Мой замысловатый образ

                1
Мой замысловатый образ существует дважды –
подделкой человеческих элементов,
призрак запеленавших,
в близнецовой стихии он отражает
призрак второй, шагающий по коридору смерти.
Оба во мне, два листа в конверте.

Начиная с приговора, заключённого в почке,
весна разворачивает, нежит листочки,
мир лепестков выпускает наружу,
сшивает кровь с пузырями света,
человека растит размером с гору
из слизи, мяса и прочего вздора.

Начиная с приговорённой весны чудес
образ образов, мой фантом металлический,
пробивается сквозь колокольчиков лес.
Мой человек листьев и корней психических,
смесь роз и мужских усов
создаёт призрак двух близнецов.

Такова судьба человечества: обман натуры,
глупейшая башня для скалолазных трюков,
смерть, как основа культуры.
Человек ли, осёл или чёрт картинный
в припадке молчанья, лишённый тени,
становится мёртвым от скуки, лени.

Два моих образа сидят на деревьях,
попадают в туннели, на горы лезут,
костры разжигают в кочевьях.
Я с древесным жучком кору прогрызаю,
сплю в виноградных гроздьях вместе с улиткой,
а осенью умираю.

Замысловатое человечество инвалидов
путешествует вместе с секундной стрелкой,
наслаждается сменой видов,
на просторах увядших прощается дважды,
авантюрам навстречу плывёт
по океану жажды.

                2
Они карабкаются на гор вершины,
где двенадцать ветров пари заключают,
а луга кораллами склон размечают.
Они смотрят на белок хромых печально,
на улитку, вползающую в зев цветка,
слушают ссору погод и деревьев с ветра спиралью.

Они ныряют во всё, поднимается пыль
с мёртвых камней и дорог и стелется густо,
видят вод перепутья, где тюлень и мокрель
артерии водные ищут,
а нефти лицо враждебно глядит из глубин
на беспутного мертвеца в компании льдин.

(Смерть – инструмент,
раздвигающий веки над глазом,
ваша завинченная могила в точках шурупов,
склеенная наспех ваза.
Под эфирной маской не видны инструменты –
подносы с ножами, бинты и ленты.

Уберите чёрную нефть,
вы, чиновники-монстры и армия дезертиров,
приговоры-молитвы не надо петь,
петухами кричать, что Лазарь воскрес,
пыль – ваш спаситель в земле колдовской,
пыль и глины замес.)

Когда они тонут, закопченные странники,
сладко звонят колокольчики вслед,
вызванивают мёртвых число старательно,
и под водой сцепившись, пока тритон не расцепит,
обоняют китов проплывающих амбру,
слышат соли кристаллов тренье, походные трутся цепи.

(Снимите оковы моря,
земля вращается, словно машет стилетом,
кривится лицо над луной перевёрнутым стулом.
Пузыри восковые стыда и бесчестья –
это счёт ваших лет.
Мир недвижим, а движенье – бред.)

                3
Они страдают в ожившем море, где пляшут дельфины,
забираются на подмытые морем башни,
верхом на собственном черепе
или, забравшись в напёрсток, летают,
страдают, боятся, что ангел двойной
посадит их в домовину и мир растает.

Собственным призраком пронзены,
бестелесным бронзовым образом,
подобным ангелу Якова.
Дымятся холмы, пестрят долины
и в пяти измерениях Гамлет на отца изумруде
запускает виденьем склепа в лицо Гертруде.

Страдайте в буре видений, обрастайте щетиной,
в морях катастроф корабли разбивайте,
пропечённые кости на дно увлекайте
под ударами шторма.
Сдавайтесь, любовники, вам печать восковая,
любовь, как дым над огнём, судьба уж такая.

И в тисках кипящего круга
пространство лишь инструмент, временем скрытый.
Я – великий кровавый утюг,
ржавчиной рытый.
Я – вихрь огня из колыбели Адама,
нет мага меня сильнее с паденья Храма.

Люди были зарубками, птичками на эмали,
Гангом и Нилом и лошадиной чумкой,
были временем в безвременья домах,
черепами трясли, повреждались в умах,
были маслом, елеем летящей чаши,
дырявые люди, земли не краше.

Люди носили Кадавра маску, мантию-сбрую,
господином людей был гнилой фантом.
Мой призрак в железных латах
минералы лупил хвостом.
Это и есть Бог начала, замысловатый выброс.
Двух образов моих грохот розой железной вырос.