Делатель встреч

Она налила кофе, в который добавила корицу, мускат и ванильный порошок. Я ненавижу ваниль, но из вежливости сидел и пил, впрочем, сам кофе был тоже дурен и даже негоряч. К счастью, она была достаточно умна, чтобы не спросить откуда я возник в её комнате накануне отхода ко сну - был ли у меня запасной ключ, или я отворил ставни и оконную створку снаружи каким-то хитрым воровским приёмом. Всякой бы я показался злоумышленником, но она была не "всякая" и, поэтому, я ей показался тем, кто я есть.

В тёмных глазах вовсю резвилось чувство, которое можно было принять за бесшабашность, но уж мне ли не знать, как выглядит обречённость, круто замешанная на тоске. Она прямо сказала, что не верит ни единому моему слову, но я прочёл четверостишие от которого она чуть не расплакалась.

Чтобы успокоить её, я произнёс пару малозначащих фраз - что-то о погоде, войне в Родезии и ценах на отопление. Затем в дверь принялась стучать соседка и она была вынуждена открыть. Соседка скользнула по мне весёлым взглядом, поскребла лакированным ногтем  прутья птичьей клетки, забрала утюг и ушла.

Она спросила, долго ли осталось ждать и я ответил, что пару минут. В подтверждение моих слов, под окнами скрипнули рессоры ландо и стало слышно, как кто-то спешно поднимается по лестнице. Особый, закрытый и отдающий стоялой водой звук, - можно представить, что ты - Диоген, сидишь в бочке и дождался-таки того самого "человека", но у него палка и он, мудак эдакий, этой палкой по бочке стучит, монотонно и глухо, чего-то добиваясь своего.
Она метнулась в прихожую, дверь была незаперта, поэтому она уткнулась носом прямиком в толстое сукно его шинели, на которой в два ряда, словно сучьи соски, блестели пуговицы.

После недолгого, по моим меркам, существования порознь, он и она выглядели, на первый взгляд, так же, как и прежде, но, всё равно, немного по-иному. Он отпустил жидкую, "гробовую" бороду. Она завела помятую, словно вяленую, шпинатного цвета канарейку, которая в тот самый момент сидела на её голове, к тому же, она стала чуть выше ростом и немного набрала вес, что её совсем не портило.
 
Они крепко прижались друг к другу щеками, словно это были ягодицы солдата, вытянувшегося во фрунт, и поклялись больше никогда не расставаться.
 
Теперь мне следовало немедленно удалиться, как того требовал наш негласный этикет.
И я вышел туда, где был только ветер, сильный ветер и ничего, кроме ветра, и они сразу же забыли обо мне, потому, что я тот, о ком не принято вспоминать.