Двенадцать красок

Цветов - двенадцать. В тюбик жестяной
Вошла природы зимней кладовая:
С белилами из цинка - белизной
Сравнится только куча снеговая.
Они белы, как вишни пустоцвет,
Как мёртвый лёд на высях вековечья,
Как в бальной зале отражённый свет
Старинного жемчужного оплечья.

А "кадмий жёлтый средний" - горделив,
Как строгие нарциссы; безупречен,
Как спелые плоды ферганских слив, -
Он знаком солнца летнего отмечен;
Он - осени бескрайней купола,
Глоток горячий сахарного грога;
Он - ваза из муранского стекла,
Он - в поле золотистая дорога.

У " Охры светлой" - матовый отлив.
Она - песок мятущейся пустыни,
Она - у моря Мёртвого залив,
И корка тонкая большой осенней дыни.
Два красных : " кадмий светлый" и "краплак",-
Огонь и пурпур царского покоя;
И раны на груди кровавый знак,
И пена алая закатного прибоя.

"Тиоиндиго розовой" вино
Сравнимо с цветом пламенной малаги,
И солнца, когда, кажется, оно
Уже вот-вот сокроется во мраке.
"Зелёной виридоновой" траву
Изобразить я очень бы хотела;
Листву берёз и овощей ботву,
Кузнечика и стебель чистотела.

И "окись хрома" радует глаза:
Тончайшей кистью выпишу иголки,
Что на сосне. А вон и стрекоза
На ряске, словно на зелёном шёлке.
А " церулеум" - это ширь пруда,
Болотных кочек , тростника раздолье,
И мха с лишайником густая борода;
Весною - рек шальное водополье.

"Берлинская лазурь" мне дорога:
Всё это: бездна неба, бездна моря,
И заливные влажные луга,
И силуэт в тумане осокоря.
А " кобальт синий" скрипкою второй
Подхватывает сумерки и тени,
Осинник светлый дремлет под горой,
И горек запах северной сирени.

"Индиго" - это цвет моей тоски
О том, что не сбылось, но не забылось.
"Индиго" - холод, колющий виски,
И боль, которой вдоволь я умылась.
Двенадцать тюбиков, а в них сокрыт весь мир,
Всё, что рождалось, всё, что умирало.
Я их купила за двенадцать лир
В Калейчи, у античного причала.