Отец

Еще лежа в палате я узнал, что ко мне в госпиталь приехали родители. Папа пробрался каким-то способом через кпп и, сияя, сев у кровати, положил руку на мою грудь. Шершавая, натруженная ладонь была тяжела и невероятно приятна. Он улыбался и гладил меня, и казалось, что его свет сиял сильнее, чем свет солнца и что жизнь обязательно продолжится.
В этот день у него случился первый обширный инфаркт.

Через тридцать лет я сидел у его кровати в больнице, держал его руку, рассказывая о наших планах, но вдруг грустно улыбнувшись, он тихо произнёс: «Сынок, отпусти меня!» Намолчавшись, я вытер слёзы и выдавл из себя слова: «Пап, если ты уверен, что там тебе будет лучше, то - иди...»
Через несколько часов его не стало. Он умер, и его счастливая улыбка приводила в недоумение приходящих прощаться с ним людей. Все спрашивали: проверяли ли мы зеркалом - не живой ли он...

Харьков.
Сын третий год учится в институте и работает для поддержания штанов, чтобы не жить общажной жизнью. Раз в неделю спектакль в театре, где сестра подружки играет не самую главную роль. Несколько выставок в месяц. Картины. Хендмэй. Филармония чуть реже, но времени как всегда не хватает. Кафешки с друзьями. Латте и синабоны, ржач до коликов из-за пустяков. Первые чувства и разочарования. Поиск себя. Заложенные уши во время разгонов между станциями метро. Открытый рот, чтобы избежать эту заложенность. Ощущение радости от начинающейся большой жизни, от принадлежности к роду, который столетия жил в этих местах. Гордость и память о прадеде, который освобождал этот город и родную страну от фашистов. Посещения приютов бездомных животных. Не для того, чтобы забрать и дать кров (о собственном жилье рановато ещё думать), а просто - подержать в руках, погладить, купить еду, покормить, почувствовать себя нужным рядом с таким же как сам, вдалеке от семьи...

Когда в пять часов «армия освободителей» нанесла первый удар по городу тысяч студентов и десятков универов, по городу молодости и очарования, он почти час терпел и в страхе, посматривая на всё время вспыхивающий экран телефона в руках, сидел в пустой ванне. В 6.10, решив, что родители уже проснулись, он позвонил к родным, туда, где комендантский час восемь лет как регулировал дыхание дня и с криком: «Я не знаю что мне делать. Я боюсь», нетерпеливо перебивая, слушал подсказки.
Через пятнадцать минут, перестав хватать ненужные вещи, чтобы наполнить рюкзак, который не принимал всё в него запихиваемое, он вышел. Кофе, туалет и всё остальное будут уже, может быть, в следующей жизни.
Дверь захлопнулась как-то особо громко, словно это была дверь в тот мир, где счастье, два с половиной года назад пришедшее вместе со свободой и  институтской жизнью, подвело черту под временем лишений.

Выходить из города пришлось несколько часов, подъезжая на попутных машинах, идя пешком. Слыша знакомый свист, который он научился определять по калибру еще восемь лет назад, Тимка прижимался к домам с той стороны улицы, откуда был звук.
Дорога по направлению к Киеву была усыпана людьми, машинами, в четыре ряда передвигающимися в сторону сохранения жизни.
Машина, в которую он подсел, не ускорила движения и пешие люди с сумками иногда обгоняли их. Но ощущение крыши над головой давало какое-то демоническое упокоение.

От рассвета до заката. Это история ста километров, которые удалось преодолеть в этот первый день, зачеркнувший родных и близких на той стороне, где солнце поднималось из-за уральских гор. Часто без связи и интернета. С желаниемм что нибудь съесть и невозможностью что-либо изменить. Какие-то самолеты или ракеты летели с севера кого-то освобождать на юге. Люди справляли нужду не стесняясь, прямо у дороги. Главное было побыстрее продолжить движение, чтобы не задерживать эту живую реку. В этом паническом бегстве был заложен глубокий сакральный смысл. Какой? Остаться в живых? Или иной, которого ещё никто не понимал.

Полтава, куда подъезжал сын,  готовилась встречать его уже к ночи. Но вдруг мир замолчал и город, где ребенок исчез, стал казаться монстром, поглотившим дитя.
Долгие часы ожидания и неведения изводили отца и мать. Связи не было. Время остановилось и патокой невероятной человеческой глупости с болью выдирало мозг. Рассыпавшись на кубики, сил собрать себя уже не было и смерть не казалась такой уж пугающей. Пережив четырнадцатый и пятнадцатый, потеряв почти всё, что нажили, получив взамен седь в голове тринадцатилетнего ребенка, разрушенные ценности и фатальное ощущение невозможности прожить жизнь заново, чтобы не встретиться со всем этим, только-только начав держаться за планы детей, мир снова начал расползаться по швам.

Полтава вдруг забилась пульсом и стала городом, где сын нашёлся. Где-то воткнув в электрическую сеть тут же вернувшийся к жизни телефон, он снова оживил родителей, сбивчиво рассказывая о невозможности ехать дальше, об отменённых рейсах, о чудесных людях, давших бутерброды, о севшей батарее, о необходимости найти ночлег, о
деньгах, что заканчивались. «Когда найдёшь жильё, позвони... Покушай...»- кричала мама, но связи уже снова не было.

У Тимы было чувство, что всё что происходит - происходит не с ним. Он замолчал. И нежелание разговаривать словно льдом парализовало голосовые связки.
Ночи в бомбоубежище не так коротки, как расстояние между цифрами на циферблате. Из того что было в подвале, люди стали сбивать лавочки, нечто похожее на столы. Откуда-то появился чай и печенье. Приходящий народ тащил закрутку и всё, что было в холодильниках.
На второй день, только к вечеру дождавшись сообщения что все хорошо, родные были полны ожиданием разговора. Но уже скоро стало понятно, что говорить не получается.

Вдруг! С заиканием рассказывая новости, снова появился сын. Он тараторил об одеялах, которые из домов принесли добрые люди, о удобном стульчике, на котором удалось посидеть, о мечте найти полиплекс, такой, каким выстилали, утепляя зимой, ящик для соседской кошки, когда она приходя в гости, выходила подышать морозцом.
Этот поток он прерывал гневом и негодованием, полный ненависти к тем, кто изменил его размеренную, полную надежд жизнь, вдруг, останавливаясь для вдоха, он замолкал и начинал что-то бормотать о непонимании того, зачем всё это кому-то надо.
Связь снова исчезла, успев наполнить родных силой.

Я ненавижу себя за слабость и страх пробраться к нему. Как нибудь, чтобы быть рядом. Без денег, одежды - его подкармливают и дают одеяла чужие люди. В подвалах он питаем надеждой выжить. Добрые люди делятся уютом своих квартир, чтобы хоть на мгновение он смог почувствовать себя человеком и исцелить своё одиночество. У него есть всё для первейшей необходимости.
Но только нас рядом с ним нет.

                28.02.2022