Размышления о Ржевском мемориале Опубл. в Славянск

 Чувство, которое у меня вызвал Ржевский мемориал Советскому солдату, (скульптор Андрей Коробцов, архитектор – Андрей Фомин) – шок. Это звучит сильно и непривычно для сегодняшнего  разговора о каком бы то ни было произведении искусства, созданном в наше время.
 Что же вызвало у меня такие эмоции при знакомстве даже не с самим памятником, а с его  компьютерным  изображением?  И вызывает ли Ржевский мемориал такие же эмоции у других?
Я поделюсь своими размышлениями на эту тему. В этих размышлениях я буду обращаться к целому ряду произведений монументальной архитектуры, посвященных Великой Отечественной войне. Я убежден: ничего подобного новому монументу  еще не было создано. И у меня есть объяснение, почему это так.
 Память, выраженная в скульптурных (монументальных) формах, в памятниках, обладает одной очень яркой особенностью – она не только создает  некое пространство, но и оказывает громадное воздействие на тех, кто с такими памятниками соприкасается. Недаром сегодня идут не просто «войны памяти», а разрушение многих памятников в разных частях мира. Те, кто разрушают памятники, прекрасно понимают силу их воздействия.
 Память о Великой Отечественной войне для нас – не просто обращение к прошлому, фундамент  представления об истории. Эта память – постоянный источник размышлений о главных вопросах бытия.
Необходимость в каких-то формах отразить только что прошедшие события, трагические, горькие, часто наполненные подлинным ужасом, стала понятна буквально сразу по окончании Великой Отечественной войны.
 На примере монументов и памятников погибшим героям в Москве, ее окрестностях, а также в городе Краснодоне, в советское время прославленном деятельностью и страшной гибелью молодежного подполья,   я хочу проследить, как живая память о недавних событиях постепенно превращалась в застывший камень. А это поможет объяснить феномен Ржевского мемориала Советскому солдату.
В 1944 г. открылась станция метро «Измайловский парк культуры и отдыха имени Сталина», на которой скульптор Манизер поставил несколько фигур, посвященных реальным партизанам (Зое Космодемьянской, партизану Матвею Кузьмину) и обобщенную группу «Партизаны». В этих скульптурах нет сентиментальности, они напоминают героические образы ранней греческой классики, жесты суровы, на лицах воля и непреклонность, герои полны решимости отдать жизнь за Родину.
 Почти сразу после войны, в Краснодоне, на  месте трагических событий был поставлен интересный памятник.  Он не крупный по размерам. В парке города Краснодона, на месте, где оккупанты закопали живыми шахтеров, советских и партийных работников, не успевших и не сумевших уйти из города. Именно эта казнь стала мощным стимулом для создания молодежного подполья, отдельных групп ребят, получивших позже название «Молодая гвардия».
 Памятник шахтерам представляет собой стилизованную греческую вазу, покрытую свисающим с обеих сторон полотнищем знамени  – почти полное воспроизведение элементов классицизма. Памятник создан в 1947 г. В этом памятнике отразились черты тогдашнего монументального стиля. Есть в ней суровость, которая сродни работам Манизера. И опять же, нет сентиментальности.
Эта черта станет появляться на следующем этапе монументального искусства.
 Тогда же стали отмечать трагические места обелисками и даже небольшими пирамидами,  которые ставили на могилах героев. Появляется и новая  фигуративная скульптура.
В 1954 г. был открыт знаменитый памятник «Клятва» в Краснодоне, форма которого тяготеет к пирамидальной композиции. Это время создания псевдореалистических монументов, с их ложноклассическими жестами и позами. В памятнике «Клятва» уже есть сентиментальный момент: он связан с особым, словно бы просветленным взглядом вдаль, который скульпторы запечатлевали  в то время,  в кино его можно видеть в наиболее патетические моменты на лицах героинь. Это взгляд в будущее, ради которого отдали свою жизнь герои и ради которого живет сегодня молодежь страны Советов. Этот, я бы сказал, маньеризм, становится все более избыточным.  И все-таки в памятнике «Клятва» дышит время и какое-то ощущение подлинности.
В том же 1954 г. на Минском шоссе был поставлен уже другой монумент Зое Космодемьянской (скульптор А. Каминский). И дело не в том, что Манизер изобразил Зою в  ватнике, в сапогах, с винтовкой за плечами, а Каминский в стилизованном тонком платьице, словно перед казнью. Главное отличие в том, что в 1944 г. в скульптуре еще видны элементы реалистического восприятия героини, это действительно партизанка, готовая к выполнению трудного задания. В 1954 г. реалистическое начало практически исчерпано. Зоя идет в бессмертие, словно не ощущая холода и каким-то нечеловеческим усилием  превозмогая боль.
От памятников и монументов двух послевоенных десятилетий веет какой-то суровостью, трагизмом, словно мы в траурном зале, но появление сентиментальных элементов значительно ослабило трагизм.
 В 1965 г. на месте захоронения молодогвардейцев в центре Краснодона был открыт памятник - барельеф «Скорбящая мать». Он создан уже в стиле, характерном для этого десятилетия: стилизация, упрощенные формы, далекий намек на скорбящую Богородицу. Но подлинной скорби, в отличие от монументов сороковых и пятидесятых,  в нем уже нет.
 Следующее десятилетие принесло полный отрыв монументальных произведений от человеческих эмоций и от живого восприятия событий.
Шурф шахты №5, - место казни молодогвардейцев и других жителей Краснодона, его окрестностей (да и не только местных жителей) после войны был забран решеткой, вокруг поставлено небольшое ограждение, недалеко обелиск с надписью. Сюда  и приходили поклониться  погибшим страшной смертью.
Как все, в чем еще дышало время недавних событий, скромный  памятник производил впечатление.
Позже скромное ограждение заменили более монументальным, но шурф под решеткой  все еще был виден, позже его перекрыли плитой.
В 1982 г. все изменилось. Памятник «Непокоренные» несет в себе все отрицательные черты эпохи, когда личное отношение к событиям было полностью вытеснено монументализмом, обезличиванием, огромными стилизованными фигурами или композициями. Между громадными, стилизованными под уже выветрившуюся греческую классику фигурами, с обнаженными торсами и рельефом мускулатуры, между пилонами, символизирующими шурф шахты, сам реальный шурф потерял свое значение.
 Ключом к пониманию вопроса, почему памятники, посвященные Великой Отечественной войне, постепенно перестали производить впечатление,  я считаю, соотношение зрителя, его эмоций с теми, кому  посвящено то или иное монументальное произведение, но главное, каким языком это сделано. Скорбная ваза, небольшой обелиск, даже частично стилизованные фигуры памятника «Клятва»  содержали в себе способность вызывать живое  чувство. Но огромный памятник, с фигурами, в которых нет ничего от реальной человеческой жизни, уже переход к новой стадии. К полному окаменению памяти и потере живой связи с прошлыми событиями.
Таков и комплекс  недалеко от разъезда Дубосеково, на  месте возможного боя героев из дивизии Панфилова. (Время создания комплекса – 1975 г.) Огромные, напоминающие египетские  прямоугольные скульптуры солдаты, в позах, только обозначающих некие действия.
 Но были в советское время такие  памятники, которые до сегодняшнего дня способны вызвать живое чувство. Появились они в шестидесятые годы – небольшие фигуры солдат, со склоненными, непокрытыми головами, часто в в плащ-палатках, с ППШ, опущенным дулом вниз,  - они словно замерли в минуту прощания со своими погибшими друзьями. Такие памятники чаще всего ставили на Братских могилах в середине или на окраине деревень, сел и поселков. К ним приходили 22 июня, вспомнить земляков.  Я участвовал в таком скорбном мероприятии, будучи мальчишкой,  в 74 году. Впечатление осталось на всю жизнь.
Эти небольшие монументы стали лучшим, что было создано в память о войне. И в новом Ржевском мемориале Советскому солдату  мы видим отголоски этой памяти – чуть склоненная,  непокрытая голова, ствол ППШ опущен вниз, плащ-палатка взвивается за плечами.
И все-таки этот памятник уникален.
При взгляде на него вспоминаются несколько самых известных монументов, посвященных Великой Отечественной войне.
В первую очередь – «Воин-освободитель» в Трептов-парке. Фигура девочки на руках, возможно пришедшая с последних страниц III тома «Войны и мира», где Пьер спасает  девочку и объявляет ее  своей дочерью, не сразу и заметная, производит наиболее сильное впечатление. Это главная  тема «Войны и мира» - жизнь и смерть. И эта фигура девочки на руках бойца – самое человечное в монументе.
В руках же воина – меч, и вот эта деталь, несмотря на сильное впечатление от монумента, отделяет зрителя от воина. Мы не можем соотнести себя с таким героем, мы не находим в себе его черт, потому что он принадлежит героическому мифу, он почти небожитель, он великий воин. Им можно восхищаться и поражаться. Такие же эмоции – сами по себе сильные – вызывает Волгоградский монумент «Родина-мать зовет!» - огромная фигура, возносящаяся не только над городом-героем, но и над малой человеческой жизнью. Меч в руках занесен, опустится он в Берлине, но этот меч снова напоминает нам о некой мифической сущности героини. И другая скульптура -  воин, в лице которого есть черты портрета Чуйкова, со стилизованной за спиной плащ-палаткой и ППШ, опущенным стволом вниз, несет в себе черты такой мужественности и  почти античной силы (недаром фигура наполовину обнажена, выделен рельеф мускул), что мы никак не можем соотнести себя с ним. И все-таки лицо воина – портрет Чуйкова, делают фигуру очень выразительной.
Когда создатели Ржевского мемориала Советскому солдату будут создавать скорбное лицо солдата, они воспользуются фотографиями погибших бойцов.
 Мы можем сделать один очень важный вывод: в Советскую эпоху, несмотря на  официальный культ Великой Отечественной войны, не было создано такого монументального, крупного по размерам памятника, с которым человек мог бы себя соотнести. Самые человечные из  памятников - небольшие фигуры скорбящих солдат на окраинах деревень  и сел, они малы по размерам и  несут в себе скорбь и подлинное ощущение времени – скорее, эпохи их появления – шестидесятых.
К замечательным работам, небольшим по размеру, принадлежит и памятник выпускникам школы №110.Это  памятник друзьям, добровольцам-десятиклассникам, погибшим на войне, созданный Даниилом Юдовичем Митлянским. (Создан  в 1971 г.)  В этих фигурах вчерашних мальчишек – правда о том, какими они были на самом деле: стриженые мальчики, с худыми шеями, не с ППШ, а с обычными винтовками за плечами, мальчики  из интеллигентных семей, окончившие школу в центре Москвы в канун войны. В работе Митлянского много достоинств, но камерный ее характер и некоторая полемичность делают ее высказыванием сильным, но не претендующим на обобщение.
 А теперь рассмотрим Ржевский мемориал Советскому солдату.
По словам самого скульптора – Андрея Коробцова – на создание этого мемориала повлияла  знаменитая песня «Журавли», музыка Яна Френкеля, стихи Расула Гамзатова  в  переводе Наума Гребнева, «Журавли»  – одно из самых пронзительных лирических произведений, посвященное другим событиям, оно в народной памяти соединилось с памятью о Великой Отечественной  войне.  Лучшее исполнение этой песни принадлежит Марку Бернесу, он записал ее буквально за несколько дней до смерти, и она стала не только настоящим  реквиемом самому певцу, но и песней бессмертия.
  Вот эту ноту и сумели запечатлеть в новом мемориале  создатели Ржевского монумента. Обратим внимание, что обращение к хорошему литературному тексту, положенному на пронзительную лирическую музыку, дало замечательный результат. Это можно сравнить с тем, как в XIX  в. когда русские художники обратились к литературе (к Гоголю и А. Н. Островскому  - П. А.  Федотов, к Достоевскому, Некрасову и Тургеневу – В. Г.  Перов), они сумели преодолеть омертвевший к этому времени классицизм с его канонами. Именно обращение к такому важному в русской культуре феномену, как литература, дало замечательный результат. И, конечно, знаменитое стихотворение А. Т. Твардовского «Я убит подо Ржевом» не случайно  слышно в бронзе нового мемориала,  а строчка из него выбита на памятнике.
Но импульс, данный песней «Журавли»,  не просто продиктовал форму монумента – фигура солдата, словно поднимающегося, чтобы присоединиться к клину журавлей. Песня стала импульсом для самого важного открытия, которое я вижу в этом произведении – в нем впервые возникает личное  и лирическое отношение к событиям, казалось бы, далекого прошлого. Монумент, несмотря на его размеры и  уже описанные узнаваемые черты – склоненная непокрытая голова,  автомат, плащ-палатка, несет в себе совершенно новую идею. Эту идею нельзя было воплотить в памятнике такого размера в советское время – идея эта носит отчетливо религиозный характер. Но настолько пронзительный, не отвлеченный, что это просто поражает в работе сравнительно молодых авторов. Андрей Коробцов  1987 г. рождения.
Их монумент посвящен не только Великой Отечественной, не только другим солдатам войны, он оказался посвящен главной теме любого искусства – теме жизни и смерти.
Скульптор так определил главную эмоцию памятника: «он смотрит не на посетителей памятника — живых людей, ради которых он отдал жизнь, а как бы внутрь себя. Поэтому мы сделали его лицо умиротворённым, задумчивым и даже отрешенным».
 На наших глазах происходит чудо – медленно и тяжело (а в этом и отличие от песни «Журавли») начинает подниматься, словно из братской могилы ( у подножия монумента - реальная могила  павших) погибший солдат.
В это можно не верить, в то, как из могилы поднимается огромная фигура, но скульпторы убедительно показывают, как это происходит. Такое под силу только искусству.  Преодоление земной тяжести и постепенное превращение бронзовой фигуры в легкую птицу – символ души с древнейших времен – создает ощущение, будто мы присутствуем при самом чуде. Вот именно об этом – что будет там, «когда покров земного чувства снят» ( «Гамлет» в пер. Пастернака), возможно,  и размышляет  солдат у Коробцова.
Ближайший аналог – Воскресение Христа в Эпоху Возрождения, особенно на фреске Пьеро делла Франческо в его родном городе Сеполькро, где Христос поднимается над мраморным саркофагом, а спящим римским стражникам это словно грезится.
 Такие идеи были невозможны в монументальном искусстве в советские времена. Но в других видах искусства они частично присутствовали. Эту идею мы видели  в знаменитом отрывке из фильма «Мне двадцать лет», когда к герою приходит его погибший отец: та же плащ-палатка, скорбный вид, герои ведут разговор о смысле жизни. Данный фрагмент из фильма  подошел к лирическому восприятию войны ближе всего. Соотнести новый монумент можно с картиной Попкова «Шинель отца», на которой сын погибшего солдата – сам художник  - пытается -  примерить на себя долю  прошлого поколения. Шинель оказалась велика. Это вариант Эзопова языка.
Но скульпторы Ржевского мемориала не нуждались ни  в каком Эзоповом языке. Они высказались полностью. Может быть, погибший за Родину, имеет право на Воскресение, даже на реальное? Мы это видим. Но, может быть, бессмертие ждет любого человека? Как в это поверить? Как преодолеть страх смерти? А Ржевский монумент вступает в борьбу со смертью.
Именно постоянное ожидание смерти характерно для любого солдата на войне. Петр Тодоровский говорил, что, когда закончилась война, он понял, что его больше никто не хочет убить. Об этом всю войну думал Симонов, отсюда слова «Но трижды поверив, что жизнь уже вся (Ты помнишь, Алеша…) Лучшие строчки поэзии Великой Отечественной посвящены теме жизни и смерти.
Земляной холм под фигурой поднимающего к небу солдата притягивает, не дает от него оторваться. Но есть какая-то сила, которая преодолевает это земное притяжение. Это делает монумент просто уникальным высказыванием на главную тему искусства.
Сколько спорят современные художники: кому из них удастся войти в будущее, чьи произведения преодолеют страшную силу времени? На наших глазах родилось произведение, которое останется в будущем.
 На грани реальности и мистики созданы лучшие произведения литературы, которые поражают нас: «Медный всадник», «Пиковая Дама», Шинель», диалог Ивана Карамазова и черта, «Мастер и Маргарита».
В этой традиции, но только языком монументального искусства, создан Ржевский мемориал.
Такое высказывание стало возможно только после того, как окаменевшие формы памяти позднесоветской эпохи полностью лишились авторитета. Понятно, почему такой монумент не мог возникнуть в 90-ые гг.
Понадобилось новое вочеловечивание памяти о войне. На этом пути создано много поделок, ненужных фильмов и  неживых строчек, но Ржевский мемориал оказался, может быть, единственным настоящим высказыванием на эту тему.
Это и поражает в нем.