Мария часть 1

Часть 1

I

Ну что же, мы снова здесь, теперь у нас есть время
Взглянуть в глаза всем тем, кто нас с тобой пленил.
Они так заняты своим привычным миром,
Что даже не заметят прочих сил.

А мы тем временем, тут вдоволь поиграем
Никто не слышит, если ты кричишь.
И если правду ты наружу открываешь,
Ее не видят, ибо смотрят выше крыш.

Как много изменилось… Но многое осталось.
Остался страх, несет им за версту.
Их верный друг, товарищ и советник,
Что отнимает за советы их мечту.

Но мы с тобою точно не такие.
Мы ложь несем в сердца их и умы,
Греховные псалмы, писания святые
Даем им в срок, ведь делу мы верны.

Взгляни, Мария, как подрос младенец.
Теперь уж это завидный барон.
В руках его есть власть, а в сердце разум,
Величие – его не сменный трон!

Что скажешь?.. Нравится тебе таким он?
Стремящимся неведомо куда,
Потерянный, без цели, без идеи…
Впервые отрешенный от себя.

Молчишь?.. Конечно… Ведь святая!
Я не достоин, слышать блеск твоих речей.
Еще ни разу от тебя и слова не слыхал я,
Не видел встречный взгляд святых очей.

Ты выше этого, достойна восхищения.
Непогрешима и как белый свет чиста.
Ты воплощение нежности, смирения.
Любви и сострадания полна.

Ты мать всему что суще и бесплотно,
Начало дней и истина добра.
Твоя стезя безмолвное прощение,
Всему! На что способна ты одна.

Молчишь… Я снова без внимания…
Внимаю нежность твоих милых губ.
Но не лишенный к счастью понимания,
Записываюсь я в ряды твоих покорных слуг.

Я преклоняю пред тобой колено,
И свое сердце лишь тебе дарю.
Ты мой кумир, навеки, неизменно.
Прекрасный образ для картин и для гравюр.

Твой образ нерушим, как нерушима вечность,
Но даже вечность сплошь объята тьмой.
И не смотря на праведную смелость,
Обречена ты вечно быть со мной.

Со мной, с безумным оборванцем,
Что потакает низменным грехам.
Я воплощение алчности. И надобно признаться,
Обет тщеславия с рождения принял сам.

Впитал я злобу, корысть, лжепритворство.
Содом и блуд – мерило моих дней.
Мой скромный путь – то веха удовольствий.
И с моего пути им к счастью, не свернуть.

II

Ох… Я чего то разошелся…
Не будем же смущать мятежный люд.
Мы вместе им несем и горе и спасение.
За что же нас ненавидят?.. В нас плюют…

Они же не в силах даже вразуметь,
Что грех несет и сладость и погибель.
И у могильщика была б лихая прибыль,
Как только начали бы судьбой своей владеть.

Ведь было время, был уже и опыт,
Я дал им страсть, то чудо из чудес,
Немного гнева лжи и сумасбродства,
Бесценнейшую цепь из золотых колец.

Однако начали они за все хвататься,
Руками грязными, пороча красоту.
Ну надо же было, так вот облажаться,
Не осознав слепую простоту.

С грехом ведь нужно очень осторожно.
Слегка переборщил, и он тебя убил.
А лезть из кожи вон… Ну разве же так можно?..
Тогда о смерти люд совсем забыл.

Но к счастью их, явился тогда сын твой.
Тот праведник, святейший из святых.
И видя глупость, что грозила им расправой,
Не мог без горьких слез смотреть на них.

Он подарил запрет, а с ним спасение.
Их догмами от смерти оградил.
Раз не смогли огонь хранить не обжигаясь,
Чтоб вовсе не сгорели – пламя погасил.

Так вот, приняв плоды души его чистейшей,
Богатство взяв, того, кто был непогрешим.
И видя, что остался он ни сколь, не обедневшим,
В порыве зависти, расправились с ним.


III

Мария… Помнишь ли, как это было?..
Что с сыном они сделали твоим?..
Конечно помнишь… Знаю, не забыла…
Ты душу отдала бы всем святым…

Когда они безжалостной оравой,
Его хлестали плетью по спине.
Он шел… И слова вымолвить не вправе,
Униженный, закиданный помоями, в дерьме.

А плеть свистела вновь… Удары за ударом.
От кожи ребра, зверски оголив.
Он падал, в судорогах… Но раз за разом поднимался.
Лишь стиснув зубы, о прощении  темных душ молил.

А после… Безжалостное племя его убило,
Руки изломив… На суд господний, сына божьего…
Я помню эту боль… Я помню так и было…
Гвоздями ржавыми, к проклятому кресту прибив.

И вот стеная, от боли и обиды,
Уже не в силах свой рассудок сохранить,
Он плакал, но не на секунду,
Не прекращал прощения для них просить.
…
Тупая боль, вдруг в плоть его вонзилась…
Копьем пробив, измученную грудь…
И он ушел… И казнь прекратилась…
Остались только плоть и кровь.

IV

Я видел все, он был моим кумиром.
Хоть не признал меня тринадцатым учеником.
Учитель, ты ушел, покойся с миром.
И пусть к чертям летит оставленный тобой Содом.

Он умер ради вас, презренные, ликуйте!
Так пейте кровь его! вкушайте его плоть!
Вам все простили, остальное позабудьте.
И продолжайте агнцев колоть!

Но мало им, Мария, слышишь Мало!
Они его оставили убитого висеть
И лицемерно носят след его мучений,
Что бы униженного сына твоего мог каждый лицезреть!

Они ведь к доскам его намертво прибили,
В церквях закрыли раз и навсегда.
Игрушку из него себе слепили.
И ведь не выпустят, уже оттуда никогда.

За нитки дергают, играя словно куклой,
И потешаются. Он стал оружием давно.
Оружием того, с чем так боролся долго
Но хлеб сожрали, выпили вино.

Сожрали все… Шакалы! и не подавились
Его святым считают только на словах.
Дел натворили, и тебя не постыдились.
Ты помнишь?.. Все это было на твоих глазах.

V

А ты просила, что бы их простили.
Твердила все о том, что можно их понять.
Ты жизнь людскую, наивно сохранила,
Хотя, похоже, с ними стоило кончать.

А после этого тебе, припомни, чем же отплатили?
Ведь ты же совестью единственной была.
Но совесть просыпается у них лишь у могилы.
При жизни же, мешает лишь творить дела.

Дела великие, что сплошь политы кровью.
Величие, построенное на костях.
И называют, жалко, это все – любовью.
Что в сущности своей несет лишь страх.

И открывают душу перед смертью,
Стремясь, последние секунды ухватить.
Пред темным адом, перед самой дверью
Душонку грязную пытаясь сохранить.

Трусливые, больные лицемеры!!!
Боятся дать ответ деяниям своим.
Раз уж не знал при жизни чувства меры,
Так гордо наказание прими.

Глупцы! Как  будто бы в секунды можно,
Святое искупление получить,
За годы жизни, что грешил безбожно,
Пытаясь Богу душу отвести.

Зачем она ему?.. Никто не знает…
Ему быть может души уже негде там хранить.
А о тебе, Мария, они в молитвах вспоминают,
Когда приходится за жизнь свою платить

Лишь так, и никогда иначе!
Была ты милосердней всех святых.
Пусть милосердие твое теперь поплачет,
Ведь доброта твоя, посмешище для них.

VI

Мария, если сына твоего жестоко,
На муки вечные безумцы обрекли,
Тебя же равнодушно позабыли,
Листы истории твоей сожгли.

В их памяти отец и сын и некий святой дух,
Лишь их в своих молитвах восхваляют.
Не от любви волнующей так слух,
А перед страшной карой свои головы склоняют.

Твою любовь, к чертям давно послали.
Кормящую их обглодали руку.
А из тебя ехидно хохоча соткали.
Уродливую маленькую куклу.

Но даже куклой вскоре стала не нужна,
Тобой уроды, вдоволь наигравшись
В канаву грязную спустили, заклеймя.
Где я нашел тебя, совсем увядшей.

Нисколько мною ты не забыта,
Ведь в слуги верные, когда то был записан.
Я помню до сих пор священные уста
Твои, гласили нам заветы древних истин.

Вновь оскорблённая, обидчиков простишь.
И вновь помолишься у проклятых могил.
Я приютил тебя, а ты опять молчишь,
Ведь не украл, а спас и сохранил

Так чем я хуже? ответь же мне, Мария!!!
Ведь руки не пятнал невинной кровью…
Давай же! Презирай и проклинай меня,
А их люби! Люби святой любовью!

VII

Святая.. Уста твои опять молчат.
Я вновь отвергнут словно прокаженный.
Как дикий волк, средь маленьких ягнят.
В припадке бешенства, облезлый, обреченный…

Ну почему?! Ну, почему глаза твои закрыты?
Открой же их и посмотри вокруг.
Под белой бархатной ягнячьей шкурой,
Шакалы лицемерные живут.

Но ты слепа! Нет в мире правосудия.
И те, кто беззащитных призван защищать,
Из года в год, отборных негодяев,
Упорно будут в сотый раз прощать.

А тот, кто слаб, умен и все же честен,
Отважно борется, порядки старые громя.
Останется он миру неизвестен,
Его прогонят, достоинство и честь его сломя.

Молчи!.. Закрой глаза!.. Да что еще ты можешь?!!
Другого, легче в своих бедах обвинить.
Но ставки сделаны и каждый сделал выбор.
Мы тут бессильны… Так тому и быть…