Ветры, ветры, о вольные ветры!

Ветры, ветры, о вольные ветры!
                шелест трав и рассветов дым.
Я в одном перед господом грешен,
                что хотел быть всегда молодым.
Что хотелось взрослеть, не взрослея,
                избегать докучающих встреч,
Что хотел, свою младость лелея,
                безмятежную душу сберечь.
И еще перед господом грешен:
                мне молится давно пора,
Что любил я с красивой девчонкой
                под гитару бродить до утра.
Целовать разомлевшие очи,
                под застенчивый девичий бред.
Ах, вы белые, белые ночи,
                вы свидетели легких побед.
Вы свидетели хрупкого счастья,
                воспаленного чувства любви.
Как играли цветастые страсти
                в золотистых полосках зари.
Как под утро, на мягкой постели,
                утомленный от песен и слез,
Я вдыхал сладкий запах сирени,
                я вдыхал свежий запах волос.
Да, я грешен пред господом, грешен,
                но судить я себя не берусь.
Мне церковник грехи отпускает,
                я молитвы учу наизусть.
Я давно от обиды не плачу, 
                но подвыпивши, песни пою.
Про отвагу свою, про удачу,
                про беспечную юность свою.
И не то, чтобы было мне больно
                и не то, чтобы очень мне жаль.
Отчего же, удавкой на шее,
                затянула мне душу печаль?
Не дозваться желанного друга
                и меня донимает опять
Бестолковая, тощая скука,
                даже голову стыдно поднять.
Нет, я, право, ни сколько не трушу
                и до зависти дела мне нет.
Одолела с годами усталость,
                мне уже не семнадцать лет.
Но когда напиваюсь я крепко,
                осушив всю бутылку до дна,
На глаза надвигаю я кепку,
                как дворовая прежде шпана.