Изобретение Вальцмана

неоконченная (ввиду утраты интереса к замыслу) пиеса об обретённом времени и утраченных иллюзиях


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И НЕ-ЛИЦА

Феликс Вальцман - довольно красивый статный брюнет лет сорока, лицом несколько похожий на Дирка Богарда

Военный министр - генерал от инфантерии, добродушного вида старый служака

Адъютант военного министра штаб-ротмистр Шпара — однорукий и одноглазый герой войны

Сильвестр Виссон, журналист и проныра — его может играть женщина с плоскими формами

Президент Кабунович - такой же призрак, как и все прочие государственные деятели

Автор - Deus ex machina, всемогущий и всезнающий (в разумных пределах)

и некоторые другие лица и не-лица разной степени официальности

Примечание: немаловажная деталь - Вальцман и президент Буканович довольно похожи внешне - оба, что называется, видные мужчины, высокие, статные брюнеты, их лица имеют неприятное сходство. Актеров делать похожими необязательно, даже не нужно, ибо сходство это видят все, кроме Вальцмана, а нам важно лишь то, как все видит Вальцман


Действия пиесы происходят в параллельном мире, потому всякие совпадения в именах, названиях и проч. - случайны





ДЕЙСТВИЕ 1.

Кабинет военного министра. Министр сидит за столом. Над ним склонился адъютант с раскрытой папкой в руке. На столе министра набокая ваза с шоколадными конфетами, расположенная в центре стола. Нет, в том-то и дело, что не совсем в центре. Не совсем.

Министр: ...На этом всe, я надеюсь? Уже почти два, я обедаю нынче у «Малерба», там, голубчик, подают замечательные голубцы, знаете, совсем как те, что мы во время Оно едали в училище, да-с... В черной шинели, с погонами синими, шел я, не видя ни улиц, ни лиц... Вот времена были... казалось бы, столько лет прошло, должно было позабыться — а удивительно знакомый вкус... это, кажется, у одного автора, романиста, есть такое — райские воспоминания вызывались каким-то особым вкусом во рту... причаститься молодости, да-с... райские голубцы... райские птички...
Адъютант: …Без четверти, если быть точным. Остался еще один посетитель, ваше превосходительство, которому обещано...
Министр (недовольно): Ну что еще? Кто еще? Кто таков? Нельзя ли?..
Адъютант: Обещали-с, ваше-ство... Некрасиво получится... Некий изобретатель, по рекомендации генерального инспектора охранного отделения...
Министр (поднимая брови): Вот как? Этого... гм...
Адъютант: ...Человек наружности положительной, сугубо, мда... похож даже... шеф канцелярии вот тоже согласен, тоже подметил сходство... похож на... (шепчет на ухо министру)
Министр (поднимая брови): Вот как? а... не родственник ли?..
Адъютант: Судя по всему, нет, и фамилия другая...
Министр: Ну что ж, просите... просите...

Адъютант выходит в приемную, практически тут же возвращается, объявляет в дверях: «Господин Феликс Вальцман, изобретатель». Вслед за адъютантом входит Вальцман — это высокий хорошо одетый мужчина, довольно красивый брюнет с усами, несколько похожий на Дирка Богарда, с мечтательной и застенчивой, что ли, улыбкой. Подходит к столу, усаживается в кресло, на которое ему округлым жестом оперного певца молча указывает адъютант.

Министр (тихо, себе под нос): Действительно похож, сукин сын... интересно... (громче) Итак, сударь... чем, та-скать, могу... быть... эээ... время, знаете ли, уж почти обеденное, а таким старикам, как я, нужен режим, да-с... так что... если можно, сразу к делу...
Вальцман (подозрительно вглядываясь в вазу с шоколадом): Как странно... не ожидал увидеть тут... эдакое... В присутственных местах, знаете, обычно вас ожидает графин мертвой воды, венчающий стол, а тут...
Министр: Простите?.. я несколько глуховат, потому извольте... немного громче...
Вальцман (громче): Я говорю, чаша сия на престоле, на алтаре Марса несколько меня... того... обескуражила. Грааль в некотором роде, чорт-тего... Dulce et dolorum... или как там, decorum?.. и все такое. Война, как шоколад, на вкус, в блестящей упаковке...
Министр: Простите?.. Ах, вот вы о чем... Да-с, изделия нашей фабрики — изволите видеть, конфекты в виде солдатских фигурок, обертки представляют собой точные копии обмундирования разных родов войск. Были солдатики деревянные, были оловянные, а теперь вот... и шоколадные есть, хехе...
Вальцман: Как странно... неприятно... пошло...
Адъютант: Сударь, господин министр ясно дал понять, что время его драгоценно, как святая вода, чего и вам желает...
Вальцман: Да, конечно. Конечно. Что это я, в самом деле. Таким пустякам позволить сбить меня... Не соблазнюсь. К делу. Итак, судыри мои, дело мое просто и гениально и потому может быть изложено лаконично. Начну с внесения небольшой поправки — я на деле не изобретатель. Изобретатель не я. Нет, я не проник сюда обманом, выдав себя за другого. Изобретение есть, но я только посредник. Изобретатель же, настоящий изобретатель — человек нелюдимый и чудаковатый, испытывающий трудности с общением. Поэтому я взял на себя труд... Так вот, один человек — не я, а, скажем, один мой родственник, человек в своем роде гениальный, изобрел некий прибор, с помощью которого можно в любой точке земного шара вызвать волнения различной степени тяжести. Причем можно задать разные параметры событий, как-то — степень кровавости бунта, количество жертв (или отсутствие таковых), что и как будет разгромлено, лозунги бунтовщиков, продолжительность восстания и т.п. Все это набирается на панели прибора, потом нажимается кнопка, поворачивается рычаг — и невидимые лучи следуют в нужную точку, воздействуя на умы туземцев и вызывая там все вышеизложенное. Звучит, может быть, не слишком увлекательно, но, тем не менее, все так и есть. Прибор был уже неоднократно испытан. Для этого мы выбрали страны, которых не жалко, — мы же не звери. Помните недавнюю революцию в одной славянской краине, не так далеко расположенной от нас? Дело рук моего приятеля. Там, правда, все зашло слишком далеко из-за возникших неполадок в приборе... которые нынче устранены. И не только это. Падение китайской фондовой биржи, помните? Лучи вызвали у брокеров панику и спровоцировали их на иррациональные действия. И некоторые другие случаи. Вот. Если вкратце. Суть дела. (потирает руки)

Министр и адъютант недоуменно переглядываются. Несколько мгновений все молчат.

Министр: Позвольте, эээ... господин... Фальтерман... вы уверяете, что можете с помощью некоего прибора вызывать беспорядки в любой точке земного шара, я вас правильно понял?
Вальцман: Именно так, сударь.
Министр (снова переглядываясь с адъютантом): Кхм-кхм... что ж, понятно... концепция в целом ясна, мда-с... что-нибудь еще?
Вальцман: Простите?
Адъютант: Господин министр желает знать, изложили ли вы все, что хотели? Потому что в таком случае... уже без двух минут два... Господину министру пора обедать.
Вальцман: Что значит обедать? «Миру ли провалиться или мне не обедать?» Что за безответственность! Вы что, не понимаете, что речь идет об эпохальном перевороте? И такие люди занимают посты государственной важности!
Адъютант: Если вы закончили, г-н Вальцман, я вынужден просить вас...
Вальцман: Немыслимо! Какой дьявольский сарказм! И это когда речь идет о судьбах человечества!
Министр: Ну успокойтесь, голубчик, успокойтесь! Не кипятитесь! Мы вас прекрасно поняли! Изобретение действительно крайне интересное! Мы обдумаем все услышанное и примем решение, с вами свяжутся...
Вальцман: Вы мне не верите!..
Министр: Ну зачем же так резко, батенька... Не то чтобы совсем не верим... Не волнуйтесь, вот, не хотите ли конфекту? Возьмите и успокойтесь...
Вальцман (недовольно, подозрительно): Что... что это? Зачем это? Уберите... что вы делаете? Это провокация?
Министр (встает): Ну не хотите — как хотите. А мне, батенька, обедать пора, не взыщите... старику нужен режим...
Вальцман (встает): Терпеть не могу шоколад... ложь, неправда, шоколад это для меня синонимы... шоколожь... мир шоколаден, будь он неладен, но он неправдив... по-английски это выходит благозвучнее — not true... это сказал один английский поэт и художник, Уильям Блейк, его считали сумасшедшим разные ничтожества... не понимали, преследовали...
Министр (не расслышав): Никто сумасшедшим вас не считает, что вы... и преследовать вас никто не будет, напротив, хехе... Просто... артистичная натура, сразу видно... да, молодость... мы тоже в свое время мечтали мир перевернуть.. к счастью, вовремя одумались, хехе...
Вальцман: Ну что ж. Ну что ж. Я предусмотрел такой вариант развития событий. Нет пророка в своем отечестве, воистину. Иудеи знамения просят... Господа, еще только минуту — и я вас покину, и можете идти, куда хотите, — обедать, обжираться шоколадом, обмазываться, что хотите. Господа, я предусмотрел такую вероятность — что меня сочтут сумасшедшим, что мне не поверят. Господа. Через полчаса в одном отдаленном селении нашей родины с забавным названием ни с того, ни с сего вспыхнут беспорядки под лозунгом "Свободу попугаям", которые так же внезапно улягутся через час. Вот все, что я имею сказать. Я милосерд — жертв не будет. На этот раз. Бунтовщики не будут жаждать крови. А сейчас я удаляюсь. Но вернусь к концу обеденного перерыва. И мы поговорим. О, мы поговорим! Вы сами будете желать говорить со мной! Просить будете! Но я милосерд. Буду ждать в приемной. До скорой встречи. (Выходит)
Адъютант: Эттто... это что-то... каков!.. а по виду человек солидный... к тому же, изрядное сходство с... налицо, так сказать...
Министр: Оставьте, голубчик... Чорт бы подрал генерального инспектора с его рекомендациями — он, наверное, просто поиздеваться решил над стариком, подлец... Ну этот хотя бы не буйный... а вот был, помнится, случай при моем предшественнике — я тоже присутствовал, будучи тогда заместителем... так тогда действительно один... гм-гм... изобретатель на приеме... кстати, он был довольно похож на... как же его звали... (выходят из кабинета)



ДЕЙСТВИЕ 2.

Военный министр, вернувшийся с обеда, сидит за столом. Над ним склонился адъютант с раскрытой папкой в руке.

Адъютант: ...Из МВД прислали депешу. Запрашивают, нет ли у нас какой-то информации по этому поводу.
Министр: Что такое?
Адъютант: Беспорядки в Хохляцке. Курьез какой-то. Вот сводка.
Министр (читает): ...манифестация... под лозунгом «Свободу попугаям»... что еще за... что-то знакомое... где я это сегодня уже слышал?
Адъютант: Ээээ...
Министр: …беспорядки продолжались ровно час... сами разошлись еще до прибытия на место событий гражданской стражи... жертв и разрушений нет... жертв нет... что-то знакомое?..
Адъютант: Ээээ...
Министр: Попугаи... в Хохляцке есть попугаи?
Адъютант: Да, национальный питомник, гордость страны. Директор — г-н Абама.
Министр: Абама... причем тут Абама? Вы о чем, голубчик? Где он?
Адъютант: Он в Хохляцке, сделал заявление, что условия содержания попугаев самые гуманные и он не видит причин...
Министр: Какое заявление? Где он?!
Адъютант: Абама? В Хохляцке...
Министр: Причем тут Абама?! Я, по-вашему, совсем маразматик?! Из ума выжил?! Ничего не помню?! Где этот чортов... как его... Фаланд, Фаланц... иллюзионист этот или кто он там... похож еще на...
Адъютант: Вальцман, изобретатель? То есть доверенное лицо изобретателя?
Министр: Он самый, чорт! Подать его сюда!
Адъютант: Ваше превосходительство, не хотите же вы сказать, что верите...
Министр: Какая, к чорту, разница, во что я верю! Есть факты, понимаете, голубчик, факты! Имели место волнения, и этот Пфальцман знал о них заранее! Где он?!

Адъютант стремительно покидает кабинет.

Министр (отдуваясь): Невероятно, ужасно... и мы позволили ему просто так уйти...  ищи-свищи теперь, как же... позор... несмываемое пятно!.. честь мундира!.. после стольких лет безупречной службы — такое... (на глазах у старика выступают слезы, он нервно начинает открывать ящики стола, что-то ищет) …да где же он?.. сам император вручил... наградной... только одно остается... где же?..

В кабинет входит адъютант.

Министр: ...где он?!.
Адъютант: Как ни странно, сидел себе в приемной, читал газету, как ни в чем не бывало, какая наглость...   
Министр: ...наградной... куда я его?.. (замечает адъютанта) Что вам?! Все кончено, я не переживу позора, как я стану докладывать президенту... нет, только кровью... ступайте, голубчик, в ваших услугах я более не нуждаюсь...
Адъютант: Но... изобретатель, Вальцман...
Министр: ...сам дьявол, должно быть, все, исчез, ловите теперь, как же, ищите... Боже!.. как наваждение...
Адъютант: Так... просить?..
Министр: Чего просить?! Поздно просить милости Божьей, все просрали... старый идиот...
Адъютант: Вальцмана... просить?..
Министр (постепенно успокаиваясь): Как... просить? О чем?..
Адъютант: Г-н Вальцман ждет в приемной... Просить?..
Министр: Как ждет?.. Он... там?! Он?! Этот... тот самый... похожий на... (адъютант кивает) ну так чего же вы медлите, голубчик?! Давайте его сюда! И меня сегодня больше ни для кого, кроме президента, нет, скажите там!

Вальцман, очевидно, подслушивавший под дверью, при этих словах входит в кабинет, в дверях оборачивается и говорит в приемную «Господин министр сегодня больше никого видеть не хочет. Кроме... ну неважно».

Вальцман (подходя к столу): Как отобедали, ваше превосходительство? Могу ли узнать причину, по которой вы соизволили снизойти до разговора с недостойным?.. (картинно-клоунски кланяется и жестикулирует) 
Министр: Присаживайтесь, любезный, довольно гаерствовать, шутки в сторону! Все очень серьезно!
Вальцман (присаживаясь): Ну не так уж и серьезно, жертв и разрушений нет, как я и обещал... Попугаи не пострадали, хехе...
Министр: Довольно, довольно! Вы забываетесь! Вы понимаете, где вы находитесь?!
Вальцман: Разумеется, понимаю, любезный. А вот вы, кажется, чего-то все еще не понимаете...
Адъютант: К господину министру не следует обращаться «любезный»...
Министр (адъютанту): Ах, голубчик, оставьте, все это сейчас не-важ-но!..
Вальцман: Кстати, раз, как вы тонко подметили, все это сейчас неважно, не уберете ли эту... эту штуку... вазу, Грааль... со слащавым содержимым... долой со стола? У меня приторно во рту становится, стоит только взглянуть на нее. Нельзя ли?..
Министр: Что?.. ах, это... да-да, это неважно, к чорту... голубчик, прошу вас... спрячьте это куда-нибудь... (адъютант убирает вазу) не будем отвлекаться, речь идет о национальной безопасности! Как вы это сделали? Какую роль вы играете в этих событиях? Вы — глава сети заговорщиков? Отвечайте по-хорошему, в противном случае я вызову шефа контрразведки и он уж с вами поговорит по-свойски!
Вальцман: Ухухуху! Успокойтесь, судырь вы мой, для начала успокойтесь, водички попейте... голубчик, налейте же... не видите, пожилой человек из себя выходит...

Адъютант, гневно сверкнув глазами на Вальцмана, наливает в стакан воду, подает министру, министр жадно выпивает.

Министр: Я спокоен, сударь, спокоен... мне теперь волноваться нет причин... вы у меня в руках... и если вы не ответите удовлетворительно на все наши вопросы, то...
Вальцман (демонстративно прождав несколько секунд продолжения, которого так и не последовало): ...то что же случится, скажите, пожалуйста? Осчастливьте!..
Министр (зловеще): Сами знаете!
Вальцман: Ухухуху! Я вообще много чего знаю. Знаю, например, что если не подам условный сигнал в течение часа, сигнал по радиофону о том, что я на воле и жив-здоров, то... кое-что случится. Не со мной, нет.
Министр: А... с кем?
Вальцман: Не с кем, а с чем. С этой вашей... национальной безопасностью — так вы это, кажется, называете?
Министр: Нельзя ли... поподробнее?..
Вальцман: Отчего ж... Ну, скажем, в одном городе этой страны произойдут волнения, в результате которых толпа, быстро и внезапно собравшаяся, захватит местное управление гражданской стражи, все стражники будут убиты — как пишут газетчики, «растерзаны толпой», — а оружие раздадут недовольным... Это так, для начала.
Министр: Когда это случится?
Вальцман: Возможно, никогда.
Министр: Как?
Вальцман: Да вот так. Вы неправильно сформулировали вопрос. Не «когда», а «если». Или «в каком случае». Ответ — в случае, если вы отвергнете благоразумие. То есть попытаетесь что-то со мной сделать. Что-то болезненное и неприятное.
Министр: Болезненное... неприятное... это вы — самое болезненное и неприятное, что со мной случалось! Боже, за что мне это... нет-нет, я спокоен. Спокоен. Не нужно воды, я же сказал... Так. Итак, вы, сударь, утверждаете, что дело не в людях, не в заговоре, а в неком... аппарате, способном воздействовать особым образом на мысли людей и их поведение... Так, допустим... Допустим... но как мне доложить об этом президенту, он же решит, что я свихнулся?!

Из шкафа выходит спрятавшийся там во время обеденного перерыва журналист Сильвестр Виссон

Виссон: Увы, скорее всего, так и решит.

Министр и адъютант вздрагивают, адъютант, кажется, пытается расстегнуть кобуру своей единственной рукой.

Виссон: Вольно, вольно, господа. Не нужно резких движений в мой адрес, поберегите мебель. Мое оружие гораздо эффективнее (подходит к вазе с шоколадом и показывает спрятанный там «жучок»). Все сказанное здесь записывается в одном укромном местечке.
Вальцман: Однако... ваш кабинет полон неожиданностей, господин министр! Вам удалось меня удивить, поздравляю!
Виссон: Коллега Вальцман, вашу руку! Моя фамилия Виссон...
Вальцман (настороженно): Как? Вазон?
Виссон: ...Виссон, работник пера, служитель муз... которая из них, кстати, отвечала за воображение? Все время забываю...
Адъютант (мрачно): Немезида?
Виссон: Хах, да вы остряк! Любезный Вальцман... да, сходство, безусловно, есть... волосы, нос, брови, лоб... родинка, впрочем, с другой стороны, кажется... но все же сходство неоспоримое.
Вальцман: Сходство? Вы о чем?

В ответ Виссон молча указывает на портрет президента, висящий над креслом министра. Вальцман пристально вглядывается в портрет, потом недоумевающе пожимает плечами.

Министр: Неслыханно! Ну, знаете, Виссон... Это вам так даром не пройдет! Незаконное проникновение в кабинет министра! Разглашение государственной тайны...
Виссон: Обойдемся без угроз, мон женераль. Вы не поняли, я на вашей стороне.
Вальцман (собравшись было пожать руку Виссону): Так не на моей?..
Виссон: И на вашей тоже, коллега! (энергично трясет кисть руки Вальцмана обеими своими руками) Артист ведь всегда поможет собрату по цеху, не так ли? Ну а что до сторон — то сторона у всех присутствующих здесь одна, вы еще не поняли? Я докажу эту свою гипотезу. Итак, как нам выйти из создавшегося положения. Я вижу только один выход — продолжить демонстрацию возможностей прибора. Но предварительно созвать Совет национальной безопасности — вы, генерал, можете предложить это президенту. Формально по причине, что... у вас, скажем, имеются данные о причинах событий в Хохляцке. На Совете вы скажете все, как есть.
Министр: Но кто мне поверит?!
Виссон: В том-то и дело — на время, когда соберется Совет, запланируем три... да, я думаю, трех вполне достаточно... три испытания: вы сообщите Вальцману время, когда соберется Совет, и три города в разных точках земного шара, где бы вы хотели увидеть доказательства мощи прибора. И всякие разные особые условия — действия восставших, количество жертв, лозунги и тому подобные подробности. Или подробные подобности, хехе. И во время заседания Совета как раз начнут поступать сообщения о происшествиях. Они же начнут поступать, Вальцман? Вам дадут время для подготовки... Вы ведь сможете все это провернуть — беспорядки в трех разных городах разных стран?..
Вальцман: Разумеется... вы о чем? Все, что мне нужно, это возможность отдать распоряжение по радиофону за полчаса до нужного момента. Так вы тоже мне не верите?
Виссон: Верю в ваше искусство, верю в божественную силу иллюзии...
Вальцман: Искусство? Странный двусмысленный человек, причем тут искусство. Дело в технике!
Виссон: Называйте как хотите, ваше право. Все равно — восхищен. Преклоняюсь.
Министр: Что ж... в свете, так сказать, данных обстоятельств и... в общем, сейчас буду звонить президенту. Боже, за что это мне!.. Какая-то мистика, чорт... как во сне... всю жизнь мог отличить реальность от небыли, безупречный послужной... а тут...
Виссон: Ну успокойтесь, успокойтесь, старый вояка (подает ему носовой платок). Кстати, запись всего сказанного здесь я вам готов одолжить, чтобы вы ее представили на Совете как доказательство вашей вменяемости. Мы подождем в приемной, покурим, пока вы будете говорить... Вы ведь курите, Вальцман? Все фокусники курят. Есть что-то общее между... не знаю... какой-то общий, так сказать, знаменатель у магии, курения и любви к сладкому... восточные сладости, восточная мудрость...
Вальцман: Угу, сахарные скрижали хазарских мудрецов... Курю, но сладкого не терплю. Я — антидульцинист: противник сладкого. И к чему вы о фокусах?.. я, впрочем, действительно одно время хотел стать фокусником...
Виссон: Вот-вот, а вы говорите... сила воображения!.. (адъютанту) эээ, как вас там... голубчик! Господин остряк! С аксельбантиками!
Адъютант (набирая номер на телефоне, недовольно): Выбирайте выражения, молодой человек! Я боевой офицер, имею ранения и награды. Не говоря уж о том, что гожусь вам если не в отцы, то как минимум в старшие братья. Голубчик я только для моего министра. Штаб-ротмистр Шпара к вашим услугам.
Виссон: Ну да, ну да... очень приятно... так вы нас позовете, когда тут закончите?.. ладно?.. не будем вам мешать.

Вальцман встает, они с Виссоном выходят в приемную. Адъютант в это время вызывает по телефону президентский дворец.
В приемной шушукаются трое служащих министерства.

Первый служащий: ...По рекомендации генерального инспектора...
Второй служащий: ...Страшный человек, говорят...
Третий служащий: ...у него, я слышал, действительно нет глаз. То есть я сам не видел, и вообще, кажется, вообще никто никогда не видел его без этих его очков.
Второй служащий: Так он слепой?
Первый служащий: Наоборот, говорят, он чуть ли не единственный по-настоящему зрячий в верхах.
Третий служащий: Как давно он занимает эту должность?
Второй служащий: Да он всегда был, насколько я помню.
Первый служащий: Нет, не скажите, лет тридцать назад, говорят, был кто-то другой...
Третий служащий: Так он еще при монархии был, получается?
Второй служащий: Нет, при монархии этой службы ведь не было.
Первый служащий: Она всегда была, только называлась по-разному... менялись знаки и заглавья — сущность оставалась та же.
Второй служащий: Сколько же ему лет?
Третий: Наверное, очень стар.
Второй: Но лицо его какое-то... без морщин, без следов времени... но нельзя назвать его молодым, скорее, наоборот...
Первый: Да, неживое какое-то... похожее на маску...
Третий: А вот и Виссон... господа, осторожнее. Виссон, говорят, — его глаза и уши...
Первый: Не уши, а уста...

Служащие расходятся. На месте, где они только что стояли, останавливаются Виссон и Вальцман.

Виссон: И все же... кто вы, в сущности, такой? Что за человек? Чем живете? Откуда взялись?

(Закуривают)

Вальцман: Извольте. (говорит, как бы кого-то пародируя) Итак, родился я в богатой семье. У нас был дом и сад — ах, какой сад, Феликс!.. Тьфу! (далее своим обычным голосом) Да какая разница, легче вам, что ли, станет, если будете знать, что родился я в обычном городке Х сорок лет назад в обычной семье. Все это так, рамка. Кто-то предпочитает рамку повнушительнее, «побогаче», а кому-то все равно. Важна не рамка, а то, что она обрамляет. Не сосуд, а содержимое. Важен не гражданин Вальцман, не то, женат ли он и сколько у него денег, а то, что внутри него. То есть меня. Феликс — только чаша, вмещающая огненную сущность, так сказать, Феникса... а не слащавую банальную дрянь... А то, знаете, как в бедной провинциальной семье, к чаю подают в вазочке наломанную на кусочки плитку шоколада, — гадость...
Виссон: Хм... Ну, воля ваша... И все же — по секрету, честное слово, никому не скажу — как вам удается узнать? Предсказать? Или как это называется... ну в общем, как вы узнаете, где произойдет бунт?

Вальцман смеется, качая головой.

Виссон: И вы действительно не родственник?..
Вальцман: Чей?

Виссон указывает на портрет президента на стене.

Вальцман: Да с чего вы взяли?
Виссон: Сходство... того, налицо.
Вальцман: Какое сходство? Не вижу никакого сходства. Или, по-вашему, все брюнеты с семитскими глазами похожи друг на друга?
Виссон: М-да, портретик этот на самом деле того, так себе... не передает всей физиогномики... В жизни он больше похож на вас. То есть вы на него. То есть... Ну вы поняли. Но ни фотографии, ни видео этого почему-то в полной мере не фиксируют. Искажают как-то. Вы никогда не видели его живого? Вот если бы увидели — вы бы согласились.

Из кабинета в приемную высовывается адъютант и приглашает курящих войти. Они входят, им навстречу идет министр.

Министр: Президент собирает экстренное заседание СНБ через три часа... что ж, господа, тогда... осталось только определиться с тремя точками... прошу...

Все подходят к большой карте мира, висящей на стене. На карте в нескольких местах видны небольшие пятна темно-коричневого цвета.

Вальцман (указывая на пятна, с омерзением): Что это? Это то, о чем я подумал?
Министр: Нет-нет, что вы, это только шоколад...
Вальцман: Именно об этой мерзости я и подумал...
Министр: ...люблю, знаете ли, на досуге рассматривать карту, подпитывая, так сказать, свои геополитические амбиции шоколадными солдатиками... Итак, три города... Что ж, выберу страны, которых не жалко, — вот, например... лягушатники нам всегда гадили, пусть у них полыхнет в столице, да посильнее, с кровушкой, например, попытка штурма президентского дворца, но неудачная... то есть, прошу понять, я все же не уполномочен свергать власть у них, такая ответственность, я сам не могу отдать такой приказ... хотя руки так и чешутся, конечно... но пусть хотя бы обосрутся хорошенько, гады... и эту... башню их эту уродскую, башню эту чортову пусть разнесут восставшие... лозунг? Вы много говорили тут о воображении, господа, я, правда, не понял, к чему... но пусть лозунгом будет «вся власть воображению!» Итак, пусть у них начнется часа так через два, чтобы к началу заседания Совета были уже ощутимые, хехе, результаты... Виссон, вы ведь все еще записываете разговор? Отлично. Так, еще две страны... пусть после лягушатников в каждой из них начнется спустя час и еще полчаса соответственно... Так, кого же еще выбрать... Кого-то из узкоглазых... И еще... из этих...



ДЕЙСТВИЕ 3.

Президентский дворец, заседание Совета национальной безопасности в разгаре. В зале за большим столом сидят сановники, министры, генералы, их секретари и адъютанты. Председательствует президент Якубович. В зале стоит большой телевизор, тыльной стороной к зрителям. Военный министр докладывает.

Военмин: ...Итак, как видно из изложенного мной, из представленных мной доказательств в виде записи разговора в моем кабинете, а также из включений прямого эфира с мест событий, Вальцман не лжет. Две столицы уже объяты пламенем революции, и отрицать причастность Вальцмана к этим событиям могут лишь слепцы. Его аппарат действует. Нравится нам это или нет. Это факт. А факт нельзя отрицать, его следует принимать во внимание. И по возможности использовать в наших интересах. Как это надлежит делать государственным мужам и политически грамотным верным сынам отечества.
Президент Набукович: Благодарю вас. Гм-гм... Кто-то желает высказаться? Вы, граф?
Министр внутренних дел: Если позволите... Только оглашу сведения, имеющиеся у нас об этом человеке. С тем, чтобы мы имели представление, с кем имеем... Кха... Итак, Вальцман Феликс. Сын Германа и Луизы, урожденной Финкельберг. Единственный ребенок в семье. Уроженец Пфальца. Крещен в лютеранство. Отец при монархии торговал шампанским, в результате революции разорился. Сын окончил обычную среднюю школу. Потом работал лакеем в гостиницах. На военную службу не призывался — признан негодным к таковой. В связях с разведками иностранных государств замечен не был и не подозревался. На данный момент зарегистрирован как торговец произведениями искусства. Что касается возможного изобретателя — родственника, имеются сведения лишь о двоюродном дяде Феликса — его тезке, Феликсе Шиммельпристере, художнике. Судя по отсутствию регистрации смерти, все еще жив, но где проживает, неизвестно. Ни о каких других живых родственниках Феликса Вальцмана мое ведомство сведениями не располагает.
Президент Накубович: А что скажет охранное отделение? По вашей части он не числился? Ни в каком смысле?

Ген. Инспектор охранного отделения (в непроницаемо-черных круглых очках, которых, очевидно, никогда не снимает), загадочно улыбаясь, молча качает головой.

Президент Бунакович: Но он же ваш протеже, как я понимаю? По вашей рекомендации его принял военный министр?

Из-под стола вылезает прятавшийся там Виссон.

Виссон: Если этого человека и можно назвать чьим-то протеже, то только моим.
Военмин (возмущенно): Вы и сюда!.. Нууу, всему есть предел!..
Виссон: Уверены?
Президент Кунабович: В чем дело? Кто это? Кто вы?
Военмин (обреченно): Хотел бы я сказать — сон, только дурной сон...
Шеф Корпуса гражданской стражи: Так это же Виссон, репортер из «Утренней Звезды»! Вот пройдоха! И, говорят, сотрудник... (шепчет на ухо МВД)
МВД (генеральному инспектору охранки): Так он из ваших?..

Тот в ответ лишь загадочно улыбается.

Виссон: Господа, я пригласил вас с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: мечу деспотизма положен предел, исчислено царствие ваше — звучало так «мене», а вот и «текЕл» — весы сокрушают все башни. На правах лирического отступления. Да, стихи так себе. Экспромт, знаете ли. От избытка чувств. Не нужно аплодисментов. Далее, если позволите, в прозе.
Президент Кабунович: Не слишком ли вы много на себя берете, Виссон?
Виссон: Президент, но вам же известно, что если бы не я, вас бы здесь не было. Я хочу сказать, все вы, господа, собрались здесь только благодаря мне.
Штаб-ротмистр Шпара: Пятая власть... чтоб ей пропасть...
Шеф КГС: Боже упарсин! То есть «упаси».   
Военмин: Упарсин? Новое средство от глухоты?
Виссон: Нет, от словесного поноса. Господин президент, не считаете ли вы, что настало время принять решение? Это я посоветовал генеральному инспектору направить Вальцмана в военное ведомство, ибо питал тогда еще кое-какие иллюзии в отношении тех, кто там заседает. Но они показали себя как люди скучные и ограниченные, и если бы не мое вмешательство в нужный момент, все кончилось бы казарменно-пошло: грубый сапог затоптал бы нежный младой побег мечты.
Военмин (протирая очки, задумчиво): Мда, побег... давно, усталый раб... замыслил я...
Виссон: Ну, с этим вам, боюсь, придется повременить, генерал. Немного. Помедлите еще под пальмами сонной Вампуки.
Президент Кубанович: А каково мнение экспертов? Исходя из доклада военного министра — в принципе такое возможно? Можно собрать такой прибор? Действие которого имело бы такой эффект? Доктор Гибель, что скажете?
Д-р Гибель: Трудно сказать... Дело, скорее всего, вообще не в приборе. Мы подозреваем, что никакого аппарата вообще нет. Что он все это проделывает исключительно силой мысли...
Военмин: Этого только не хватало!..
Виссон: Интересная идея! Вот что значит современная наука! Живые картины... Батальные сцены... Торговец картинами одною силою мысли, так сказать, материализует...
Президент Набукович (устало): Как противно стало от этой вашей реплики, как я уже устал от всех этих острот... Заседание превратилось в цирк...
Виссон: Возможно, этому цирку нужен новый, так сказать, укротитель.
Президент Бакунович: Так что вы хотели предложить, Виссон? О каком решении говорили?
Виссон: Купить аппарат у Вальцмана. Просто и эффективно.
Президент Кубанович: Что ж... Купить аппарат, которого, возможно, не существует... Отлично-с. Господа, есть принципиальные возражения? Нет? Ну что ж, пригласите этого... счастливого обладателя...
Виссон: На свете счастья нет...
Вальцман (входит): ...но есть покой и воля.

Входит Вальцман. Внимание Совета на несколько мгновений приковано к его внешности, к его сходству с президентом — следуют соответствующие приглушенные возгласы. Кажется, сохраняют молчание только президент (которому внешнее спокойствие дается, очевидно, усилием воли) и генеральный инспектор, продолжающий улыбаться своей мертвой слепой улыбкой.

Вальцман (мечтательно): Люблю цирк... Именно в цирке раскрываются, знаете, бездны. Театр же для снобов и эстетов.
Виссон: Ну что, вы готовы?
Вальцман: Разумеется.
Виссон: Даже не спросите — к чему?
Вальцман: Готов ко всему.
Виссон: Однако... Итак... Президент, вы позволите мне озвучить? Любезный Вальцман, повторю свой вопрос — готовы ли вы? Готовы ли к тому, что вас сейчас озолотят?
Вальцман: Как?
Виссон: Президент? Миллион?.. Вальцман, вам предлагают миллион. Миллион врулей. Золотом.
Вальцман: Спасибо, тронут. Всегда верил, что мои труды на благо человечества не останутся неоцененными. Когда можно получить?
Президент Кубанович: Как только передадите ваш аппарат в наши руки.
Вальцман: Ничего себе! А я на минуту поверил в вашу бескорыстность... как я ошибся...
Виссон: Нет-нет, мы не позволим вам разувериться! Президент?.. Десять, Вальцман! Десять миллионов! В обмен на аппарат, разумеется.
Вальцман: Я вижу, тут какая-то ошибка... Вы меня не поняли. Я не для этого. Мне, в сущности, не нужны деньги.
Виссон: Люблю, когда вы шутите. Пошутили — и хватит. Десять миллионов врулей, Вальцман! Это не просто деньги. Это состояние! Состояние нужно всем.
Штаб-ротмистр Шпара: Состояния бывают разные... есть, к примеру, состояние аффекта...
Вальцман: Погодите... так вы в самом деле решили, что я это все затеял из-за презренных денег? Из-за смрадной выгоды? С трепещущими от пряного аромата наживы ноздрями, с трясущимися от жадности руками... Фу, как пошло!..
Виссон: Вы переигрываете, друг мой...
Вальцман: Нет, я просто-таки не понимаю, как вам такое пришло в голову, я, кажется, не давал повода...
Военмин: Господа, довольно, все это напоминает уже... Отвечайте, Вальцман: готовы вы продать государству ваше изобретение, эту вашу волшебную шкатулку, этот ящик Пандоры, ковчег Завета... за десять миллионов врублей?
Вальцман: Нет. И никогда не был. И никогда не буду готов. Нет.

Некоторое оживление в зале Совета — не только из-за ответа Вальцмана, но, судя по всему, и из-за того, что происходит на экране ТВ. Все взоры постепенно обращаются к нему.

Военмин: Это включение из столицы наших давних недоброжелателей, как видите, господа, город охвачен восстанием.

Члены СНБ возбужденно переговариваются, жестикулируя, указывая на телеэкран; слышны восклицания: «Смотрите, смотрите!.. башня!.. она же сейчас!.. падает!.. упала!.. невероятно!.. они подорвали опоры!.. Тойфелева башня рухнула!» Многие посмеиваются, явно злорадствуя, потирают руки. «Так им, лягушатникам!.. Хе-хе... Жё сюи Тойфель, ололо!.. Ха-ха... Чтоб их всех...»

Президент Буканович (довольно улыбаясь): Да, весьма впечатляет... Эффектно... и эффективно... Что ж... Вальцман, спрошу прямо: сколько вы хотите за вашу машину?
Вальцман: Отвечу прямо — хочу очень много. Но не в деньгах, нет. Я хочу все. Мне нужен весь мир. И пара коньков в придачу. Прошу вас, выслушайте меня, господа. Дело не в моих амбициях. Таковых у меня нет вовсе, поверьте. С давних пор волнуют мой ум бесконечные неурядицы, конфликты, войны, терзающие человечество. Стервятники Фанатизм, Бедность, Лицемерие терзают израненное тело титана, чьи члены скованы, обездвижены, разъяты. И яд разносят хладные скопцы. Единственное спасение его — сойти с креста, вернуть единство себе, собраться вопреки всему. Титан сей — образ человечества. Оно разделено на части, враждебные друг другу. О если бы могло оно объединиться — какие только свершения не стали бы ему под силу, каких вершин не смогли бы мы покорить — мы, да, мы, господа, или лучше скажу — братья!.. И вот, понял я, что скорейшее и эффективнейшее объединение человечества возможно лишь путем единовластия, то есть через предоставление всей полноты власти одному лицу. Путем некоторых умозаключений я пришел к выводу, что это лицо — я. На то указывали многие знаки в моей судьбе. И тут как раз подоспело это изобретение моего родственника — я понял, что перст Провидения прямо и твердо указует на мою грудь, и я не в праве делать вид, что не замечаю его. И вот я здесь... если вкратце, то у меня все.

Ошеломленное молчание. Члены СНБ переглядываются, пожимают плечами, шепчутся.

Военмин: Прошу выслушать меня. Ваше высокопревосходительство, господа члены СНБ! Это я виноват, что этот безумец сейчас стоит здесь, а посему прошу принять мою отставку.
Виссон: Ну вы хватили, Вальцман! Эдак вы ни врубеля не получите. А получите смирительную рубашку — вот что. Одумайтесь.
Вальцман: Только в том случае, если здесь собрались самоубийцы.
Президент Нукабович: Что вы имеете в виду?
Вальцман: Я имею в виду, что я совершенно серьезен, и хотел бы видеть подобное отношение к делу со стороны всех присутствующих. Господа, эй... вы, в зеленом мундире и рядом!.. довольно пересмешничать! До сей минуты я пытался быть вежливым, но вижу, что вы привыкли к другому языку. Что ж, поговорим по-другому. Предлагаю присутствующим здесь представителям верховной власти этого государства тотчас передать мне все свои полномочия. Судьбе было угодно, чтобы именно с этой страны началось объединение человечества. Поэтому моя штаб-квартира будет здесь, хотя всякие национальные сентименты мне как убежденному космополиту совершенно чужды. Одна Земля, одно Человечество, одна Родина. Один Наставник — назовусь пока так.
Виссон: Вы серьезно, Вальцман? Господа, он... кажется, он предельно серьезен!
Президент Буканович: Я, кажется, вижу, к чему вы клоните, Вальцман. В случае, если мы откажемся... вы...
Вальцман: ...я устрою в этом городе самые кровавые беспорядки за всю его историю. И у власти вы не останетесь в любом случае.

Взволнованное перешептывание за столом.

Военмин: Бескорыстный фанатик... хуже этого ничего нет...
Вальцман: Если вы попробуете мне как-то помешать, пленить меня — я, конечно, простой смертный, меня можно искалечить и убить. Но если в течение часа я не дам о себе знать оператору прибора, вас разорвут на куски обезумевшие бунтовщики, которых не устрашат ни пули, ни бомбы. Будьте серьезны, умоляю вас. Вы сейчас решаете будущее человечества — объединится ли оно мирно под моей рукой ради прогресса и процветания или окончательно встанет на путь самоистребления — к коему его подтолкнут импульсы прибора в случае, если я не смогу убедить вас.

Ошарашенные сановники переглядываются, никто не решается молвить слово.

Президент Якубович: Что ж, ставка слишком высока, и искушенье — как бы велико оно и прочее — а в силе зла мы убедились здесь воочию , — короче, принял я решенье и удаляюсь за пределы несчастной родины моей — за словом следует пусть дело — умою руки поскорей — и в путь, пойду искать по свету, где легитимному есть чувству уголок... Адъютант, прикажите подготовить мой турболет. Пункт назначения — Восторг-на-Дне. В одной соседней северной стране. И подготовьте мой последний указ — о роспуске кабинета министров и палаты депутатов ввиду открывшихся обстоятельств.

Президент встает, снимает с себя ленту с орденом, бросает на стол и выходит из зала, за ним следует его адъютант.

Военмин: Я не совсем... понял... принята ли моя отставка... а если нет — то к кому мне теперь обратиться с просьбой о ней...
Вальцман: Нет, не принята! И принята не будет! Друг мой — позволите мне так вас называть? — мой старый друг, в твоих услугах, как никогда, нуждается страна, вступающая в эру обновленья. Заря грядущего уж окна золотит нам, волею Фортуны собравшимся в палатах мира старого — в сих мехах старых, принять готовых новое вино, — и как бы крепко ни было оно, уже в бокалы льет его рука Наставника — то бишь моя рука — и время пить! Друзья, до дна — и залпом! Мой тост — за новый мир! Непьющий да не внидет!

Все пьют.

Военмин: Как я понял из ваших слов, вы считаете, что я еще могу понадобиться...
Вальцман: Безусловно, я хотел бы видеть вас на вашем старом посту. Как и вашего симпатичнейшего адъютанта. Предстоит много работы по реформированию и — в перспективе — упразднению вашего ведомства, так что не откажите!
Военмин: Что ж... я, признаться, мало что понял... о ваших намерениях... прогрессе человечества... но готов служить, если новое государство нуждается в таких старых солдатах, как я...
Виссон: И прекрасно! Вальцман, поздравляю! Не думал, что у вас это дело выгорит, в какой-то момент даже, честно говоря, решил... ну да неважно. Итак, реформы?..
Вальцман: ...И на этом пути мне, конечно, понадобится помощь такого осведомленного и проницательного человека, как вы. Согласны? Вашу руку! Как назовем вашу должность — пока не решил. Впрочем, как и обозначение, определение моего поста... Наставник... Диктатор... Признаюсь, мелькнула мысль — а не назваться ли царем? Слово старое, приятное, добротное...
Военмин (тихо, штаб-ротмистру): Царь Феликс... этого нам только не хватало... вино, видать, изрядно в голову...
Штаб-ротмистр Шпара (тихо, военмину): Наш Феликс Аравийский — весь мир прeвратит в одну сплошную Arabia Felix...
Вальцман: Ну-ну, довольно ворчать! Поберегите энергию для новых свершений, которые нам всем, помышляющим о благе народном, предстоят! Что же до остальных присутствующих здесь — степень вашей полезности будет выявлена в ходе предстоящего собеседования. Виссон, позаботьтесь. Готовых работать на благо объединенного человечества — прошу остаться, остальные свободны — пока... И не бойтесь, не бойтесь меня — я не изверг, поймите, все это для вас, для людей. Я буду добрым царем. Строгим, но справедливым. Так, что еще... Дворец этот мне подходит — обоснуюсь здесь, так и быть. Многое, впрочем, тут надо переделать — весь этот ампир мне как-то... Запишите, Виссон. Да, еще вот что — фасон мундиров изменим, что-то попроще, поменьше позолоты, вообще — будем избавляться от нездоровых излишеств.
Военмин (горестно): Конец, конец старой жизни!..

Все застывают в позах:
Вальцман — стоя возле президентского кресла, на которое поставлена одна его нога, лицо, озаренное торжествующей полуулыбкой, обращено к зрителям, к ним же устремлена рука, над головой его — то ли нимб, то ли корона (сделать как-то с помощью подсветки или голографически),
ген. инспектор — все так же сидя за столом с застывшей улыбкой (теперь уже отчетливо видно, что это не живой человек, а манекен, буквально),
военмин — полупривстав со своего места и схватившись за голову,
МВД и шеф КГС — сидя, перешептываясь, прикрывая рты руками и опасливо поглядывая в сторону ген. инспектора,
штаб-ротмистр — встав и выйдя из-за стола, в профиль к зрителям, спиной к столу, сложив руку на груди, опустив голову с застывшей тягостной думой на челе,
д-р Гибель — склонившись над генеральным инспектором, как бы выслушивая, что тот ему говорит,
президентский орден Золотого Вруна — повиснув в воздухе, не успев упасть на стол,
все прочие — устремляясь к выходу, кроме
Виссона, который подходит к рампе и обращается к зрительному залу:

Акт очредной сей драмы — или фарса —
пусть зритель сам решит, что видит пред собой, —
уж завершен, и вот
на мягких лапах, аки некий тигр иль кот,
царь революции грядет!




ДЕЙСТВИЕ 4.

Кабинет Вальцмана — бывший президентский. Вальцман сидит за столом, напротив стоит штаб-ротмистр Шпара с папкой в руке, докладывает.

Штаб-ротмистр Шпара: ...Депутация от народа ходатайствовала об упразднении охранного отделения, о придании гласности всех его архивов и расследовании деятельности этого ведомства и деятельности лично бывшего генерального инспектора. По вашему приказу, я прибыл в главное управление охранки с ордером на арест ее бывшего шефа, но обнаружить его так и не смог, ни в управлении, ни в его доме. Его нигде не могут найти, в его кабинете обнаружен лишь манекен, как две капли воды похожий на него...

Входит Виссон.

Виссон: О чем это вы?
Вальцман: Странная история с... вашим бывшим шефом...
Виссон: Редактором? А что с ним?
Вальцман: Нет, не редактором... Речь о бывшем генеральном инспекторе бывшего охранного отделения.
Виссон: Бывшего, бывшего... что ж... бывший... хорошее слово, синоним для прошлого... да, он — прошлое, бывшее, вы — будущее. Без прошлого не было бы будущего. Без него не было бы вас. Явились вы — он исчез. Все логично. Да, а нынче контора сия как называется?
Вальцман: Никак. Я ее упразднил. Ее больше нет. И никогда не будет.
Виссон: Как это? Без тайной полиции не обходился еще ни один режим в истории человечества.
Вальцман: То бишь история человечества это история тайной полиции, так, что ли?
Виссон: Почему нет? Многие необходимые перемены в свое время подготавливались именно в недрах этой структуры — заговоры, революции... Вы думаете, там сплошь одни охранители сидят? Если и охранители, то отнюдь не чуждые прогресса, перемен. Когда момент для них действительно подходящий, понимаете? Революция это только точка, поворотный момент в эволюции. Назревшие перемены.
Вальцман: Эволюция полиции. Любопытно излагаете... Но все это, в сущности, гегелевщина какая-то...
Виссон: Гоголевщина?..
Вальцман: ...Но в одном вы однозначно неправы — я не будущее, я уже настоящее.
Виссон: Нет, это я — настоящее. Настоящее — то, что связует прошлое с будущим. Это я. Я — звено между генеральным инспектором и вами. Понимаете?
Вальцман: Так, значит, вы все же хорошо его знали? Кстати, вас не тревожит, что архивы охранки со дня на день будут обнародованы — по моему указу? Списки агентов...
Виссон: Архивы? Вы разве их нашли? По моим сведениям, в главном управлении никаких следов архивов не обнаружили, и никто не знает, где они могут быть. Неужто уничтожены? Кем? Бывшие служащие клянутся, что архив был в здании, в подвальном помещении, но, как оказалось, в этом здании вообще нет подвала. И, судя по планам здания, никогда не было. Ведь так? Да, странная история. Ну а насчет того, знал ли я... хорошо-не хорошо... Насколько вообще один может знать другого... Многие ведь и самих-то себя толком не знают, не говоря о том, чтобы... Скажем, мы на многие вещи смотрели одинаково и на этой почве в некотором роде сблизились.
Вальцман: Ах, вот оно что... Я, кажется, начинаю понимать... на что вы претендуете... Хотите занять его место? Стать шефом новой тайной полиции? Вы ведь знаете, где архивы? Их ведь никто не уничтожил? Они до сих пор где-то там? В этом подвале, которого как бы и нет? А если я санкционирую учреждение нового аналога охранки, архивы внезапно появятся?
Виссон: Гм... Кто знает...



///на этом полноценный текст пиесы завершается, далее следуют отрывки и наброски///

 
***
Вальцман: Ротмистр! незаменимый рыцарь Немезиды! После коронации произведу вас в полковники


***
Вальцман: Чтобы мудрейшие жители Земли могли помочь мне словом и делом, учреждается Совет Ста, или Небесная Сотня. Заседания Совета Ста будут проводиться в цирке


***
Вальцман: ...как китайская притча о бабочке и императоре — императору ли снится, что он бабочка, или бабочке снится, что она — император... Есть, знаете, такая порода китайских бабочек — шоколадница называется


***
Вальцман: С некоторых пор одна сказка не дает мне покоя, польская цыганская сказка о мальчике, который вышел из дому. Так вот — когда он выходил, возникло зло, его отражение. Поняли? отражение — зло. Но каким образом в дверях, в дверном проеме могло возникнуть отражение? Значит, дверь была зеркалом. Зеркало было дверью. Зеркало. Зло — ерка. Он пытался войти в зеркало. Или выйти через зеркало. Но вышел не он — вышло наружу возникшее отражение его. А мальчик так и остался там, внутри. Я вот думаю: что же лучше в таком положении —  оказаться снаружи или остаться внутри... Как вам кажется?
Виссон: Мда, темна вода во облацех... (зевает) ...вот тоже был фокусник, иллюзионист — гениальный Оле Круз, или Ал Круйс, чорт... Кройц, Карц, Крез... не помню, как точно... лет двадцать назад... вот он умел такое проделывать... Однажды, кстати, тоже был на приеме у военного министра — предшественника нынешнего... то есть уже прошлого, гм... такую штуку предложил, но эти бурбоны не оценили, так он так разъярился, что... в общем, заперли его в психушку, где он и помер...
Вальцман (недовольно, после нескольких секунд молчания): К чему вы это рассказали?
Виссон: Да так, к слову пришлось... а что?
Вальцман: Умеете вы поддержать, нечего сказать. Вы слушать умеете только себя самого!
Виссон: Нет, отчего же, я все слышал. А вы сами как думаете — вы сейчас снаружи или внутри?
Вальцман: При чем здесь я? Это притча! Речь в ней идет о Боге и сотворении мира, вы что, не поняли?
Виссон: Да все я понял прекрасно, потому и спрашиваю, как вы думаете...
Вальцман: Да я-то при чем тут, вот чудак! При чем тут я к Богу?
Виссон: А разве не вы здесь Бог? Или вы — тот, другой? отражение, зло, ерка-зло, Азель-Рок, «Аз зело рак»... Вы что, плачете?
Вальцман (жалобно, шмыгая носом): Никто меня не понимает, даже вы...
Виссон: Где уж мне понять всю грандиозность ваших замыслов, я ведь не пекусь о благе всего мира... Это не я, а вы — часть той силы, что вечно хочет блага и вечно... творит чорт знает что...
Вальцман: Если кто здесь Мефистофель, то это вы
Виссон: Ну, это положим...

***
Виссон: Вы себя царем Эдипом возомнили?
Вальцман: А вы себя — Сфинксом

***
Виссон: Никак не пойму — вы царь Эдип или Сфинкс? Напасть или избавитель от напасти?

***
Вальцман: У дяди была говорящая канарейка, вернее, кенар, его звали Гелиогабал. Я всегда думал, что это значит Пожиратель Солнца или что-то вроде. Уникум — говорящая канарейка. Они же вообще подобному не обучаются. Но дядя был гений, научил. Он и меня кое-чему научил, этот дядя. Это я его только называю так — дядя. На деле он мне двоюродным дедом приходится. Пропал без вести во время извержения вулкана на Азорских островах. Где он жил, будучи близким к Наундорфу, да-да, тому самому, Луи ле Пердю. Ну то есть не к тому самому, конечно, а к его внуку или правнуку, что ли...


***
Вальцман один в гардеробной, в красивом мундире какого-то гвардейского полка, в мантии и короне.
Вальцман: Царь? Император? Эта словесная фофудья отдает пыльными унылыми томами всемирной истории... фараон?.. уже лучше, красиво звучит, но хочется все же уникальный титул, не бывший прежде... феникс? Феникс Человечества. (как бы обращается к своему отражению в зеркале) Феникс всея Земли Феликс Первый, завершитель Истории. Ибо история в прежнем своем смысле — история как список бесконечных войн и перечень завоевателей — история человечества кончилась. Если история и продолжится, то сугубо в форме вечного торжества единения человечества в познании, творчестве, в мире и любви. Отныне это уже будет не история, а... мистерия?
Виссон (входит): Истерия? Totus mundus exercit hysteria, хехе... репетируете тронную речь, минхерц?
Вальцман: Я игнорирую твою иронию, о дух насмешливый сомнения... Ты не в силах вывести меня из себя. Я спокоен и счастлив, счастлив... Феникс Феликс, завершитель Истории, возобновитель Мистерии...
Виссон: Кстати, Фауст тоже значит «счастливый»... В прежние времена титул государя звучал как «фюрст», то бишь «первый», так почему бы новому государю не титуловаться «фауст», то есть «счастливый». ...Знаете, а вы чем-то похожи на Людвига Баварского!
Вальцман: Что вы меня сравниваете со всякими сумасшедшими? Я ведь и обидеться могу! Я — само воплощение торжества разума и логики!
Виссон: Безумию логика не враг, а верный спутник, — во всяком безумии есть своя логика.
Вальцман: Моя логика в том, чтобы довести до блаженного оазиса через пустыню нигилизма изнемогающий от жажды караван мечты, знаете, такие верблюды, много верблюдов, и у каждого — драгоценный груз, каждый навьючен чудом...
Виссон: Слишком увечно-вычурно — пускай ваши навьюченные начуваются, как говорят в деревне, где я родился. Как бы все эти караваны verbarum ludus не привели вас к...
Вальцман: ...Каждый навьючен мечтами, самым сокровенным и лучшим, что есть в человеке... Привести их, дабы припали они к благословенному источнику, услышали чарующий звук бьющего родника, испили живительной влаги... врачующей их души...
Виссон: Да, мечты ваши того, хехе... влажноваты, доктор Живлага
Вальцман: ...Все шалости фей, все дела чародеев... Караван останавливается на такой, знаете, площадке среди пальм — кажется, такие площадки называются у туарегов майданы. Утомленные миражами пустыни, путники располагаются на таком майдане, ставят палатки, шатры... золотые искры — брызги костра... шум, гам... хорошо!
Виссон: Есть в вас все-таки склонность ко всей этой экзотике восточного базара. Не понимаю, отчего вы не любите сладкого? Должны бы любить, по всем признакам. Шербет, рахат-лукум... и ещё этот, как его... шарм-аль-кын, верблюжье сало в шоколаде...
Вальцман: Придите ко мне все жаждущие и обремененные — и напою вас, и разделю бремя ваше! Придите усталые и измученные — и мы отдохнем, о, мы вместе отдохнем у костра в ночи и увидим небо в намазах. Придите одинокие и непонятые — и никогда более не будете одни, я пойму вас и помогу понять самих себя. Униженные и оскорбленные — возвышу и восхвалю вас. Запуганные и забитые — разбужу и разобью, клянусь, разобью гипнотизирующие вас голубые экраны (не забудьте, Виссон, — первым указом после коронации будет запрет телевидения и уничтожение всех ретрансляторов и приемников; коронацию все же должны увидеть все, пусть транслируют в прямом эфире). Вы больше не будете жить мечтами других, будете учиться жить своими собственными грезами. Придите бездомные и неимущие — и мы вместе построим дом, построим цитадель посреди пустыни современного мира, но прежде взрастим, вознесем ее в сердцах своих — будет расти она, подобно древу в райском саду, древу жизни — древо-башня, в ветвях которого, подобно эльфам, будет жить новое человечество. Эльфова башня.
Виссон: Эх, какой у вас ход мысли — с циннамонинкой, с цинциннатинкой


***
Короноваться с лицом, прикрытым маской
что за дикая идея
вычитал в каком-то древнем манускрипте, что так интронизировались священные цари
черная маска
вы просто Отелло
убьете Дездемону демоса, если она изменит вам с другим


***
репетиция коронации в зале для приемов в бывшем президентском дворце

генерал пытается застрелить Вальцмана, пистолет дает осечку, пистолет пытаются выбить у него из рук беспорядочно навалившиеся секретари, стражники, но генерал еще несколько раз успевает нажать на курок — но снова осечки. Пистолет наконец-то отобран, генерала держат за руки.
Вальцман все это время стоит, распрямившись во весь рост, не пытаясь пригнуться, закрыться или спрятаться, как бы остолбенев.

Вальцман: Не могу поверить... Неблагодарный! Как рука поднялась на благодетеля человечества?.. Впрочем, вы, возможно, действовали необдуманно, поддавшись минутному настроению? Ибо не допускаю мысли, чтобы холодный разум стал причиной попытки такого злодеяния... Ибо в таком случае вы — злодей и изменник и нет вам оправдания и пощады!
Виссон: Конечно, это только настроение, импульсивность!.. Нужно понять... Состояние аффекта... Старый вояка, на глазах которого рушатся устои его мира... Нужно простить!.. Отослать в отдаленный санаторий строгого режима с полезным климатом...
Генерал (твердо): Нет, я действовал, все обдумав и не колеблясь. Зачем приказали снести памятники... ну этому, как его, чорта лысого... ну хороший такой был, с бакенбардами... ну который приказал еще императора расстрелять, а у меня именное оружие, император лично вручили... а вы только разрушать умеете! ломать — не строить! Вас следует уничтожить, вы дьявол, губитель!
Виссон: Он не знает, что говорит... вряд ли он вменяем... маразм, шок, вызванный крушением старого режима... не слушайте его, Вальцман!
Вальцман: Нет, я думаю, он все прекрасно понимает... Ну что ж... ты сам хотел этого, глупый старик... Увести его и — быстро там, безболезненно, по возможности... Исполнять!
Виссон (тихо): Дружеский совет — здесь нужно остановиться. Возьмите свои слова обратно. Иначе совершится непоправимое.
Вальцман (Виссону): Молчать.
Генерал: Но перед смертью я вам еще кое-что скажу, любезный. Вы ничтожный проходимец, и никакая горностаевая мантия этого не исправит, вы фат, жалкий фигляр, нигилист, для которого нет ничего святого...
Вальцман: Я не желаю слушать это, заткните ему рот, быстро!
Виссон: Одумайтесь!..
Генерал: Вы не король, Фальшман, вы шут!..
Вальцман: Да заткните же... что вы возитесь!.. бейте... бейте его!..
Виссон: Возьмите себя в руки...
Вальцман (истерически): Бейте его! Это агент Кремля! Бейте!

Стражники бьют бывшего министра. Однорукий штаб-ротмистр пытается его защитить, но сам падает под градом ударов. Убийцы молча стоят над телами, на них с ужасом взирают столпившиеся в стороне участники репетиции коронации — сановники, дамы. Повисает тягостное молчание.

Вальцман: Вон! Все вон! Оставьте меня!..

Все выходят. Тела убитых выносят. Остаются только Вальцман и Виссон. Вальцман стремительно переходит из зала в свой кабинет, Виссон следует за ним.

Вальцман: Сами напросились... Другим урок будет...
Виссон (грустно): Вот как... Не думал, что вы такой...
Вальцман: Революцию не делают в белых перчатках, милый мой.
Виссон: Попытка прикрыть пошлость зла фиговым листком банальных фраз...
Вальцман: Замолчать! Вон отсюда!
Виссон: Уже ухожу — я в вас разочаровался...
Вальцман: Нет, постойте! Виссон! Виссон!
Виссон: ...Как говорят евреи... (исчезает)
Вальцман: Что такое? Куда он делся? Спрятался куда-нибудь опять? (заглядывает в шкаф, под стол) Двусмысленный человек... Да и чорт с ним. Обойдусь без него, больно нужен этот чистоплюй... (садится за стол) К чорту это все, одним меньше, велика беда... лес рубят — щепки летят, и все такое... чистоплюи... работать нужно, дел невпроворот... а все хотят чистенькими остаться...

В кабинете из ниоткуда появляется человек в зеленом костюме и черной балаклаве — Автор

Вальцман (вздрагивая): Вы кто? Как вы сюда попали?
Автор: Я? Актор, автор, авиатор...
Вальцман: Какой автор?
Автор: Какой? ну... бетельгейзианский, скажем. Что живет в отдаленной вселенной. То есть не в столь отдаленной.
Вальцман: Отчего вы прячете лицо?
Автор: Боюсь, вам было бы неприятно видеть его.
Вальцман: С чего бы?
Автор: Оно вам слишком хорошо знакомо.
Вальцман: Что за загадки?! Загадки здесь загадываю я! Вы вообще понимаете, где находитесь?
Автор: А вы?
Вальцман: Что?.. Что за намеки? Или мне показалось?.. Мы знакомы?
Автор: Слишком хорошо. Но это знакомство одностороннее.
Вальцман: Как это?
Автор: Я вас знаю, вы меня — нет.
Вальцман: Ну так представьтесь, сделайте одолжение! Поведайте цель вашего визита...
Автор: Пожалуйста. Владимир Владимирович Кобанов — вообще же порядок букв в фамилии неважен, она может звучать и как Баконов или Нокабов, например. Сейчас я должен бы обратиться к вам примерно с такими словами: «ну что, гнида, домайданился, бендеровец сраный? а, блять? а, блять?» — произнести все это с соответствующей экспрессией и чувством. Сказать, что это все было нереально, ведь революция это только сон, это только мечта об избавлении от ограничений так называемой объективной реальности. И вы сами это все придумали. В зоне АТО, на войне, на Майдане ли снились нам, в сущности, сны золотые... Но мне что-то лень все это говорить, вообще — хочется побыстрее уже закончить, поэтому сделаем вид, будто я все это уже сказал. Что вы молчите? Ваша реплика! Забыли? «Но-но, полегче!..»
Вальцман: Но-но, полегче! Не вздумайте тут буйствовать, мы с буйными по-свойски... Стоит мне нажать на эту кнопку...
Автор: И что же случится, можно узнать? Я скажу, что случится, — принесут вазу с шоколадом.
Вальцман: Вазу? Вазон? Виссон? Вы пытаетесь сбить меня с мысли, но у вас не получится, ваза это так, миф, видимость, шоколад — сладкая ложь, а вот мой аппарат весьма реален! И никому не удастся его заполучить! Он в надежном месте, он всегда со мной — он вот здесь, в моей груди, в моей голове! Хахаха, что, выкусили!
Автор: Разумеется, в голове. Bereshit. En arche. Я знаю. Иначе и быть не может.
Вальцман: Как вы можете знать?..
Автор: Я все про вас знаю.
Вальцман: Откуда?
Автор: Я вас создал. Я вас придумал. Изобрел. Я — настоящий изобретатель.
Вальцман: Настоящий... Дядя, это ты? Дядя Феликс? Поэтому ты под маской? Но ты же давно... умер... Нет, этого не может быть... Вы просто авантюрист, пытающийся запудрить мне мозги! Что вы несете? Или вы просто сумасшедший!
Автор: В самом деле?
Вальцман: Какой-то кошмар... я, должно быть, сплю...
Автор: Напротив, вы проснулись несколько минут назад, когда ваш сон покинул вас (подходит к окну, открывает его настежь, влезает на подоконник, к окну подлетает летающая тарелка, Автор садится в нее и улетает)
Вальцман: Что за... Что происходит? Бред какой-то, этого не может быть!

 на крик вбегает секретарь и говорит, что сейчас принесёт сводки о новой партии шоколада и т.д. Вальцман кричит "какой шоколад? причём тут шоколад? ты врёшь, сукин сын!" Оказывается, что Вальцман это свихнувшийся фабрикант шоколада, мечтающий о мировом господстве и всё это ему приснилось