
По самой середине напряженного Эфира
Исход извечной битвы явится другим.
Так два соперника узнали в час недуга,
И Ад темнее стал от их нахмуренных бровей;
Лишь раз встречаясь смотрят друг на друга,
Где оба равными и нет противника сильней.
И вот должно совершится было нечто,
Ужасное, что содрогнулся бы весь Ад,
Когда бы Женский Демон им навстречу,
Хранившая ключи от Адских Врат,
Не прервала их страшным воплем усмиряя.

Отец зачем же замахнулся, вскрикнула она,
На Сына, на единственного, гневною рукой?
А ты, О Сын, что здесь подвигнуло тебя,
Трясти копьем перед Отцовскою главой?
Кому послужишь этим знаешь или нет?
Тому кто наверху над вами и смеется,
Пока назначен лямку ты тянуть за всех,
Здесь волю исполняя под лучами солнца;
И это хочет называть он правосудием, и будет
Гнев роковым и он обоих вас погубит!

И поостыла адская Напасть услышав те слова,
К ней обернувшись так обратился Сатана;

Какие странные слова, и как же это мило,
Мне слышать столь отчаянный протест,
И так вмешаться здесь красноречиво,
Что и рука без промедлений ставящая крест,
Остановилась; так открой же мне себя,
В сложении двояком, частью неземном,
И почему ты в адском облике меня,
Лишь только встретив назвала уже Отцом,
А Призрак тот единородным моим Сыном?
Тебя не знаю и не видел никогда;
И ты и он, нет тягостней картины для меня.

Не уж то ты забыл - привратница в ответ -
И стала я твоим глазам теперь противна?
А ведь считал красивой когда оба зная свет,
На небесах средь сонма Сирафимов,
Готовили восстание мы дерзким соглашеньем,
Царя Превышнего желая одолеть,
Когда внезапно болью пораженья
Был обречен себе искать иную твердь,
Падением мрачным погрузившись в эту Тьму;
Меж тем своей главой предав себя огню,
Сгорал настолько быстро в нем и ясно,
Пока не осветил по этой стороне,
Самим собою нижнее Пространство,
И я вослед твоей сверкающей Звезде,
Сияя отблеском ее здесь не явилась зримой,
Из головы твоей воинственной Богиней;
И хоть сперва отпрянув окрестили все меня
Грехом и признаком зловещего паденья,
Но свыкнувшись я стала как своя,
И Воинство Небесное объяло изумленье.
Противником быть лучшим значит непокорным,
И я звала тебя кто настоящий образ свой
Во мне мог зреть и вместе увлеченным
И эту радость втайне разделив со мной,
Растущее я бремя стала чувствовать в себе.
Меж тем на Небесах пришел черед Войне;
Небесные долины обратились полем брани,
И полную победу (иль могло иначе быть),
Сильнейшему Врагу Эфир бескрайний,
Пришлось нам в этой схватке уступить.
И вы низвергнуты летели всей гурьбой,
С высот, Небесным Легионом, в это дно,
В беспамятстве, не помня разум свой
И увлекли меня вы в эту Пропасть заодно.
С тех самых пор Могучий ключ от Адских Врат
Вручили мне и никому не проскочить,
С наказом строгим никому не отпирать,
Пока сама не соизволю их открыть.
Сидела с мыслями одна сама с собою,
Но знала что судьба соединит однажды нас,
И вот почуяла обремененная тобою,
И плод растет твой, приближая час
Мук родовых, движением чрезмерным.
Тот плод, твой Сын, которого ты верно
Узнал, уже как видишь появился средь нас,
И смятенья трепещу теперь безмерно,
Я нижней частью, а рожденный Супостат
Шагами семимильными здесь шествует надменно,
Своим копьем смертельным потрясая Ад.
Там где коснется будет разрушенье;
Бежала я, а он за мной и кто спасет меня;
«Смерть!» я кричала в страхе и смятенье,
По закоулкам и ущельям эхо разнося;
И виделось мне гибельною страстью,
Воспламенен он был чем злобою слепой,
Казалось вот настигнет овладев моею властью
И будет силою царить он на до мной,
В своих тисках преступных яростно сжимая;
Те воющие монстры порождения его,
Плодом насилия; ты видишь как безумно лая,
Здесь движется все окружение мое.
Они здесь скачут появляясь вновь и вновь,
Их ежечасно я произвожу на этот свет;
Теперь и дом для них и вместе с тем и кровь
И в чреве что родило поджидает их обед.
Они внутри все мои недра выгрызают,
И снова прорываясь сеют ужас свой;
Они не знают передышек и меня они не знают,
И я навечно потеряла свой покой.
Смерть мрачная — безжалостная тень,
Мой Сын и Враг неумолимый пред глазами,
Все больше подстрекая, что ни день
И видно скоро буду пожрана с концами.
И хоть и знает, без меня он сам умрет,
Другой он жертвы видеть не желает,
Но скоро легкая закуска станет поперек,
Его проклятьем и погибельной отравой;
Когда бы не случилось, его это уже ждет.
Но ты, Отец тебя предупредила я,
Не попадайся под его заточенные стрелы;
Не думай, то что не достанет он тебя;
Пусть ты неуязвим и будешь самый смелый,
С оружием небесным не желаешь даже знать,
Знай, перед натиском смертельного удара
Лишь кто царит над нами в силах устоять.

На том закончив грустный свой рассказ,
И Враг внимал Ему коварства не лишенный,
Но тут переменившись мягче на глазах,
Так отвечал ей голос приглушенный;
О Дочь, раз Породителем в твоих глазах,
И представляешь нашего мне Сына,
И впрямь и есть порукой это что на Небесах,
Вкушали мы блаженство радостей и мира;
О сладости былой мне тяжко вспоминать,
Что в горечь превратилась с переменой злою,
Что нам приходится нежданно постигать;
Знай не врагом, но с целью лишь одною,
Развеять в этом Доме скорби мрак,
Освободить его, тебя и духов всех небесных,
Кто в нашем притязанье нашли себя в Аду;
От них теперь я позабытых и безвестных
У Адских Врат здесь с поручением стою;
Продвинуться средь глубей Пропастей,               
Сквозь тернии минуя необъятные пустоты,
Выискивать предначертания путей,
К местам что предвещали нам Пророки,
Поныне столь обширное в окружности своей.
И средь Блаженства у границ Небесных,
Там где начало Жизни и Творения всех Рас,
Быть может средь пространств безвестных,
Найдется славное местечко и для нас;
Всех тех кого Творец отправил в опасенье,
Чтобы раздор на Небесах не допустить,
Всех Сильных кем убавил населенье
Им предоставив новый Мир свой захватить.
Насколько правда иль большей Тайной
Здесь все окутано, я все равно узнаю все;
И даже если среди всех я буду крайний,
Я разузнав, вернувшись им поведаю ее;
И вас обоих вознесу в такие я места,
Где Ты и Смерть на крыльях в силах воспарить,
В неомраченном воздухе ничем и никогда,
Где на свободе вечно будете вы жить;
Все будет там дышать благоуханьем,
И будет много пищи вас без меры насыщать
И все добычей вашей — все ее создания,
Все будет вам одним принадлежать!
От слов таких восторженною злобой,
Казалось оба были польщены;
Смерть расплылась ухмылкой довольной,
В гримасе страшной исказив свои черты,
Услышав что насыщен будет вечный голод,
В его священном чреве, в добрый час,
И злая Мать с неменьшим ликованьем,
К таких рассыпалась к Родителю речах.

Ключи Ямы адской мне доверено держать
Законом высшим и если б и хотела я,
Врата запрещено мне эти отпирать
Могучей волею Небесного Отца.
А против силы сокрушительным копьем
Здесь встанет Смерть и нет таких властей,
Что сможет превзойти намеренья ее;
Скажи должна ли воле покоряться я твоей,
Тому кто меня бросил в этот мрак,
На дно глубокого и темного Тартара,
Здесь ненавистную мне должность исполнять,
Небесной дочерью средь огненного жара?
Чтоб среди моих же порождений,
Что выгрызая изнутри хотят пожрать,
Пришлось страдать от страха и мучений,
Так мой Родитель ты хотел сказать?
Но жизнь ты вдохнул  и потому тебе,
Должна повиноваться следуя покорно,
Перенесешь меня ты вновь к свое Звезде,
Где средь Богов и ангельского Сонма,
Как подобает дочери возлюбленной твоей,
Царить мне до конца счастливых дней.

Сказав ему так, она ключ свой роковой,
Злосчастное орудье бедствий с пояса срывает
И расправляя шлейф звериный свой,
Идет к Вратам и быстро отпирает,
Огромные засовы легкою рукой;
Нет ни одной такой Стигийской силы
Способной даже сдвинуть их слегка;
И лишь она свой ключ сжимая знает,
Все тайные пружины хитрого замка;
И вот затворы из железа и из крепкого гранита
Спадают сами на чудовищных дверях,
И с шумом раздирающего скрипа,
Загрохотав громами на ржавеющих петлях,
Пред ним распахнуты огромные Врата,
И отперев, вернуть назад уже она
Не в силах их; и хаосу предвечному вослед
До оснований сотряснулся весь Эреб.
Через проход пространный целым войском,
С Знаменами и песней строевой,
Впридачу с конницей и колесницами с обозом
Свободно бы прошли там всей гурьбой;
И клубы дыма с пламенем казалось
Из Ада словно из горнила вырывалось.
И взорам приоткрылась тайна Бездны,
Где океан безбрежной тьмы не ведает себя;
В нем исчезает время, формы и размеры
И лишь пространство без начала и конца;
Где Ночь среди Ночей не пробудить,
Где в Хаосе Природы начинаются свершенья
И в вечном Беспорядке все теряет нить
Средь шума, вечных войн и разрушенья.
Там четверо Соперников оспаривают бой,
Где сухость против влаги и холод жар съедает,
Материю сплетая непрестанно меж собой
И с каждой фракцией все свойства изменяют;
И будет легче ли она иль тяжелей,
Медлительной, быстрее, мягкой, непокорной,
Все построения найдут себе друзей,
И под свои знамена все построятся поновой;
Тех легионов боевых не перечесть;
Подобные пескам зыбучим Барки и Кирены,
Вздымаемые вихрями чтоб где нибудь осесть
Иначе там, где ждут их перемены.
Тот будет управлять мгновеньем тем,
Кто к стороне своей способен всех увлечь;
Там сея ссоры, чтоб царствовать над всем,
Судьей третейским Хаос держит речь,
И Случай с ним, верховный Повелитель,
Всех направляя, он не видит никого;
Могила в Бездне той, а может быть обитель
Природы всеобъемлющей, где нету ничего.
Нет ни Огня ни Воздуха ни суши и ни моря,
Но все в броженье порождает вновь,
Враждой непримиримой собирая зерна,
Пока Творец не утвердит других миров,
В том веществе. Так Враг у Адского порога,
С опаской глядя в темень Бездны той,
Где Бог повсюду молвит — нету Бога,
Стоял с желанием ступить своей ногой,
О путешествии смелом тяжко размышляя;   
На берег на другой так просто не попасть,
Реки той бурной нет конца и края;
Повсюду звуков мрачных жуткая напасть;
Беллона не штормила так в худые дни
(Если сравнить ту каплю с океаном),
Иль если бы земля вдруг сорвалась с оси,
Средь элементов кои не желают,
И знать; иль вдруг небесный купол бы слетел;
Или осадные орудия у стен Столиц Престольных;
Еще не слышал, чтобы кто то так шумел.
И Сатана на парусах своих свободных,
Как на волнах расправив крылья широко,
Так что туман сгустился в взмахах их огромных
Взмыл от земли поднявшись высоко.
Откуда облака соединеньем устремленным,
Плывут бесстрашно в дальние края,
Но лишь рассеялись они и вот он уязвленным,
И нету больше ничего, повсюду пустота.
Застигнутый врасплох, напрасно он крылами
Теперь махает, так летел бы в никуда,
В глубины, уж на десять тысяч стадий,
Беспомощным куском тяжелого свинца,
Покуда б снова случаем враждебным,
Не натолкнулся он на облачную тьму
И громовым разрядом яростным и злобным,
Не отскочил наверх в другую пустоту.
Тут буйный вихрь поугас в болотной топи,
Та местность не была ни сушей ни водой;
Там Сатана увязнув в мягкой почве,
Старался удержаться то на крыльях, то ногой;
Стремиться как Грифон через пустыню,
Теперь в подмогу весла быстрому крылу,
Минуя горы сквозь зыбучую долину,
За золотом украденным, что вверено ему;
В погоне ярой через топи и стремнины
Преследует коварных Аримаспов Враг;
То вброд, то вплавь, летит, ползет он по пустыне,
Ногами, крыльями, главою, на руках!
Внезапно гул неистовых и шумных голосов,
Стал доносится из неведомых глубин,
Что потрясает существо до всех основ,
Многообразьем оглушительным и злым.
Теперь туда стремиться он в желании узреть
Тот Дух иль Силу что царит над Бездной,
Спросить кратчайший путь и как лететь,
И где граница Света в Тьме безвестный.
И вот Владыки Хауса Престол перед собой
Он может зреть и Мрака вечного обитель,
Раскинулась над необъятной глубиной
И рядом с ним древнейший небожитель —
Ночь в одеяньях черных вся облачена;
Стоит пред ними их внушительная свита —
Демогоргон, Аид и Оркус, далее Молва,
Мятеж и Случай, Распря и Смятенье;
Внушающие ужас всем известны имена,
И Самость с тысячью различных своих мнений.

Вы, низшей Бездны Власти и Начальства, —
К тем Духам смело обратился Сатана, —
И Хаос с Ночью вековой, у вас я в царстве
Ни как противник, а раскрыть свои глаза,
Его секреты не тревожить, но чтоб знать;
Не зря мой путь чрез мрак пустыни этой,
Покуда к Небу здесь он должен пролегать,
И здесь лежат границы с Царством Света.
Один почти потерянный, я без проводника,
Выискиваю здесь готовую дорогу,
Где к тем приделам пролегает здесь тропа,
Что приведет к Небесному Чертогу.
Иль может здесь у вас не так давно,
Среди владений ваших есть другое место,
Что отвоевано каким нибудь Царем,
Тогда туда лежит мой курс и если Бездна
Укажет путь чрез вас я за услугу отплачу;
Ничто не потеряете коли обители я вашей,
Захват здесь незаконный присеку,
Того кто в Тьме исконный ставит себя старше.
Для этого здесь я, и в этом смысл весь;
Вновь водружу я знамя древней Ночи —
Вам преимущество, а мне все лишь месть.

Так молвил Он. Владыка Хауса вослед,
С неясным видом и двусмысленною речью
Ответил Сатане; «Я знаю кто ты есть,
Ты, Ангелов водитель, кто навстречу,
Поставил Сонм свой против Вышнего Царя,
И им же был низвергнут побежденный;
Я видел, слышал, что здесь говорят.
Не может Сонм в смятенье сокрушенным,
В падение, в проклятье своих бед
Средь Бездны оставаться здесь безмолвным;
А из разверзнутых Небесных Врат, вослед,
Преследуют повстанцев миллионы,
Победоносных Ангелов; а что же я?
В моем же Царстве нет моей уж доли;
Теперь едва ли замечают все меня
И остаюсь на побегушках вашей Воли.
И все что в моей власти лишь живот;
Его удерживать осталось, если хочет;
Мои Владения от распрей всех вот вот,
Рассыпятся и рухнет Царство Ночи.
В Ад дальше, вглубь подземных Сфер,
Теперь вы заняли огромное пространство;
Земля и Небо,Новый мир, теперь они
Повиснув на цепи златой, и все начальства,
Как раз откуда пали Ангелы твои.
И если устремлен ты в те края,
Путь не далек, но полон он опасных козней;
Так поспеши, ступай, может и не зря,
Мое здесь гибель, разорение и розни».

И промолчав в ответ, без промедлений,
Рад Сатана что берег в море не далек,
И с новой силой с свежим рвеньем,
Как пирамида огненная мчится он вперед,
В пространство сквозь теченья волн
Стихий в свирепом том сраженье,
Что окружают его там со всех сторон;
Летит как Арго он отбросив все сомненья,
Когда меж скал он проходил Босфор;
Иль как Улисс что между Сциллой и Харибдой,
Обоих избегая, мчался он вперед,
С трудом, чтоб незатянутым пучиной,
При этом не попасть в другой водоворот.
И лишь оставив позади, какая перемена,
После того, как он в падении слепом,
Когда вослед врага преследует измена,
(И волею Неба, видно) Смерть с Грехом.
Дорога перед ним открыта в Пропасть,
И чрез клокочущую Бездну длинный мост,
Из Ада проведен в земную область,
При том свободно ходят взад вперед,
Там Духи сеять смертным страх и зло,
Наказывать иль соблазнять, лишь тот спасен,
Кто волей Вышней и всех Ангелов его,
По милости от Бездны сохранен.
Но вот сквозь стены свет там проступает,
В глубины мрака ярким отблеском зари,
Там освещая все и Хаос отступает,
Разбитым из последних укреплений тьмы.
И шум среди враждебного смятенья
Притихнул и как раньше не тревожит никого
И Сатана уж с меньшим напряженьем
Уже быстрей скользит по волнам и легко.
В мерцающих лучах тускнеющего света;
Так бурею побит, лишенным всех снастей,
Бежит корабль с радостным приветом
В родную гавань прежних своих дней;
Иль может с еще большим разореньем,
Эфиру уподобившись он взвесит в нем себя
На на своих крыльях чтоб по крайней мере
Издалека увидеть отблеск чистого огня,
Небес превышних, круглых иль квадратных,
С Опаловыми Башнями, где стен зубцы,
В живых Сапфирах украшеньях богатых
И там уцепиться за край златой Цепи
Свисающего мира и где меньшею Звездой
Она там светит рядом с Бледною Луной.
Он полон мщеньем озорным на этот раз,
Туда на всех парах спешит в недобрый час.




Конец второй книги.


***


Потерянный рай. Книга 3. Джон Мильтон.

Содержание:


Бог, сидя на своем Троне, видит, что Сатана устремлен к новосозданному миру. Указывая на него своему Сыну, сидящему по правую руку, он предсказывает успешное совращение им человечества, поясняя, что высшая Мудрость и Справедливость безупречна и вне досягаемости кого бы то не было; что Человек изначально создан свободным и вполне способным противостоять искусителю. Тем не менее, он изъявляет желание проявить к нему милость, поскольку падение его не по врожденной испорченности, но по слабости перед искушениями Сатаны. Сын Божий воздает хвалу своему Отцу за его снисходительность по отношению к человеку, но Всевышний поясняет, что эта милость не может быть дарована без удовлетворения высшей справедливости, поскольку поддавшись искушению, человек этим оскорбляет и унижает его величие и потому со всем своим потомством обречен на смерть, пока не найдется кто нибудь, кто согласится ответить за оскорбление и понести за него наказание. Сын Божий, в качестве его искупления, добровольно предлагает себя. Отец принимает его жертву и провозглашая его своим воплощением, предопределяет его имени возвышение над всеми именами на Небе и на Земле, повелевая всем Ангелам поклоняться ему. Те, повинуясь, под звуки Арф хором поют гимны, прославляя Отца и Сына. Сатана, тем временем, добирается до крайних пределов нашего мира, где он наталкивается на место, называемое Лимбом - преддверием суетности и тщеславия; узнает всех созданий в нем обитающих; после чего приближается к Небесным Вратам. Далее следует описание ступеней восходящих к ним и вод, что своим течением омывают Небеса. Затем Сатана направляется прямо к Солнцу, где он встречает Уриила - владыку или гения своей Сферы и обратившись перед ним меньшим Ангелом, с усердным притворством выказывает желание постигнуть новое Творение и Человека помещенного Богом в новосозданный мир. Выведав у него его местонахождение, он направляется туда и прежде спускается на Гору Нифат.




Слався первенец небес, пречистый Свет!
Иль называть тебя лучом предвечным,
Не порицаемым поскольку тьмы в нем нет,   
Того кто в нем недосягаемым и вечным;
Кто пребывал несотворенным существом,
Чрез вечность пробиваясь истеченьем;
Иль током чистого Эфира видеть в нем;
Кто знает чьим теперь он направленьем?
И прежде Солнца уже были твои дни,
Ты этот мир окутал в своем слове,
И приподнял его из темной глубины,
И бездну уподобил своей воле.
К тебе своим крылом я  устремлен,
Из Омута Стигийского, где избегая плена,
Был в тьме срединной звуками рожден,
Из лиры сладкозвучного Орфея.
И воспевая Хаос с Вечной Ночью,
Наставлен Музой, увлекал все ниже я себя,
В ту пропасть где увидел все воочью,
И хоть с трудом, но вновь вознесся я.   
Теперь к тебе вернулся цел и невредим,
И свет превышний твой при мне;
Пусть и не к тем глазам, теперь напрасно им,
Искать свой проблеск в этой тьме.
Затмило их орбиты каплею густой,
И под завесой мир мой исчезает,
Но только и всего, я с песнею другой,
Места те не оставлю, там где Музы обитают.
Среди тенистых рощь и солнечных холмов,
Там где ручьями чистыми вдоль склона,
В священных песнях проливается Любовь
И омывают водами подножие Сиона.
У тех потоков звучных еженощно я стою,
При этом помню не на миг не забывая,
Тех двух других, что равными ему,
Со мною вместе жребий разделяют.
Так что судьбой своей стал равен тем певцам,
Слепцу Тамирису с незрячим Меонидом,
И ты Тиресий и Финей, наверное и вам,
Провидцам древним уподоблен видом.
Так пусть их напитает мысль моя,
То что приводит все в согласное движенье,
В гармонию общую созвучного числа;
Как птица неусыпная сокрыта тенью,
Настраивает к пенью полуночному себя.
Из года в год зима бежит к своей весне,
Встречает лето свою осень золотую;
Пройдут, вернуться, только не ко мне,
Теперь ни утра, ни заката я не знаю.
Я не увижу больше ни весенний цвет,
Ни летних роз, ни стад пасущихся, ни света;
Исчезло все, что видел больше нет,
И даже дивный лик живого человека!
Но словно тучей окружает меня тьма;
Теперь отрезан от веселого общенья;
Все скрыла от меня теперь Земля,
Пусты все книги, стерты все творенья.
Тогда, о Свет, свети тем ярче нам!
Излей на душу пробудив к иному зренью:
И пусть из глаз рассеяться туман,
Чтобы для взоров недоступные виденья,
Я смог узреть и их поведать вам.

Отец на небесах на Троне вечной славы,
Низводит Око вниз чтоб обозреть,
Дела свои и все своих создания,
Где ангельские силы окружают Твердь,
Его вниманием в восторге несказанном,
Как звезд несметных не исчесть всех их;
По праву руку образом преславным,
Единый Сын; на землю очи устремив,
Зрит первую чету он человеческого рода,
В саду блаженном счастья и любви,
Заключена их воплощенная природа,
Стяжать себе бессмертные плоды,
С счастливом одиночестве; затем он видит Ад,
Как пропасть вкралась между ними,
И вдоль стены парит пытливый Враг,
По темной стороне возвышенный в Эфире;
Готовый крылья утомленные сложить,
И в Мир ступить ему там уявленный;
Уже с землею отвердевшей стало быть,
Но Небосвода своего еще лишенный,
Тот воздух с океаном не умея отделить.
Отец узрев с недосягаемых высот,
Где времена сливаются в одну картину,
И в ком и грядущее и прошлое живет,
Так обращается к единственному Сыну.

О Сын, смотри какою неистовою злобой,
Теперь противник гордый наш объят;
Нет для него оков, ни пропасти бездонной,
Ни в преисподне нет ему преград.
Похоже так ожесточен он местью этой,
Что по его же безрассудной голове,
Ударит прежде и летит теперь он к свету,
Небес касаясь к новосозданной земле;
В ней мною созданного ищет человека,
И думает нельзя ли силой приобщить,
Иль ложью совратить его от света,
Чтоб заблуждаясь захотел он преступить,
Завет единственный, что обещаньем
Сохранности и силы в послушании его,
Так и падет напару со своим исчадьем;
Кто будет виноват? себя лишь самого,
Винить останется; каким неблагодарным
Быть нужно, дал я все что мог отдать;
Он был задуман исключительным созданьем,
Чтобы в силах был везде он устоять,
И чтобы не стал он падшим в этом мире,
И пусть и выбирать представил самому;
Так всех я Духов создавал в Эфире,
И тех кто устоял и уступивших всех ему.
И те, так и другие волею свободной;
Как Дух порабощенный сможет уявить
Любовь мне с Верой непреклонной;
И о какой заслуге в принужденье говорить?
Нет радости мне в послушанье таком,
Раз Ум (ведь выбор в нем) а Воля здесь слепа,
Рабы необходимости в бездействии своем,
А покориться мне и вовсе не судьба?
Так были изначально созданы они,
То что ж творца винить и ставить под сомненье;
Иль в сотворение они предрешены,
Другим Законом или провидением?
Не я предписывал мятеж их самовольный;
Их выбор, если б знали наперед,   
То не к чему и право быть свободным,
Чтоб узреть прискорбный свой просчет,
Чтоб впредь могли уже предвидеть.
Так без намека на погибель иль толчка,
Что должен был но даже я не мог увидеть,
Они творцами собственного зла,
Во всем что выбрали и сами рассудили.
Они свободны, таковыми им и быть,
Пока желаньем земным свои вериги,
Себе не сыщут чтоб себя поработить.
Иль что же изменить мне их природу,
Ту что законом направляет ход вещей,
Им представляя полную свободу,
Взлететь или упасть средь пропастей?
И потому слепцы своим решеньем,
В неведенье растленные собой;
А человек на поводу их заслужил прощенье,
Упрямцы все — идут своей стезей.
И славу преумножат Милость и Закон,
На Небесах и на Земле всему моим ответом,
И от начала до конца моих времен,
Пусть Милосердие сияет ярким светом!

Благоуханием амброзии налились Небеса,
Разлившись в нескончаемом пространстве,
Пока Всевышний изрекал свои слова,   
Священных Духов осеняя своим счастьем;
И образ Сына, ликом отраженный,
Блистал во всем, с любовью ко всему;
Безмерным состраданием озаренный,
Так изливая чувства обратился он к Нему.

Отец! исполнен милосердия вовек,
В словах, где приговор последний заключен,
И изволением твоим безвинный Человек,
Теперь твоею милостью прощен.
И пусть он ею вознесется высоко,
Хвалою вечною, Землей и Небесами;
Прославленным бессчетными устами,
В священных песнопениях у Трона своего!
Ведь не пропасть любимому творенью;
Хоть и незрячий он уйдет в небытие,
Но если безрассудство вторит преступленью,
Та как же разграничить недомыслие его?
Настолько будучи далеким от тебя,
Таким далеким, о Отец, творением любимым,
Того, кто сам все вещи создал для себя,
И сам же этого Судьей непогрешимым.
Иль можно ль допустить чтоб Супостат
Возобладал над ним и все расстроил,
Чтоб благо высшее увлек с собою в Ад,
И злым намереньем он мщение устроил?
Захочешь ли ты этого, хотя за это ждет
Еще печальнее судьба, но даже если с ней,
Что если в Ад людское племя увлечет
И развратит его там гордостью своей?
Иль что теперь из злобной прихоти его,
Свое творение отменив ты уничтожишь,
Что создавал для своей славы? Без него,
Чем ты величие и благо преумножишь?
А в слабости впадут в кощунственное зло.

Мой Сын! Души моей сердечная отрада —
Всесильный Демиург ему в ответ —
Мое единственное слово, моя радость,
В ком скрыта сила, мудрость, и мой свет.
Что было сказано тобою мыслью моей,
И моей цели ты изрек предначертанье;
Кто хочет тот спасется волею своей,
Иль к милости единственным воззванием;
Восстановлю утраченные силы вновь,
Что пожраны грехом его коварным,
И укрепив собою обновлю его я кровь,
Чтобы с Врагом боролся он на равных.   
Пусть знает он моим восстановлением,
Как был он хрупок от падения своего,   
И что лишь мне обязан он спасением
И никому кроме меня, нет больше никого.
Из тех избранников одних я милостью свой,
Отмечу над другими, таково решенье;
Другие часто будут слышать голос мой,
Напоминая им о бывших прегрешеньях,
Смягчить их раздраженное взывая божество,
Которым помыкали отрицаньем,
Покамест не иссякло милосердие его,
К их восхождению настойчивым воззванием.
Так буду я освобождать их чувства и умы
Что омрачившись тьмою были скрыты;
Сердца их каменные будут смягчены,
Для покаяния, смиренья и молитвы.
И без притворства к устремленью тому,
Не буду глух, не будет Око мое слепо;
Меж нами Совесть я посредником вселю
Судьею  к руководству их ответа.
Кто будет слушать им откроется затем
Дорога к свету в ослепительном свеченье,
Того огня уже неугасимого ни чем,
И кто достигнет обретет спасенье.
Но тот кто посмеется над терпением моим,
Не будет знать пощады и прощенья,
Но очерствев, слепому быть слепым;
Тот сам отвергнет всё пренебреженьем.
Обречены к паденью большему во тьме,
Никто им не укажет путь из бездны,
И спотыкаясь в этой гибельной тюрьме,
Все их усилия будут бесполезны,
И кроме этих все благоволением моим.

Но первым быть не каждому средь всех;
В непослушании человек грешит на веру;
Небесному господству причиняя вред;
Теряет всё кто подменяет его меру.
Не зная чем загладить Воровство,
Все посвящается священному крушенью,
Тогда исчезнуть должен и потомство все —
Нельзя предать непогрешимое сомненью;   
Пока желанье не изъявит кто другой,
Себя представить жертвой добровольной,
За смерть оплатою. Скажите, кто собой,
Средь Вышних Сил любовью безусловной?
И кто из вас захочет смертным быть,
Во искупление людского преступленья,
И средь бесчинства справедливость уявить,
И кто из вас способен к снисхожденью,
В самозабвенье милость проявить?

Но тишина, и Ангелы все сами по себе,
В безмолвье погрузив небесную обитель;
Ударом смертоносным по своей же голове,
Не хочет ни Заступник ни Проситель;
Среди бездонной пропасти сомненья,
Никто не хочет подставляться за него,
И человечество лишенное спасенья,
Теперь На Смерть и Ад обречено.
Но Сын в ком вся любовь и полнота творенья,
Вновь ходатайствует во имя искупленья.

Отец! изрек ты свое слово; Человек,
Теперь везде твоим благоволением;
Для милости преград здесь больше нет,
И вестники мгновенным устремленьем,
Путем кротчайшим облетают эту твердь.
В твоих твореньях всюду их обитель,
Непрошены, нежданы и молитва не нужна;
А что же человек, творец и исполнитель,
Помочь обязан, но ослеп он от греха.
И чем же возместит он разорение свое,
Погрязший грешник, что он может знать?
Узри же ты меня во искупление его —
За жизнь его свою я жизнь готов отдать!
Пусть на меня и упадет твой ярый гнев;
Я откажусь от вечной славы что с тобою
Делю я; пусть весь яд и смертный грех
Испью до дна, чтоб общею судьбою,
С ним вместе плотской смертью умереть,
И пусть всю эту злобу наша смерть,
Обрушит на меня своей неистовой рукою.
Не долго быть мне пленником слепым,
И вскоре царства мрака притяженье
Преодолею я; покуда пламенем твоим,
Искрой бессмертной вечное творенье,
С тобою неделим живу всегда в тебе;
И пусть во власти смерти будет тленье,
Но в остальном один и тот же я везде.
Когда же долг уплаченным сполна,
Своей гробницы жертвой мне не быть;
Чтоб с тленом не погибла чистая душа,
Я своего Губителя восстану покорить,
Что злобным баловнем сговорчивой добычи.
И раною смертельной смерть уязвлена,
Склониться предо мной поверженною дичью,
И будет пресмыкаться жала лишена.
И Ад плененным чрез пространство,
Приволоку с Триумфом громким я с собой,
И все Владыки Тьмы во всем убранстве,
Закованы в цепях предстанут пред тобой.
И этим зрелищем ты счастлив вновь,
Как смертный тлен с души освобожденной,
Твой Сын единый сбросит, и Врагов,
Всех похоронит твоей властью возрожденный.
И вместе с Сонмом новым избавленьем,
Вернусь на Небо я чтоб рядом встать,
И Лик твой тихим счастьем примиренья,
По руку правую я буду созерцать.
В присутствии исчезнет злоба разобщенья,
И совершенной Радости исполнено творенье.

В таких словах и вслед их обращенью,
Беззвучно продолжал их молвить в тишине,
Сочувствуя земному, смертному творенью,
Смиренно повинуясь Отчей стороне.
Свободной жертвой счастлив предложить
И этим своего Отца исполнить изволенье,
И Небо в изумление, не зная чему быть,
Постигнуть речь и цель, в недоуменье,
Но тут Всесильный снова начал говорить;

О Сын, кто между Небом и Землей,
Под вечным гнетом угрожающего гнева,
К порядку призываешь род людской,
Прекрасно зная как люблю я все творенья!
И хоть и создан был последним человек,
Тебя ради него от сердца отрываю,
Чтобы не пропал он в безднах своих бед
И хоть и знаю что надолго потеряю.
Ведь ты один кто в силах искупить,
С его природой слившись сущностью своей,
Среди людей вполне способен уявить,
Во всем великолепии из плоти и костей;
Когда наступит время явишься ты вновь,
Найдя от Девы дивное рожденье,
И под Адамом обновишь его ты кровь,
Блистая в своем новом воплощенье.
Как смерть находят так и пусть в тебе,
Восстанут своим следующим рожденьем,
И к новой жизни возвратятся все,
Кому положено твоим благоволеньем.
Ложатся на Сынов все преступления Его,
И лишь заслугою тот сможет оправдаться,
Кто отрешившись от нечестья своего,
И в благочестие не будет возвышаться.
И слившись с сущностью возвышенного света,
Найдут другую жизнь правдою Твоей,
Погасит Человек все прегрешенья Человека,
И взвешен, смерти преданным своей,
Чтоб встать из мертвых, мертвых воскресить,
Всех кого жизнь твоя способна искупить.
Так побеждает злобу адскую Любовь,
В когтях во власти цепкой смерти умирая,
Столь дорогой ценой восполнит она вновь,
Что так легко губила злоба не осознавая;
И губит по сей день не помня ничего,
Всех тех, кто отвергал благоволение его.
И нисхожденьем до его несовершенства,   
Не станешь меньше своего ты естества;
Ты у Престола в славе высшего блаженства,
Вкушаешь равным блага Божества;
Бросаешь все чтоб в разоренье
Мир не погряз и не погиб и был спасен,      
И найденным заслугой большей чем рожденье,
Велик ты более в приношении таком.
Любовь твоя превыше твоей Славы,
И в поругании вознесен ты будешь все равно,
Затем что Трону был назначен изначально
К нему своё все устремляя естество.
И здесь вновь обретенным воплощеньем,
Ты будешь царствовать как Бог и Человек,
Сын человека — Божее творенье,
Вселенский Царь помазан на свой Век.
Прими свои заслуги, вечно царствуй,
И я тебе вверяю Силу всю свою,
И все Господства, Власти и Начальства,
Под Высшее твое Начало отдаю.
И преклонится пред тобою всякое колено,
На Небе, на Земле и под Землей в Аду;
Когда сойдешь с Небес во славе совершенной,
Архангелы всех призовут к суровому Суду;
Тот час со всех сторон дыханием ветров,
Живые все и мертвые ушедших поколений,
От векового сна последуют на зов,
На общее судилище узнать решенья.
Среди святых ты призовешь к ответу всех,
Людей и Ангелов и тяжестью греха,
Часть их погрузятся на дно, отяжелев,
И Ад в числе своем сомкнется на века.
Мир между тем разрушенный огнем,
Из пепла новым кругом возродиться из двоих,
Землей и Небом, где заслугой каждый в нем,
Восполнит все потери в горестях своих.
Где все увидят золотые свои дни,
И плодотворные дела и радость жизни новой,
И будут наслаждаться благами любви,
И правдою ни чем не омраченной.
Тогда отложишь царский Скипетр совсем;
Нужды не будет, и повсюду пребывая,
Во всем Превышний будет уже всем;
Так славьте Боги вы того кто все претерпевает,
Во имя исполнения завершающего дня,
И чтите Сына моего как чтите вы меня.

Едва лишь Всемогущий произнес слова,
Как Ангельские сонмы из глубин Веков,
В своем числе несметном без числа,
Провозгласили громко отпущение грехов,
С Осанной в нескончаемом пространстве;
Своим поклоном оба Трона одарив,
В радостью проникнулась все Царство
Сплетаясь меж собою в основаньях их.
Из Злата с Амарантом в новом свете,
Цветком бессмертным, что до смертного греха,
Под Древом Жизни цвел в Эдеме,
Но в ослушанье возвращен на Небеса.
Где он собой Источник Жизни осеняя,
Среди небес чрез Елисейские поля,
В потоке Солнечном рекою протекает,
Блаженством райский Цвет превознося.
Лучами никогда не неувядающих гирлянд,
Сплетают Духи кудри лучезарные свои,
Подобно Яшме, мостовою между Врат,
В улыбках Роз Небесных на пути.
Затем берут златые Арфы в руки,
Подвешены подобные колчанам с их боков,
И льют из Сфер Небесных звуки,
Всех приводя в неописуемый восторг.
Предвестники священных песнопений,
В чарующих симфониях, не молчит никто,
И в их созвучии исчезают все сомненья,
Где Небеса в согласии всех и никого.

Тебя Отец они всех прежде воспевали, —
Бессмертный, Вечный Царь всему!
Тебя, Источник света и Творец всей твари,
На своем Троне что не видим никому,
Среди лучей сияющих, но даже,
Когда лишь пробивает толщу туч их блеск,
Что Храм скрывают твой, на страже,
Ты все равно нам кажешь край одежд,
Своим сияньем освещая царство ночи —
Да так что Серафимы не дерзнут,
Приблизиться не скрыв крылами очи,
Чтобы воспеть Творенья твоих рук!

Подобием небесным, Сын Единый,
Чьей образ без изъянов видим всем,
Кто всюду в поступи своей неуязвимый;
Запечатлен но сокрытым от о всех,
Печатью Славы в бесконечной полноте!
С тобою слившись Духом уявляя,
Величье Твое все то что есть в Тебе,
Твои все Силы неизменно отражая,
Во всех мирах что с ним ты взял себе!

Его же и рукой тщеславные Господства,
Падут иль нет в стремлении с тобой,
Когда возносишься ты правом первородства,
На Колеснице своей пламенной стрелой,
С ним слиться вместе Вечность потрясая,
Сквозь Твердь ты устремленным впереди,
С собою всех Восставших увлекая,
Всех непокорных оставляя позади!
Ты тот кто мщением именем Его;
Не Человека но Врагов грозой свирепой,
Чей злобой терпит Он падение свое,
Но милостью Отца средь Рокового Света,
Твое Он не оставит на погибель Существо!
Но больше все склонясь к сожаленью,
Смягчит Он гнев ту Распрю завершить,
Где справедливость вопреки прощенью,
Себя не могут друг от друга отличить,
На твоем Лике не смотря на благодать,
Где за тобою Он сокрытым предлагает,
Вторым, готовый себя гибели предать,
За преступление которого не знает.
О беспримерная любовь, доступная Богам!
Хвала тебе Сын Бога и спаситель человека!
Да будут Именем твоим все песни где воздам,
Тебе я все в лучах сияющего света,
И не забудет Лира вам воздать все похвалы,
Тебе с Отцом с кем неразделен ты.

Так в Небесах они средь звездных Сфер,
Свои часы в священных песнопеньях,
Проводят в радости. Противник, между тем,
Достиг приделов Глобуса и темные Владенья —
Уже в пространстве уявили для него,
Тот внешний контур Мира, что достался,
Где средь ближайших Сфер явление свое,
Он уместил а Хаос позади уже остался,
Уже не в силах дотянуться до Него.
Ступившим Он идет; что издали невнятным,
Ему казалось тенью, там пред ним,
Раскинулось пространством необъятным,
Неясным, темным, диким и пустым;
И под густою пеленою сумрачной ночи,
Среди Стихий и вихрей леденящих,
Не разглядеть на небе ни звезды,
И в далеке под завыванье бурь кричащих,
В стене Небесной бился тусклый свет,
Сиянием Эфира; и в стремленье непреклонном
Туда спешит Он скрыться от всех бед,
Желая погулять на поле том просторным.
Как коршун вскормлен средь Имауса вершин,
Чьи снежные хребты кочующим Татарам,
Путь преграждают, так крылом своим,
Летит туда он где насытит себя даром,
Ягненком или мясом маленьких козлят,
Те что в верховьях Ганга и Гидаспа на лугах,
Но Сериканские равнины пищи не сулят;
Там где китаец на надутых парусах,   
Тележку гонит. Так в том бурном море,
Пустыни той, блуждая здесь и там,
Смотрел добычу Он в бескрайнем поле;
Но бесполезно все, никто здесь не бывал —
Ни мертвых, ни живых, ни одного создания,
Но всей тщетой и праздностью земли,
Дела напрасные и суетность с тщеславием,
Слетались словно атмосферные пары;
А так же все кто на бессмысленных вещах,
Питал надежду свою славой и молвой,
На счастье вечное и преходящий прах,
И на бессмертие в этой жизни иль другой.
Кто домогался для себя или вознагражден,
То предрассудок давний, плод слепого рвенья;
Лишь за хвалой в погоне побежден,
Взамен себе находит лишь возмездие.
Здесь все незавершенные творения природы,
Что прерваны, нелепы, злы, во избежание тупика,
С землею смешаны, несут сюда их воды,
Чтоб здесь пробыть и раствориться навсегда.
Не почивать с Луною как мечталось;
Обитель для святых те серебристые Луга,
Иль Духов средних, как бы это сталось —
Людей, но ангельского нрава существа.
Здесь рождены Сыны и Дочери Земли,
Союзов беззаконных всех Гигантов Древних,
Тех незапамятных времен что принесли
Багаж деяний замечательных и вредных,
Прославленных в преданьях старины;
Те первые строители, что на земле Сеннаарской,
Воздвигли башню Вавилона размешав все языки,
И от тщеславия в намерениях гигантских,
К неразберихе большей также б строили они.
Иные же как Эмпедокл, в одиночку,
Подобные встречались в разных временах,
Тот кто при жизни разрешил себе бессрочно,
Стать Богом ввергнув в жерло Этны прах.
Или Клеомброт что в море бросился узнать,
Платоновский Элизиум, но было б долго,
Зародышей безумных всех перечислять;
Отшельников и Идиотов, сколь их было много,
В одеждах Белых, Черных, мне не знать,
С их мишурой и четками; Здесь Пилигримы,
Что на своей Голгофе все хотели отыскать
Того на Небе; и те кто в рясы при смерти рядили,
Чтобы на Небе не могли им отказать,
Доминиканца или Францисканца в одеянье;
Все те же семь планет и яркая Звезда,
Хрустальной Сферы стрелки вечное качанье;
От дуновенья трепет, где теперь она?
У Врат небесных Петр их с ключами ждет;
И вот уж у подножья лестницы Небесной,
Уже почуяли ступени поступь ног,
Но нет, качнулся крест и ветер дует встречный,
Пути сокрытого от глаз, с обеих берегов;
Опять снесло их в столкновение извечном,
На десять тысяч стадий в старый кров,
Вниз, в пустоту безбрежного пространства;
Коварный хитрый Ветер, видели бы вы,
Кружится он срывая все убранства —
Их письма, четки, капюшоны, клобуки,
Буллы и мощи, индульгенции, прошенья,
Все это крутится взвиваясь в вихре унося,
Назад к Земле туда где их рожденье,
В чистилище где забывают все и вся.
С тех пор известно это место Раем Дураков,
Когда то мало было тех кто этого не знал,
Теперь безлюден он, нехожим для умов;
На этот Шар Враг на пути своем напал,
И там блуждал пока неясный проблеск света,
Земли и тех Небес с обратной стороны,
Не стал вниманье привлекать заметно;
Теперь туда направил спешные шаги.
Тут замечает вдалеке высокое строенье,
Восходит до стены Небесной, до конца,
Златых Ступеней, дивное виденье,
И на верху Портал великолепного Дворца.
Фасад в алмазах весь и в золоте везде;
Восточными камнями залиты Врата;
Таких строений не бывало и не будет на Земле,
И никакая кисть изобразить бы не смогла.
Та лестница которую Иаков зрел во сне,
Близ поля Лузы когда с Неба в Славе,
Сходили сонмы Ангелов сияющих к земле,
Когда в Харран бежал он от Исава.
Воскликнул пробудившись, Небесные врата!
И каждая ступень имела тайное значенье,
Но видимой для глаз была там не всегда,
Порой незрима в небесах для зренья.
Под нею морем яшмы и блестящих жемчугов,
В потоках Души избранных стекались,
И покидали Землю избавляясь от оков,
Подхваченные Ангелами иль сами умудрялись,
На Колесницах ввысь устремлены,
Несли их огненные Кони над поверхностью воды.
Теперь та лестница соединяла берега,
До низа самого; то ль легкостью подъема,
Теперь подвигнуть иль прельстить Врага,
То ль вызвать в нем печаль немым укором,
Его изгнанием от Врат небесных на Века.
Где снизу открывалась его взорам,
Блаженные приделы страждущей Земле,
И путь лежал просторным коридором,
Гораздо большим чем когда то на Горе
Сионской то что вел к земле Обетованной,
Хотя и он обширен был весьма,
Что простирался выше выходом пространным,
К Престолу вечного, незримого Отца;
Туда где Ангелы Его несли все указанья,
Повсюду разнося счастливым племенам,
Покамест он исполненный вниманья
Их ожидал близ Паниаса у истока Иордан,
И до Версавии, там где земля Святая,
Меж берегов Аравии с Египетской землей;
Таким казался переход к пределам Рая,
Ко Тьме привязан океанскою волной.
Так Он на лестницу Златую ту взошел
На нижнюю ступень к воротам Здания,
Что открывалась там, взирает он на все,   
Премного восхищен величьем Мирозданья.
Так двигаясь чрез дебри в темени ночной,
Разведчик пробирается с угрозою для жизни,   
К вершине и взобравшись там с Зарей,
Вдруг видит земли, расцветающие нивы,
Или огромный город сказочной страны,
Со шпилями и башнями, в сиянье,
В сиянье первых солнечных лучей;
Так Дух Враждебный этим созерцаньем,
Был поражен где Небо прошлых дней,
Еще тревожило живым напоминаньем,
Его средь бездонных пропастей;
В виденьях тех премного изумлен,
Не красотой но завистью охвачен теперь он.

С вершины обнимая сферу тех пространств,
Над круглым сводом тем он созерцает,
И все сокрытое под тенью тех убранств,
Под кров свой все незримо увлекает.
С Востока к Западу, до тех далеких Звезд,
За горизонт где поселилась Андромеда,
Вновь продвигаться он без устали готов,   
В движение которое не ведает придела.
Затем от Полюса до Полюса другого,
Обозревает свой он отвоеванный просвет,
И к сферам тех миров стремиться снова,
Без промедлений на уявленый в там Свет.
В потоках чистого, холодного Эфира,
Кружит он между Звезды одна к другой —
Что освещают все пределы Мира,
И кажут путь кратчайший и прямой,
Незримою Рукой  к желанным островам,
Сравнимыми ни с чем, и никогда;
Или подобно Гесперийским тем садам,
Что некогда прославили себя.
Своею красотой; поля, цветущие долины
Счастливых трижды дивных островов,
Кто населяет вас теперь, недостижимы;
Кто те счастливцы что нашли там кров?
И Солнце в вечной славе всех Небес,
В свое владенье непрестанно увлекает;
Его влиянием и силой поглощенной весь,
Туда свои Он очи неизменно устремляет.
То вверх то вниз то к центру то от центра,
Пространство то не обозреть и не понять;
В великом том Светиле где источник света,
В ком Звезды все не в силах рассказать,
От его Царственного Ока в отдаленье,
В ком без остатка все заключено —
Они лишь тень в своем круговращенье,
И все Созвездия в услуженье у Него.
Так льются числа в Звездном танце том,
Вкруг Солнца одного, Годов и Месяцев и Дней;
Его полярностью и в направление одном,
Вдоль притяжения отброшенных лучей.   
И всю Вселенную свою силой оживляя,
Они питают все что есть, доступные всему,
От всех поверхностей до глубей Океана,
Так открывалось с этой точки все ему.
Теперь на ней остановился Враг и может Он,
Здесь первым яркий Мир обозревает,
Под Солнцем Солнц, который Астроном,
В своей трубе еще не видел и не знает.
Поистине нашел он превосходным место то,
Что вне сравненья ни с чем, ни на Земле,
Ни в камне, ни в металле и ни что либо еще,
Но свет огнем сиял повсюду и везде.
Подобно раскаленному металлу,
Что частью Золотом казалось, частью Серебром;
Иль если уподобить дорогому камню,
То Хризолит или Топаз с Рубиновым огнем,
В двенадцати цветах наперсника Аарона;
Иль если с камнем сравнивать то может быть еще,
С тем что Философы искали очень долго,   
Хотя в своем Искусстве и нащупали его,
Связав Крылатого Гермеса силой мысли,
И заманив Протея в перегонный куб,
Из Моря древнего, и в форме его чистой,
Во всем многообразии представили на суд.
Что ж удивительного если эти все поля,
В дыханье чистом тому Камню подражают,
То что Философы искали вовсе и не зря;
Что жидким золотом здесь реки вытекают,
Одним касаньем растворяя все и вся,
Могучею Алхимией центрального Светила;
Что так от нас недостижимо далеко,
И столько ценного приносит в тьму земного Мира,
И насмехаясь надо всеми производит все,
Из самых ярких красок редкой красоты?
Здесь все явленья и причины в новом свете;
Открытыми глазами вдоль всей той земли,
Обозревает Сатана и видит все секреты —
Не тени, но сиянье солнечных лучей;   
Когда восходит Солнце над Экватором в зените,
Бьют прямо вниз, нет места для теней
И в том эфире чистом, в настоящем виде,
Всем позволяется увидеть облики вещей.
Где вскоре перед ним в убранстве славном,
Явился Ангел тот что некогда предстал,
Как некогда на Солнце перед Иоанном;
Сокрытым частью, но не меньше он блистал,
В лучах сияющего солнца; золотой тиарой,
Глава украшена, холодные глаза,
На плечи кудри золотые падали волнами,
И воздух рассекался взмахами крыла.
Казалось озабочен важным порученьем,
Но погруженный в мысли, беспристрастный взгляд,
Врагу представил самому в его явленье,
Все оценить в его глазах и прочитать.
И с Ангелом той встречею нежданной,
Был счастлив Сатана найти проводника;
Желает он чтоб он полет его случайный,
Направил в Рай в счастливые места,
Где обитает Человек и все его ответы,
И странствия его среди безвестных областей,
Тогда должны закончиться на этом,
Но где пробудятся проклятья наши все.   
Но прежде вид сменив желает он другим,
Предстать во избежание затруднения и риска;   
И вот порядка младшего он юный Херувим,
Сияет на лице прелестная улыбка.
В Движениях изящество и в образе другом,
Все выдавало в нем великолепием небесным;
Так он в притворстве был искусен и силен,
Скрывая сущность под личиной лестной.
Спирали вьющихся волос из под Венца,
Спадают на его ланиты в блеске золотом,
Сверкают крылья и сливаются в цвета,
И для дороги спешной в одеянии простом,
И посох в Серебре для поступи пристойной;
Не долго там он незамеченным ходил;
Пред ним там вскоре Ангел уявленный,
Приблизился вплотную и назвался Уриил —
Один из тех семи, что возле Трона,
Приказы к исполненью ждут; его Глаза —
С Небес и до Земли под властью его Взора,
Подчинены Его веленьям и суша и вода;
Повсюду он доносит волю к исполненью;
Тут Сатана приветствуя, ответил с обращеньем.

«О Уриил, один из наивысших тех семи,
Что блещут в Славе возле Божьего Престола,
Ты истинный посланец воли и судьбы
И настоящий толкователь Его слова;
Ты верно здесь с высоким порученьем,
И честью стать его Глазами, осмотреть
Теперь здесь новый круг творенья;
О, как же мне с тобой хотелось бы узреть,
Все те непостижимые и дивные явленья;
Но главное теперь что Человеку суждено,
Того в ком весь восторг и восхищенье
И пребывает все благоволение Его.
Тот для кого назначил все Он в свете новом;
Из за него теперь перед тобою я стою,
Покинув всех в скитанье одиноком,
Тебя нашел я здесь хотя не думал что найду.
Поведай же о наивысший из Серафов,
Где Человек средь этих ярких Сфер;
Иль может среди всех их вместе взятых,
Все для него лишь одного они теперь.
Где мне найти чтобы открыто или втайне,
Мог восхититься тем кому дарованы Миры,
Творцом Всевышним в обладание,
Среди пространств необозримой красоты.
И на кого излита милость в плоти тленной;
В ком Оба заключают жизнь и смерть,
Чтобы восславить в нем творца Вселенной,
Кто чтобы жизнь иметь стремиться умереть.
Кто справедливо всех Восставших в Бездну,
Изгнал и чтоб свои потери возместить,
Он Расу новую Людей во тьме безвестной
Создал, чтобы могли получше послужить;
Пути его мудры, что есть, тому и быть!»

Так лицемер приноровился ему врать,
Не узнанный под Ангельской личиной;
Покуда лицемерие с фальшью распознать,
Ни Ангелу, ни Человеку не под силу.
Единственный из всех пороков что незрим,
Расхаживая скрытно, не считая Бога;
На Небе, на Земле он снисходителен и мил,
Но бьет он в цель и очень больно.
И даже если разум бдительный не спит,
Там где не видно зла, там нету и сомненья;
Наивность с простодушием молчит,
А доброта внимать не хочет подозренью.
По этой же причине был обманут Уриил;
Хотя и с проницательнейшим зреньем,
Сам Регент Солнца осторожность позабыл;
Лгуну чистосердечно в том недоуменье,
Так отвечал Он; «Ангел благородный,
В своем желанье ты стремишься распознать,
Великие творенья Бога и Природы;
Нет порицанья раз его ты прославлять
Желаешь в них, и более, достойно похвалы
Твое стремленье, раз небесную Обитель
Оставил и один свой путь предпринял ты,
Чтобы узреть воочью то что Небожитель,
На Небесах лишь по наслышке может знать,
Вполне не в силах ни постичь ни осознать.
Поистине прекрасны все создания его;
И не изгладит память те отрадные виденья,
В чем восхищение достойнее всего;
Их не исчислит ум, и недоступен постиженью,
Тот бесконечный разум, что их к жизни произвел,
И о то всех упрятал глубоко причины все;
Я видел это, когда в Слове Он своем
Все формы в том первичном веществе,
Он извлекал согласно с планом построенья;
Как своей Волей первозданное смешение,
Во множестве бескрайнем том он обуздал,
И подчинив закону своему сформировал.
Вторым своим приказом он развеял ночь;
Свет воссиял и в том столпотворенье,
Порядок уявил и тьма бежала прочь,
Не в силах совладать с его веленьем;
Немедленно во все четыре части света
Стихии поспешили все занять свои места,
Размеренные с этого момента —
Часть тяжелее как Земля или Вода,
Другие легче как Огонь иль Воздух,
И лишь Эфир всех легче взмыл на Небеса,
И скатываясь в Сферы обратился в Звезды;
Какими ты увидел их в своих движеньях;
В их бесконечных формах никогда не уловить,
Круговорот бесчисленных вселенных,
Где курс намеченный нельзя переменить.
Взгляни на Глобус тот, что ближе всех,
Тот отраженный свет, что мнится сферой;
В тех землях расположен новый Человек —
В том свете День, ну а другая Полусфера,
Под властью Ночи что соседствует с Луной
(Изнанкою Звезды прекрасной хоть и тенью),
Ее сподручницей (что впрочем и с другой);
Она Раз в месяц круг свершает к обновленью,
Вбирая свет по самой середине тех Небес,
И в лике тройственным его на Землю изливает,
В ее пустоты, принося с собою весть,
Но Ночь под своей властью также оставляет.
Там где указал я ты и должен отыскать,
Обитель Адама, Блаженный его Рай;
Те тени лишь завеса ты не сможешь потерять,
Туда твой путь, а мне пора уже, прощай.

И Ангел дальше путь продолжил, Сатана,
Склонился перед ним в дань уваженья,
Как требуют пред высшим Духом Небеса,
Чинам всем низшим отдавать почтенье.
Затем от Солнца устремился вниз, туда,
С надеждою что станут те места доступны,
Да так что в кольцами свернулись облака,
Круги рисуя средь пространств воздушных.
Несется он чрез все ухабы и стремнины,
Пока горы Нифат не достигает он вершины.





Конец третьей книги.

***




Потерянный рай. Книга 4. Джон Мильтон.

Содержание:

Сатана близ Эдема, рядом с местом, где он должен осуществить свое дерзкое предприятие против Бога и Человека, которое после многочисленных сомнений он взвалил на собственные плечи. Им обуревают приступы зависти, душевного волнения, отчаянья и страха, но в конце концов он утверждается в своем злобном намерении и направляется прямо к Раю. Далее следует описание и обстановка Райского Сада; минуя все заграждения, Сатана превратившись в морского ворона, укрывается среди ветвей Древа Жизни — самого высокого дерева в саду, чтобы получше осмотреться вокруг. Освоившись там, Сатана  впервые видит Адама и Еву, чьи совершенные формы вызывают в нем чувство глубокого восхищения, однако их состояние счастья и безмятежности не изменяет его решимости устроить им падение. Подслушав их разговор, он узнает, что им запрещено вкушать от Древа Познания под страхом Смерти. На этом он и строит свой план искушения, с целью соблазнить и подвигнуть приступить границы дозволенного. Он оставляет их на некоторое время с желанием побольше разузнать об их состоянии. Тем временем Уриил, снизойдя на солнечном луче, предупреждает Гавриила, в чьи обязанности входит охрана Райских врат, что некий злой дух бежал из бездны и в полдень, пролетев через его Сферу под видом доброго Ангела, направился к приделам Рая, но своими хаотичными и беспорядочными действиями выдал себя на горе. Гавриил обещает его найти до первых лучей Солнца. Наступила ночь. Адам и Ева собираются отдыхать; описание их жилища; их вечерняя молитва. Гавриил выступает со своим отрядом на обход райских границ и посылает к шалашу Адама и Евы двух сильных Ангелов для их охраны, чтобы Злой дух не повредил им во время сна, где они застают его над ухом Евы, искушающим ее. Они его хватают и ведут к Гавриилу, где он устраивает ему допрос, но в ответ получает лишь насмешку и пренебрежение, в то же время подготавливаясь к побегу и получив знак с Небес, убегает из Рая.

За голос тот что упреждал пророка,
Кто зрел в виденье Апокалипсис с Небес,
Ему вещавшим в дни былые громко
Когда Дракон второй попыткой влез
Людскому роду отплатить их мерой —
Увы, напастью тяжкой жителям Земли!
Что и сейчас, ведь не пустою Верой
Извещены с времен далеких Праотцы,
О том пришествии сокрытого Врага;   
Избегли б сети смертные сомненья,
И первым в злобе распаленный Сатана
Тогда б не снизошел для искушенья,   
Пред Обличителем всего людского зла.
Ради чего невинное и слабое созданье,
Губить и разорять готов он вновь
И обрекать его на бездну мирозданья,
Повержен в битве от которой стынет кровь.
Но и в Аду в безрадостным плененье,
Неустрашим и смел, хотя и не совсем,
Стеснен и скован он в своем значенье,
Без поводов гордиться хоть бы чем,
Но снова дерзкую попытку к возрожденью
Предпринимает; все кипит и рвется вон,
Как в паровом котле, он близок к восхожденью,
Вновь отскочить туда откуда он пришел;   
Сомненье, боязнь и ужас отвращенья
Тревожат мысли; ад внутри, горит душа,
Пред ним и всюду сеет в нем смятение,
И ни на шаг не отступают никуда.
Теперь тоску в нем будет осознанье
И память пробудившись с ног желая сбить,
Со всех сторон несет воспоминанья,
Кем был, кем стал, что может хуже быть.
Дела худые большей мукой угрожают;
То в сторону Эдема смотрит и грустит,
То на полуденное Солнце взор свой устремляет
И после долгих дум со вздохом говорит;

О ты в превосходящей славе всех Небес,
Ты смотришь неприступным Богом;
В ком Солнца все и Мир твой новый весь,
Сиянье Звезд всех затмевая своим Оком;   
К тебе взываю я и не врагом кого ты видел,
Но вновь свое ты имя приобщи к себе,
Чтоб мог поведать как возненавидел   
Твои лучи что память вызвали во мне,
О том на что я променял былое состоянье;
И как был счастлив средь твоих я Сфер
И каково мне было в том скитанье
Все это знать под гнетом тяжких атмосфер.
Пока Господством в худшем честолюбье
Я был низвергнут приграв свою Войну
И обречен на большее безумье,
Свои владенья уступил Небесному Царю.
И для чего?! Не заслужил такого он ответа,
В ком создан я, кем и являюсь я теперь;
Так Ангел Лика снизошел теперь для света,
Да и кому ж тогда указывать на дверь,
В его служении тяжком? И ужели похвалы
Не заслужил Он, наименьшее чем можно
Воздать за снисхождение любезное всему
И отплатить признательностью должной,
За то что отдает что причитается ему?
При том все благо это обернулось злом,
Досадным помыслом навеяно доколе;
Казалось так был высоко я вознесен,
Что отказался подчинятся его Воле;
Еще бы шаг и стал бы наивысшим
И необъятный долг в мгновенье мог забыть
И благодарность стала бы излишней,
За что плачу и все еще платить.
Так что ж в своем забвении мог я понимать?
То что учтивый ум не чем обладает;
Что все чем он владеет призван отдавать
И от того он изначально и страдает,
Что долг назначенный не хочет исполнять?
Так в чем же суть? О, если б только меньшим
Рукоположен Ангелом я был на свой удел,
Тогда б счастливым был и безмятежным,
И в замыслах безмерных притязаний не имел.
Но почему же? Раз не этой, так другой
Мог поглощён быть меньшей Силой,
И под другим Господством опыт свой,
Пусть и к соблазнам непоколебимый,
Ни изнутри и не снаружи я бы не познал.
Когда ты волей безраздельной Силу изъявлял?
Тогда ни что и никого не можешь упрекать;
Одно лишь Небо, отдает свое всем равно;
Там некому любовь распределять.
Так что ж, с проклятием? да не важно;
Покуда что любовь, что ненависть — одно,
И кроме горестей в них нету ничего.
О проклятый глупец! я против его воли
Сам добровольно выбрал свой удел.
Как это мерзко! здесь от жалкой доли
Мне не укрыться; и куда же мне теперь?
Здесь боль, тоска и вечные скитанья,
Когда я сам есть Ад и он не хочет отступать;
Закрались в Бездне пропасти отчаяния,
В любой момент готовые пожрать.
А если никогда Он больше не смягчиться
И каяться нет смысла где намеренье Его
Уже нельзя переменить и подчиниться
Теперь осталось лишь и больше ничего?
И превосходство слова, как-то некрасиво
Средь меньших Духов, даже и грешно,
Теперь выказывать значение и силу,
Когда я сам их соблазнил на это дно.
Пристыженным всех больше среди них,
Как обещать теперь им радость лучших дней,
При этом хвастать то что в силах уявить
Отца всевышнего лишь волею своей?
Как все же жаль, едва ли они знают
Какой ценою здесь тщеславие мое,
Как душу мне на части разрывает,
Для праздных трюков, только и всего!
Они не видят восхищаясь перед Троном,
Что чем Корона ярче видится для них,
Тем ниже в Бездну с тяжким стоном,
И если выше в чём то в бедствиях своих.
И вот и вся честолюбивая услада.
И в чем же прок мне в покаянии таком,
Коль Милостью не ждет меня награда
И не вернусь в исконном в качестве своем?
И снова с мыслью высокой и свободной
Я с прежней высотой стал дружен бы тогда,
И с этою покорностью притворной
Я б распрощался и забыл бы навсегда.
И от обетов что вынашивал я с болью,
Тогда б отрекся никого не досаждать;
Покуда яростью вперемешку с пустотою,
Едва ли можно что согласовать;
И мир взрастить враждой смертельной,
Что в состоянии лишь все усугубить,
В паденье тяжком; раз ценою этой
Теперь лишь можно передышку получить,
Для бедствия двойного; что знает,
Мой истязатель, посему он в эти дни
Мне даровать успокоенье не желает,
Как впрочем я не стану унижаться до мольбы.
Надежды нет, вместо нее мое изгнанье,
Для всех нас новым наслаждением Его,
Где новым Мир и обновленные создания,
Нет ничего теперь дороже для него.
Но если так тогда прощай Надежда,
А вместе с ней прощай раскаянье и страх;
Пусть дальше восторгается невежда,
А я все благо променял на смертный прах.
Пусть Зло тогда и будет мне Добром;
И Царство что делю с Царем Небесным
Я удержу тобой где правим мы вдвоем;
Что ждет их скоро все известным,
И Новый Мир и Человека его в нем.

Стал мрачен он от всех своих страстей,
От гнева трижды изменился цвет лица;
Бледнел в отчаянье то завистью своей,
Весь облик выдавал притворного лжеца.
Покуда Дух небесный буйством настроений
Не станет омрачаться и поняв что зря,
Наружностью он сгладил возмущенье,
Изобретатель лжи и ловкого вранья.
И первый тот кто под явлением святым
Внимал тому святому представленью,
Где Враг под ангельской личиною прикрыл
Свою умысел преступный к отомщенью;
Но не вполне искусен все же разглядел
Его притворство Уриил и на Вершину
Последовал за ним незримым, где хотел
Воочью видеть настоящую личину;
И впрямь фальшивый лик не выдал в нем,
Небесный дух возвышенного рода;
В своих движениях неистовый во всем,
В нем виделась шальная и свирепая природа,
Как с самого начала и предвидел он.

Итак, почти добравшись у границ Эдема,
Уже открыты его взору Райские поля;
Прикрыты кроной диких насаждений,
Не заглянуть, не приступить через края.
Рядами неприступными вдоль склона
Из веток и колючек плотною стеной;
Не видно света ни единого зазора,
Средь темной поросли зловещей и густой.
Не перебраться, все забиты щели,
А выше мрачными тенями множество дерев;
Там Кедры, Пальмы, Пихты, Ели;
Кругом раскинулся дремучий, дикий лес.
Чем выше тем  зловещей и мрачней,
Огромной, необъятной сценою лесной;
Казалось средь бесчисленный ветвей
В торжественном видении, одною за одной,
Плыли картины и на самой на вершине,
Поросшая вся в зелени огромная Стена,
За нею Рай незримой перспективой,
Недостижимым он казался для Врага;
Но столь зовущим был тот круг необозримый
Где дерева с плодами на ветвях;
Цветы и Фрукты слитые в оттенки золотые,
Пестрели в ярких и насыщенных цветах;
И Солнце лучше их лучами согревает,
Теплее чем на радуге или вечерних облаках,
Когда Всевышний землю влагой орошает;
Столь исключительным казался тот пейзаж.
И все ясней и чище с приближением его
В Эфире становилось в сердце пробуждая
Восторг и восхищение от нового всего,
Пусть и в тоске его унынье прогоняя.
Теперь ветра сменившись мягким бризом,
Благоуханьями незримой той земли,
Они летят на крыльях сверху к низу.
Нашептывая тихо, где украдены они.
Подобно как до Капа через Мозамбик
Несут Ветра купцов в открытом океане;
Летит Норд-Ост вдоль берега от них,
Уже вперед напитан ароматами Аравии.
Их там почуяв замедляют они ход,
На много лиг не помня куда плыли,
Премного рады встретить их вперед,
И старый Океан смеется вместе с ними.
Так Сатана в благоуханьях приятных
Был одурманен не вникая кто и где
Его там увлекал в тех веяньях занятных
И кто с проклятьем ждал его к себе.
Конечно это не были те рыбьи испаренья,
Чем юный Товий ложе воскурял;
Чьим духом он прогнал в Египет Асмодея,
Где после Ангел изловив его связал.

Теперь на тот крутой и дикий Холм,
Нацелен Враг бесстрашным восхожденьем;
Бредет неторопливо в мысли погружен,
И с каждым его шагом все труднее.
И Вот уж все пути от поросли густой
Отрезаны дремучим заграждением
И непонятно где и силою какой,
Способен продвигаться восхожденьем
Здесь человек иль даже зверь;
Один проход но он с Востока;   
Он осознал все это лишь теперь,
Что пренебрег им на волне слепого рока.
В презрении ко всему он взмыл до высоты,
Одним прыжком легко на тех огнях,
Перескочил вершину или стену той Горы
И вот внутри уже стоит он на ногах.
Так Волк изголодавшийся охотлив до скота,
Обходит Пастырей и знать их не желает;
Одним рывком в загон и вот уже овца   
В его зубах безмолвно издыхает.
Или как вор задумавший ограбить богача,
Всегда уверенного в прочности замков,
Но когда поздно выясняется что зря,
Раз лезут через окна или бреши потолков.
Так очутился наивысший средь воров
В загоне божьем где пасет Всевышний;
И в Церковь так порою без обиняков,
Вступают те там где слова уже излишни.
И вот уже на Древе Жизни средь ветвей
Облек себя Морского Ворона он в перья;
То что по самой средине высотой своей
Все превосходит райские деревья.
Но не о подлинной он жизни помышлял,
Хоть обрести там мог он лишь на Вере,
Но смертью ко всему живому он дышал;
Не думал он на жизнь дающем Древе
О добродетели но кругозором восхищен,
Пленялся лишь бескрайней перспективой,
Где для себя узрел зароком верным он
Бессмертия зерно с опорой своей силы.
Никто не благ как только один Бог,
И только он один ценить добро способен;
И если б и хотел едва ли кто то смог
Избегнуть лжи особенно где склонен
В иллюзиях худших злоупотреблять.
Обзор с той высоты не мог не восхищать;
Усладой для ума открыты все дороги;
Кто б только мог подумать или знать,
Где были спрятаны сокровища Природы;
И более, венец всех Сфер Небесных на Земле,
И есть Эдем плодоносящий что мы знали,
К Востоку вглубь в той стороне,
На стыке башен Лирбы что Эллинскими Царями
Возведены и где еще задолго пребывали
Эдена славные Сыны что в Телассаре.
Теперь на этой жизнью сдобренной земле
Гораздо более желанней Сад господний;
На этой почве он деревья свои все
Взрастить желает благороднейшей природы —
На вид, на вкус приятней всех,
Вкруг Древа Жизни что укрыл его ветвями,
В чьей совершенной полноте изъянов нет,
Сплошь в золоте с Небесными плодами;
И дерево Познанья чье добро ценою Зла
И смерть, неподалеку разрасталось.
На Юг через Эдем текла широкая река,
Сквозным потоком впрямь не изгибаясь
И уходила к низу в Горней глубине
Скалистых недр; поверх ее теченья,
На той цветущей разместил Горе
Всевышний свои Райские владенья.
В ее ключах вбирая влагу для земли;
Она питает их холодными ручьями,
Чтоб Сад Эдемский вечно мог цвести
И осыпать его созревшими плодами.
Затем они соединяясь там в одно,
Спадают вниз стремительным потоком,
В бескрайнюю долину унося с собою все,
Себя изжившее и этим переходом,
Разбившись на четыре главные Реки,
Там растекается в четыре страны света,
Где ищут восхищаясь Царства все свои,
И Земли те что есть и в тоже время нету,
Пловцы за жемчугом всех родов и мастей;
Какие там неважно но важнее как и где;
Какой из них тот ключ от всех дверей,
Где тот источник в этой синей мгле;
Среди изменчивых, трепещущих ручьев,
Где та Звезда, в какой стране далекой
И где средь тех Восточных Жемчугов,
В несметных лабиринтах пропасти глубокой   
И нескончаемых иллюзий тот Нектар,
Тот что питает все без исключенья,
Для райских всех цветов бесценный дар,
Что удостоились чудесного цветенья;
Не те что точностью пленяя взоры
С Искусством и терпением растят для красоты
На клумбах выводя замысловатые узоры,
Но те что милостью Природы нам даны;
Они излиты в тех Долинах и Холмах;
И раннею Зарей под Солнечною сенью,
Где с первыми лучами они грелись на полях,
И там где Ночь их укрывала тенью,
Упрятав их от любопытных глаз.
Такой на вид казалась Райская долина,
Во всем разнообразии, одною за одной
Сменялась на глазах тысячеликая картина;
Там плакали бальзамом и душистою смолой
Деревья средь бесчисленных аллей,
Блеск чьих плодов слепил глаза на диво,
С Златою кожурой свисающих с ветвей;
И если сказка Гесперийская правдива,   
То здесь сбылась она и не было вкусней
Плодов тех; между рощь вдоль склона,
Раскинулись холмы и сочной луга,   
Цветущие лужайки с травкою зеленой,
Где на прокорм паслись миролюбивые стада;
Лощины влажные, скалистые ущелья,
Цветы бесчисленных оттенков, розы без шипов;
Казалось что Природа лучшие явленья
Все собрала под свой роскошный кров.
В тени тех ниш сокрытых Гротов и Пещер
Налитые пурпуром виноградовые Лозы
Ползут и вьется вдоль прохладных стен,
Цветеньем небывалым там где воды
Журчат по склонам в свой подземный плен
И в озеро стекаясь растворяется до дня;
Когда увенчана вершиной свою тайну,
Пробудит вновь питая Горние поля,
Укрыв их своим зеркалом кристальным,
И слившись в свой безудержный поток
Везде распространит свой ярый ток.
И хоры птиц щебечут; свежие ветра,
Несут повсюду свое вешнее дыханье,
Цветеньем сладким обдувая рощи и луга
В созвучии, с листвою в трепетанье.
Пока сплетенный с Грациями Пан
Часами кружит в диком танце унося,
Весною вечной увлечен и обуян.

И близко не сравнить те дивные долины
Что возле Энны расцветают, где Плутон
Любовью обезумел к Прозерпине
И силою умчал в подземный Дом,
Заставив бездну развернуться перед ними
И где потом Церера вняв мольбе,
Пошла искать ее в безвестной глубине.
Ни с рощей Дафны ни с течением Оронта,
Ни с Кастальскими Ключами не сравнить
С тем Раем под лучами того Солнца,
Где не прибавить, не отнять, не возбранить;
И ни Нисейский Остров опоясанный Тритоном,
Где Хам которого Язычник называл
Ливийским Зевсом иль еще Аммоном,
Что удалившись от Отца Египет себе взял
И под эгидой Амальтеи был неуязвим;
Иль может быть Дионис юный Сын,
Из Ока его мачехи прозорливой Кибелы;
И уж наверно те места нельзя сравнить,
Где абиссинские цари за чадами глядели
Средь гор Амара их желая сохранить;
Там где в истоках Нила Райская долина,
Оберегаема грядой блестящих Скал,
Где день уходит чтоб подняться на вершину,
И все же не узреть что Враг обозревал,
Безрадостным источник восхищенья;
Всех радостей на всякий вкус и стать,
Что только может быть для наслаждения,
И тех творений странных коих не понять.
И двое там казались всех достойней,
В богоподобии превосходили остальных,
Ввысь возвышаясь образом и формой;
В исконным виде их природа предъявив,
Казалось в этом откровенном естестве
Всех затмевали Силой превосходной
И были первыми присутствуя везде.
И Бог Творец всех прежде среди них
Был уявлен во всем Могуществе в их Оке,
В непостижимой правде и великой чистоте,
Со всею святостью и мудростью высокой,
С сыновнею свободой всюду и нигде.
И в нем у Человека истинная власть,
Где оба лишь разнятся меж собою,
Свою лишь в силах половину обокрасть,   
Раз в двух лишь Сын судьбою с ним одною,
Способным его видеть посему и знать,
Ту Силу что играет общей формой
И от чего Она готова всюду уступать,
При чем охотно чтобы быть свободной
Частицей в нераздельной милости Творца,
А Он иль Сын лишь только для Отца.
В Сиянье Ока ясным пламенным Челом
В том безраздельном совершенстве
Он изъявлял непостижимый свой Закон;
И кудри гиацинтов падая на плечи
Сплетались в свой причудливый узор;
Подобно покрывалу золотые волоса,
Распущенные падали к ногам ее слипаясь;
Так в кольцах виноградная Лоза,
Ползет волнами книзу извиваясь,   
Рукой заботливой направлена извне
И в послушанье ей покорно уступая      
Все лучшее что будет только в ней
Сорвет Он вновь и хоть какая никакая,
С кислинкой сладость и умерен цвет,
В бреду упрямом от амурных ее бед.
Но тайных прелестей своих не укрывая;
И не было нужды, с природою как есть,
Не зная срам свой и вины не понимая;
Позор лишенный срама и срамная честь,
И плод греха рожденный без греха;
О вы, от вас поныне содрогаясь изнывает
Весь род людской, какая красота,
Подменой уявить что Он и знать не знает,
За большее в притворстве, чего нет,
Чтобы упрятать с глаз долой в изгнанье,
И чтоб в неведенье наивный человек
Под дудку общую запел свое воззвание.
И в лицемерье обратилась простота,
А его глупость тяжким прегрешеньем,
Чтоб вновь отяжелевшим от греха,
Всех погрузил Он в большее сомненье.
Так не страшась ни Ангела ни Бога,
За руки взявшись шли они вдвоем,
Не ведая греха а вместе с ним и злобы,
Казались парою счастливейшей во всем;
С тех самых пор как их в свои объятья
Любовь связала вплоть до наших дней,
Адама с Евой наивысшей своей статью,
И свет узрел их первых сыновей.
В тени деревьев у прохладных родников
Они уселись что то тихо говоря;
В Раю кроме своих садовничих трудов,
Они не знали чем занять еще себя;   
Что разве в дуновенье теплого Зефира
Покой свой совершенный облегчать
И вечно спелыми плодами того мира
Неспешно вкусы услаждая насыщать,
Что сами нагибаясь ветви предлагали
Отведать их живительный Нектар,
Пока они в тени деревьев их лежали
Среди цветов которых свет еще не знал.
И запивать их мякоть влагою живою,
Ту что с плодов текла с златою кожурой;
Всецело безмятежной жизнью тою,
Эдем лишь видели и знали они свой;
Ни общих замыслов ни ласковых улыбок,
Ни юных шашней ни земной любви
Ни грустных заблуждений ни ошибок —
Не знали ничего в том одиночестве они.
Не далеко от них играючи резвились
Земные Звери все, и хищники, и те,
Что от погони средь пещер своих ютились,
В пустынях и лесах в неведомой земле.
Свирепый Лев а в лапах вьются дети,
В его когтях играя и со всех сторон
Там тигры, барсы, леопарды и медведи,
И здесь и там, громоздкий Слон
К веселью будит гибким хоботом своим;
Крадется Змей лукавым существом,
Узлом сплетенный хитрым и тугим
И не замечен в том коварстве роковом;
Другие на траве восторг свой не тая
На пастбище лежали тихо восхищаясь,
Иль с аппетитом травку сочную жуя
Уже ко сну на отдых собирались.      
Меж тем уж Солнце к океанским островам
Клонилось; все его к закату провожают,   
Где на Весах восходят звезды к небесам,
Что светом Ночь собою освещают;
И изумленье Сатана не в силах скрыть
Лишь речь вернулась начал говорить.

О Ад! что видят мои бедные глаза?
Теперь священные, небесные владенья
Совсем другие населяют существа;
Что не с Небес, но чье происхожденье   
Похоже на Земное и скорей наверняка,
И с Духами Небес почти не различить;
Кого пытается постигнуть мысль моя
Здесь с изумлением и даже полюбить,
Дивясь на то как божеству уподобляясь,
Руке той, что их в форму облекла,
Их образам придав те очертанья;
Ах, до чего ж воистину, та парочка мила.
К малейшей мысли клонятся свершенья
И перемены, о, и как же тому быть,
Когда восторги все и наслажденья
Исчезнут в никуда чтобы проклятья уявить
И больше бед, для больших ощущений
И вашей радости и право — красота!
Но счастье ваше мрачным злоключеньем   
На долго обернется и все эти Небеса,
Высокие, преградой безотрадной
Отгородятся, чтобы часом не впустить
Противника такого, кто сегодня нагло
Имеет смелость, чтоб себя здесь уявить.
Но нет такого злобного Врага,
Кого бы я оставил в жалком состоянье,
Хоть и лишен я жалости; и с вами теперь я
Ищу Союз в бесцеремонном притязанье,
С взаимной дружбой, сколько нужно,
Чтоб с вами слившись в вас мог пребывать
Иль вы во мне и даже нудной службой,
Для вашей красоты готов я все отдать.
И пусть быть может и не Раем дивным
Для вас покажется пристанище мое;
Сужденье и чувство ваше будет с сильным,
И вы своих Творцов узнаете еще.
Он даровал ее мне и по доброй воле
Ее теперь я вам возвратом отдаю;
И Ад откроется в причудливом раздолье,
Чтоб вас двоих развлечь в его краю,
Врата все настежь распахнув, ее Царей,
Впустить в сокрытые покои, что незримы;
Чтобы разместить до лучших дней,
Всех отпрысков в числе неисчислимых;
Раз не нашлось для них обители другой,
И милостью его мне это отомщенье;   
Пусть из за вас его я волей был слепой,
Но не выискивать слепому извиненье.
И в вашей непорочной и невинной чистоте
Я должен таять до первопричины,
И все же в гласном утвержденье, как нигде,   
Правы его все основанья и мотивы;
И Царство в Славе мщением таким,
Расширив укрупнит свои владенья;
Завоеваньем этим покориться новый Мир,
Хоть обречен я делать в принужденье,
К проклятью в отвращенье вместе с ним.

Так оправдать желая молвил Сатана
Необходимость дьявольского плана,
Так все Тираны обеляют черные дела.
Затем он с Древа Жизни в центр стана
Четвероногих где паслись они гурьбой,
К ним воспарил, личины примерять;
Вот он один, а вот уже другой;
Чья форма лучше будет цели отвечать;
К добыче ближе, каждый раз другим,
Он подбирался все попутно подмечая;
Что говорят, зачем и умыслом каким,
Все их слова и поведенье изучая;
Вот он с огнем в глазах крадется Львом,
А вот он обернулся хищным Тигром,
Заметив двух Оленей на пути своем,
Весь во внимании к радостным их играм.
И притаившись уж готов обоих их убить,   
Одним прыжком, всем телом напрягаясь;
Но первый из людей Адам стал говорить,
Из Жен первейшей к Еве обращаясь;
И его речью отвлеченный Сатана,
Напряг свой слух услышать те слова.

Мой милый друг единственный, кто власть,
Со мною делит здесь в приделах Рая,
Ты всех дороже мне покуда моя часть,
Но есть за нами Сила выше и другая,
Что нас произвела и Мир где мы вдвоем,
Где благо бесконечно в милости его,
И задарма в несметном множестве своем,
Что нас из пыли подняло для этого всего,
Позволив нам вкушать все сотворенья
И тем кто под рукой его не заслужил,
А коли так то вопреки все их свершенья
Его распоряжениям и нам Он поручил,
Средь нас двоих Его единство сохранить,
А все деревья что питают осознанье,
Из всех плодов что предлагается вкусить,
Нам обходить лишь нужно Дерево Познанья,
Что яркостью Плодов пытается прельстить,
У Древа Жизни в ком все сотворенье;
Так близко друг от друга Жизнь и Смерть,
Но что есть Смерть, уж верно, вне сомненья,
Ужасной вещью, чтобы нам ее хотеть.
Ты знаешь то что Бог нам запретил,
Грозя погибелью вкушать запретный плод,
За власть и силу что Он нам вручил,
Над всем что в Воздухе, Земле и среди Вод.
К чему об этом думать нам вообще;
Один запрет, что легче может быть,
Ведь в остальном свободны вещи все,
В великом множестве он жаловал вкусить,
Всех прелестей что свет еще не знал;
Так будем же ему за это благодарны,
И вознесем за все, что щедро даровал;
За то что возложил он миссией отрадной,
Смотреть за Райским Садом и оберегать,
Чтобы расцветали все растенья и цветы;
Труд утомителен но легче не бывать,
Пока со мною исполняешь его ты.

И Ева молвила в ответ. О ты, я от кого
Плоть к плоти разделяю здесь обитель
И без кого мне в этом Мире нету ничего —   
Моя Глава и Муж и мой Путеводитель.
Речь что изрек ты истинно мудра,
Покуда всем что есть у нас обязаны ему,
За что от нас должна быть вечная хвала
И от меня особенно, раз этому всему,
Его я милости должна быть благодарна,
За долю лучшую чем только обладать,
В твоем расположении воистину отрадно,
Столь превосходной статью, что еще желать.
При том раз я здесь у твой руки,
Тебе здесь лучших отношений не найти.

Я вспоминаю часто день когда от сна
Впервые пробудил меня ты, где под тенью,
Среди цветущих роз без памяти спала,
Когда при первой встрече к изумленью
Привел меня покуда что, откуда я и где,
Еще мне вспомнить было не под силу
И лишь журчанье ручейков невдалеке
Со скал и горних высей на равнину,
Ложились зеркалом где чистый небосвод,
Лишь пробудившись зрела в отраженье
И вглядываясь в мглу кристальных вод,
Без мысли в тех причудливых виденьях,
Другим казалось Небо в свете тех очей;
Изнанкой глуби, в том загадочном сиянье,
Средь проблесков мерцающих лучей
Явился образ мне в неясных очертаньях;
Клонилась я к нему и он ко мне вперед,
Я пятилась назад, он тоже удалялся;
Во всем мне льстило отраженье тех вод,
И на улыбку он мне молча улыбался.

Взаимным чувством отвечая мне во всем;
Глазами скреплена в нем по сей день,
И дальше б сетуя томилась бы я в нем,
В тщете ничтожных пожеланий и страстей,
Когда б в явленье не была упреждена,
Что все что вижу, эти все Творенья,
Никто, ничто иное, но все это я сама
И все явленное мое лишь отраженье;
Он молвил, жизни большей нету в ней,
Но если ты последуешь за мною,
Я приведу туда где больше нет теней,
И ты соединишься с кем своей судьбою
И сутью нераздельна, кто с тобою одно,
Чей образ тебя больше не обманет,
Где ты есть Он, во множестве всего,
И он вполне тогда в тебе восстанет.
И впредь ты наречешься с тех времен
Праматерью всего людского рода;
Что ж делать было и послушная во всем
Так я и шла незримо им ведома,
Пока тебя я не узрела вдалеке,
В тени Платана, хоть сначала показался
Не столь приветливым ты мне,
Чем образ тот, что в глуби мне являлся;
Я отвернулась прочь, а ты мне; Ева,
Зачем бежишь, прошу тебя вернись!
Ведь костью ты и плотью моя Дева,
И я вдохнул в твое живое сердце жизнь!
Чтобы была со мною рядом в утешенье,
Ты часть души моей и я тебя ищу,
Другою половиной и уняв мое смятенье,
Меня ты взял за руку и теперь в Раю
С тобою рядом и вполне убеждена,
Насколько вместе мудрость с красотою,
Все превзойти способна общею стезею.

Так говорила Ева чьи смиренные глаза
Светились своевольным притяженьем,
Готовы уступить чтоб овладеть наверняка,
Склоняясь своей частью к сотворенью,
К всевышней воле неизменного Отца.
Под Золотом волос распущенных волной,
Его влекла округлой своей формой
На грудь спадая и послушной красотой,
Восторжен, как Юпитер пред Юноной,
Когда весной собою насыщает облака,
Что майские Цветы питают влагою живой
В объятьях сильных поцелуи ей даря;
И Сатана снедаем ревностной враждой,
Роптал в сторонке тихо бормоча.

О до чего ж противное виденье!
И как мучительно мне видеть как они,
Друг другу доставляя наслажденье,
В Эдеме счастье и блаженство обрели.
Когда как я отправлен в Адскую пучину,
Где в жажде нет мне утешенья и любви
И где в желаниях горю неудержимых,
Помимо прочих мук и горестной тоски,
Что выгрызают изнутри опустошением
И болью; так чтоб я не забывал,
Что в их устах начало всех свершений,
Где я обрел своё и там же потерял;
Но вроде как не все им там подвластно;
Познанья Древо, там и нужно их ловить;
К запрету роковому беспристрастным,
Влекомым будучи, едва ли можно быть.
Запретно Знание; блаженны кто не знает?
Сомнительно, не стоит и желать;
Смертельный грех и смертью угрожает,
Тогда зачем же Бог их должен ревновать,
Столь рьяно охраняя от познанья?
Так что ж в неведенье выходит благо все,
И счастье все их в рабском послушанье
С покорной верою и больше ничего?
О да, поистине, чудесным основаньем!
Залогом верным их крушенья, для чего,
Не нужно думать вовсе, ожиданье
Без пожеланий, все лишь только для него!
Пожалуй следует слегка их распалить,
И спящий Дух подвигнуть их к движенью;
И устремлением к мысли пробудить,
С желаньем знать отвергнув воспрещенья,
Того ревностью своею поглощен,
Он наложил на свои низшие создания,
Чтоб не возвысились в познании своем
И наравне с ним не узрели мирозданье.
В желанье знать они его сорвут,
И вмиг оставят все свои сомненья,
А что последует за этим сами все поймут,
Когда глаза раскроются для зренья.
Но прежде следует мне каждый уголок
Здесь изучить во всем Эдеме,
При этом, чтоб вниманье не привлек
Высоких Духов, тех что крутятся на Небе,
У Родников иль прохлаждаются в тени;
От них быть может больше я узнаю,
И не заметив между прочим, мне они
Взболтнут глядишь какую нибудь тайну;
Живите счастливо пока возможность есть,
Блаженной парой пожиная счастье,
Но я вернусь и наслажденья ваши здесь
Затем вы смените на беды и напасти.

Подумав так он отступил в пренебреженье
И с осторожной поступью искусного вора
Продолжил свое скрытное движенье
Через цветущие долины, горы и леса.
В то время как на самой дальней долготе,
Где Океан встречаются с Землей и Небесами
Уж Солнце укрывалось в темноте,
Против восточных Врат вечерними лучами,
Зеркальным отражением; то была Скала
Из Алебастра, что прозрачною грядою,
Свои нагромождением тает в облака;
Где меж стихий повиснув открывает взору
Необозримые Пространства, там где вход
Всего один открыт извилистой тропой,
С Земли извечной в вечный Небосвод,
И где вершины тают с каждою петлей;
А в остальном крутым, пологим склоном,
Где для руки какой бы цепкой, ей невмочь,
Не уцепиться. Гавриил преславным Сонмом,
Между столпов когда наступит Ночь,
Главою Стражи Райской ждал; невдалеке,
Юнцы соревнованиях опасных,
В уменье и искусстве состязались налегке;
Броня Небесная так близко, но напрасно,
Не дотянуться им до Копьев и Щитов,
Что блеском Злата и Алмазов их слепил;
И тут на солнечном луче внезапно Уриил,
Как метеор на небе осени блестящий
Явлением пространство осветил,
Когда эфир в огнях зарницами искрящий
От бури моряков спешит предупредить;
Так он примчавшись начал говорить.

О, Гавриил! по жребию блюститель,
Назначенный дозором в райские места,
Хранить от бед счастливую обитель,
Чтоб даже тени не проникло сюда зла;
Сегодня появился в моей Сфере
Какой то Дух ретивый с целью разузнать,
Дела Творца и Человека в главной мере,
Последний образ и подобие так сказать;
Ему дорогу объяснив вослед незримо я
Стал наблюдать движенья подмечая,
И на Горе что к северу, он высветил себя
И настоящий облик был далек его от Рая,
Страстями омрачен; и следуя за ним,
Он скрылся от меня под темной тенью;
Боюсь что Дух из Бездны вырвался один,
Средь брата нашего посеять здесь смятенье;
Его найти ты должен, ты здесь господин.

Архистратиг, глава небесной Стражи
Ответил; Уриил и впрямь, немудрено,
Из центра Солнца замечать все наши кражи
С обзором повсеместным Ока твоего;
Но здесь ошибся ты, чрез Райские Врата,
Минуя бдительных и зорких Ангелов моих
Не мог пройти, помимо тех кого всегда
Они здесь знают, пропуская с Неба вниз;
С полудня ни единого творенья;
Коль если не считать что некая Душа
Не умудрился перепрыгнуть загражденья,
Но ты же знаешь, Дух не терпит вещества.
И если захотел он прогуляться в том кругу,
В какой бы форме не скрывался,
С рассветными лучами я его найду,
Коль впрямь кто проскочил и потерялся.

Тем заручившись светоносный Уриил
Пустился на луче назад к своей заставе,
Где он обзор по нисходящей углубил,
Туда где Солнце в своей славе,
Вниз под Азоры закатилось с глаз долой;
Так быстро, только лишь взойдет,
Первичной нашей Сферы круг дневной,
И вот уж ускользает вновь за горизонт;   
Иль менее подвижная, беспечная Земля
Спешит к Востоку краткою дорогой,
Его там бросив к Солнцу следующего дня
И свет лучей последних отраженный,
У его Западного Трона в Злато и Пурпур,
Картиной красочной раскрасит Облака;
Закат уж в сумерках последних потонул,
Все вещи облачив в холодные цвета;
И воцарилась тишь, Пернатые и Звери,
Кто в гнездах, кто по норам, кто в траве,
Кто притаился растворившись в дебри
И только Соловей затерянный в листве,
Пел песнь под шелест и журчанье вод,
Сопровожденьем звучным мертвой тишине
И свет Сапфиров озарил весь Небосвод;
Сияньем Звезд, где самым ярким Геспер
Всех затмевая, впереди, пока Луна
Средь туч не просияла своим блеском,
Сорвав Серебряную Мантию с себя;
И сбросив в мрак Царицей Ночи уявилась
И от лучей ее пространство осветилось.

И Еве молвил Адам; О, моя жена,
Уж время Сна, отдохновеньем для сердец,
И нам наверно на покой уже пора,
Раз труд и отдых разграничил нам Творец.
Как День сменяет Ночь для всех людей,
Уж веки тяжелы от всех забот;
Для прочих Тварей нет занятия трудней,
Чем целый день слоняться без хлопот;
И меньше нас они нуждаются во сне;
Работа для ума и тела упражненьем,
Назначено для Человека в каждом дне,
Чтоб ладил со своим предназначеньем.   
И чтоб на всех путях достоин был Небес;
Животные во множестве все праздны,
И их деянья в целом не имеют вес,
Для нашего Отца во Славе первозданной.
А завтра с первою Зарей когда лучи,
Пролившись на Востоке будут нас будить,
Проснувшись вновь продолжим мы
Свой Райский Сад в порядок приводить;
В той стороне, Деревья и Аллеи,
Что нас заросшими ветвями изводили днем,
Где мало было рук и удобрений,
Унять их буйный рост и обрубить им все;
И тот неважный цвет и истечение Смолы,   
Все это выглядит дурным и не к чему;
От лишнего избавиться должны,
Ну а пока Природа призывает нас ко сну.

И Дева совершенной красоты в ответ;
Ты прав мой Бог и Управитель,
К тебе мне возражений не было и нет,
И будет так как хочет мой Родитель;
Так Вышний предписал, а он Закон,
С ним спорить и перечить я не смею;
Согласовать все что в намеренье моем,
Мое достоинство и знанье что имею.
В общении с тобою исчезают времена,
Где смены дня и ночи лишь круговорот,   
И все с тобою счастьем для меня;
Дыханье утра, радостный восход,
И птичек самых ранних щебетанье
И Солнца обновленного Восточные лучи,
Когда с землею первые касанья
Свет разливают пробуждая от ночи,
В росе искрящейся цветы и все деревья,
И щедрая земля в благоухании цветет,
И когда Солнце убывая в продвиженье   
Закатным лучами красит небосвод,
И мрак ночной с тревожным щебетаньем
Бессонной пташки, и блестящая Луна,
И эти Звезды в ослепительном сиянье —
Все, все с тобою счастьем для меня!
И не дыханье Утра с пеньем пташек
Ни Солнечный восход над этою землей,
Ни травы ни цветы что всех здесь краше,
И ни Деревья и Плоды с сияющей росой,
Ни свежесть от дождя и ни закат вечерний,
Ни ночь глухая и ни трели Соловья,
Ни ясная Луна, ни Звезды всей вселенной,
Значенья не имеют если рядом нет тебя.
Но для кого все Звезды освещают небосклон,
Когда глаза закрыты видят только сон?

На что наш общий Предок молвил; Ева,
Дочь совершенная незримого Отца
И плоть от плоти Человеческого древа,
Они должны все завершить свои дела,
И завтра к вечеру земную Сферу,
Ее все Страны и Народы облетят вокруг;
Их свет укажет всем назначенную меру,
Чтоб Тьма не ввергла в тягостный недуг.
Иль Ночь захватит все в свои владенья
И вступит вновь в древнейшие права,
Погубит жизнь, природу и творенья;
Все Звезды, что нам озаряют небеса,
Не просто светят, но теплом своих огней
В влияньях разноликих согревают
И будят к действию и уявляя суть вещей,
В своих пламенах нас питая закаляют.
На все что на Земле имеет стать
Распространяя свойства, чтоб в иные дни
Они готовые смогли бы воспринять,
Сильнейших Солнц, мощнейшие лучи.
И потому не зря под тенью темной ночи
Не замечают и не думают, как знать,   
Однако Звезды не одни лишь люди,
Хваля Всевышнего способны наблюдать.
Гуляют по Земле бесчисленные Сонмы
Незримых Духов и когда пробуждены,
Для наших интересов плодотворны,
И когда спим мы, в сон погружены;
И все дела Его хвалою беспрестанной
Готовы день и ночь они превозносить;
Как часто в этих землях первозданных   
Дубравы и Холмы спешат нам доносить,
Их эхо сквозь эфир небесных голосов,
По середине, без начало и конца,
Бессвязных, одиночных, в путанице слов,
Иль дружным хором воспевающих Творца;
Порой в отрядах охраняя свой удел,
Иль в одиночку свой придел не преступая,
Или в небесных звуках дальних сфер,
В гармонии чисел все объединяя;   
Кошмаром гимны их ночным врагам,
Все наши мысли возвышая к Небесам.

Так, разговаривая, шли рука к руке они,
В счастливое жилище; в те места,
Что выбрал Высочайший лишь для них,
Когда устраивал все вещи для житья,
Все для удобства, им в употребленье;
Покровом плотным шалаша над головой,
Служили лавр и мирт, сплетаясь выше
С густой и ароматною листвой;
По сторонам Акант с душистыми кустами
Ползли вдоль стен; прекрасные цветы —
Жасмин и Розы и Ирис между ветвями
Мозаикой вплетаясь редкой красоты;
А на земле Фиалки, Гиацинты и Шафран
Ковром роскошным устлан под ногами,
Подобно самоцветам и восточным жемчугам,
Чей яркий цвет в миру еще не знали.
Другие, будь то Птица или Зверь,
Ни Насекомое, ни Червь и думать не могли,
Приблизиться к их дому, хоть и дверь
Никто не запирал в покои что внутри,
Где кроме них попасть не мог никто,
Ни сладких Нимф ни Фавнов и ни Пана;
Здесь Ева в отдалении от всего
Впервые устилала ложе для Адама,
Среди трав душистых и цветов,
Пока небесный хор пел Гименея гимн,
О дне когда был сорванным покров
И добрый Ангел появился перед Ним,
Ее представив в обнаженной красоте,
Прекраснее Пандоры; что некогда была
Одарена Богами в совершенной полноте
И что Япета Сына в мужи забрала,
Гермесом принесенным ей и род людской,
В ловушке оказался ею увлеченный,
Прельстившись ее дивной красотой;
И лучше б ларчик не был пробужденный;
И выместила все, коль если и не он,
Тот кто украл у Зевса истинный Огонь.

И вот они пришли в сокрытую обитель
И славили молитвою превышнего Отца;
О, ты кто этого Творец и Охранитель,
Кто создал Воздух, Небо, Землю и Моря,   
И сферу Лунную и своды ярких Звезд,
И Ночи тьму и радость Дня свет белый,
И кто назначил выстроить здесь мост,
Сомкнув все разобщенные пределы,
Что мы и завершили с помощью Небес
И обоюдною любовью эту благодать,
Тобою увенчали сбросив мрак завес,
И нет той Силы что смогла б тебя объять,
Но требует заботы изобилие твое,
Сухие ветви обрезать и собирать плоды;
Ты обещал что преумножиться добро,
И что от нас уявишь Расу для Земли,
Что безграничное величие твоих слов
Превознесет во славе и во время бденья
Иль как сейчас, от всех дневных трудов
Теперь мы Ночи ищем дар отдохновенья.

С таким прямым, нехитрым обращеньем,   
Без церемоний откровенно и легко,
Но в искреннем и чистом преклоненье,
То что Всевышний ценит более всего,
В сокрытые покои молча внутрь вошли;
Одежды что носить приходиться нам днями,
Снимать им было нечего и возлегли,
Друг другу вглядываясь ясными глазами.   
И нужно полагать что ни Адам ни Ева
Не избегали таинства супружеской любви;
Что б там не представляли лицемеры,
О месте где невинность высшей чистоты,
Клеймя нечистым грубую природу,
Чьи качества лишь просто от Земли,
И где Творец назначил выбор и свободу,
Определенный каждому заранее, увы.
Плодитесь, размножайтесь, то от Бога,
А тот кто воздержался тот наш Враг?
Хотя Любовь во браке, темная природа,
И там порой мешает с похотью услад.
Но ведь в Раю мы все едины и равны,
И только у людей есть вожделенье;
И все же только лишь в супружеской любви
Уберегаются от худшего растленья,
Чтобы с животными не встать в ряду,
И часом не пренебрегать разумной жизнью,
Не посягая лишний раз на чистоту,
Ведь не укрыться никому от укоризны;
От разоренья сберегая ценности родства -
Соотношенья Брата, Сына и Отца.

Воистину, помыслить я не смею,
Тем более написать иль обвинить в грехах,
Я знаю это, а не просто только верю,
Что как и всех тебя достойны Небеса,
Там где источник вечного блаженства,
В чьем русле нету грубости Земли,
Там где берут начало совершенства,
Где пребывают все Святые и Отцы.
Здесь точит Купидон златые стрелы
И своей Лампы возжигает негасимые огни,
Крылами сотрясая дальние приделы,
В веселье этом коротая свои дни.
Не среди купленных улыбок куртизанок,
Безрадостных, без чувства, без любви,
В бреду случайных альковных обманок;
Ни маскарады, ни разгульные балы,
Ни Серенады что голодный воздыхатель
Поет любви с пренебрежением в ответ.
И право, кто же тот доброжелатель,
Их в образ заключив смешал с тенями свет,
Где Ева и Адам лежали обнимаясь,
Под трели Соловьев что усыпляя пели им,
Где в цвете небывалом Розы устилались
Спадая к их конечностям нагим.
Священная чета спи дальше в этой песне,
Ведь не к чему счастливейшей душе
За счастьем гнаться в райском поднебесье,
И все что можно знать вы знаете уже.

Уж Ночь под своим сводом сокрыла день,
Измерив все пространные владенья,
Упрятав все и лишь горы подлунной тень,
На темном горизонте в бликах отраженья,
Вершиной устремлялась в небосвод,
Где в час назначенный нисходят Херувимы,
Во всеоружии сквозь тайный переход,
И Вот уж вышли на Дозор и обозримы;
И славный Гавриил средь них явился,
И так к сильнейшему собрату обратился.

Часть войска, Узиил, и к Южным берегам,
Пусть там стоят и не спускают свои взоры,
А я на Север, с остальными, пополам,
На Западе сомкнемся, окружая все обзоры.
Пусть как пламена будут, частью на копье,
Готовые пронзить все дальние приделы;
Так в круговую будем видеть мы везде,
И слишком хитрых, ну и слишком смелых.
Затем двух Ангелов, что рядом он призвал
И вкратце объясняя указание им дал;

Итуриил, Зифон, а вы на скорости крыла
Весь райский Сад повсюду облетите;
Проверьте все, не пропустив ни уголка,
Но главное внимательно смотрите,
За Шалашом где спит прекрасная Чета,
И не тревожиться что с ними может быт;
Тот кто на Солнце видел беглеца,
Из Бездны (кто б подумал, да и где?)
Должно быть перепрыгнул загражденья,
По поручению, без всякого сомненья;
Хватайте сразу лишь узрите и ко мне.

Сказав, он свой блестящий строй,
Повел, превосходя сияние Луны;
Другие прямо в сокровенный тот покой,
Выискивать того кого им велено найти;
И там узрели прямо возле Евы,
Под видом Лягушонка облик Сатаны;
Нашептывал он в ухо спящей Девы,
Желая вызвать в ней иллюзии и сны,
Искусством Адским Миражи изобретая,
И призрачных Фантомов майю и обман,
Иль дух животный пробуждая,
Отравой мысли напуская ей туман,
Что от крови чистейшим дуновеньем,
Подобием истокам чистых горних Рек,
Смешавшись все мутнее истеченьем,
С землей рассудочных желаний и надежд,
И гордостью напрасных устремлений.
Итуриил слегка толкнул его копьем;
Не может ложь терпеть прикосновений,
Что Звездным закаленное огнем,
К исконной сути неизменно возвращаясь,
К основе первой иль в подобие свое;
Так Враг стряхнул обличье удивляясь,
Что столь внезапно обнаружили его,
В подвижной форме той. Как если бы Искра
Для груды пороха, что сложена запасом,
На случай Войн, где одного зерна
Хватает чтобы вспыхнул воздух разом;
Так Он в мгновение вернулся в облик свой;
От изумленья Ангелы попятились назад,
Узрев Царя бездонной Бездны пред собой,
Но тут опомнившись отбросили свой страх;
Поближе подступив они предстали,
И обратившись к нему так они сказали;

Кто ты из тех мятежных, адских духов
Так осмелел чтобы нарушить здесь покой,   
И что тем спящим ты нашептывал на ухо,
Здесь скрытым под личиною чужой?

Так что же вы уже не узнаете никого?
С презрением в ответ промолвил Сатана,
А ведь когда-то я недостижимо высоко,
Был вознесен от вас в былые времена,
Куда попасть вы даже не мечтали;
Не может знать меня из вашего числа
Лишь меньший разве; или если вы узнали
Зачем же нужно спрашивать тогда
И даже начинать напрасный этот треп?

В ответ с презреньем на призренье.
Уже ль и впрямь теперь ты возомнил,   
Что ты восставший Дух остался прежним;
Забудь, коль если Бездну преступил.
Где все Небесное сияние и святость,
Огнем подземным уж давно ты запятнал;
Твой блеск угас, померкла яркость,
Что ты на Небесах высоких своих знал.
И павшим встал на путь других ты вех,
И Славы ты лишился, твой просчет;
Таким же мрачным стал ты как твой грех;
Теперь пойдешь ты с нами дать отчет,
К тому кто нас отправил за тобою,
Чтоб этих спящих не будил своей бедою.

Сурово речь звучала в каждом слове;
Был безупречен Херувим тот в юной красоте,
Пронзить огнем небесным наготове,
Во всем казалось был на высоте;
Сконфужен Враг, пред ними ощущая
Насколько добродетель дьявольски строга
И сколь неоспоримо силу воплощая,
В небесной форме беспримерно хороша,
И на нее взирая проклинал лишенье;
Но в главной мере от тоски он изнывал,
Что столь померкло прежнее свеченье
И прежний Дух никто не признавал.      
Хоть и как прежде был неустрашим;
Коль спорить, он сказал, то только с лучшим;
Кто вас послал не ровня мне, поверь,
Иль со всеми сразу, пусть я худшим;
Чем больше славы меньше мне потерь.
Зифон ему; да это все твой страх,
А значит наименьший сможет одолеть;
Тот слаб, кто злобен и лукав,
Хоть и пришлось от бездны почернеть.

Враг яростью охвачен не ответил ничего,
Но словно дикий конь последовал в молчанье,
Грызя узду стальную, что в руках его,
Найдя что все напрасны пререкания.
Священный блеск небесного явленья
Внушал почтение и сердце он смягчил,
Лишь Небо вызывало в нем смятение;
И вот уж Запад свет лучей закатных уявил,
Где полукругом, Ангельский Дозор,
Сомкнулся в общий строй приказы ожидая,
И Гавриил свой устремляя взор,
Прервал молчание громко обращаясь.

Я слышу эту поступь быстрых ног,
Что к нам спешат, их издали приметил;
Итуриил, Зифон, сквозь тень, через порог
Уж перешли и с ними вместе третий,   
Из стен тех Царских за которыми следим,
Кто в славе уж померк своей исконной;
И судя по манерам яростным и злым,
Владыка Ада это собственной персоны;
Что либо вряд ли он уступит без борьбы,
Я вижу взор тот, будьте вы тверды.

Едва закончил, как те двое подошли
И ему кратко доложили что произошло;
Кто с ними вместе был и где его нашли,
Что там он делал с ними и обличие его.

Взглянув в глаза Врагу промолвил Гавриил;
Скажи зачем ты допустимые приделы,
Все что предписано законом преступил,
И потревожил всех кому и нету дела,
Тот кто границ не нарушал как это делал ты,
Но кто имеет все права и основания,
Тебя спросить что ты в обитель красоты,
Так вторгся всех здесь притесняя;
И ото сна движеньями своими пробудил,
Всех тех кто даже тьмы и не касался,
Тех кого Вышний для блаженства поместил,      
При этом под чужой личиной показался.

На это Сатана ему с презреньем;
На Небе ты причислен к мудрым Гавриил,
В том не держал я даже и сомненья,
Но ты теперь своим вопросом удивил.
Скажи мне кто страданиям своим рад?
И кто не ищет выход с адской Бездны,
И пусть и даже будет невпопад,
На стороне ему чужой и безызвестной?
Ты сам бежал бы это вне сомненья,
Куда глаза глядят в далекие края,
Чтобы боль забыть и все лишенья,
Где б жизнь могла облегчиться твоя:
И где бы смог найти ты утешенье,
Что здесь вообще то и выискивал себе;
Тебе то что, ты все здесь наслажденья,
Берешь сколь хочешь и не думаешь о зле.
Иль его б Воля возразить теперь могла,
Что ограничивает нас движенья лишив?
Тогда пусть крепче запирает он Врата,
Если не хочет выпускать во мраке заточив.
Довольно, ты спросил и я ответил.
Все остальное правда что сказали тебе те;
Там именно я Стражей твоих встретил,
Но ведь не значит что я думал о вреде.

Так он глумился перед ним в пренебреженье.
Ему с насмешкою Архангел возразил;
Сколь Небо лишено разумного сужденья,
С тех пор как Сатана в Гиену угодил,
В падении низвержен безрассудном!   
И вот, сбежав из Ада он вернулся к нам
И сомневается в суждении премудром,
Что можно нас считать умнее чем он сам.
А ведь мы лишь спросили что за наглость,
Приделы Бездны, что назначили не мы,
Толкнула преступить, коль не случайность
Так притеснять обитель Красоты.
Ну, ну, в таком же роде, дерзко рассуждая,
Ты можешь дальше все иллюзии питать,
Самонадеянный полет свой устремляя,
Своей же злобой ты низвержен будешь вспять,
Сменив седьмые Небеса на Преисподню,
Где мудрость эту будут бичевать,
Чтоб знал ты впредь что никакою болью,
Не вправе ты покой здесь возмущать,
Гнев безграничный пробуждая к злобе дня.
Однако, почему ты здесь один?
Так что ж не вырвался никто кроме тебя
Иль менее вынослив славный господин?
Бесстрашный Вождь, удравший первым;
Коль остальным ты показал бы как бежал,
Тогда б один ты не был, вне сомненья,
И кто нибудь тебя б сопровождал.

На что Противник сдвинув свои брови,
С неодобреньем произнес в ответ;
О, оскорбитель, мне не меньше боли
Пришлось терпеть, и я не прятался от бед.
Ты знаешь что в свирепой схватке той,
Держался стойко пока в помощь Небеса,
К тебе не подоспело молниеносною стрелой,
И смог копьем ты дотянуться до меня.
Но все слова как прежде, невпопад;
Из промахов твоих иль испытаний,
В тебе воистину, познаний целый клад;
Начальник если соответствует призванью,
Всем воинством не станет рисковать,
Пока он лично не проверит все пути;
И вот и я им запретил сопровождать
И новый Мир пошел выискивать один,
Друзьям оставив Бездну безутешную свою;
Теперь там грезят все о лучшем Доме;
Без умолку едет молва о нем в Аду
И я для сокрушенных Сил своих на воле,
Найти приют намерен, На Земле иль в Небесах;
Хотя чтоб овладеть пространством новым
Приходится кривляться и плясать,
Пред Сонмом твоим бравым и веселым;
Гораздо проще было б Богу послужить,
На Небе гимны петь ему у Трона,
Чем бреши на заборах Райских сторожить,
От всякого слепого и несведущего Вора.

И Сатана начальник Ангельского Сонма
В ответ; зачем же так слова опровергать;
Сначала говоришь, что было больно,
Потом сказал пошел ты почву пробивать,
Как поступают честные Вожди.
Да лжешь ты, и что прибавишь ты еще?
Что именем Священным как в былые дни,
Гордиться ты не можешь и запятнано оно?
И кем, позволь, кому ты верен был?
Дражайшей шайке Ангелов упавших?
К Главе Священной тело ты пришил
Из Легиона своих Демонов восставших!
Не уж то Бездна приучила к послушанью,
И принуждая ты их выстроил в ряды,
Высокой Власти отказав в признанье,
Которой без остатка подчиняемся все мы!?
О лицемер, что мнит Отцом свободы;
Воистину тебя никто не превзошел
В лакействе поклоняясь в ноги,
Превышнему ты всех нас обошел,
Сместить надеясь, чтобы править самому!
Однако знай, все козни бесполезны;
Лети откуда прилетел иль так тебя запру,
В на самом дне бездонной Бездны;
Там на века я запечатаю, чтобы не смел
Смеется сколь легко Врата ты Ада одолел.

Так говорил ему он, но Противник гордый,
Угрозам не внимая произнес ему в ответ;

Зачем невольнику толкуешь о цепях;
Надменный Херувим, связал и угрожаешь?
Но знай,  увидишь ты в своих Врагах
Такой отпор, что и врагу не пожелаешь!
Моей рукой царящей, хоть Небесного Царя,
Разносишь весть ты во все Страны,
По небу Колесницу Царскую влача,
С твоими Ангелами, Звездными путями.

Пока он говорил, Небесный Эскадрон   
Багровым пламенем покрылся, обступая,
И копья на него со всех сторон,   
Подобно как луга Цереры к жатве созревают,
И гнутся от Ветров колосья до Земли;   
Оглядывает Пахарь взглядом осторожным,   
В сомнениях, что налитые снопы
И обмолот в итоге не был бы порожним.
Напротив Сатана прижат со всех сторон,
Один все силы собирая перед ними,
Как Тенериф иль Атлас распрямился он,
Во весь свой рост стоял несокрушимый;
Внушая ужас оперением крыла,
Небес касаясь высотой и мог там уявиться;
Сжимая Щит с Копьем заточенным в руках;
Теперь уже могло и страшное случится;
Не только Рай в смятенье потрясен,
Но и похоже Звездный Свод уже шатался,
Все Элементы в построении ином,
Где каждый атом потревоженный метался,
Там сталкиваясь в яростной борьбе;
И если б Вышний тот кто всюду и везде
Один и тот же, распрю ту предотвратить,
Весы Златые не подвесил бы на Небе,
Где все он вещи первозданные сравнить
И взвесить мог меж Скорпионом и Астреей;
И в колебанье стрелки Глобус наш Земной
Привел он равновесие в Эфире,
Все что подвешено меж миром и войной,
Привел в порядок в том и в этом Мире;
На Чаше каждой тех Весов давила Сила,
Одна к Разлуке, а другая же к Борьбе;
Последняя подпрыгнув стрелку подхватила;
Заметив это Гавриил промолвил Сатане.   

Да, я силу твою знаю, как и ты мою,
Они не наши но дарованы нам свыше;
Какая глупость хвастать то что ты и я могу,
Ведь нам не прыгнуть выше крыши,
Чем позволяют нам обоим наши Небеса,
Хоть и вдвойне теперь втоптать могу;
Гляди, Знамением Небесным на Весах,
Ты взвешен и прочти свою судьбу,
Что показали нам кто легок и кто слаб,
Когда противишься ты в яростной борьбе;
И устремив наверх свой взор увидел Враг,
Шкалу весов своих в небесной вышине;
Но тут же что то бормоча он отступил,
И тени ночи все с собою прихватил.


Конец четвертой книги.



***
 
 
 
 


Потерянный рай. Книга 5. Джон Мильтон.

Содержание:

С первыми лучами солнца Ева, едва пробудившись, рассказывают Адаму свой тревожный сон, содержание которого его озадачивает. Не смотря на это, он ее утешает и затем они приступают к своим повседневным делам. Их утренняя молитва у Входа Шалаша. Бог, в помощь провинившемуся Человеку, посылает Архангела Рафаила, наставить и напомнить о его послушании; то что свободу воли отменить никто не в силах, что Враг не дремлет и всегда находится рядом, а также все, что Адам должен знать, из чего он сможет извлечь пользу во избежание непредвиденных проблем. Затем Рафаил спускается в Рай; описание его внешности. Сидя у входа Хижины, Адам заметив издалека его появление, встречает его и ведет внутрь, где Ева всех угощает самыми отборными райскими плодами. Их беседа за Столом, где Рафаил доводит до них Послание Всевышнего, напоминая Адаму о его состоянии и постоянной близости Врага и в ответ на его вопрос, объясняет, кто Он есть, почему стал таковым с самого начала его восстания на Небесах и как затем увел свои легионы на Север, всех там подстрекая к всеобщему мятежу, где ему удалось убедить всех кроме Серафима Абдиила. Последний, вступив в спор, пытался его отговорить, но потерпев неудачу покинул их.


Уж розовое Небо к новой утренней Заре,
Спешило Солнце сбросить тьмы покров,
Разлившись первыми лучами по Земле,
Усеяв искрами восточных Жемчугов.
Адам проснувшись оттряхнул остатки сна,
Что легче воздуха; его все сновиденья
Питались возле самого чистейшего ключа,
Там где иллюзий невесомых испаренья,
В потоках ручейков к Авроре северной бегут
Переливаясь в ней причудливым узором;
И птички утренние песнь свою поют,
На каждой ветке сидя дружным хором.
И удивившись то что Ева все еще спала,
Средь спутанных волос, румяные ланиты,
Похоже сильно потревожена от сна,
Сойти желая с тягостной орбиты.
Склонившись чтоб узреть ее красу
Глядел Адам на Деву сердцем обнимая;
Та что казалось спит иль может наяву,
Вид странным был ее и облик созерцая,
Руки коснувшись он слова ей проронил,
Своим дыханьем мягким еле уловимо;
Так Флору обдувает ласковый Зефир,
Нашептывая тихо то что будет и что было.
Проснись душа моя, красавица пора,
Мой дар и счастье и предназначенье!
Зовет к полям цветущим новая Заря,
Или не увидим как цветут наши растенья;
Как веет среди рощь цитроновых лимон
Иль сочится Мирра каплями стекая,
Или тростник душистый, зри теперь кругом,
Природа в красках Землю украшает
И пчелы весело летят сбирать нектар,
Что здесь цветы подносят в сладкий дар.

Открыв глаза свои, встревожена от сна,
Она увидела Адама и от страха обняла.

О Ты, единственный в ком мысль моя
Нашла успокоенье увенчав меня собой;
Твой совершенный образ и твои глаза   
Как счастлива узреть я с этой Зарей.
Покуда ночи никогда еще до этого такой
Не знала я и то что мне явилось,
Коль это сон он был совсем другой
И что хотелось мне об этом и не снилось;
Ни наш вчерашний труд, ни планов, ни Тебя,
О чем молились в час отдохновенья,
Ни наших замыслов сегодняшнего дня,
Но лишь тревоги, смуты и сомнения
О коих и не думала я прежде никогда;
Казалось кто то звал шепча на ухо, Ева,
Ты долго спишь, мы близимся к Заре,
Проснись же нам пора уже за дело;
Я думала что ты нашептываешь мне.
Теперь настала плодотворная пора,   
В тиши прохлады безмятежной, не считая
Певучих трелей молодого соловья,
Что звуки льет во все пределы Рая;
И полная Луна отчетливо нам светит,
Прогнав все тени с обликов вещей,
Являет истинную суть коль кто приметит
И Небо пробудилось в блеске всех очей.   
И кем здесь любоваться если не тобой;
В тебе природа заключила все желанья
И вещи все, и радость с красотой,
Все что в тебе имеют очертанье.
Проснулась я по зову твоему но не нашла
Возле себя и за тобою устремилась;
И как мне показалось шла одна,
Пока у Дерева Познанья я не очутилась;
В тени ветвей его, оно казалось
Настолько чудным ярче всяких снов,
Чем днем когда рука к нему касалось,
И чувство словно я тонула среди слов;
И с изумлением узрела, кто-то рядом
Стаял у Древа и казалось окрылен,
Один с Небес с той Ангельской пледы,
В Раю мы часто видим этот Сонм;
Амброзией сочились вьющиеся кудри;
Смотрел на Древо то он также как и я;
Чудесное растение, а эти фрукты,
В обилии и ветви обломаются зазря,
Коль нету никого вкусить их сладость,
И кто облегчит их от тяжести такой;
Не ест никто, какая жалость,
Отведать то что может взять любой!
С каких же пор гнушаются Познаньем?
Иль это зависть воспрещает их вкушать?
Не позволяя тем кто может и желает,
И мне нельзя тогда кому здесь знать?
Зачем оно растет и право, странно?
Сказав, он тут же плод сорвал себе,
И надкусил; в глазах моих туманно,
Похолодела я и страшно стало мне,
От смелых слов и дерзкого поступка;
А он так рад, сказав, о что за фрукт,
Ты для Богов, недосягаем для рассудка,
И слаще во сто крат когда тебя сорвут!
Вот почему ты значишься запретным,
Покуда предназначен для Богов,
И из людского существа ты неприметно,
Способен Бога сотворить без лишних слов;
И почему бы не возвысить Человека,
Ведь благо коль коснется он Творца;
Тем благородней Ум и больше Света;
Прославит больше он такой хвалой Творца.
И Ева тут кого здесь нет красивей,
Небесное созданье,так отведай же его;
Ты счастлива но станешь ты счастливей,
Ты большего достойна среди этого всего.
Попробуешь и впредь в ряду с Богами
Богиней станешь от Земли свободна всей,
И до седьмых Небес в Эфире с нами,
Ты воспаришь заслугою своей,
И там узришь воочию жизнь Богов,
И так же жить начнешь. Лишь это он сказал,
Ко мне он подошел без лишних слов
И протянул мне плод что он сорвал;
И так тот запах аппетит мне распалил,
Что я была не в силах отказать,
И воспарила к облакам я вместе с ним,
Где словно ладони могла землю наблюдать
В ее бескрайней перспективе;
И так полет высокий тот меня зачаровал,
На недоступной высоте где в этом мире
Я зрела все но тут внезапно он пропал,
И я сорвавшись вниз ушла в забытие;
Я счастлива в руках твоих проснуться,
И знать что это сон и больше ничего,
Адам ее услышав молвил Еве грустно.

О Ева, лучшее подобие мое и отраженье,
Обеспокоен я тревожным твоим сном,
Покуда и меня твои все сновиденья,
Тревожат раз равны мы перед злом;
Видения эти все мне явно не по нраву,
И опасаюсь я дурной природы все они;
Откуда зло взялось здесь, право?
Покуда чистой создана и все твои огни,
Что ни на есть возвышенной природы.
Однако сердце в себе может укрывать
И меньшие дары и вплоть до крайней злобы,
Которые при этом жаждут управлять.
И в каждом среди них свое воображение,
Являют образы всех видимых вещей;
Пять чувств на службе к представленью,
Воздушных форм в многообразие миражей;
Все что угодно там; отнять или прибавить
Не трудно, под себя все подминать;
Порядок он и есть что хочет править,
И все на свете в рамки загонять;
Затем разбить и снова склеить к усмотренью,
Употребив по новой наши Да и наши Нет,
Тем вызвав к жизни знание и мнение,
И к построеньям иным отправить наш ответ.
Затем от взоров в тайном месте все укрыть,
Пока Природа отдыхает и в отсутствии его,
Фантазию или прихоть претворить,
И в подражанье все подделать под него.
Пока в отлучке он сокрытым пребывает,
Но форму оживить способна лишь его глава,
Творенья наугад всегда не совпадают;
Мечты нередко уявляют грубые дела.
Спадают с веток листья осенью глубокой,
Так и слова уйдут в небытие,
Что с прошлым, и с недавним и с далеким,
Вразрез и вопреки стяжая себе все.   
Сдается Ева мне твой сон напоминает
Последний разговор наш перед сном,
Но в в странном дополнении являет,
Но не грусти, идет своим чередом.
В конце концов ведь ни сомнения ни зла,
Ни Бог ни Человек не в силах избежать;
Оно покинет не оставив и следа,
Не утвержденным и не в силах больше лгать.
И все ж дает надежду мне твой сон,
Ведь он не в силах повлиять на разум твой   
И пробудившись не позволишь чтобы он,
Здесь своевольно управлял теперь тобой.
Не унывай, не омрачай глаза уныньем,
Они хотят смеяться в безмятежной красоте;
Лучами новыми сияет Солнце миру,
И ты не поддавайся прежней темноте.
Теперь пора, нас ждут другие начинанья,   
Средь рек, полей цветущих и лесов;
Оно везде, ты чувствуешь дыхание,
Что припасла нам ночь во время твоих снов.

Так молвил Он жене прекрасной, утешая,
Лишь две слезы с взволнованных очей,
И волосами утерла; Другие две стекая
С хрустальных глаз ее но ближе уже к ней,
Смахнул он поцелуем знаки сожаленья,
Тем выражая к ее трепету почтенье.

И так рассеяв пелену и с своих очей,   
Они поторопились на цветущие Поля.
Но прежде выйдя из под хижины своей,
Где уже Солнце светом первого луча,
Взошло на горизонте разливаясь в океане;
Восток пространный всюду озарив,
Окинули просторы восхищенными глазами
И вознесли молитву головы склонив,
Что с каждою Зарею подлежало им воздать;
Что с каждым днем звучала в слоге новом,   
Но всякий раз почтенье передать
Способны, и неважно каким словом;
Покуда ни в хвале и ни восторге их сердец
И вовсе не нуждался их Творец.

Они звучали складно в песнях и стихах,
И непосредственны их были изреченья,
Звучнее Арфы или Лютни в сладких снах;
Таким их того Утра было восхваленье.

Твои творенья да славятся вовеки,
Отец наш в ком источник блага и добра,
Творец всего что есть на свете,
Основа мирозданья и центрального Огня;
Сколь все в невыразимо и прекрасно;
Неизреченно дивен твой Престол,
Что над седьмыми небесами светит ясно,
Всегда над нами неизменно вознесен!
Среди творений низших что твои лишь тени,
Для нас незримым или видимым едва,
Превыше мысли, чудных проведений,
И превосходной власти изъявляешь ты себя!
Так расскажите вы кому что днем что ночью,
Вы Света славные Сыны на службе у него,
Поведаете лучше раз вы видите воочью,
Где хором Ангельским вы славите его,
У Трона в Гимнах, с радостью великой;
Вы те, кто все на Небе и Земле,
Объединили в его славе многоликой —
Он первый и последний, в середине, он везде!
Ярчайшая из Звезд та что последняя пылает,
На сходе Ночи, коль не вестница Зари,
То непременно Дня что Утро увенчает,
Чтобы в ее превышней Сфере мы могли,
Его восславить в час рассвета.
Ты, Солнце, в ком Душа и Око всех Миров,
Признай Творца в природе его Света,
В превосходящей славе его Слов,
В извечном направлении, и на Заре,
В своем Зените и когда ты исчезаешь;
И ты Луна что на восточной стороне,
Теперь встречаешь Солнце и сбегаешь,
Прикованная Звездам и к Земле;
И вы пять пляшущих огней на темном небе,
Что в звуках кружат танцы тайные свои,
И вторя похвале вытягивают жребий,
Свет извлекая из кромешной этой Тьмы.   
И ты, Эфир, и элементы и стихии,
Что кружатся во чреве Девы четвером,
В Круговороте уявляясь в этом Мире,
В многообразии бесконечных своих форм,
Те что питают вещи сочетаясь;
Пусть в этих сменах без начала и конца,
В явлениях непрестанно изменяясь,
Они восславят Вышнего Творца.   
И Ты дыхание что туманной полумглою
Восходит от Горы скрывая пеленой;
Иль что изменчиво, текучею водою,
Бежит и льется непрерывно с глаз долой,
Пока не перекрасит в Злато тебя Солнце
И не возвысит в честь Создателя Миров,
Среди Небес бесцветных где пробьется,
Иль даже пусть среди налитых облаков,
Где жаждущую землю влагою живою,
Там напитает, пусть, какой бы никакой
В паденье, восхожденье, или что иное,
Ему воздастся этим новой похвалой.
И вы ветра что всюду устремляясь,
Несете весть нам именем его;
И вы растенья и деревья что склоняясь,
Поклоном кажите почтение свое.
И вы все горнии ручьи в журчанье звучным,
Что песнь льете звонкою о нем;
Пусть всё, живые души эти звуки,
Для всех объединятся в голосе одном;
И если и безмолвен мы не на чужбине,
Глядите, на Закате или может на Заре,
Истоком вышним, на Горе или Равнине,
Сменяя тени, он повсюду и везде,
Являет Славу и величие с песнью моей.

Приветствую тебя Владыка кто незримым,
В ком вещи все, и в полноте своей,
В многообразии своих форм непостижим,
Один являешься Во множестве огней!
Готовый все отдать, коль мы способны,
Усвоить благо;  даже если эта Ночь,
Тьму припасла грозя нам силой злобной,
Так пусть твой Свет прогонит ее прочь.

Такой простой молитвой Утро возвестили,
Что мысль укрепив вернула им покой,
Затем в саду к заботам приступили,   
Среди цветов покрытых утренней росой.
Деревья уже всюду ветви распустили,   
Не хватит рук обрезать все в чем нет плода,
Что в предыдущем дне их изводили;
Чтоб с Вязом сочеталась виноградная Лоза,
Они ее с приданным гроздьев налитых,
Направили, чтоб ветки голые свои,
Украсить бы смогла спиралями обвив,
И чтоб смогла вдвойне с ним расцвести.
Тут Царь Небес узрев усилия их нашел,
И сжалившись над ними кликнул Рафаэлю,
Что к Товию когда то снизошел,
Свести семижды обрученную с ним Деву.

Ты слышал, Он сказал, что Сатана,
Сбежал из Бездны и в пределах Рая,
Тревожил ночью этих двух во время сна,
И плел интриги разорить желая?
Ступай же до Адама и поговори,
Как с другом пока он с дневного Жара
От дел передохнуть укроется в тени;
И объясни что жизнь даровала,   
Из состояний всех счастливейший удел;
Что Воля в нем свободною дана,   
И чтобы это он вполне уразумел,
Скажи свобода, переменчива она;
И упреди чтобы не встал на ложный путь,
Чтоб опасался в мыслях и свершеньях;   
Опасность может с ног его столкнуть,
Что Враг повсюду ждет его паденья.
Что и теперь интриги он плетет,
Против всех тех кто в состоянии блаженства;
Насилие не нужно вовсе он их ждет,
Посредством хитрости, покуда совершенства
Их обделен он; это все скажи,
Пусть будут наперед он к этому готов,
Чтобы случайно не попался в сети лжи,
Неупрежденным и застигнутым врасплох.

В таких словах Отец изрек решенье,
Исполнив этим вечный свой Закон;
И Вестник получив распоряженье,
Без промедленья взмыл покинув Сонм;
Где средь пламен стоял укрывшись
Крылами яркими; блистательным огнем
В средине тех небес он отделившись,
В пространство устремился; с двух сторон,
Все расступились путь освободив,
Чтобы пробрался он дорогою кратчайшей,
До Звездных Врат что на петлях златых,
Открылись как задумал Высочайший.   
Там где обзор неограничен, ни пятна,
Хоть и не много видел; Глобус наш земной,
Смог отличить, пусть и Земля,
С возделанными Кедрами над каждою Горой,
Была не ярче остальных; так Галилей
Сквозь линзу Небо силился прочесть,
Воображая Области и Страны на Луне,
И хоть и не уверен, знал они там есть.
Или как штурман корабля среди Киклад
Зрит Самос или Делос в очертании паров;
Все ниже и быстрей он на крылах,
В Эфирном Небе меж бесчисленных Миров.
Уже подхваченный полярными ветрами,
И воздух рассекая яростным крылом,
Между парящими небесными Орлами
Неистребимым Фениксом казался он,
Что в Солнца храм, в Египетские Фивы,
Летит закончить свой ушедший год,
Чтобы вновь воспрянув с большей силой
Увидеть новый солнечный Восход.
И вот уж на вершине он восточной Рая,
Явлением Пространство озарив,
Он обернулся Серафимом расправляя
Шесть крыл блистательных своих.
Два с плеч спадая царским украшеньем,
Блестящей мантией окутывали грудь;
Другая пара Звездным облаченьем,
Что расположены по центру и вокруг,
Небесными цветами ярко изливались,
Златистым оперением сияла посреди;
А два последние свободно развивались
В цветах невыразимых позади.
Как Майи Сын, шикарным опереньем,
Он там стоял потряхивая им,
И наполнял душистым истеченьем,
Вокруг пространство уявлением живым.
Все Ангелы немедленно признали,
Согласно с званием отдавая ему честь
Они высокого посланника встречали,
Покуда знали что несет с собою весть;
Прошел он мимо их сияющих Шатров,
И вышел к полю их оглядывая Царство,
Где Кассия и Бальзам среди цветов,
Благоуханьем наполняли все пространство;
Где дикая природа с сладостью смешалась,
И в буйстве первозданной красоты,
Господством превосходным забавляясь,
В жизнь воплощала все свои Мечты —
Невинной Девы выше правил иль искусства;
Неимоверная услада обольщенного ума,
В причудах своевольных тешить чувства
И как в дыханье все прекраснее она.

Адам узрел как он в благоухающем Лесу
Шел в толще насаждений пробираясь,
У входа своей Хижины; а Солнце по Утру
Лучами огненными книзу устремляясь,
Спешило в чреве сокровенном Землю отогреть;
Адам в таком тепле и вовсе не нуждался;
А Ева, там внутри готовила обед;
Отборными плодами стол уж накрывался,
Рукой что предлагала, разжигая аппетит,
С молочных рек живительным нектаром,
Или из ягод с виноградом жажду утолить;
И тут Адам воскликнул Еве с жаром.

Скорее Ева, посмотри в той стороне
С Востока средь Деревьев прибывает
Обличие; подобно утренней Звезде,
На небесах дневных отчетливо сияет;
Несет похоже Вышнего он весть,
И должно нам принять как следует его;
Так поспеши, припасы, все что есть,
Все изобилие, угощенья и питье,
Неси скорее чтоб Странника Небес,
Почтить достойно оказав ему всю честь;
Воздать дающему рука не оскудеет;
Дарами что Природа удостоила нас здесь;
Сорвем мы, больше нам созреет,
Что учит не жалеть когда возможность есть.      

Она в ответ; Земля что нас питает,
И чрева сокровенного священные плоды,
Что нам Отец одушевляя предлагает,
Растут без остановки, только рви;
Лишь только те я бережливо сохраняю,
Чья влага усыхая придает особый вкус,
И в новом свойстве крепость обретают;
Коль если просишь ты, потороплюсь,
И с каждой ветки из отборнейших плодов,
Я соберу для гостя угощенье,
Чтоб он надолго наш запомнил кров,
Перетряхну деревья и растенья;
Чтоб знал что Землю нашу Бог не обделил
Хотя и Небеса его щедрее одарил.

И Ева обернулась лишь успев сказать,
Поспешным взглядом с мыслью одной,
Чем будет она Гостя угощать,   
Как все подать и с хитростью какой,
Чтоб вкусы сочетаясь не утратили бы ценность;
В каком порядке что добавить иль убрать,
Чтобы во всем он чувствовал полезность
И чтобы лишнего ему не перебрать,   
И тонкое бы с грубым не перемешалось;
Срывала лучшее с деревьев и ветвей,
Что на Земле Индийской предлагалось,
С Востока, с Запада иль по среди морей,
В Пуническом прибрежье иль у Понта,
Иль в царстве Алкиноя на вкус и цвет любой,
Плоды в Раю в приделах горизонта,
Под нежной кожей или скорлупой,
Шершавые и гладкие, сухие или с влагой,
Она срывала накрывая щедрый стол,
Огромными охапками рукою неустанной,
Чтоб все что нужно он себе нашел.
В питье из гроздьев винограда сок,
Морс выжимая ароматных свежих ягод,
Душистых зерен сливки, сладкий мед,
И равно всю целебную, живую влагу
Для чистоты сосудов усыпая Землю,
Благоухающими розами, подстать.
Тем временем Адам отбросив все сомненья,
Пошел Небесного Посланника встречать;
Примкнувшись в завершенной полноте,
Его к себе сопровождал неизъяснимо;
Все было в нем и формы его все,
Что с никаким великолепьем несравнимо;
Рутинных церемоний, роскошью Царей,
С богатой свитой, чистокровными конями,
Жокеев в злате что в помпезности своей,
Ошеломляют и с разинутыми ртами,
Глазами провожают кавалькаду лошадей.

Приблизившись к в приветливых словах,      
Адам поклоном выразил почтенье;
Приветствую тебя рожденный в Небесах,
Покуда форму дивную и это облаченье,
Ничто кроме Небес не в силах уявить;
И раз места у Тронов те что свыше,
Оставил ты чтоб нас здесь навестить,
То не почтишь ли нас под нашей крышей,
Где мы одни здесь пожинаем все дары,
Земли просторной, слава нашему Отцу;
В тенистой хижине с дороги отдохни,
Плоды отведай что растут у нас в саду,
Пока полдневная жара нас не покинет,
Сподручней когда Солнце поостынет.

В ответ он с Ангельским величием; Адам,
За этим здесь я и таким ты создан в своем дне;
Где изначально все подвластно Небесам,
Где Силы высшие всегда найдут себе,
В тенистой Хижине твоей отдохновенье;
Веди же, буду рад я гостем быть,
И до заката буду я в распоряженье
И с радостью отведаю что хочешь предложить."
И так пробравшись к Хижине Лесной,
Что как беседка где Помона улыбалась,
Казалось источала аромат свой неземной;
И Ева в том в чем есть там показалась,
Прекраснее Нифм  иль трех Богинь,
Тех что на Иде всех дразнили наготою,
Встречала Странника и обликом своим,
Пленила его взоры увлекая красотою,
Чья чистота в покровах не нуждалась,
Покуда ни одна худая мысль изменить
Была не в силах то что в нею уявлялось;
Тут Ангел поспешил вниманьем одарить,
Ее приветствуя в волненье перед Девой,
Спустя века после Марии, второй Евы.

Приветствую тебя пречистая Царица,
Мать Человечества в чьем чреве Сыновей
Гораздо больше в силах претвориться,
Чем всех плодов что сорваны с ветвей,
С деревьев что Всевышний к пропитанью
Нам даровал усыпав щедрый Стол.
В траве он высился квадратным основаньем,
Сидения круглые вокруг покрыты мхом,
Ломился угощением от края и до края,
Во обилии собрав осенние плоды,
Хотя что Осень что Весна в пределах Рая
Рука к руке с друг другом шли.
Поговорили, ведь не стынет та еда;
И тишину прервал в таких словах Адам;
Прошу Небесный странник, что Земля,
Дарует к пропитанию всем нам,
Пожалуйста испробуй щедрые даренья,
Все это благо что Всевышний днесь
Нам к пропитанию дал и услажденью,
Все чем Земля богата наша здесь;
Для Духов Райских может пресная еда;
Но знаю точно наш Отец Небесный
Всех помнит нас и никого не обходя,
Всем равно воздает и повсеместно.

Промолвил Ангел. Слався он вовек!
Плоды что даровал Отец Небесный,
Где для духовных сил стяжет человек,
То и для Духов пищею прелестной;
Ведь сущностей разумных тонкую природу
Питать не меньше нужно как всему,
Земным, разумным устремлениям в угоду
Срывают в этом удивительном саду;
Для сердца чувство, для рассудка ощущенье
Для верха низ, для света своя тьма,   
Таланты и возможности согласно усмотренью,
И у Небес высоких грубая Земля.
Где видеть, слышать, прикасаться,
И пробовать на вкус, понятья извлекать,
Усваивать, делиться и сливаться
И вещи в дуновенье мысли превращать.
И что бы не было нуждается в питанье,
Для жизни, роста, утверждения себя;
Из грубых элементов тонкие создания
Себе слагают невесомые тела;
Земля к Воде стремиться, а Земля с Водою
Питают Воздух, а последний средь Огней
Эфирных, с наиблизкой к ним Луною;
Туманные пары ее на зеркале морей,
Пока еще не влились в основанье.
В свою же очередь для высших Сфер Луна,
Не замедляет влажное дыханье,
Питая тем что припасла для них Земля.
А Солнце свет свой изливая в Океане,
В Едином, в ком мы все заключены,
Питает всюду огненным дыханьем,
Вбирает на закате влажные пары;
И хоть Небесные Деревья балуют нас даром,
Плодами жизни накрывая с головой
И Виноград сочиться сладостным нектаром
Что стряхиваем с веток каждою Зарей,
Росу, подножье укрывая жемчугами;
Но все иначе здесь и если уж сравнить,
И пусть в иных восторгах, с Небесами
Щедроты здесь почти не отличить;
И что здесь подано я с радостью приму.
Так принялись за угощенья те что Ева
Им собрала на руку скорою в Саду;
На вид не Ангел, без разбора, тем что Дева
Накрыла, он с поспешностью вкушал,
Не в шутку голоден; не так как Богословы
В писаньях представляют, видно запасал
Он наперед, плоды ее все поедая;
Легко посредством Духа претворяя,
Все в чем он пользу и значенье полагал.
Не удивительно; и если уж способны
С Огнем, Алхимики, (кто мог так заявить,
Звучит покуда слишком спорно),
Металл дешевый в самородки обратить
И прям такие как из золотого рудника.

Нагая Ева, между тем, служила у стола
Приятные напитки в чаши разливая;
Ее невинность, о, достойна была Рая!
Простительно вполне, то что собой она,
Могла увлечь Небесных Сыновей,
Прекрасным видом очи затмевая;
Но в тех сердцах, что выше всех страстей,
Любовь царила не вникая в те лишенья,
Что Ад готовил ожидая их крушенья.

Закончив с пищею которую Природа
Им предложила в обязательствах вольна,
Адам задумался, а в чем ее свобода
И чтоб возможность что была дана,
Не упустить и разузнать о Мире свыше;
Его порядке и строении вещей,
Его созданиях совершенных, много выше,
Превосходящих славу бренных дней;
Чьих форм небесных лучезарное сиянье
Намного превышала человеческую стать,
Что затмевало времена и расстоянья;
Не зная как бы слово подобрать,
Так обратился он к Посланнику Небес.

Живущий рядом с Богом, знаю я теперь
Какую милость оказал ты человеку,
В обитель нашу снизойдя среди потерь,
Вкусить плодов, войдя в земную реку,
Что пищею не Ангелов но принял ее ты,
Что на высоком Небе, вне сомненья,
Не подают; что скажешь для сравненья?

Крылатый Иерарх ответил; О, Адам!
Отец един и здесь с пути не сбиться;
Все вещи, от него исходят нам,
Коль добродетели и блага не лишиться,
К нему вернется в качестве своем,
Исконном, в свой первичный элемент,
Где в формах, суть одну, во всем
В созданиях уявляет жизнь и свет,
Согласно степени и мере удаленья;
Чем ближе Сфера у подножия Венца,
Тем тоньше и духовней в ней творенья,
И ближе к сути нашего Отца.
Пока их временное тело не пробьется
Для жизни Духов, каждому под стать;
Насколько оно лучше с ним сольется,
Настолько разделить с ним благодать
И мощь и силу будет в состоянье;
Так дерево взрастает от корней
И кроной листьев распускается ветвями,
Что легче и воздушней в сущности своей,
Дыханием Цветов все тело завершая,
И Дух благоухающий повсюду источая,
С природою сливается своей.
Цветы, к питанию плодами обернувшись,   
По мере истончения высятся к Богам,
И к Духам совершенным прикоснувшись,
Даруют осознанье существам -
Обеим статям, плотской и разумной,   
Где разум с пониманьем черпает душа,
А смысл, часто слишком грубый,
Чтоб непрерывно в ней искать саму себя,
С ее идеями что как бродячие собаки,
Бегут и рыщут злы и голодны,
Или надеждой ослепляя слишком сладки
Неощутимым чувством в море лжи;
Слова к вам ближе, к нам скорее чувство,
Хотя и различаясь в качестве своем,
И в них порой не меньшие безумства,
А в целом суть одна, повсюду и во всем.
Затем, не удивляйся что Всевышний
Предусмотрел во благо, коль не отрекусь,
И рядом, вырвусь к жизни высшей,
И в сущность должную с тобою претворюсь;
Те времена глядишь не за горами,
Когда разделят с Ангелами стать,
Все люди и смериться в послушанье
Где с пищей легкой не придется выбирать;
От этого питания, быть может,
Тела все к Духам обратятся наконец
И тем свою способность преумножат,
В Эфире возвышаться под Венец;
И как и мы, будут в состоянье,
Здесь пребывать и на Высоких Небесах;
Коль будете тверды вы в послушанье
И неизменные в любви во всех Мирах,
К Всевышнему, кого вы есть потомство;
Пока же радуйтесь Земле и Небесам,
Боюсь что вам осмыслить еще сложно,
То счастье высшее дарованное нам.

На что Глава людского рода отвечал,
О добрый Дух, о Гость наш благосклонный,
О как на редкость складно рассказал,
Путь указав к познанью превосходный,
От центра в круг и вглубь незримых Сфер,
Где в созерцании уявленных творений,
Взойдем мы постепенно в тот придел
Коснувшись самого Творца Вселенной.
Но упреждаешь если в послушанье,
Не просветишь ли что имеешь ты ввиду;
Ужели и впрямь изъявим мы желанье
Мы отказать Всесильному Творцу;
Тому, любовью чьей поднялись мы из пыли,
Кто в этот Сад блаженства поместил;
Что человек в желаниях не в силе
Постичь, коль если сам не пережил?   

О Сын Земли и Неба, за блаженство все
Будь благодарен ты Небесному Отцу;
А что ты остаешься в милости его,
Обязан будь ты послушанью своему.
На этом и держись, тебе предупрежденье;
То и имел ввиду я и прислушайся к нему,
Покуда здесь венцом его творенья
Ты совершенным здесь, подобие ему,
В извечном пламени нетленною искрою;
И все то благо что даровано тебе,
В свободной Воле что всегда с тобою,
Не подчиняется ни Року ни Судьбе.
И помни, нет такой здесь силы,
Что может здесь тобой повелевать;
Он хочет чтоб мы ему служили
По доброй Воле, и не хочет даже знать,
То что Сердца желают в принужденье,   
Покуда если мы Судьбой принуждены,
То не свободны наши устремленья,
А значит нами управляют, а не мы.
И я, и Ангельское Войско что у Трона,
Мы в послушанье счастливы, как  ты;
И быть не может лучшего Закона,
Покуда только так от Зла ограждены;
И потому по доброй Воле мы покорны;
Свободен выбор, с этим наша Власть,
Чтоб оставался к нам он благосклонным,
Должны держаться чтобы не упасть;
А кто то пал в упрямом ослушанье
С Небес в глубины Бездны роковой;
Из самых ни на есть счастливых состояний
В глубь преисподни, мрачной и глухой!

Адам в ответ; Наставник наш Небесный,
Премного счастлив я от этих слов,
Звучанье это более прелестней,
Чем звуки что с окрестных всех Холмов,
Нам изливают в песнях Херувимы,
С Небесных Сфер; отрадно для меня,
Узнать вполне что мы неуязвимы,
Что с сотворенья Воля нам дана,
Свободной в выборе; затем и не забудем
С покорстве чтить его Завет,
И в послушании Всевышнему прибудем,
Кто неизменным дарит жизнь и свет,
В единстве разум укрепляя и поныне,
Но что в Раю случилось с твоих слов,
В сомненье я, коль если не в унынье;
Так что же среди Ангельских рядов
Стряслось; не будешь ли любезным,
Нас просвятить что там произошло;
Должно быть странным это иль чудесным,
Что в тишине Священной, от всего,
Достойно быть услышанным; поведай,
Покуда день нас ожидает впереди,
Ведь Солнце к полдню лишь еще на Небе,
Едва переступив на пол своем пути.

Так Адам разузнать желая вопрошал;
Слова обдумав, вскоре Ангел отвечал.

Вопрос уместен, первый из людей,
Вот только бы не впасть в кощунство;
Ведь согласись что в тьме земных идей,
Где безраздельно правят ваши чувства,
Ужасно тяжко все движенья передать
Незримых Духов что в Войне Небесной,
Покуда в силах ли еще вы понимать,
Что им открыто всем и повсеместно;
И как мне говорить без сожаленья,
Кто в совершенном состоянье пребывал,
В превосходящей славе, но в паденье
Блеск изначальный в Бездне утерял?
И как здесь будучи способен буду я,
Все тайны Мира высшего раскрыть,
Что может вовсе незаконно? но тебя,
Пожалуй все же попытаюсь просвятить.
И уявлю я вашим чувствам для сравненья
То что постичь не в силах вы, увы;
Представлю мир духовный к обозренью
В обличиях телесных сферы красоты.
Ведь если дом Земной Небесной тенью,
То вещи те что недозволенно вам знать,   
Здесь явлены друг друга отраженьем,
Намного больше чем привыкли полагать.

Когда в предвечном Хаусе еще сокрыта
Вселенной Твердь по центру в Небесах,
Подвешенной в твореньях многоликих,   
И Мира этого в бесчисленных Мирах,
Еще в помине не было, когда в тот день
(Ведь Время продолжает всюду вечный ход
Где Вещи преходящие лишь тень,
Что в настоящем, прошлом, будущем живет,
И только Вечности извечное движенье
В себе не ведает ни края и конца)
В тот день в Великий год с начала сотворенья,
Все Ангельское Воинство призвали Небеса,
Что без числа пред Высшим Троном,
Со всех концов пространственным Огнем,
И Иерархами, Главой над каждым Сонмом,
В рядах сияющих предстали пред Отцом.
И сотни тысяч там Знамен и Флагов
Расшиты в Золоте сияли на Ветру,
Между последним и ведущим Авангардом,
Согласно Иерархии и Званию в Строю;
На них в Пространстве ярко пламенея,
Блистала Летопись Деяний и Времен;
Любовь и Доблесть, несгибаемое Рвенье,
В Рекордах отпечатана Огнем.
Так в Сферах, вкруг они невыразимо,
Того кто несказуем обступили, а внутри,
Единый Сын воссел неизъяснимо,
Подобно на вершине пламенеющей Горы,
Та что незрима в ослепительном сиянье,
Воскликнул; Ангелы, О, славные Сыны,
Престолы и Господства, Силы и Начала,
Вот вам решение, услышьте его вы,
Чему быть ныне и вовеки неизменным;
Сегодня свет увидел Сын единый мой,
Помазанный Огнем Горы священной,
Теперь по праву руку будет здесь со мной!
Его Царем отныне я над вами назначаю,
Главою Сонмов всех семи Небес,
Пред ним склониться всем повелеваю;
Признайте Бога в нем, хотя во тьме завес,
Но в Вечном Пламени нетленною искрою;
Сплотитесь все под Царственной рукой,
И слитными в одно, единою Душою,   
Сольетесь навсегда с Небесною стезей.
Но кто откажет мне в непослушанье,
Тот сам порвет союз наш и в тот день
Той мыслью обречен он на изгнанье,
Где в тьме кромешной обратиться в тень
На веки без надежды на спасенье.

В таких словах увещевал всех Высочайший,
И всем, казалось, он благоволил,
Но был средь нас Архангел жесточайший,
Что гордость и тщеславие свое скрыл.
Тот день, мы в песнях и веселье
Возле Горы священной провели,
Кружа мистические танцы в звездной Сфере,
Вместо колес с Планетами внутри,
На Колесницах рассекая все пространства,
В хитросплетенных лабиринтах, вечно вспять,
Без устали стяжая постоянство,
В едином, чтоб рассыпаться опять;
Во всем что лучше рушит соразмерность,
Себе выискивая прибыль и расчет,
И извлекая из теней закономерность,
И увязав с Единым выставить свой счет,
И тем смягчить чудесное звучанье,
Согласовав с Отцом прелестный ее тон,
Чтобы с гармонией ладило дыханье,
И чтоб услышав был он ею восхищен.
День между тем клонился к завершенью
(Покуда и у нас Заря и свой Закат,
Хотя и без нужды, а дополненьем,
Чтоб ощущали мы движенье так сказать)
Мы преступили к трапезе приятной,
Оставив танцы наши в жажде голодны;   
Там где мы днем кружились в час закатный,
Едою ангельской накрытые столы,
Ломились в изобилии, рубиновым Нектаром
В златые чаши до краев и жемчуга,
Полились, угощенья, щедрым даром
Вином изысканным, что дарят Небеса.
В Венцах цветочных, среди райского цветенья,
Вкушали лежа мы те яства и питье;
В уединенье сокровенного общенья
Бессмертие и счастье испивали мы свое.
И не боялись утомиться в пресыщенье;   
А изобилие Всевышнего со всею полнотой,
Превыше слов и всякого сравненья;
Нас засыпал он щедрою рукой,
Блаженством бесконечным одаряя.
И вот уж выдохнула Райская Гора,
Небесной Ночью в Космос устремляя;
Откуда Свет и Тень в одном, но все же два,
Сменив на тени, Лик сокрыв от нас
И в Полумраке погрузился блеск огней,
(Ведь наши Ночи не такие как у вас,
Светлей быть может ваших самых ярких дней
И не скрывают Пламя темной пеленою);   
Росою розовой затмились все глаза,
Влекомы этой призрачной красою;
Лишь очи Высочайшего не знающие сна,
Вмещали бесконечное пространство,
По ширине и вглубь незримый тот придел,
Где Глобус ваш во всем убранстве,
Лишь тень от бледной тени, хоть удел
Один и тот же на пространственной равнине,
(Его Обитель в множестве одна),
Где Сонмы Ангелов с высот и до низины
Стоянками рассыпались смыкая все Края,
Вдоль Рек живых текущих к Древу Жизни,
Разбив Шатры без счета и числа,
Сомкнуты на Царях Небесных Легионов.
В потоках свежих и пронзительных Ветров,
Они неслись в виденьях высших Тронов,
Как наяву или в иллюзиях своих Снов;
За исключеньем тех кто зная направленье,
Всесильного Престол все ночи напролет,
Пел свои Гимны в вдохновенье,
Чтобы могли услышать все как он поет.
Но не из этого был пробужден,
Кто среди вас зовется Сатаной;
В исконном имени средь вас не знаем он,
Пока у вас явился в стати он другой;
Из тех он первых, коль не наивысший
Из Ангелов, велик в Могуществе своем,
Кто прежде его милостью возвышен,
Был ревностью и завистью сражен,
К его Сынам ближайшим возле Трона;
В тот день Всевышнего снискав себе почет,
Когда Мессия был провозглашенным,
Царем Небесным, (да и кто теперь сочтет),
Он в этом усмотрел к пренебреженье
И в гордости задетый был он оскорблен;
Сокрытой злобою закралось в нем презренье
И в сумерках, за полночь, когда сон
Являет призраков радушные виденья,
Со всей решимостью подбил свой Легион,
Сместить Отца Небесного с Престола,
Высокомерьем горделивым ослеплен;
И пробудив ближайшего к себе для разговора
В таких словах увещевал ему тайком;

Мой Спутник, спишь, но нет такого Сна,      
Покуда частью неделимой в Вездесущем,
Ничто здесь не затмит твои глаза;
Припомни все что в день минувший
В Раю увещевали Высочайшего уста?
Я тоже домогался твоих мыслей в этот день,
Трудились вместе мы в Едином, ты и я,
И отличить могли от света тень,
А если так, отвергнись от себя.
Зачем ты дремлешь в разделенье,
Когда нам вместе быть здесь суждено,
А значит нету у нас собственного мненья;
Мой Друг, пора за дело нам давно.
Ты видишь что того кто в несказуем
Законы ожидают утвержденья своего;
И кто в уме своем непредсказуем,
Явить всем должен указания его;
К тому же нам с тобою не безопасно,
Полны превратностей эти места;
Сомкни все Множества которые негласно,
Ведем Главой мы общей, ты и я.
Отдай приказом им распоряженье,
Лишь Ночь раскинется тенями в Небесах,
Тот кто в мое примкнется построенье,
Те в новый Дом последуют в Снегах,
На Север, где займем мы свою Землю,
Там встретим мы достойно нашего Царя —
Того кто не приемлет возраженья,
И чей Закон во все приделы и края,
С триумфом средь Иерархии Небесной,
Он объявить намерен всем и повсеместно.

В таких словах Восставший убеждал,
И тем увлек поспешный разум в нем,
Влияньем темным; тут же он созвал,
Объединив все множества в Одном;
Престолы все под собственным Началом,
Как прежде был научен Сатаной;
Предупредив заранее сигналом,
Пока сокрыто Небо в темени ночной,
Под знаменем Иерархии Небесной,
Должны всеобщий предпринять они отход;
Средь них искрою повсеместной,
Хоть и в словах двусмысленных и горд;
Среди рядов их сея беспокойство,
Покуда к воле собственной склонял;
Но все послушно принимали руководство,
Услышав в слове к действию сигнал,
Владыки, их главою Легиона;
Кто вне сомненья велик на Небесах
Он Именем был высшим среди Сонма,
Прославленный во всех своих Мирах;
Подобен Утренней Звезде он был собою,
Свеченьем затмевая стаи Звезд,
Из коих треть увлек смешав с Землею,
К отходу водрузив Небесный Мост;
А в это время в Оке неизменном,
В ком мысль видит скрытые Миры,
Что светит ярко на Горе Священной,
Среди златых Светильников внутри,
Пред ним горящих ночью темной,
Мятеж увидел тот кто всюду и везде,
Кто силой наделен беспрекословной,
Среди Сынов Зари рожденных на Земле;
Во множествах разрозненных единым,
Так молвил он единственному Сыну.

О Сын в ком власть и красота,
Блистает ярко в ослепительном сиянье,
Приемник мой пришла теперь пора,
Нам заявить о нашем здесь призванье;
Каким Оружием что нашим с давних пор,
Удержим мы с тобою это Царство:
Восставший вознамерился Престол
Воздвигнуть изъявляя все коварство,
На Севере и для себя лишь одного;
И этим, он еще и не доволен,
Стяжая для себя предвечный свет,
В своем стремленье горд и своеволен;
Пришла пора сзывать теперь совет,
Все Силы призывая к построенью,
Чтобы случайно нам не утерять,
Все то что в нашем здесь владенье,
Вершину ту что он намерился занять.

И Сын невозмутимым своим взором,
Небесный излучая дивный свет,
Неописуемый ни в чувством и не словом,
На усмотрение озвучил свой ответ;
Отец мой здесь ты верно ставишь,
На осмеяние противников своих,
Над их тщетой, и ведать не желаешь
Ничтожные намеренья все их.
Пока Противник вознамерился стяжать,
Тем больше в Славе неземной,
Мне именем твоим торжествовать,
Покуда пребываю я с тобой.
Никто мне здесь не может прекословить;
Одною волей Царство я твое,
Могу разрушить и поновой перестроить,
Где в множествах явлем мы одно;
Пусть Истина все взвесит на Весах,
Иль быть мне наихудшим в Небесах.
 
Так Сын промолвил но мятежный Сатана
С крылатым Сонмом далеко ушел вперед;
Как Звезд в Ночи бесчисленная тьма,
Он ярко освещал небесный Свод,
Звездою Утра, иль сверкающей Росой,
На Солнце жемчугом на листьях и цветах,
Престолы мощных Серафимов по прямой,
Переступил пределы в трех Мирах.
Перед которыми, Адам, твои Владенья,
Твой Глобус с необъятной долготой,
Все что в твоем распоряженье,
И Райский Сад что здесь с тобой,
Лишь частью малой всей Земли и Океана;
Они в пределы Севера вошли,
Где Сатана расположился своим станом,
Взобравшись на вершину пламенной Горы,
Где зубчатой стеной цепь горная стоит,
И Пирамиды точат свои грани;
Где среди Скал вершинами бежит,
Скала Алмазная средь пустоши песчаной.
Там свой Дворец воздвигнул Люцифер;
(Во всяком случае так это Построенье
Воспринимают в представленьях у людей)
Что с Божеством он ставит в уравненье,
И потому в виденьях подражают,
Чтоб Вестник уявился среди них,
За этим и в Пространство устремляют,
Вершину той Горы в Собраниях своих;
Покуда в ней все чувства и все мысли
Собрались воедино свой совет держать,
Но раз нельзя понять или осмыслить,
И что во Имя лучше предпринять,
Не ведают вполне и встречи их бывают,
Не те что представляется порой,
Покуда Царь их в каждом прибывает;
Так в слове в перемешку с клеветой,
Он истину подделал словно был влитой,
Ко всем их слухам взоры обращая;

Престолы, Власти и Господства!
Коль эти Звания не просто звук пустой;
Ведь Власть теперь по праву первородства,
Согласно с Волей Высшею другой,
Царя Помазанного именем присвоил;      
И за него мы спешкой теперь,
Здесь разбираемся что ныне он устроил,
Да, гнусно обманул нас подлый Зверь.
Что лучше предпринять с напастью этой;
Ведь дерзостью он требует опять;
Что делать нам с душою той нагретой
Или поклоном почести воздать?
Ценою неподъемной даже одному,
Но двое, как стерпеть нам это,
Когда он показался в облике ему,
И образ уявлен в господстве его света?
Так говорите, кто расскажет лучше,
Научит кто, как сбросить его гнет?
Иль перед ним прогнетесь еще круче,
Все уступая, пока все не отберет?
Вы не позволите, пока вас знаю,
Ведь правы или не желаете вы знать,
Что Небожители и все Сыны вы Рая;
Никто пред вами Волю изъявлять
Не смеет и даже если разнородны,
Везде вы одинаково свободны.

Иерархии свобода не противоречит,
Прекрасно могут ладить меж собой;
Какая Воля высшая перечить,
Способна самовластною Рукой,
Когда мы пребываем все в Едином;
Все той же Власти, той же Красоты,
Нет среди нас ни слабых и не сильных,
А значит в Воле одинаково равны?
Какой Закон, когда и без Законов
Не ошибается и знает все вперед;
Владыкой мало, хочет и поклонов,
И обожать еще должны его мы гнет,
И Звания Высшие которых не отнять,
Должны забыть и все ему отдать?

Не пререкаясь с дерзкими речами,
Все молча слушали, один лишь возразил,
Средь Серафимов Абдиилом его звали,
Что с ревностно Отца боготворил,
Покорным в исполненье указанья,
В пылу неистового рвенья так он говорил;

О что за ложь пропитана в гордыне!
И кто же мог теперь предположить,
Что речи дерзкие на Небе эти ныне,
Приходиться тебе произносить.
И не кому то, а тебе, кто вознесенным,
Над равными, каким же надо быть,
Ему неблагодарным, даже злобным,
Чтобы в тех словах пытаться убедить.
Как смеешь ты Отца чернить хулою
И под сомненье ставить указания его,
Чтить Сына что с ним правою рукою,
Кто перед нами возвеличен высоко.
Пред кем должны мы все склониться,
Единым признавая в нем Царя;
Как смеешь иль может тебе мниться,
Что все что предначертано все зря?
И каждый здесь под собственным Законом,
Свободной Волей в силах насаждать,
Свободу но под собственным уклоном,
И каждый Царь свое здесь навязать,
Способен Богу прихотью своей?
Здесь ты не прав, способен ты оспорить
Способен ты Закон переписать,
И в лучшей все Свободе перестроить;
Того кто все на Небесах,
Явил, определив пределы бытия?
Мы знаем что, нас нет ему дороже,
О нашем благе он заботиться всегда;
И знаем как ко всем нам осторожен,
Далек от мысли сделать менее себя.
Напротив, к счастью возвышая,
Объединяет всех под собственной Главой;
Все ближе в свою Сферу увлекая,
Где нету слов как свой или чужой.
Что ты сказал едва ли справедливо,
Перед Высшим все мы здесь равны;
Когда, самою мыслью, это лживо,
А возомнил что наивысшим будешь ты.
Иль Войско наше больше не в Едином,
Равняясь в Сыне, словом чьим,
Все произвел Создатель наш всесильный,
Иль среди Духов ты уже другим?
В нем создана по праву первородства,
Иерархия, и ты, и весь наш Сонм,
Все Власти, Силы и Господства,
Без исключения увенчаны в одном.
И Сын единый в его Славе,
Не омрачит но выше вознесет,
Покуда он главой в его здесь праве,
И множества в себе он все несет;
Его Законы неизменно наш Закон,
Вот где в своем превратен ты уме —
По его Воле пребываем мы в Одном,
А ты из этого стяжаешь лишь себе.
Уйми неистовою ярость искушая;
Умерь все притязания пред Отцом,
И может милость снизойдет для нас другая
И добрый мир мы снова обретем.

Так Ангел воспротивился, но тщетно,
Его волнение никто не поддержал,
Найдя что речь была неосторожна,
И опрометчива, на что Отступник отвечал
Вдвойне заносчив в гордом ликованье;
Ты утверждаешь то что созданы мы в нем?
К чему привлек он труд своих созданий,
Кто к замыслу его был привлечен —
Где Сын с Отцом одно? поистине, чудесно!
Хотя и объяснить не суждено,
Однако как звучит свежо и лестно,
С ученьем этим мы познаем вскоре все.
Когда, кто знает уявилось сотворенье?
Ты помнишь сам в тумане своих снов,
Откуда здесь твое возникновенье,
И кто Творец средь множества Творцов?
Когда мы были таковыми мы не знаем,
И кто до нас был мы не ведаем путей;
Невесть сюда откуда пребываем,
Саморожденными лишь силою своей.
Когда и чье неотвратимое движенье
Сомкнуло Сферу, где затем нашли
Все обитатели Небес свое рожденье —
Пространства вечного Эфирные Сыны.
Вся мощь лишь нам принадлежит,
Рукою, чем владеем и владели,
В свершеньях нам открыть все подлежит,
И кто здесь равен выясним на деле.
Тогда узришь хотим ли мы прощенья,
Вымаливать у Трона вышнего Царя
Или со сторон обступим в окруженье;
Лети, неси ответ наш Сыну, уж пора,
Покамест ты далек еще от зла.

Сказал и словно эхом в глуби водной,
Согласный ропот одобренья средь рядов,
Но дерзкий Серафим был непреклонный
И вновь возвысил голос средь врагов.

Богоотступник, гордый Дух слепой,
Уже вполне предвижу я падение,
Увлекшим вместе Сонм несчастный свой,
А вместе и влияние в самомненье,
Что повлечет расплату за восстание твое.
Отныне можешь ты не опасаться,
Как можешь волю Сына обуздать;
Законы кроткие, к чему им уявляться,
Их на себе ты вскоре будешь ощущать;
Теперь прутом железным Скипетр Златой,
Твое здесь усмирит непослушанье;
Услышал я совет премудрый твой,
Но не за этим покидаю я собранье.
Хочу я удалиться от Шатров превратных,
Над коими нависло огненной стрелой,
Небесный гнев что яростью внезапной,
Не различит кто свой а кто чужой.
Жди молнии и громы над главой,
И берегись чтобы поядающий огонь,
Здесь не пожрал тебя и твой мятежный строй;
Поймешь тогда ты может быть,
Кто здесь творит и кто способен истребить.

Так молвил Абдиил оставшись непреклонным,
Средь Воинства восставшего один,
Оставшись верным Среди Духов вероломных,
Неустрашимый, беспристрастный Серафим,
Любовь и преданность не ставя под сомненье;
И ни число Врагов бесчисленная рать,
Ни ложь, ни клевета, ни брань, ни разделенье,
Его там не могли поколебать.
В уме и духе оставаясь неизменным,
Шел сквозь их Сонм враждебный и слепой,
Испытывая злобный дух пренебреженья,
К их гордым Башням повернувшийся Спиной.



Конец пятой книги.



***



Потерянный рай. Книга 6. Джон Мильтон.

Содержание:

Рафаил продолжает свое повествование о том как Михаил и Гавриил были посланы сражаться с Сатаной и его Ангелами. Описание первого сражения. Сатана и его силы отступают под покровом ночи. Он призывает своего Советника, чтобы тот изобрел ему дьявольские машины, которые на второй день сражения, приводят в замешательство и сеют суматоху в рядах Михаила, но под конец они подымают горы и сокрушают ими восставших Ангелов и их дьявольские орудия. Тем не менее восстание еще не подавлено и на третий день небесной войны, Бог посылает Мессию, своего Сына, для которого он приберёг славу этой победы. Тот, именем своего Отца, прибывает на место сражения, приказывая своим Сонмам стоять с обеих сторон, пока он на своей Колеснице, вооруженный молниями и громами, врезается в самую середину восставшего Легиона, расстраивает их ряды и более неспособных к сопротивлению преследует до самых границ Рая; стена разверзается и Сатанинский сонм падает в бездонную Бездну. После этого Мессия с триумфом возвращается к Отцу.


Всю ночь отважный Ангел Райские поля
Пересекал один Небесные Равнины,
Чрез пространства пока новая Заря,
Вращением стрелок часовых от середины,
Лучами первыми небесные Врата,
Не распахнула розовой рукою;
Таила Нишу скрытою Священная Гора,
Где Возле Трона Свет со Тьмою,
Сменяясь чередуются в вращении своем,
В друге друге вымещая Хаос снов;
Как Ночь кромешная сменяет себя Днем,      
Играет Светом сбросив свой покров;
Пока в тенях является пред Тьмою,
Последняя спешит их уже скрыть,
И рано или поздно спрячет под собою,
Где Тьма способна все что хочешь уявить
Покуда Мраком Свет предвечный правит;
И вот разлилось Утро новою Зарей,
Таким как на высоких Небесах оно сияет,
Упрятав Ночь в лучах Восточных под собой,
Накинув на себя Златое одеянье;
Пространство вдоль и поперек среди огней,
Неисчислимыми Рядами в их сиянье,
Средь Колесниц и пламенеющих Коней,
Что выбивают искры в вечном отраженье
Предвечного Огня, так он увидел это все;
Войну Небесную узрел он в зарожденье,
Поняв что все там в ожидании ее;
Премного счастлив слиться средь их Сонмов
Под радостные возгласы всеобщие что вновь,
Один вернулся из отпавших Легионов,
И цел во всеоружии стоит средь их рядов.
Затем под одобрения к Горе Превышней,
Где на Престоле Высочайший восседал
И там из Облака Златого голос слышный,
К нему и всем кто рядом с ним воззвал.

Да, Божий раб, сражался ты достойно
И среди мятежных множеств Дух не променял,
Затмившим спесь заносчивого Сонма,
Во имя Истины высокой слово отстоял;
И за свидетельство всеобщим порицаньем
Гонимым что несносней может быть,
Похуже всякой силы недопонимание      
При этом самому мятежником прослыть;
Там где у Бога ты хотел лишь оправданья,
Увидел Мир упрямство в несогласии твоем;
Теперь тебя попроще ждет заданье
И в помощь будет дружественный Сонм;
Теперь назад вернешься с большей честью,
Чем был осмеянным когда их покидал,
И утвердишь Закон своею вестью,
Всем кто в своей лишь правоте все отрицал.
Чтоб право возымел Посланник их небесный;
Ступай Князь Воинств славных Михаил,
И ты Князь Ратной Доблести будь вместе,
Архистратиг Небесный моя Сила Гавриил.
Сынов несокрушимых к полю брани,
Вперед видите мой преславный Сонм,
И встаньте супротив неисчислимыми рядами,
Пусть ополчившийся безбожный Легион
Средь вас увидит соразмерное число;
Оружие мятежное не устоит перед Огнем
И бунт отчаянный рассыпается в ничто,
Чтоб знали кто здесь пребывает вместе в нем.
Гоните прочь с Небес их за пределы Рая,
Чтоб не позволена было им благодать;
Всем кто не ценит думать не желая,
В других местах все им придется осознать,
Средь пропастей Тартара им уявятся владенья,
Где Хаос огненный их ждет уже паденья.

Так тот Верховный голос там увещевал,
Но тут Златая Туча над Горою что висела,   
Внезапно почернела и сокрывшись он пропал,
Исторгнув пламя в знак разбуженного гнева;
И рев Фанфар Эфирных звук ужасный,
Всем возвестил что время выступать,
Сомкнув их всех в ряды командой властной —
Все Силы Сфер Небесных воинскую рать.
И молча с музыкой небесной Громовержца,
Сонм неприступный двинулся вперед,
Такой что доблесть будит в сердце,
В свой дерзновенный и рискованный поход,
Под руководством Первых за Отца и Сына;
Нет такой силы что способна их прогнуть;
Ни беспросветный Лес ни Горы ни Долина,
Ничто не сможет строй их пошатнуть.
Непостижимые в пространственном движении,
Их Воздух неизменно над Землею возвышал,
В Эфире средь стихий в своем смешенье;
Как стаи птиц В Эдеми коль увидел и узнал,
К тебе Адам летят услышать имена;
Так устремляясь через все пространства,
Десятикратно вглубь являлась та Земля,
Сменяя раз за разом пестрое убранство,
Средь Сфер незримых где теряют все и вся,      
В предвечной пустоте, но вот на Горизонте
Им уявилось среди Северных Широт,
Как Сонм восставший в яростном полете,
На крыльях рассекал Небесный Свод.

От края и до края вглубь горящей Сферы,
Их Копья лученосные как Солнце на Заре;
Щиты златые и воинственные Шлемы,
Тщеславны и горды в неизреченной красоте,   
Казалось блеском все вокруг затмили,
Сплотившись под началом Сатаны,
В неистовстве отправиться спешили,
Дорогой яростной по сень своей Звезды.
В надеждах сокровенных пологая,
В тот самый день восставшие войной,
Кто в слове Несказуем им в пределах Рая
Уступит все коль овладев его Горой,
Незримою Вершину они силой завоюют
И возведут Архангела мятежного на Трон,
Но тщетно все, не важно как малюют
В мечтах честолюбивых им не светит он,
Чрез тернии к звездам неизведанной стезею;
Казалось поначалу странным нам,
Что Ангелы одни против других войною;
Все те кто некогда в единстве пребывал,   
В пространстве звездном схваткою свирепой,
Отвоевать желая право на него,
При том от одного Отц Сынами света,
В согласии и счастье воспевали мы его.

Но возглас громкий там уже раздался,
Что к битве за пространство призывал,
В намереньях уже никто не умягчался,
Пока все больше с нею кротость забывал.
И Сатана превыше словно Бог несокрушим
На Колеснице в Солнечном убранстве,   
Средь Херувимов под Щитом Златым,
Переступал непостижимо все пространства;
В лучах сияющий с блистательного Трона
Сошел дистанцию меж нами сократив;
Лицом к лицу уже вплотную оба Сонма,
На расстоянье друг от друга супротив;
Враждебный Авангард свирепо угрожал,
Пока там не сцепились в схватке роковой;
Все ближе Сатана свой облик уявлял,   
Средь Алмазных Башен словно свой;
Смущенный дерзостью бесстрашный Абдиил,
Так размышляя сам с собою говорил;

О Небеса! Как можно с этим согласиться,
Где верность с долгом не хотят и знать,
И не желая с Высшим примириться,
При том с ним могут сходство уявлять;
Иль не должны оставить их достоинство и сила,
Всех тех кто все на свете променял
И слабый должен уявлять себя всесильным,
Каким бы сильным он себя не представлял?
Такого быть не может и я должен испытать,
Того чей ум нашел превратным я и лживым;
В бою он должен правду доказать,
Иль не должно быть это справедливым?
Пусть силой и мечом на поле защитит;
Коль за нее готов он встать горою;
Ведь истина одна и непременно победит,
Какой бы не был спор и тяжбою любою.      
Жестока схватка там где разум с грубой силой,
Но неизменно всем известно нам одно,
Для разума она не станет здесь могилой,
И сила неизменно утвердить должна его.

Так размышляя он на встречу Легиону,
Покинув строй свой выступил вперед,
Где дерзкий Враг почти открытым взору,
В негодовании что закрыт ему проход,
И в отдалении бросил вызов свой,
Вступить на поле с ним в открытый бой.

Ну что гордец мятежный встретили тебя?
Достичь вершин небесных ты намеревался?
Иль думал ты возьмешь всех на ура,
И на Престол так просто взял ты и поднялся,
И что не охраняем ждет он лишь тебя,
Иль возомнил что все должны дрожать,
От Силы несказанной или меча;
Простак наивный, больше нечего сказать.
Не говоря насколько глупо и напрасно
Идти с мечом против Всесильного Отца,
Кому и Атом и Вселенная подвластна,
В ком нету формы, ни начала ни конца;
Кто из частиц мельчайших создает Миры,
Где пребывают Сонмы Воинств нерушимых,
Ужель теперь и впрямь подумал ты,
Что ты безумец стал несокрушимым?
Тот кто одним лишь мановением десницы,
Швырнет тебя и твой мятежный Сонм
Так глубоко во тьму чрез все границы,
Где в Бездне будешь ты веками заточен.
Ведь видишь ты не все из твоей Свиты,
Забыли верность, а иной и предпочтет
Измене Веру, но с пути тобою сбиты;
Ты их не видишь - пусть здесь все падет;
Оболган сам и сам же лжешь всечасно,
Ну не один же среди всех нашелся я,
В превратном мире не оставшись безучастным,
Ну что теперь увидел ты меня,
И Легион; теперь учиться слишком поздно,
Таких здесь тысячи и будет все серьезно.

На это Враг великий гордо с тихой злобой,
Взирая искоса промолвил; в добрый час
Хотя и не к добру но в час вполне удобный
Упрямец своевольный подстрекает нас,
Полет свой завершив в мой час отмщенья;
Тебя смутьян я прежде поджидал;
Сполна получишь ты вознагражденье,
Все то что ты дерзновением снискал.
Под руку правую ты первый напросился,
Средь смуты в беспорядке твоих слов;
Что ты посеял средь рядов или забылся,
Что пред тобой стоит здесь треть Богов,
Собранием сплотившись утвердиться,
И если в сотрясенье воздуха не впасть,
Пока в нас Сила высшая способна увиться,
Мы обратим в ничто любую Власть.
Но хорошо что ты здесь ранее других
И от меня в награду честолюбию твоему,
Чтоб отличался ты средь Ангелов своих
Тебя своим я опереньем лично одарю.
Чтоб пред другими уявив преуспеяние,
Могли узреть что может с каждым стать;
Пусть не колеблется твой ум от ожиданья
(И без ответа на словах будешь блистать)
Чтоб ты узрел и чтоб другие знали;
Свобода Райская к чему теперь она,
Чтоб перед другом мы себя не отличали,
Где Духи в праздности не ведают себя,
Во множестве равны в единстве зримом,
И кто ответить сможет для чего,
И сдабривать кого в небесных гимнах
Коль в множествах для всех там все равно.
А не затем ли то что движимые ленью,
Удобно на Пирах беспечных пребывать,
И песни петь в пустых богослуженьях
Холопским Духам, не прибавить не отнять?   
Признай и ты и все подобные тебе,
Певцы Небес лишь в рабском услуженье
Тягаетесь, вот вся свобода ваша где,
И уявиться все должны вы для сравненья."

И строгий Абдиил с неменьшим рвеньем;
Отступник наглый все еще ты лжешь   
И нет конца твоим всем заблужденьям,
Но где бы не блуждал ему ты все вернешь;
Как смеешь искушать ты смысл искажая —
Повинность что с Природой что с Отцом;
Там где Природа в чаяньях слепая,
Ты превосходишь там где должен править Он.
И услуженье называешь ты холопством,
Иль лучшее свое мятежник променял,
Покорным перед высшим превосходством,
Да ты, похоже, уже сам себя загнал;
И как ты после смеешь службу порицать?
Господствуй в Бездне там тебе и место,
Там ты не сможешь имена свои менять,
И прикрываться тем что всем известно;
И кто с Богами третьей частию в Раю,
И кто восстал, кто есть и был здесь падшим;
В цепях восславим Солнце мы в Аду,
А Царство что ты занял будет нашим.
А я, как ты сказал, полет свой завершив,
Приветствием с небес по башне гордой,
Ударю так что все на свете позабыв,
Увидишь вмиг кто раб а кто свободный.

Сказав, ударом сокрушительным в сердцах,
Со всею силой что есть мощи замахнулся,
Подобно буре разносящей в пух и прах,
И Враг мятежный отшатнувшись ужаснулся;
И мысль застыла оглянувшись в Бездну,
На десять ужасающих шагов отпрянув вспять;
Щит золотой уже был бесполезным,
Не в силах скрыться или что либо сказать,
Прогнутое колено подперев своим копьем;
Как Ветер быстрый мчится над Землею
Иль бурный Океан бежит своим путем,
Теснит, обрушиваясь каждою волною,
И точит камни на Скалистых берегах,
Их растворяя вместе с водной глубиной,
Так Враг Великий ускользая на глазах
Назад отпрянул слившись вместе с тьмой.
Восставших охватило изумление
И ярость видеть униженье их Царя;
И мы в предчувствии Победного Сраженья,
Исполненные радости желанием горя,
Сражаться; тут раздался звук трубы,
То Михаил своих Архангелов сзывая,
Для битвы всех выстраивал в ряды,
Средь высших Сфер Осану разливая;
И Легионы Сатаны без промедления,
Рядами устрашающими встали супротив,
Внушая ужас грозным построеньем;
Неистовая ярость бушевала среди них,
Столь оглушительного шума Небеса
Еще не знали прежде; лязганье мечей,
Сверкала искрами небесная броня
И Колесницы медные от скрежета осей,
Казалось рвали вдребезги пространство,
Зловещей схватки ужасающим был шум;
Все сущее плыло вне постоянства;
От стрел горящих над главою, всякий ум
Был омрачен казалось; оба сонма
Друг друга в пламени не силах различить;
Менялась быстро исчезающая форма,
Лишь для того чтобы Врага в ней уличить.
Так под Небесным Сводом оба Легиона,
В неистовстве с друг другом бились мы,
Со всею яростью в бою ожесточенном
В котором уступить Врагу мы не могли.
От наших молний Небо содрогалось
И если бы тогда сотворена была Земля,
То и она б до сердцевины сотрясалась.
Неудивительно, среди несметного числа
Неисчислимых Сонмов с двух сторон,
Где даже Наименьший элементы и стихии
Своею волей подчиняя был вооружен,
С подвластных Сфер в руке сбирая силы,
Никто не мог так просто быть сражен;
А там Мощь Сонмов схваткой беспощадной,
Клинки подняли коим не было числа,
И если не разрушить силою безоглядной,
То разорить могли с концами Небеса.
Когда бы Вечный Царь не поубавил силы,
Кто царствует один над нами высоко,
То верно все бы без остатка разорили;
Средь наших Сонмов таково было число,
Что в множествах могли уподобляться,   
Несметным Армиям, а каждая рука
Могла по мощи с Легионами тягаться,
И каждый Воин был не менее Вождя;
Сам знал где ждать а где идти в атаку,
Где отступить иль тактику сменить,
Где разомкнуться без потерь закончив драку,
А где борьбы тески переломить.
Никто не помышлял сбежать или укрыться,
Ни страха ни смятения никто не уявлял
И каждый только на себя мог положиться,
Покуда, будучи уверен, точно знал,
Что ключ к победе он держал в своей руке;
Деяний вечной славы было не исчесть;
Война та многоликая повсюду и везде;
То на земле, то на крылах куда невесть,
Несло нас в дальние пространства,
Где Воздух не способен удержать себя в Огне,
В движении уявлял свое коварство
И оба находились в нескончаемой войне;
Подвешенные долго в схватке равномерной,
Пока в тот самый день рассвирепевший Сатана,
Негодованием распаленный чрезмерным,
Явил пред нами мощь свою сполна,
Не видя равных никого перед собою
И наступленьем мрачным и ужасным напролом,
Смутил Серафов боевых своей рукою,
Всем угрожая пламенным клинком.
Но Михаила разглядев пошло все прахом,
Когда узрел как он мечом своим махал;
Двумя руками ухватив единым взмахом,
Он с высоты всех Легионами сметал,
Все вкруг опустошая смертоносным острием;
Перед крушением тем не в силах устать,
Укрылся Враг под адамантовым Щитом,
Где под броней десятикратной не достать,
Покуда в той окружности обширной,
Ничто и никого никто не в силах различить,
Но ближе подступая Ангел Сильный,
Его приметил, рад что сможет завершить
Войну Небесную с пустым братоубийством,
И заковав цепями обуздать Архи-Врага;
Нахмурив бровь пылая грозным ликом,
Такие произнес ему он гневные слова.

Ты видишь сколь прискорбно разоренье;
Повинен в этом ты зачинщик зла,
Война на Небе с твоего соизволенья,
Покуда это ты кто распалил против себя,
Собратьев разобщением тлетворным;
Воистину обильны щедрые плоды;
Каким угодно можешь быть ты непокорном,
Однако помни не один лишь только ты,
Но всех кто кого к себе ты приравнял,
Посеяв в мире безмятежном беспокойство
И смутой наглой Небо запятнал;
Как смел ты Духам верным свои свойства,
Навязывая злобно ложью принуждать,
Что вздору лживому приходиться им вторить,
Но знай вперед покой здесь нарушать,
Тебе никто отныне больше не позволит;   
Никчемным распрям нет на Небе места,
В других местах ты будишь Троны покорять;
Для Зла что сеешь вам сподручней Бездна,
Тебя и Сонм твой ждет давно принять;
Там и грызитесь вместе сколь угодно,
Пока мой Меч работу не начнет,
Расплатой жесткой неожиданной от Бога,
На крыльях мщенья благодатью не спадет   
И боль умножившись заставит вас страдать,
Ее там будете вы тяжко проклинать.

Так угрожал Князь Воинств Супостату,
На что немедленно Противник отвечал;
Какую учинить способен ты расплату?
Я видел как ты тщетно воздух сотрясал,
Сразить не силах даже малого в делах;
Никто из наших не покинул поле брани
И даже павшими и втоптанными в прах,
Они перед тобой непобежденными восстали.
И думаешь со мною легче совладать,
Высокомерно угрожая пропастью бездонной;
Что Смутой ты назвал ее мы будем знать
Борьбой во Славу в Битве непреклонной,
Где все завоевать без колебаний
Намерены, иль Небеса в горящий Ад,
Что в баснях ты придумал для стращаний,
Мы обратим и ты увидишь кто здесь слаб,
Где если не царить но будем мы свободны;
Пока сколько хочешь силы можешь красть;
Объединяй себе их в помощь сколь угодно,
Покуда именем ты держишь свою власть,
Но помни ты всегда не стану я бежать,
Но всюду и везде тебя намерен я искать."

В таких любезностях закончив перебранку         
Они возобновили ужасающий свой бой,
Едва ли кто опишет эту схватку;
Та распря несказуема за всякою чертой,
И если даже Ангел на понятном языке
В своих рекордах сможет рассказать,
Что для сравненья приведет он на Земле,
Чтоб образы людей в те сферы приподнять,
Туда где прибывают все земные Боги;
Подобны им среди пылающих огней,
Непостижимые в движенье иль покое,
В пространстве направляли ход вещей.
Горящими клинками в воздухе махая,
Они огнем писали страшные круги;
Подобно Солнцам ярким очи затмевая,
Друг против друга пламенели их Щиты.
Застыло время в мрачном ожидании;
Воинственные Сонмы с каждой стороны
Исчезли спешно; там где скрежет брани,
Лишь бушевал средь яростной толпы
Сил Ангельских теперь покинутое поле,
Средь бурь таких опасно слишком быть;
Когда незримые миры враждуют поневоле,
Коль если в слове несравнимое сравнить,
То разве лишь войну средь Звезд далеких,
Или Планет и там на станут сожалеть,
Под натиском Владык своих высоких,
Готовых их материю в ничто перетереть,
Лишь чтоб сместить враждующую Сферу
И силой Трон завоевать среди Небес,
Где каждый ищет утвердить свою лишь меру
И на Противнике своем поставить крест.   
Лишь Высочайшему по мощи уступая,
Они подняли ввысь неотвратимые клинки,
Одним решающим ударом устремляя,
Порвать Соперника на мелкие куски,
Чтобы не было нужды для повторенья
И этим шанс представив фору ему дать;
Но Михаила Меч в Небесной оружейной
Был закален, перед которым устоять,      
Никто не мог и сверху устремленный
Он разрубил воинственный клинок
И в тот же миг пока незащищенный,
Рассек одним ударом правый бок.
Впервые на себе изведал Сатана,
Что значит боль поплыв как от дурмана;
Насквозь зияла от разящего меча
В Эфирной ткани пламенеющая рана,
Но вскоре исчезая скрылась без следа,
И чрез мгновенье был уже исправной,
Покуда не было в том теле вещества;
Лишь Кровью - влагою нектарной
Меч Михаила нерушимый запятнав,
Да так что яркий блеск мог ослепить;
Тот час к нему все Ангелы стремглав
Со всех сторон слетелись заслонить,
Пока другие на Щиты его взвалили,
И понесли до Колесницы всей гурьбой,
Там где сошел пред тем когда вступили,
Они с Небесным Сонмом в ярый бой.
И там сложив его оставили стонать
От гнева мрачного от боли и позора,
Уже не в праве себя более считать
Непревзойденным среди Ангельского Сонма.
В ту распрю с Михаилом вовлеченный,
Не думал он что будет им сражен,
И в унижении прискорбном уязвленный,
От спеси был его пустой лишь звон.
Уже не мог он с верой в свои силы
Ему быть ровней, все сошло на нет,
Но вскоре исцелился, Духи всюду живы,
И только жалкий и никчемный человек,
С надеждою на хрупкость плоти тленной
И ведать не желает жизни без нее,
Без Сердца с Головой своей почтенной;
Помимо живота не видит ничего,
Он вместе с плотью вырождаясь исчезает;
А вот Телам текучим невозможно повредить,
Как Воздух легкий всюду проникает,
Его нельзя ни уничтожить ни делить.
Они в сердцах во всех без исключенья
Живут преуспевая — в каждой Голове,
Все звуки слышат, в каждом зренье,
Участвуют решая быть чему и где;
Они во всем себя без устали слагают,
Любые формы принимают, всякий цвет,
Себя рассеивают всюду иль сжимают,
Покуда там препятствий для них нет.

А в это время Гавриил с другого края
Преславным Сонмом Молоха теснил;
Не меньшей славы были те деянья,
От коих Царь свирепый явно был
Премного возмущен застигнутым врасплох,
Когда пошла по швам вся оборона
И строй рассыпался не зная в чем подвох;
Грозил ему он с Колесницы своей злобно,
Тащить по полю на колесах приковав,
Хулою лютой Трон Небесный осыпая;
Того кто вечен и Един на Небесах,
В ругательствах прискорбных проклиная;
Но вскоре сам от острого клинка,
Ударом жестким неожиданно сраженный,
Он взвыл от гнева тяжка боль была
И скрылся прочь с бронею рассеченной.
А также Рафаил и Уриил с успехом
Теснил с обоих флангов ярого Врага,
Был вскоре сломлен Асмодей с Адрамелехом —
Два мощных Трона те что ставили себя,
В ряду с Всевышним но заносчивая мысль
Была научена скромнее быть собой,
А вместе с ней терялся и весь смысл
В доспехах их с алмазною броней;
И Абдиил на стороне не выжидая,
С удвоенною силой руку приложил,
Мятежный Легион без жалости сметая,
Не устоял ни Ариох ни Ариил,
И сила Рамиила в буйстве злобном,
Низвергнутой была укрощена.
Поведать я вполне бы мог способным
О тысячах других увековечив имена;
Вот только избранные Ангелы вполне,
Довольны своей славою Небесной;
Им не к чему хвала людская на земле,
Она всегда для них была не интересной;
Хотя иные может стали бы искать,
Устраивая здесь невиданные Войны,
Но их признанием и Славой не поймать;
И даже если волей Рока несвободны,
В священной памяти оставшись без имен,
Во тьме забвения земного пребывая,
Им это ближе, чем никчемный звон,
Покуда сила в слепоте от истины сбегая
И верности закону не захочет уличать,
Саму себя в поступках непристойных;
Заслуги нет коль можно порицать,
В бесчестии или действиях зазорных;
Тот кто в бесславии славу себе ждет,
Пусть того Вечное забвение найдет.

С паденьем сильнейших битва поутихла
И Армия восставших скрылась кто куда,
Во множествах разрозненных разбита,
В разброде жалком перемешанная вся;
Обломками брони с разбитыми клинками
Была Равнина вся усыпанная в прах,
Лежали Колесницы верх ногами,
С Конями огненными с пеною в зубах;
Мятежный сонм той схваткой изнуренный
На время скрылся там где не достать;
Уже он не был более способен,
Нещадные атаки Михаила отбивать;
Застигнуты врасплох страшась разгрома,
Они все поняли впервые для себя;
Терзала боль их от бесславного позора;
Еще вполне не ведая уявленного зла,
В непослушании; во всем непогрешимы
Не знали бегства и неведом был им страх;
Святые же напротив нерушимы,
В кубических Фалангах стройными в рядах,
Стояли крепко продвигаясь неуклонно,
Сжимая копья перед яростным врагом,
Безгрешны перед истинным законом,
Во всем превосходили гордый Легион;
Не устрашаясь ран они уверенные шли,
Хотя и также одолеть их силою могли.

Ночь между тем в свои права вступила,   
Скрывая Небо под покровом темноты
И бой непримиримый их остановила,
Их тишиною одарив от скрежета Войны;
И Победитель равно как и Побежденный,
Все Легионы растворились вместе с тьмой;
Расставил Михаил своих дозорных,
Из Херувимов вкруг стоянки боевой,
И Сатана напротив с Воинством своим,
Во тьме совет созвал дела все уяснить,
И только лишь предстали перед ним,
Неустрашим как прежде начал говорить.

О вы, в бою неравном закаленные огнем,
На что способны вы Врагу явили все,   
И вас он не сломил ни силой ни мечом;
Достойные Свободы но не только лишь ее;
За доблесть слишком мелкая награда,
Но в праве мы вполне претендовать
На большее - господство, честь и славу,
Без всякого зазрения должны завоевать,
(И если день, то почему бы и не вечность?)
Коль Царь Небесный не преминул пожалеть
У Трона Вышнего своих всех подопечных,
Решив что ими нас он может одолеть
Вот только зря; а значит ошибиться
И впредь он может; каково же это знать?
А значит на себя лишь можем положиться,
И сами все должны теперь решать.
Да, претерпели мы неравными в сраженье,
Был наш Противник лучше нас вооружен;
В потерях тяжким было огорченье,
И по сей день столь тягостный урон
Еще не знали, ну и что, зато мы знаем,
И в прах поверженными можем мы сказать,
Что в превосходстве поражения не знаем,   
И то что раной смертной жизнь не отнять
У тех кто был рожден на небесах;
Хотя и страждут ваши звездные тела,
Все заживет на ваших же глазах,
Своей же силой и не столь страшна беда,
Покуда под рукой ваше лекарство.
Прикрывшись впредь надежною броней,
Мы силою возьмем любое Царство;
С таким оружием дадим мы новый бой,
Против которого никто не устоит,
И мы с Врагом все шансы уравняем;
Тогда вполне он для себя все уяснит,
Что от Природы мы не в чем не уступаем.
А если есть другие скрытые причины,
Что позволяют верх над нами взять,
Должны в уме своем остаться нерушимы,
Чтоб как бороться с ним заранее узнать.

Лишь он закончил вслед Нисрох привстал,
Глава Начал, той схваткой изнуренный,
И он едва укрывшись еле убежал,
С клинком разбитым и бронею рассеченной,
Мрачнее тучи в той разрухе уязвлен,
Слова такие произнес перед собраньем;

О Избавитель наш что послан Небесами
Кто даровал от новоявленных Богов
Свободу, одарив законными правами,
Кто нас возвысил и избавил от оков.
Но даже если так задачей неподъемной
В неравной битве это все претерпевать,
Против всех тех кто к боли этой темной
Неуязвимым и кто не будет даже знать
То зло которым нам здесь угрожают.
И сила несравнимая, к чему ее рядить,   
Когда нас неустанно подавляют,
Сильнейших заставляя руки опустить.
Да можем мы убрать все радости из жизни
И всем довольствуясь при этом не роптать;
Покой сподручней чувству и для мысли,
Но эту черную тоску едва ли нам унять;
Из всяких зол она пожалуй наихудшей,
А чрезмерной всякое терпение убьет;
Каким лекарством станем мы бездушны,
Кто это средство здесь изобретет,
При помощи которого мы сможем победить
Врагов не знающих ни боли ни сомненья;
Какой бронею себя сможем защитить,
И чем мы вырвем наше избавленье.

Невозмутим ничем промолвил Сатана;
Конечно прав ты в этом, к сожаленью,
Как этот мир история стара,
И к нашей цели есть готовое решенье;
Тот кто из нас то отражение созерцает
В Эфирном зеркале тот сможет и найти
И форму уготовленную в коей он узнает
Себя и все чему должно произойти,
В той части света в Небесах необозримых,
В Пространстве где Деревья и Плоды,
И Злато в Жемчугах с Цветами Неземными,
Чье Око видит все пределы Красоты.
И вещи превосходные откуда они все,
Какой Землей неведомой питают;
Состав их темный, грубый, иль в огне,
Возвышен легким дуновением витает?
И лишь касанием Небесного луча
Они находят жизнь цвет свой раскрывая
И рвутся к свету свою силу обретя
Объемля все в пространстве источая.
Нетронутая Бездна в глуби темной,
Пылает пламенем предвечного Огня,
Мы им забьем свои орудия по полной,
С вершин до нескончаемого дна.
Всего одной искрой от края и до края,
Мы на прицел пространства все возьмем,
Врагу запалом молний угрожая,
И где достанем там его пробъем.
Посеем средь них такое мы смятенье,
Внезапным натиском пред коим устоять
Не в силах, он забудет устремленья
И тщетные мечты нас в Бездне укатать,
Всем тем что на беду мы подзабыли,
И убоятся они наш Небесный строй;
Решив что Громовержца мы разоружили
И молнии метаем гневною рукой.
Терпеть не долго, на Заре вы все сомненья
Отбросите совсем когда все завершим;
Ну а пока крепясь отбросьте опасенья,
Отчаяньем себе мы только навредим.

Приободрившись вновь словами Сатаны,
Они отбросили унынье и сомненья
И чувства все в порядок привели,
В большом восторге от его изобретенья;
И каждый думал от чего не был способным
Узреть что показалось столь простым;
Что мнилось прежде невозможным,
Все это явью уявилось теперь им.

В грядущих днях, Адам, в твоем потомстве,
Во зле намеренном иль умысле слепом,
Найдется тот кто преуспеет в вероломстве,
Иль в дьявольских интригах вдохновлен,
Чиня орудия для козней силой злою,
Людских Сынов он для греха прибережет,
Иль для войны с взаимною враждою,
Покуда дьявол в человечестве живет.

Тотчас с собрания все ринулись за дело,
Не рассуждая в множестве несчётных рук,
Направились в небесные приделы,
Переворачивать повсюду Звездный грунт;
И там узрели что Природа сохранила,
В намеренье средь элементов основных;
Там Серой и Азотом их она снабдила,
В соединениях самых первых и простых;
Они нашли как лучше все перемешать,
Изобретая с тонким мастерством;
И как при этом зерна примесей убрать,
Все расставляя в построении ином.
Другие вскрыли сокровенные пласты
В Пространстве (разве все иначе на Земле),
И жилу там небесную нашли,
Чтоб вылить и сковать орудия себе,
И Ядра к ним для повсеместного крушенья;
И провод для запала стало быть,
Чтобы хватило лишь искры прикосновенья
И все в огне мгновенно растворить.
Так незаметно под покровом темной ночи
Они к рассвету все закончили дела,
В предписанном порядке не смыкая очи,
Настороже, безмолвны, зная лишь себя.
 
Лишь Небо озарилось первыми лучами,
Призыв Фанфар призвал всех вновь;
И Михаила Ангелы построились рядами,
Сверкая Золотом Доспехов и Клинков;
Другие вдаль с Холмов рассветных,
Обозревали вокруг окрестности везде;
Разведчики в четыре страны света,
Узнать заранее спешили налегке,
Все укрепления что Враг успел создать;
Где он стоял и что намеревался,
Откуда собирался снова наступать
Иль на каких вершинах он обосновался;
И тут внезапно вдалеке они узнали,   
Знамена на ветру свирепого Врага;
Неспешно шли они но твердыми шагами
И Зофиил тот час на скорости крыла,
Своих предупредить и прокричал,
Так громко что Эфир весь задрожал.

Готовьтесь все Враг близко уже вьется;
От нас он вовсе никуда не убегал;
Для нас тем лучше гнаться не придется,
Хоть в этом нам услугу оказал.
Я видел этот взор подобно туче злой,
Его решимость здесь никто не сокрушит;
Укройтесь прочно адамантовой броней,
Надвиньте шлемы и свой круглый щит
Держите крепко посреди иль над главою;
Похоже будет ждать нас этим днем,
Не легкая прогулка с песней строевою,
А шторм из стрел пропитанный огнем.

Так он их упреждал хотя и сами знали,
Что на чеку должны быть с Сатаной
И все препятствия и огрехи убрали,
Мгновенно вняв тревоге боевой,
Еще плотней сомкнувшись в построенье,
Когда увидели что Враг к ним подступал
В своем неумолимом продвиженье,
Уже быстрее шел и страху не внимал
И вот уже махины боевые выставляя,
Внутри фаланг кубических своих,
Со всех сторон их плотно прикрывая,
Чтоб ни одна душа не видела там их;
И тут внезапно появился Сатана,
Такие произнес он громкие слова.   

Вы кто стоит теперь здесь в Авангарде,
Что вправо, что налево, Фронт один;
Кто ненавидят нас увидят в нашей правде,
Какой нам нужен здесь покой и мир;
И если пожелают их с открытым сердцем
Мы встретим предложенья обсудить,
А если нет тогда мы им ответим,
Но в поражении нельзя нам отступить;
И все что есть должны на усмотрение
Мы предъявить, так заряжайте же к чертям;
Пусть молнии летят без промедленья,
Пусть слышат все и Небо в помощь нам.

Едва с призрением озвучив свой призыв,
В словах двуличных поглумившись;
Тот час направо и на лево разошлись,
По крайним флангам разделившись.
Что нам невиданным и странным
Казалось к изумленью наших глаз;
Разбившись в построении туманном,
Сонм Сатаны тремя колоннами от нас,
Рассеялся в пространстве по краям;
Неслись повсюду боевые Колесницы,
По отдаленным прикрывая рубежам,
Во всех в приделах видимых десницы.
Подобны они были каменным Столпам,
Или Деревьям с полыми стволами,
Что доживают век в Лесах и по Холмам,
Уж без ветвей но с крепкими корнями.
Когда б отличие одно не выдавало,
Что все что знали или видели они,
Они чинили в том свое лекало;
Была их форма безграничная сродни
Пространствам без начала и конца,
Где медь, железо, всякое движенье;
За жутким жерлом там зияла пустота,
Что неуклонно предвещало соглашенье.
За каждым позади стояли Серафимы,
Запал их прикурить в любой момент,
Пока мы любопытством одержимы,
В тревоге наблюдали новый прецедент;
И ждать было не долго, неожиданно они
Махин тех сатанинских адские запалы,
Одновременно подведя свои огни,
Мгновенной вспышкой все объяли.
И все заволокло, повсюду едкий дым;
В Эфире, все что есть и все что нет,
С Небес до дьявольских глубин,
Распотрошили чтобы выставить на свет,
И шум в пространстве чрезвычайный,
И недра скрытые заоблачных высот,
Излившись обнажили свои тайны
В избытке своих адовых красот.
И связки Молний с Ядрами из стали,
Победоносных Ангелов со всех сторон,
С неистовою злобой сверху накрывали,
Во множествах сметая все кругом;
От града стрел таких едва ли устоять,
Хоть кто, хотя незыблемы как Скалы,
Отпор кому угодно в силах были дать,
И все же не могли и тысячами пали,
Архангелы и Ангелы кто не успел ульнуть;
С Оружием в Броне, тем было не легко,
Другие же могли как Духи ускользнуть,
Могли исчезнуть сжав себя в ничто.
 
Теперь во множестве рассеявшись ином,
Враг торжествуя и не думал уступить;
Их строй сомкнутый был им ни по чем.
И что им делать, как им поступить?
Брать штурмом чтоб отбросил вновь назад,
И тем свое удвоить поражение,
Чтоб глядя свысока смеялся гордый Враг
Питая тем свое пренебреженье?
Ведь сзади них стояли Серафимы,
Готовы новым залпом их сразить,
Вновь подпалив те адские Машины
И шквалом Стрел их вновь накрыть.   
Однако вспять вернуться в пораженье,
Та мысль им еще несноснее была;
Узрев сколь их прискорбно положенье,
К своим, ликуя, обратился Сатана.

И где он наш высокий Покоритель?
Что прежде столь неистово нас гнал;
Мы показали кто здесь победитель,
Свою заносчивость пред нами он унял,
В пространном поле оказав гостеприимство,
С открытым сердцем встретили его,
(А что еще, какое здесь бесчинство?)
Что предложили мы средь этого всего,
В иных словах другое соглашенье,
Глядишь быть может передумают они,
И отскочив усвоят направленье,
Там где сливаются незримые миры,
В смешениях причудливых своих;
И полагаю если наше предложенье
Озвучим снова мы упрямому Врагу,
То мы его принудим к соглашению,
Что нужно нам, как впрочем и ему.
 
И Велиал ему с насмешкой злобной;
О да, теперь позиции столь крепки,
Что согласятся и останутся довольны,
Им не оспорить предложения твои.
Условия эти не принять себе дороже;
Безумец разве не способен осознать,
Суть столь весомых доводов, негоже
С ног сбитым продолжать все отрицать.
Кто примет их все взвесив за и против,
Тот мудростью себя не обделит;
А кто отринет дар твой, тот напротив
Покажет что он сам себе вредит.

Так меж собой в веселом настроенье,
Шутили раздувая значимость свою,
Гоня из мыслей прочь свои сомненья,
Что им победа обеспечена в Раю.
Уверены что с Вечностью сравняться,
Теперь способны пологая что легко
Открытие их позволит приподняться
К вершинам звездным где доступно все.
Над Воинством небесным насмехаясь,
Презрев угрозы, в то время как они
Стояли в затруднении опасаясь;
Не долго впрочем выжидать в тени
Пришлось и вскоре равнозначное оружие
Неистовая ярость побудила отыскать;
Во всем своем великодушие,
Слегка их адское лукавство поунять.
Тот час (ведь не напрасно Ангелов своих
Всевышний превосходством наделил),
Доспехи побросав они к Вершинам их
Помчались налегке, откуда Враг их крыл,
Своими стрелами из дьявольских махин,
(А видели они все горние Вершины,
На Небесах, что вопреки земным,
Подобны легким дуновениям в Эфире).
Подобно вспышкам ярких молний они знали,
Как основания выбить из под ног,
И все их Горы с мест своих срывали,
С их содержимым растирая их в песок.
Хватая в руки за косматые вершины,
Они их над собой приподымали высоко,
Ручьи и скалы все леса и все долины   
И со всей силой вытрясали из них все;
И тут мятежников объяло изумленье,
И страх пред тем что уявил небесный Сонм;
Лишенные опор в одно мгновенье
Теперь их горы опрокинулись верх дном.
Придавленные сами тем же построеньем,
Тремя рядами сверху Воинством святым,
Теперь былое их исчезло дерзновенье,
Под весом неприступных их Вершин,
Что под собой их плотно придавили
И следом в наступление по их главам,
Теперь там они с яростью крушили,
В Эфире накрывая Сонм их тут и там,
Где хватит тени справиться с тенями,
И сломлен был мятежный Легион;
Разбитая броня впивалась в плоть краями,
От боли их был слышен тяжкий стон;
Со всею яростью внизу сопротивляясь;
До этого они еще могли и ускользнуть,
Ловушки этой непрестанно уклоняясь;
Теперь же крыльями своими шевельнуть,
Поверх придавлены едва они могли;
То притяженье не в силах одолеть,
Хотя и Духи Света наивысшей чистоты
Пусть и пришлось отчасти потемнеть;
И остальные уяснив теперь движенье
Сомненья отбросив стали подрожать
И все соседние Холмы и Возвышенья
В друг друга стали с яростью швырять;
Так посреди встречаются в Эфире
Незримые Вершины в столкновении своем,
Среди теней в другом и в этом мире,
И доносились звуки адские кругом;
Война в сравненье показалась бы игрой,
Среди такого мрачного смятенья,
Где хаос непрестанно множился собой,
Сметая Небо в том столпотворенье.
И если бы Отец Небесный не вмешался,
Пред кем бессильна всякая рука,
Чей Трон над нами всеми возвышался,
Не взвесил бы все против и все за;
Кто тот мятеж предвидел изначально
И допустил его глаза на все закрыв,
То верно все б закончилось печально,
Покуда только так он донести призыв,
Способен был в намеренье великом,
И этим свою Волю высшую свершить,
Чтоб Сын что слит с единым Ликом,
Перед Противником способен был явить
Всю власть Его дарованную свыше;
Кто справа с ним у Трона пребывал,
В таких словах Отец к нему воззвал.

Превышней Славы Сын любимый мой,
Чей Лик незрим но вечно зримым,
Ты здесь при мне иль я теперь с тобой,
Но знаем мы что оба мы в Едином;
Так что ж до Бога чьей рукою,
Я ныне объявляю Волю здесь свою,
Прошло Два дня как мы уже с тобою,
Коль если дни подсчитывать в Раю,
Послали Михаила с Войском обуздать,   
Их ослушание упрямое; и что же?
Пришлось всем тяжко там видать,      
И битвы были их суровыми похоже,
Когда сошлись такие мощные Враги.
Я им самим оставил все на усмотренье;
Ты знаешь сам что в разнице они,
Равны между собой в своем Творенье;
Пусть и одни отяжелели от греха;
Но то что вкрался он им было невдомек,
И потому слепыми были их глаза,
Что над грехом подвешен тяжкий рок;
И если будет продолжаться это снова,
Так что ж, тогда придется вечно воевать,
Коль не найдется способа иного,
Они нас будут непрестанно утомлять;
Все менее способны к управленью,
Своей безудержною яростью такой;
Покуда края нет в том устремленье,
Грядой Горнею швыряться меж собой,
И Небеса от их нагромождений,
Свои все основания рискует утерять;
Итак два дня уже прошли а третий,
Я для тебя оставил распрю их унять.
Страдаю по сей день от этого всего,
Должны когда нибудь мы с их Враждой
Покончить, чтоб узнали для чего
Ты предназначен в схватке роковой;
Чтобы однажды положив конец Войне,
Триумф победы причитался бы тебе.

Лишь ты способен распрю завершить,
Покуда Милость вся и Добродетель
В тебе вполне себя способны уявить;
И Небесам и Аду ты свидетель,
Но Власть твою ни с тем и ни с другим,
Превыше всякой силы, не сравнить,
Над суетою всей мирскою господин;
И соответственно ты должен заявить
Наследником по праву и рожденью;
Царем всего что есть и что должны;
Ждет звездная дорога к восхожденью
На Колеснице где сливаются миры.
Пусть от Колес встряхнуться основанья,
Бери мой Лук и стрел разящих впрок,
Пусть Молнии несут мое воззвание
И препояшь к бедру заточенный клинок;
Все темные Сыны должны узнать,
Пусть сгинут они с вышнего Чертога;
Возможно Бездна их научит понимать,
Что значит чтить Царя и Бога.

И тут же Сына он пронзил своим Лучом,
Чтоб мог узреть все дальние приделы
И Лик его неизреченным Божеством,
Где Сын с Отцом своим в едином теле,
В таких словах вослед промолвил он.

О Высочайший из Небесных Тронов,
Превосходящий все в могуществе своем,
Наипервейший, Высший среди Сонмов,
Ты ищешь с каждым новым днем,
Чем можешь Сына возвеличить,
В любых условиях, а я в ответ тебя;
Твою я истину не вправе обезличить,
И все что должен отдаю тебе всегда!
Что счастьем для меня здесь наивысшим,
Исполнить волю что ты всем провозгласил,
Ты до Небес своих меня возвысил;
И Власть твою, что ты мне уявил,
Я принимаю но готов вернуть обратно,
Когда ты станешь Всем во Всём,
И я сольюсь с тобою безвозвратно,
Включая всех кто в сердце был моём.
Но тех кого ты вынести не можешь,
Уже ли их способен буду полюбить;
Могу для них я ужас преумножить,
Как с кротостью твоей готов простить,
Во всех вещах твой образ отражая;
Вооружившись вскоре Силою твоей,
Я изгоню Восставших всех из Рая,
В обитель Тьмы и Мрака, средь цепей;
Там где нетленным им и пребывать,
Свое былое вспоминая ослушанье,
Чтоб впредь наверняка уже им знать,
Что счастьем исполнять все указанья.
Тогда Святые больше не враждуя,
Собравшись вместе вкруг твоей Горы,
От всего сердца возликуют Аллилуйя!
И я Главою им воздам тебе Хвалы.

Так справа у Престола Вечной Славы,
Стоял опершись Сын на Скипетр Отца,
А между тем Заря уже сияла,
Разлившись ярким светом первого Луча;
Немедля он взошел на Колесницу
И словно молния пламенами искря,
Помчался вихрем навострив зеницу,
Вглубь Сфер незримых в дальние края,
Где в Духе растворяется Пространство;
Стояли там четыре Херувима у Колес,
Вокруг Очей и Звездное убранство
Несли на крыльях в Ликах четырех;
Крутя Колеса что по виду из Берилла,
Гоняя искры извлекая из пламен,
И Свод Хрустальный с Троном из Сапфира,
Над Головами их украшен Янтарем,
Сияя грозовою радугой цветами;
Урим в Броне отлитой среди Звезд,
Сиял невыразимо яркими лучами,
Смыкая между Сфер небесный Мост,
Для восхождения работаю исправной;
Подвешен с боку стрел Колчан и Лук,
Пронзить готовых молнией трехгранной,
Крылатая Победа справа а вокруг,
Дым от Пламен что меж собой сплетались,
Свирепо споря в столкновениях своих,   
Да так что искры всюду разлетались,
И впереди главою тысячам Святых,
Он издали всем приближение уявил,
И двадцать тысяч (я услышал это сам)
Неслись на Колесницах рядом с ним,   
На руку каждую, по десять пополам;
В глубины Сфер на крыльях Херувимов,
На Троне из Сапфира горнею грядой,
Он устремлялся средь Вершин незримых,
Хрустальный Свод оставив под собой.
Везде и всюду Свет свой излучая.
Лишь мы увидели Знамена их Вдали,
Нас охватила радость, точно зная,
Что это Ангелы рожденные несли,
Знамение Мессии уявляя в Небесах;
И Воинство Небесное командой Михаила,
По сторонам построилось тот час,
Вручив в распоряженье свои Силы,
И всех Вождей в едином увенчав.
Путь уготовлен был к его движенью;
И Горы сорванные с корнем вспять,
Его послушно подчиняясь повеленью,
Назад вернулись на места свои опять.
И Лик Небесный снова обретенным,
Что был искомым там повсюду и во всем,
Долине и Горе во цвете обновленным,
В исконном уявился качестве своем.
Что ввергнуло Противника в смятенье,
Но непреклонным он там так же гнул свое;
Расставив Силы в новом построенье,
В слепой надежде от отчаянья своего,
Во всем являя неуемное упрямство.
Чем убедить их что им рассказать?
Откуда это гордое лукавство;
Уже ль и впрямь оно способно пребывать
В Небесных Духах? или только Чудеса
Упорство их приводит к умягченью?
Где должно взять все к усмотренью,
Еще сильнее закалились их Сердца.
Его Сияньем недовольные печалясь,
Чьи Небеса на зависть было зреть,
К вершинам вышним так же устремляясь,
Желая силой обновленной одолеть,
Обманом или злобным принужденьем,
В своей надежде там преуспевать
И под конец заняв там все владенья,
Отца и Сына под начало свое взять.
А если нет, то пусть в крушенье
Мир сгинет напрочь в Бездне роковой;
Так шли они к финальному сраженью,
Пренебрегая гордо слабостью любой,
И бегство неприемля; и Единый Сын,
Слова такие к Воинствам своим
Вознес, к обоим Флангам обращаясь;

Спокойно стойте! И блестящий строй,
Держите крепко в день сраженья,
Закройтесь плотно под небесною Броней,
Покуда вы сильны не знали возраженья,
В своей войне когда он всех вас призывал,
Ко всем Делам его неустрашимы;
Отец Небесный в этом вас признал,
А значит в нем вы остаетесь нерушимы!
А что до тех, так пусть они знают,
Что от другой руки никто не убежит,
Покуда Царь Небесный участь назначает,
И жребий каждого ему принадлежит;
И его Воля неподвластна исчисленью,
Средь множеств тьмой кромешною она;
Лишь зрите принимая к усмотренью,
Как Боги гнев свой изливают чрез меня,
На все что подлежит здесь искупленью;
Не вы но я для них здесь нестерпим,
Для тех кто пребывая вместе с тенью,   
Желают править не считаясь с Ним,
На мне неистовую злобу вымещая,
Из за Отца кому здесь все принадлежит,
Все Царства, Силы, Власть и Слава,
И кто согласно воле здесь творит,
Меня в том вместе удостоив. И за этим,
Решить их жребий мне назначил он;
Даруя им возможность вместе с этим,
Со мной сразиться, или всякий сон,
Против меня всем миром напуская,
И кто сильнее я один иль они все;
Измерят сами все они, того не зная,
Не зная превосходства большего себе;
О большей распре и не помышляю,
Но кто мне верен, тех я оправдаю.

Так молвил Сын лице себя меняя,
Теперь свирепым виделся им он,
Холодный гнев Противникам внушая,
И Херувимы в Лике четверном,
Сомкнули разом крылья звездные свои,
И тень ужасная умножилась тенями,
И Сферы все в движенье круговом,
На Колеснице вслед с ее огнями,
Потоком звуков наводнили все кругом,
Разливом или Войском без числа;
И он погнал бесчестных всех Врагов;
Как ночь была погоня та мрачна,
Встряхнув в своих колесах до основ
Все Эмпиреи кроме разве Трона,
Незримого. И вскоре он явился там
И десять тысяч молний правою рукой
Сжимая он пробился к их рядам,
Сметая и круша всех в исступленье.
Все изумились возраженья позабыв,
Исчезло напрочь все их дерзновенье,
Мечи все побросав и руки опустив.
И сверху он по Шлемам и Щитам
Помчался среди мощных Серафимов,
Считая Троны по поверженным главам,
Желавших вновь укрыться под Вершины,
От его гнева уберечься чтобы там.
И с двух сторон натянутые стрелы
Летели в глубь рядов, где в Лике Четырех
Во множестве Очей своих глядели
Их Стражи вокруг пламенных Колес!

В Глазах различны но единым Оком,
Единый Дух над всеми пребывал,      
Где каждый в этом Пламени высоком,
Метая молнии друг друга ослеплял,
Огнями смертоносными стреляя,
Все им несносное желая поразить,
Что мнилось только этим лишь давая,
Всю свою силу напрочь истощить.
Пока опустошенные совсем не пали,
Лишившись в распре животворного огня.
Что до него и половину не отняли,
Лишь испытал он с ними там себя.
Учась их там всех Молниями жалить;
Их истребить он вовсе не желал,
А только Небеса хотел избавить,
От Духов всех кто разум потерял.
Упавших приподнял он вновь уверя,
И сбил их в Стадо чтобы отделить,
Своих Овец от яростного Зверя,
Готов в любое время молнией пронзить.
В одну их в стаю боязливую сбивая,
А всех упрямых от коих один вред,
Погнал к хрустальным стенам Рая,
Метая свои грозы им вослед;
Где широко и вглубь по середине,
Разверзлась пропасть бездной роковой,
Они от ужаса попятились при виде,
Но сзади он теснил своей рукой,
Им гибелью ужасной угрожая,
И кинулись они стремглав главами вниз,
Небесные приделы покидая,
И адский гнев преследовал там их.

Ад слышал этот звук невыносимый,
Ад видел как с Небес слетели Небеса,
И в ужасе вдоль глуби той незримой,
Как там смыкались разноликие глаза;
Но Рок определённый неизбежен,
Причины все сокрыты вечной тьмой,
И мало ли кто был еще повержен,
В пучинах адской Бездны роковой.
Летели девять дней они в паденье,
В десятикратном помутнении том,
И Хаос выл неистово в смятение,
Среди злых Стихий в безумии своем,
Крушенье сея разоренье и крах;
И вот уж Ад в огне неугасимый,
Сомкнулся на их скорбных головах,
Дом горестей и боли нестерпимой.
И Небеса возликовали в избавленье,
Заделав вскоре брешь в стене
И все вернулось к прежнему теченью.
Возобновив все должное себе.
И начертав на Небе новую границу,
С триумфом Победитель развернул,
Свою не знающую краха Колесницу,
И все назад что отнято вернул,
Святым, что там его встречали;
Свидетели деяний славных всех его,
Они там молча торжествуя ликовали,
В свершенье вознесенья своего;
Ветвями пальм дорогу осеняя,
Пока все вместе шли плечем к плечу,
В хвалебных гимнах песнь напевая,
Отцу, единому с ним Сыну и Царю,
И прочему, достойнейшему Царства;
Он шел победоносный торжествуя,
По самой середине явленных Небес,
В свои покои все излишнее минуя,   
Ко Трону там где восседал его Отец;
Где он одесную с ним рядом пребывает
И по сей день его там прославляет.

Так вещи все на Небесах уподобляя,
Я смог найти им применение на Земле,   
В земных вещах явленья претворяя,
Чтоб уберегся ты в грядущем дне.
Все то что было скрыто средь людей,
Все взвесив, уявил теперь я для тебя;
Ту рознь среди Ангельских Властей
И Войны что терзают Небеса.
И то паденье тяжкое и злое,
Тех кто пребывает слишком высоко,
И тех восставших силою слепою,
Кому не в радость состояние твое.
Кто ныне тебя молча искушает,
Покорность позабыть и соскользнуть,
И тем законной радости лишают,
С тем что тебе взыскание тянуть,
Что с ним ты делишь Вечное несчастье;
Отдушиной и вместе с тем и месть,   
И приобщая к своему тебя ненастью,
К тому же был научен ты любую лесть
Творить, иль даже - измышленье,
Отцу Небесному в ком пребывает все;
В нем все мы меньшие творенья,
Взяв Компаньоном тебя горя своего.
Но ты не слушай эти обольщенья,
Душе слабейшей это снова расскажи;
И пусть послужит это упрежденьем,
Еще одним примером ослушанья и лжи;
Тебе в награду; тверже бы стоять,
Но все же видно упадут они опять,
А ты запомни чтоб не уже преступить,
Границы те что должно тебе чтить.

Конец шестой книги.


***



Потерянный рай. Книга 7. Джон Мильтон.


Содержание:

По просьбе Адама Рафаил продолжает свое повествование, каким образом впервые был создан этот мир; после того как Сатана и его Ангелы был низвержены с Небес, Бог объявил о своем намеренье создать следующий мир и созданий в нем обитающих; для этого он посылает своего Сына в услужение Ангелам, чтобы совершить свое творение в шесть дней, по истечении которых, Ангелы воспевают завершение его трудов и возвращение в Рай.


Сойди Урания! коль так зовешься ты,
Что над Олимпом вознеслась небесным гласом,
Где я обозревал пределы красоты,
Что над полетом легкокрылого Пегаса.
Важней твоя мне сущность а не Имя,
Та что превыше девяти небесных Муз,
И для вершин Олимпа ты не зрима,
Рожденная на Небе, выше всяких уз,
И всех высот открытых к обозренью,
Истоков вечных бьющих в глуби роковой,
Ты Мудрости извечной отраженье,
Что пребывает здесь тебе сестрой;
При помощи который все ты претворяя,
Пред Ликом высочайшего Отца,
Его все Звезды в гимнах ублажая,
Одним лишь сердцем уявляя все сердца.
И я был с ними увлечен всецело,
Обозревая там приделы всех Небес,
И с крайним риском в бренном теле,
Свой Путь я пробивал чрез тьму завес,
Тобой смягчаясь в огненном Эфире;
Вернуться в свой исконный Элемент,
Ведом тобою в том и в этом мире;
Покамест Конь летящий на твой свет,
Вне всякой привязи ко мне не угодил;
Беллерофонту уподобился в том я,
Хоть с меньшей высоты и уронил,
Слетев с Небес в  Алейские поля,
Покинутым для вечного скитанья.
Еще осталось половину мне воспеть,
Но в более стесненном состоянье,
В пределах Сфер что в силах обозреть.
Я на Земле, а не парю над Полюсами,
И здесь вернее смертным гласом петь,
Все теми же туманными словами,
Чтоб в злобе дня кого то не задеть.
Полна уныния и тревог эта округа,
И как то нужно здесь мне уберечь себя,
Где одиночество мне верная подруга,
И мрак здесь неразлучен от меня.
И все ж с тобой я далеко не одинок,      
Когда касаясь ты являешься во сне,
Иль озаряя в ранний час Восток,
Дыханием беззвучным шепчешь мне;
Тогда рукою в моей Песне ты води,
И пусть услышат хоть немногие ее,
И прочь мои сомненья прогони,
Те что от Вакха иль молящихся его,
И тех которые певца фракийского порвали,
И между Скал вослед дубовые Леса,
В Родопах к восхищенью звуки изливали,
Во все края по ветру разнося,
Пока Певцы иные не тонули в возмущение,
И Голоса и Лира и Муза защитить,
Уже не в силах; но ведь нет в тебе сомненья;   
С тобой я не страшусь, тому и быть;
Ведь ты всегда мольбе его внимаешь;
Покуда с Неба, сны пустые отвергаешь!

Пой Богиня и поведай нам здесь всем,
С тех пор как Адама учтивый Рафаил
Предостерег, и вместе с тем,
Ему примером своим мрачным уявил,
Что ожидает тех кто отступиться пожелает,
Его по крайней мере это может ждать,
И вместе Род его, покуда ведал он и знает,
Какие здесь плоды нельзя срывать.
Один запрет но вкус свой услаждая,
Что было самым легким в выборе его,
Он пренебрег и тем лишился Рая,      
Слетевшим в гневе и лишившимся всего.
И вот он с Евою свою в лучших снах,
Все слушает теперь с таким вниманьем,
Питая восхищение в словах,
Средь темных глубей находя призванье.
И среди всех ему уявленых вещей,
Что прежде вовсе и немыслимым казалось,
Как злоба средь Небесных областей,
Или Война что к ним внезапно примешалась,
Теперь вдвоем они в смятении своем,
Выискивают прежнее блаженство,
Хоть и Всевышний также виделся во всем,
В добре и зле являя совершенство.
Но вскоре зло что довелось познать,
Перемешаться с ними будучи не в силах,   
Потоком бурным обернулась вспять,
Туда откуда с самого начала уявилось.

Адам развеяв все свои сомненья,
Все то что в сердце возникало и росло;
Теперь желает знать без промедленья
Все то что непосредственно касаться его;
Откуда Небеса с Землею зримой,
Когда впервые появилось это все,
Зачем и для чего, какой причиной,
Явлен Эдем иль все что вне его;
Покуда ничего не помня и не зная,
Что было прежде пробужденья от сна,
В его словах он словно жажду утоляя,
Слух услаждал все жадностью  ловя;
Но этим к еще большей жажде пробудился,
И к Ангелу он снова обратился.

Поистине, предела нету восхищенью,
О Вестник Неба, что послан нам сюда,
Все то что с этим Миром вне сравненья,
Раскрыл ты снова наши темные глаза,
Бесценную оказывая милость нам свою ,
С превышних Сфер заранее упредить;
Что здесь могло потерей стать ко дню,
Которую не в силах мы восстановить.
И люди не способны даже и представить,
То благо бесконечное дарованное им,
За что Всевышнего должны мы славить,
За тот Завет что нам он уявил.
И все слова без всяких возражений,
Должны исполнить высшей волею его,
Покуда с нами здесь конечное решенье,
Все то что было, есть иль быть должно.
И раз ты снизошел для порученья,
К высоким Сферам подыматься нас учить,
Туда где все берет свое рожденье,
Не соизволишь ли тогда нас посвятить,
В тот разум что здесь высшим мнится,
И мы возможно что нибудь возьмем,
Конечно если соизволит нам открыться,
Являя все что есть иль скрыто в нем.
Откуда Небеса с Землею зримой,
Что удаляясь в бесконечность знают все,
С его Огнями в Пламени едином,
Что в вечной тьме являют здесь его.      
Собою заполняя бесконечные Пространства,
Включая вещи все, и всеобъемлющий Эфир,
Где элементы претворяют Царство;
Весь зримый равно и невидимый весь Мир.
И от чего Создатель наш незримый,
Решил средь Хаоса предвечного явить,
Предвосхищая все, какой причиной,
Подвигнут он для нас все сотворить.
И чем сулит теперь его творенье,
Коль если можешь, не откроешь ли слегка;
Не для того чтоб мог я выведать ученье,   
И не затем чтоб покорить все Небеса,
Но чтоб возвысить в славе все его труды,
Чем больше будем в них посвящены.
Ведь Солнце дня не закатилось и сияет,
Мир взвесив этот на невидимых весах,
И надо думать Вышний нам внимает,
Всему что нам ты изливаешь на словах;
Желая донести во всем здесь посвящая,
Природу нашу в этой глуби претворяя.

И если же Звезда вечерняя с Луной,
В своих тенях здесь все захочет нам укрыть,
И Ночь затмит Глаза своею пеленой,
Тогда его отсутствие мы сможем заменить,
Пока не завершиться эта Песнь твоя,
И с раннею Зарей уже отпустим мы тебя.

Так Адам умолял сияющего Гостя;
И Ангел лучезарный молвил ему вслед.

Уместна и по нраву просьба мне твоя,
Что мне озвучил ты и с осмотреньем;
Однако все труды не в силу для меня,
Здесь перечислить вашим изложеньем.
Нет слов таких что в силах охватить,
Дела его сокрыты вечной тьмою,
Боюсь что ваше сердце не способно уместить;
Да что там, Ангел с этой красотою,
И не равняется, иль разве подрожать
Способен лишь; и что тебе с того,
Едва ли в силах ты что либо взять,
Иль говоришь, стремишься ты его
Прославить, пологая лишь банально
Себя тем осчастливить, да и пусть;
Раз здесь я с порученьем изначально
В твоих глазах развеять мрак и грусть,
Освобождая ум твой от стесненья.
Ты лишь просить о большем воздержись;
Чтоб вещи твоего здесь измышленья
Не обрели случайно здесь кривую себе жизнь;
И чтоб в Ночи в неразумение слепом,
Того кто Несказуем здесь не подавлять,
Тем что вразрез и с Небом и Землей;
Ведь Знание что с тобой не потерять,
И этой пищи там хоть сколько пожелаешь.
Но впредь должна она умерить аппетит;
Ты сам наверняка прекрасно знаешь,
То что излишество для разума претит,
В отраву всякое питание превращая,
А Разум в безрассудство обращая.

После того как Светоносный Люцифер,
(Тот самый что у вас Звездою Утра прозван)
Пал в пропасть мрака с вышних Сфер,
Со всем своим блестящим Сонмом,
И Сын с триумфом вместе со Святыми
Предстал пред Троном Высочайшего Отца,
Где он на Воинства взирает там с Вершины,
Сияя в свете Наивысшего Венца,
В таких словах он к Сыну обратился;

По крайней мере взяв свой Легион,   
Покинул нас ревнивый гордый Враг,
Иль может думал он что все теперь как он,
С самим собою всех выстраивая в ряд;
С чьей помощью интриги приплетая,
Стяжал обманом высочайший себе Трон,
И тем Законной власти нас лишая,
Все для себя лишь; ну и где же теперь он?
Ведь нету славы павшим воплощеньям
И сколько же с собою он увлек;
Теперь обыкновенный он мошенник,
Стяжает свой закономерный злобный рок,
И тонет средь бездонных пропастей.
Но нас здесь предостаточно еще;
Я вижу их движения средь Огней;
И этого хватает чтоб Сферы все ее,
Удерживать под нашим здесь началом,
Чтобы в Служенье Храм высокий наш,
Здесь не стоял без дела и задаром,
И чтоб Огонь священный не угас;
А чтобы Враг своим содеянным вредом,
Не возносился нашим разореньем,
Тем что нанес чтоль тяжкий нам урон,
Пусть там и приобщается к творенью,
Коль Самость утеряв себя найдет,
В Едином; пусть творит что пожелает,
И Человека своего там создает,
И Мир другой, коль если распознает,
А старый и отживший, пусть его сотрет.
Являя свои множества в Едином,
Кровь обновляя, если сможет разгадать;
Не здесь, но в Царстве своем зримом,
Их сколь угодно может претворять.
Пока не вырастут заслугою своей,
Чтоб впредь могли держать они свой Путь,
Чтобы где то среди высших Областей,
В повиновении не думали свернуть.
До Неба собственную Землю возвышая,
Иль Небеса до собственной Земли,
И чтобы Царства все в единстве пребывая,
Свое навязывать уж бы не могли.
Ну а пока, увы, их слабость с ног сбивает;
Престолы и Господства, видите вы все;
Ты Сын мой не молчи, и пусть решают,
При мне, посредством Слова моего.
Я осеняю своим Духом твою Плоть;
И где бы не был ты с тобою пребывает
Мое могущество, не медли и вперед,
И Бездна пусть тобою претворяет.
И пусть в одно сомкнуться Небо и Земля,   
В бездонных Глубях без конца и края,
Покуда Бесконечность заполняю я,
От самых мрачных Преисподней и до Рая —
Пустоты беспредельного Пространства;
Но даже таковым, пока я отойду;
Тебе я отдаю мои все Царства,
А сам от дел пожалуй отдохну;
Могущество и Милость я тебе вручаю;
Что делать иль не делать, сам решай;
Необходимость или случай, я не знаю,
Но Жизни всех со мною, это знай.

Так Всемогущий Сына своего увещевал,
Все глуби милостью своею приобщая,   
И повинуясь Сын ему внимал,
Его Главою вышней указанья исполняя.
Деянья все Всевышнего в мгновенье,
Способны претворяться столь легко;   
Они вне времени и всякого движенья,
Но человек без звука не умеет ничего;
Без речи что доносится до слуха,
Откуда он свои понятия принес;
И Небеса возликовали от Триумфа,
Когда Всесильный волю произнес.
В своих Небесных гимнах воспевая,
Владыка, слався Царь грядущих дней,
Кто свои Бездны необъятные смыкая,
Возвысил волей своих будущих людей,
Даруя мир домам их и успокоенье;
Хвала вам, те кто в ярости своей,
Изгнали напрочь нечестивые воззренья,
От бренных обиталищ истинных людей;
Хвала и слава вам, чья мудрость,
Способна сотворить добро из зла,
Искореняя в Духах злобных грубость
Тем приобщая их для вечного добра.
И Расу всю для лучшей доле возвышая,
Туда, откуда начинаются несчетные Века,
В Миры благоволенье источая,
Всем помогая обрести самих себя.

Так пели Иерархии; а между тем
Сын уявился чье движенье выше слов,
Кто всюду пребывая первым был ничем,
В себе охватывая Силы всех Миров,
Увенчанным величественным блеском
Любви и мудрости незримого Отца;
И Сонмы в множествах своих несметных,
В сияющих лучах небесного Венца;
Серафы Херувимы, Силы и Господства,   
Эфира вездесущего небесные Сыны,
В его неизреченной славе превосходства,
Сопровождали Колесницы там свои,
Отлитые в Небесных оружейных,
Где Мириады в свете радостного дня,
Вершины делят в сбивчивых движеньях,
Друг другу предъявляя ярые права.
Руками разводить лишь успевая,
Для своей Свиты путь освободить,
И неожиданно, на распрю не взирая,
Меж ними вышний Дух решился проявить
Себя, сопровождающим их Бога;
И снова распахнулись перед ним ее Врата,
В созвучных звуках, мощью Слова,
Впуская внутрь к ним Небесного Царя.
И Дух творить пустился новые Миры,
На Звездных твердях слово претворяя,
Откуда снова рухнуть вниз они могли,
С тех безопасных берегов обозревая,
Пучины мрачных и бездонных Пропастей;
Пустынных, диких и объятых тьмой,
Подобно дну прожорливых морей,
Где злобные ветра уносят все с собой,
Перевернуть способны все в один момент,
Вздымая в своих волнах все вершины;
Где может вовсе там ее и нет,
Коль наивысшая по самой середине.

Вы, Волны неуемные, уймите прыть;
Ты Бездна слышала, конец уже раздорам,
Порядок и покой здесь должен быть,
Произнесло всепретворяющее Слово;

Спокойным, он на Крыльях Херувимов
Нырнул в бескрайний Хаос сквозь Эфир,
Средь пропастей невидимых и зримых,
Искать там нерожденный еще Мир;
И Хаос этот слышал; вся сияющая Свита,
Вослед ему всей вереницей чтобы узреть,
Что в сотворенье новом будет вскрыто,
И Власть тех сил что мог он разуметь.
Затем он взял рукою Циркуль золотой,
Прервав шатание пылающих Колес,
Что был готов уже в небесной кладовой,
И снова с центра свои линии нанес,
Для Бездны обозначив новые пределы,
С вещами всеми что для жизни вызвал он,
Где среди Глуби темной в новом теле
Вновь там явился, начертав ему Закон,
В окружность новый Мир свой замыкая;
Так Царь Небесный это Небо сотворил,
И также Землю, ведь Материя пустая,
Она вне формы без творящих своих Сил;
Покуда Глубь сокрыта вечной Тьмой,
Лишь только чистый Дух способен всплыть
На крыльях над бескрайней глубиной,
И своей жизненною силой жизнь зародить,
Своим теплом сердечным согревая,
Бесформенные массы в Хаосе пустом,
Но у медали сторона еще другая,
Грозит Тартаром всякий темный сон;
Прожорлив и готов любого съесть,
Где всякая беспечная, несчастная Душа,
Обречена на Ад, скитания иль смерть,
Когда лишь с Плотью видела себя.

И он Соединив подобное с подобным,
Потерянное в Бездне к Духу приобщил,
Что сталось вновь жизнеспособным,
А остальное все он по местам распределил,
Из массы этой скатывая Сферу,
Окутывая Воздухом пропавшие Миры,
По Центру подцепив свою там Землю,
Всем представляя там Обители свои.

И Бог Сказал, Да будет свет! и тут извне,
Стал Свет, что самым первым из вещей,
Эфиром чистым появился в Глубине;
С ее исконного Востока, средь огней,
Пустился чрез бескрайние просторы,
Перемешав себя с воздушной мглой,
Что облаком блестящим в виде Сферы,
Где Солнце все еще сокрыто Глубиной,
К рожденью зрело в облачном Ковчеге;

И Бог увидев это, молвил что по нраву,
Ему тот Свет явленный вечной Тьмой;
Из Полусфер, по Центру, переправу,
Являя в Глуби высочайшей Головой.
И стал Свет Днем, а Тьму нарек он Ночью;
И Вечер был, и было Утро, День один;
И уявилось вновь минувшее воочью,
И Хоры Звездные пучины тех Глубин
С восторгом восхваляли в песнопеньях
Когда при первом выдохе из Тьмы,
Восточный Свет в сокрытых наслоеньях,
Представил взорам их затерянные сны.
В тот самый День сотворена была Земля
Со всеми вместе Небесами над Землею,
И все шумели в счастье радость не тая,
Что Сфера мировая овладела пустотою.
Незримого Отца восславить в песнопеньях;
Настроив Арфы, чтобы все его дела,
Запечатлелись снова с каждой тенью,
В тот Вечер первый и до первого Утра.

И снова Бог сказал, быть Тверди средь Воды,
И Пусть Вода затем отделится от Вод,
И эту Твердь он тут же создал посреди —
Прозрачной, неделимый Небосвод,
Его к простому Элементу устремляя,
И Воды удаляя что над нею и под ней,
Что всю собою там окружность занимая,
Средь выпуклых, бездонных пропастей,
Везде и всюду там безмерно растекалась;
От всякого потопа крепкою стеной,
Вода внизу и наверху не примешалась,
Без передышки отделяя все собой.

Так в Водах этих что повсюду пребывала,
В Кристальном Океане появился Мир,
Изъяны и пороки неустанно устраняя,
Чтоб оставался незапятнанным Эфир,
От всех своих значений прилегающих извне,
Что Хаос приплетая с каждой гранью,
Тем сеет смуту на вершине иль на дне,
Сводя на нет худые основанья;
Назвал он Небом эту Твердь, и таковой,
Был вечер, было утро — День Второй.

Земля сформировалась но во Чреве Вод,
Зародыш созревал еще неуявленным;
В открытом Океане омывал ее поток,
Снося все Полюса в течении свободном;
Что не порожним, но сердечной теплотой,
Весь Глобус соками своими насыщая,
Обогащал своей питательной средой,
Для претворенья грядущего смягчая,
Отца и Матери в Зародыше своем;
Производя в них ярое броженье,
Где трое воедино слитыми во всем,
Мать в ее чреве насыщая к порожденью,
Питая влагой теплой сердце в нем.   
И Бог сказал, Пусть Воды что под Небом,      
Все в одном вместе соберутся, и тогда,
И да возникнет Суша уже следом,
А Воды эти обратятся впредь в Моря.
И тут же Горы появились из глубин,   
Грядой пологою поднявшись до Небес,
Смыкая в Высях Бездну всех Вершин,
Все глубже простираясь в тьму завес.
А Пропасть дальше устремлялась в пустоту,
Все ниже ко дну пустому Океана,
Где Хаос вечный претворяя Красоту,
В себе не ведает, ни края ни начала.

Стекаясь каплями, туда они спешили,
От Суши прочь в бездонные Моря;
Иль плоть Земную от себя освободили,
Чтоб Плод способна дать она была,
От Древа всякого по роду своему;
И Часть той Суши посредине той стеной,
Хрустальной, направленье дать всему,
Вершины подгоняя вечной глубиной;
Принуждена великим повеленьем,
Во избежание потопа, чтоб не утонуть,
Должна бороться  Суша разделеньем,
К своим истокам Воды все вернуть;
Как Армии на зов (ведь ты же слышал),
Когда они спешат под Знамя свое встать,
Лишь только звук Трубы они заслышат,
Иначе построенье свое не удержать.

Так Волны друг за другом наплывая,
Брега смягчали новоявленной Земли,
В нее повсюду просочиться там желая,
И все  в бездонную в Пучину унести.
И Горы стряхивали эти Воды от вершин
Себя сберечь в безжалостном потоке,
Что рассекал насквозь высоты всех глубин,
Иль как Змея кругами вьется в Оке,
Путь пробивая свой чрез влажный ил;
Вед Суша от Воды была отделена,
Не просто чтобы человек на ней ходил,      
Но чтоб всему назначить берега;
Что для себя он лишь на время получил.

Вода к Воде бежит, Земля с Землею,
Потоки рек бегут впадая вновь в Моря,
Что непрестанно влагу всю с собою,
Несут туда, где изначально быть должна.
Итак, назвал Бог Сушу ту Землей,
Морями он нарек собранье Вод;
И снова он узрел что это хорошо;
И следом он сказал, пусть на Земле растет,
Трава и Зелень что посеет семя,
И Древо всякое несущее свой плод
По роду и подобию своему, на время,
Чье семя на Земле произрастет.
Лишь только он промолвил и Земля,
Доселе голая, невзрачная, пустая,
Приятной зеленью окрасила поля,
Растеньем и Травою всякой покрывая;
В многообразие удивительных цветов,
Благоухая радостным цветеньем;
Лозою виноградной всех сортов,
И всяким прочим замечательным растеньем;
Везде раскинулись кустарники ветвями,
Деревьев всяких стройные леса,
Танцуя словно дивными плодами,
Стволами устремляясь прямо в небеса,
Что на ветвях свисали в множестве великом,
Цветеньем небывалой красоты;
Где там в одно сливаясь вышним Ликом,
Они венчали кронами высокие холмы.
Питая Землю реками и горними ключами,
И все Долины и Земля в дыханье снов,
Могла вполне равняться с Небесами,
Своих уже достойна пребывания Богов;
Кто мог там находить свою усладу;
Во всех ее тенях священных обитать,
Делить восторги вмести их и радость
И всеми чувствами их сердце претворять.
Хотя и Бог и не наслал еще дождя
И свою Землю Человек еще не засевал;
Туманами вздымалась влажная роса,
Которой он там всю поверхность увлажнял;
Все поле том огромном каждое растение,
Что Богом было создано с Землей;
Всему тому что на зеленом стебле,
Назначил к росту он своею там рукой;
И вновь увидел Бог что это хорошо;
Был Вечер, Утро, третий день прошел.

И Бог сказал: и да появятся Светила,      
Чтоб можно День от Ночи отделить;
И чтобы Неба Твердь знамения уявила,
И тем Круговращение Времен установить,
Дней и Годов в периодах своих;   
И пусть они сияют в блеске всех Огней,
На Землю Свет свой яркий щедро изливая;
И пусть все знаки явятся на ней;
И лишь промолвил, так оно и стало.

На Тверди сотворил он два Огня,
И тот который меньше стал для Ночи,
А большей предназначил он для Дня;
И Звезды все сияли словно его Очи.
Увидел снова Бог что это хорошо,
Великое Творение свое обозревая;
И вслед затем, сосредоточием всего,
В том пламенном Эфире Солнце создавая.
Затем Луну двояким Основанием,
Где Звезды вкруг рассыпаны в разброд,
Что все пространство там в согласованье,
Между собою делили Небосвод.
Откуда Свет свой в изобилии извлекая,
В ее Обители туманной он вбирал,
К Центральному Светилу неустанно увлекая —
Тот Свет он словно губка поглощал,
Несокрушим в ее скоплении лучей;
Теперь Храм Света стал добротный,
Где посреди он поместил свои Огни,
И извлекая неустанно Свет в них звездный,
Рога позолотил у Утренней Звезды.

Путем смешенья или может отражения,
Во всех тех ярких, исключительных огнях,
Свет неустанно умножался приращеньем,
Хотя невесть, из дальних и неведомых краях,
Блистали также и в своем паденье
Являясь зримо на людских глазах.

Великий свой Светильник возжигая,
Сначала на Востоке уявился Регент Дня,
Небесные Приделы в круге освещая,
В лучах сияющих все дальние края;
В пространстве замыкая долготу,
Мостом небесным переправу сотворяя;      
И Звезд Плеяды танцевали поутру,
Все свои качества и свойства отражая.
Луна напротив Солнца поглощеньем,
Не столь блестящая в сиянии своем,
На Западе зеркальным отражением,
Питает Лик свой пламенным Лучом.
Покуда с этой стороны не различает
Она другого Света в тысячах огней,
Средь тысяч ярких Звезд она сияет,
Чтоб снова слиться с Солнцем на Заре.
Так Неба Твердь в круговращение,
Сопровождает Солнце в свою Тень,
Где с нею расщепляясь в завершенье
Венчает Утро; был четвертый день.

Вновь молвил Бог: Пусть Воды зародят
Дыханье жизни всякой твари
И пусть  с потомством до Земли летят,
Небесной Твердью в обозримые все дали.
И сотворил он всякую живую Душу,
Рептилий, Рыб и Птиц, по роду своему;
Всех кто Водою, Небесами или Сушей,
Ползет, летит или ныряет в глубину.
И вновь увидел он что это очень хорошо,
Одаривая всех своим благословением,
Чтоб Воды и Земля теперь живой Душой,
Плоды свои умножила движеньем.   

Плодитесь, наполняйте Земли и Моря;
Тот час накрыло все несметной тучей,
Повсюду живность накрывая все края,
И косяки мальков во тьме ползучей,
Сверкая плавниками и блестящей чешуей,
Скользили в Водах к Суше пробиваясь,
И от Земли назад, волною за волной,
От середины самой в море растекаясь.
Кто в одиночку, кто собравшись стаей,
Они пасуться в полумраке своих снов,
Блуждая в бесконечном Океане,
Средь зарослей коралловых лесов.
Иль к Солнцу выше свои взоры устремляя,
В сиянии ярком том бесчисленных лучей,
Все оболочки слой за слоем устраняя,
Свои Одежды покрывая золотом огней.      
Иль скрывшись под морскую скорлупу,
Свои жемчужные ракушки обживая,
Спокойно ожидают там привычную еду,
О большем чем то для себя не помышляя.
Иль скрывшись между Скал упорно выжидают
Добычу там, под сдвоенной броней;
Иль как Дельфины глуби рассекая,
Взлетают ввысь прыжках над бурною волной.
Другие же и вовсе неуклюжи и огромны,
Нет описания тем чудовищным телам,
Едва передвигаются сквозь волны
Ужасной поступью волнуя Океан.
И величайший из существ — Левиафан,
В глубинах дремлет он Горой огромной;
И мнится Сушей выбивая свой Фонтан,
Когда плывет поверх над гладью водной.

А в топях между тем, на берегах,
Потомство новым выводком несметным,
Чрез скорлупу пробившись, на глазах,
Умножилось в движении заметном.
И оперившись вскоре малые птенцы,
Поднялись в воздух крылья расправляя,
С высот все отвергая на пути
С Небес уже Землей пренебрегая,
Под облаками, в зримой перспективе,
Там Аист и Орел парили среди Скал,
И на верхушках Кедров гнезда вили,
Где зверь земной уже не доставал.
Иные праздно воздух рассекали,
Другие с умыслом совместным заодно,
Построив стройным клином свои стаи,
Летели под сезон сменить гнездо,
Крылом совместным облегчая перелет,
Над Землями и бурным Океаном;
Таков у Журавля разумного расчет;
Ветрами устремлен желаньем рьяным
Полет свой ежегодный предпринять.
Скользя в Эфире оперением своим;
И Птичек малых песню не унять
Что звуки изливали пением живым,
От Ветки к Ветке, стройные Деревья,
Раскрасив перьями зеленую листву,
До самого Заката слышалось их пенье;
Там Соловей ночную трель свою,
Не умолкая напевал до самого Утра;
Другие в Зеркале Озер и Рек текучих,
Свои там перья омывали и тела;
Где Лебедь шеей гордо изогнувшись,
Потряхивал расправив белые крыла,
Чьи лапы словно весла выгребали;
Но стряхивая влагу неизменно от себя,
На крыльях вновь они взлетали,
На Воздух, сквозь Эфир, на Небеса,
Где пропадает все по самой середине,
Иль растворяясь предает себя Огню;
Другие по Земле уверенно ходили;
Петух кто громко прерывает тишину,
Да и другая Птица в пестрых перьях;
Так живность уявилась в Воздухе, Воде;
Был Вечер, было Утро, в Пятом дне.

И Бог в творении своем Шестого дня,   
Под звуки Арф Природу претворяя,
Промолвил вновь пусть вызовет Земля,
Живую Душу, к жизни утверждая
Земного Зверя всякого по роду своему;
И лишь сказал Земля повиновалась,
Раскрыв Утробу плодотворную свою,
Где жизнь несчетной твари намечалась,
В их завершенных формах из частей;
И уявился рода всякого, подстать,
В Лесах, Берлогах, Норах всякий Зверь,
Из той Земли поверхность обживать.
Кто Средь Деревьев в Парах вырастая,
Другие на Полях цветущих и Лугах,
Себя зеленой, сочной травкою питая;
Кто в одиночку, в стаях, кто в стадах,
Шли они вместе к пастбищам своим.
Теперь во плоти порожденные Землей;
Там Лев зверей всех царь и господин,
Своей потряхивая гривой золотой,
Освободился вырвавшись когтями;
В раздирая все к поверхности Земли,   
Там Рыси, Тигры, Леопарды и Медведи,
Из нор своих полезли как Кроты.   
Там и Олень с ветвистыми рогами,
Громоздкий Слон и всякий Зверь лесной;
Заблеяли Овечки сбиты в стаи,
И Крокодил между Землею и Водой.
Затем что на Земле ползет или летает,
Червь, Мошка, крылья словно веера,
Мельчайшие черты в движенье уявляют,
И Лето украшают в пестрые цвета —
В лазурь и зелень, Злато и Пурпур;
Так тают линии в несметном измеренье,
В изгибах хитрых не оставив и следа,
Лишь тенью уявив свое значенье;
И в малой капле вся Природа явлена;
Иные словно Змеи извиваясь,
Охватывают кольцами свой Круг,
Или в пределах Тверди устремляясь,
Расправив крылья носятся вокруг.
Вот Муравей прижимистый и жалкий,
Казалось бы, но будущую стать,
Он охраняет бдительною хваткой,
В чьем малом тельце сердце не объять;
А в целом, лучшим он примером,
Порядка должного в усердии своем,
Где все семейство занятое делом,
Преумножает свою выгоду во всем.
И Муравьям вослед Пчелиный рой,
Спешит всех своих Трутней прикормить,
И в сотах дом отстраивают свой,
Чтоб можно было мед в нем отложить;
А что до остальных, знакомы имена,
Нет смысла повторяться мне стократно;
Зверь в Поле вкрадчивый — Змея,
Чье протяжение в охвате необъятно;
Медь хладных глаз чьих может убивать,
Хоть пред тобой бессильны, раз ты им,
Способен как желаешь управлять —
Господь над всяким Зверем полевым.
Так Неба Твердь свершила новый круг,
Являя в Славе неизменное движенье,
В круговороте вечном Первых рук,
В нем обновив свое расположенье;
Свое богатое убранство оформляя,
Цвела счастливою улыбкою Земля,
Средь Воды и Суши, Воздуха, являя
В движенье Рыб и Птиц цветущие поля,
И Зверя кому плыть, ползти или ходить;
Но труд Шестого дня не завершился;
Владыка еще должен руку приложить,
Чтоб круг необходимости свершился,
Венцом творения отличным от других,
Чтоб с грубостью ему не пресмыкаться,
Средь прочих всех Творений дорогих,
Но чтоб незыблем Долгу он предался.
При этом своей статью выпрямляясь,
Он стоя прямо остальными управлял;
И непрерывно с Небесами сообщаясь,
Себя при этом он всецело познавал.
И благодарно принимая снисхожденье,
Остался верным он в служении своем,
И в сердце претворяя направленье
В глазах и слухом был он устремлен.
И Всемогущего хвалою прославляя,
Кто на него свои творенья возложил,
До собственного Неба возвышая,
Где он все дальние приделы уявил.

Так громко к Сыну обратился он
(Ведь он во всех и всюду, разве нет),
Да будет вслед Зверям всем сотворен
По нашему подобию Человек.
Пусть и господствует над ними там,
Над Рыбой, Птицей, Зверем полевым;
Тебя сформировал он там, Адам,
Вдыхая жизнь в тебя дыханием своим.
И ты подобием Творца, живой душой,
Ты, Человек из праха после уявился;
Был сотворен ты Мужем и Женой,
И перед вами всякий Зверь склонился.   
И Бог сказал, плодите род Людской,
Царите своей Волей претворяя;
Владейте всем, что вам дано с Землей;
На небе Птицей, Рыбой, всякой Тварью,
Всем, в чем дыхание живое на Земле.
И где б ты не свершил свое творенье,
Все имена заключены в одном тебе;
Ведь знаешь сам ты, вне сомненья,
Что под тобой Деревья эти все.
В прелестный Сад он поместил тебя —
Все пробовать на вкус и созерцать,
Где ты от каждого приятного Плода,
Свободен пропитанье себе брать.
Здесь все, что только пожелаешь,
Но все что здесь растет или цветет,
Ты никогда всецело не познаешь,
Разнообразие что Земля в себе несет.
Затем от Дерева дающего познанье,
Добра и Зла, не следует вкушать;
В Природе не бывает наказанья,
Но есть закон, которым променять,
Легко ты можешь жизнь свою на тлен
И потому, О Адам ты себя убереги;
Чтоб страсть не ввергла тебя в плен,
Свой вкус и жажду к Небу устреми.
Ты должен подчинить свое хотенье,
Распознавая жизнь от тщеты и зла,
Чтоб не был ты застигнут в удивленье,
И на пороге Смерть не пожрала.
На этом он свершил Творение свое,
Обозревая все под собственной пятой
Увидел он, что это хорошо;
Был вечер, было Утро - День шестой.

Но от трудов Господь не отлучился,
Хотя, усилий не бывает у Творца;
В свою обитель вновь он устремился,
Туда где в Небе исчезают Небеса.
Своей Империи высокой прибавленье
И новый Мир который сотворил,
Зреть в перспективе сотворенья,
Что с высоты Престола своего явил.
Как он в частях своих закономерен,
Найдет ли план великий в нем ответ,
Насколько красоте он соразмерен;
И десять тысяч Арф ему вослед
Созвучьем ангельским звучали;
Сопровождая вознесение его;
Эфир с Землей, казалось, отражали,
Друг другу вторя единением всего,
(ведь ты же помнишь, ибо слышал),
Как Звезд плеяды усыпают Небосвод,
И как Планеты, что твоей превыше,
Внимают замедляя вечный ход,
Когда минуя их ликуют восхожденьем;   
Откройтесь настежь вечные Врата —
Они сопровождали его пеньем —
В день завершения великого труда.
   
Теперь Творец возносится с Триумфом,
Закончив новый Мир в шесть дней;
Отныне, с каждым новым Кругом,
Он будет уявлять себя сильней.
И в окрыленных Вестниках своих
Теперь он будет чаще нисхожденьем;
Питая свою радость среди них,
Даря им Милость и расположенье.   
Так Свита в гимнах славила его,
Сквозь Небеса все там сопровождая,
Где устремляя направление свое,
Он Двери огненные настежь отворяя,
Богам дальнейший путь освобождал,
В предвечную обитель, по прямой,
Смыкая Мост Небесный по краям,
И устилая его пылью Золотой.

Так россыпью ночное Небо усыпая
Тебе являют Звезды Млечный путь.
Но тут, Эдем, закат уже встречая,
За горизонт готовился стряхнуть
Свое Светило, Вечером седьмым,
С Востока разливаясь полумраком,
Ночь предвещая; и на самой высоте
Горы священной Сын явился рядом,
У Высочайшего Престола, при Отце.
Чья Власть вовек не сокрушима,
В ком мощь и силу он являл;
Кто Плоть от Плоти с ним единым,
Его все огненные грани постигал,
Хотя при нем, он был ему незрим,
Но сутью он присутствовал везде   
И вместе с ним всю Власть его делил,
Едином телом, всюду и нигде.
Творец и разрушитель всех вещей,
Закончив снова все свои Творенья,
Теперь по истеченье шести дней,
Он пребывал в своем отдохновенье,
Оставив труд свой в день седьмой,
Но почивал он не в тиши священной;
Тянули звуки нитью Золотой,
Цимбалы, Арфы, Флейты и Свирели;
В созвучии дыханья иль струной,
Иль в хорах стройных пением Святых —
Небесная вся Сфера в звуках трепетала;   
Курением кадильниц Золотых,
Окутывая Гору дымом Фимиама.

Шесть дней творения, великий труд,
Они ликуя воспевали, прославляя,
Что бесконечная явила в себе Глубь,
Всю мощь Незримого собою уявляя;
К тебе слова и мысли безучастны,
Не в силах охватить или снести,
И никакому измеренью не подвластно,
И возвращаясь можешь превзойти   
Ты Ангелов Гигантов; по приданью,
В тот день от твоих Молний Небеса
Горели и тряслось все Мирозданье,
Но в претворенье слава вся твоя,
И лучше строить нежели крушить;
Великий Царь, никто тебя,
Ни твое Царство не способен умалить.

Восставших Духов все стремленья,
Легко ты обессилив свел на нет;
Ты отразил здесь все поползновенья,
Никто не в силах погасить твой свет,
Чтоб тех кто верит всех отбить;   
Ты никогда не будешь менее себя,
А те кто ищут в чем то уронить,
Лишь Власть твою уявят всю сполна,
Покуда в зле преумножаешь ты добро.
Зри новый Мир явлен тебе отныне;
Врата других Небес уже не далеко,
К стеклянном Море, в чистом Гиалине;
Где полнота в размахе необъятна,
И ярких Звезд бесчисленная тьма,
Где Мир для обитанья, вероятно,
В себе содержит каждая Звезда.
И все периоды кругов ему известны,
Где между ними есть своя Земля,
Для человека обитанием прелестным,
И Океаном где стекается Вода.
Счастливы трижды Люди с их Сынами,
Кого Всевышний двигает вперед,
Что образом его здесь вместе с нами,
Снискал в них поклоненье и почет.
С наградой управлять его твореньем,
В Воде, Земле иль Воздуху подстать,
И этим умножая Поклоненье,
Все Расу к своим Сферам приобщать;
Счастливы трижды, если только знают,
И свое счастье в жизнь воплощают.

Так пели Аллилуйя в день отдохновенья,
На Небесах; теперь, надеюсь, утолил,
Твое желание узнать его творенья
И как впервые создавал он этот Мир.
Вещей на Лике вышнем претворяя,
И что явилось от начала всех времен,
Чтоб дал потомкам знать, увещевая,
Насколько он велик в значении своем.
А если больше, что доступно вашему уму,
Ты спрашивай, что знаю, расскажу.



Конец седьмой книги.



***




Потерянный рай. Книга 8. Джон Мильтон.

Содержание:
 
Адам интересуются относительно движения Небесных тел, но получает уклончивый ответ. Рафаил советует заниматься вещами более доступными для понимания. Адам соглашается; желая задержать его как можно дольше, он вспоминает свое собственное возникновение; время когда впервые был помещен в Райский сад; свою беседу с Богом относительно одиночества и подходящего окружения; о первой встрече с Евой и бракосочетании с ней. Рассуждения обоих по поводу этого, после чего Ангел, увещевая и еще раз предупредив, удаляется.


На том закончил Ангел но в ушах Адама,
Казалась он все по прежнему звучал,
И как бы обращался к нему прямо,
Он слову каждому с усердием внимал.
И вдруг очнувшись словно от о сна,
Промолвил; О, Небесный Вестник,
Могу ли чем нибудь тебя я отплатить,
За то что был к нам столь любезен
Здесь к знанью жажду утолить;
И добр был ты снизойти для сообщенья,
Вещей таких неизъяснимых для меня;
Что здесь с премногим изумленьем,
Теперь услышал и узнал я от тебя,
И принял с должным восхищеньем,
Ведь мощь и власть Творца не умолить;
И все ж еще присутствуют сомненья,
Что только ты способен разрешить.

Когда я этот Мир в Основе постигаю,
Где Небо сочетается с Землей,
И все значенья вычисляя извлекаю
И Меры все безмерной долготой,
Там где зерно к зерну являет Атом,
Где лишь простою точкою Земля,
И Звезды делят стать свою с Рогатым,
А Твердь Небесная не ведает себя;
(Покуда каждый день в круговращенье,
Его дыханьем исчезает в никуда,
Вся рознь в извечном столкновенье,
Чтоб новым кругом выявить себя),
Лишь чтобы светом пламенели Очи,
И учинять Богослужения на Земле,
Где точно Дни сменяются на Ночи,
Что так порою непроглядны в темноте.
Я думаю к чему обширные пространства
Обозревать, коль скрытыми глаза;
И этим признаюсь всегда я восхищался,
Сколь не дает обманывать себя
Природа мудрая, беря все здесь в расчет,
Что только можно в пользу обращая,
И извлекает в диспропорциях доход,
Столь много Тел полезных создавая.
И все разнообразие лишь целью,
Во всем добро и благо извлекать,
И ежедневно Сфер круговращение,
По новой непрестанно повторять.
Пока первичная Земля не перестанет,
Расшатывать пространственную глубь
И в Равновесие с Небом не предстанет,
В служенье лучшем уявляя свою суть.
Пока не устранит никчемные движенья,
И все то что скрыто в ней употребит,
И все неисчислимые значенья,
К своим источникам в Эфире устремит;
Свое Тепло и Свет, свое Движение,
Где скорость не подвластна исчислению.

Так молвил Он невозмутимым ликом
В предел вступая скрытый вечной тьмой,
Где Ева в стороне от глаз сокрыта,
При них слегка склонившись головой,
Внимала скромно с Царственного места,
И Милость, побеждает тот кто зрит,
Где суждена предвечная Невеста;
Там поднялась сомкнуть Она концы.
Ступая меж Деревьев и Цветов,
Проведать как Плодами расцветает,
Питомник Райский с множеством даров,
Где все казалось лишь ее и ожидает;
И приближаясь все цвело при ней,
Одним ее касаньем рост свой уявляя,
Но отошла не с тем что скучно ей,
Не потому что их слова не понимая,
Не в силах внять что с вышних областей,
Ее касалось, ибо плоть у них одна;
Лишь для нее слова звучали там,
Но откликаясь она знала для себя,
Что перед Ангелом был ближе ей Адам.         
Покуда ведали что смешанные в Лике,
Соединяясь вместе в нем по сторонам,
Вся распрю полюбовно, спор великий,
Между собой они делили пополам.
Не от одних лишь Слов прельщаясь.
И где такие пары сходятся теперь;
Когда они в Любви так сочетались,
Чтоб Человека удостоил еще Зверь?
Подобная Богине медленно ступая,
Шла среди Граций, дивной красотой,
Все Очи стрелами желанья ослепляя,
Своим явлением увлекая всех собой;
Его сомнения Ангел представляя,
С великодушием промолвил добавляя.

Твое стремленье знать я понимаю,
И в этом упрекнуть тебя я не могу,
И также Книгою Раскрытой я читаю,
Какую всем Он предназначил нам стезю —
Его деянья что являют Небеса;
Все времена его в периодах своих —
Его Часы и Дни, Года и Месяца,
Смотри и ты пока не разглядишь.   
И здесь не важно в чьем распоряженье,
Круг совершается испытывая нас,
Коль правым ты в своих всех вычисленьях,
А остальное скрыто с наших глаз,
Творцом великим, и не важно от кого;
Ни Человек ни даже Ангел не узнает;
И над тобой и надо мною высоко,
Есть Сила что обоих нас включает.
А тем кто должен восхищаться,
Запрещено причины разглашать;
Зато всегда они способны попытаться,
В своих догадках что то разгадать.
И Неба Ткань всегда в распоряженье
У всех желающих оспаривать свое;
И может все эти занятные воззренья
Являются лишь только для того,
Чтоб тот кто свыше просто посмеялся,
Над всеми мудрыми расчетами Светил,
Выглядывая кто еще там устремлялся
И где воображался новый Мир,
Основою нашею всемерной претворяя,
Согласовав движенье своих Звезд;
Что строили, крушили иль изобретая,
И как на планах всех там множился прирост.
От центра и до центра, все движенья,
Все циклы, эпициклы вновь и вновь,
Являя в отвлеченном умозренье,
Разбив свой Круг вращением Колес.
И видя построения твои уже я знаю,
Кто лучше здесь направит отпрысков твоих,
И кто им лучшие тела предполагая,
Теперь предложит наилучшее для них;
Иль в самом деле смеешь допустить,
Что большее не видит иль знает
О меньшем иль должно о нем забыть,
Когда оно в себя его включает?
Или вне всякого движенья Земля
На стороне стоит одна взирая,
А бег свой непрестанный Небеса
Лишь только для нее и совершают?
И для нее вся выгода? Но посуди,
Коль можешь видеть эту круговерть;
Ведь если в меньшем нету красоты,
Тогда о большем остается сожалеть.
Что есть Земля на Небе, нечего сказать,
Темна на Солнце, но в его огне,
Все смыслы его может отражать,
Все качества лучей являя на себе.
Не только лишь Земле и обитателям ее
Шлют Звезды Свет во множестве кругов —
Окружность что включает в себя все,
Она здесь прославляет всех Творцов.
Чье протяженье не объять;
И Кто охватит все его пространства?
Затем и Человеку нужно понимать,
Что он лишь гость и нету постоянства,
Во всем что он желает удержать.
Все Здание огромное ему не уявить,
И все что есть не в силах он усвоить,
И ум, да хоть какой, не уместит,
Что так желает он присвоить —
Стены хрустальной все значения и грани;
И все что скрыто с глаз его,
Лишь видит Бог кто в вечном Океане,
Имеет также над собою своего.

И добавлением ко всем свойствам,
Колец несметных тех, где все его тела,
Внутри слагают все мироустройство;
Дух что сплетаясь с тканью вещества,
Собой способен в безграничное движенье
Явить; Да и по мне сказать нельзя;
С Утра из Рая к вам без промедленья,
Уже к полудню был в Эдеме с вами я.
По воле вышней пересек я расстоянье
Числом неописуемое только для того,
Чтобы Светил явить согласование
На Небесах твоих чтоб видел все,
А так же ваши все пороки и изъяны,
Чтоб мог ты впредь сомнения устранить;
Не то чтоб утверждаю я и к брани,
Тебя толкаю, но хочу лишь уявить,
Кто дом твой на Земле располагает.
От ваших чувств Всевышний скрыл пути;
Меж Небом и Землею вас здесь разделяет
Стена глухая что не просто обойти.
Затем и ум земной предполагает,
Те вещи что не может разглядеть;
В ошибочных воззрениях блуждая,
Совсем теряется не в силах преуспеть.
Что если Звезды силой притяженья,
К Центральному Светилу свою нить
Протягивают в вечном устремленье,
И с ним не в силах себя слить,
Круги описывают в танце неустанном?
Бегут сегодня низко, завтра высоко,
Блуждая в бесконечном Океане;
Продвинувшись, иль отставая далеко,
Распада ждут ил может быть толчка?
И если бег в шести уже ты знаешь,
То и наверно семь увидишь, и Земля,
Тогда в ее семи уже не потеряешь,
Во всех движеньях трех Миров;
Что можно отнести и к прочим Сферам,
Где может также между двух воров,
Спасают свое Солнце между делом,
В его работе непрестанной; Днем и Ночью,
Что здесь незримое, вращением Колеса,
Поверх всех Звезд, что словно очи,
Плывет в себе все заключая Небеса.

А если хочешь знать ты все вперед,
Вращенье Дня и Ночи пред тобой;
К Заре Земля стремиться на Восток
Вступая в Ночь обратной стороной,
Пока в Дневных Лучах себя питает:
Все на глазах открыто здесь тебе.
А что если Земля в Эфире отражает,
Свой Свет дневной еще ночной Луне,
Такой же ясною Звездою Небо освещая,
Как и она ночами светит для Земли?
Ведь непременно и Луна Земля родная,
И также у нее есть обитатели свои.
Ты видишь пятна словно облака?
Они чтобы плоды ее узнали процветанье
Дождями также их питается она,
Смягчая почву что дарует пропитанье;
Да и другие Солнца с Лунами, они,
Мужской и Женский свет соединяя,
Являют к жизни и движению Миры,
Творенья в своих Сферах оживляя.

Душа живая здесь не может обладать
Вселенной, что безлюдною пустыней;
Едва способна слабенько мерцать,
Нередко свет мешая свой с гордыней.
Откидывая отблеск свой невнятно,   
На Сферы зримые до собственной Земли,
Что отражаясь возвращается обратно,
Но здесь еще поспорить можем мы.
Пусть будет так, и даже пусть и нет,
Главнее Солнце будет иль Земля,
Чей будет среди них дороже Свет;
Бежит с Востока Солнце, иль Она
Скользит от Запада себя вращая,
Вращением на собственной оси,
Бесшумный точный курс свой направляя,
Пока сменяешь Ночи ты и Дни;
Все то что втайне и сокрыто от тебя
Оставь всевышнему, а думай впредь
Что сделать для него иль посвятить себя,
Чтоб смог ты еще лучше преуспеть.
А остальным пусть Бог располагает,
И будь доволен тем что даровал;
Твой превосходный Сад что процветает,
С твоею Евой в чьи объятия попал.
До вышних Сфер тебе не дотянуться;
Скромнее и Мудрей поставь себя,
И чтобы лишний раз не обмануться,
О том ты думай что касается тебя;
Оставь Миры другие, думай о своем;   
Творенья, Жизнь их, раскрой глаза,
Когда имея свой ты счастлив в нем,
И на Земле тебе открыты Небеса.

Адам, сомнения отбросив, отвечал;
Воистину ты прав О Вестник благосклонный,
Твой чистый разум нам услугу оказал,
На Небесах недосягаемых рожденный;
И был столь добр от хитросплетений
Избавить нас явив простейший путь,
Как должно жить нам без сомнений,
Чтоб лишний раз значенье не раздуть,
Уныньем нашу жизнь отягчая;
Ведь Бог велел нам сторониться от тревог,
Тщетой никчемной ум не досаждая,
Конечно если сам себе не изберет;
Покуда измышляя склонен бесконечно
В иллюзиях безотчетных он блуждать,
Пока он не усвоит опыт вековечный;
Что одной капле Океан весь не вобрать.
И без нужды все то что не вместить;
Все то что тайно или скрыто с глаз,
И что разумней взоры устремить,
На все что здесь касается лишь нас.
А остальное суета иль просто дым,
О чем не стоит даже думать нам;
Что за ненужностью останется пустым,
Лишь напуская призрачный туман,
От важных всех вещей нас отвлекая;
А не сойти ли в такой случае с тобой,
Полет высокий ниже устремляя,
Того касаясь что под нашею рукой?
И может мы в намеках легких все узрим,
О чем еще здесь рановато вопрошать;
Все то что мы благоволением твоим,
Теперь усердно ищем разузнать.

Тебя услышал я мне память пробуждая,
Явил ты все что знать был должен я;
И я теперь поведать все желаю;
Не соизволишь ли послушать ты меня.
И исподволь не обессудь за измышленья,
Покуда этот день еще не завершен;
Ведь для меня теперь ты снисхожденьем,
И в помощь мне отправил тебя он.
И я надеюсь сможешь ты понять,
Что ничего уже не остается для меня,
И я ищу как можно дольше задержать,
В надежде больше разузнать все от тебя.
Пока я здесь в прямом общении с тобой,
Мне мнится словно я попал на Небеса;
Слова что льются песнею живой,
Дороже всякого приятного Плода,
Чем насыщаюсь здесь я от своих трудов;
Они сладки, но страшно приедаясь;
Нет ничего  здесь слаще твоих слов,
Их можно поедать не пресыщаясь.
   
И молвил Ангел кротостью Небесной;
Да и твои слова не меньшей красоты,
Родитель Человеческого рода, О любезный,
И красноречия отнюдь не лишены;
Ты более чем небесными дарами,
Был Высочайшим изначально наделен,
С наружи и внутри, его глазами,
Его подобием превосходным уявлен.
Неважно, говорящий иль немой,
Во всех движеньях, в каждом слове,
Во всем являя милость с красотой,
Слагаешь все ты сообразно его воле.
И о тебе на Небе думаем не меньше мы,
Здесь о твоем существовании земном;
И среди Ангелов прознать его пути,
Скорее Человеку предпочтенье отдаем.      
Ибо как видим мы теперь тебя,
Всевышний милостью своею одарил,
И стало быть он возвеличив до себя,
Свой образ в Человеке повторил.
В Глубь эту темную меня назначил он,
Полетом этим призрачным свершить,
Приказом выстроить свой Сонм,
У Адских Врат и никого не пропустить.
Пока через меня он будет занят своим делом,
Чтоб ни единый Враг не пробежал,
И вдохновлен прорывом смелым,
С крушением творение не смешал.
Чтоб изъявлять свое и не пытались,
Для этого он нас послал теперь сюда;
Чтоб формы его волей претворяясь,
Провозгласили в нем великого Царя.
И этим наше укрепить повиновенье;
Мы темные Врата немедленно нашли
И перекрыли крепким загражденьем;
Куда прибыв мы слышали внутри,
Не звуки Песен радостных но крики,
И скрежет громкий ярости слепой,
И вслед вернулись с радостью великой,
Мы к Свету на закате в день шестой.
Так вот, на нас он это возложил;
Теперь и ты рассказывай что знаешь,
Признаюсь ты не меньше мне польстил,
Покуда слаще слов моих не знаешь.

И молвил ему общий Предок на словах,
Превышней силе выразив сомненье;
Не может Человек плененный в прах,
Знать жизнь Человека в зарожденье;
Кто может знать себя здесь с самого начала?
И потому тебя подольше задержать
Стремлюсь с тобой беседовать желаю,
И я надеюсь тебе есть что рассказать.

Когда очнувшись я отбросил сон,
Средь поросли цветущей пробуждаясь,
Бальзамом пот стекал с меня ручьем,
Лучами Солнца быстро испаряясь,
Питаясь влагой что вобрать я успевал.
И я Глазами в Небеса хотел вцепиться   
И тут же резко на ноги привстал,
В том направленье силясь устремиться.
И осмотревшись я увидел вкруг меня
Холмы живые и цветущие долины,
Прохладные ручьи, тенистые леса
И всюду живность с верху до низины;   
Кто ползал, кто то шел, а кто бежал,
На ветках дружно пташки щебетали,
А кто на крыльях в воздухе порхал;
Все вещи улыбаясь сердце наполняли,
Восторг и радость пробуждая в нем.
В отрезке каждом тело изучая;
Попробовал пройтись, затем бегом,
На гибкость все суставы проверяя,
Я в каждой части жизнь чуял в нем.
Но кем я был, где находился, для чего,
Не знал и попытался я заговорить
И речь мне повинуясь открывала все,
Что я увидел и что мог определить.
О Солнце! Ясный Свет, промолвил я,
Что светит дальние пределы уявляя,
И ты беспечная, цветущая Земля,
Что нам обителью, в лучах его сияя,
И вы долины, горы, реки и моря,
Тенистые леса, кто здесь обжился,
Вы движимые все живые существа,
Скажите кто я, как здесь очутился?
Не сам; должно быть по желанию Творца,
Кто зримо здесь не может уявиться,
Чьи свойства волей высшего Венца;
Скажете где найти его и преклониться.
Покуда от него и жизнь и движенье,
Хоть и открыто здесь всего да ничего;
Так я блуждал не зная направленье
Себе на помощь призывая хоть кого.
Не зная где, когда и кем был урожден,
Где я узрел впервые дивный Свет;
В тени у берега в раздумья погружен,
Присел я не дождавшись свой ответ;
И там меня впервые сладкий Сон,
Всецело охватил картины уявляя;
Казалось мне что растворялся в нем,
Мой ум и чувства мягко усыпляя;
И я подумал в безмятежном этом сне,
Что может это Сущность прежняя моя;
И что немного задержавшись на Земле,
Теперь без чувств в нее вливаюсь я.
И этот Сон все глубже увлекая,
Сменял картины и виденья предо мной,
Мои иллюзии в формы претворяя,
Где я был ими иль напротив они мной.
Один казалось ликом превосходен,
Явился мне и молвил; Встань Адам,
Из множества ты был рукоположен,
И все Обители открыты тебе там;
Я тот кого ты звал тебя сопроводить;
Готово место в Саде наслажденья;
Он мою руку взял в Эфире воспарить,
И полетели плавным мы скольженьем
Поверх Полей и Вод на Гору заступить,
С ее просторной круглою вершиной;
Вокруг деревья с множеством плодов,
С дорожками лесистыми меж Хижин,
Предоставляя там укрытие и кров.
Теперь все вещи что я видел на Земле,
Невзрачными и тусклыми казались;
Там где Деревья искушали меня все,
И от Плодов тех Очи разбегались,
Что там свисали возбуждая аппетит;
Крепился я не силах удержаться,
От Древа каждого желая прикусить;
И тут мне стало открываться,
Что это наяву и вовсе я не спал,
Как Сон бросает тень свою на Лик,
И я б наверно дальше там блуждал,
Когда бы вновь не вышел Проводник,
Присутствием небесным меж Деревьев,
И повинуясь я упал к его ногам;
Я был смущен в своем неразумение,
И вновь увещевая так он мне сказал;
Что здесь искал ты — я, глаза раскрой,
Я Автор этого всего, что видишь,
Вокруг, кто над тобой, иль под тобой,
А ты не больше чем слепой подкидыш.
А Райский Сад пусть будет он твоим,
Тебе его дарю для пропитанья;
Возделывай, вкушай здесь все плоды,
Покуда в этом здесь твое призванье;
Все для тебя что только пожелаешь,
Чем свое сердце можешь ты питать;
В Плодах ты недостатка не узнаешь,
С любого Дерева свободен ты срывать;
Но сторонись лишь Дерева познанья,
Добра и Зла что посадил я для тебя,
Залогом твоего здесь послушанья,
С неоспоримой твердой верою в меня.
Оно растет здесь подле Древа Жизни;
Запомни, Плод нельзя его срывать,
Чтобы потом тебе от укоризны,
Средь горестей земных не пребывать.
Покуда в день когда его ты вкусишь,
Своею волей иль чужой его сорвешь,
Ты мой завет единственный нарушишь,
И по причине этой смертию умрешь,
Счастливого лишившись состоянья;
Отсюда будешь изгнан ты тогда,
В Мир горестей, печали и страданья;
Так он сурово произнес свои слова,
Что прозвучали строгим упрежденьем;
Их отзвук до сих пор в ушах моих;
Хотя, скорее, я в недоуменье,
Здесь оказался во владениях Земных.

Но Лик Небесный вскоре прояснился,
Даруя милость таким образом его,
И вновь речами сладкими излился;
Так он изрек мне направление мое;
Не только Рай лишь но и Землю всю,
В приделах что способен ты объять,
Тебе всецело твоей Расе отдаю,
Где ты как Бог всем можешь обладать;
На Суше, в Море, Воздухе — везде,
Рыб, Птиц, Зверей по роду и под стать,
Тебе Адам вручаю также на Земле,
И в Именах твоих их буду различать.
Они в твоем отныне подчиненье,
Включая всех глубинных Рыб морских,
Чьи Элементы и Стихия вне сравненья,
Ведь Воздух разряженный не для них.
Пока он говорил, живые Твари
Попарно подходили вместе к нам;
Одни на своих крыльях подлетали,
Другие шли Землей и я их называл,
По Именам, Природе их внимая;
Всевышний знание и зренье мне дал,
Чем видеть мог я все распознавая,
Одним касаньем все воспринимал;
Но что выискивал, увидеть я не мог,
И Вышнему там Лику следам так изрек;

Но Именем каким назвать тебя,
Ты выше всех в себе все заключаешь,
Один мои все превосходишь Имена,
Создатель Мира, все ты превышаешь?
Как славить в должном поклоненье,
Что благо знаешь только ты;
Для благоденствия его твои творенья,
Столь щедро рассыпаешь ты дары,
Рукой пространной всем его снабжая;
И я не вижу кто б воздал хвалу,
Со мной плоды все щедрые вкушая;
И что за счастье наслаждаться одному,
Во имя собственного удовлетворенья?
Так я заносчиво его там вопрошал,
И Вышний Лик с улыбкой отвечал;

Какое одиночество, ведь на Земле
С избытком всех живых творений,
Они везде здесь, в Воздухе, в Воде,
И все они в твоем распоряженье,
Тебя явлением своим увеселяют;
Иль образы и нравы их не знаешь ты?
Они все без зазрения помышляют,
Причины все и предпочтения свои.
Найди себе и в этом развлеченье,
Препровождая время здесь свое;
Все правила в твоем соизволенье,
Ведь здесь обширно Царствие твое.
Так говорил Владыка Мирозданья,
Хотел порядок он казалось утвердить,
Но тщательно слова все подбирая,
Ему осмелился я робко возразить.

Небесный Царь, за дерзость не сочти
Мои слова, О вышний мой Творец,
И благосклонность к ним свою яви,
Как Сыну собственному жалует Отец.
Иль разве не поставлен я тобою
Во всех делах тебя здесь замещать?
Что я среди неравных обустрою,
Когда нас будет пропасть отделять,
Какая в том гармония иль радость?
Взаимно мы и соразмерностью всего,
Мы делим горечь всю и сладость,
И никогда не обрести нам здесь ее,
Коль разделять нас будет Бездна;
Один настойчив в помыслах своих,
Другой же изъявляя все небрежно,
Беспечностью бездумной нерадив;
И мне ни тот ни этот не под стать,
Признаться равно утомительны они;
Здесь о единстве я хочу тебе сказать,
Таком, в котором мог бы я найти
Себя, его во всем всецело разделяя,
Усладой для души и для ума;
Зверь для себя лишь все стяжая,
Совсем не пара для людского существа;
Они взаимно рады средь своих,   
Как Лев и Львица, видно не случайно,
Соединил ты вместе в парах их;
И Птица тоже не способно изначально
Со Зверем сочетаться, как и Дичь
С любою морскою Рыбой; или Обезьяна
С Волом не ходит; и менее всего
Зверь Человеку составляет пару;
На что невозмутимым от вопроса моего,
В глаза мне глядя кратко отвечал;

Особенное нечто вижу ты желаешь,
Коль столь разборчив в выборе своем,
Компанию себе предполагаешь,
Чтоб наслаждаться здесь вдвоем,
Один вкушать блаженство не желая.
А что ты думаешь тогда на счет меня,
Со стороны мой облик созерцая;
Кажусь ли я счастливым для тебя?
От вечности до вечности мне быть,
Здесь одному, где рядом никого;
На равных не с кем говорить;
Кто здесь коснется зренья моего,
Помимо мною созданных Творений?
Да и они всего лишь частию меня,
Вниз, бесконечным нисхожденьем,
Как впрочем, также частью и тебя.

Он смолк и я ответил со смиреньем;
Путей предвечных высоту и глубину,
Вся мысль человека с его зреньем,
Ей не объять и не постигнуть красоту,
Величия всех Вещей непостижимых;
Покуда совершенен ты во всем,
В явленьях зримых и незримых
Не терпишь недостатка ты ни в чем.
Но Человек он не таков и утешеньем,
Среди пороков и изъянов всех своих,
С подобными нуждается в общенье,
Чтоб устранить иль сгладить их.
Тебе конечно не к чему и размноженье,
Ты абсолют, включаешь в себя все;
В несметных числах все мгновенья,
Ты исчисляешь чтоб явить свое Одно.
А Человек себе подобных умножая,
Свой недостаток возместит в другом,
Друга друга повсеместно восполняя,
По Образу он в множестве своем,
Что требует нежнейшего приятия;

И раз сокрытым втайне ты один,
Сам для себя включаешь в себя все,
И друг и враг, сам раб и господин,
Себе не ищешь никого и ничего,
То значит всякое свое Творенье,
Ты в силах до какой угодно высоты,
Возвысить можешь приобщеньем,
Чтоб уявить приделы красоты;
Но Зверь упрям едва ли я смогу,
От всех его повадок приподнять,
И мне его довольство не к чему;
Так осмелев дерзнул ему сказать,
Пьян от свободы в дозволенье;
С ответом не заставив долго ждать,
Он выразил свое мне одобренье,
Небесным гласом милость изливая;

Досель, Адам, ты был на испытанье,
И в Бездне ты себя не растерял,
Твои по нраву имена мне и названья,
Покуда Зверя ты с собой не уровнял;
В тебе самом, твой Дух свободный,
Был превосходно образом явлен;
Зверь груб и слеп и слишком злобен,
Затем и качества он этого лишен,
И стало быть для твоего общенья
Он не годится; дело было в том,
Что должен был своим решеньем,
Определить кто ты, а кто есть он.
Я знал пред тем что ты мне скажешь,
Что человеку одному нехорошо;
И потому один и как себя покажешь
Хотел я посмотреть решение твое;
Что принесу вослед, ты будь уверен,
Твое подобие, твое второе я,
Твое желание, твоя воля, твоя вера,
Точь в точь где все твои сердца.

И он примолк иль просто я не слышал,
И Небеса теперь давлея над Землей,
Свели на нет весь прежний смыл,
Преобладая слишком долго надо мной,
К своим вершинам звездным возвышая,
Туда где вещи восприятие мое,
Намного превосходят ум мой истощая;
Измотан этим, передышку от всего
Хотел найти склоняя к сну себя,
Что послан вскоре был природою самой
И только лишь сомкнул свои глаза,
Для внутреннего взора предо мной
Явился Образ тот чудесной перспективой;
Казалось был я им всецело поглощен,
Той дивной, умозрительной картиной,
Как наяву, хотя объят был сном.
Напротив я увидел очертанья,
Лик светоносной прямо предо мной,
Притягивал там все мое вниманье,
Был столь великолепен он собой;
Склонился он над левым моим боком,
И аккуратно взял одно мое ребро,
Пропитанное жизни моей током,
Живою кровью сердца моего;
И свежей плотью рану прикрывая,
По мановению скрыл он на глазах;
И моему ребру он форму придавая,
Взрастил Творение другое на руках;
Казалось видом человеческим оно,
Но ликом чрезвычайной красоты,
Казалось содержала в себе все,
Живого Мира заключая все черты.
И сердце дивной сладостью питая,
Что знать еще не доводилось мне;
Свою любовь и прелесть источая,
Она собой одушевляла вещи все.
Но вдруг покинула, оставив в темноте,
Я сразу пробудился стал ее искать,
Ее выглядывая всюду и везде,
Уже нельзя ее мне было потерять,
Все радости былые отвергая;
Уже в отчаянье и тут невдалеке
Узрел я вновь черты все подмечая,
Ее такой же точно как во сне;
Земною, равно и небесной красотой,
Была наделена она; Творец ее,
Хоть и незрим он вел ее с собой,
И узнавала она голос лишь его,
Внимая тайнам бракосочетанья,
Земли и Неба, поступью своей
Великолепие и милость источая,
Теперь казалось замыкалось все не ней;
В ее Глазах; при виде, вне себя,
На радостях воскликнул громко я.

Что ж, этот поворот решает все,
Создатель щедрый, слово ты сдержал,
В восторге я от дара твоего,
Прекраснее его я ничего еще не знал.
От кости она костью мне родной,
Женой от Мужа своего извлечена,
И прилепившись к ней одной душой,
Возобновлю я матерь и отца,
Единой плотью сердце претворяя.

Она все слышала, вполне осознавая
Невинность и значение свое,
На Землю брошена растерянно взирая
Пречистой Девой волей Бога своего;
Давая знать что силой домогаться
Бессмысленно, но лишь располагать,
И лучше ненавязчиво касаться,
Неявно и слегка, иль если уж сказать,
Она самой Природы воплощеньем,
От ложный мысли и хотения чиста,
Она была всего живого отражением,
А значит в мысли каждой явлена.
И тут меня увидев отвернулась,
И видно было чем ей дорожить,
Но мысли прочитав мои вернулась,
Со мною вместе основанья разделить,
С достоинством во всем мне уступая.
Ее повел, она зардела как Заря,
В Жилище наше брачное ступая,
И нам обоим там благоволили Небеса;
И Звезды все приятнейшим влиянием
Питали нас содействуя во всем;
Земля встречала радостным сияньем,
И чествовал нас каждый ее Холм.
И птицы всюду пели свои песни;
И бризом сквозь Эфир неслись Ветра,
Через Леса оповещая повсеместно;
Долины, Горы и цветущие Поля,
Своим дыханьем незримым обдувая;
Чтоб цветом обновленная Земля,
Себя покрыла щедро расцветая,
Пока там не уявится Вечерняя Звезда.   
И лишь она явилась, звуки изливая,
Ее явленье возвестил Певец ночной,
Возжечь венчальной песней призывая,
Светильник над священною Горой.

Теперь, пожалуй, все я рассказал;
Теперь история на этом к завершению,
Все то что я в итоге распознал,
Средь уявленного земного наслажденья,
И я, признаться, среди всех вещей
И радость находил и утешенье;
Полезны, нет, но в сущности своей,
Дух вечен и не терпит изменений,
Средь вздора сладостных страстей.
Плоды Земные здесь имею я ввиду,
Вкус, зрение, ароматы, осязанье,
И пенье птиц когда гуляю я в Саду
Его цветы и фрукты к пропитанью.
Иначе говоря к земным Огням
Был я примешан, выслан в эту Сферу,
И созерцая волю дал страстям,
Всему назначив собственную меру;
И познавая на себе все потрясенья,
Неуязвим в значении своем,
Среди восторгов всех и наслаждений,
Остался нерушим и в хаосе земном.
Сражен лишь только разве я очарованием,
Перед всею красотой земною слаб,
Влеком по прежнему желаньем,
Когда испытываю властный ее взгляд.
Или ошиблась может быть Природа,
Оставив часть что не достаточно сильна,
Сдержать намеренье такого рода,
Иль может был уступчив слишком я,
Позволил больше ей чем я нуждался;
По крайне мере что присвоила она,
Для внешней красоты ее достался,
Хоть и пришлось пожертвовать себя.
Покуда вижу хорошо и понимаю,
Душа природы уступает мне во всем,
И множества свои все уявляя,
Венчает все разнообразие в одном.
Лишь подражая внешней красотою,
Тому кто свыше нас обоих сотворил,
Кто вместе нас венчает здесь собою,
Над всем своим твореньем Господин.
И приближаясь иль касаясь к ней,
Столь совершенной, счастлив знать
Что здесь один вполне владею ей;
Во всем что хочет сделать иль сказать,
Во всех делах мудра и безупречна;
И все познанья блекнут перед ней,
И даже мудрость кажется беспечной;
Все растворяются в огне ее Очей!
Небесные все Власти и Начальства,
Ей служат только в ожидании ее,
Осуществить что он намеревался,
А не по прихоти иль воле хоть кого.
Ведь в ней совершены все отношенья;
Ума и Сердца каждого под стать,
Лишь с нею в высшем проявленье;
Она одна всех заставляет трепетать.
Как Ангельская стража всюду узнаю;
И Рафаил прищурив бровь свою,
В Таких словах Адаму отвечал;

Природа лишь работу совершает;
Ей восхищаться равно как и упрекать
Тебе не стоит, она следствия являет;
Вниманье тебе лучше обращать,
Что ты на деле или мыслью своей
Свершаешь, и застенчивость отбрось;
Ты должен быть в решениях смелей,
И в этом случае не быть вам врозь,
Коль если сам ее ты не оставишь;
Ведь в ней нуждаешься ты более всего,
Когда ты превосходством наделяешь,
Все то что без вниманья твоего,
Не столь быть может значимо по сути.
Чем восхищен и от чего в восторге ты?
Всем тем чем она явлена снаружи?
Бесспорно, почитанья и любви
Достойно все что ты одушевляешь,
Но лишь когда ты не подвластен ей;
Тогда себя быть может ты познаешь,
Средь хаоса земных ее Огней.
Себя в ней взвесив сможешь оценить;   
Самооценка часто более полезна,
Когда ты в силах волю утвердить,
На основанье правоты тебе известной.
Чем больше себя будешь узнавать,
Свой Гений устремляя к совершенству,
Тем больше она будет подтверждать
И признавать твое главенство,
Иллюзии в реальность воплощая;
Что приукрашены для радости твоей,
Или тревогами своими уязвляя,      
Чтобы мог ты выше стать в любви своей,
Когда ты свою мудрость забываешь;
Ведь не дыханьем жизни лишь одним,
Что, к слову, ты со всеми разделяешь,
Над всякой тварью Царь и Господин;
Дух Человека Зверю не подвластен,
Его не в силах пробудить он даже страсть,
И потому над нею Зверь не властен,
Под ее волю вынужден подпасть.
А ты себя с ней вместе возвышая,
Найдешь все то что заключается в тебе;
Все то что ум и мысль твоя земная,
Находит нужным иль приемлемым себе.
Там ты и преуспеешь, но не в страсти,
Покуда нет в ней истинной любви,
И не имея на тобой малейшей власти
Очистишь мысли и намеренья свои,
В них разум свой и сердце утончая;
Чтоб нерушимым Основанием своим,
Благоразумие и трезвость не теряя,
Своей Любовью низменною храним,
Мог выше продвигаться себе веря,
Не потонув в своих желаниях мирских,
Вот почему не пара ты для Зверя,
Хотя и делите все вместе на двоих.

Адам ответил несколько смущенный;
Нет, вовсе, красотою внешних форм,
Я от иллюзий всех ее свободный,
И в порождениями ее я не прельщен.
Хотя в объятиях ее и возвышаясь,
Все более темнее, хочу признать,
Непостижимой ее тайной восхищаясь,
Порой пред нею остается трепетать.
В явленьях исключительных что в ней
Премного восхищен здесь спору нет;
И снисхождением сердцу нет милей
Ее любовь что изливает дивный свет,
В своих словах и всех ее деяньях;
В союзе всех сердец и разума она,
Всю совокупность своих граней изъявляя,
Во всем мне вторит мне благоволя.      
Одной душой я с нею в единенье,
Звучанья нет чудесней и стройней;
Не в этом дело; вещи и явленья,
Я прежде утверждаю волею своей.
Она ж вольна и в выборе своем
Являет лучшее что мной утверждено;
Ведь сам ты говоришь, меня ни в чем
Не упрекаешь что я с нею заодно,
И что ведет Она обоими путями,
И неизменно возвышает к Небесам.
Так потерпи немного вместе с нами,
Если просить законно будет нам;
Иль Дух Высокий чужд земной любви?
И в чем она, сказать так, выраженьем;
Явленьем Лика иль сиянием своим,
Реальным или мнимым проявленьем?

На это Рафаил улыбкой оживленный,
Зардев как Роза; для себя ты уясни,
Мы счастливы во всем и всем довольны,
А счастья не бывает без любви.
Всем тем чем обладаешь в теле ты,
(ты изначально чистым телом сотворен)
Берем мы все посредством красоты,
И возвышаем все в согласии с умом.
Преград нам нет, ни плоть мирская,
Не в силе нас остановить иль удержать;
И легче Воздуха в Эфире обнимая,
Подобное с подобным все смешать
Для нас не трудно примесь устраняя,
Блюдем мы безупречной чистоту,
В одно мгновение тела свои сменяя,
Душа к Душе и к Плоти Плоть свою.
Но мне пора уж Солнце исчезает,
За мыс Зеленый новым кругом обогнуть,
В жилище Гесперид меня оповещая,
Что уже время отправляться в путь.
Живи, будь твердым и свободным,
Его ты не взирая должен чтить;
В велениях оставаясь непреклонным,
Любовь свою ты должен сохранить.
Чтоб ум не помутился твой от страсти,
И оставался чист в суждении своем;
Свободен волей от мирской напасти,
Чтоб ненароком не был ты сражен.
Вы равно делите и горечь всю и сладость,
Ты сам и отпрыски твои; остерегись.
От стойкости твоей мне будет радость,
Благословенным скрашивая жизнь.
Ты волею своей свободным сотворен,
Стоять иль пасть сам волен выбирать
И совершенным изнутри всегда ты в нем,
А все что внешне должен брать
Себе на помощь отвергая искушенья,
Покуда б не умножились сомненья.

И он привстал; склонившись перед ним
Ему промолвил с благодарностью Адам;
Ступай небесный Вестник, поспеши,
Коль срок расстаться уже нам,
Посланник Бога перед кем я преклоняюсь.
Был столь любезен и учтив ты снизойти,
За что признателен премного я тебе,
Счастливого тебе обратного пути;
Твое мы будем помнить снисхожденье,
И ожидаем тебя снова с нетерпеньем.

И Ангел взмыл на Небеса покинув тень,
А Адам в Хижину пошел под свою сень.


Конец восьмой книги.

***



Потерянный рай. Книга 9. Джон Мильтон.


Содержание:

Сатана, облетев пределы Земли и замышляя коварный план возвращается в Райский Сад и подобно ночному туману входит в спящего Змея. Пробудившись на Заре, Адам и Ева приступают к своей повседневной работе. Ева предлагает разделить Сад на участки и каждый возделывать раздельно: Адам, предвидя опасность, возражает ей, покуда Враг, о котором они были предупреждены, не нашел ее одну без поддержки. Еву не устраивает что ее считают не достаточно осторожной или слишком слабой, чтоб уметь постоять за себя, настаивает на том чтобы разойтись с желанием испытать свои силы. Адам уступает ей. Змей, найдя Еву одну, приблизившись и пристально разглядывая, лестными речами начал вкрадчиво ее подзывать, превознося ее выше всех Творений. Вслушиваясь в речи Змея, Ева с изумлением спрашивает его, где он научился говорить и каким образом он достиг человеческого понимания. В ответ Змей сказал, что отведав плод с одного Райского Древа, он обрел и Речь, и Разум, до тех пор лишенный и того, и другого. Ева настаивает, чтобы Змей привел ее к этому Древу, и оказавшись подле него, находит что это Дерево Познания Добра и Зла, от которого вкушать запрещено, но Змей, посредством хитрости побуждает ее вкусить от него. Восхищенная его вкусом, Ева некоторое время размышляет, что будет если дать его Адаму и наконец решается предложить. Принеся Адаму Плод от Древа Познания, она рассказывает, что побудило съесть его. Адам, пораженный ее рассказом, видя, что она потеряна, решает что лучше погибнуть вместе с ней, нежели лишиться ее навсегда и ест вместе с ней, последствия чего, отныне, они делят на двоих. Осознав свою наготу, они пытаются ее прикрыть, впадая в разногласия и взаимные обвинения.




Довольно этого, как в гости к Человеку,
Снисходит словно близкий старый Друг,
Бог или Ангел с ним вести свою беседу,
С ним разделяя вместе пищу и досуг,
В невинных рассужденьях допуская,
Все то что чувством или словом не объять.
Теперь оттенок на трагический сменяя,
Историю другую должен рассказать;
О том как Человек в неверии своем,
Восстал в своем упрямом ослушанье,
И как смятение посеяв отдалился он
От собственных Небес, что в порицанье,
Теперь на нем свой вымещают гнев,
Укором праведным и яростным сужденьем
За Грех в Миру и тенью его Смерть,
И Бедствия что смерти предвещением;
Унылая и скучная задача, но предмет
Не менее достоин ярости Ахилла,
Когда у стен Троянских трижды обежал
В погоне за Врагом, лишая его силы;
Иль гнева Турна, когда вдруг узнал,
Кому обещана была его Лавиния,
Иль ярости Нептуна иль Юноны может быть,
Что Грека приводили в затрудненье,
И отпрыска Киприды вместе стало быть;
И коль удачливым в суждении своем,
Храним своей Заступницей Небесной,
Что развевает по ночам мой полудрем,
И вдохновляя мне нашептывает Песни,
То так и быть, на этом и начнем.

Давно уж был задуман сей Предмет,
Ее высоких песен звуки передать,
Но начал лишь по истеченье своих лет,
Уже не склонен Войны воспевать,
Досель единственным предметом,
Моих высокопарных героических поэм,
Где Тьма сражается со Светом,
В сраженьях мнимых докучая всем.
А между тем ни подвиг ни терпенье,
И вовсе были не вспомянуты тогда;
Описывая расы и сраженья,
Во всем виднелась показная мишура;
Расписывал я в красках украшенья,
Щиты с Гербами и роскошных Скакунов,
Подчеркивая блеск их снаряженья,
И всякий раз упоминал об этом вновь.
Чудесных Рыцарей сиянье показное,
Что на турнирах ставят с помпою себя;
Пиры в дворцах с оравою дворовых,
С его закусками и реками вина.
Но больше места нет здесь для уловок,
Чтобы придать значенье словам,
И всяческих никчемных подтасовок,
Вес придавая всяким именам.
Хоть и не столь прилежен в этом,
К тому же больший Аргумент есть у всего;
Возвысить иль оставить без ответа,
Любое слово иль значение мое,
Всегда он в силах; с возрастом года
И Климат мне обрезать могут крылья,
И свой полет задуманный тогда,
Прервать придется мне в унынье;
Покуда если б мне они принадлежали,
То я б не знал ни горя, ни печали.

Уж Геспер светом в сумерках сияя,
Вослед Закату — мимолетная Звезда,
Меж днем и ночью, с края и до края,
Подмял ночную Полусферу под себя.
И Сатана, что прежде из Эдема,
Угрозы Гавриила выслушав сполна,
Сбежавшим и избегнув его плена,
Премного преуспел в искусстве Зла,
Окрепнув мыслью в обмане и подлоге,
Склоняясь также к разорению людей,
И не взирая что умножились тревоги,
Неустрашим, в намереньях смелей,
Сбежал, но в полночь возвратился;
В тени Земли подумать он успел;
Теперь дневного света он страшился,
С тех пор как регент Солнца Уриэль,
Сквозь тернии указал дорогу в Рай,
И Херувимов на Дозоре упредил,
Чтоб дух из Бездны Ада невзначай,
Минуя Стражу их в обход не проскочил.
 
За это время пролетел он семь ночей,
Во тьме сплошной, в тоске, все Небеса,
В тени Земли от Солнечных лучей,
Уже четыре раза пересек все Полюса,
То вверх то вниз, движением по Кругу;
И на восьмом напротив Райских Врат,
К Дозору Херувимскому вплотную,
Нашел проход он мимо всех преград.
Там место было, но сегодня его нет,
И в этом не виновно вовсе Время,
Скорее Грех все изменил и свел на нет;
Там Тигр Райский Сад питал теченьем,
Затем спадая в пропасть под Землей,
И к Древу Жизни бил ключом его питая;
И Сатана смешавшись с этою рекой,
Поднялся в месте с ней в приделы Рая,
Затем туманом над водою подымаясь,
Стал себе место для укрытия искать;
Над Морем и над Сушей простираясь,
Он принялся в Эдеме местность изучать,
Над гладью Вод Азовских и над Понтом,
До Оби на Восток, до Антарктиды вниз,
Затем на Запад вверх течением Оронта,
И дальше Океаном, где сплелись,
Материки Дарьенским перешейком,
И к Инду с Гангом, всюду он блуждал;
По всем местам и всем лазейкам,
Весь Шар Земной где мог он прочесал,
Во все Творения пристально вникая,
Что для уловок его хитрых более всего,
Могло служить, над всеми возвышая,
И он нашел что наилучшим для него,
Лишь Змей, среди всех прочих в Поле,
В ком хитрости и хватки не отнять;
В конечном счете, сам с собой споря,
Решил его своим сосудом он избрать.   
Желая воплотить все измышленья,
Подумал Сатана, что спрятавшись в него,
Его слова не вызовут сомненья,
Под скользким взором скрыты от всего.
Покуда в Змее изворотливом никто,
К каким бы трюком и ухищрениям,
Не распознать в нем, не увидеть ничего,
Что возбудить могло бы подозренье,
Врожденной хитрости и признака ума,
Но вызвало б сомненье среди прочих,
Что ум с силу породил в них Сатана,
Внутри, под тем что явлено воочью.
В невыразимою тоской на этом и решил,
Но прежде с гневе сокрушаясь завопил;

О, как же с Небом схожа ты Земля,
Своих воистину достойна ты Богов,
Хоть и последней ты была сотворена,
Себя былую повторяя вновь и вновь.
И строить хуже то что было хорошо
Уже ли стал бы Бог что ныне с нами?
Хотя, не важно, ты уже давно,
Уж пляшешь под другими Небесами,
Вослед его послушных всех Огней,
Что светят ярко путь твой направляя,
Где над одним другой всегда сильней,
Одну тебя, похоже, претворяя;
Бесценным средоточием лучей,
Обожествив тебя священною Рукой;
Как Вездесущий в центре всех Вещей,
Так его Сферы отражаешь ты собой.
К тому же ведь не сами по себе,
Его все качества и силы уявленьем,
Производя все то что есть в тебе,
Все что в тебе берет свое рожденье,
Являя ум и чувство и развитие и рост,
Чтобы в итоге Человеком увенчать;
Бродить под тенью твоих Звезд,
В твоих объятьях счастьем пребывать.
И если б мог, каким бы наслажденьем,
Изведать суть всех явленных вещей,
И обойти твои роскошные владенья —
Долин и Рек, Холмов, Лесов, Полей,
Все Берега и Скалы, Горы и Пещеры!
Хоть и прибежища и нет там моего;
Чем больше вижу и вникаю в твои меры,
Тем больше сердце разрывается мое
Как от заклятой, тягостной осады,
Противоречий нетерпимых; и тогда   
Все блага мне смертельным ядом,
А в этом состоянии какие Небеса.

Себе здесь жизни не ищу я, и на Небе
Я не желаю просто пребывать,
Пока не завоюю, сбросив цепи,
И от невзгод своих не стану я сбегать,
Но всех я сделаю такими же как я,
И пусть от этого мне будет еще хуже;
Покой лишь в разрушенье для меня,
От мыслей вызывающих удушье;
Кто просвятит к чему и для чего,
Предназначается несносное лишенье;
А значит сокрушить иль сделать все,
Чтобы устроить тяжкое паденье.
И этот мир он за собой потащит сам,
Своею личной, неотъемлемый частью,
Так пусть все разрушается к чертям,
Все что его, ко благу и несчастью.
Достанется вся Слава мне и для меня,
Средь Адских множеств и Властей;
Сведу на нет в течении лишь Дня,
Что строил он в теченье шести Дней,
Усердно осмысляя все свои Творенья,
И не известно сколько думал до того,
С тех пор как я увел даруя избавленье,
Почти что половину Ангелов его.
О да, его я Сонм изрядно истощил;
Хотел он численность его восстановить,
Но этим себе только повредил,
В падении горестном желая отомстить,
В рядах расстроившись прискорбно;
Хотел он больше Ангелов создать,
Но кто творит, ведь это очень спорно;
Иль чтоб сильней здесь досаждать,
Теперь в обитель эту устремлен сюда,
К Творениям из праха, стало быть,
Чтобы зримой плотью облачить себя,
И этот прах несчастный одухотворить —
Воистину, трофей достойный Бога!
Тем лучше, ибо нам принадлежит;
Как он распорядился мощью слова,
Тому и сам он равно подлежит.
Еще к тому же Человека он создал,
Построив для него столь Чудный Мир,
И эту Землю в обладание отдал,
И Господом над всем здесь объявил,
Какая мерзость! И к служенью своему,
Смотреть поставил Ангелов своих,
Блюсти Закон, чтоб сообщали все ему —
Тех Пастырей пылающих средь них,
Чтоб исполняли Долг и предписанья;
От них окутанный туманом я бежал,
Их избегая повсеместного вниманья,
Как пар ночной невидимым я стал;
В Кустах, дремучих Чащах и Лесах,
Выискивая Змея спящего повсюду,
Укрыться в его теле, в чьих кругах,
Незаменимым будет мне сосудом,
Где волен прятать все намеренья свои.
О, Пропасть где нельзя нащупать дна!
Когда как прежде спорил я с Богами,
Оспаривая место на высоких Небесах,
Пал к Зверю, и стесненный его снами,
Примешан пресмыкаясь в мутном иле,
Я свою сущность до животного низвел;
И Дух свой воплотил в сырой могиле,
Когда как он к Богам был устремлен!
Но мне и Бездна не способна помешать,
Ни мести ни стремлению, кто метит высоко,
Тот должен также ясно понимать,
Насколько пасть он может глубоко,
И знать и видеть, первым иль последним,
Зловещие приделы адских пропастей.
Да, сладостно вначале отомщение,
Пока не обернется горечью своей;
И пусть; об этом мне уже ли горевать,
Когда как цель моя столь безупречна,
Хотел взлететь, но довелось мне пасть,
Чтоб моя злоба стала бесконечна.
Любимчик Неба новоявленный из праха,
Что назван Человеком, тот же Сын,
Что предоставил нам Творец желая краха —
За разногласия мы злостью воздадим.

И далее туманом темным простираясь,
Пополз себе он Змея спящего искать,
В сырую чащу, в дебрях укрываясь,
И вскоре наконец он смог его узнать;
Сплетенный в хитром лабиринте он,
Дремал спокойно никого не ожидая,
Главой посередине свернутый кругом;
Подобно призраку все тени увлекая,
В открытый рот его забрался Сатана,   
И вскоре к чувствам грубым и слепым,
Дух Падший приобрел себе сполна,
Сообразительность и зрение что с ним,
В Главе иль Сердце разум утончая;
Среди колец упрятавшись внутри,
Сокрытым, его сон не нарушая,
Стал ожидать он приближения Зари.
Когда пробились первые лучи,
Денницей алой, утренним дыханьем,
И влажною росой небесные цветы,
Покрыли Райский Сад благоуханием;
И все Земные вещи молча восхваляя,
В Преддверии великом своего Творца,
Благоуханьями приятными питая,
Раскрыли перед ним свои Сердца,
Что вызревают с Превосходною четою;
Едва лишь пробудившись от о сна,
Она восполнив недостатки все собою,
Уже примкнулась оживив все голоса,
Дыханием тонким Воздух насыщая;
Приноровившись уже думали они,
Как благо преумножить время не теряя,
И как им лучше день свой провести.
Стал столь уже огромен Райский Сад,
Так что былое можно и забыть,
И Ева в перспективу бросив взгляд,
К Адаму обратившись стала говорить.

Как ни старались Сад наш подстригая,
Выхаживая наши все деревья и цветы,
Труд славный безупречно исполняя,
Согласно нуждам и мерилам красоты,
Но наших рук здесь мало все равно;
Наш труд подобен суетной возне;
Лишь сдержим иль обрежем мы одно,
На этом месте обрастает все вдвойне.
Все то что подпереть иль подвязать,
Или обрезать за День умудряясь,      
За Ночь все разрастается опять,
Как будто лишь над нами насмехаясь.
И потому тебе хочу я предложить,
Ведь плоть от плоти мы с тобой одни,
А значит претерпеть иль разделить,
Нам будет лучше наши здесь труды.
Ты претворяешь сам свои решенья,
В чем ты нуждаешься здесь более всего,
Плющем ли обовьешь свои Деревья,
Куда направишь лучше рост и для чего,
Пока те Розы смешанные с Миртом,
Я буду до полудня подправлять;
Невдалеке, на расстоянье близком,
Работу будем вместе выполнять,
Что изберем своим мы предпочтеньем;
А рядом только отвлекаем мы себя;
Улыбкой, взглядом иль прикосновеньем,
Иль в разговорах все заботы дня,
Что без того столь краток, забывая;
И потому столь мало успеваем мы,
Свой Ужин незаслуженно вкушая,
Когда бы завершить вполне бы все могли.

На что Адам со снисхожденьем Еве;
О Спутница, дороже нет мне здесь тебя!
Могу ли разве я перечить своей Деве,
Когда столь славно ты устроила себя.
По нраву мне твои все предложенья,
Как лучше Дикий Сад нам прополоть;
Что ж, хорошо, приму твое решение,
Что на двоих назначил нам Господь,
За что лишь похвалить мне остается;
И что прекрасней в Деве может быть,
Когда она о своем Доме так печется,
И таким образом Супруга утвердить.
И все ж трудиться нам повелевая,
Столь строгим не был Он в заботах дня,
Все то что нам дается отнимая,
Купаясь повсеместно в испарениях ума,
Без взглядов, без улыбок, без общенья;
Ведь Человек по сущности своей
Отличен сильно от скота и в разлученье
Любовь, что смыслом всех вещей,
Порой бывает, вовсе, никудышной.
Не для усилий тяжких мы сотворены,
Но чтоб соединиться с целью вышней;
Да, все Обители его и все его пути,
Вне всякого сомнения общими руками,
От одичанья храним мы Райский Сад,
Но мы должны огромными шагами,
Идти вперед, и не смотреть назад,
Пока нам в помощь Дланью молодою,
Нас по пути сумеют подхватить;      
И если время на общение со мною,
Ты тратить не желаешь, так и быть,
Стерпеть смогу я краткую разлуку;
К тому же розни нет в компании с собой,
И одиночество порой весьма под руку,      
Тем слаще будет быть потом с тобой.

Однако ж вовсе я не тем обеспокоен,
Пока еще не знаешь большего вреда,
Что Враг здесь причинить тебе настроен,
Пока ты будешь оставаться без меня.
О чем упреждены ты знаешь изначально,
К нам ревностью снедаемый здесь Враг,
На нас теперь клевещет от отчаяния,
И в каждом слове свой отмеривает шаг,
В нападках злобных повредить желая,
Стремясь нас ввергнуть в горе и позор;
Он непременно где то рядом наблюдает,
Здесь тихо притаившись словно вор,
И дожидается удобного мгновенья,
Чтоб врозь, врасплох тебя заполучить;
Не в силах нами овладеть в соединенье,
Ведь если вместе, нас не сокрушить.
Гнушаться в своих средствах он не станет,
Чтоб в исполненье план свой привести;
Твой разум чем угодно одурманит,
Лишь чтоб тебя в паденье низвести,
Лишив обоих райского блаженства;
Питает зависть он к всему что есть в тебе;
Ведь плотью ты от плоти совершенство,
Затем должна ты ближе быть ко мне.
И помнить от кого твое существованье,
Кто здесь тебя оберегает и хранит,
С кем разделяешь ты единое дыханье,
Кто и спасет и от бесчестья оградит;
Должна как можно ближе к Мужу быть,
Чтоб долю худшую ему не разделить.

На что с невинностью пречистой Девы,
В ответ спокойствие ума не потеряв,
Подобно тем чье сердце холодеет,
Вдруг всю рутину своей жизни осознав;

О, Отпрыск Неба и Земли, Властитель!
Миров и всех Земель что взял себе,
Я знаю то что Враг и Обольститель,
Стремиться уничтожить нас везде,
И в этом я не кем то, а тобой посвящена
И Ангелом, что давеча был с нами,
Подслушав ненароком все слова,
Пока в тени была незримо рядом с вами;
Когда он следом на Закате улетел,
И погрузились в спячку все Цветы;
Так что же от меня теперь хотел,
Зачем же под сомненье ставишь ты,
Мою решимость перед Богом и тобою?
Что, Сатана коварством обольстит?
Едва ли совладает он со мною;
Не стану слушать даже что он говорит.
Не столь свиреп он чтоб страшиться,
Хотя быть может Духом и под стать,
Не знает боли, смерти не боится,
Но ведь и нам ее не нужно отгонять,
Покуда смерть нам не грозит; и опасенья,
Твои напрасны пред интригами его,
Преумножая лишь одни сомненья,
К моей любви и вере, без чего,
Никто противиться не сможет Сатане;
Адам, как мог ты так подумать обо мне?

На что Адам в живых словах увещевая
Ответил ей; О, Дочь бессменная Отца   
И Человека, в ком краса земная
Всегда невинна и свободна от греха!
Отнюдь, сомненья я не умножаю,
И доверять тебе мне вовсе не к чему,
И отговаривать ни в чем я не пытаюсь,
Хочу тебе сказать лишь что Врагу,
Обязаны самим мы устремленьем   
На твою волю свою руку наложить,
Кто ложь тебе предъявит откровеньем,
Лишь чтоб тебя к себе заполучить.
Хоть и усилия напрасны, что не в меру,
Он тратит чтобы взять тебя легко,
И ты свою здесь несгибаемую веру,
Уже разделишь с пожеланиями его.
И ни одной себе улики в оправданье,
Потом уже не сможешь ты найти;
Возненавидишь ты в негодованье,
Что волею своей склонила себя к лжи,
Когда и злиться не к чему уже и зря;
Тогда в решении своем не ошибись;
Ведь не тебя одну, но и себя,
Оберегаю на двоих здесь нашу жизнь.
Наш Враг, хоть может быть и смел,
Навряд ли на обоих нас дерзнет,
Но если б дерзким даже и посмел,
То верно первым на меня он нападет.
Не думай то что просто пренебречь,
Ты не свободна от коварства и от зла,
Того кто Ангелов сумел собой увлечь,
И не подумай то что помощь не нужна.
Ведь здесь одной лишь я тебе внимаю;
Всем тем, чем ты влияешь на меня,
В том совершенствуюсь и силы обретаю;
В глазах твоих вся жизнь здесь моя.
И в твоих взорах для себя я все беру,
В них становясь мудрее и сильней,
И от позора быть темнее не хочу —
От тех эмоций что накрутишь ты себе.
Что тебе нужно непременно пересилить,
Чтоб нашу волю мы могли соединить;
Ты обязательно должна это осилить,
Что без меня тебя не может вовсе быть.
Свидетель лжи и всех достоинств я твоих,   
Все притязания мы делим на двоих.

Так молвил ей Адам обоих головою,
С вниманьем ко всему что среди них,
Порождено совместною любовью;
Но Еве мнилось что она среди двоих,
Сама решает и что все в ее лишь воле,
Так отвечая в сладком своем тоне.

Коль жизни нашей таковое состоянье,   
И без того стесненный этот Дом,
Скрываться в нем должны от злодеяний,
С боязнью быть застигнутым Врагом,
Коварным или хитрым, хоть каким;
Коль мы отпор не в силах ему дать,
То страх существованья рядом с ним,
Уже ли можно счастьем называть?
Но и порок что вред предполагает,
Чем Враг нас здесь желает покорить,
Когда от целого собою отвращает,
В стремлении во всем превосходить,
Не нас бесчестием позорит, но себя;
А если так, то опасаться не к чему,
Нам это будет только на руку тогда,
Коль так покажем всю его тщету.
Тогда и Мир внутри по милости Небес,
Быть может и найдем в успокоенье,
И скинем постепенно мрак завес,
Свидетельством от каждого явленья.
К тому же Вера и Любовь как не крути,
Со стороны нуждаются в питанье;
Да не оставит нас Отец на пол пути,
Несовершенством наше состоянье
Здесь омрачая, вместе или врознь.
Иначе, слишком хрупким это счастье,
Если повсюду ожидают нас напасти.

На что Адам ответил с жаром негодуя.
О, Ева! вещи все по Воле здесь его,
Он создавал с собою не враждуя,
Все здесь в тебе давно предрешено —
Его рукой доведено до совершенства.
И уж тем более Человек венцом твоим;
Он обеспечил в нем свое блаженство,
Обезопасив от враждебных ему сил.
В себе все без остатка заключая,
В нем ложь и правда жизнь и смерть;
Несет угрозы, сам предотвращает,
И потому где прогадать где преуспеть,
Находится всецело в его власти;
Он против своей воли не потерпит зла,
Его свободным Выбором, от части,
Согласно целям вышнего Ума,
Чья суть Свободна, потому Сознанье,
Чем в нем себя Он лучше утвердит,
Тем лучшие Она уявит основанья,
А значит к случаю всегда оповестит.
И чем ясней иль очевидней уявленье,
Тем меньше будет ложь внушать Она,
А значит меньшие посеет заблужденья,
На что нам в явной форме, от греха,
Запрет поставил здесь Всевышний;
Мне затруднения твои здесь не к чему,
Твоя любовь не будет лишь излишней;
Чтоб помнила, что я тебя одну
Оберегаю, ибо плотью неделимы;
Мы прочно слитны пребывая сообща,
Хотя и в перспективе обозримой,
Свернуть куда угодно здесь подчас,
Способны, в силу всяческих причин;
Среди иллюзий благовидных и теней,
Что учиняет Враг, и может не один,
В желании привязать к себе сильней,
Лишь чтоб увлечь в неведенье собою;
И потому, все искушенья отбрось,
И лучше наперед, чтобы с тобою,
Случайно нам не оказаться еще врозь.
Испытывают здесь не спрашивая нас.
Лишь покажи ты верность мне свою;
Иначе как без всяческих прикрас,
Решимость подтвердить еще твою?
И коль решила что готовы к испытанью,
Тогда ступай, я не держу тебя,
Но помни с кем ты делишь все желанья,
Покуда частью неделимой ты меня.
Используй силы все и качества свои,
Иди с невинностью свою прирожденной;
Он часть свою исполнил, теперь ты,
Его частицей нераздельной и свободной!

Так молвил ей Глава людского рода,
Но Ева, хоть в своем смирении честна,
Стояла на своем не обронив ни слова,
И напоследок так Адаму молвила она.

Но раз согласен, с твоего я позволенья,
Тогда пойду, чтоб время не терять,
Услышала я все предупрежденья,
Что искушенья будут поджидать,
Без спроса всякого или уведомленья,
И там где ждать их нужно менее всего,
Где к нашему еще сопротивлению,
Мы будем не готовы, что сказать еще..
И, собственно, не думаю я вовсе,
Что гордый Враг со слабого начнет,
Покуда пристыдиться еще больше,
И этим только отвращенье навлечет.

Промолвив это она мягко соскользнула,
Своей рукой с Супружеской руки,
И как Лесная Нифма тихо упорхнула,
Подобна Ориадам иль владычицы Луны,
В лесную глубь подхваченная Свитой,
Но только Делию во всем превосходя,
В ее двоякой стати неприкрытой,
С осанкою Богини гордо шла она.
Хотя и не было ни Лука ни Колчана,
Но инструмент Садовый был при ней,
Что ни Искусство ни Наука не знавала,
По форме выше всех земных Огней,
Что сами Ангелы преподнесли ей в дар.
По виду походя Палес или Помоне,
Что укрывалась от любовных чар,
Пока вослед Вертумн неугомонный,
Ее преследовал сменяя превращенья;
Или Церере до того как Дочь снесла,
С Юпитером даруя ей рожденье..         
Так взглядом провожая полного огня,
Вослед Адам глядел ей с восхищеньем,
Лишь при себе ее желая удержать,
Прося чтоб не тянула с возвращеньем;
Он очень не хотел в разлуке тосковать.
Она ж к полудню быть его просила,
В их Хижине для трапезы дневной,
И отдыха полдневного. Как мило,
Собою быть доверчивой такой!
О, бедная, обманутая Ева, урожденной,
Считавшая себя способной целиком,
Вернуться целой иль не извращенной,
Легко отбросив свой обжитый уже дом!
Отныне для тебя не сыщется в Эдеме,
Ни сладких трапез ни покоя в тишине;
Среди Цветов таятся всюду Тени,
Со злобой адской завлекая всех к себе,
Желая сбить с назначенной дороги,
Иль чистоты лишив отбросить вспять;
Небесный Нрав твой затемняя злобой,
Твою врожденную ограбив благодать.
С тех пор как явлен с первыми лучами
Здесь Сатана, по виду сущий Змей,
Свой Мир опутывая движется кругами,
И среди всех в нем пребывающих людей,
Двоих лишь ищет их увлечь желая,
В своем движении охватывая всё,
И в них всю будущую Расу пологая,
Предположив единственной добычею её.

Глядел он в Поле, в Хижине с желаньем,
Ее найти среди Деревьев и Садов,   
Возделанных с заботой и вниманьем,
Среди цветущих Насаждений и Лесов,
В себе таящие восторг и наслажденье;
Среди источников тенистых через мглу   
В безмолвии он крался в устремленье,
Средь двух желая лишь ее одну;
С надеждой, хоть и редкое явленье,
В Эдеме предоставлен чудный шанс,
Застать в нем Еву без сопровожденья,
И вот, надежда наконец его сбылась.
В душистом Облаке окутана туманом,
Виднелся Лик, средь розовых кустов,
Что в цвете изливались несказанном,
Где возле слабых, увядающих цветов,
Их всякий раз поправить нагибалась
Цветок иль Стебелек заботливой Рукой;
Пурпурный, Красный, Голубой и Алый,   
Иль в нежных переливах ярко Золотой.
Что уж поникли без заботы увядая,
Полоской Мирта подправляя их,
Опор лишенных и тихонько усыхая,
Она их выпрямляла жизнь вдыхая в них,
А буря к ней была уже так близко.
Пересеченьем троп все ближе Сатана,
К ней близился, где нужно было низко,
А где повыше все преграды обходя.
Сквозь Чащу средь Деревьев пробиваясь,
Высоких Кедров, и роскошных Пальм,
Скользил легко и нагло, укрываясь,
А где то виден открывался он глазам,
Между Кустов густых и Цветников,
Что их роскошно окаймляли по краям;
Во множестве сплошных рядов,
В приделах длани распростертой Евы;
Прелестнее воскресшего Адониса Садов,
Иль может Алкиноя, тот что Одессею,
Устроил Пир со множеством даров.
Иль Мудрому Царю когда прельщался,
Крутя роман с Египетской Женой,
Где он скорей не местом восхищался,
Но из краев тех ему ссуженный Душой.
Или подобен тем кто в людных городах,   
В зловоние, где трудно развернуться,
И тесно от Домов, вдруг на сердцах,
Прочь убегает чтоб не задохнуться,
Вдыхает летом свежий воздух по утру,
В деревне, лесе, тот что виден из окна,
С простою радостью любому пустяку,      
Траве ли скошенной иль запаху зерна;
Коровам и всем местным видам,
Со всеми красками и звуками что в них;
И когда Дева идет мимо словно Нимфа,
То восхищение от радостей мирских,
Одним лишь взглядом сводится на ней.
Так взорами прикован восхищаясь,
Со всех сторон сверлил глазами Змей,
К Цветущей клумбе Евы подбираясь,
Столь рано там ее застигнув и одну;
В Небесных формах Ангельских своих,
Бездонную казалось отражая глубину,
Легка в своих движеньях и невинна;
Как мягкий бриз, сквозь взоров пелену
Была явленьем Лика своего неотразима,
Одним лишь видом злобу умягчая.
И в адской гордости смягчился Сатана,
Себя в намереньях свирепых ослабляя,
И злоба будто бы отпрянула от зла,
Пространство предоставив ей самой;
Следил за нею он как малое дитя,
Обезоружен собственной враждой,
Отбросив мщенье, злобу и лукавство.
Но Ад горящий не слабея в нем пылал;
Хотя до Неба серединного добрался,
Свое он вскоре услаждение прервал,
Теперь еще сильнее он сокрушался;
Чем пристальней за нею он следил,
Тем больше он в лишеньях сознавался,
И вскоре злобу он вдвойне возобновил,
Собравшись мыслями где злое озорство,
В нем распаляясь обнаружило коварство,
С ним вместе увлекая все пространство.
      
Куда вы мысли занесли и как мне быть,
Чьей волей в эту область принесен,
Да так, что умудрился позабыть,   
Что здесь вражда диктует правила и тон;
В Аду, любви лишен и без надежды,
Рай променяв я погрузился в эту тьму,
Где не укрыться от слепца или невежды,
И с кем ищу я преисподню здесь свою.
Услад желая я закончил разрушеньем,
Весь смысл только теперь в нем,
И нет иного для меня здесь наслажденья,
Покуда нет мне больше радости ни в чем.
А если так, то и возможность не теряя,
Я овладею ей кто в безмятежности своей,
Смеется в счастье ничего не понимая,
И среди мною обозримых здесь путей,
Себе я вымощу дальнейшую дорогу,
Покамест здесь Она решает все одна,
И для дерзаний всяких, мне в подмогу,
Супруг, от плоти, служит ей сполна.
К тому же видел я, и в круге обозримом,
Давно научен что я должен крепко знать;
Где высший Разум иль какую силу,
И в ком заложено уменье воздвигать,
Из форм земных огромные Строенья,
В ком духа, где бы не был, не отнять;
Противник мой не просто только тенью;
Но мне, в отличии, приходится страдать.
Так сильно Ад возвышен в своем зле,
Пожрать любого в ком притуплен страх,
Что надломил уже все лучшее во мне,
Все то чем прежде обладал на Небесах.
Под стать богам прекрасное творенье,
Не может страх иль ужас вызывать;
Какой угодно красотою в устремленье,
Все должно основательно скрывать;
Иль под личиной фальши вызову сомненье,
Лишь только так я низведу ее к паденью.

В таких словах лукавых молвил Сатана —
Дух павший заключенный в теле Змея,
Сожителем всего что хитрые глаза,
И вместе с ними их подельница Психея,
Для Земной Евы направление ее,
Здесь устилает Океаном прибиваясь,
С тех пор как развернув движение свое,
Он космос бороздит кругами извиваясь.
Кольцо к Кольцу несомый на волнах,
Протягиваясь ввысь лучистой Головою,
Сияя темными алмазами в Глазах,
По самой середине вечною Четою,
Он устремлен собой края соединить;
В своем столь исключительном обличие,
Он одним взглядом мог заворожить;
Еще никто столь грандиозного величия,
Средь Змеев не способен был явить;
Ни Кадма и Гармонии, Иллирии сыны,
И ни Асклепий, Эпидавра божество;
Иль тот в кого Юпитер Капиталийский
Себя облек, иль превращением всего
Преобразил себя венчая Сципионом,
Что по легенде был от Змея урожден,
С Юпитером самим отождествленным,
И полководец Рима был до бога возведен;

Все ближе но в уклончивых движеньях
Он подбирался к ней, подобен тем,
Кто ищет подступ, но боясь обнаруженья,
Путем окольным, незамеченный никем.
Так штурман свой корабль направляя
Близ устья иль прибрежной полосы,
По ветру быстро паруса переставляет
В своих движениях точных как часы.
Пространным телом курс свой выверяя,
Так гибкий Змей привлечь ее глаза,
Там извивался, произвольно увлекая,
Пока была она в делах поглощена,
Привыкшая ко всем соседним звукам;
Резвились Звери полевые перед ней,
Где каждый ее воле был послушен,
Не менее чем те, с кем Одиссей,
Гостил в обители Цирцеи, вызволяя.
Вот Он уже незваный перед ней,
Восторг и восхищение прямо выражая,
Главою, шеей глянцевой своей,
Ей ласково и льстиво знаки посылает,
Готовый целовать там где ее нога;
Безмолвным, кротким видом увлекая,
В конечном счете обращает на себя,
Ее глаза, свое присутствие отметить;
Рад овладеть Змеиной Хваткою своей,
Ее Вниманием, покуда не измерить,
Движение сквозь бездны пропастей;
В Эфире новый импульс звуку придавая,
Так обратился к ней он обольщая.

Дивиться не к чему пречистая Царица,
Хотя, пожалуй и дивиться не чему,
Ты вовсе неспособна, если единица,
Ты с тем, кто на Земле твою стезю,
Стяжает вечным равновесием своим;
Пусть и глазами ты отбилась от руки,
Не отягчай их хуже светом роковым,
И если даже Небеса теперь твои,
Мое к тебе не одобряют обращенье,
И тянут вниз тебя неутолимые глаза;
Так я стеснен в своем уединенье,
Что гнева вышнего ужасней для меня,
Совсем без вас остаться не удел.
Ты вышнего творца земное отраженье;
В одной тебе он все живое возымел,
Все вещи лишь в твоем распоряженье,
Питают свой восторг взирая на тебя,
Склоняясь пред небесной красотою,
Но оценить всецело в силах только я,
В пространстве этом будучи с тобою.

Среди всех прочих обожателей твоих,
Кто разглядел хоть половину твоего,
Всех прелестей и качеств неземных,
За исключеньем лишь разве одного?
(И что по сути представляет единица?)
Среди Богов должны тебя Богиней знать,
Перед кем должны все преклониться;
Все Ангелы с присягою предстать —
Бесчисленная Свита повседневная твоя.

Так искуситель к Сердцу Евы пробиваясь,
На каждом своем слове нагло льстил,
Чем только мог усердно восхищаясь,
И наконец к нему свой путь он проложил;
Она же безучастная, так Змею отвечала.

И впрямь, у Зверя, Человеческая речь,
И чувства, в грубых звуках, во плоти?
По крайней мере в первый раз смогли увлечь
Слова, что к Зверю невозможно отнести.
Кого Всевышний в День их сотворения,
Немыми к ясном звукам создавал;
Посеял он теперь во мне сомненья,
Кто так осмысленно и ясно рассуждал,
Там где не скрыть присущую природу.
Змей, самый хитрый в поле из зверей
Давно с тобой знакома я, но с роду,
Еще не слышала из уст твоих речей.
О, повтори же столь чудесное явленье;
Скажи мне, как ты будучи немым,
Был ясному научен здесь произношенью,
И как ты стал теперь столь дорогим,
Средь остальных Зверей что на глазах.
Скажи откуда приобрел ты свое знанье,
Ведь это чудо требует вниманья.

На что коварный искуситель отвечал.
Владычица прекраснейшего Мира!
О, Дева превосходная, я это и желал,
Тебе легко раскрою я движения Эфира.
О чем меня ты просишь, воле я твоей,
Я должен подчиняться здесь всему;
Сначала среди прочих я Зверей,
Как все был на подножном здесь корму.
Среди Цветов, Деревьев и Растений,
Питая жалкие здесь помыслы свои,
Несчастен средь никчемных побуждений,
Не различал здесь ничего кроме еды,
И чувственных всех радостей земных,
О чем то более высоком и не помышляя;
И вот, однажды в Поле, средь других,      
Мое вниманье всецело привлекая,
Увидел Дерево одно, где я узрел
Плоды румяные во множестве великом;
Затем приблизившись поближе разглядел,
Его оттенки все во цвете многоликом.
Благоуханьями душистыми с ветвей,
Так от плодов был аппетит мой распален;
И чувства обострились более сильней,
Его сладчайшим ароматом опьянен,
Чем Фенхель отдает, иль вымя у Козы,
Когда сочиться на закате молоко;
Для малых Козликов налитые сосцы,
Пока с друг другом, все внимание свое,
Они резвятся все на свете забывая.
В желании решился я плоды те надкусить,
Незамедлительно с ветвей их обрывая,
Одновременно голод с жаждой утолить;
Ведом их ненасытной жгучей властью,
В благоуханье манящем все сильней,
Был я всецело увлечен могучей страстью,
Глазами быстро разбегаясь меж ветвей.
Во мхах покрытое все Древо обвивая,
От ветки к ветке я прополз так высоко,
Туда где лучшие Плоды в пределах Рая,
Тебе с Адамом не сорвать их ни за что;
Меж тем, вкруг древа, Звери остальные,
С тоскую ревностной желали утолить,
Плодами теми свою жажду, только были
Не в силах дотянуться чтобы надкусить.
Расположился я поближе к середине,
Там где в обилии множество Плодов,
Я мог срывать и насыщаться там же ими,
Не прилагая сил особых, вновь и вновь.
До той поры столь исключительных услад,
Мне знать воистину еще не доводилось;
В неистощимом том источнике мог брать
Я столько что всем прочим и не снилось.
Насытившись плодами теми, вскоре
Стал перемену странную в себе я замечать,
До степени, по собственной я воле,
В Уме стал внутреннюю силу ощущать,
Где речь могла любую форму оживить.
По высоте и глубине направив зренье,
Я мог в уме своем вселенную вместить,
Все небо открывалось к обозренью,
Иль то что между небесами и землей;
Я видел вещи исключительной природы,
Но все прекрасное в тебе лишь я одной,
Узреть смог отражением все Звезды,
Что шлют Лучи твоей небесной Красоте;
Никто с тобою более не сравниться,
И ближе поневоле потянулся я к тебе,
Хоть, может, и назойливо крутиться,
Чтоб лучше видеть, должен пред тобой;
И я склоняюсь, по заявленному праву,
Творений всех Владычице Земной —
Миров всех что взяла себе в управу.

Так одержимый Сатаною хитрый Змей,
Свои чинил для Евы обольщенья,
Она же, изумившись, более смелей,
Так ему молвила отбросив опасенья.
   
Теперь твоя столь чрезмерная хвала,
Лишь вызывает сильные сомненья;
Коль так преобразился ты от этого Плода,
То может заодно укажешь направленье;
Где, далеко ли, или рядом оно тут?
В Раю Деревья в множестве великом;
Взгляни, они повсюду здесь растут,
В своем разнообразии многоликом.
Есть и такие то что мы еще не знали,
Плоды чьи ожидают часа своего,
О коих, с твоих слов, мы не мечтали,
И здесь никто не прикасался к ним еще.
Быть может больше рук нам подключить,
Чтобы от бремени Природу облегчить.

Доволен и флиртуя молвил хитрый Змей;
Моя Царица, путь давно уже проложен,
Не так уж далеко, вперед уже, смелей,
За Миртами Есть Луг цветущий огорожен,
Близ быстрого Истока бьющего с глубин,
После цветущих Миррой и Бальзамом
Кустарников густых где был лишь я один;
Если не против, проведу тебя задаром.

Коль так, тогда веди, сказала ему Ева.
И Змей поспешно извиваясь впереди,
Казалось прямо полз попутно разумея,
Накручивая резво хитроумные круги,
К своим лукавым шалостям проворен;
В надежде радостно, сияющей Главой,
Скользил он как Огонь блуждает в Море,
На парусах всех в темени ночной,
Что разливаясь пеленой сплошного пара,
Одновременно излучается везде;
Сгущаясь к центру, видимостью жара,
Свою окружность увлекая всю к себе,
Злым Духом над поверхностью морской;
Иль когда затягивает в Омут или Топь,
Туман ночною, непроглядной пеленой,
Глотая путника без помощи с концами.
Так мрачный Змей сияя под лучами,
Доверчивую Еву вглубь Эдема увлекал,
До Древа, что причиной всех печалей,
Запретом, чьи Плоды никто не знал,
И лишь его увидев Змею так она сказала.

Змей, мы пришли, но дальшее движенье
Бесплодно, хоть в избытке здесь Плоды,
К тому же лишь с тобою их значенье,
Пусть и по свойствам столь чудесные они.
Их пробовать, ни даже прикоснуться
Запрещено нам ибо Бог нам приказал,
И под него должны мы все прогнуться,
Ведь он и жизнь и закон нам предписал,
Здесь упреждая наши устремленья,
Чтоб высший Ум не ставить под сомненье.

На что коварный искуситель Еве говорил,
Ты веришь этому? Никчемная брехня;
Он Райский Сад вам к пропитанью явил —
Все то что щедро предлагает вам Земля
Или Эфир и это Древо выставил особо?

И Дева молвила невинная. Плод всякий,
От Древа каждого нам есть разрешено,
Но этот, что в значении двоякий,
Здесь в центре Сада — нам запрещено;
Велел к нему Он даже не касаться,
Добавив если вкусим в ослушание своем,
То вслед за этим смерть свою найдем.

Ее ответ прослышав, далее внушая,
Смелее Искуситель стал упрашивать ее,
Любовь усердно к Человеку выражая,
В своем негодовании скрывая ловко все,
Приладил новую он долю измышлений,
Стремлением казалось воодушевлен;
Хотя в своих и неустойчив построеньях,
Но все же благовидным мнился он,
Свои иллюзии все на деле проявляя;
Казалась что хотел он предпринять
Там нечто важное, вниманье привлекая,
Оратору подобен, что способен окрылять
Могучим словом толпы Рима иль Афин,
Где красноречием своим преуспевали,
А самые успешные молчанием одним,
На вещи нужные вниманье обращали;
Одним лишь телом иль движеньем,
Одним лишь жестом увлекая всю толпу,
Пока их речь своим произношеньем,
Не предъявляла им желанную мечту,
Всех сходу увлекая нужным словом,
По праву первенства их рвенье зажигать.
Так молча, на словах иль полусловом,
Стал Змей коварный Еву искушать.

Священное растение дарующее знание,
В ком мудрость вековая, власть твою,
Я ныне ощущая, принимаю дарованье;
Где я не только вижу все причины, но могу
Их различать в далекой перспективе,
От самых высших Породителей своих;
Кто здесь пути прокладывал на ниве
Разумных оснований, разумеется благих.
Царица Мира этого, не стоит опасаться,
Угрозам тем не верь; ты не умрешь;
Уже ль и впрямь такое может статься,
Что от Плода ты смерть свою найдешь,
Что здесь дарует Жизнь и Познанье?
За это угрожает вам теперь небытие?
Глянь на меня, ни Плод ни осязанье,
Здесь не смогли отнять присущее мое.
Напротив жизнь совершенней моя стала,
Чем было мне отпущено судьбой;
Из всех угроз ничто мне не пристало;
Не говоря уже о смерти роковой,
Я превзошел назначенный свой жребий.
Не уж то Человек лишиться здесь того,
С чем Зверю открываются все двери;
Иль что же, Бог, в порыве гнева своего,
Испепелит за небольшое преступленье,
А за бесстрашие воздержаться хвалить;
Когда грозит за это Древо истребленье
И Смерть готова свою руку наложить,
Чего б не значила она по своей сути,
Лишь только бы не думать здесь о том,
Как к жизни прикоснуться в этой мути,   
Познанием Добра с неотвратимым Злом?
И для Добра все это справедливо?
А что тогда сказать здесь на счет Зла,
Ведь каждому оно по своему немило,
Здесь как умея отвращая от себя?
Поэтому и трогать Бог тебя не станет;
Непоругаем, справедливый Он во всем,
Ну а предвзятый Бог всегда обманет,
А если правда смешанная в нем,
То как же Богом его можно называть?   
И незачем страшиться в послушании;
Желают страхом смерти тебя взять,
Но смерть все обнуляет притязанья.
Иначе, можешь ли ответить, для чего,
Он запретил до Древа прикасаться,
Внушая страх тебе; а может для того,
Чтоб вечно перед ним тебе склоняться,
В безропотном невежестве своем?
Покуда знает хорошо что в этот день,
Коснувшись, запрещенным тем Плодом,
Ты будешь различать любые тени,
Что Око затмевают непроглядной пеленой      
И что откроются сокрытые все двери;
Столь совершенной станешь ты собой,
Добро и Зло Богам подобна различая.
С тех пор и я подобен Человеку стал,
Пусть даже долю и животного включая,
Я частью высшей уподобился Богам.
И если ты отбросишь Человеческое все,
Чтоб с Богом уровняться, то и смерть,
Страшиться будет не к чему тогда ее,
Не в силах более тобою здесь владеть.
И что есть Боги к коим устремленный
Так сильно уподобиться желает Человек,
С их пищею Небесной стать им ровней,
Стесненный, совершая здесь свой бег?
Кто первыми над всеми возвышаясь,
Здесь преимущество используют сполна,
Людской всеобщей верою питаясь,
Что Воля их всему здесь голова?

И тут один вопрос невольно возникает;
Земля, что в свете солнечных лучей,
Согретая, питаясь щедро процветает,
Даруя жизнь всей живности своей,
Их в эту Майю погрузив существованья;
Коль вещи в Человеке все заключены,
То кто вкушает с Дерева Познанья,
Тот свою Мудрость и все качества свои,
Берет без всякого чьего то позволения,
И возвышается над всеми силою своей?
И в чем же состоит здесь преступленье,
Что человек желает стать сильней,
Преумножая Древом свое знанье?
Иль что же знание способно повредить?
Иль против высшей воли, притязанья,
Оно здесь каждому способно угодить?
Иль это просто лишь простая зависть,
Что в сердце Бога к слову может обитать?
Вот почему Плод дивный будет в радость;
Все это, это все дает тебе понять,
Чем может вознестись Богиня на Земле,
Так дотянись, возьми тот Плод себе.

Закончив речь, исполненный коварства,
Змей наконец смог достучаться до нее,
До Сердца Евы, изъявляя все упрямство,
Нашел как овладеть он может им легко;
Она разглядывала Плод им восхищаясь,
Под звуки сладкие настойчивых речей,
Пока все доводы что Истиной казались,   
Без остановки там нашептывал ей Змей.
А между тем уже и полдень наступая,
Сильней стал голод с жаждою будить,
Благоуханием ее сладостным склоняя,
Коснуться к спелому Плоду и надкусить;
Сильнее притянув к себе голодные Глаза,
И про себя вдруг призадумалась она.   

Чудесны твои свойства, вне сомненья,
О, наилучший из известных всех Плодов;
Пусть ты сокрыт, однако ж восхищения,
Достоин ты, превыше всяких слов.
Чей дивный вкус столь долго созревает,
Что даже те кто напрочь речи лишены,
Вкусив лишь, красноречием блистают,
И произносят здесь небесные хвалы.
И кто назвал тебя здесь Деревом Познанья,
Кто к тебе даже прикасаться запретил,
Не смог укрыть но захватив мое вниманье,
К тебе лишь большее желанье пробудил.
Добро которое мы здесь еще не знаем,
Само собой мы им не можем обладать,
А может обладаем, но еще не понимаем,
Что также равносильно утверждать,
Что вовсе еще нету у нас этого Добра.
Выходит просто запрещает он нам знать;
А если прямо, или проще говоря,
Он просто запретил нам стать мудрее?
А к этому никто здесь не обязывал меня,
И если сковывая смерть здесь делает темнее,
Тогда зачем внутри Свобода мне дана?

Вкушая от Плода осуждены мы умереть.
А Змей все жив и здравствует поныне?
Способен к речи, различать и разуметь,
И кто подобное представить мог доныне?
Иль Смерть для нас лишь он изобретал,
И запретил здесь нам любое просвещение?
А Зверю пищу для ума он даровал,
И впрямь какое то здесь недоразумение.
Но Змей для нас стал более благосклонен,
Вкусившим первым от запретного Плода,
Всем своим благом выпавшим на долю,
Делился с радостью украдкой от Творца,
И без коварства или скрытого обмана.
Тогда бояться может вовсе не к чему,
И я избавлюсь здесь от этого дурмана,
Что здесь невежество диктует Сердцу и Уму,
Добра и Зла неотвратимого познаньем,
И Бог иль Смерть не будет более давлеть,
Предписанным Законом или Наказаньем,
А больше даже здесь и нечего хотеть.
Лекарством от всех хворей Плод чудесный,
Для глаз приятен так и манит его взять,
И стать мудрее добродетелью небесной;
Так что мешает теперь мне его сорвать,
И Разум с Плотью напитать одновременно?

И в час недобрый, опрометчивой рукой,
Она сорвала Плод и тут же его съела;
Земля почуяла нарушенный покой,
И тяжким вздохом вся Природа обомлела,
В своих Творениях являя знаки перемен,
Нежданною напастью чувствуя потерю.
А Змей пополз в лесную чащу между тем,
Прекрасно зная что теперь любую меру,
Он делит с Евой, взяв ее в свой плен;
В своем восторге тем плодом увлечена,
Смешались тени слиться снова в тень,
Ее в безмерное пространство унося.
И вновь и вновь Плод сладостный вкушая,
Была ли правда или мнилось просто ей,
Она плыла по волнам Майи уповая,
Познаньем бесконечных пропастей,
Своими мыслями ровняясь на Богов.
Уже ничто там не могло ее сдержать;
Вкушая с жадностью и сладостью Плодов,
Не зная что приходиться стяжать.
Не что иное как свое уничтоженье;
Наевшись, словно опьяненная Вином,
Она в своем высоком настроенье,
Так молвила себе в том упоении своем.

О Древо дивное прекрасней нет тебя,
Из всех в Эдеме наивысшим будешь ты,
Чьи свойства превосходного Плода,
Дарует Разум воплощая все мечты.
Хоть оклеветан и поныне затемненным,
Ты бесконечно многолик в значении своем,
Для необъятного движенья сотворенным,
Вмещая все и ничего в себе одном.
Отныне с каждою новою Зарею,
Я с песнею намерена лелеять здесь тебя,
Даря внимание с должной похвалою;
И бремя твоего неистощимого Плода,
Я буду облегчать с ветвей твоих срывая,
Пока не стану еще ближе я к Богам,
Себя в Познанье неустанно возвышая,
И все сокрытое откроется глазам.
А прочие не в силах здесь тебя сорвать,
Покуда втайне ты от взоров всех чужих;
И если было бы так просто тебя взять,   
То и не рос бы ты сокрытым от других.
Своим я Опытом в долгу перед тобою,
И под тобой не потеряюсь никогда;
Не быть мне здесь в неведенье слепою,
Покуда дивный Плод доступен для меня;
В пространстве неуклонно направляя,
Касаньем к Мудрости являя все пути,
И все сокрытые мне двери открывая,
Где я по своей воле в силах обрести,
Все то что сердце только может пожелать,
Для всяких праздных глаз теперь незрима;
Уже никто меня не силах распознать,
В движенье будучи своем неуловима.

Что до Небес, так они слишком далеко,   
С высот не в силах знать что претворяю,
И может вовсе и не видят ничего,
А значит на Земле, что только пожелаю,
Отбросив страх могу я здесь творить;
Да и к тому же Бог великий отвлекаясь,
Внимание всему не сможет уделить,
На всех своих Шпионов тщетно полагаясь.
Но как перед Адамом мне предстать?         
Должна ли я об этой перемене говорить,
И что вообще теперь ему сказать,
Чтоб счастье это вместе разделить?
Иль лучше будет преимущество свое,
Держать в себе и Знанье умножая,
Власть утвердить сподручней без него,
Здесь всякое Партнерство устраняя?
Чтоб все что к женской сути приравняли,
Без спроса всякого заставить полюбить,
Чтоб более мы равными здесь стали;
Тогда быть может и удастся упразднить,
Все это напускное превосходство,
Во всех вещах что явлены на свет;
Раз меньшим утверждается господство,
А значит и свободы в меньшем нет.

Не плохо было бы; но если без него,
Увидит Бог и Смерть свою нашлет?
И я исчезну навсегда иль новое ребро,
Под песнь брачную края свои сомкнет,
Адаму подарив другую уже Еву,
Для его радостей, а я уйду в небытие.
Покуда тот кто прикоснулся к Древу,
В миг обрести иль потерять способен все,
Хотя и смерть предвидеть в нашей воле.   
Ну что же, решено, тому и быть,
Переживет со мною радость или горе;
Так я люблю его что рядом разделить
Легко мне будет даже свою смерть,
А без него и жизнь стоит ли хотеть.   

Промолвив так она от Древа отступила,
Склонившись с благодарностью пред ним;
Тем подчеркнув какая в Древе сила,
Чей дивный Плод сокрытым и храним,
Живой Нектар столь щедро источает,
От Сердца тайного напитывая все,
И Знанием пространство насыщает,
Приготовляя для Богов священное питье.
А между тем Адам желая возвращенья,
Ей сплел Гирлянды из отборнейших Цветов,
Для Локонов волнистых украшенье,
Венком украсить после всех ее трудов.
Так представляется Царица Урожая;         
Утешиться желая в помыслах своих,
Себе с ее явлением услады обещая,
Столь долго ожидая и откладывая их.

Но сердце чувствуя тревогу то и дело,
Будило в нем необъяснимую тоску,
Внушая опасение что нечто в ней назрело,
То что расхлебывать достанется ему.
И он навстречу вышел тою же тропою,
Которой пошла расставшись поутру;
Все дальше вглубь той чащею лесною,
И к Древу вышел где нашел ее одну,
Стоящей рядом прямо под ветвями,
Намерена назад отправиться вот вот;
От ветки сорванной в руке ее, краями,
Амброзией сочился зрелый Плод.
Она выпрашивая словно оправданье,
Пролог озвучить свой к Адаму подошла;
Подстегивая в нем взаимопониманье,
Так ласково ему промолвила она.

Ты удивлен моим здесь пребываньем?
О, как же я скучала в одиночку без тебя,
Томясь в своем тоскливом ожиданье,
Здесь без присутствия, общенья лишена!
Не знала боли я такой до сей поры,
И повторить ее уж нет во мне терпенья;
О, если б знала куда могут завести,
Столь опрометчивые спешные решенья.
Но здесь, отбившись, будучи одна,
Открылось нечто чему стоит удивиться;
Пока в заботах пребывала без тебя,
Ко мне здесь Змей надумал уявиться,
И принялся речами здесь увещевать;
Мол Древо, пред которым мы стоим,
Чьй Плод запрещено нам здесь вкушать,
Как оказалось не таким уж и дурным.
И более, раскрыть глаза способен нам;
Воздействием чудесным Плод его,
Тот кто сорвет тот уподобится Богам,
Что, к слову, уже мной подтверждено.
И Змей, в отличии, намного нас мудрее,
Во всем нас превзошел не слушая Творца,
И я скажу, стал даже более живее,
Вкушая в одиночку от запретного Плода.
А мы в неведенье, напуганные им,   
Все умножаем здесь свои сомненья;
А Змей своим звучанием земным,
И чувством переплюнул все творенья.
Своим суждением способен восхищать,
Так убедительно умел он говорить,
Что верх смог на до мною одержать,
Вот я и сорвала, чтоб тут же и вкусить.

И на себе все те же свойства ощущая,
Раскрылись прежде затемненные Глаза,
Слетелись Духи на словах оповещая,
И раскрывая мне сокрытые Сердца,
До вышних Сфер возвысили к Богам —
Все для тебя, чтоб лучшею стезей,
Облегчить жизнь здесь обоим уже нам,
Что к слову вместе разделяю я с тобой.
Ведь все твое здесь счастье также и мое;
Мне в радость все где себя можешь уявить;      
А в одиночку мне отвратно это все,
Что не способна я с тобою разделить.
И потому должны мы Жребий уравнять,
Чтоб общею любовью радости вкушая,
Нам не пришлось различия стяжать,
Здесь заблуждения свои преумножая.
И для тебя мне не придется отклоняться,
Когда судьба не позволяет мне сдаваться.

Так Ева с легким и беспечным ликом,
Поведала Адаму все, но на щеках,
Пылал румянец ярко алым бликом.
Адам смятенье прочитав в ее глазах,
Вдруг понял что дозволенный придел,
Она взяла и своевольно преступила,
И он в движенье роковым оторопел,
Премного потрясен что растворила,
Она себя в нем и рассыпалась в ничто;
Стоял он этим запустеньем поражен,
И холод ужаса по жилам тек его,
В суставах скован или вовсе их лишен.   
Венок из Роз увядших ей сплетенный,
Из своей Длани ослабевшей обронил;
Стоял он бледный и безмолвный,
И наконец молчание прервав заговорил.

О, наилучшее из всех Земных Творений,
В тебе одной отражены все чаянья Богов;
Последние из дивных построений,
В котором формы, мысль иль звуки слов,
Себе свое небесное находят бытие,
В любезнейшем и лучшем утвержденье!
Пропала ты, так быстро потерялась ты,
Растленной отцвела печатью искаженья,
И в лапах смерти обрубила все концы!
И предпочла приделы ты переступить,
Что строгим он назначил воспрещением!
О, как же ты могла так поступить;
Священный Плод и тем же устремленьем!

Что обманул лукавой фальшью Враг,
И заодно меня с тобой на разоренье,
Затягивает здесь в кромешный Мрак,
Прекрасно зная наперед мое решенье;
Что я скорее предпочту здесь умереть,
Чем бросить и остаться без тебя,
Что должен я по праву здесь иметь;
Он знает хорошо что жизнь для меня
Здесь без тебя теряет всякий смысл;
Без разговоров сладостных с тобой,
Где отзвуком в тебе любая мысль;
И снова в диких и глухих лесах,
Блуждать мне в одиночестве своем?
И даже если Он другою Еву на сердцах,
Уявит мне, сомкнув другим Ребром,
Мне с этою потерей не смириться;
Нет, я с Природою связующим звеном,
И я не в силах этим поступиться.
Ты моя плоть от плоти, костью от кости;
С тобой неразлучим твое я состояние,
Здесь разделю я вместе по пути;
Печаль иль счастье, наше достоянье.

Так говорил Адам Ей себя словно утешая,
От мыслей тяжких заглушив свою тоску,
Ее все обстоятельства покорно принимая,
И вскоре вновь возобновил он речь свою.

О Ева дерзкая, рискованным решеньем,
На нас обоих ты проклятье навлекла;
Не важно волей чьей иль понужденьем,
Священный Плод уже ты сорвала,
Что сокровенным запрещен к употребленью,
И более, его теперь вкусила даже ты.
А все прошедшее к большому сожаленью,
Ни Бог ни Рок не возвратят тебе, увы.
Но может хоть и ввергнута в тщету,
Отступит все же смерть тебя пожрать,
И может мы с тобой оспорим правоту;
Не страшно, если Змей успел сорвать,
И прежде нас Священный Плод вкусившим,
Его теперь он обратил уже мирским,
Хотя и должен упрежденьем высшим
Быть мертвым, а он все еще живым —
Живым, ведь так сказала ты, не так ли,
И жизнь высшую желает здесь стяжать,
А значит в нем и силы не иссякли,
Там где он должен был их потерять.

Неотвратимым побуждением увлекая,
Теперь он столь заманчивым для нас,
Чтобы ему подобно Плод вкушая,
Нам вместе, в свете вышних глаз,
Взойти к Богам иль даже и ПолуБогами,
С тобой подобно Ангелам нам стать;
Чтоб восхожденьем Звездными телами,
По образу Пространство претворять.
Не думаю что Бог в порыве раздраженья
Захочет нас с концами сокрушить,
Покуда мы Первичные Творения;
В кого столь многие усилия вложить,
Ему пришлось над всеми возвышая;
Да и с паденьем нашим здесь слепым,
Претерпит каждый с нами разделяя,
Покуда связаны мы жребием одним.
Иль что же отменяя он Творение свое,
Потерпит неудачу план переменив;
И всем кто постигает Божество,
Вранье уявит Он в сомненья погрузив?
И не смотря на Силу коей безраздельно,
Власть утверждает всем кто его чтит,
Он повторяться должен в сотворенье,
А если неудачей его снова упразднит,
Когда и вовсе делать это не желает?
Ведь Враг ликуя, слабостью сочтет;
О сколь же шатки основанья что стяжают,
Те кому здесь Он предпочтенье отдает,
Кто радует его здесь не взирая;
Сперва меня, ну а теперь и всех людей;
И кто же следующий в ком суть святая,
Начнет творить во тьме земных идей?
Чтобы насмехаясь снова возгордился
Противник? И тем не менее с тобой,
Стезей взаимной я с тобою слился,
Стяжать определенный жребий роковой.
И если Смерть сопровождает Жизнь твою,
То станет Смерть здесь Жизнью моей;
Так сильно мое Сердце вторит твоему,
Что я твою Природу сделаю своей —
В тебе, своею неотъемлемою частью,
Покуда все чем ты являешься — мое;
Не быть в отрыве нам, одною статью,
Вдвоем мы Плотью делим здесь одно;
И если от себя тебя мне здесь отнять,
То это все равно себя мне потерять.

Так говорил Адам и отвечала ему Ева,
О, испытание все покрывающей любви;
Что в выражении не ведает предела,
В своих примерах наивысшей красоты!
Во всем ей следовать меня здесь вовлекая,
Но далека от совершенства твоего,
Как мне с тобой сровняться здесь не зная,
Лишь подражаньем, только и всего,
Мне остается уявлять свое значенье;
Чьей превосходной стороной извлечена;
И с гордостью о нашем единенье,
Вещать осталось выставляя здесь себя.

Единым Сердцем в двух одной Душой;
Заявлен в новом построение этим Днем;
И если Смерть разнять здесь нас с тобой,
Уже не силах, где мы будучи вдвоем,
Столь превосходной сочетаемся Любовью,
То Преступленье, один Грех или Вину,
Переживем мы и земной Стезею,
Если умножим добродетель здесь свою,
Сокрытый Плод вдвоем с тобой вкушая;
Ведь от добра проистекает все добро,
Прямой дорогой неизменно увлекая;
Иль счастливо даря средь этого всего,
Возможность испытания твоей любви ,
Что по сей день еще так не являлась,
И если б знала то что смерть нас уловить
Желает здесь, то я б не уклонялась.
И в одиночку я б пережила все это зло,
Здесь не к чему тебя не соблазняя,
И умерла б одна не вовлекая никого,
За свои действия твой мир не нарушая.
Ну а теперь хоть и вполне убеждена,
В твоей любви ни с чем здесь несравнимой,
Но слишком поздно я узнала от тебя,
Насколько наша стать неразделимой.
Но вопреки я ощущаю жизнь а не смерть,
Жизнь яркую, открытыми глазами,
С надеждой новой, я не смела и хотеть,
Здесь так удачно сочетаться с Небесами.
И все что сладостью казалось для меня,
Теперь давно уже безвкусным и претит;
Поверь что опыт тебе явлен мой не зря,
А страх отбрось свой, пусть летит
По ветру; не коснется тебя смерть,
Покуда его частью ты не можешь умереть.

Сказав так, Ева еще ближе подошла,
Адама заключив в свои объятья,
С ее ланит бежала легкая слеза,
От радости негаданной и счастья,
Тем что смогла снискать она любовь,
Высокую и статью столь прелестной;   
Что выбор через майю земных снов,
Ради нее лишенный радости небесной,
Он не взирая, все разделит с ней,
В награду (ибо тяжким соглашеньем,
Там где ловушки будут ждать везде
Единственным его вознагражденьем
Лишь в лучших качествах); и вот она,
Плод что влечет наградой впереди,
Рукой свободной с ветки сорвала;
И высшему сознанью вопреки,
Его Он ел без лишних колебаний;
Не Адам вовсе был но Ева прельщена,
А Он не устоял вослед ее очарованью,
Сокрытой перспективой дивного Плода.

И затряслись земные недра изнутри,
И тяжкой болью застонала вся Природа;
Меж Небом и Землею сомкнуты концы,
И вместе с ними их сокрытая утроба.
И тяжко разнеслись грохочущие Громы,
Свершеньем грядущим всяческого зла,
Проклятием Земли и тяжкой ее доли,
В употребленье первородного греха.
В то время как Адам без возражения,
Вкушая знание свое не думал ни о чем,
И Ева в прежнем злоупотребленье,
Все повторяла песню старую с грехом,
Не зная страха, в правоте убеждена;
Чтоб с Человечеством возлюбленным ее,
Уже мог примериться Он наверняка;
Как опьяненные они от нового вина,
Нырнули вглубь неистощимого веселья.
Им мнилось что коснулись к Божеству,
Напару претворяя все свершенья,
И изнутри наружу, в снах как наяву,
Летели ввысь Землей пренебрегая;
Но скрытый Плод на то и был сокрыт,
Что всяческий обман в себя включая,
Был несколько иначе приоткрыт,
Лишь только вызвав плотское желанье;
И стал на Еву свои взоры Он бросать;
Она ж играючи влекла его вниманье,
Чтобы бесцельно смог он должное отдать;
Вдвоем, средь всех земных ее Огней,
Пока не породил движение Он в Ней.

Теперь я убежден насколько в тебе Ева,
Изящен вкус и безупречен такт;
От твоего ума и мудрого сужденья,
Во всех оттенках должен я познать,
В значеньях самых тонких применяя,
И ко всему я Небеса здесь призову,
К благоразумному сужденью приобщая;
За этот Плод столь сладостный хвалю,
Что ты для нас добыла к пропитанью.
О сколь же много упустили сторонясь его,
Чудесного Плода дарующего знанье,
Чей настоящий вкус не знал еще никто.
И если среди всех его нельзя вкушать,
Тогда и нету здесь желанней ничего;
Пусть десять нам Деревьев запретят,
Но кроме этого лишь Древа одного.
Иди же, обнови все наши кладовые;
И если здесь мы, то давай теперь играть,
После такого пиршества; доныне         
Мне никогда не приходилось наблюдать,
В тебе столь безупречной красоты,
Со дня когда впервые ты себя мне уявив,
С тобою в одно мы слились, я и ты,
Меня достоинствами всеми одарив.
Так разожги же мои чувства чтобы я,
Вполне тобою мог здесь насладиться;
И Древо может нам теперь как никогда,
Во множестве даров своих раскрыться.

Так молвил Адам ее Взорами прельщая,
Желая все амурные намеренья свои,
С ней воплотить, прекрасно понимая,
Что Ева с ним теперь все делит на двоих.
Глаза метнулись от заразного Огня;
Ее схватил за руку он сгорая в нетерпение,
И силой в тень густых ветвей клоня,
Повел чтоб овладеть без промедленья.   
Земля покрытая нежнейшими цветами;
Фиалки, незабудки, гиацинты, асфодель,
В чудесных переливах, лепестками,
Мягчайшими тонами устилали их пастель.
И там весьма они любви своей предались;
Виной взаимною печатью скреплены,
Они ни в чем в друг друге не чуждались,
Для них любые средства были хороши,
Пока пресыщенные всяческим движеньем,
Их незаметно стала к сну клонить,
Сменялось быстро все как в сновиденье;
И на глазах уже на в силах различить,
Чем ложный Плод в иллюзиях прельщая,
Во мгле земных и опьяняющих паров,
Опутал и солгал им чувства затемняя,
Окутав Дух их пеленою земных снов,
К ошибке внутреннею силу их склоняя;
Их сердце растворилось словно дым,
Парами странными пространство устилая;
Что снами наяву, сознаньем волевым,
Обременил он, для себя его стяжая.
Но тут опомнились они прейдя в себя,   
В смятении свои взоры устремляя,
Вдруг обнаружив что открыты их глаза,
На то насколько Дух был ложью омрачен;
Слетела пелена и все содеянное зло,
Что было свершено в неведенье слепом,
Открылось неприкрытым откровеньем.
И Мир былой весь растворился на глазах;
Сменилось дерзновение сомненьем,
И вся врожденная и честь и правота,
Вдруг их покинула оставив там нагими,
Укором тяжким распаляя в них вину;
И Адам прикрывая незапятнанное Имя,
Всем тем что попадалось под руку ему,
Лишь еще больше всех Одежд лишался;
Самсону, что из Данов, он подобен был,   
Когда в объятиях Далилы оказался,
Проснувшись, и лишенный своих сил.
Так без одежд, они в том разоренье,
Сидели молча, всех достоинств лишены;
Растерянны, расстроены в смущенье,
В недоумение своем тягостном немы;
Пока не меньше Евы озадаченный Адам,
Себя не пересилив, волю дал словам.

В тот час недобрый Ева гаду ты вняла,
И здесь не важно чьим он научением
Вещал как человек; правдивы все слова,
Что предрекли с тобою нам паденье,
Что восхожденьем он преподносил;
Да, разумеется, открытыми Глазами,
В Добре и Зле нам этот Мир он уявил,
Но только вот Добро мы утеряли,
А Зло везде преследует здесь нас;
Вкусили мы неладный Плод познанья;
Открыл теперь он все мне без прикрас,
Здесь, в преисподне Мирозданья;
Лишенный всех достоинств, без Одежд,
Без всякой веры, Ликом омраченный,
Запятнан грязью земных вежд,
И человеческою плотью затемненный.
С тобою подобрали мы все Зло,
Всю грязь и стыд и похоти мирские;
И как предстать пред Ликом мне его,
Будь Ангел или Бог, кого Глаза земные,
С восторгом созерцают здесь и чтут?
Теперь все формы что Небесными сочтем,
В Земных огнях сияя нам солгут,
Невыносимы в Свете истинном своем.   

О если б только мог здесь дикарем,
Я жить, от всех в Лесу укрывшись;
Ни светом Звезд, ни солнечным Лучом,   
В тени ветвей деревьев растворившись,
Здесь недоступен был ни для кого;
Невидим, слившись в сумерках закатных,
И Сосны с Кедрами укрыли от всего,
Среди густых Ветвей своих приятных,
Чтоб ничего здесь более не зреть;   
Но будучи здесь в тяжком положенье,
Должно подумать чем нам впредь,
Сокрыть все эти признаки паденья,
В частях столь неприглядных для очей,
Что наиболее постыдными для нас;
И оскорбительные в сущности своей,
Нам должно их укрыть от всяких глаз.
Подвяжем чресла с Дерева Листами,
Чтобы никто не мог нас упрекнуть,
В том что здесь частью нашей с нами;
Чтоб смогли с тобой мы прах стряхнуть,
И к времени забыть о нем всецело.

И следуя его совету, в чащу Леса
Направились, где вскоре там нашли
Смоковницу, не тот чей плод известен,
Но тот что больше знаем в наши дни,
Растущим в индийском Малабаре,
Или Декане, чьи ветви по длине
В своем размахе широко по сторонам,
И тяжестью склоняются к Земле,
Пуская собственные корни уже там,
Колоннами дерев от Древа основного,
В друг друге Эхо отражая меж собой;
Где Пастухи скрываются от зноя;
В тени ветвей, укрытые листвой,
За стадом наблюдая в щели смотровые.
Сорвав широкие те листья для себя,
Что как щиты у Амазонок боевые,
Они прикрыли все укромные места,
Вину и стыд приладив опояской.
Теперь лишенные былой своей красы;
Колумб недавно на земле американской,
Узрел подобных у прибрежной полосы,
Нагих и диких в перьях разноцветных.
Так скрыв места постыдные свои,
По прежнему в усилиях тщетных,
Найти успокоение для метущейся Души,
Уселись там в тоске невыразимой;
Но не слезами лишь отягчены,
Но бурею страстей неудержимых,
В них стало подозренье расти,
Противоречьями их души раздирая;
И некогда спокойная и мирная страна,
Теперь в тревогах тяжких бушевала,
В кромешном хаосе Земли уязвлена.
Теперь не разум их, ни пониманье,
Уже не в силах Волей управлять,
И в подчиненье чувственных желаний,
Земные страсти стали их обуревать,
Умом превышним их овладевая,
С претензией всецело превзойти;
И в раздраженье эту смуту подавляя,
Едва способен это все перенести,
Адам как будто на глазах переменился,
И с видом отстраненным обратился.

О если б, Ева, ты прислушалась ко мне
И были всегда рядом здесь с тобою,
Когда предвидя это все взывал к тебе,
На поводу твоем, злосчастною Зарею,
Тогда б не затащила в эти дебри ты меня,
И нас бы не терзали помыслы худые,
И мы бы не лишились нашего добра,
Столь жалкими, смущенными, нагими.
И пусть никто не ищет здесь причин,
Никчемных, к оправданью своей Веры;
А те кто ищет утверждением таким,
Считай что может все закончится потерей.

Таким упреком тронутая Ева отвечала;
О, что за речи слышу о тебя, Адам,
Ты говоришь что мне теперь пристала,
Вина что на двоих досталась нам;
Иль собственною волей здесь с тобою,
Должна я в этих в дебрях пребывать?
Иль возомнил что невозможно ложью,
Здесь обмануть тебя или поймать?
Со мною иль нет и ты не отличаешь
Где Змей лукавый может подловить;
Ему уподобляясь, сам ты знаешь,
Как нелегко подлог в нем различить.
К тому же не было меж нами неприязни;
Кто знал что хочет он поймать меня,
И повредить мне волею злосчастной,
Чтобы со мною утащить здесь и тебя,
Покуда делим эту Сферу мы с тобою?
Иль лучше мне безжизненным ребром.
Так почему же не был ты Главою,
И волею своей не вел меня во всем,
Такой угрозе подвергая здесь меня?
Я помню, ты не слишком возражал,
И отпустил освободив от выбора себя;
Когда бы твердо на своем стоял,
То грех не разделили б мы с тобою.

Адам впервые распаленный гневом
Ответил Ей; И вот она любовь твоя,
Твоя награда мне обманчивая Ева!
Вот чем ты платишь мне за то что я,
С потерей этою остался неизменным;
Не я, кто мог блаженство вечное иметь,
Но предпочел здесь с этим тленом,
С тобою вместе рядом умереть!
И что же я виновен, что не смог;
Я здесь причина твоего теперь греха?
Иль может был не слишком строг,
За то что связан здесь из за тебя;
И что поделать мог я следом за тобою?
Тебя просил я, упреждал во всем,
Предвидел все вперед земной стезею,
Угрозы что мы делим здесь вдвоем,
И ждущего нас скрытого Врага;
Все это выше сил что здесь со мной —
Пока была ты в своем выборе вольна.
Иль может быть самонадеянна собой,
Угрозы наши не желая замечать,
Меня стянула ты стезею роковой,
Чтобы меня здесь просто испытать?
А я ошибся чрезмерно восхищаясь,
Тебя в подвохе не желая уличить,
Твоею красотою слишком увлекаясь,
Не думая о том что может повредить.
Теперь жалею я об этом заблужденье,
Что стало преступлением моим,
И ты мне ставишь это в обвиненье,
За то что ослеплен был светом роковым!
Так пусть узнает кто доверится тебе,
Как ты желаешь своевольно управлять,
Когда ты здесь представлена себе,
Чиня здесь то что и врагу не пожелать;
И если из за этого увиться здесь Зло,
Ты скажешь слаб Он, обвинив его,
Упреком за чрезмерное потворство.

Так день за днем в взаимных обвиненьях,
Они чинили оправданья для себя,
Где каждый уклонялся самообвинения,
И тем обоснованиям не было конца.



Конец девятой книги.



***



Потерянный рай. Книга 9. Джон Мильтон.


Содержание:

Узнав что Адам с Евой преступили границы дозволенного, Ангелы, во избежание падения, покидают Эдем и улетают на Небеса. Бог оправдывает их, признавая, что они не в силах были предотвратить вторжение Сатаны и посылает своего Сына рассудить Ослушавшихся. Сын нисходит на Землю чтобы определить меру содеянному и вынести решение, но испытывая милость к павшим, прикрывает их наготу и снова возносится на Небеса.
Грех и Смерть, до сей поры охранявшие Врата Ада, с невиданным сочувствием Сатане ввиду того что Человек стал подвержен греху, предчувствуют успех в завоевание Нового Мира. Они, более не желая быть пленниками Ада, решают следовать за своим Повелителем в места где обитает Человек, намереваясь наладить переправу между Адом и вышестоящим Миром, туда и обратно. По следам Сатаны они прокладывают широкую Дорогу или Мост сквозь Хаос в соответствии с Планом озвученным ранее. Между тем, готовясь ступить на Землю, они встречают Сатану возвращающегося в Ад, гордого своими недавними успехами, где они обмениваются взаимными комплиментами. Сатана пребывает в Пандемониум и представ перед собранием, хвастается своими достижениями относительно Человека, но вместо одобрения и аплодисментов слышит злобное шипение присутствующих, которые вдруг внезапно тоже обратились в Змеев, подобием его прежнего облачения в Эдемском Саду. Затем, увлеченные призраками Запретного Древа, которое внезапно возникло перед ними, они начали с жадностью тянуться к его Плодам, однако срывая их, Плоды превращались в пепел и прах.
Между тем Грех и Смерть делали свою работу. Бог предвещает окончательную победу Сына и обновление всего сущего, но в соответствии с настоящим изъявлением, повелевает Ангелам внести ряд изменений в элементы и стихии составляющие Небесную Твердь. Адам лишенный небесных качеств, все больше осознает свое падение и, не взирая на утешения Евы, оплакивает свою долю. Тем не менее, настаивая на своем, Ева в итоге успокаивает его и во избежание проклятья, которое может пасть на их потомство, предлагает решительные меры. Адам отвергает их надеясь на лучший исход, напоминая при этом, что согласно с данным им обещанием, ее семя сотрет главу Змея и увещевает с покаянием и молитвой идти вместе искать примирения с оскорбленным Божеством.



А между тем на Небесах уже узнали,
О том что учинил лукавый Сатана,
И то что Адам с Евой с Дерева вкушали,
И все последствия запретного Плода.
И чем увлек ее красуясь там собою,
Враг льстивый видом Змея перед ней,
Чтоб Адам явленной стезею Роковою,
Смешался в Хаосе Земных ее Огней.
От Бога ничего не может ускользнуть;
Все замечает Око вездесущее его,
Никто его не в силах обмануть,
Покуда в одном Сердце все заключено.
Он мудр, справедлив и безупречен,
Во всех вещах что явлены на свет;
И Человек, пусть даже и беспечен,
Способен равнозначный дать ответ
И Сатане; и хоть каким коварным он,
Захочет козни мрачные чинить;
Покуда Человек свободной Волей одарен,
Ему по силам все нападки отразить,
Врага иль пусть воображаемого Друга.
К тому же все что можно, что нельзя,
В пределах умозрительного Круга,
Они должны были запомнить для себя.

Неважно помыслом иль притязаньем,
Никто и никому ничто не отменял,
Что испокон бесспорным предписаньем,
Превышний к исполнению наказал.
Но все ж в грехе своем они пренебрегли,
Дозволенные все границы преступая,
И этим тяжкое взысканье навлекли,
С своем падение бедствия стяжая.
И Ангельские Стражи спешно бросив все,
Оставив Человека вознеслись на Небеса,
Немы и с тягостной печалью за него;
Премного изумленные насколько Сатана,
Коварен оказался хитро укрываясь,
С тех пор как он себя в Эдеме уявил,
И с превосходною Четою не считаясь,
Плодом сокрытым им паденье учинил.
И вскоре новость та дошла до Рая,      
Земной тоскою раздражая слышащих ее,
И Лики Вышние печалью затемняя,
Ничем невозмутимое смутили бытие.
И Небожители эфирные спешили,
О всех событиях что знали сообщить;
Трон обступив они немедля доложили,   
С призывом оправдание получить,
Покуда бдели Стражей неусыпной
И тут же все оправданные им;
Среди Громов Он в Облаке сокрытый,
Вослед промолвил гласом громовым.

Все Ангельские Силы теперь здесь,
С Дозора все вернулись вы ко мне;
Исход что Супостат явил вам днесь,
Вины в том вашей нет, покуда на Земле
Сдержать Его не в ваших было силах;
К тому же это вам я ранее предрек,
Еще когда сквозь Бездну он впервые,
Из Ада до Эдема Пропасть пересек.
Я говорил что он в коварстве преуспеет;
Что ради своего не брезгуя ни чем,
На занятой Земле любого одолеет,
И что делить ее не будет он ни с кем.
И то что ложью соблазненный Человек,
Вслед наживет другую ложь себе,
И в следствие чего из века в век,
Крутится будет словно белка в колесе,
Против Творца себя лишь выставляя.
Я не устраивал падение ему,
К нему я не имел малейшего касанья;
И за его Свободу Воли посему,
За личный его выбор я не отвечаю;
Себе представив все наклонности его,
Чтобы свои все недостатки восполняя,
Сам обретал он равновесие свое.
И вот он пал, каким будет решенье?
Навлек он смерть уже в тот самый день,
Когда свершил он преступленье,
Хоть и списал его на временную тень,
Покуда тщетными остались опасенья
И быстрого ответа он не получил;   
Но то что не привел я в исполненье,
Еще не значит что его я отменил;
Ведь снисхождение еще не оправданье,
И время еще есть до завершенья дня.
Пренебрегаемое им благодеянье,
Вернутся может правосудием сполна.
Однако же кого мне к ним послать,
Чтоб рассудить и вынести решенье?
Похоже, Сын, моим Наместником опять,
Тебе придется, ибо сотворенье
Моих уявленных Миров в тебе одном;
Судьей на Небе, на Земле или в Аду;
И пусть увидят насколько не лишен
Я милосердия, являя правоту,
Моим Сподвижником тебя к ним посылая;
Чтоб Другом Человека мог их примирить,
И Небеса с Землей в себе соединяя,
Мог вместе с этим его Замысел явить;
Чтоб во плоти сам вынес ты решенье,
Свое даруя павшим избавленье.

Так говорил Он вечной Славою сияя,
И Сын одесную блистая близ него,
В пространство свои взоры устремляя,
Предвечным отражением в пламени его,
Промолвил кротко дивными речами.

Отец мой, Сыном, все распоряженья,
Делю, будь то на Небе или на Земле,
Покуда претворяю все твои решенья,
И все твое благоволение на мне.
Теперь на Землю твою волю исполняя,
Я снисхожу чтоб оступившихся судить;
Но видишь ты вперед уже все зная,
Кому бы не пришлось решенье огласить,
Все в худшем виде ляжет на меня,
Возвратом мне, когда наступит время,
И снова мне в двусмысленных словах,
Чинить придется собственное бремя,
Покуда от тебя оно и именем твоим,
По праву на меня возложенным тобой;
Чтоб попытаться уявиться мне иным,
Смягчая грешникам их жребий роковой,
Соединяя правосудие с прощеньем;
Чтоб устранив сомненья удовлетворить
Пытливость с каждым уявленьем,
И вместе и тебя по мере умиротворить.
Присмотр не к чему, и Свита не нужна;
Все что мое останется при мне,
Покуда разбираюсь с этими Двумя,
А третий, самый хитрый на Земле,
С ним буду выяснять я отношенья,
Кто бегством свою суть уже определил,
Виновным в мятеже и преступленье;
Кто хитрою Главой столь много уявил
Иллюзий в обольщениях коварных.

Сказав, поднялся Он с сияющего Трона,
Во славе Отчей замыкая все Огни,
И все Господства, Власти и Престолы,
До Врат сопровождая рядом шли,
Откуда в перспективе Райский Сад,
Вдаль простирался дивным уявленьем;
В своем движение не ведая преград,
Всего в одно короткое мгновенье,
Сошел он до Земли на скорости Богов,
Сквозь время и минуя все пространства;
И Западное Солнце меж Ветров,
Вновь обновило ее дивное убранство,
Цветущие поля своем касаньем оживляя.
Меж тем и ночь уже в свои права;
И охладевший, свою ярость усмиряя,
Прибывший к ним Заступник и Судья,
Теперь глядел чтоб вынести решенье;
Заслышав Божий Глас в Саду своем,
Что сквозь ветра летел к ним отраженьем,
Между Деревев они спряталась вдвоем;
Но тут внезапно на глазах Он явился
И так к Адаму громко обратился.

Где ты, встречавший по обыкновенью
Лишь издали завидев с радостью меня?
Пропавшим к моему здесь удивленью;
Так в одиночку развлекаешь ты себя?
Иль упираешься со мною не считаясь,
Тебе увленым воочью Божеством,
И сторонишься хитро укрываясь,
А долг с почтением и вовсе не почем.
Не уж то не был я красноречивым,
Теперь в своем здесь уявлении к тебе;
Не виден ты мне, что случилось,
И что здесь заставляет самому себе,
Чинить преграды? Выйди, покажи себя.
Он вышел неохотно, Ева вслед за ним,
Что первая дорвалась до греха;
Последствия которого теперь они,
Делили в замешательстве прискорбном;
Теперь с утратой этой взоры их пусты;
Все это им казалось смехотворным,
И Бог от тяжкой и досадной той вины,
Не в силах ободрить был иль утешить.
В смятении они стояли перед ним,
И ярость их вот вот уж перевесить,
С упрямством самом скверным и слепым,
Была готова с злобой и лукавством.
И Адам слишком долго горечь ту питая,
Вослед промолвил кратко отвечая.

Лишь прибыл ты, тебя услышал уже я,
Но без одежд, укрылся, чтобы твое око,
Не оскорбить. На что ему Судья,
Любезно отвечал без всякого упрека.

Адам, мой голос слышал ты и прежде,
Тогда он радовал тебя и восхищал,
И страх что омрачил твои здесь вежды
Его ты близко даже не знавал.
Так почему ты от меня теперь укрылся,
Что страшного такого здесь произошло?
И кто сказал что ты одежд лишился,
Ужель подобное случиться здесь могло?
А может ты вкушал запретные Плоды,
Касаться к коим здесь не должен ты?

В ответ Он с нескрываемой печалью;
О Небо, в этот тлен я сам себя загнал,
И что сказать тебе я даже и не знаю,
Стою здесь скован по рукам и по ногам,
Всеобщего пособник преступленья;
Иль что теперь винить мое второе я,
Кто здесь моею собственною тенью,
В ком жизнь заключается моя?
Здесь лжи она подвержена не в меру,
При том что мне ее не обвинить,
Покуда если видеть всякую потерю,
То и себя придется вместе обличить,
В неодобренье суть свою являя;
Необходимости суровой этой должен я
Безмолвно подчиняться, ибо знаю,
Что злое бремя следом ляжет на меня,
И наказанье за двоих я понесу;
И все здесь подлежащее взысканью,
Все здесь несносное, на голову мою,
Придется притерпеть без возражений.
И пусть, я должен был себя хранить,
Но мне не скрыть здесь построений,   
Что в силах ты легко определить.
Жену, ребром, что в помощь даровал,
Была столь безупречна и мила,
Столь по душе мне, даже и не ждал,
Что нечто злое может выкинуть она;
Все то что совершила здесь она,
Казалось все достойно оправданья;
То Дерево запретное явила она мне,
И ел я от него стяжая свое знанье.

Она здесь будет себя Богом заявлять —
В ответ Небесное Присутствие ему —
И поклоняясь ей ты должен потакать,
Ее предпочитая здесь Небесному Отцу?
Или она тебе дает здесь направленье,
Ведущим превосходным претворяя все,
Что ты отбросив все сомненья,
Свой Дух вручил на усмотрение ее?
И место что твое, теперь отдал ты ей,
Там где с Отцом ты должен править,
Когда она лишь частью здесь твоей,
И для тебя, чтоб брать или подправить.
Покуда Дух ее намного превосходит,
Ведь Плоть не может Духом управлять;
Сказал что избегал ей прекословить,
Когда достоинства ее ты должен знать
Своими — драгоценною наградой,
Такой, что из любви отдал ей все;
И стал в руках ее игрушкою распятой,
В бессильном подчиненье у нее.
К чему дары ее коль если управлять,
Не можешь или просто не способен;
Удел твой брать а не впустую отдавать,
Покуда ты еще Главою превосходен.

Прослушав речь, Адам к ней обернулся;
"О что же натворила ты моя Жена?"

От этого у Евы вдруг рассудок покачнулся;
Не пред Судьей речистым смущена,
В ответ промолвила ему являя сожаленье;
"Змей обольстил вот я его и сорвала."

Услышав Бог ее, без промедленья,
Теперь над Змеем Суд свой стал чинить;
Зверь стал теперь предметом обвиненья,
Не в силах на него вину всю возложить,
Кто из него орудие прельщенья слепил;
Во всем виновен с Дня творенья своего —
Творением нечистым, лживым, злым;
И потому и проклят по своей уже природе;
А все что сверх, то не касается людей,
(если не видят) и на зримом Небосводе,
Злодеем вечным, претворением идей,
Ползет он молча сквозь Пространство;
Но Бог по сути Сатану имел в ввиду,
Иль слепой Силы грех и все лукавство;
В намереньях сокрытых ярость он свою,
Направил на нее, стезю определяя,
Во всех его свершеньях Змея обвиняя.

За сотворенное проклят ты пред всеми,
Перед скотом и зверем полевым;
И будешь пресмыкаться ты на чреве
Здесь во все дни довольствуясь своим
Лишь прахом. И меж тобою и Женою
Вражду посею; между семенем ее
И меж твоим; и поражен своей главою,
Вслед будешь жалить ты в пяту его.

Пророчество свершилось ныне днесь,
Когда Марии, второй Евы Сын узрел,
Как Сатана, Князь Воздуха, с Небес
На Землю словно молния слетел.
Когда из гроба Он восстал и всю тщету,
Подверг позору торжествуя по Главам,
И плен пленил восшед на высоту,
И все что Враг себе к рукам прибрал,
Сквозь воздух попирал своей ногою;
Он, кто теперь его крушение предрек,
Жене такое он решение изрек.

Умножу в зарожденье скорбь твою;
Плоды во чреве понесешь ты с болью,
И подчинишь своим Мужьям себя ты всю;
Он претворяя будет править над тобою.

За то что у Жены ты был на поводу —
Адаму объявил он вслед за Евой —
И ей внимая был подобен ты слепцу,
И все о чем просил по части Древа,
Ты пренебрег, повинна в том Земля,
И во все Дни твой здесь жизни,
На ней печали наживешь ты для себя,
Прикрасив всевозможной укоризной.
Она взрастит волчцы и тернии тебе,
И будешь есть траву ты полевую,
И будешь в поте хлеб ты добывать себе,
Пока ты землю не вернешь родную;
И если не достигнешь этой ты Земли,
Из праха взятым в прах вернешься ты.

Так Он, Судья и вместе с тем Спаситель
Их рассудил, уже осужденных на смерть,
И в день тот отодвинул их погибель;
И обветшавшую небесную их Твердь,
Вернул, к нагим испытывая милость,
При том осознавая что претерпит сам,
За этот план и чрезмерную терпимость,
Ко времени, расплатой по долгам,
Тем услуженьем черным не гнушаясь;
Как прежде слугам своим ноги омывал,
Так и теперь он их Главою уявляясь,
В одеждах новых наготу их прикрывал,
Иль кожею Зверей, убитых, или Змей,
Что сбрасывают старую для новой;
Не думая о том что и Враги рядятся ей;
Не только лишь с наружи новой Кожей,
Но также Душ нагих бесславное нутро;
В Одеждах правды облаченные его,
Теперь тела нагие были их прикрыты.

И он назад от явленного там ему всего,
Вознесся спешно вновь на Небеса,
Возвратом сердца превосходного его;
И Хоть и от него ничто укрыть нельзя ,
Поведать что там с Человеком злополучным,
Чтоб мог он гнев свой умиротворить,
И то что ходатайством сладкозвучным,
Он смог их наготу постыдную прикрыть.

Меж тем пока Он предавал их там суду,
Близ отворенных настежь Адских Врат,
Сидели Смерть с Грехом лицом к лицу,
Откуда пламя в Хаос, с той поры как Враг,
Греху дорогою открытой всякого увлечь
Позволил; и к Смерти обращая речь,
Так молвил Грех заботу изъявляя.

О Сын, что ж мы сидим совсем без дела
И ждем чего то, а отец наш Сатана
Для отпрысков своих усилий не жалея,
Не покладая рук своих, не зная сна,
В других Мирах Обители стяжает?
И как не странно, не взирая ни на что,
Похоже, что успех его сопровождает;
Ведь раньше, если не добившись ничего,
Он возвращался бросив притязанья,   
Теснимый, пропасть Ада претерпеть;
С тех пор как стал он местом наказанья,
Где в отомщенье можно преуспеть.
Я чувствую что крепнет моя сила,
И крыльев рост; Власть данная со мной
Свое влиянье далеко распространила,
Намного дальше Бездны роковой.
Непостижимой силой иль влеченьем,
Или симпатией, туда меня влечет,
Объединить все тайным сообщеньем;
И пусть в одном все направление течет,
Подобное с подобным и одним ключом;
Ты тенью будешь следовать за мной,
Покуда неразлучна Смерть с Грехом.
И если испытал Он затрудненья,
С тем чтобы Пропасть вновь соединить,
И отложил свое к нам возвращенье,
То в этом ему нужно подсобить.
Назад, дорогою прямою, сквозь Эфир,
Свершим опасный, дерзкий труд;
Из Ада, через Хаос, в новый Мир,
С тобой надежный мы проложим Путь,
Где Сатана теперь успешно правит.
Пусть Монументом адских Сил,
И доблести высокой труд наш станет,
Путь открывая в созданный им Мир,
Из Бездны Ада переправу облегчая;
Все Пропасти бездонные сомкнуть;
Чтоб те кто переход предпринимая,
Там не мгли бы в сторону свернуть;
К тому же инстинктивно направленье,
Я вижу точно в новом притяженье.

И тень худая вскоре молвила в ответ:
Иди куда влечет тебя твоя Стезя,
Я не собьюсь с пути тебе вослед,
Покуда впереди ведешь меня.
Я чую этот кислый запах смерти,
Несчетных жертв, кто умирание свое;
Кто прах свой в вечной круговерти,
Несут, чтоб вернуть его в ничто.
В твоих трудах тебе помочь я не могу,
Но по возможности поддержку окажу.

Сказав так, не скрывая свою радость,
Предчувствием грядущих перемен,
Она вдохнула смрадную их сладость,
Предчувствуя в избытке смертный тлен.
Так Стаи Птиц голодных чуя где еда,
Кружат над полем брани предвкушая
И ждут когда взаимная резня,
Поесть позволит мертвецами устилая.
И втягивая в ноздри эти испаренья,
Злой призрак разрастался на глазах,
Намеченной добычи чуя тленье,
Питанием себя на бренных их телах.

И в Хаос темный и сырой через Врата,
В анархию пустыни силой претворять,
Они нырнули в Море черного Огня,
А Сил и Власти там у них не занимать.
И на поверхность темных Вод всплывая,
Ту Тьму и Хаос оставляя позади,
Они Заблудшие Огни все приобщая,
Высвобождали их от мертвой шелухи.
То вверх то вниз по яростным волнам,
По жерлу Ада к середине, по прямой,
Они все Силы и Огни по сторонам,
Сгребали вместе неустанною рукой.
Так тяжко сходятся полярные Ветра,
Скользя поверх Арктических Морей,
Враждуя злобно и сгоняя глыбы Льда,
По направлению фантастический путей;
Как прежде сообщенье измышляли,
К Китайским берегам сквозь Материк,
Печерой, но сплошными льдами,
Путь дерзкий был нежданно перекрыт.

Ту Землю что копилась там веками,
Твердея в камень, растворяла Смерть,
Кроша обеими костлявыми Руками,
Чиня холодным Жезлом круговерть,
Что как Трезубец бил кромсая глыбы,
Все напрочь растирая в Воду и песок;
Как Делос ускользал подобно рыбе,
Земля Водою стала иль наоборот.
А остальное все ввела в оцепененье,
Смолою горней запечатав и лишив,
Горгоньим взглядом всякого движенья;
К Вратам Геенским Насыпь водрузив,
Что с самых темных глубей возвышалась,
Где можно было все края соединить,
Широкой Мостовой где все сплеталось,
Чье Основание уже не сокрушить;
Где новый Мир в движении не знает,
Ни края ни начала, без преград,
Мгновеньем мимолетным претворяет,
Недвижен меж несметных его Арк,
Где все в короткий миг подвластно Смерти;
Отсюда широки пространные Врата,
Вглубь Адской Пропасти несметной,
Где можно сгинуть с головую без труда.
Так Ксеркс, коль можно так сравнить,
Из Суз, чертог Мемнонский свой покинув,
Свободных Греков силою пленить,
И Мост чрез Геллеспонт свой перекинув,
С Европой переходом Азию связал,
Но в краткий час обрушенный волнами,
За что в негодованье Море бичевал,
Стихию подчиняя жгучими плетями.

И вот свершился труд понтификийский,
Где точно меры все соблюдены,
Сквозь Бездну мостовой нависшей,
Сомкнуты Пропасти по следу Сатаны,
Достигнув Мира где касаньем крыла,
Впервые мог он воздух рассекать;
Где Твердью новоявленной сполна,
Ступив ногою мог он претворять.
Из Хаоса пустыни, внешней стороной,
Меж двух Миров соединяя полюса,
Звено к звену, дорогою прямой,
Они алмазными цепями все края,
Соединили быстро, крепко и надежно.

Теперь на ограниченном пространстве,
Приделы разобщенные на линии одной,
Сошлись все Эмпиреи в новом Царстве,
Касанием невидимым с Землей;
Где Пропасть простиралась левою рукою,
Все растворяя в Безднах адских Вод,
Что ипостасью видима тройною,
Вела ступенями к местам где переход,
На вновь уявленую Твердь что Сатана,
Завоевал себе стяжая обольщеньем.
Заметив тот проход что для себя,
Добыл прямым к Эдему сообщеньем,
Они увидели как Ангел видом Сатаны,
Парил меж Скорпионом и Стрельцом,
К Зениту ввысь вдоль явленной стези,
А Солнце между тем росло с Овном.
Явился он от прочих всех сокрытым,
Но Дети Породителя узнали своего,
Хотя и был он тщательно прикрытым,
Под настоящим Ликом не являя ничего.

Среди густых ветвей без промедленья,
Успев лишь Еву соблазнить,
В Саду он стал невидимым для зренья,
Способен форму в миг переменить,
И зреть со стороны за продолженьем;
Он видел что Адам прельщен был ей,
Своею собственной же Тенью,
От плоти самовластной Евою своей,
И их ничтожное прикрытие стыда;
Но лишь узрев сошедшего к ним Сына,
Оторопев и не надеясь скрыть себя,
Он беспокоясь что его опять вина,
Стал думать как избегнуть гнева,
Что мог нежданно Он обрушить на него;
К ночи, среди ветвей укрытый Древа,
К Адаму с Евой вникнуть в суть всего,
Подкрался он послушать причитанья,
Несчастной Пары, ибо наперед,
Ему могли поведать их стенанья,
Предполагая собственный в них Рок,
Что полагал Он не сиюминутным,
Но в будущем, растянутым в веках.
И вот ветров теченьем попутным,
Вестями полон возвращается он в Ад;
И у границы Хаоса Понтифик дивный,
Уже предстал во всей своей красе
Где вдруг он своих Отпрысков любимых,
Узрел к нему спешивших налегке.
И велика той встречи была радость,
А перспективой уходящей далеко,
Еще сильнее счастье умножалось;
Стоял Он долго восхищенный от всего,
Пока своим чарующим звучаньем,
Грех не прервал взаимное молчанье.

О наш Отец, столь велики твои дела!
И все завоевания, хотя и не считаешь
Своими их, но этим лишь себя
Воистину ты только возвышаешь!
Ты высочайший Архитектор и Творец;
В созвучии, в сладчайшем единение,
С тобою вместе я в гармонии Сердец,
Что видишь сам ты в подтвержденье,
В чем на Земле ты преуспел до дня сего;
Хотя и от Миров между Мирами,
Ты ныне удалился слишком далеко,
Я вместе с Сыном явленным меж нами,
Здесь за тобою не взирая ни на что,
Последую покуда не иссякнут силы;
Увы, такой стезею роковой,
Таков итог всеобщих здесь усилий,
Пока зовешься на Земле ты Сатаной!
Не в силах больше Ад нас удержать,
В границах запечатав безвозвратно;
По силам нам все Пропасти объять,
И колеёй твой проложенной обратно,
Мы следом вспять уже не повернем.
Спаситель, даровавший нам свободу!
В Аду мы б находились до сих пор,
Не в силах сокрушить его Природу.
Но укрепив нас силой своей,
Ты дал возможность эту Переправу,
Построить через Бездну пропастей,
И этот Мир принадлежит тебе по праву,
Что Властью ты и добродетелью своей,
Завевал Рукою мастерской ваяя!
И все чего лишила нас Небесная Война,
Ты мудростью восполнишь, и из Рая
Паденье наше отомстишь тогда сполна.
И будешь здесь царить ты, а не там,
Победным и незыблемым Монархом;
И пусть кичится Он с бедою пополам,
Победою над жалким нашим прахом,
Покуда так предписано Войной,
Но Мир уявленый твой новый,
Тебе оставит; пусть идет своей стезей,
Своим же приговором отстраненный.

Отныне Царствие с тобою на двоих,
В пределах Эмпирейских делит Он;
Во всех вещах Он частью своей в них,
Но Квадратурою в Пространстве мировом,
Ты Господин над собственною Сферой;
Ты в силах теперь ею претворять,
И даже вышнему Престолу угрожать.

Князь Тьмы польщен весьма словами,      
В ответ сказал Греху; Бесценная моя,
И Сын теперь мой вместе с нами,
И также Внук, где воплощеньем буду я,
Что новой Расы признаком высоким,
Покуда царствовать здесь будет Сатана;
И раз прославлен тяжким Роком,
Противником извечным Вышнего Царя,
То это Имя заслужил я в полной мере,
И Адовой Империи достоин своей я;
Не стану сожалеть я о потере,
Покуда если мы и не затмили Небеса,
Но наш триумф с триумфом вышним,
По меньшей мере равен здесь теперь;
Я здесь Царем теперь Всевышним,
Где горечь прошлых всех потерь,
Покрыл своим сияющим Творением;
И с Адом в одно Царство новый Мир,
Сомкнул несокрушимым единеньем —
Одной Страной и сообщением одним!
И потому теперь я вашею дорогой,
Сквозь Темень в Пропасть нисхожу
Где мои Власти в слепоте убогой,
Томятся в своем тягостном плену,
И с ними разделю я свою радость;
Вдвоем вы будете меня сопровождать,
Пока не исчерпают свою самость,
Все те кто хочет имена употреблять,
Склоняясь к своей выгоде ничтожной,
Средь Сфер несметных данных нам;
Я Небеса отправлю прямо в Преисподню,
И Пусть они блаженствуют все там!
И вместе со мной рядом пребывая,
Господствовать вам именем моим,
Землей сквозь Воздух претворяя,
Чтоб Человек, пусть он и Господин,
Знал на Земле свое порабощенье;
Что по пятам за ним повсюду Смерть,
И что стяжает он свое уничтоженье,
На шатких основаньях строя свою Твердь;
Творенья моего вы будете Послами,
И пусть мои усилия на Земле,
Свершаться утверждаясь вместе с вами,
Моею силой несравнимою везде,
Незыблемую власть провозглашая!
Теперь от вашего напора Царствие мое,
Зависит, где его объединяя
Я с вами преуспев возьму теперь свое.
И если вместе вы исполните красиво,
То Бездна никого здесь не пожрет;
Ступайте, да пребудет с вами Сила,
И пусть с пути ничто вас не собьет!
 
И отпустил Сынов свирепых Он своих,
И через толщу Звезд без промедленья,
Они уявленным им курсом понеслись,
Его распространяя всюду повеленья,
В знаменьях роковых повсюду сея смерть;
И Звезды в огненном тумане исчезая,
Сменяли неустанно свою Твердь,
Влиянием Планет друг друга затмевая.
А между тем тропу уже другую,
Избрал Противник к Адовым Вратам,
Откуда снизошел Он в Бездну роковую,
Пространной мостовой, по сторонам,
Бессвязные пределы Хаоса смыкая,
Где все вопило в противлении своем,
И встречными Волнами наступая,
Обрушивалось яростно и злобно со сторон,
С его негодованьем не считаясь;
В никем неохраняемые Адские Врата,
Вошел Он внутрь продвигаясь,
Узрев что разошлись все кто куда,
Покуда Ангел смерти в высший Мир,
С Грехом напару, новой Мостовой
Взошли наверх, а остальным
Внутрь в Пандемониум, укрыться за стеной,
Пришлось — в обитель Люцифера,
Кто именован так в честь Утренней Звезды,
И названная его именем Венера,
Уявлена одной их ипостасей Сатаны.
Там Легионы указаний уже ждали,
Во всеоружии, в построении своем,
Пока другие Ангелы в совете заседали,
Себя считавшими Великими во всем;
Обеспокоенные тем что Сатана перехватить,
Сумел стяжая Сферу новую свою;
Один ушедшим Космос бороздить,
Он удаляясь всем сказал быть на чеку,
И предписанье теперь это исполнялось.

Как некогда Татары уходили быстро,
От Русских по заснеженным полям,
В боях за Астрахань или Сефи Бактрийский,
Из царства Аладула, запустение врагам
Оставив, спешно в Тавриз отступая,
Так эти сгинувшие с Неба беглецы,
Все это Войско сброшенное с Рая,
Дозором неусыпным вдоль границ,
Вокруг Столицы Адской своей встали;
Завоевателя Миров из вышних Сфер,
Они вот вот обратно уже ждали;
Но между ними, незамеченный никем,
Уже прошел Он в скромном одеянье,
Бойцом из низших ангельских чинов;
И прямо, от дверей, без замечаний,
Пробрался Он без лишних слов,
В Дворце Плутонском, к Трону прямиком,
Что в золоте сиял под Балдахином,
Из царских тканей, и поднявшись на него,
Всем окружающим незримый,
Он словно в Облаке, лучистой головой,
Вдруг уявился в Звездном облаченье;
И даже ярче с дня падения своего,
Когда впервые Он явил свое свеченье,,
Когда на нем еще примешанная ложь,
Своим фальшивым отблеском сияла;
И изумившись от сияния его;
Пред ним все Воинство Стигийское стояло,
Все свои взоры устремляя на того,
Кого они там ждали с нетерпеньем;
Навстречу Офицеры Адские к нему,
Спешили поздравляя с возвращением;
И руку приподняв всеобщей к тишине,
Так Он к своим собратьям обратился.

Престолы, Власти, Силы и Господства!
Не только лишь по праву своему,
Утверждены вы властью превосходства;
Взывая к вам я объявить теперь хочу,
Что мой успех превысил ожиданья,
Из этой адской, омерзительной дыры   
Всесильному Тирану в назиданье,
В чьем притяженье тонут все Огни,
Я вас намерен вывести с триумфом!
Моею рукой, как и положено Богам,
Прямым проложенным мной курсом,
Я проведу вас прямо к Небесам,
Где я отвоевал обширное Пространство,
Огромный, многоликий, дивный Мир;
И хотя нашего Небесного он Царства,
Не дотянул, но с риском сквозь Эфир
Его достиг я в тяжком приключенье.
Рассказывать мне долго здесь о всем,
Что претерпеть пришлось стесненье;
С какую болью в устремлении слепом,
Блуждал я в нескончаемой пустыне;
В Пространстве, пропасти смятения
Пересекая; где следом за мной Смерть,
С Грехом пространной мостовою устилая,
Сомкнула мною завоеванную Твердь;
Где к Небесам я неизведанной стезей,
В Тьме непроглядной Бездну исходил,
И пробиваясь ввысь дорогой роковой,
Я Хаос с вечной Ночью подчинил;
Они столь ревностно причины укрывая,
Мешали в продвиженье по пути,
Свой жребий высочайший отвергая,
С протестом против собственной судьбы;
Так в славе новый Мир по воле рока,
О коем издавна шла дивная молва,
В чьем Построенье без малейшего упрека,
Столь совершенно воплотилась красота,
Я обнаружил вскоре к претворенью,
И вместе Человека явленного в нем;
Где он блаженствуя в уединение,
С женой, от плоти, будучи вдвоем,
Стяжал свое небесное там счастье;
Вы скажете его хотел я соблазнить,
Но выбрал сам, увы, он все ненастья;
И более того, хочу оповестить,
Плод скрытый с Дерева Познанья,
Своею дивной, показною красотой,
Увел в такую бездну мирозданья,
Где вынужден одно делить с женой,
Падение в итоге с ней он и нашел,
И в столь прискорбном раздраженье,
Что смех лишь вызывает теперь он,
Хоть и воистину достойно сожаленья,
Что брошен Мир он претворять сюда,
Греха и Смерти горестной добычей;
Теперь пред ним без риска и труда,
Мы можем увляться в множестве обличий!
И свет от тьмы не в силах различить,
Теперь он целью наших притязаний;
Кому мы в силах превосходство уявить,
И слепо исполняя предписанья,
Он с Господом своим у нас в руках!
Пусть даже мнит себя моим судьею;
Иль Змея, в чьих обманчивых Глазах,
Был низведен он призрачной стезею,
В глубь Бездны; и если между мной
И Человечеством Он положил вражду;
То пораженным своею будучи Главой,
Мной его Семя будет жалиться в пяту.
Во мне отныне к неустанному деленью,
Подвержен Он в движении своем,
Свой обретая Мир ценой паденья,
Меж Солнц, Огнями, в Космосе пустом...
Иль даже более внушительной ценою!
Моих намерений, О Боги, выслушав отчет,
Немного остается; следуя за мною,
Вы, устремляя дерзкий свое полет,
Пробьетесь к Сфере полного блаженства!

Закончив речь стоял он в ожиданье,
Что от восторга будут все рукоплескать,
В ответ, однако, вместо ликования,
Он смог лишь небреженье разобрать,
Несчетных языков всеобщее шипенье,   
В ответ на это изумленный Сатана,
Не зная нужных слов, в недоуменье
Задумался, и углубляясь внутрь себя,
На их глазах все тело удлинилось,
Лик заострился, руки с ребрами слились,
Сплетаясь ноги в хвост соединились,
И змеем пресмыкаясь пал он вниз.
Покуда участь что озвучил всем едва,
Он тут же этим Силу высшую призвал,
Ее последствия взвалив все на себя,
И в той же форме в коей он стяжал,
Свое пространство, рок определяя;
Хотел со всеми было он заговорить,
Но слов звучанье искажая,
Теперь шипел его раздвоенный язык,
Средь прочих в адовом собранье
Что также обратились в Змеев вдруг,
Сподвижники небесного Восстания;
Ужасный шум и гвалт, шипение вокруг,
Смятением преисполнена Гиена,
Голов, хвостов, словами не изречь;
Там Скорпион и Аспид, Амфисбена,
Рогатая Гадюка, Гидра, Рыба меч...
(Не столь кишела орошенная земля,
В крови Горгоны уявляя жутких змей,
В Родосе) и в средине, обликом Царя,
Дракон, как некогда из солнечных лучей,
Восстал Питон в грязи пифийской,
В обличье чьем восставший Сатана,
Был властью и по силам наивысший
Средь остальных; и адские Князья,
Призвать все Легионы к построенью
Направились на Поле вслед за ним,
Что там в стоянках ждали уявленья
Их искрометного Вождя; однако им
Совсем иной была уявлена картина,
Что, к слову, изумило всех весьма;
Навстречу к ним в сплетении змеином,
Со всей свитой приближался Сатана;
К ужасному собранию испытывая страх,
С живым участьем созерцая эту сцену,
Представшей им картиной на глазах,
Они в себе вдруг ощутили перемену;
Щиты и Копья, все Знамена и Гербы,
Попадали из рук по ходу приближенья;
Явлением ужасным тем поражены;
Повсюду разносилось страшное шипенье;
И Сонм без всякого закона и царя,
Был в новом построенье приобщен,
Распространением центрального Огня,
Последствием того что падший Легион,
До этого творил не зная притесненья...      
Так вместо одобренья изумленный Сатана,
В ответ услышал лишь шипенье,
И ликованье его стало горечью стыда,
Пристыжены своими же устами.
И Роща будто мановением перста,
Вдруг поднялась с небесными Плодами,
Вслед перемене, волей вышнего Отца,
Как будто чтобы кару их усугубить,
Приманкой Евы сладостно прельщая;
И перспективой дивной стало их сносить,
В безмерное пространство увлекая;
Глазами ревностно искали они Плод,
Что скрытым лишь на Дереве Познанья,
Но в множестве уявленном вразброд,
Он был укрыт для всякого дерзанья,
Их заставляя лишь стыдиться иль страдать;
Снедаемые голодом и жаждою они,
Что попадалось стали все хватать;
Без всякого разбора райские Плоды,
Они срывали поглощая без стесненья;
Вокруг стволов, среди густых ветвей,
Они обвили плотно все деревья,
В змеиной массе даже гуще и плотней,
Чем локоны завистливой Мегеры!
Они Срывали все что было на пути,
Плоды созревшие в обилии своем,
Подобно тем что некогда росли,
У Озера асфальтова, когда еще Содом,
Тлел в пламени негаснущем сгорая;
Где каждый призрак для себя свое стяжал,
Явиться не успев и тут же исчезая,
Не осязание но вкус скорей им лгал;
Умерить тщетно жажду пологая,
Взамен созревших, сорванных Плодов
Жевали тлен, что вкус их оскорбляя,
Лишь надкусив выплевывали вновь;
За разом раз желая голод утолить,
Они себе срывали все подряд,
И рты от сажи начинало их сводить,
Везде им попадался горький шлак;
И в те же самые ошибки они впали,
Не то что Человек обманутый в Раю,
Когда иллюзии над ним торжествовали,
И Он на милость Бездны жизнь свою
Вручил, расположения лишенный.               
Так павший Легион от жажды той,   
В шипенье непрестанном истощенный,
Сменял обличия одною за одной,   
Свои сомненья и ошибки умножая,
Пока потерянная форма себя вновь,
Не обрела иную твердь уже стяжая;
Покуда говорят что волею богов,
В назначенные дни предписано терпеть,
Забыв о гордости своей им униженье,
На радость Человека, кого плоть
Пленила вероломным обольщеньем.
Чтоб знали то что ввергнуть в тлен,
Еще не значит что повержен будет он;
И потому и есть придание, затем,
Среди Язычников, где Змей иль Офион,
Став единицей, слившись с Эвриномой,
Свои для Хаоса пределы уявял,
Для Мира, что был ими столь искомый,
Когда с ней на Олимпе он царил.
Где Эвринома также, вместе с тем,
Подобьем Евы может быть во всем,
И Реей с Кроносом низложены затем,
От коих Громовержец был рожден.
А между тем в Эдем Геенская чета,
Уже ступила и без всяких промедлений;
Воспрянув в испареньях греха,
Сложение их в бездне отражений,
Уже вполне явило плотные черты,
В обители совместной к пребыванью;
Не отставая шла за нею Смерть,
Конь бледный вместе за компанию,
В шагах уже отмеривал ту Твердь;
И Грех с такою речью обратился.

О ты, кто порожденьем Сатаны,
Всепобеждающая Смерть, и что теперь,
Что думаешь о Царстве этом ты,
Между Мирами, где послушный Зверь,
Нам подсобил приделы все смыкая?
И пусть не далеко от Ада мы ушли,
Когда у темного Порога восседая,
Еще с тобою стражу мы несли;
В том безымянном мраке, без тревог,
Любой бы там от жажды изнемог.

На что ответом порождение Греха.
Так мне, кто изнывая вечной жаждой,
Что Ад, что Рай, и хоть какие Небеса,
Там лучше, где с добычею желанной,
Я повстречаюсь оживить свои глаза;
Они в избытке здесь, но все же мнится,
Не столь их много чтобы поживится,
Чтоб их плотью нарастить себе бока.

На что средь множеств своевольных,
В ответ, ешь прежде фрукты и траву,
Затем и Рыбой, Зверем, Птицею фривольной,      
С закускою простою будешь на плаву;
Питайся всем, всей пищею свободной,
Всем тем что смахивает Времени Коса,
И Человек от жизни ослепленный,
Глядишь уявится средь тлена и греха.

Пока отравлены здесь мысли и слова,
С рожденья для себя он будет слеп,
В прах обратятся все никчемные дела,
Тогда и будет тебе царственный обед.

Сказав так оба разошлись своей дорогой,
В чем жизни нет крушить и разорять,
Чтоб из руин тех возвести свои Чертоги,
Где будет к времени добыча созревать;
Между святых, с Престола, Бог - Отец,
Узрев тот хаос в множестве сердец,
Так вскоре молвил к ясным всем Порядкам.               

Вы видите с какой неистовою злобой,
Те Церберы из Ада там несут раздор,
И беспорядок окрыленные свободой,
В Миру, что Хаосу и злу наперекор,
Я создал совершенным и прекрасным;
И в том порядке я его бы и хранил,
Когда бы Человек от блажи той ужасной,
В губительных тех Фурий не впустил,
Что мне вменить желают безрассудство;
Таков и Ада Князь и все поборники его,
Кого впустил до Неба прикоснутся,
Даруя Твердь ему свою, из за чего
Теперь смеется он за слабость пологая;
Потворствуя, я предоставил ему все,
Чтоб свою ложь повсюду умножая,
Сам потонул в ней уступив тем все свое;
Не знает он что Церберов из Ада
Я сам призвал чтоб грязь всю отделить,
От Человека что в Грехе и от разлада,
Все чистое был склонен загрязнить;
Пока они не треснут в пресыщенье,
Всего того в чем жизни больше нет,
И лишь одним победным мановеньем
Рукою Сына, Грех и вместе Смерть,
Сквозь Хаос сгинет в Бездне средь Огней,
И жерло Ада запечатают тогда,
Прожорливую пропасть силою своей,
Чтобы Земля и все над нею Небеса,
Обновлены от блажи всей никчемной,
Избавившись от шлака обрели
Былую стать, ну а пока вполне резонным,
Что на себя они взысканье навлекли.

Лишь Он закончил, хором Аллилуйя,
Как в множествах несчетных шум Морей,
Запели громко Небожители ликуя;
Ты справедлив средь всех своих путей,
Дела правы твои, законны повеленья;
Нет такой силы что способна умалить,
И Сын кого назначил ты к спасенью,
Направит Человечество и снова обновит
К векам грядущим Землю с Небесами,
Иль низведет их для мирских сердец.
Такою песней стройными словами
Они там славили его пока Творец,
Могучих Ангелов призвал по именам,
Давая поручения свои и предписания,      
Согласно с настоящим положением вещей,
Тропою Солнца в высшем начертанье,
Что в множестве уявленных путей,      
Сияет так чтоб между холодом и жаром,
С пути не сбилась своенравная Земля;
Укрыта с Севера морозным покрывалом,
В то время как на Юге ветхая Зима,
В солнцестоянье плавится в жару;
Они в предначертаньях предопределили,
Поновой устремляя бледную Луну..
И прочие всемирные аспекты и движенья,
Что явлены меж солнечных Сынов;
Что в Оппозиции или в Соединенье,
В Квадратах, Тринах, меж углов,
Влияют друг на друга пагубно иль дурно;
Они все Сочетания никчемные учли;
Что к центру Солнца в притяжении Сатурна,
А где в падение мятежные Огни,
Пока еще не предвещают восхожденья;
По всем углам Они расставили Ветра,
Чтобы отжившие все построенья,
Что возводили Воздух, Море и Земля,
Смести одним стремительным порывом,
И чтоб посеять страх зловещая Гроза,
Между стихий что замкнуты Эфиром,
И говорят то что земные Полюса,
На двадцать мер иль даже больше,
Велел подвинуть Он от Солнечной Оси,
И хоть и неподъемной была ноша,
Они все силы приложили там свои,
Земную Сферу с Центра силою смещая.
Другие говорят что в сторону Тельца,
Сам Колесницу Солнца направляя,
Послал с Небес срединных Он Гонца,
В объятия семи Сестер, от Близнецов
И дальше ввысь к тропическому Раку,
Затем Минуя Льва и Деву до Весов,
И к Козерогу вниз, от знака к знаку,
Внося для каждой Сферы измененья;
Иначе бы никем непотревожена Земля,         
Всех обрекла на вечное цветенье,
И всюду бы царила непрерывная Весна,
Вергая в сон всех дивными цветами;
Все ночи бы равнялись дням тогда,
А тем кто за Полярными Кругами,
Светило б Солнце нескончаемого дня;
Кружа бесцельно и без Горизонта,
Без Запада, Востока, без Заката и Зари;
Без грани компенсирующей тонко,
Все расхождения и различия Земли.
Что воспрещает льдам Эстотиленда,
Или им с Юга заходить за Магеллан;
И Солнце, как гласит известная легенда,
Отведав Плод сменило прежний план,
Прокладывая курс свой новыми путями,
Сметая все как на Тиестовом Пиру;
Иначе как бы Мир, когда еще грехами
Он не был отягчен, палящую жару,
Мог избежать, иль холод леденящий,
Тиски чьи жгучьи горячее чем в аду?

Так, пусть неспешно, эти измененья
В конечном счете изменили Небеса,
И также море и земные все творенья,
Где звездным светом каждая Звезда
В своих туманных испареньях норовит,
В парах столь смертоносных временами,
Что здравый ум едва ли устоит,
Совсем ре растеряв себя с концами;
И вот уже от Норумбега до Сибири,
С темниц сокрытых Северных краев,
Борей и Фраский с Аргестом завыли,
Сметая напрочь медь своих замков,
Наружу вырвавшись со льдами и снегами,
Моря вздымая, обдирая все Леса;
А с Юга Нот и Афр с громовыми облаками,
От Африки брегов неистово грозя;
И смешанные встречно меж собою,
Ветрами боковыми Эвр и Зефир,
С присущим шумом, каждой стороною,
Где Запад и Восток отстаивают Мир;
Южнее, там же, Сирокко и Либеккьо.
Так в устремленье явленных вещей,
Брань началась где не было просвета,
В бесчинстве власти, силы и страстей;
Но распря дочь греховной мысли,
В той неприязни пораженье предрекла,
Всем тем кто от нелепости прокисли,
В своих стремлениях лишенные ума.
И там войной восстал на Зверя Зверь,
На Птицу Птица, Рыба против Рыб,
Вместо травы друг друга ели все теперь,
А Человек и вовсе был уже забыт.
Или косились с видом мрачным на него,
Когда пред ними вдруг он уявлялся;
Так множились печали, частию чего,
Адам все более считать себя склонялся;
Хотя и был сокрыт он средь теней,
Покинутым средь горечей тоскливых,
Но хуже то, что в море он страстей,
Был брошен, каверзных и лживых;
Так сетуя на это и печалью отягчен,
Там сам собою объяснятся начал он.

О доля жалкая ничтожного счастливца!
Чудесный новый Мир довел меня до дна;
На этом все, здесь некуда стремиться,
Стал мой Венец проклятьем для меня,
Здесь от блистательного Лика отвращая,
В присутствии кого на самой высоте
Был счастья своего; но доля моя злая,
Не кончилась на этом, я обрел ее себе,
Чтоб претерпеть, своею же заслугой,
Но не поможет мне она уже ничем,
Хотя, быть может, будет мне наукой;
Все что испью и все что я здесь съем,
Сулит проклятием. И голос в тишине,
Которому внимал я с восхищеньем —
"Плодитесь, размножайтесь на земле",
Теперь мне шепчет тихо "разрушенье"!

Что я могу плодить иль размножать,
Кроме проклятия на голову свою?
Когда и кто его коснется мне не знать,
Но будучи в веках подвержен злу,
Он будет думать что наследством от меня;
Спасибо, скажет мне, за эту долю,
Адам лукавый, претерпел я от тебя,
И что предрек мне этому и вторю!
И к благодарности примешивая злость,
Он взвалит на меня все небылицы,
И пустит их в дальнейший уже рост,
В безмерном отражении пылающей зеницы,
Чей центр он не сдвинет никогда;
О Райского Эдема скоротечная отрада,
Что дорогой ценою покупают для себя,
Средь бедствий и невзгод земного ада!

Просил ли я Творец тебя лепить,
Из этой жалкой заготовки Человека;
Иль в тьме меня ко свету подпустить,
И ждал ли от тебя я здесь ответа,
Выпрашивая место в сказочном Саду?
И коль желаемое с жизнью не совпало,
Из праха взятым, в прах я и уйду,
Покончить с этой неувязкою желая;
И я верну обратно все что приобрел,
С условиями не в силах совладать,
Посредством свойств до коих я дошел,
Хотя и не стремился ими обладать.
Для наказания достаточно вполне,
Зачем же еще блажью изводить?
Осточертела справедливость эта мне:
Хотя и правду уже поздно говорить.

О, лучше бы покончить мне тогда,
Со сделкой этою навязанной умело,
Когда была еще предложена она,
И согласившись с ней ты принялся за дело;
Ответь мне, в радость ли тебе,
Всем тем что к пользе ты располагаешь,
А состоянье существующих вещей,
Какие недостатки к ним ты выдвигаешь?
И хоть и Бог, без позволения творит,
Тебя; а если же твой Сын в непослушанье,
Своим отказом сделку завершит,
Найдешь ли для него ты оправданье?
Иль озвучишь ты находчивый ответ,
Отцу иль Матери промолвив безучастно,
Зачем меня произвели на этот свет,
Погрязший в беспорядке столь ужасно?
Я не выискивал себе здесь бытия,
Ты скажешь, стерпишь ли такое извиненье,
Что в оправданье гордом для себя,
Чинить он будет в недаразуменье?
Но не своею волей был ты порожден,
А вследствие необходимости природы.
На свет по воле Вышнего явлен,
Служить через преграды и невзгоды.
Ну а в награду тебе милость от него,
Тогда в намеренье его и наказанье,
Уместным и законным быть должно,
Не должен Он остаться без вниманья.
Да будет так, его я воле покоряюсь,
Неоспорим и справедлив его закон,
Я прах и пыль и мимолетно уявляясь,
В прах и вернусь чтоб вновь явился Он.
Когда бы не случился час желанный,
Его я жду! Но почему разящая рука,
Его откладывает в день обетованный,
Чтобы по Закону отослать на облака?
Зачем дает мне жить, и насмехаться
Он позволяет смерти надо мной,
И в тяготах земных мне пресмыкаться,
В своем же царстве будучи чужой?
Там отдохну в покое безмятежном,
И жалкий страх не будет на до мной,
Жужжать пугая долей безутешной,
Под звуки гроз и молний в час ночной.
Не будет больше страха перед худшим,
Ни для меня ни отпрыскам моим,
И в ожиданье мрачном и тщедушном,
Не будет сердце рваться на куски.
Но все ж преследует одно сомненье,
А если я с дыханьем жизни не умру,
И окружающее все земное разложенье,
С Творцом своим всецело разделю.
Покуда не могу исчезнуть его частью,
Отбросив одеянье плотское свое;
В могиле, или где, бесплотной Властью,
Останусь сеять ужас иль вранье?

Мысль неприятная, коль истина она!
Но почему? пока с дыханьем жизни
С Душою смертной Дух здесь сообща,
Намерения его бескомпромиссны,
Покуда жизнь с ним и грех и все что есть;
Покуда с плотью ощущается гниенье,
Все что во мне должно здесь умереть,
Отброшу я без всякого сомненья.
Затем и плоть лишь обиталище страстей,
И более ничем особенно не блещет,
И применима к выражению идей,
А все что сверх вредит или клевещет;
И пусть сомненья это исключит,
Покуда заглянуть не более нам дали.
И бесконечен, Он и в ярости творит
До бесконечности чтобы живые знали,
Что жить им впредь, но мертвым нет.
Зачем же ярость вымещать на Человека,
Кто и без этого оставит белый свет,
По окончанью своего земного века?
И разве Смерть она, коль отобрать,
Не в силах жизнь чей век уж завершен?
Похоже это не дано еще понять,
Где сам Творец в противоречье уличен,
Что признаком не Власти а бессилья.
А если нет, тогда готов ли будет Он,
От ярости безмерного засилия,
Все что конечно в бесконечном уявить,
Наказанную тень возвысив до себя,
И точность в мерах удовлетворить,
Чем он сытиться не сможет никогда;
И все что только может он отжать,
Он отожмет единственным решеньем;
Здесь нету ничего ему под стать,
Ни прах, что бледным отраженьем,
И ни законы что описывают Мир,
Посредством коих явлены причины,
Земному восприятию сквозь эфир,
Превышней Сферы их невыразимой.

Но и с уходом с видимой Земли,
Лишенный плотского ума и ощущений,
Боюсь напасти не закончатся мои,
Где будут ждать иные злоключенья,
Развитием того что изживал здесь я,
Продолжу там стремления земные,
Со всем чего достигнул в ходе дня,
С тех пор как понял я впервые,
Что плоть свою делю я с ним вдвоем,
Иль Он без спроса моего единолично,
И ныне также до скончания времен;
Увы, и этот страх что методично,
Здесь над моей бесправной головой,
Свирепо кружит злобно угрожая;
И смерть и я, одною здесь стезей,
И быть с ней вечно мне проклятия стяжая!
Что я грядущим поколеньям передам?
Воистину, блестящее наследство,
Моим должно достаться Сыновьям;
О если б мог я расточить все средства,
Чтобы оставить вас ни с чем!
И обездоленные вы б меня благословили,
И даже в смертный ввергнутые в тлен,
Мое проклятье б вы не получили!

О, от чего должны невинные страдать
Из за ошибки одного лишь человека,
Вину чью всем придется изживать,
И тумане ложном своего лихого века?
Здесь от меня растленная душа
С умом напару множит искаженья;
И впредь здесь повторением меня,
Умножит лишь соблазн и совращенье.
И хоть наследие их будет тяготить,
Неважно, будут все к нему стремиться,
И перед Ликом оправданье получить,
По новой им придется изловчиться!

Во всех Он разногласиях правомерен;
Увертки все и доказательства мои,
Что был я здесь отстаивать намерен,
Меня лишь к самообличенью привели!
Я первый здесь и я последний,
Причиною растленья и всех бед,
Источник порчи этой скверной,
Покуда никого здесь более и нет.
Виновен я, на мне все порицанье,
И гнев должно быть также, если так,
Хотя наивное, похоже, оправданье,
На что способен разве только враг.
И как же вынести мне бремя,
Что неподъемнее самой Земли,
Иль Царства в коем деспот — Время,
Столь властно ставит правила свои,
Хоть и делю я с тенью свои вежды?
Ты этого хотел иль просто гложет страх,
Такой что разрушает все надежды,
Найти приют в случайных своих снах?
Ты жалок в мраке их гнетущем;
Таких примеров видно не было еще,
Ни в прошлом, даже ни в грядущем;
Так даже Сатане, в крушение его,
Не отплатили за его все преступленья.
О, Осознание, куда ты завело,
В такую пропасть страхов и сомненья,
Где в бегстве я от разложенья своего,
Не в силах с Бездною расстаться,
Я глубже в нее должен погружаться.

Так изъявляя недовольство там свое,
Негодовал Адам той ночью безотрадной,
Что не была со дня падения его,
Уже столь благодатной и прохладной,
Но в черном Воздухе удушливой Земли,
В ее гнетущей сырости и мраке,
Его глазам предстали все грехи —
Все обстоятельства что навевая страхи,
Вдвойне будило отвращенье от всего;
Лежал без сил он тягостно стеная,
В объятиях цепких и удушливых ее,
Свое Творенье неустанно проклиная.
И как обычно в порицании грехом,
Нависла Смерть отсроченным решеньем,
Его неспешно уличая там во всем,
Со дня изобличенья в преступленье.

Смерть, где же ты, когда наступишь ты,—
Он вопрошал — когда одним ударом
Могла ты завершить здесь мои дни,
И прекратить со всем этим кошмаром?
Иль что же Бог не помнит слова своего;
Небесная управа вовсе и не присной?
Смерть не спешит на зов уже его,
И вышний Суд теперь своекорыстный,
Молитвы грешников стяжает для себя?
О вы, Холмы, Леса, цветущие Долины,
Истоки вод, где возводил я для себя
Свои Обители, от самой середины,
Я научил вас как вам следует звучать,
В Тенях несчетных ваших без числа;
Теперь иную вам здесь песню напевать,
Сквозь Бездну где нельзя нащупать дна.

Узрев сколь тяготился он земными снами,
Тут Ева что была на отдалении от него,
Поближе подошла, любезными речами
Желая умягчить негодование его,
Но гнев свирепый свой не силах усмирить,
Он оттолкнув ее ей начал говорить.

Исчезни с глаз моих коварная Змея!
Тебе пристало это имя ибо сговорилась,
Ты самовольно и не слушала меня,
И фальшь твоя на мне вся отразилась;
Не достает лишь формы и окраски,
Чтобы подлог твой зримо уявить
И всех предупредить придав огласке,
Чтоб впредь с тобою связи не водить;
Чтоб видели твои здесь подтасовки,
Как в своих формах чинишь ты обман,
И хитро расставляя здесь уловки,
Всех погружаешь в лживый свой туман.
И если бы не ты я был бы счастлив,
Но ты в гордыне устремлением своим
Пренебрегла мной ради власти,
Когда я был еще здесь невредим.
И презираемый, без всякого доверия,
Теперь хотят все видеть Демона во мне,
Чтобы могли из своего высокомерия,
Превосходить его, стяжая тем себе
Свое значение; обманутая Змеем,
Ты следом также обманула и меня;
Тебя считал я стойкой к искушеньям,
Такой же зрелой и разумной как и я,
Моею личной, неотъемлемою частью;
Я думал ты себя способна защитить,
От всех земных нападок, но к несчастью
Все это просто дым, и стало быть,
Не основательная вовсе добродетель;
Очередное лишь нелепое Ребро,
Ты времени украденный свидетель,
Земное отражение зловещее мое,
Того что явлено здесь левой стороною;
И если ты изъята отражением моим,
То будь ты дополненьем к остальным.

И от чего же мудрый наш Творец,
Бесполым Ангелам отдал свои владенья,
И населил их до семи Небес,
А для на Земли он сделал исключенье,
Новинкой странной по названью Человек,
Мужской и Женскою Природой;
И вправду удивительный дефект;
Ведь мог же он все распри и невзгоды,
Перечеркнуть, чтоб не было вражды,
Здесь в этих разногласиях никчемных,
И не было бы столько здесь воды,
Где множатся в желаньях своевольных,
Земною тяжбою сомненья и порок;
Когда бы были люди ангельской природы,
Один и тот же не учили бы урок,
И не страдали бы от собственной свободы!
Ужель не мог другого Человека
Он сотворить, тогда и зла бы не познал,
Что множится теперь от века к веку,
Покуда сам же для себя предначертал.
Несчетным потрясеньям подвергая,
Средь козней и ловушек плотского ума,
Одной причиной то и дело увязая,
Деленьем пола единицей меж двумя;
Ни Мужем и ни безупречною Женою,
Он благоденствие не силах здесь снискать,
Но будучи стеснен земной душою
В гробу телесном будет он страдать,
Иль умножать ошибки и просчеты,
Иль ту которую желает более всего,
Сведет сполна с ним свои счеты,
Из своенравья иль упрямства своего;
Увидит он что предпочла она другое,
Пусть даже и была меж них любовь,
Но помешала ей родительская воля,
Иль слишком уже поздно был готов,
Он разделить супружеское счастье,
Иль в брачных узах связана с другим,
К досаде ненавистной и несчастью;
Среди бед несметных жребием земным,
Так протекают монотонно наши дни,
В семейных тяжбах, черт их побери.

Он отвернулся для нее не зная слов,
Но все настойчивее Ева со слезами,
К нему все ближе льнула, локоны волос,
Бессвязные сплелись с его ногами;
Руками обхватив их, со смирением моля,
Она просила примиренья для себя.

Не отвергай Адам, свидетель Небо мне,
С какою любовью неподдельной,
Принадлежу всем сердцем я тебе;
Я поневоле долей своей скверной,
Вред причинила преступлением своим;
И я у ног твоих тебя теперь молю,
О снисхождении просителем твоим,
Покуда эту жизнь с тобою я делю,
Твоею волей царство претворяя;
Ты для меня поддержкою во всем;
Среди несметных бедствий утопая,
Спасенье лишь в намеренье твоем;
Ты силой и моим здесь устремленьем;
Коль буду я покинута тобой,
Что станет и каким здесь построеньем,
Мне дале пребывать земной стезей?

Хотя и тяготимся мы земными снами,
Пока мы делим жизнь на двоих,
Пусть будет мир здесь между нами,
Средь бедствий пагубных и злых,
Слепым всем адским силам вопреки,
Что предрекли нам эту долю,
И Змей что строит козни здесь свои,
Пусть в Ад ползет свою стезею;
И ненависть свою на мне не вымещай,
С тобой делю покуда беды все,
Ведь в одиночку потерявшись невзначай,
Все зло сказалось более на мне;
И пусть ты терпишь то же что и я,
Но ты грешил лишь против Бога,
А я обоих до греха вас довела,
И возвратившись эту же дорогу,
Теперь придется снова проходить,
В худых проклятьях Небо донимая;
И я намерена теперь освободить
Тебя, на общий жребий не взирая.
Пусть кара и падет на голову мою,
Покуда от меня исходит здесь все зло,
За все здесь я ответственность несу,
Причиной безграничной ярости его.

Иссякли ее слезы но худое положенье,
Признанием собственной вины,
Еще будило в ней печаль и сожаленье,
Покой и мир не в силах обрести.
И с жалостью к ней сердце стало мягче,
К единственной отраде жизни всей его,
Оно и ясно, и не может быть иначе,
Когда покорно примирение свое,
В ногах с мольбой выпрашивает слезно,
Творение в котором мог себя познать,
И хоть ему и было уже поздно,
Совет иль свою помощь предлагать,
Обезоружен умягчил он ярость к ней,
И на ноги подняв промолвил тихо ей.

О, до чего же Ева ты неосторожной,
И в этой тьме еще от жажды изнывать,
Зачем же говорить мне так серьезно,
О том что ты не можешь даже знать,
И кару здесь просить на голову свою;
Увы! сначала то что пред глазами
Хотя бы удержи, свое имеется ввиду,
А после можешь тешиться мечтами,
Что его ярость в силах ты стерпеть,
Что сносишь частью ты столь малой,
Собой еще не в силах овладеть;
Моею даже легкою досадой,
Ты в столь прискорбном здесь смятенье.
О, если бы смягчить мог долю я твою,
Я первым за твои все прегрешенья
Его бы умолял, на голову свою.
Чтоб тела немощного хрупкость,
Он мог простить взвалив все на меня;
Довольно, не грозит нам эта участь;
И раз мы в нем по прежнему двумя,
То спорить не зачем нам общею стезею,
Тем более друг друга осуждать
Здесь не пристало обоюдною виною,
И без того пришлось нам пострадать,
Там где не быть нам больше никогда;
В заботе друг о друге лучше преуспеть;
Облегчить эту жизнь пока Земля,
Нас принуждает здесь еще терпеть.
Ведь смерть что нам обещана была,
Я вижу долго будет следовать за нами,
Неторопливо за спиной, но не беда;
Среди несчетных бед и испытаний,
Потомки наши дальше будут жить,
Пусть даже ложь придется им плодить.

Стряхнув с себя печаль и сожаленье,
В ответ Она промолвила; Адам,
Насколько легковесны выраженья,
Мои я знаю, вторя земным снам,
К тому же, как еще и оказалось,
К событиям во многом неуместны,
Но не смотря вернул меня ты вновь;
И я в расположении любезном,
Надеюсь снова обрести твою любовь,
Что для меня единственной отрадой;
В другом иль в этом мире, не беда,
И тлен мой смертный не преградой,
Пока я вместе частью здесь тебя.               
И в крайностях что делим мы с тобою,
Я напряжение намерена смягчить;
Намеренья я в помыслах не скрою,
Чтоб острые углы все устранить.
И пусть противоречий в этой тьме,
Здесь много в устремлениях земных,
Но все ж терпимо, ибо в этом зле,
Делить сподручней выбор на двоих.
Радением о нашем здесь потомстве,
Их бедствия не могут не смущать;
На свет явиться, жить в противоборстве,
И Смерть в итоге тленом напитать;
Убого и тоскливо, но ужаснее еще,
Причиной быть страданий для других,
Всего что нами здесь порождено,
Для Расы что в проклятиях мирских,
От плоти к плоти жизнь проживает,
Где каждый знает что и ей конец придет,
И в разложении в итоге он узнает,
Как гнусный Монстр прах его пожрет.
По силам лишь тебе предотвратить,
Тьму этих бесполезных порождений,
И лишь одним решением изжить,
Все то что в бездне устремлений,
Еще не вызвал злополучный Человек.

Бездетным был, и лучше оставаться
Тебе здесь без потомства своего,
Позволив смерти одураченной питаться
Лишь нами, в чреве алчном ее
Она сама себя обманет ненасытной;
Но если тягостным все это для тебя,
Со мною сообщаться статью слитной,
Отбросив подвенечные дела,
Что скрыты тайной бракосочетанья,
Тоскуя в устремленье, без надежд
В тени, что здесь в негодованье,
Клянет оковы собственных одежд,
К тебе с неменьшим устремленьем;
Так меньше бед придется пережить,
Чем если нечто нашим порожденьем,
Что очевидно нас должно страшить,
Свои права заявит здесь всецело,
Тогда и от последствий всех мирских,
Освободимся все одновременно,
От риска что мы делим на двоих.
Ускорим это дело, и со смертью
Нам торговаться больше не к чему,
Управимся в два счета с этой твердью;   
Покуда головою здесь всему,
Исполним долг свой сами над собою,
Взвалив необходимость на себя;
Страшиться своей долею земною
Нам не к чему, такая здесь стезя
Не обещает ничего кроме крушенья;
Мы сами власть имеем как нам быть
И разрушением на разрушенье,
Имеем тысячи путей как упразднить,
Здесь все, до самых оснований.

На том ее все исчерпались излиянья,
Или в горячке той в отчаяние Она,
Все то что уявилось к созерцанью,
Укрыв от глаз в мгновенье прервала;
Похоже, слишком думая о смерти,
Стал смертно бледным цвет ланит.
Но Адам знал что в этой круговерти,
Ничто не в силах их остановить;
Высокий ум о лучшей участи мечтал,
И все прикинув так ей отвечал.

Всю тьму твоих земных противоречий,
Нужды мне нет в расчет свой брать,
Презренье к жизни в множестве увечий,
Ты наслажденьем можешь оправдать.
И эта брань в тебе гораздо интересней,
Ты возвышаешь неустанно в ней себя,
И потому к чему мне эта песня,
О возмущенье в дебрях падшего ума.
Теперь ты без Сынов все хочешь разрешить,
Но самолично твердью нашею творя,
Как бы саму себя тебе не упразднить,
А это мне не нужно, мягко говоря;
Покуда, что же может это означать —
Тоска, томленье, боль и сожаленье,
С тех пор как только потерять,      
Тебе пришлось источник наслажденья.
И если же в напрасном упованье,
Ты ищешь как поставить крест на всем,
И таким образом от нашего взысканья,
Ульнуть желаешь в устремлении своем,
Не сомневайся, непоругаем Он управу
Найдет на нас, себя здесь не укрыть,
И в ярости заявит свое право,
Что лучше это нам заранее упредить.
Гораздо больше вызывает опасений,
То что решенья принимая на себя,
Мы этим лишь прибавим огорчений,
К всему тому что обоюдная стезя
На нас двоих с тобою здесь взвалила,
Что Он скорей за ослушание сочтет,
Из за того что наша Воля упразднила,
Для этого ее и впредь Он призовет.
И потому найдем иное направленье,
Что более приемлемым для нас,
С тобою изберем надежнее решенье,
Что мнится, в поле зренья моих глаз,
Уже предстало привлекая интерес,
Взысканьем что делю я здесь с тобою;
Где твое Семя в тьме земных завес,
Сотрет главу у Змея новой головою.
И пусть замена и достойна сожаленья,
Покуда от него укрыться не могу,
Пока мне измышлять предположенья,
Мне с ними вместе славить Сатану,
Что здесь Противником великим;
Кто в Змее прячась Землю захватил,
И против нас обличьем многоликим,
В ухищрениях иллюзии утвердил.
Стереть главу, вне всякого сомненья,
Должно стать мщением моим;
Но я и этого могу лишиться утешенья,
Когда не стану продолжением своим,
В Потомках его волю изъявляя;
Ты это предлагаешь, чтобы Сатана
Сбежал от нас, и дальше разоряя,
В лукавстве отыгрался здесь сполна,
Удвоив этим наше с тобой бремя?
В таком бесчинстве что мы наживем,
Против самих себя за это время;
В бесчадие преднамеренном своем,
На что нам уповать здесь в этой тьме?
Своей гордыней будем упиваться,
Иль злобой с нетерпимостью в себе,
Теперь должны мы наслаждаться,
В противоборстве с Богом, игом чьим
Нам эту жизнь влачить до срока?
Ты вспомни, с нами милостив Он был,
На чувство без малейшего намека;   
Насколько Он в решении своем
Был кроток, никого здесь не клеймя,
Когда одним лишь только взглядом,
В одно мгновенье хрупкие тела,
Мог растворить в своем пространстве;
Тогда он гибель отвратил, и что ты ждешь;
Что обещал Он в этом царстве? —
Что Плод свой с болью понесешь,
Собой до самого рожденья насыщая;
Ты будешь здесь его растить,
Чтоб с радостью тревоги возмещая,
Затем его здесь к жизни уявить.

Землею этой лишь касаньем задет,
По счастью был Он милостив со мною;
Всего-то в поте добывать мне хлеб,
К чему мне тяготиться этою стезею?   
Намного хуже было бы безделье;
Труд будет мне поддержкою во всем;
Чтоб еще часом в этом тлене,
С тобой не повредились мы вдвоем.
От Стужи или пламенеющего Жара,
Он нас Одеждой вовремя снабдил;
И хоть молчали, недостойны его дара,
Он с нами благосклонно поступил.
А если еще словом мы его,
Начнем молить смиренно вопрошая,
И Он нас в недрах сердца своего
Услышит в свои тайны посвящая,
Как управлять нам сменою времен,
Тогда и Бездной нас не устрашить;
Ни Снег ни Лед ни Град с Дождем,
Уже не смогут нам здесь повредить.
Покуда в нем и под одними Небесами,
Мы скроемся в Горе или в Лесу,
Пока сметает влажными Ветрами,
С Дерев ветвистых блеклую листву.
И потому с тобой нам придется
Найти укрытие надежней для себя,
Пока не скрылось еще Солнце,
Холодной ночью отогреть свои тела.
Как собирали в вечном отраженье
Его Лучи, так мы искрою за искрой,
Раздуем в необъятном притяженье
Такое Пламя; в двух, между собой,
Сплетая эту Землю с Небесами,
И Воздух станет здесь сплошным Огнем;
Как Облака гонимые Ветрами,
Здесь набегают в столкновении своем,
Между собою яро молнии метая;         
Огнем мы этим можем подпалить
Кору Дерев и жар распространяя
На время можем Солнце заменить.
Что будет в помощь нам с тобою,
Исправить все изъяны в нас двоих;
Все то что уявили с этою Землею,
В деяньях опрометчивых своих.
Он нас научит, его к милости взывая,
Где нам удобней будет это житие
Перешагнуть все страхи устраняя,
Влекомые удобствами и благами ее.
Пока не возвратим свой прах обратно,
Найдя конечный свой покой,
В пристанище, что станет вероятно
Последней нашею обителью родной.
Там мы и возместим свои потери,
Где Он впервые нам себя явил;
И там попросим скрытые все двери
Нам отворить, покорно перед ним,
За наши промахи к прощенью взывая,
Слезами орасив подножие его;
С раскаяньем в глаза ему взирая,
И знак сожаленья своего.
Стоять мы будем с грустью непритворной,
В уничижении безропотном своем
И умягчившись в ярости суровой,   
Нам непременно милость явит Он.
Покуда безмятежен в ясном Лике;
И без намека, если так, то почему,
Не может гнев быть милостью великой,
С сочувствием к творению своему?

Так говорил Он и не меньше сожалея    
С ним вместе Ева, отражением его;
Затем проторенной тропою не робея,
Они направились к нему и близ него,
С благоговением вину свою признали;
Его с печалью непритворною моля,
Они о милости его там вопрошали;
Дыханьем тягостным свои сердца,
Раскрыв ему с тоской и сожаленьем.


Конец десятой книги.

***




КНИГА 11

Содержание:

Сын Божий, ходатайствуя за кающихся Прародителей, передает все Отцу. Он принимает их просьбы, но при этом объявляет, что далее оставаться в Райском Саду им не следует, для чего Он призывает Михаила с Херувимами, чтобы тот препроводил их из Райского Сада, распорядившись прежде раскрыть им события будущего. Прибытие Михаила. Адам обращает внимание Евы на некие мрачные знамения и заметив приближение Михаила, идет к нему навстречу. Ангел передает, что Райский Сад они должны покинуть, на что Ева жалобно возражает. Адам пытается отговорить, но в итоге подчиняется. Ангел ведет их на высокую гору, откуда являет ему картины будущего, вплоть до Потопа.
 

Так перед ним в неловком положенье,
Намеревались оправдать они себя,
Чтобы с Престола в снисхожденье,
Излил Он милость, отягченные сердца
От тяжести избавив неподъемной;
И чтобы в сердце неделимое одно,
Затем вдохнул Он Дух свободный,
Плоть обновленную стяжая для него,
В умах и чаяньях мирских одушевляя;
Чтоб крыльями снабженная душа,
Средь вышних Сфер полет свой устремляя
Явила к жизни звучные слова
В приделах бесконечного пространства;
Хоть и Обители во множестве огней
В себе не заключают постоянства,
Но все же средь бесчисленных теней,
Не менее важным было обращение;
Так прежде Пирра и Девкалион
Пришли к Фемиде ради возрожденья
Людей, что сгинули в Потопе;
С пути не сбившись, к Небу прямиком,
Все унося в стремительном потоке,
Они неслись в намеренье своем,
Пока сносило их ревнивыми ветрами,
Желая в пропасти упрятать навсегда;
И вот уже за Эмперейскими Вратами,
Вблизи Престола, у златого алтаря,
Они с мольбою на Заступника взирают;
И Сын представив явленную стать,
Такую начал речь за них держать.

Отец, ты видишь эти первые Плоды,
Что милостью твоею с человеческим умом      
Взросли; их вздохи и мольбы,      
Что истлевают здесь в Кадиле золотом,
Душистым фимиамом; это все тебе;
За них прошу ниспосланный тобою;
Пока Он сердцем страждет не в себе,
Иль сокрушается удушливой стезею,
Во множестве великом всякий Плод,
Ты будешь вместе с ним вкушать;
Покуда семенем твоим произрастет,
Он непременно будет уявлять,
Вкус более утонченный и приятный.
Их с райскими плодами не сравнить,
Что до паденья в Сфере необъятной,
Твоим глазам в стремленье угодить,
Растил он для тебя своей рукою.
Склони же слух к тому что у тебя,
Со вздохами немыми пред тобою
Теперь он просит, а неясные слова,
Раскрыть их смысл позволь ты мне;
Я здесь Заступником его во искупленье;
А если уличен он был в грехе,
Пусть лягут на меня все прегрешенья.
Прими меня ты в оправданье его;
За все что совершил он силою слепой;
В хорошем и в дурном я за него,
Что мне заслугой будет самой дорогой.
Твое решение в отношении него,
Не отменить но лишь смягчить желаю;
Чтоб к лучшей жизни впредь явить его,
Простить его грехи тебя взываю;
Пусть в радости возьмет он все свое,
Покуда я единым телом с ним одно.

На что присутствием невыразимым,
Из Облака пробившись сквозь покров,
Промолвил Сыну Он невозмутимо;
Мне нету дела до его счетов,
Но то о чем ты просишь непременно,
Получит Человек, покуда я с тобой,
Где б ты не прибывал, распоряжения,
Мы возвещаем общею главой.
Но лишь Покров набросив тем не менее,
Уже назначил он пределы красоты,
А элементы в Саде наслажденья,
Включать не могут в себя грубые черты.
И потому здесь дальше находиться,
Не может он, покуда от себя
Сад райский гонит все что не годиться,
Как преходящая иль смертная стезя,
С его волненьями и смутами худыми,
Чтобы Эфир пречистый не пятнать;
К чему стремился мыслями своими,
Тем он и должен впредь располагать;      
Где лучшим образом способен будет он,
Грех вырвать и с концами растворить,
Чтоб вещи что в смятение привел,
В порядок изначальный возвратить,
В тлен ввергнув дух свой неизменный.
Его я счастьем и бессмертьем одарил;
И раз теперь стезею этой тленной,
Себя он счастья вечного лишил,
Тогда, должно быть, вечной мукой
Бессмертие обернется для него;
И станет смертная стезя ему наукой,
Неоспоримым средством от всего.
Чтобы от бега жизни отстраненный,
Что прожил средь волнений и тревог,
В своих деяньях верой утонченный,
Явил он более основательный оплот.
И пробудившись в следующей жизни,
Он в обновленье Неба и Земли,
Уже бы мог без всякой укоризны,
Сложить на ней все полномочия свои.
Теперь же созовем совет священный,
Свое решение я от них не утаю;
Как с духами восставшими я прежде
Распорядился, так теперь в Раю
Намерен поступить я с Человеком;
Чтоб Ангелов узрев негодную стезю,
Надежней утвердить могли свою.

Закончил Он и Сын без промедленья,
Посланнику живому своему
Высоким знаком дал распоряженья,
И Ангел сильный вострубил в трубу,
Сумев Хорив до сердца самого пронзить,
Когда там Бог явился в снисхожденье,
И явится еще раз может быть,
Провозгласить высокое решенье.
И звуком тем с Небес и до Земли,
Пронесся он все Сферы наполняя,
Живой водою все истоки и ручьи,
В счастливую обитель устремляя.
Спешили Сыны Света на призыв его,
Занять места свои в стремленье,
Где Высочайший с Трона своего,
Им вскоре объявил свое решение.

Сыны, и Человек сравнявшись с нами,
Теперь познал Добро и Зло;
И скрытый Плод обеими руками,
Теперь прибрал на усмотрение свое;         
Однако он не должен возгордиться,
Покуда обернулось теперь злом
Познание добра которым утвердиться,
Желает он в стремлении своем.
Теперь он с грустью безутешной,
Здесь просит оправдание себе,
Но каждая малейшая погрешность,
Что в его сердце отражается на мне.
И потому чтоб дерзкая рука,
Здесь к Древу не тянулась за Плодом,
Бессмертие стяжая для себя,
Теперь Эдем покинуть должен он.
Чтобы не думал даже помышлять,
Что будет жить теперь он вечно,
Пора ему покинуть райский Сад,
И на земле стезей уже конечной,
Пусть и стяжает он обители свои
Покуда будут длиться его дни.

Князь Ликов Михаил веленьем моим,
Из Херувимов отбери Воителей себе,
Чтоб Враг соизволеньем своим,
Не вызвал затруднений новых мне,
Без спроса захватив мои владенья;
Теперь до них немедля поспеши,
И Твердь мою без всяких сожалений,
Избавь от преступившей той Четы.
И запечатай всем им сообщенья,
И отпрыскам, чтоб больше никогда,
В своем мятежном устремленье,
Там не тянулась своенравная рука.
Но чтоб они от тяжкого решенья
В отчаяние не впали, вижу я вперед,
Унынье их и слезы огорченья
Покуда запечатан будет вход,
Им говори тон тщательно смягчая.
И если примут кротко жребий свой,
Не отвергай, но сердце утешая
Времен грядущих им события открой.
О чем заранее я тебя осведомлю,
Согласно с прежним изъявленьем,
Что семенем Жены стирать буду главу,
У змея, непрестанным обновленьем.
Завесу приоткрой и с миром отпусти,
И чтобы всякий раз не донимать
У подступа с Восточной стороны,
Поставь там Херувимов охранять.
Пусть там махают пламенным мечом,
Чтоб к Древу Жизни дерзкая рука,
Не простиралась и украденным Плодом
Моих Сынов не увлекали духи зла.

Архангел видя всяческий подвох,
Призвал к себе крылатых Херувимов;
Все они были в ликах четырех,
Единою преградой неделимой
Уже готовы были к Адаму сойти;
Подобием Януса, средь множества огней
Никто не в силах был их обойти;
Иль словно Аргус с тысячью очей,
Недремлющих, аркадской флейтой
Никто не в силах был их усыпить,
Кто некогда Гермеса жертвой,
Уловку не способен упредить,
Слег силой усыпляющего жезла.

Мир чествуя меж тем со дна морей,
Проснулась Левкотея сон свой прогоняя,
Откидывая свет своих Огней,
И свежею росою Землю насыщая.
Уже закончив там вымаливать его
Супруги с новой силой и надеждой,
Прогнали прочь отчаянье свое;
Деля боязнь и радость как и прежде,
Адам на Еву взоры устремляя,
К ней обратился речь возобновляя.

Легко поверить Ева, все это добро
Дано с Небес нам милость уявляя,
Но с нашей стороны должны его,
Приобретеньем личным не считая,
Вернуть ему умноженным добром,
Согласно с высочайшим изволеньем;
И хоть и в это вериться с трудом,
Склонить его для лучшего решенья.
Ведь хватит и движенья одного,
Короткого людского воздыханья,
Чтоб у Престола высочайшего его,
Мог получить свое он оправданье.
Он и меня, с тех пор как перед ним
Предстал смягчая раздраженье,
Там миловал вниманием своим,
Слух преклонив; в его расположенье
Моя уверенность все более росла;
Вернул покой я вспомнив обещанье,
Что будет стерта прежняя Глава,
У Змея; обновленным сочетаньем
В тумане Лика сгинет Зверь;
Тогда мы этому вниманья не придали
В смятенье тяжком, но теперь,
Покуда горечь смерти миновали,
Мы будем жить. Порадуйся со мной,
По праву моей Евой нареченной,
Родительница твари всей земной,
И Человека с волею свободной;
Все сущее в распоряжение его,
Здесь существует только для него.
 
На что Адаму с грустью безутешной,
В смиренье Ева молвила в ответ;
Не заслужила я стезею грешной
Такого имени себе, тебя мой свет,
Лишь запятнав своею же рукою;
Должна была быть в помощь я тебе,
Но вместо этого твоею западнею,
Здесь стала, что упреком только мне.
За это вероломство и сомненье,
Уже ль Родителем возможно называть;
Но мой Судья в своем решенье,
Настолько здесь готов прощать,
Когда как бедствия с соизволенья моего,
Берут начало только от меня,
За что безмерной милостью его,
Родительницей жизни я наречена.
И вот и ты потворствуя мне мило
Отождествил меня столь высоко,
Хоть и другое имя заслужила,
Но нам пора зовут Поля уже давно;
К работе нашей повседневной
Мы преступить теперь должны,
Хотя и после ночи этой скверной,
Что мы без сна с тобою провели.
И Солнце улыбаясь нынешней Зарей
К чему ему все наши треволненья;
Бежит своею розовой тропой,
Не зная ни тревог ни промедленья.
Так поспешим и мы, отныне от тебя
Не буду уклоняться слишком в тень;
В тобою чтобы выставить себя,
В труде совместном, пока день
За горизонтом снова не угаснет.
Уже ль не в радость Райский сад,
Срывать плоды любые здесь со мной,
Пусть и порою будешь ты не рад,
Отягощенным временной стезей?

Так Ева молвила забыв о самомненье
Во тьме желаний падшего ума,
Но начертаньем их предназначенья,
Сопротивлялась сокрушенная судьба;
О чем в своих знамениях Природа,
Уведомить спешила уже Мир,
На Звере и на Птице всяческого рода;
Затмив нежданной вспышкою Эфир,
За кратким отблеском алеющей Зари.
Там на глазах ее Юпитера Орел,
Приметив в ярких опереньях с высоты
Пернатых двух, немедля снизошел
И не настигнув гнал перед собою;
Присматриваться стал и Царь зверей
На парочку Оленей, хоть едою
Вполне довольствуясь своей,
Сердца живые прежде никогда
В расчет не брал чтоб подкрепиться;
Неслась на всех парах Оленья Чета
К Вратам Восточным чтоб укрыться;
Адам узрев ту гонку пред глазами,
Вновь обратился к Еве со словами.

О Ева, знаками грядущих перемен,
Спешит природа нас оповестить
О том что сами ввергли себя в тлен,
И мы уже не в силах упразднить,
Намеренье что с волей наивысшей;
Не отвертеться нам от долга своего,
На что с тобою с верою излишней,
Рассчитывали мы надеясь на него.
В объятьях смертных теперь мы,
Где на себя лишь только уповать;
И что продлятся вечно наши дни,
Здесь нам никто не станет обещать.

Что стоит жизнь в жалких этих снах;
Стезею обусловленною жить
И возвратить ко времени своей прах,
Чтоб новым кругом снова повторить
Одно и то же. Жизни лишь едва
Коснувшись в злом недоуменье;
Из единицы стало теперь два,
А Воздух погрузив во тьму сомненья,
Преследуя нам Бездной угрожает,
Сметая без разбора все что на пути;
Бездонных глубей ведать не желая,
Он множит Хаос неустанно для Земли,
Своим лишь курсом только для себя;
Смотри, Восток померк уже от тьмы,
Когда и нет и середины еще дня,
А Запад в блеске утренних лучей,
Сияет в Облаке лучистой белизною;
Над Твердью свет своих огней
Крадет и тихо увлекает за собою;
Похоже нечто неземное в нем заключено,
И этой кладью переполнено оно.

И не ошибся, сильных Херувимов
Сонм нисходил сквозь яшмовый покров,
Из облака в огнях невыразимо,
Откидывая свет к границе двух миров.
Сойдя на Гору райскую, в смятенье
Ввергая Адама мерцанием огней,
Не зная плотских страхов и сомненья;
Явленьем дивном блеск его очей,
Вмиг помрачнел сияния лишенный;
Не менее славным был приход,
Когда к Иакову в словах неизреченный
Сонм Ангелов сходил в Маханаиме;
Узрел суровых Стражей в поле он
Усыпанном Шатрами боевыми,
Сияньем огней премного изумлен.   
К сравненью разве пламенной Горы,
Что в Дофаиме пред царем Сирийским
Повергло в смуту стройные ряды,
Когда врасплох движеньем быстрым
Войною он пошел без объявленья,   
Нежданной хитростью желая поразить.
Тотчас Князь Ликов в устремленье,
Над Садом вновь контроль заполучить,
Один пошел выискивать Адама;
И лишь перед глазами уявился
Адам вновь к своей Еве обратился.   
 
Теперь известий важных Ева жди;
Весьма возможно вынести решенье,
Что здесь предпишет новые пути,
Закон определяя к исполненью.
Покуда в Облаке блестящем,
Что Гору укрывает влажной пеленой,
Узрел как Ангел в чине высочайшем
Нисходит ниже горнею грядой.
Из тех Владык великих видно Он,
Что над Престолом нашего Царя
Иначе не бы столь явно наделен
Такою властью, хотя и для меня
Не столь был грозен в нисхожденье,
Чтоб устрашить явлением своим,
И не в столь мягком настроенье,
Каким мне прежде уявился Рафаил,
Кому поведал я о многом,
В беседах наших, но теперь
Таким внушительным и строгим
Что я к нему, во избежание потерь,
Пойду навстречу; чтоб не оскорбить
Мне следует почтение уявить;
Ты с глаз укройся пока с миром.

Не долго ждать пришлось и вскоре,
Почуял он холодный его взгляд,
Но не в своем блистательном уборе;
Облекшись в человеческий наряд,
Скрыл Ангел форму Звездную свою;   
Чтобы сиянием его не ослепить,
В Пурпур облек небесную Броню;
Чью красоту в словах не охватить,
Живее чем из Мелибеи иль из Тира,
В что облачались их Герои и Цари
Во время тишины и перемирия;
К цветам чьим все старания свои,
Ирида, радуги богиня приложила.
В расцвете полном солнечного дня,
Вдруг стало ясно что исжила;
Свою незрелость; юная Заря
Теперь себя венчала возмужанием;
Искрился Меч как в Зодиака Ореон,
Что в Сатане будил негодованье
И страх; в руке разящее копье;
Адам с благоговением склонился,
Но он как царь в ответ почтению его,
Едва заметив даже не кивнул,
И так сказал о цели посещенья.

Адам, для высочайших указаний,
Вступления и прологи не нужны,
Достаточно сказать что волею его
Теперь твои услышаны мольбы.
И смерть под власть чью угодил,
Надолго впредь отсрочена твоя,
В свое же наказанье, с того дня,
Когда ты самовольно преступил,
Его Закон попав в объятья тлена.
Но мысли совершив один просчет,
С чем преуспела смертная Геенна,
Всегда другой способен ты покрыть,
Для более надежных оснований;
Где Смерть чью алчность тебе не умалить,
Останется без всяких притязаний.
Но должен ты уйти теперь из Рая,
И я здесь чтоб тебя сопровождать,
Тем основаньем, коим не взирая
Избрал ты свою землю претворять;
Избравшим ее волею свободной,
Теперь твоя и наиболее пригодной.
 
Прошла ознобом горестная весть,
Адам от гнева и досады потрясенный,
Покуда видел он кого не перечесть,
Тех кого Хаос в тьме холодной,
Без выбора поглотит в бездне роковой;
А Ева слушая их в поросли густой,
Такой нежданной вестью от него,
Внезапно обнаружила укрытие свое.

О злоключенье хуже всякой смерти!
На что теперь вы понуждаете меня?
Рай променять для бренной круговерти,
Чтоб всякий за порогом к злобе дня,
По воле сеял смерть и разрушенье,
Торгуясь средь пробужденных теней,
Когда возле Богов мое рожденье,
Средь самых высочайших областей!
На что я променяю Сад Небесный,
Где я намеревалось провести,
Остаток дней своих безвестной,
Прискорбной своей грусти вопреки,
Деля с ним вместе жребий свой.
Мои цветы что станет теперь с вами,
Не расцвести вам в Сфере злой,
Что я растила наделяя именами,
Чтоб непрерывно вы могли цвести?
Чьи руки обратят теперь вас к Солнцу,
Кто к вам направит райские ручьи,
Живой водой питая нежный цвет?
И ты моя небесная Обитель,
Где счастливо с тобою я мой свет,
Сошлась увенчанная властью,
Столь сладостной, на что теперь тебя,
Придется впредь мне променять;
Что, в низшем Мире, в этой тьме
В Эфире мутном Основанья постигать;
Твою частью неделимою себе,
Плоду бессмертному под стать,
Теперь стремиться к вечной жизни?

Архангел ей внимая благосклонно,
Промолвил кротко: Ева не грусти,
Но все что потеряла ты законно
С терпеньем и смирением прими.
И не цепляйся Сердцем к суете;
Все то чем ты не в праве обладать,
Оставь все это собственной стезе;
Ты не одна, не в праве возражать,
Ему вослед ступай беспрекословно;
Какую б сень не выбрал для себя,
Там и находится теперь твоя Земля.

Адам его нежданой вестью овладев,
Привел в порядок скованные чувства,
И потрясенный свою Сферу оглядев,
Во власти планомерного безумства,
В смиренье кротко молвил Михаилу.

Услышал я о Звездный Небожитель,
Что из Престолов вышних, если не Глава,
В явлении Творец и Разрушитель,      
Всех форм известных, новость от тебя
Прискорбна и сурова в откровенье,
К чему нам не прибавить не отнять;
И хоть казался мягким в оглашенье,
В своем в значенье может предвещать,
Конец всего чем жили мы доселе,
Не говоря уж о напасти этой злой,   
И горечи с уныньем в тленном теле,
Что нам в пределах сферы роковой,
Влачить придется зло претерпевая;
Теперь покинем мы счастливые края;
В Пространство свои очи устремляя,
В Саду небесном зная лишь себя,
Мы брали все не ведая лишений;
Теперь иною мы отправимся стезей;
Обители в той массе построений,
Что нас не знали и неведомы собой,
Враждебны и унылы в запустенье;
И если его волю умягчить способен я,
Того кто в вечном отраженье
Включает все без исключения в себя,
Его повсюду я намерен призывать;
Пусть и призыв мой устремленьем,
Как вздох навстречу буре вспять,   
Просящему вернется удушеньем;
И раз себя мне остается подчинить,
То выказав свое ему почтенье,
Я с этим примерюсь, но как мне быть;
В отчаянье и в грусти безотрадной
Теперь покинуть Рай свой и чужим,
Вне Лика в славе первозданной,
В том Мире укрываться мне нагим?
Когда присутствием чудесным
Являлся зримо Он, где с Девой своей
В нем пребывая повсеместно
Мог воспитать небесных Сыновей!
Что расскажу я плотью облекаясь,
Что к тому Древу у подножия Горы,
Ко мне являлся Он и восхищаясь,
Я в его Имя воздвигал там Алтари?
Иль частью себя в Бездну устремляя,
Стекать росою буду я с его ветвей,
И по камням в траве той утекая,
Я растворюсь в потоке тех ключей?
Где каждый камень что сияет на Горе,
Я поднял с дна холодных родников,
Чтоб его память с каждым днем,
Еще бы ярче озарилась в тьме веков;
Здесь я не чувствовал стесненья,
Не ощущал покровов тяжкий гнет,
Где моя Дева бездной отраженья
Цветы небес и всякий зрелый Плод
Преподносила его стопы устилая;   
Что в Мире том найду я вместе с ней,
Теперь навеки изгнанным из Рая;
Во тьме среди обманчивых теней,
Чей призрак мне уявит его форму?
И хоть бежал я в этой чаще нелюдим,
Я точно знал что семя преумножу
И повторяясь поколением другим,
Я к жизни вызову обещанную расу;
Сокрытым в тьме сомкнутых вежд,
И здесь мне светит край его одежд.

Ввиду его назревших устремлений,
Князь Ликов молвил Адаму в ответ,
Ты знаешь сам что нет ограничений,
В нем Небо и Земля где белый Свет,
Сияет потому что явлен Тьмою,
И не одною лишь Твердынею твоей;
Где его Суша претворяется Водою,
А его Воздух пищей всех Огней –
Все в нем, кто всюду Вездесущим;
Кто Землю дал, не мало для тебя,
Чтобы в единстве со всем сущим,
В Пространстве вечном для себя,
Мог утвердить незыблемые Тверди,
Но ни одну тебе уже не удержать,
С тех пор как скрылся ты от смерти
В дремучий Лес который не объять.
А потому и Рай теперь небесный,
Раз для тебя здесь нету ничего,
Остался в высшей мере бесполезный,
И ограничивать присутствие Его
Уже напрасно в рамки заключая;
Что знал ты вечным во все дни,
Где искрами полет свой устремляя,
Произошли твои небесные Сыны,
Теперь Земли достигли с Небесами,
Тобой венчая плодоносные поля;
Грядущих поколений семенами,
Они со всех концов уявлены сюда,
Тебя почтить, великого их Предка.
И пусть значенье свое ты утерял,
Когда в ней слившись неприметно,
Сошел к Земле и с нею уровнял,
Своих Сынов причины порождая,
Он всюду тот же, явит свою стать,
И на твои все страхи не взирая,
И там с тобой Он будет пребывать;
Собою уявляя многие знаменья,
Последует везде Он за тобой,
И проведет сквозь тьму неразумения,
С любовью и небесной добротой.
Сияньем Лика, будучи с тобой,
Низложишь ты покровы темных снов,
И по следам священною тропой,
Развеешь прах земных своих оков.
Но прежде чем на явленную Сферу
Ступить, в его одежды облачен,
Взрастить ты должен свою веру,
В иллюзиях тех не будучи смущен.
И я здесь чтоб завесу приоткрыть,
Что ожидает тебя в будущие дни,
И Отпрысков, прокладывая нить
Сквозь хаос в бесконечные Миры,
Добро и зло уже предполагая,
В природе человеческих страстей;
Но этот Мир в тенях тех постигая,
Однажды от болезненных цепей
Освободишься верным послушаньем;
Умеришь ты все радости свои
Боязнью иль горьким осознаньем,      
Что обе стати с нею делишь ты,
Преуспеяние и бедствие стяжая;   
Познаешь ты и радость и тоску,
Но продвигаясь выше не взирая,
Пробьешься сквозь земную пелену.
Так через жизнь вместе вы вдвоем
Однажды переступите порог;
Ну а пока на эту Гору мы взойдем
А Ева пусть пока не ведая тревог,
Спит мирно себя снами занимая
(Куда до времени ее я погрузил);
Пока в тебе не сотворил располагая,
И ты тех в снах за жизнью спешил.

На что Адам признательно в ответ;
Водитель, усомнюсь ли в тебя я,
Ступай немедля, за тобою я вослед,
Мне счастьем полагаться на тебя.
Представлен длани указующий твоей,
Что хоть и вразумляя сбережёт;
Где мое сердце в бездне пропастей,
Себе обитель верную найдет.
Пока ещё в ней частью пребываю,
По силам мне развеять эту тьму;
Вооружен терпеньем, не взирая,
За все усилия к назначенному дню
Я обрету покой коль если с ней
Могу я Мир стяжать конечною стезей,
Где мне не перечесть ее теней,
Тогда вперед; и горнею грядой
Они взошли на райскую вершину;
Гора была та высочайшею в Раю;
По высоте и в ширь непостижимо,
Земля открылась к обозрению ему,
Покровы неустанно обновляя;
Теперь он зрел причиною какой,
Второй Адам низвергнутый из Рая,
К Земле притянут силою слепой,
Что прихотью назвали Сатаною;
Его пространство к жизни пробудить,
Где он взойдет с ним горнею грядою,
Чтобы их славой новою покрыть,
Ему явив земные его Царства;
Куда бы не направил зренье свое,
С Горы той все ее пространства,
Он в превосходстве Ока своего,
Мог заключить без времени и места;
И настоящих и минувших ее дней;
Эпох и Царств великих и безвестных;
И всех ее прославленных Царей.
От Ханбалыка стен и до Пекина,
Что Хан Катайский некогда возвел;
Темира Трон откуда свое имя,
От Самарканда до Европы распростер,
Лахор и Агра славного Могола,
И Херсонеса остров золотой,
И дале до персидского Престола,
Где Экбатан прославился собой,   
А позже Исхафан его возглавил;
Там Трон Царя великого в Москве,
К Империи значительно прибавил;
Немало приложившийся к руке
Султан Бизанса; Негуса Владенья
Не мог он также пропустить;
И Эфиопии прибрежные теченья,
Царей Момбаса и Квилоа и что чтить
Должны Офиром Соломона —
Сафальской гавани где золото свое,
Он добывал для храмового Дома;
От Конго до Анголы к югу от него,
Теченьем Нигера к Атласовым горам;
Узрел он Царство Альманзора,
А дале Фес и Сусу и Мороко и Алжир;
Стонавшую Европу от раздора,
На чьих руинах Рим стяжал весь мир.
Богатый Мехико столицу Монтесумы,
И легендарный Куско что в Перу,
Где Трон Атабалипы был разумен,
Связать с Испанцами Империю свою.
Еще не разоренную Гвиану,
Чей край богатый Эльдорадо нарекли,
В просторах устремляясь Океана,
За его златом Герионовы Сыны.

Явил Князь Ликов многое Адаму,
Умыв водой живою мутные глаза,
Чтоб его зренье было без изъяна,
Его наследием от ложного плода;
Зрачок очистил рутою целебной,
Чтоб мог он все отчетливей узреть,
И каплями тремя водой небесной,
Очистил Око чтоб уразуметь,
Вдыхая жизнь мысленному взору;
От всех видений Адам обомлел,
На миг почуяв что теряет он опору,
От тех картин до коих он созрел;
Но руку протянув без колебанья,
Архангел снова требовал вниманья.

Адам теперь открой свои глаза,
И усмотри зловредное влиянье,
На тех Сынах кто первородного греха
Не ведали, и к Дереву познанья
И не касались заключая свой союз
Со Змеем тварным; их мишенью
Они взвалили тяжкий груз,
И следом все придали искаженью;
Все это ярыми деяньями сулит,
На всем где разум твой благоволит.

Адам открыв глаза, увидел поле,
Над ним Светило будто бы венцом,
Лучами накрывая то раздолье,
В него вливалось дивным полусном:
Алтарь посередине неприметный;
Недавней жатвою увязаны снопы;
А половиной паствою приветной,
В загоне овцы; потный от жары,
Усталый Жнец с вязанкой злаков,
Плоды что принесла ему Земля;
Его рукой разборчиво пожато —
Что есть, связал уже он загодя.
Затем из лучших Первенца от Стада,
Пастух несет к простому Алтарю,
Его Нутро и Жир весь для Обряда,
Кладет он на дрова и ко всему
Приятных благовоний приложил;
Для вышнего огня все совершилось;
Взор чуткий эту пищу поглотил,
И его сердце к небу устремилось,
В Парах к движенью пробуждая,
Отринув непригодное в другом;
Все что нуждою лишь располагая,
Не в силах совладать с его огнем,
Осталось низшей его частью;
Соперник свое право утвердить,
Желая овладеть небесной властью,
Ударил его камнем чтобы сбить.
Смертельно бледен этим рвеньем,
Раздался стон из недр души его;
Адам охваченный смятеньем,
Спросил, за что он терпит это все?
Учитель, от чего же ненавистен,
Стал для другого жертвою своей;
За то что оставаясь бескорыстен,
Все то что было вместе с ней,
Он приподнял к небесным Сферам?

И равно тронут Ангел отвечал;
Тебе не должно этим возмущаться,
И правому и нет ты жизнь даровал,
Где будет неустанно утверждаться,
План высший что задолго он явил;
И обратится ревность к всепрощенью,
А тот кто прав себя вознаградил,
Претерпевая по его распоряженью,
Хотя и видел ты поверженным его;
И в замешательстве от этого всего,
Вослед Адам промолвил Михаилу.

Дурная воля скрыта в основанье,
Увы, что неизменно повлекло,
Последствия — причину и деянье!
И чем сулить мне может это все?
Вернутся в прах откуда взятым?
О чем помыслить страшно мне,
Еще ужасней пережить все на себе.

Увидел ты одно лишь из обличий
У Смерти — молвил Михаил —
Тлен преходящий первою добычей,
Где всякий по счетам своим платил;
Где устремит он очи плотские свои,
В ту в мрачную, зияющую мглу,
Она страшней у входа чем внутри;
Где он откинет всю мирскую мишуру;
Другие не уявлены на сроке,
Умрут от ран, в потопе иль огне,
Или погрязнут в тягостном пороке;
Иные невоздержанность в себе
Раздуют пьянством иль обжорством,
Что к времени болезни принесут;
Они зловещим, адским монстром,
Предстанут у порога и пожрут,
Напомнив о несдержанности Евы.

Тотчас ему явилось место скорби,
Что походило больше на бедлам,
Где собрались все недуги и хвори;
Где слепота и немощь пополам,
Терзала тени смертные безумьем;
Болезням этим не было числа;
Уявлена на тягостном раздумье,
Рвалось на волю их незрячая душа;
Где не исчислить смертных мук,
Тех что до тлена мысль низведет;
Где всякий дьявольский недуг,
Глаз не смыкая Царство стережет;
Мозг, сердце, легкие, кишечник,
Простуды, лихорадки, спазмы, рак,
Агония, все виды эпилепсий,
Желудок, почки, кровный шлак,
Водянка, атрофия, ревматизм,
Лишаи, колики кишечные, чума,
Безумье бесовское, лунатизм,
И расслабляющая мышцы ломота.
Метания тяжки, стоны глубоки;
Между лежанок их отчаянье снует,
Приободряя всех касанием руки,
И Смерть копьем своим трясет,
Но не спешит хотя и призывают;
Снедаемый бессилием живьем,
Безмолвно и покорно созерцает
В ней благо и последнюю надежду.

Адам заплакал хоть и не Женой
Он был, но кто ж такое стерпит;
И даже сердце твердою скалой,
Ужель слезой все это не отметит?
Туда где лучшей своей частью,
В покое безмятежным пребывал,
Закралась тягостной напастью,
Все то, во что он даже не вникал,
Сочувствие мирское пробуждая;
Но вскоре свою мысль укрепил,
И снова речь свою возобновил.

О Человеческое горестное племя,
В какую пропасть ты себя ведешь!
К чему рождаться даже и на время,
Когда ты свою жизнь не бережешь.
Не знаешь ли зачем она дается?
И для чего, в иллюзиях блуждать?
Чтоб те кто неожиданно проснется,
Могли их высшим силам навязать.
И кто из тех пространство постигая,
Узрев что получаем мы взамен,
Либо отринет дар не принимая ,
Иль поскорей вернет, свой тлен
Избавив от столь тяжкого решенья,
Рад с миром разлучиться с ним.
Иль это эфемерное творенье,
Отныне может построением своим,
Затмить собою Лик превышний?
Где омрачен и темным от греха,
Он будучи природой своей низшей,
Со дня явленья к жизни сам себя,
Низводит к дьявольскому тленью?
И, будучи подобием, Человек,
Свободен от ошибочного зренья,
Заслуженно стяжая краткий век,
Не должен исковеркать Лик Творца,
В ком нету ни начала ни конца!?

Да Человек несчастное творенье,
В ответ Адаму молвил Михаил,
В плену у плоти он с рожденья,
Не зная кто, откуда и где был.
Все личности свои переживая,
Сам будучи безличным их Творец,
Небесные Обители стяжая,
Страдает от изъянов их Сердец,
Что от страстей мирских глумиться;
Покуда главным образом Земля,
Несет грех Евы, где сторицей
Он умножаясь подминает под себя,
В них вызывая недуги мирские;
И хоть нередко и подобием его,
Но чаще устремления земные
В них уявляют лишь подобие свое;
Естественно для тех кто на Земле,
Не чтил как должно чтить в себе,
Лик вышний личным подменяя.
 
Закон правдив и это не оспорить, -
Адам в ответ - но есть ли путь иной;
Возможно ли иначе все устроить,
Чтоб разум мысль оставив за собой,   
Не сгинул тяжкой переменой;
Чтобы те обители присущие деля,
Не утерять там окончательно себя?

Конечно есть - ответил Михаил -
Смотри получше и условия просты;
Все то что ум твой частью заключил,
Обитель впредь разделишь эту ты;
Питаньем вредным ум не затемняя,
Умеренность учитель строгий твой;
Так жизни своей годы продлевая,
Давлеть ей не позволишь над собой.
И к смерти к времени созревшим,
Не силой но легко как спелый Плод,
Ты разлучишься с миром грешным,
Уже иной себе выискивать оплот.
Все усмотрев заранее, это старость;
А значит прежде юности пожнешь,
Ты красоту и силу, и усталость
С годами впредь себе ты наживешь,
Чтоб вянуть после серостью убогой,
Что соки жизни выжмет из тебя;
И устремлен другой уже дорогой,
Стряхнешь ты все отжившее с себя;
Ослабнет вкус и чувства притупятся,
Для радостей угаснет разум твой,
И все твои надежды обратятся
Сенильной грустью хладной и сухой;
Что разум твой всецело заполняя,
Все ложное иссушит под конец,
Живым бальзамом душу укрепляя;
На что Архангелу ответил Праотец.

К чему мне время здесь стяжать,
Продолжить свое тяжкое изгнанье,
Где обречен я равно утерять,
Недолговечные мирские основанья?
Где жизнь и смерть своей чредой,
И уходя вновь должен уявиться?
Уж лучше с первой и с второй
Не знаться иль скорее раствориться,
Чтоб эту ношу тяжкую сложить,
Что на себя до времени взвалил,
И обречен безропотно влачить;
На что в ответ промолвил Михаил.

Жизнь эту ни любить ни ненавидеть,
Тебе не нужно, но ее ты проживи
Как можно лучше, должен ты увидеть;
Ну а теперь картину эту усмотри.

Тут пред собой Адам увидел Поле,
С Шатрами всех оттенков дорогих,
Где у одних Стада паслись на воле,
И музыкою складной из других,
Там лился звуков дивный строй;
Был зрим и тот кто фугой оживлял,
Орган и Арфу; легкою рукой,
Высокие и низкие лады он сочетал,
Эфир звучаньем сладким насыщая;
И там же у литейной мастерской,
Железо с медью расплавляя,
Стоял кузнечных дел мастеровой,
Все закрепляя своей формой,
(Огнем ли что в Земле себя сокрыл,
Что от Горы к Равнине дольней,
Деревья те все в пепел обратил,
К возобновлению ее преображая:
Он из ее объятий, с плена своего,
Сбегает ввысь по венам утекая,
Горячей массой в полости ее,
Иль выбит из подземного теченья);
В той форме плавленный металл,
Все потаенные углы без исключенья,
Собою повсеместно заполнял.
Из формы той сначала для себя,
Кузнец приспособления соорудил,
Потом все то что можно из литья,
Чеканить ковкой, где он приложил
Все навыки и все свои уменья;
Затем к Долине с ближнего Хребта
К ним низошло особенное Племя,
По виду люди но иного существа,
В желании учить их поклоненью,
Тому кто несказуем и незрим;
Чтоб знали принимая к умозренью,
Что ничего не скрыты перед ним,
Являя все в работе неустанной,
Что пребывает вечно во все дни;
Чтоб Люди статью первозданной,
Рожденными на время, во плоти,
Смогли завоевать себе свободу,
Тем укрепляя меж собою мир;
Сойдя, не долго шли они по Полю,
Где из Шатров, навстречу к ним
Там вышли превосходные создания;
Наряды их в каменьях дорогих,
Богаты иль просты их были одеянья,
Где они стали подкупать собою их,
Своей земною красотою;
Кто под звучанье Арфы танцевал,
Другие напевая им с любовью,
Свои возвышенные гимны посвящал;
Неумолимым взором строгие Сыны,
На них взирали, волю дав глазам,
Что сих пор не ведали узды,
Пока они амурным этим снам
Продавшись, в их сетях не оказались;
Избрав по предпочтенью своему,
На общем сердце их беседы уявлялись
Напару разделив мирскую красоту;
И так до самой до Звезды вечерней,
Что озаряет на закате небеса,
Что ярче остальных в своем свеченье,
Чтоб возвестить небесного Гонца.
Затем венчальный факел возжигая,
Они призвали Гименея завершить;
Союз священный Неба и Земли,
Обрядом подвенечным закрепить.
И в честь счастливого свершенья,
Все праздновали с музыкой в шатрах,
Созревшее меж ними соглашенье,
И фуга в разночтении в ладах,
Преобразилась в дивную симфонию;
Все ликовали восхваляя небеса,
И сердце то что слилось с красотою,
И юность ту что не растратила себя.
Завороженный теми звуками Адам,
Невольно разделил их восхищенье,
И к их природе с майей пополам,
Привязываясь крепче в устремленье,
Он вскоре так промолвил Михаилу;

Глаза отверзший Вестник славный,
Здесь озадачен от картины я твоей;
Сулит ли большей она тяжбой,
Иль обещает радость мирных дней.
Покуда виден в ней уже просвет,
Чем в двух, что прежде уявил,
Суливших мне вражду и горечь бед;
Но с нею ты Природу предъявил,
Что неизменно достигает своей цели,
Замкнув все сокровенные пределы.

И Михаил в ответ; О превосходном
Нельзя по предпочтению судить;
Хотя к природе их оно неизреченным,
Себя все более и более клонить,
Должно своею статью первозданной,
Отчасти чем являешься и ты,
Где нет и тени мысли тварной;
А те исполненные радости шатры,
В них его Раса падкая до слова,
Искусством ловким правит на земле,
До глянца натирая показного,
Жизнь Брата по проложенной стезе.
Наружность безупречную стяжая,
С усердием шлифуют они жизнь;
Творцы на редкость, не взирая,
Покуда Дух не может быть делим.
Но он уявит лучшее потомство,
А что на счет теней что ты узрел,
Богинь обретших превосходство,
За счет Сынов принявших их удел,
Они лишь их земные одеянья,
Хотя и славы Жен прекрасных лишены;
Их мир ваял для страсти и желанья,
И все же не имеют главного они;
Но и беспечный самый из людей,
За ними следуя не будет умалим,
Хотя и славу строгих их Мужей,
Они подмочат временем своим,
Кого здесь чтят Небесными Сынами.
Они искрой от пламени его,
Подобное к подобному призвали,
Пусть прежде и не веря в никого.
И хоть и станет прах их западнею,
Они разделят с ними общую стезю,
Смешавшись с бренною землею;
И под улыбки их, противнику уму
Мужья во всем здесь будут потакать,
А мир в слезах при этом утопать.

От краткого очнувшись восхищенья,
Адам с досадой нескрываемой ему;
Какая жалость идеальные творенья,
Разделят преходящую стезю,
В беспамятстве все чувства утеряют!
Я вижу горести что явлены землей,
От Женщины всегда проистекают —
В ее начале иль в материи слепой.   

Скорее все ж от слабости Мужчины,
Той что в оковах изначальной слепоты   
Здесь пораждает новые причины;
Ну а теперь картину эту усмотри.

Взглянул он и узрел перед собою,
Просторные владенья здесь и там,
В пространстве зримой чередою,
Раскинуты по всем его краям;
Везде селенья, башни крепостные,
Ворота, стены стольных городов;
С мечами острыми Воители лихие,
Чьи Лики беспощадные без слов,
Войной непримиримой угрожают;
Титаны мощные по обе стороны,
Сомнения в себе не допускают,
Во всех деяньях дерзости полны.
Кто учится владеть своим мечом,
Кто объезжает взмыленных коней;
И одиночку и в порядке боевом,
Все заняты задачей своей.
Другая Банда запасает провиант,
Пробравшись вглубь на сочные луга,
И вот уж гонит блеющих ягнят,
Оставив с носом молодого Пастуха,
И ужасе он видит запустенье,
Взывая себе к помощи, но брань
Уж занялась, доходит до кипенья;
Воители чеканя свою длань,
Все Части к построенью собирают;      
То Поле где паслись его стада,
Теперь оружие и кости устилают,
И потом пропиталась вся земля,
В Соревнованье злобном и свирепом.
Другие крепкий Город обступив,
Тараном бьют по всем укрепам;
И тучи острых стрел и копий в них,
Летит в ответ с огнями и камнями;
Потерь не счесть, великие дела,
Совет держать меж сторонами,
Все призывают и идут уже туда
Седые Старцы поступью почтенной,
Где сыплются тирады им в ответ;
Речь бьется речью равноценной,
Но вот один и знатных, средних лет,
Растолковал носы всем утирая,   
О зле и о добре и истине простой,
Со знанием слова все подбирая,
И воле свыше попранной войной.
И был бы схвачен он в тот час,
Но Облако сошло к нему с небес,   
И сделало невидимым для глаз.
Укрыв во мгле густых своих завес.

С тех самых пор до нынешнего дня,
На праве силы мир этот существует
И не найти в нем потаенного угла;
Адам исполненный печали, негодуя,
Спросил у Ангела; но кто они скажи,
Кто эти сделки с легкостью свершает;
Хранители иль слуги они тьмы,
Где смерть слепая право изъявляет?
Стократно умножая этим грех,
Тщеславных в дерзком устремленье,
Ведь в эту брань затягивает всех,
Когда как нету в человеке разделенья?
Но кто же тот кто волею небес
Спасен, едва успев укрыться;
За прямоту утерян он для всех,
И где теперь он может находиться?

В ответ ему Архангел; что ни день
Союзов неудачных горькие плоды;
Где Дух ваяет собственную тень,
В безбрежном океане истины и лжи,
Уявленым в кромешном ее мраке,               
Его искрой нетленной на земле;
И Сыновья рожденные в их браке,
Представлены обычно лишь себе.
В союзе этом разум без стесненья,
Нередко здесь слагает для себя,
Свой личный мир вне всякого сравненья,
Иль чрезмерные, огромные тела,
Подобно тем могучим Исполинам;
В то время силу чтили на земле,
Простертую к незыблемым вершинам,
Все приобщая, вещью по себе.

Наделены огромной властью,
Они хотели силой всех сместить,
Приспособляя собственную частью,
И все народы воле подчинить,
Рукой сгребая бранные трофеи,
К венцу триумфа гордости мирской;
За счет всех тех кто послабее,
Они стремились к Славе золотой,
Чтоб стать Царями всего Мира;
Богами всех проявленных Огней,
Где грубое кромсание Эфира,
Поистине проклятьем для людей,
Покуда войны сеют разрушенье.
Так Славу обретают на Земле,
Но Славы настоящее значенье,
По прежнему сокрыто в тишине.

Но тот кто истиною зримой,
Мир взвесил в тьме его грехов,
Был вызван золотою серединой,
Меж тех враждующих сынов,
Рискуя тем своею головою;
Он есть седьмой от рода твоего,
Где всякий со своею стороною,
В его словах усматривал свое.
Учитывая все их устремленья
Явил он правоту и в этой тьме,
Где правда вызывает отвращенье,
Найти рожденье снова на Земле.
Поэтому и стал он всем не мил,
Один и осажден со всех сторон,
Но Высочайший милость уявил,
Сокрыв немедля в облаке своем,
В Незримом в счастье пребывать;
Пусть даже плотскими грехами
И затемнен, он смерти подлежать
Уже не мог и это явлено тебе;
Пригодным уготовлена награда,
Но те кто возгордится в красоте,
Им быть во тьме земного ада,
Иль кара все поновой повторить;
Теперь же взор свой устремив,
Смотри чтоб ничего не упустить.

И он узрел что все переменилось,
Утихли звуки медных труб войны;
Где распря непреклонная вершилась,
Теперь все стали вдруг вовлечены
В увеселенья с пышными пирами;
Кругом там буйство и разгул,
Излишества меж жен и их мужами,
И так же тех кто сам себя втянул,
В бесчестье в торге неприглядном,
Случайно, силой, страстью иль грехом;
Где жизнь в одеянии нарядном,
Там и соблазн диктует им свой тон;
От своих Чаш к мирским раздорам,
Где жарят на открытом их огне,
Но вот там появился между делом
Достойный в своем роде на земле,
К их мерам изъявив неодобренье;
Он гостем был при каждом Торжестве,
Напомнить то что ждут они решенья,
В грядущем и что Души их в тюрьме.
Но видя их мирские устремленья,
Что волновали их лишь помыслы свои,
Немедля прекратил он свои пренья,
И скрылся с глаз свернув свои Шатры.
И не желая тратить больше время,
Направился к высокой он Горе,
Где он срубил отборные Деревья
И Судно строить стал огромное себе;
Вместимостью вне всяких зримых мер,
Длиною, шириной и высотой,
Где с боку он пристроил свою дверь,
Вкруг смазав все расщелины смолой;
Заранее справил пропитанье
Для всякой Твари и Людского существа;
Не долго пребывал он в ожиданье,
И вдруг, о чудо! он узрел подле себя
Зверей и птиц, больших и малых,
В его Ладье прибежище найти;
Одною частью были они в парах,
Другою частью уявились по семи,
Заняв в порядке их расположенья;
И наконец последними вошли,
И тот кто есть Родитель сотворенья,
С Тремя Сынами и четыре их Жены.
 
Меж тем махая темными крылами,
Нот свирепел сгоняя Облака,
И Воздух тяжелел напитанный парами,
С вершин туманами сгущая Небеса,
Стремительно их в темень погружая;
Стянуло все кромешной пеленой
И дождь излился Землю размывая,
Пока совсем не скрылась по водой;
Безбрежным Океаном прежние Моря
Теперь сокрыты темной глубиной,
Поверх лишь им спасенная Ладья,
Взбивала пену своим носом над волной.
Тот Хаос непрестанно порождал,
Морских чудовищ злобных и слепых;
Он от Людского множества избрал,
Лишь горстку небольшую, остальных,
Адам ты сам обрек на разложенье;
Покуда все предрешено в безликой тьме;
Финал печальный, горечь запустенья,
Другой потоп устроил ты Земле.
И сам бы тоже непременно потонул,
Как и рожденные тобою Сыновья,
Когда бы Ангел снизойти не преминул,
Чтоб подкрепить средь Хаоса тебя.
Поднявшись на ноги ты милость испытал
И как Отец скорбящий за Сынов,
Что попадалось на глаза ты разрушал,
Хотя и Ангел в майе мирских снов,
К негодованию всецело безучастен.
 
Не в силах раздраженье сдержать,
Он молвил; Ужас, нестерпимые места;
Уж лучше жить и ничего не понимать,
Чем знать и видеть то что видел я!
И это все рожденным было мною,
Злой частью что отмерил мне мой рок?
Уже довольно по себе, само собою,
Для дня любого собственных забот!
И Свет присутствие обретшим,
Что будет мучить до рожденья своего,
Вновь будет прерван недозревшим,
Лишь возвестив предвиденье мое?
И думать мне что так должно и быть,
Мне тяжкой ношей до скончания веков,
Пока не исчерпает свою прыть,
Круг явленный во множестве Кругов?
Так пусть же впредь предвиденье свое,
Никто не утверждает в юдоли земной;
Что станет с ним и Чадами его,
Лишь предначертано превышнею стезей.
Покуда он далек от представленья,
Прознать все беды в будущие дни;
Лишь свыше обретя свое рожденье,
В печали он узрит его пути.
Хотя, забот уже достаточно с меня,
Успел покуда Человека упредить;
Сбежавшим иль живущим для себя,
Придется водную Пустыню бороздить.

Я понадеялся что войны и насилье
Исчезнув Мир уявят на Земле,
И счастье воцариться в изобилие,
Какой обман! и лгал я сам себе.
Как и война людей опустошает,
Не меньше мир способен растлевать,
Где в бездне Зверь их поджидает,
И восстает чтоб души их пожрать.
О Вестник, так развей мои сомненья,
Ужели Раса не не окажется мудрей,
Чтоб не закончить век в недоуменье,
С мольбой у Дерева лишенного корней?

Поставить в ряд всех невозможно,
Увы, в ответ промолвил Михаил;
Для тех, кого ты видел, все ничтожно,
Что этот Мир по слабости взрастил.
Сначала с доблестью и рвеньем,
По головам с триумфом они шли,
Но одного, за малым исключением,
Они в своих деяньях не учли.
Попутно подчиняя своей воле
Народы в устремлениях своих,
Где пролито немало было крови;
Добились славы, титулов мирских,
Вослед предавшись лени и усладам,
К добыче простирая свою длань,
Пока гордыня хладным ядом,
Вновь не сведёт их в яростную брань,
И равно, кого в яром столкновенье,
Плененными войной поработят,
Навеяв массу ложных представлений,
Свою заслугу в лицемерье обратят.
И если помощь свыше их покинет,
Захватчиков не силах превзойти,
В горячке рьяной пыл их поостынет,
Чтоб жизнь более спокойную найти;
Мирскую иль в разгуле для себя,
Все то что Господин им разрешит;
Что в силах будет вынести Земля,
Где их умеренность проверке подлежит.
Так нравы будут более мельчать;
Закон трубя высокие воззванья,
На основанье себя будет заявлять,
Приспособляя к долгу воздержанье.
И только в темный век Сын Света,
Привычкам столь полезным вопреки,
Явившись не оставит без ответа,
Под стать уловкам хитрой западни.
Не тронут ни упреком ни насмешкой,
Насилье он к намеренью сведет;
И силы подчинив во тьме кромешной
Их в собственную прибыль обернет.
И обличив порядок закоснелый,
Своей стезей незыблемой поверх,
Он пригрозит гордыне застарелой,
Зловещей яростью и все подняв на смех,
Покинет их ничем невозмутимый,
Не порицая никого в свой темный век;
Но в бездне Высочайшим обозримый,
Прибыв с ней изначальный Человек,
Имея власть отдаст распоряженье,
Ковчег построить дивный для себя
И избранных в злосчастном притяженье;
Невольным Домочадцам возвестя
Крах повсеместный принятого мира.
Где слитым с низшей частию своей,
Прибыв Владыкой тварного Эфира,
Сам отберет он Тварей и Зверей,
К их сути Человека приобщая;
И только с ними он укроется в Ладье,
Дождями Небо изольется, размывая
Рогатыми потоками смывая на Земле,
Все гордые те Башни и Вершины;
Под тем напором Райская Гора,
Подвинет с места прежнюю Твердыню,
Стряхнув Деревья омертвелые с себя.
Рекой той в Пропасть по теченью,
Затем прибьет на Остров их пустой,
Где все подвластно разложенью;
Где Монстры пребывающей едой,
Сошлись для обоюдного питанья,
Под шум крикливых Чаек в пустоте;
Чтоб твердо закрепил ты это знание,
Привив незыблемой основою себе,
Что нету в Высшем формы или места.
И если Человек их мимо обойдет,
Найдя итог усилий тех известным,
То пелена с очей их не сойдет;
Ну а теперь смотри что будет дальше.

И тут была представлена картина;
Узрел средь Вод он остов Корабля,
В безбрежном Океане обозримом;
И Ветры хладные сбивая Облака,
Рябили Лик всемирного Потопа;
Где все в броженье тлело с глубиной,
К движенью понуждая их до пота,
Коснуться Солнца явленной стезей.
Что водным отраженьем пребывая,
Их понуждало ужиматься до нуля;
Там все неслось от жара усыхая,
Чтоб с вод стоячих сгинуть навсегда.
Средь глубей мягкой поступью своей,
Они свои запятнанные Вежды,
По направленью вышних Областей,
Смыкали, где первичные Одежды
Приоткрывали подлинную суть;
Излились Воды, Небо затворенным,
Где между них проявленная Глубь,
Должна явиться кругом обновленным.
Ковчег взбивая пену меж волнами,
Уже не бороздил безбрежные Моря,
Но встал недвижен меж Горами,
На точке высшей где искомая Земля,
Явилась им надежною Твердыней;
К массивам Гор с Вершины той,
Стекали с шумом горные стремнины,
Вослед за быстро убывающей водой.
И Ворон отлетал и возвращался,
Пока там воды продолжали убывать;
За ним и Голубь дважды устремлялся
В Твердыне той опору отыскать;
Иль Дереве где силой устремленья,
Он бы упрочил основание себе;
Второй раз в символ примиренья,
Вернулся с веткою Оливы он к Ладье,
Всем возвестив что путь открытый;
Свершилось! что осушена Земля,
И Патриарх со всей своею свитой,
Сошел с Ковчега восхваляя Небеса,
В Мир лучший новым соглашеньем;
И свыше радуга трехцветною дугой,
Сулила притягательным свеченьем,
Порядок предвещая всем иной;
И сердце Адама печальным до того,
Возликовало вдруг от этого всего.

Учитель мой развеявший сомненья,
Кто сущим мне грядущее явил;
Представив мне последнее виденье,
Меня ты снова к жизни возвратил.
Уверив, что небесный Человек,
И вместе с ним прибывшие Творенья,
Здесь целый Мир свели на нет;
И менее это вызывает сожаление,
Чем радость в сердце от того,
Что оказался столь он точен и правдив;
Что новый Мир Незримый от него
Явил, и даже пребывая супротив,
Умерил этим гнев и раздраженье.
Но что черты те с новым Небосводом,
Что в тех цветах Он заключил,
Что словно бровь на Лике умягченном?
Иль может Он приделы уявил,
Поновой обозначенный им Сферы,
Куда стремленьем должно возыметь;
Где гранью истонченной все стереть,
Возможно в Бездне нового потопа?

И Ангел молвил: в этом откровенье,
Догадливо подметил ты вперед;
Что в каждом новом порожденье,
Преследует Родитель свой приплод,
Покуда все содержится в обоих;
Где в праве также прежняя Луна,
В отживших одеяниях, из коих
Незримый явит обновленного себя.
За этим и смягчил Он раздраженье,
Хотя и поздно было горевать,
За тлен погрязшей в совращенье;
Что в мертвых основаниях стяжать,
Земля намерена исполнена насилья.
И все же с глаз убрав одних,
Вознаградит других Он за усилья;
Всех тех кто в устремлениях своих,
Предстанет в поле его зренья.
И Он смягчится чтоб не потопить
Весь Мир, и в новом откровенье,
Представит то что им не умолить —
Завет, до дня несокрушимый;
Дожди не смоют Тварей и Людей,
И Радугой на небе обозримой,
Оповестит всех милостью своей,
Скрепив на память это соглашенье.
Все Дни и Ночи, Холод и Жара,
Посев и Жатва, курсом к завершению,
Идет своим чредом, до того дня,
Где Небо и Земля очищены Огнем,
Предстанут в свете подлинном своем.


Конец одиннадцатой книги.