Как Ахматова и Цветаева убили во мне поэта

     Поэта во мне в мои 6 лет пробудила маленькая книжечка великого шотландского поэта Роберта Бёрнса в родительской библиотеке и его бессмертное:

В полях, под снегом и дождем,
Мой милый друг,
Мой бедный друг,
Тебя укрыл бы я плащом
От зимних вьюг,
От зимних вьюг.

А если мука суждена
Тебе судьбой,
Тебе судьбой,
Готов я скорбь твою до дна
Делить с тобой,
Делить с тобой.

Пускай сойду я в мрачный дол,
Где ночь кругом,
Где тьма кругом, —
Во тьме я солнце бы нашел
С тобой вдвоем,
С тобой вдвоем.

И если б дали мне в удел
Весь шар земной,
Весь шар земной,
С каким бы счастьем я владел
Тобой одной,
Тобой одной.

     Уже позже были как гром среди ясного неба Высоцкий, ясное небо Пушкин, туманный Блок, напевный Есенин, интеллигентный Окуджава, которые достроили, дорастили ранее пробудившуюся поэтическую душу, и я даже два года в подростковом возрасте вела поэтическую рубрику в молодёжной республиканской газете — целый еженедельный разворот, и уже в школьные годы неплохо на стихах зарабатывала, это сегодня поэтам не платят ни гроша.
     А потом была встреча с Первой Любовью, и это испытание оказалось нешуточным. Уже сейчас, по прошествии 40 лет, я с горькой усмешкой понимаю, что это была встреча мощной женщины и слабого мужчины и доведись нам быть хоть некоторое время рядом, любимый Адонис не устоял бы под несокрушимым напором (противника) моей женской власти.
     Но возникли препятствия — он греческий студент журфака МГУ, я — провинциальная девятиклассница, а вокруг СССР.
Потянулось время — я доросла до вступительных, не добрала полбалла и, гордая медалистка, чтобы не замарать честь школы и золотой медали (какая глупость!) поступила в Казанский университет по приглашению их представителей при приёмной комиссии в МГУ...
     Итак, у любви возникли горькие препятствия, разлука, у Адониса это был последний курс, скоро ему навсегда улетать из страны, а стены, окружающие СССР, тогда были непролазные, и я, отравленная всеми этими неприятными обстоятельствами и надуманным унижением, как сомнамбула искала ещё больше яда для своей отравленной души.
     И в богатейшей, прекрасной библиотеке Казанского университета я нашла себе яду. Семнадцатилетняя, я впервые открыла тома Ахматовой и Цветаевой (там были и редкие прижизненные издания) и перечитала, и по многу раз, всё, и многое дочитала до заучивания наизусть, и сейчас, через 38 лет легко цитирую.
     Тогда я этим поэтическим ядом двух великих великомучениц вперемешку со слезами просто упивалась.
     Ахматовским:

Задыхаясь, я крикнула: "Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру".
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: "Не стой на ветру".

     Цветаевским:

Я глупая, а ты умен,
Живой, а я остолбенелая.
О, вопль женщин всех времен:
«Мой милый, что тебе я сделала?!»

     И прочим женским (пусть и великолепно написанным) поэтическим любовным пораженчеством...
     Ахматова и Цветаева незаметно перевоспитывали меня, любовно взращенную мужчинами поэтами, незаметно, исподволь моя уязвлённая, раненная, неопытная и неосторожная душа перенимала сугубо женский взгляд на любовь — из субъекта любви я переплавлялась в объект, в такую же несчастную российскую женщину, как и эти великие поэтессы.
     Сами они были несчастны в жизни, и сонмы их почитательниц преуспели в том же.
     Примкнула, в общем, к сонму золушек, ожидающих своего принца на белом коне, который примчится и полюбит, и осчастливит, и на сильных руках, протянутых с красивого коня, унесёт в счастливое царство.
     Все десятилетия моей женской жизни мне эта, навязанная женской поэзией, пресловутая "выученная беспомощность" подпортила.
     Сколько же было ненужной, совершенно необязательной боли, сколько дурацких ожиданий, вечных ожиданий, что придёт-полюбит-осчастливит-спасёт...
     Ну, и первую любовь свою с этой пораженческой позиции объекта любви я, конечно же, закономерно упустила: не ехала к любимому, не управляла ситуацией, не моделировала её в свою пользу, вообще никак не влияла на ситуацию, а всё чего-то ждала — ждала, когда меня на расстоянии почему-то полюбит посторонний в общем-то мужчина. И как горевала же не понарошку, кошмар...
И стихи писать, раненная и отравленная, перестала на долгих 33 года, всю свою женскую жизнь, столько большинство поэтов и не живут... И я в общем-то была просто обстоятельствами убита.
     В общем, потеряла себя, утратила, сбилась с пути... Заморочили меня, испортили мне, инфантильной, юность и молодость...
     Ну, как же так вышло, что в моей душе и в моём мозгу рождались и умирали миры, а в мире материальном я не сказала ни слова, не сделала ни шага?!!
     Если бы я тогда не открыла тома наших сугубо российских пессимистических поэтесс, возможно, был бы шанс на спасение?..
     Теперь я давно уже субъект любви — я ничего и ни от кого давным-давно не жду, не нуждаюсь совершенно, не жду, когда меня полюбят. Я сама люблю.
Я опять как и любимый мой Бёрнс:

В полях, под снегом и дождем,
Мой милый друг,
Мой бедный друг,
Тебя укрыл бы я плащом
От зимних вьюг,
От зимних вьюг.

А если мука суждена
Тебе судьбой,
Тебе судьбой,
Готов я скорбь твою до дна
Делить с тобой,
Делить с тобой.

    Мне ну просто смешно ждать любви от мужчины, в слезах и соплях дрожать на ветру, молить о любви с заламыванием рук, смешно.
     Я сама — источник любви.
     Я дарю любовь, и любовь течёт ко мне, всё в гармонии.
     Мужчина? Может прильнуть, напиться, ощутить полноту жизни. Ведь он-то по природе своей эгоистичен и источником любви не является, просто не может являться, и ох как нуждается во мне, в моей любви.
     Мужчина может дать материальные блага и вообще много в мире материальном, но это уже совсем другая история, не поэтическая тема.
     Сильная женщина? Да просто природа любви другая. Суть взаимоотношений мужчины и женщины другая.
     Ведь женщина в творчестве Бёрнса не молит о любви, с какой стати?
     Обожающий и благодарный поэт сам готов Всё отдать своей Женщине за Её Любовь.
     Ну, в общем, если женщина полна любви, к её любовному источнику всегда подтянутся жаждущие мужчины, а если источник пуст — можно ждать, бегать за ними, вопрошать и недоумевать как делают это ахматовские и цветаевские литературные героини, нестерпимо желающие стать наконец-таки объектом мужской любви, ждущие, когда их мужчины полюбят.
     Вот нет такого женского самоуничижения ни в западной, ни в восточной литературе.
     И ещё — женщина может позволить себе совершать мужские поступки в любви, да и вообще, в любви может позволить себе всё хорошее. И быть поводырём мужчины, если он в любви слеп.
     Потому что Женщина — Богиня Любви. Женщина - источник живительной энергии и силы, и это в себе необходимо ценить и уважать.
     И никаких, пожалуйста, бесплодных дрожаний на ветру…

     Ну, и постскриптум: когда я выпускала медицинский журнал "Домашняя аптека", в многочисленных интервью для журнала Зураб Кекелидзе, главный психиатр Минздрава РФ, директор центра психиатрии имени Сербского, настаивал, что в школах страны просто необходимо ввести профилактический курс, в котором готовить детей к переживаниям первой любви (множество несчастных в любви суицидников свозят в подведомственный Зурабу Ильичу институт).
     Профилактику в школах не ввели, да и не осилят школы, но и девочки не читают больше ни Анну Ахматову, ни Марину Цветаеву...
     И не понятно: плакать по этому поводу или радоваться…

"Вам надо было швырнуть их в набежавшую волну как царевну Стенька Разин", — такой мне написали на это эссе отклик на Стихи.ру.  Сейчас бы я именно  так поступила в первую очередь  со своей несчастной любовью,  но тогда я даже не была Разиной, до этой истории ещё  было ой как далеко...
Но с корабля современности несостоявшуюся любовь свою сбрасываю сегодня без сожаления — лишняя боль в жизни не нужна совершенно,  а уж культивирование её — тем более...

Галина Разина, 27 июля 2021 года.