Фреска

В одном селе, что на Урале,
На Пасху церковь обокрали,
Вино и утварь унесли,
Да вора к вечеру нашли.
Пенькой крученой повязали,
Слова суровые сказали,
Но местный поп, в миру в чинах,
Сказал: - «Пустите его нах».
Поимщики перекрестились,
У судей руки опустились,
И, положив воришку в грязь,
Ушли, негромко матерясь.
А вор – проспался под берёзой,
И встал: помятый, но тверёзый,
И, разгрызя лесной орех,
Решил заглаживать свой грех.
В приделе северном со Святок,
На ржавых подмостях, внизу,
Лежали кисти и остаток
Пигментов в сплющенном тазу.
И, укрепя пустое чрево
Яйцом с пасхального стола,
Он написал Марию Деву,
Волхвов, младенца и вола:
Не по церковному канону,
Не ремеслом, зато теплом,
Как помнил старую икону
В избе у бабки над столом.
И, завершив работу к ночи,
Такого задал храпака,
Как может – выпивший рабочий,
В цеху холодном у станка.
Наутро, изгнанный из храма
Ворчаньем собственной сестры,
Он буркнул, и ушёл от срама
За три уральские горы.
С тех пор, ни трезвым и ни пьяным,
Ни бритым, и ни в бороде,
Ни с пузырём и ни с баяном
Его не видели нигде.
А ближе к маю, понемногу,
Кто были слабы и больны,
Вдруг стали чувствовать подмогу
Вблизи расписанной стены.
Слепые – там не прозревали,
И оживали там, навряд,
Но исцелённые – бывали,
Как наши бабы говорят.
Я там гостил. С попом сидели
И доедали соли пуд;
Спросил: – «Ну, что там, в самом деле?»
Сказал: – «Идут».