Русская сибириада 1484-2021. ч. 5 Время побед

РУССКАЯ СИБИРИАДА 1484 — 2021

исторический очерк

Часть 5. Борьба с отсталостью и время побед 

В обстановке жесточайшей эпидемии тифа, косившей без разбора население, красных, белых, оккупантов, генерал Французской республики Жанен взял Колчака под “международную охрану”, а также взял под контроль вагоны с русским золотом. Арестованный Колчак 4 января 1920 по решению Запада передал полномочия Верховного правителя России генералу Деникину, а власть в Сибири и на Дальнем Востоке атаману Семёнову. 15 января генерал Жанен выдал Колчака представителям народной власти в Иркутске — новому антикоммунистическому правительству эсеров и меньшевиков — Политцентру, которое вскоре было вынуждено капитулировать перед лицом восстания, организованного Военно-революционный комитетом большевиков.

Взяв власть в Иркутске до подхода Красной Армии, большевики оказались под угрозой повторного захвата города колчаковским генералом Войцеховским и частями чехословаков, которые предложили перемирие красным, но опыт показывал, что им верить было нельзя. Чехословаки всё ещё находились в городе вместе с оставшимися на частных квартирах белыми офицерами. Командующий белогвардейским фронтом Войцеховский направил красным ультиматум с требованием освобождения адмирала Колчака и контрибуции в размере 200 миллионов рублей, обещая не брать Иркутск, который защищали разрозненные партизанские группы и отряды ополченцев.

26 января 1920 года в честь умершего от воспаления лёгких и гангрены белогвардейского генерала Каппеля, генерал Войцеховский (будущий министр обороны Чехословацкой республики) дал указание казачьему отряду Красильникова произвести на похоронах салют, а затем расстрелять 97 пленных партизан, причём для ровного счёта — 100 — к ним добавили двух случайных людей — железнодорожников и мастера, делавшего гроб для Каппеля.

Затем Войцеховский перешёл в атаку силами отборных, вооружённых до зубов офицеров-каппелевцев, которые прорвались к Иннокентьевской в 7 км от Иркутска. Началось ожесточённое сражение за Иркутск. Пленных не брали. Каппелевцы смогли прорвать линии городской обороны красных и приготовились к штурму небольшого, в сущности, города, выделив специальный отряд для освобождения Колчака. Однако, командир 2-й чехословацкой дивизии Крейчий, всё это время находившийся в городе, по поручению генерала Жанена, приказал Войцеховскому не занимать предместья. Белые повиновались.

7 февраля Колчака расстреляли по решению ВРК Иркутска. Колчака и его премьер-министра Пепеляева расстреляли ночью в неустановленном месте до окончания следствия, без суда. Собакам собачья смерть. Как и в случае с бывшим царём Николаем II народный орган власти постановил расстрелять Колчака, к великому сожалению, слишком поспешно, самым невыгодным для большевиков образом, без должного суда и следствия, что позволило предателю унести свои тайны в могилу. Перед расстрелом Колчак держался уверенно, до последней минуты ожидая, что англичане и американцы его выручат, вывезут к себе, как вывезли Керенского на автомобиле американского посольства в октябре 1917, предоставив ему затем убежище в Англии.

Риск того, что Колчак сможет вырваться на свободу и продолжит свой кровавый путь был крайне велик. Будь обстановка другой, большевики предали бы его открытому суду перед всем народом, как это было сделано потом в отношении подельников Колчака — Семёнова, Анненкова, Унгерна и других врагов народа. Дождавшись расстрела Колчака, белые отошли от города, чехи также оставили Иркутск, в который только через месяц вошла Красная Армия.

А ведь как начинал Колчак, до того как продал Россию иностранцам: из дворян, плавал в Тихом океане, был в полярной экспедиции барона Толля, ордена и золотая сабля, Морской генштаб, экспедиция по изучению Северного Морского пути, начальник минной дивизии, командующий Черноморским флотом, а кончил Колчак как предатель и палач русского народа, продавший иностранцам Урал, Сибирь и Дальний Восток.

Созданная Колчаком и Западом система работала и после его казни в облике власти казачьего атамана Семёнова. Кровью лилась рекой, грабёж России продолжался.
Например, в феврале 1920 года посланные в Николаевск-на-Амуре к союзному Семёнову японскому оккупационному гарнизону партизанским отрядом анархиста Тряпицына парламентёры Овчаренко и Сорокин были подвергнуты жесточайшим пыткам: глаза выжжены, нос и язык отрезаны, лицо изуродовано раскалённым железом, спины исполосованы плетьми и шомполами. После истязаний мученики были утоплены в проруби на Амуре. Таким же образом японцы расправились с николаевскими подпольщиками Жердевым, Куровым, Слеповым: люди были изуродованы, исколоты штыками, с вывернутыми руками, изрезанными щеками брошены умирать в снег на льду Амура.

В марте 1920 года японцы провели в Николаевске-на-Амуре и во всём Приморье массовую резню — было убито и ранено свыше 5000 человек. Арестованный японскими войсками во Владивостоке в конце мая 1920 года большевик Лазо, на станции Муравьево-Амурской был сожжён живым в паровозной топке белогвардейцами казачьего отряда Бочкарёва.

Бывший прапорщик и эсер Лазо, ставший большевиком, заместителем председателя Военного совета Временного правительства Дальнего Востока, считал, в отличие от Колчака, что русским офицерам негоже русскую душу продавать по заграничным кабакам, менять на золото заморское и пушки. Русские офицеры не наёмники, а те, кто собственными руками защищает свою землю и народ, грудью, жизнью борются за родину и свой народ против иноземного нашествия, за русскую землю, на которой они стоят и умрут, но не отдадут её никому. За это он был зверски убит пособниками оккупантов.

Генерал Анненков, один из самых верных исполнителей репрессивной политики Колчака и торгово-промышленных кругов российских капиталистов, продемонстрировал миру звериную сущность партии кадетов и их Западных союзников: 19 марта 1920 года у перевала Сельке белогвардейский Атаманский полк по приказу Анненкова, при помощи вооружённых отрядов киргизов провёл истребление вышедших из его подчинения и желающих бежать в Китай, частей своей сводной дивизии из оренбургских казаков и белогвардейцев. В результате репрессий было расстреляно и зарублено более 5000 человек. С особой жестокостью подчинённые Анненкова расправились с сорока семействами офицеров, не желающих оставаться в его подчинении — офицерские семьи были ограблены, женщины и девушки от 7 до 18 лет изнасилованы, а затем зарублены. Была уничтожена семья известного оренбургского полковника Луговских — белогвардейцы не пожалели ни 54-летней женщины, ни 14-летней девочки, а три 17— и 19-летние дочери полковника подверглись многократным изнасилованиям и издевательствам в течении ночи, после чего им вырезали половые органы. Жене помощника атамана Мартемьянова после изнасилования распороли живот и срезали куски мяса с ног. Жену вахмистра Петрова из Оренбурга с 12-летней дочерью предали ещё более мучительной смерти.

Западные оккупанты и белогвардейцы изгонялись с территории России до 25 октября 1922 года, когда был освобожден от японских оккупантов Владивосток. Так закончилась непрерывная восьмилетняя война с Германией, Австро-Венгрией, Турцией, Румынией, Францией, Англией, Японией, Польшей, Эстонией, Латвией, Литвой, Финляндией и белыми армиями.

Война против белогвардейских армий и коалиции Западных стран дорого обошлась народам России. Россия оказалась расчленена: от неё отрезали Финляндию, Польшу, Прибалтику, Бессарабию, едва не была отчленена Украина и Закавказье. Было убито более 3,5 миллионов русских солдат, более 5 миллионов ранено, 4 миллиона оказались в плену, 15 миллионов человек гражданского населения погибло от голода, тифа, гриппа, замёрзло, 3 миллиона человек бежали из страны. Экономика, промышленность, сельское хозяйство, медицина, образование, культура, искусство оказались разрушены или находится в архаическом состоянии.

С учётом потери мощностей отрезанные от неё Западом территорий, производство чугуна в Советской России составляло всего 3,3 процента к уровню 1912 года, стальной прокат 7,6 процентов, локомотивы 13,6, вагоны 8,2, пахотные орудия 4,1, жатки 3,7, двигатели, насосы, котлы 1,8, динамо-машины, трансформаторы 0,6,, пиломатериалы 9,0, шины 10,1, порох 4,2, хлопчатобумажные ткани 5,7, шерстяные ткани 33,4, льняные ткани 72,9, бумага 43,3 процента к уровню 1912 года.
С продуктами питания тоже была катастрофа: производство муки составляло 36,6 процентов к уровню 1912 года, крупа 32,2, сахарный песок 6,3, масло подсолнечное 15,9, консервы 14,5 процента к уровню 1912 года.

Ущерб России от Западной интервенции и оккупации по предварительным подсчётам, проведённым в 1922 году, составил сумму, эквивалентную 400 тоннам золота. На одних только железных дорогах рельсов было снято в общей сложности на 1700 километрах и разрушено 3672 железнодорожных моста.

Запад торжествовал победу над прахом уничтоженной России и готовил военные силы в Германии, Польше и Японии для её полного поглощения. Продолжалась экономическая блокада, не для того, чтобы влиять, сдерживать Россию, а чтобы добить. Русскому народу под руководством большевиков предстало совершить чудо по возрождению России. И случилось Сталинское чудо Возрождения России. 

Из золотого запаса, попавшего в руки Колчака — порядка 490 тонн золота, около трети Колчак потратил на закупку вооружения, снаряжения, паровозов и вагонов на Западе или расхитил. Англии досталось 34 тонны золота, США 24 тонн, Франции 14,7, Япония 32. Всего за границу Колчак успел отправил 148 тонн русского золота.   
Российский посол в Париже Маклаков и первый глава Временного правительства князь Львов стали главными распорядителями финансов русской эмиграции, куда попали и средства, вывезенные из России Колчаком. Послы, назначенные или переутвержденные Временным правительством по-прежнему признавались правительствами Западных стран. Они грели руки на бывших казённых царских деньгах и золоте Колчака, оказавшихся в их распоряжении, оплачивали содержание нужных себе беженцев и финансировали белогвардейцев, их террористические союзы в дополнение к финансами русских банкиров и промышленников Вышнеградского, Путилова, Нобеля, Каменки и других.

Часть денег Колчака, например — эквивалент 1000 кг золота, были размещены в специально открытом London & Eastern Trade Bank, учреждённом Нобелем и беглыми нефтепромышленником Лианозовым, братьями Цатуровыми и известными московскими банкирами. Все акции и векселя банка были записаны на Густава Нобеля, который использовал банк в своих целях и занимался хищениями средств. Из золота Колчака врагам России Нобели платили свою Нобелевскую премию: Горбачеву, Солженицыну, Пастернаку и так далее. 

Часть золота присвоил себе и потратил на содержание своих войск за счёт Запада атаман Сёменов. Часть золота (500 кг) с собой вывезли чехословаки, которые вывозили в своих эшелонах вообще всё, что было ценного на их пути. Только треть золота была возвращена французами большевикам для того, чтобы обеспечить беспрепятственный путь своих чехословацких войск через забайкальские тоннели и чтобы их эшелоны обеспечивались углём, для эвакуации через Владивосток.

Но на порядки больше потеряла Россия от вывезенных своих богатств, разорённых железных дорог, взорванных мостов, торгового и военного флота, заводов, фабрик, рудников и шахт, выгоревших лесов, деревень и городов, от потери миллионов своих сынов и дочерей, убитыми белогвардейцами и их Западными хозяевам, от искалеченных судеб миллионов выпоротых, увечных, беспризорных, изнасилованных, разорённых и ограбленных до нитки. 

Англосаксы получили марионетку Колчака на шантаже, безмерном тщеславии, жадности и употреблении наркотиков (Колчак был заядлым кокаинистом). Англосаксы получили марионетку Колчака на шантаже, безмерном тщеславии, жадности и употреблении наркотиков (Колчак был заядлым кокаинистом). Британский генерал Нокс, который курировал Колчака в Сибири, открыто признал, что англичане несут прямую ответственность за создание правительства Колчака и его действия. Всё это ныне хорошо известно, документировано, в том числе и по зарубежным источникам. В 2001 году даже далекий от гуманистического понятия справедливость Верховный суд РФ отказал в посмертной реабилитации Колчаку, признав его виновным в военных преступлениях и массовых политических репрессиях мирных людей. Колчаку вменяются также преступления против человечности, суть которых была сформулирована на Нюрнбергском процессе 1945 — 1946 годов в отношении руководителей нацистской Германии.

Государство Колчака находилось в состоянии перманентной социальной катастрофы. Катастрофа эта несла сингулярность пространства решений. Это пространство было свёрнуто в точку — террор. Террор по сути своей — это управление, баланс которого смещён в сторону принуждения. Это делает управление более затратным по сравнению с иными методами. Сначала возникает иллюзия быстрого разрешения противоречий через насилие, но диктатора сталкивается с нарастающим валом противоречий.

Любое директивное управление, основанное на силе и насилии, имеет под собой рациональную основу в чрезвычайной обстановке (война, катастрофа) для мобилизации ресурса и его перераспределения в пользу стратегического проекта развития. Диктаторское управление это всегда управление кризисное. Задача диктаторского управления — не консервировать это состояние, а максимально быстро перевести его в устойчивое, пускай даже промежуточное. Террор, как метод управления, может иметь смысл лишь в узком диапазоне решений. Однако, есть и иное, тупиковое применение террору: попытка зафиксировать текущее состояние системы. Это и была сутью государства Колчака.

За два года колчаковщина унесла жизни почти 500 000 человек, под белыми репрессиями разного вида оказался каждый 10-й житель Сибири — колчаковцы и Западные оккупанты разоряли хозяйства, изымая продовольствие, ломая жизни, лишая будущего, обрекали на голодную смерть, обирая крестьян до нитки. Повсеместно практиковались прилюдные порки за неуплату продовольственного налога, расстрелы и повешение без суда за противодействие властям, концлагеря за инакомыслие. В результате, в Сибири четверть хозяйств оказались безлошадными, треть — бескоровными. Каждый пятый покинул обжитые места. От Красной Армии с Колчаком бежали и те, кто опасался возмездия за злодеяния, создав многотысячные русские диаспоры в Китае, в Юго-Восточной Азии, в Австралии и Южной Америке.

От показателей 1916 года сибирские сёла отстали после колчаковщины по лошадям и овцам вдвое, по крупному скоту более чем вдвое, по свиньям в пять раз. Из оставшихся на месте почти двадцать процентов населения вообще не сеяли больше хлеб, 70 процентов оставались середняками, и только 5 процентов крестьян-кулаков сеяли свыше десяти гектаров. Советская власть была на этом фоне избавлением от апокалипсиса и за её приближение боролись многочисленные партизанские отряды.

Но вскоре нежелание платить продовольственный налог обратилось и против Советской власти, хотя налог был на уровне царского и втрое ниже налогов Временного правительства и налогов Колчака. Большая часть сибирского крестьянства в штыки встретило попытки получать продовольственный налог, как это было и при всех предыдущих властях.

Но были и те, кого привлекали светлые идеалы коммунизма, сформулированные Марксом и Энгельсом, воплощённые романтиками-идеалистами в произведениях типа “Города Солнца” Кампанеллы, где всё есть и все счастливы. В России эти идеи нашли благодатную почву, потому что народ русский всегда верил в мечту о всеобщем счастье. Это не противоречило, а звучало в унисон и со старообрядчеством, где труд — не зарабатывание денег, а в поте лица выполнение долга. Одна из черт жизни сибирского старообрядца — трезвая жизнь, большая, по 6 — 8 детей, крепкая и трудолюбивая семья. Нет излишества, нет роскоши. Города считаются безумием человечества, безрассудством наравне с войной. Строятся миллионные города, и при этом пустеют деревни. Сжимают пространство, строят многоэтажные дома, сидят друг на друге, шум, грязь, толчея, спешка. Смысл жизни староверов — жить в мире, в любви, по Божьим заповедям, растить детей и оставить им Землю такой же чистой и прекрасной, как создал Бог. Это было созвучно идеалам коммунизма.

Ещё шла Гражданская война, а в Сибири образовались коммуны свободного труда из тех, кто ничего не имел и считал, что артельно прожить проще.

Одновременно Советская власть начала культурную революцию в Сибири, поставив трудновыполнимую задачу всеобщей грамотности. Развернулась сеть ликвидационных пунктов неграмотности, и в каждой сибирской губернии их было больше тысячи. Шла Гражданская война, свирепствовали эпидемии тифа и гриппа, а рабоче-крестьянская власть ставила задачу создать единую трудовую школу, осуществить бесплатное общее и политехническое образование.

Поначалу не было ничего — писали свинцовыми палочками, свекольным соком, сажей, вместо лампы коптилка, но массово открывались клубы и избы-читальни, строились школы, зачастую из кирпича разрушенных церквей, проводились лекции и громкие читки газет. Немедленно началась и подготовка учителей — когда-то забитых, бесправных крестьянок учили учить крестьянских детей. На должную высоту было поднято питание школьников. Начали работу дома пионеров с кружками физкультуры, шахмат, музыки. Решался тогда и вопрос: с кем вы, учителя, с большевиками или эсерами? Классовая борьба за детей шла всегда: ведь учителя куют будущее страны.

Когда в 1921 году на военную разруху и отсутствие действенной денежной системы наложился неурожай, в стране начался голод, доходящий до людоедства. Продотряды из шести тысяч рабочих и двадцати тысяч крестьян голодающих регионов разорённой страны разбрелись мелкими группами по Сибири и начали принудительное изъятие хлеба, кормов, скота, масла по продовольственному налогу. Наказания за неуплату в виде содержания в холодных помещения зимой, ночных обысков, мордобоя и мата не шёл ни в какое сравнение с массовыми расстрелами, сжиганием живьём, изнасилованиями и порками при военном диктаторе Колчаке.

Но озверелые кулаки, эсеры, вчерашние белогвардейцы и купцы начали убийства продотрядовцев, милиционеров, активистов советской власти, комсомольцев, учителей, врачей, просто лояльно относящихся, включая членов их семей, детей, а кулацкие жёны среди бела дня разоружали продотряды, арестовывали милицию, открыто растаскивали собранное зерно, пользуясь тем, что немногие могут бить и стрелять в женщин.

За один только июнь 1921 года по стране было убито 7000 продотрядовцев, милиционеров и бойцов ЧОН — аналога североамериканской Национальной гвардии.
Кулаки устроили вторую колчаковщину. Имея винтовки и пулемёты, кавалерию, более двухсот тысяч сибирских мятежников своих деревенских коммунистов, изуродованных так, что не могли передвигаться, привязывали к саням и тащили по снегу на скотомогильники, там добивали, вырезали на телах мучеников звёзды, бойцам продотрядов и ЧОН вспарывали животы и засыпали зерном: “Ты хотел хлеба — получай!”.

Счёт убитых и замученных шёл на десятки тысяч. В импровизированных арестантских домах мятежники держали в страшной скученности и антисанитарии массы арестованных, больных, даже женщин с малыми детьми, ни в чём не повинных. Штабы мятежников издавали изуверские приказы, предписывающие оставлять в живых только маленьких детей до двух лет, а всех остальных членов коммун безжалостно уничтожать.
Леденящие кровь репрессии были совершены против коммуны “Заря” в Тюмени за то, что 300 коммунаров, в том числе женщины и дети, получили без разрешения сельского схода пашню и сенокосы, были на три года освобождены от налогов, и не чтили православие.

9 февраля 1921, в ясный, морозный день на усадьбу коммуны “Заря” напала толпа крестьян с пиками, топорами, кольями, винтовками. Взрослые коммунары недавно ушли на работу, а малыши в школу. Уроки в школе проходили, как обычно. Началось дикая расправа над сибирскими коммунистами, избиения, убийства, грабёж, угон скота. Всех крестьян-коммунаров выгнали на площадь, не дали даже одеться — кто в чём был, в том и стоял на снегу в 20-градусный мороз. Ревущих детей покидали в телеги с бортами. Всех, и женщин — босых, простоволосых, в одном нижнем белье, повели в Дубынку.

Там кулацкие репрессии продолжалась три дня: избивали, издевались, ломали руки и ноги, добиваясь, чтобы отказа от Советской власти и присоединения к мятежу. Одну молодую коммунарку, убил, озверев, родной отец, за то, что девушка вышла замуж против его воли и без венчания. В конце концов сибиряки, русские, 144 коммунаров, мужчин, женщин и детей — своих же односельчан, русских, связали, сложили их вперемешку с брёвнами и сожгли живьём на огромном костре.

Только после вмешательства значительных сил Красной Армии, немалыми жертвами мятежи были подавлены, крупные отряды разбиты, но везде по-прежнему орудовали кулацкие банды, отряды ликвидации, везде царил саботаж: поджоги, потрава колодцев и скота, порча железнодорожных путей и сооружений, телеграфных проводов, дезорганизация жизни вплоть до голода — была засеяна только треть угодий, сбор зёрна впятеро оказался меньше дореволюционного при тех же землях и руках, однако, мятежники своего добилась — продразвёрстка была отменена.

Но на строжайший учёт новой властью были взяты все, кто хоть как-то был причастен к службе у Колчака, к мятежам, убийствам и саботажу, и ничто — ни добросовестный труд потом, ни лояльность власти, ни большое семейство — ничто не могло спасти негодяев, когда в 1937 году стали всё вспоминать...

В конце двадцатых годов валовые сборы зерна вернулась на дореволюционный уровень, восстановилось животноводство, наполовину восстановилось производство масла. В 1927 году соотношение налога на бедняка, середняка и зажиточного крестьянина выглядело как 1:10:30. Кулак из-за эксплуатации батраков не имел возможности брать кредиты, голосовать, избираться и быть избранным. Но проблема оказалась прежней, как и при царе — средние хозяйства, коих было большинство, оказались близки к натуральному, феодальному хозяйству: что произвели, то и потребили, а ведь развивающейся индустриальной стране нужен был хлеб для будущих индустриальных гигантов и сильной армии. Крестьяне — частные собственники стали отказываться продавать государству зерно по государственным низким ценам, не покрывающим их ожидания, а государство не могло покупать по спекулятивным ценам, и в стране вновь начала возникать нехватка хлеба. Сельхозкоммуны оказались не очень удачной формой коллективизации.

Сельское хозяйство, как и ни царизме, оказалось снова тормозом в промышленном развитии страны. В ответ на это Сталину пришлось сворачивать НЭП, вводить твёрдые задания каждому хозяйству с оплатой в два раза ниже рыночных цен — вариант продразвёрстки, и начать массовую коллективизацию для повышения рентабельности и получения нужного количества зерна.

В Сибири тем временем, наконец-то, с опозданием на 50 лет от Европы и Америки появились тракторы, грузовики, электричество, радио, телефоны, немое кино. Продолжилась интенсивная ликвидация неграмотности. Стали свободными от домостроевских сибирских обычаев женщины — они приблизились к партийным организациям, культучреждениям, избам-читальням, школам, преодолевая ложные идеи деревенских праздников, знахарства, гаданий, сновидений. Снижались и цены, в том числе на сахар.

В двадцатые годы Сибирь захлестнули эпидемии сыпного тифа, малярии, туляремии, трахомы. Через десять лет сыпной тиф в стране пошёл на спад, но смертность была ещё высокой. Много хлопот вызывала и малярия, победить которую удалось уничтожением комаров, переносчиков болезни, обрабатывая болота и заросли вокруг озёр. Медицина развивалась, велась успешная борьба с брюшным тифом, лихорадкой, оспой, венерическими заболеваниями.

Через два года, после очень медленного идущего процесса коллективизации — создания колхозов, коммун, артелей и товариществ по совместной обработке земли, машинных и посевных, яично-птичных товариществ, в колхозы было включено за полгода до 70 процентов хозяйств, зачастую, для обеспечения высоких показателей, насильно. Государство давало колхозам технику: тракторы, заводские бороны, веялки, сортировки, сеялки и культиваторы, что было недоступном для середняцких и бедняцких хозяйств в принципе, повышая производительность труда в разы, колхозы даже помогали единоличному сектору выполнять план, однако, много было и бестолковщины: лошади, скот сгонялись в неприспособленные загоны, где от бескормицы, холода и болезней зачастую гибли, неверно назначались сроки полевых работ.

Руководить колхозами часто брались батраки, которые часто не умели держать своё хозяйство, нередко губя колхозные табуны лошадей, скота, имущество и инвентарь. Россия всегда была богата на людей через чур исполнительных.
Сталин резко критиковал ретивых партийцев, переставших видеть в крестьянине человека ради отчётности, дело заменяя показухой, после чего часть крестьян, поняв сигнал, опять стали единоличниками, снизив число коллективизированных хозяйств снова до 30 процентов, растянув коллективизацию ещё на четыре года.

Становилось понятным, что одними колхозами проблему нужного количества товарного продовольствия не решить. Нужны совхозы — фактически сельскохозяйственные государственные “заводы по производству еды” с наёмными работниками на манер заводских рабочих, получающих зарплату вместо доли урожая, как в колхозах.
Народная сущность новой власти тем не менее проявлялась во всём: повсеместно создавались народные театры при районных домах культуры, избы-читальни и народные дома в добротных домах купцов и священников. Избы-читальни, прообразы библиотек, создавались, по возможности, в каждой деревне. В 1930 году в районах появились звуковые кинопередвижки, создавались районные газеты, на почтах поставили телефонные коммутаторы. К 1937 году телефонной связью были соединены почти все сельсоветы.

Перелом в коллективизации сельского хозяйства произошёл после поистине революционного решения по образованию машинно-тракторных станций — МТС и создания совхозов. Бюджет вкладывал средства в свою собственность — совхозы, и не скупился.
Одновременно Сталин поставил задачу сделать колхозников зажиточными, кроме доли в произведённой колхозом продукции, иметь в пользовании дом и хозяйственные постройки, огороды, корову, другую живность, птицу. Колхозник получал на обед в поле кроме других продуктов 400 граммов хлеба, при перевыполнении — полкило. Большинство имело свои сады — яблони, груши, сливы, вишни, смородину, крыжовник, малину, землянику.

Враги называли колхозный строй крепостным, но только один элемент крепостничества присутствовал — колхозник был безальтернативно прикреплён к колхозу, не мог работать где-то ещё, поскольку его земельный пай не мог быть брошен, перемёщен с ним, а вот рабочие совхозов и машинно-тракторных станций, сельская интеллигенция таких ограничений вовсе не имели.

Революционные преобразования на этом и не думали завершаться. Одновременно с коллективизацией началась эра индустриализации всей страны, индустриализации Зауралья и Сибири. Создавали советскую промышленность все, в том числе сибирские крестьяне, работники охотничьих и рыболовных артелей, оставившие семьи, в принудительном порядке по распределению отправившись в голые степи, каменистые горы, в глухую тайгу, чтобы через год-два там поднять корпуса заводов, фабрик, электростанций, металлургических комбинатов, построить мосты и плотины.
Районы Сибири получали наряды на выделение рабочей силы. Каждая деревня давала по 100 — 150 мужчин для строительства советской индустрии. Предстояло работать в более жёстких условиях, чем в колхозе, и потому забирали самых крепких. Их провожали, как на фронт, как насовсем. Методами соцсоревнования и ударничества, труд из зазорного и тяжёлого бремени, каким он считался раньше, постепенно превращался в дело чести, дело совести, дело доблести и геройства.

Для финансирования промышленных новостроек государство выпускало облигации займа, которые сибиряки, как и другие граждане страны, приобретали под государственные гарантии выкупа этих бумаг с выплатой установленных процентов. Все советские люди финансировали через займы строительство фабрик и заводов, а колхозники наличных денег фактически не имея, подписывались на заём — при окончательном расчёте за год с них удержали стоимости по подписному листу. Сумма займа устанавливалась правлениями, исходя из задания, спущенного колхозу районом — своеобразная денежная развёрстка. Облигации ложились в сундуки людей, ожидая расцвета государства в 41 — 46 годах. Не довелось...

Но вот, в январе 1930 года, в Сибири и в некоторых частях страны, настал черёд ликвидировать последних крупных землевладельцев и неиссякаемый источник бандитизма, сохранившийся со времён революции — кулаков, конфискуя по решению местных Советов у этой незначительной части сельских жителей имущество: сельхозинвентарь, дома, скот, запрещая выдавать деньги со сберегательных вкладов. Кулаки, боровшиеся с оружием в руках, устраивающие поджоги и потравы, осуждались судом к расстрелу или к заключению в лагеря, прочие депортировались на определённый срок, в зависимости от категории общественной опасности, в места отдалённые или в соседние районы для разрушения криминальных связей.

Сталин в феврале 1933 года признал, что головокружение от успехов повторилось — вместе с кулаками выселили и часть середняков. Вместо 3 — 4 процентов хозяйств, подлежащих, выселению, выслано 12 — 15 процентов — 15 миллионов человек, чья жизнь изменилась радикально за участие когда-то в белогвардейщине, мятежах, бандитизме и саботаже, за убеждения и происхождение. Депортации кулаков не шли ни в какое сравнение, ни с колчаковщиной, ни с убийствами коммунаров, но злоба за это у кулацких отпрысков останется навечно.

Тревожные вести приходили из родных мест. В 1936 — 1937 году под разного рода репрессии по разным причинам попал каждый 115-й житель Сибири. Там вспомнили всем все: кто хоть как-то был причастен к службе у Колчака, к мятежам, убийствам и саботажу, и ничто — ни добросовестный труд, ни лояльность власти, ни большое семейство не могло спасти от справедливых репрессий.

Но к 1938 году колхозы стали богатыми — выдавая колхозникам до десяти килограммов хлеба на трудодень, имея на личном подворье коров в два раза больше, чем в самом колхозе. Отечественная техника наконец-то вытесняла с полей конный инвентарь и ручной труд, сокращая двухсоткратное отставание от США по механизации сельского хозяйства, имевшееся при царизме. Энтузиазм отдельных работников и целых коллективов реально начал влиять на результаты работы. Народ вздохнул свободнее, жить стало лучше, жить стало веселее. Появились повсеместно товары отечественного производства, массово произведённые молодой, теперь индустриальной державой.
В это же время в районах были созданы по пять — шесть фельдшерских пунктов в сёлах, появились родильные отделения. Расширились районные больницы. Сибирские медики многие десятки лет в любое время дня и ночи, в любое время года, в любую погоду, как правило, пешком, шли туда, где в их помощи крайне нуждались.