Польская зима

Польская зима


А что мне польская зима? До неё, до красной, — вымерзать и вымерзать земле на обожжённых осенними палами полях. А человеку выжидать проще, чем пар изо рта пускать — к ожиданиям он приучен, ожиданиями полнится его сиюминутное бытие; так полнится, что в иное мгновение душа, придавленная коленом Господним, вопиет что есть мочи: остынь, Наднебесный Грюндер, нарадуешься ещё своему грозному гневу, а мне дай пожить сладко и вольно — во грехе, но в покое.
   До зимы далече. До зимы доживает не каждый. А вот я, к примеру, «каждый доживающий» или ещё какой? А вон тот воробей, возомнивший себя дятлом-победителем чёрствых булочек? А приблудившийся третьего дня косоглазый кот? Ты бы видела — у него не хватает левого уха, надысь потерял в праведных боях за территорию, за минимальный-максимально-важный ареал обитания. Что ты! Тутошним котам лапу в рот не клади — измохратят так, что ни мамка родная, ни тётка двоюродная, ни внучатая племянница не признают. О чём я? Ну да, ну да — коты-человеки и коты-коты. Доживём ли мы все до зимы, болезные ходоки по ожидательному перрону... Слышишь? — Котоух урчит. И я тоже.
   Неплохая рефлексия, а? Думаю, ты согласишься со мной, когда в урочный час расшифруешь эту мою клинопись. Ну послушай, а что там тебе ещё делать в твоей покрытой нетающим сусальным золотом незримой стране? Наверняка тебя больше не гоняют отмечаться по понедельникам в Небесной канцелярии — должны бы уже выдать райское гражданство, столько лет уже прошло, столько лет... Они, уксусные года, летят так, как будто ими Анка-пулемётчица строчит из своего «максима» (теперь почему-то ударение в этом огнестрельном слове милитаризованные комментаторы телепередач любят ставить на первом слоге, тоже мне грамотеи...). Так вот — Анка строчит, и никогда-никогда никакую ленту у её адского механизма от вида марширующих каппелевцев не заклинивало. Ну и пусть строчит себе. Такая у неё работа — убивать несогласных противопехотными пулями-годами. Слава Богу, с трассирующими у Анны напряжёнка — которое уже сражение еёйный сожитель Пётр (разумеется, не апостол, но такой же бойкий, надо отметить, хлопец — в анекдот лезет поперёк самого Василь Иваныча) и подвозить не подвозит, и отказаться седлать снабженческого коня не желает ни в какую (ужо определился бы, да?).

А между тем октябрями пестрит календарь. Октябрь, ты помнишь, наш месяц. Месяц, в котором польская зима во время оно впервые возымела наглость заявиться без спроса. Она, как всякая альбиносная особь, жестока: тужься не тужься, жди не жди, а полька — вот она. Октябрь — начало польской зимы. А кроме октябрей, никаких месяцев и нет. И тебя нет. И тебя уже нет. Уже очень много лет. Ты — здесь.