В автобусе

Ничего не видно, я наверно тупею,
наверно под землю течет моя речь,
чаю дай, шарфом замотай,
намажь звезду, которая выручает,
противовоспалительный каприз,
который ровным слоем на коже лежит,
а не твои бугры,
царапы лап,
мускулы стихов от которых слаб.
Долины, мелкие кустарники, пески лежат,
вздуваются и высоко,
еще какой-то ствол дубовый в шею вжат.
Картофель фри.  Что, прием твой фирменный?
Какой-то метод больного фюрера,
чтоб я от страха в конец зажмурилась?
Но я люблю, когда стихи гирею,
диалог, глупость или просто лирика.
Но если все идеи со слезами, потом, спермой вытекли,
тогда бортовым журналом датируйся,
я в какую-то темную яму зашвырнута,
притом, что я вообще молчунья,
но моя вена живая и сильно расширена,
за ширмою сны вали.
Ты пишешь, как будто это какой-то Голливуд,
как будто за каждый стих Оскар дадут,
но не дадут, ни вам, и ни нам.
Я сижу и жду свиданий, покрылась пятнами,
я не понимаю, ты спишь, молчишь, кто за спиной сопит?
Нежно и ласково до меня дотронься,
мне не за что быть прощенной,
мне не слышно атак, не видно фронта,
я тебе пишу про облако и про солнце.  Ичи.