чудо строевого

Отшучиваясь, выйдешь за порог,
пирог дожеван и не сомневайся,
что время топать. Сразу же продрог
и тащишься, согнувшись, восвояси.
Тяжелый мат уносишь на спине,
суровый драп, ватиновые плечи -
защиты самых высших степеней,
и слово повисает, не калеча,
на хлястике дешевого пальто
не свадебного горе-генерала.
Хотел бы в строй, да всё оно не то.
А впрочем, наше где не умирало.
Достоинство - пропасть ему не дай,
ведь кто ты есть - хоть родственник, но бедный.
Как часто говорил ты - никогда,
но трудно удержаться от обедни,
где можно пить и есть, и щупать дам,
каких-то там троюродных и дальних.
Проказник, я на милость не подам -
шептали в гостевой исповедальне,
захваченные внаглую, врасплох
красавицы на кожаном диване,
куда ты, распаляясь, их волок
для театральных переодеваний.
А после, словно в сказке, сыт и пьян,
читал мужьям затейливые спичи,
не слишком трезвый званый горлопан
за рамками общественных приличий.
И, с вешалки пальтишко прихватив,
потёртое, с изодранной подкладкой,
в прощание вплетал императив,
чтоб речь была уверенной и гладкой.
Седой герой бессмысленных торжеств,
улыбками простреленный навылет,
о, как широк бывал хозяйский жест,
и как бывал бокал последний вылит,
чтоб ты ушел быстрее, унося
позор улыбки, той, что хуже мата.
Ещё бы задержался, да нельзя,
и вот идёшь, продрогший и помятый,
и пыль несёшь, как бабочка пыльцу,
а мат, как рапорт, писанный аб ово.
Как старый генерал, что на плацу
показывает чудо строевого.