в Альпах

Мне сказали сегодня, что в Альпах такие снега -
ни пройти, ни проехать. А в городе нет ни снежинки.
Мандельштама читаю. Его чернозёмные га
понимаю, похоже. Ну, как ты? Не надо, не шикай
на меня, словно я тот, единственный в мире сексот,
заложивший поэта. В окне - виноградник на склоне.
Междумесячье, вроде бы, скоро уже занесёт
этот маленький город, не ангелами населённый.
Только ты не вини, дорогая, пока Мандельштам
в голове не затих, неуместный, конечно, в предгорьях.
Я его дочитаю. Ещё черноземье, а там...
Для великой державы такие потери - не горе.
Не ругай же меня. В пересыльных моих лагерях
никого не сдают, здесь давно не боятся расстрела.
И любви не боятся. Здесь Господа благодаря,
не молитвенный голос, а кашель звучит застарелый
в лёгких, черных от курева. Здесь не гремят кандалы
тех цепочек дверных, что поэтом описаны были.
Чернозёмные га Мандельштама сегодня малы
для читателей глупостей, серых глотателей пыли
на страницах бестселлеров. Ты уезжаешь? Куда?
От разлук не укроешься даже в границах вип-зоны.
Междумесячье, свет мой. Под снегом лежат города,
где-то мой среди них. Он, до ручек дверных занесённый,
ожидает звонков или писем откуда-то с Альп,
или, может, с другой стороны... Ты не знаешь откуда?
Или это из давнего прошлого слышится залп
и молчание тех, кто напрасно уверовал в чудо.