плато Путорана

Глеб Светлый

повесть




  Плато  Путорана


1


Если вы думаете, после прочтения отечественной, классической литературы, что мечтатели живут только в сумеречном и дождливом Петербурге, среди алкоголиков и сумасшедших — в коммуналках, туалеты которых эти же алкоголики и сумасшедшие постоянно описывают, не попадая в унитаз! То вы очень даже и очень обшибаетесь! Спешу вас заверить!
Мечтатели живут везде, где говорят по русски, а значит ни несколько, а даже очень отстранены от действительности — т. е. от этого трёхмерного, заземляющего и опошляющего измерения. То есть не то, что как бы отстранены, а просто живут в своей фантастической реальности, которую сами же и создают в своих мечтах... Да и знать не желают, что там в трёхмерном мире, и какие он диктует свои законы.
То есть основное для мечтателей это не место жительства, а... Да, да, да — русский язык! Что в нём такого особенного? Спросите вы. Не знаю — отвечу я. Конечно же здесь не один язык... Здесь конечно же русская культура... Вы скажете: «Да, что там особенного... Ну, культура, как культура!..» Ан нет, скажу я вам. Такая, да не такая.  Если у всех других культур, всё — рано, или поздно упирается в деньги и на этом кончается. То в русской культуре всё рано, или поздно упирается в деньги, но на этом не кончается.
Есть, что-то ещё... Так понимает русский человек. Не может же всё на свете кончиться такой пошлостью. Ведь это же пошло, боже мой! Жить, чтобы зарабатывать деньги, а зарабатывать деньги, чтобы жить. Всё — круг замкнулся! Это ведь всё равно, что мы едим для того, чтобы ходить в туалет, а ходим в туалет, чтобы есть.
А главный то вопрос — для чего же жить-то тогда?! Вот, он-то и остаётся без ответа.
Тут можно много чего навыдумывать. Ну, например сказать, что мы живём ради детей, чтобы их вырастить. Но это не отвечает на главный вопрос, если аргумент против этого будет: «Сами мучались, ещё и детей своих обрекаете в выгребные ямы: боли, мучений, болезни и ужаса». Если вы попробуете возразить против этого, что мол, в нашей жизни не только ужасы, есть мол и радости... То вам  на это ответят, что всё равно, мол, боль и ужасы в конечном счёте перевешивают и всё, всегда кончается очень скверно, и ну, нет у этой земной пьесы, хорошего конца и никогда не будет.
Если же вы на это скажете, что есть только миг между прошлым и будущим и именно он называется жизнь... То, что же  нам всем тогда остаётся? Раз жизнь это миг... Уколоться и забыться? (Имеется в виду опия).
Ну, то есть не тянет вот это, «выращивать детей и внуков», для какой-то мало мальской платформы. Как это — выращивать для мук? Тем более с таким замечательным развитием науки, когда миллиард туда, миллиард сюда... Скоро вообще вся цивилизация передохнет, и что?
Другие же платформы, как-то: жить ради карьеры, жить, чтоб заработать на квартиру, на машину, построить дачу, ну и т. д. и т. д. Ну, это просто беспробудная какая-то пошлость. И говорить-то об этом не стоит. И вот, не устраивает, вот это всё, как-то русских. Ну, не устраивает и всё тут. (А ведь согласитесь, что есть тут над чем поразмыслить — о смысле жизни-то...) Вот весь мир, как-то устраивает счастливый конец - «И заработал деньги!», или - «И вырастил детей!» А русских вот, не устраивает и всё тут.
Ну, вот отсюда и берутся все такие российские болезни как: алкоголизм, поиск правды, поиски справедливости, построить на земле царствие небесное, тако ж разные уходы из этого мира... Ну, в том числе и мечтательность... То есть когда за кордоном молодёжь делает бабки, среди нашей молодёжи попадаются и такие, что лежат и мечтают... Переселяясь в свой мир, где сбываются все мечты... И возвращаются обратно, для того только, чтобы, как наркоманы подзаправиться едой, теплом, энергией, увидеть вновь пошлейший и отвратительный мир, где рушатся все мечты, и снова в отключку, и снова в свои мечты.      
Наступает у них, какое-то иллюзорное существование. Они ходят и живут, как сомнамбулы, выбредая иногда из своих миров, чтоб подпитаться энергией, и хочешь не хочешь, сталкиваются с холодом и жестокостью этого мира — и усмехнувшись на эти старания выжить здесь - на все эти шевеления ягодиц и раздувания ноздрей, вновь погружаются в своё иллюзорное существование, желая одного — никогда не выходить из него.
И именно такой был один из наших героев. Звали его Аристарх, вырос он с гаджетом: с мобилой, с трубой, с планшетом, с компьютером, с ноутбуком — короче с гаджетом. С ним он не расставался и мог скачать, когда угодно, из интера, любую понравившуюся ему игру. (Если были, конечно же, деньги). А с этими играми не захочешь, да переселишься в виртуальный мир — туда, где ты можешь вообще всё!
Короче, где ты супермен. Тогда, как здесь в трёхмерном ты вообще никто — так... Перебегаешь из тёплой квартирки по ледяной улице в магазинчик за колбасой. Несёт тебя эдак, как лист осенний ветерочком. Как эдакий фон такой, передвигаешься... Так, дребезжишь... Семенишь ножками эдак... Никто, ничто, и звать тебя никак. 
Зато там в виртуале... Когда ты наконец добежишь с холодной улицы в тёплую квартирку, заглотишь эту колбасу, запьёшь чаем... О-о-о-о-о... Да вот же она начинается только и жизнь-та! Только при разворачивании ноутбука. Ведь только здесь ты супермен со спиною, как у шкафа, только здесь ты кромсаешь наркобаронов по полной программе, только здесь ты расстреливаешь всю мафию!!! А в реале... Что в реале?.. И трёх слов связать не можешь, а порой и двух.
Эх, знали бы эти дуры продавщицы, с которыми Аристарх так вечно терялся, когда они спрашивали его: «За сколько вам яйцо?», или: «Какое вам масло?», или: «Какой хлеб?..», да знали бы эти дуры, что тот, кто вот вообще не может вот, вам ничего сейчас вымолвить, знали бы эти дуры, что он, когда заходит так американским полицейским в наркопритон, он сходу лупит в лобешник из пистолета УЗИ самому главному злодею, ну, а потом и с другими уродами разбирается — ходя по комнатам и отстреливая всю эту наркомафию.
Да, знали бы эти уроды, которые иногда его встречали по дороге в магазин и вытрясали из него деньги, как из Буратины, дав ему пару пинков, и он уже трясясь отдавал им все деньги!.. Да знали бы эти уроды, что в виртуале он обладал чёрным поясом, и раскидывал таких уродов, как они, целыми пачками! И вышибал у них мозг целыми бандами!
Да, что уж тут скрывать? В реале Аристарх был никакой. (Как и все мы, собственно говоря — если уж так, положа руку на сердце). Ещё в школе приставали, и не раз, к нему девчонки, приглашая его на свидание. Но он так терялся, что опять же не мог даже сказать им ни слова — бормоча, что-то типа: «Да зачем это...», или «Нет, нет, я не могу...», ну и прочую бредятину, и тут же стремился убежать, и улизнуть. Так уж получилось, что ни с одной девушкой он так и не сошёлся... Зато в виртуале — это ж о-о-о-о-о-о... Только выйди в интернет — минеты всех сортов!!!   
Да, мой дорогой читатель, такие вот они — современные  мечтатели. Если раньше мечтали просто уставившись в потолок, или в стену, лёжа на диване. То сейчас тоже на диване, но уставившись в ноутбук. Но в иллюзорные миры погружаются ничуть не меньше, а то и больше — видя натурально, как сбываются их мечты.
Д и всё бы хорошо, но деньги... Как говорится: «Мани, мани — член в кармане». И значит сразу шёл обрыв виртуальных миров. И Аристарх уже не мог жить в своих иллюзиях и находиться в своём иллюзорном мире. Конечно это была пошлость необычайная — отсутствие денег... Но без неё ни в интернет выйти, ни в игру вступить, ни ноутбук починить...


2


Д и пока он учился в школе — ну, было всё нормально... Типа — он махонький и деньги  получал от матушки. Бывали, так иногда, заморочки — мол, исправляй оценки в четверти — тогда будут игры. Ну, он конечно начинал учиться, даже бывало получал тройку, заместо двойки, и тут же бежал к маме клянчить денежки. Ну, мама конечно добрая, чего там — давала.
Но долго учиться он не мог. Только начиналась протоплазма инфузории туфельки, валентность ферума ашдвао, синус с косинусом, извлечения корня из полумиллиона в трёхсотой степени, вдобавок, когда атавизмы ясно доказывали  всеобщее  наше скотство — его не то, что тянуло блевать... Но состояние было приближено к этому. И он напоминал на уроках суслика высунувшегося из норки и жмурящегося с непривычки от яркого солнца. 
Вдобавок ко всему по школе шастали уроды из старших классов, которые мало того, что были сильней в несколько раз, ещё и рыскали постоянной гоп-компанией — тряся со всех деньги и ставя на счётчик. Это делалось так. Вокруг основной гоп-компании носились, как спутники — их шестёрки.   
Шестёрок знали все в лицо, и не дай бог ты тронешь такого спутника... Сразу же приносилась гоп-компания и показательно карала еретика, бунтаря и героя, чтобы другим было не повадно хвост поднимать. Ну, то есть, просто избивали на глазах у всех — били по туловищу отрабатывая боковые удары и просто пинали по лицу.
Так вот, эти спутники подходили к любому даже старше 
себя и заявляли так:
- Ты мне сто рублей должен?
- Нет, - говорили обыкновенно юные желторотики, глупые пингвины, и Аким-простота. Тогда спутник брал его за грудки и подводил к краю лестницы, и снова повторял свой вопрос:
- Ты мне сто рублей должен?
- Нет, - упорствовал желторотик.
Тогда уродец замахивался демонстративно кулаком в лицо стоявшего на краю пропасти бедного ученика, который стоял на верхней ступеньке, как Печорин на Кавказе, и повторял:
- Ты мне сто рублей должен?
И тогда стремящийся к знаниям ученик, чувствуя, что заместо знаний в его умную голову просто войдёт нижняя ступенька лестницы, начинал трепетать, как осенний лист, и быстрее соглашался:
- Да, - мол, - должен.
- Завтра принесёшь, - подводил итог и резюмировал спутник, и если жертвочка завтра не приносила деньги, то должна была уже двести рублей, ну и т. д.
Такое случалось и с Аристархом, но с ним спутники гоп-компании почему-то забавлялись. Ну, как кошка с мышью. Например — один из спутников подводил его к краю лестницы, к верхней её ступеньке, и как закланную овечку пытал насчёт денег. И когда уже Аристарх соглашался, трясясь (как говорится созревал) и быстро кивая головой, с тем, что мол должен!.. То этим только радовал палача. Тот только ржал от этого и бил его в носопырку, что есть мочи со словами:
- Что же ты врёшь, гад, что ты мне должен?!
Бедный Аристарх летел с лестницы, но, как-то всё время везло (лесенки-то были мраморные), то за перила ухватится, и по перилам скатывается, то там, ещё чего...
Иногда он удостаивался чести быть избитым и старшими гопниками. Когда выбегая из класса от бурлящей, юной и задорной крови, прыгая эдак козликом от прущей из каждой клеточки жизнерадостности и бьющей суперэнергии, он сразу же попадал в лапы серого. И тот прорычав: «Деньги есть?» - и увидев, как козлик замотал отрицательно головой, бил ему под дых увесисто, смачно, на смерть.   
Минуты две, или три тогда Аристарх не мог вдохнуть воздуха — в глазах была ночь, и он валялся на полу, как сломанная кукла. После таких закидонов — так, как нападения на овечек ни на один день не прекращались (почувствовали серые, вишь ты, кровь — пионеры бизнеса по выколачиванию денег) , Аристарх стал таскать в кармане по двадцать, тридцать рублей, чтобы хоть как-то откупаться от серых. Не часто, но это помогало. А избивали его только потому, что шёл мимо, а поиздеваться-то им надо над кем-то. Ну, и забавлялись со щенком  пиная из стороны  в сторону. Но вот, как-то на счётчик он всё таки не попал. Как-то повезло. А то бы постоянно так и снабжал серых деньгами. Но это совсем не бедной овечки заслуга.
А зачморенные ребята, его одноклассники, стояли у серых на счётчике, и постоянно избитые носили им деньги. Такое вот, МОЛЧАНИЕ ЯГНЯТ. Но не американский, дурацкий и фантастический бред сумасшедшего. А наша, горькая российская действительность. Наш реальный мир.
Когда каким-то чудом он закончил восемь классов, точнее учителя натянули свои тройки на его двойки, то он, как-то в дальнейшем, всю оставшуюся жизнь, совершенно не ностальжировал по этому аду. И не совсем понимал ностальгические песни, типа: «Когда уйдём со школьного двора...», «Вот и стали мы на год взрослей...», «Не повторяется такое никогда...» и т. д. Не совсем понимал ностальгические встречи  одноклассников...
Ему-то с кем было встречаться? С теми овечками, которые, чтобы не попасть в лапы серых, готовы были на любую подлость и принимали любые унижения. Это, когда к примеру, те уроды хватали за грудь их одноклассницу и не выпускали из рук, а у них, у всех, и у него, конечно, в том числе, была только одна забота (и нету других забот!) быстрее прошмыгнуть мимо них, чтобы не накостыляли в очередной раз. То есть вот, до какой степени зачморенности можно дойти, когда тебя чморят ни день, и не два, а годы...
Или с теми одноклассниками, которые несмотря на свою овечью натуру ещё и умудрялись устраивать в школе групповое изнасилование одноклассницы? Или с теми учителями, которые неужели не знали про ужасы царящие в школе? Но не принимали абсолютно никаких мер по пресечению этого ада. Когда надо-то было просто выгнать из школы всех серых и их спутников. И никогда, с помощью охраны, не пускать их на порог! Ну, чтобы, хотя бы в школе дрожать не надо было, а после школы, чуть подальше, все бы, как-то сматывались врассыпную, или родители бы их встречали. Но ничего не делали учителя.   
А точнее, учителей-то избивали... О чём речь?.. Эх... И они-то ведь были овечки. Но всё равно — они ведь были взрослыми овечками, могли же жаловаться в полицию... Но нет конечно. Чтобы понять овечку надо самому побывать в этой шкуре, пожить годами... Когда  - если сегодня от волков пронесло, то день прекрасен! МОЛЧАНИЕ ЯГНЯТ — это те кто годами дрожал среди волков — только те и могут понять.
Не понять никогда овечку тому, кто не был в таком месте под названием ад. Тому, кто учился в нормальной школе. И когда его чуток затрагивали подонки, он давал им по зубам отпор! И подлецов всегда ставил на место! И честь свою спасал мгновенно! Это когда нормальное детство, нормальная школа.
Они даже представить себе не могут такую ситуэйшин, что чем больше ты даёшь отпор бандитам — тем больше увеличивается их число, и так до тех пор пока тебя не сломают и не сделают рабом.
Такое явление присутствует в нашей стране, в некоторых: школах, училищах, в армии, в детдомах, в тюрьмах и колониях. Т. е. натуральный выход ада на  поверхность земли. И от него не уйти и не спрятаться никуда. Где можно конечно дать и отпор бандитам, но от этого будешь только на несколько раз больше избит и больше ничего не изменится. И остаётся только дрожать овечкой пока волки не захотели тобой позабавиться. Но мы сейчас не об этом.


3


А о деньгах — об этой пошлости необычайной. То есть, как токмо он перестал быть махонькой и молвил маме: «Никуда я больше не пойду учиться». (Надобно сказать, что и об адовых училищах он к тому времени был наслышан). То мама, которая, конечно обожала сына, но не до такой же степени, сказала ему: «Иди работай. Я тебя всю жизнь кормить не собираюсь».
Тут и начались у Аристарха мытарства. Но, что такое мытарства по сравнению с адом? Всё повеселее. Грузчиком на вокзале подработает несколько ночей — глядишь на несколько дней В ПОЧЁТЕ! Только мать пилить начинает: «Вырастила тунеядца и нахлебника...» - снова на вокзал вжик — и опять В ПОЧЁТЕ на несколько дён. Так и жил! А чё?
Стали было доставать с военкомата... Да больно щупленький и махонькой для армии, и веса недобор (даже вишь мешки на вокзале не помогли подкачаться, мышцы конечно окрепли, но вес...), ну и отстали от дистрофика со словами: «Нам святые мощи в армии не нужны».
Был у мамы один знакомый дядя Варфоломей. И молвил он как-то сверкнув очами, сидя у нас на кухне и при маме:
- Вот что Аристарх, хватит тебе ошиваться среди алкоголиков, наркоманов и тунеядцев. Пока сам ты таким же не стал, предлагаю тебе настоящую работу. Зная тебя хорошо, что ты любишь покой и уединение, и вместе с тем деньги тебе нужны: и на игры, на ноутбук, поесть, одеться там... Предлагаю тебе работу метеорологом на метеостанции. Работа не пыльная — прямо тебе скажу. Для любителей отдохнуть на природе в тишине и покое. Ну, что?.. Девственный лес, девственная природа, чистейший воздух и вода. Наставники у тебя будут. Работаешь одиннадцать месяцев, месяц отпуск. Вертолётом перебрасывают на большую землю. Ну как?
Аристарх согласился не раздумывая. Давно, если честно, достало его зарабатывать деньги НА ДНЕ - среди мата, мерзости, пошлости, с одной единственной мечтой забыться навеки в алкоголе и т. д. и т. п.
И вот, он на метеостанции! О боже... Есть ли на земле место более тишайшее и спокойнейшее?! Плато Путорана, верховье реки Котуй, кристальночистая вода, ледники, озёра, горы и горная тайга из лиственниц. Не хвойная тайга конечно, но когда снежочком, эдак, заметёт — довольно таки милые деревца. А уж потом-то распушатся — вообще кайф!
А тишина такая, что оглохнуть можно. Ну, поработает иногда дизель, запущенный нашим механиком Сигизмундом Бартоломеевичем, но это ж только подчёркивает тишину. Один ветерок иногда в скалах посвистит, позавывает, и снова тишина. Обволакивающая, всепроникающая, засасывающая тишина.
Обязанности его были списывать показания приборов. Его сначала проверяли, но поняв, что ему можно верить, что парень он ответственный и обязательный, не шалопут какой-то, доверились полностью его показаниям, их и передавали на большую землю.
Ещё его обязанности были: мыть полы везде, посуду. Благо помещений было немного и народу тоже. Была ещё повариха Авдотья Силовна и юный геолог Алёна, которая писала диссертацию про геологические слои Путорана, и целыми днями лазила с молоточком по горам и собирала всякие камушки. Ну, вот и всё. И вся наша банда.
Аристарх полюбил все свои обязанности по хозяйству и   
выполнял их с удовольствием. С каких-то пор полюбил ходить по горной тайге, лазить по скалам. Так, через неделю пребывания на станции захотелось дойти, посмотреть откуда же течёт речка Котуй. Он ходил за водой на неё с канистрами — это тоже входило в его обязанности. 
Ну и что, полез так в горушку-то, полез, долез до ледника-то — отрада! Интересно, чудесно, ляпота! Вода журчит, ледник тает. Везде ручейки, капели! Солнце в ледниках и в капелях переливается алмазами,  лёд изумрудный, глубокий и томный, эдакий дворец Снежной королевы! Налюбовался в досталь глядючи на рождение реки! С тех пор так и пошло, и пошло... Всё дальше ходил и дальше от станции и любовался на красоты Путорана.
Но и свои иллюзорные миры тоже никак не забывал. Запасся перед поездкой на плато играми (мама раскошелилась по такому случаю) и отрывался по полной в военных играх, и в боевиках, в маниакальных, и в мистических... Бывало так уходил в игру, в свой виртуальный мир, что Авдотья Силовна с трудом до него могла достучаться, чтобы послать за водой, или ещё куда. Один раз, она ему прямо так и сказала:
- Ты, - говорит, - Арик (ну, так вот, они его прозвали, куда деваться), ты, - говорит, - Арик, как за игру садишься, так сразу дверь свою с крючочка-то снимай. Понял что ль? - Аристарх покивал головой. - Ты вообще-то зачем закрываешься? Кто тут у тебя, что украдёт? - допытывалась она.
- Да так... Как-то спокойнее. Кто-то ведь, для чего-то, эти крючки поустанавливал.
- Ну, видать женщина здесь жила.
- То есть мужчины это не люди?
- Ну, ты не умничай. А то до тебя не достучишься.
Но чем хороши женщины — каждый день договаривайся, каждый день решай и устанавливай новые порядки, а завтра настало и по новой расслабляйся и ничего не выполняй. И снова решайте, постановляйте, доказывайте... И так до бесконечности. Какие-то вечные и невозмутимые таланты женщины — абсолютно ничем не расшевеливаемые и невозмутимые гении, непрошибаемые нигде и никогда.
Не то, что скоты-мужланы. Чуть какое указание, приказание не выполнил — сразу идут убивать. С другой стороны на чём и армия-то наша держится — только на насилии. Ну, кто из роты солдат жаждет защищать родину и выполнять приказы? Если честно, то никто. Если честно, под угрозой двух лет тюрьмы все они попали в армию. Ну, и что? Всех сажать на губу? В дизбат? А кто будет работать и служить? Отсюда и идут все эти мордобития, старослужащие и так далее. Только на этом  и держится дисциплина и вся армия.
Но женщины это планета другая — и слава Богу!


4


Под вечер в столовке собирались уже все. Авдотья Силовна всех кормила и подчевала. Приходила и Алёна со своих геологических походов — вся уставшая, голодная и счастливая, и набрасывалась на еду. Целый день в горах, она только перекусывала бутербродами, сделанными поварихой и запивала ароматным чаем из термоса. Но уж вечером она с удовольствием согревалась горячими щами и вкуснейшими котлетами.
Когда брюшко уже у всех набивалось под завязочку — расслаблялись, и весело болтая попивали чаёк.
- Ну, что, Арик, - обычно подцепляла Аристарха Алёна, - всё пуляешь?
- А что? - глядючи в окно бормотал Аристарх думая о своём.
- Да так. Из-за таких, как ты и называют всё наше поколение дебилами и идиотами.
- Ещё наркоманами и проститутками, - поддакивал Аристарх.
Авдотья Силовна здесь качала головой, подперев свою пухлую щёчку ручкою, а Сигизмунд Бартоломеевич вообще никогда и ни на что не реагировал. Он был невозмутим, как Сфинкс, как идолище поганое, как бюст Ленину!.. И очень редко открывал рот, если уж только совсем, как говорится, допекали, или брали за горло.
- Учиться надо, - долбила дятлом Алёнушка, - читать, познавать, развивать слежавшийся мозг!
- Где-то я уже это слышал.
- Ты слышал? Неужели после своих дебильнейших игр, ты ещё не потерял способность к запоминанию!?
- Да уж, попадись ты мне в виртуале, я бы тебе сделал укорот. Так бы немножечко укоротил.
- Я тебе серьёзно говорю, Арик, я дам тебе свои учебники, буду сама учить, через год сдашь первый курс заочно! Я тебя рекомендую, по горам потаскаю.
- Зачем? - задавал Аристарх философический вопрос.
- Как это зачем? - недоумевала Алёнушка, - ну, человеком стать! Выбраться из скота. Послушать тебя  - так до сих пор бы в пещере сидели и жевали хобот мамонта.
- А что, неплохо, - накладывал резюме Арик.
Алёнушка в шоке мотала головой.
- Ну, ты не удивляйся так, сестра, я искренно не понимаю. Ну, всеми фибрами своей души не могу объять толкаемую тобою идею.
- Да-а-а-а-а, непроходняк полный, - качала головкой Алёнушка.
- Ну, выучусь я! Выучусь! Ну, уговорила! (Не дай бог конечно!) Там, буду учиться лет пять, или семь. И вот! Наконец-то! Твоя мечта сбудется, и я стану человеком! И с красным дипломом пойду так, пойду! И в какой-нибудь из вонючих, благодаря облегчающимся мочевым пузырям, подворотен, мне пику в бок вставят только за то, что не хватает ребятам на бутылку, а у меня, они видели, что денежки-то лежат в кошельке. И вот, пока я корчусь в описанной подворотне, они уже нащупывают вожделенный кошелёк и достают ласкающие взор купюры. И радостные такие уходят: и от ворвавшегося в кровь адреналина, и от предстоящей бухаловки, и от бордельеро! 
- Ну, и зачем ты мне, все эти мерзости и гадости, рассказываешь? - возмущению Алёны не было предела.
- Да потому, что это наша жизнь. Мерзость и гадость. Не фантазии Веснухина с которыми ты лезешь беспрестанно, а именно то, что ты сама и говоришь. Когда ты можешь заболеть раком в каком угодно возрасте, и в каком угодно месте твоей смердящей тушки, или попасть в аварию и т.д. и т.д. То обессмысливается вообще всё! Вообще всё, что только есть на свете!
- Ну иди и повесся! Раз всё бессмысленно! - нападала Алёна.
- Я вешаться не собираюсь, но и ты не лезь со своими целеустремлениями - «стать человеком, чтобы завтра сдохнуть!» - конечно тут уже Аристарх перевозбуждался, но не орал, а просто громко говорил.
- Конечно! - усмехалась Алёна, - если в день убивать в виртуале минимум по десять ни в чём не повинных людей, то станешь к жизни относиться с философией могильщика, или хозяина анатомички.
- А ты хоть что здесь говори — конец-то один, - подводил он итог.
- Но ребятушки, - это уже Авдотья Силовна, - но сколько же в жизни радостей! И природа, и искусство, и работа, и Любовь... Да, не перечислишь же этих радостей, ребята! Живите, да радуйтесь! Что вам до этих дурацких разговоров?
- Нет почему?.. - говорил обычно Аристарх, - нет, ну можно конечно встать в позу страуса — засунув голову в песок. Не видеть, не слышать, не вникать, и радоваться жизни, как свинья на свиноферме. Но меня-то интересуют ответы только на глобальные вопросы! На основные! А не мелочёвка, типа распустившихся подснежников.
- Распустившийся подснежник это совсем не мелочёвка, - это снова Авдотья Силовна, - это очень красиво, и очень ароматно, и можно запечатлеть на трубу и выложить в интер, чтобы все любовались, и сердца оттаивали.
- Вы не можете понять главного. Все мы сдохнем! И всё! И даже дерьма от нас не останется.
- Ну, это ты врёшь, - заводилась Алёна, - до сих пор находят дерьмо динозавров умерших сто миллионов лет назад.
- Ну, если уповать на это... - усмехался Аристарх.
- Нет, ни на это! - восклицала Алёна, - а оставить после себя след в искусстве! Чтобы все радовались твоему творчеству, чтобы сердца оттаивали в лютой стуже! Вот, ради чего жить! Кому-то помочь, что-то сделать для людей! Найти минералы нужные для них! Изобрести лекарство, которое будет спасать всех и каждого! Да, вот же счастье в жизни! Вот только, когда ты будешь счастлив!   
А если сидеть всё время вороной, и каркать так, как ты, то вообще никогда не вылезешь из депрессухи, и останется тебе только одно в этой жизни — повеситься.
Аристарх кивал головой со всем соглашаясь.
- А я не против написать что-нибудь эдакое, и всем приносить радость. Но я несколько, немного не про это.   
Вот написал я книгу: «Удивительнейшие приключения котёнка Мурзика!» И заболел. К примеру - рак костей. Вы можете себе такую дрянь представить?! И вот, мне уже вообще не до чего. Только боль и ужас во мне. Только боль и ужас! И мне уже давно не до Мурзика, не до ребят, которых моя книга радует. Да что мне до всего до этого-то? Какое вообще дело? Мне надо одно — избавиться от боли и ужаса, и больше ничего. А ещё мне надо только одно, чтобы меня искололи наркотою опия, чтобы не видеть ничего, не слышать, не чувствовать. И ещё так брезжит в голове: «Чтобы, как-то достойно, без невыносимого позора — сдохнуть».
А дальше только мрак и пустота, и что мне с того, что кто-то там будет, что-то моё читать и радоваться... Ну, что мне с того?
Здесь вступала обычно Авдотья Силовна:
- А как же бог, бессмертная душа?
- Не зна-а-а-аю, - тянул Аристарх, - мы в школе этого не проходили. А там ведь мы познавали мудрость всего человечества. Иначе тогда вообще — зачем школа? Дак вот, слушая и впитывая учёных мужей — атавизмы я помню, хвосты там у людишек, сосцы там, шерсть — что собственно и доказывает наше животное и звериное происхождение. А вот, насчёт того, что нас лепили из глины, и из рёбер... Я чтой-то не припомню. Да и откуда 
бы взялись эти все атавизмы, если бы нас бог лепил по образу и подобию своему?
Когда терялась Авдотья, вступала Алёна.
- И какой ты сделал из всего этого вывод, уважаемый виртуал? Что надо жить, как скот?
- Причём здесь вообще мои выводы? Ты сама этот вывод из всего своего учения сделала. За двенадцать, или тринадцать лет учёбы, всё ж таки хоть к какому-то выводу пришла.
- К этому выводу пришла не я, а ты. Я наслаждаюсь творчеством нашей классической литературы, творчеством композиторов, я обожествляю этих людей! И счастью моему не будет конца, что-то и самой сделать для людей! Ведь только для этого одного и стоит жить!
- Ну, это ты пока не заболела. Ну, что ж, попой птичка на веточке, пока холода не наступили.
- Вот, о чём с ним говорить? - обращалась Алёнушка к Дуне.
- Это с вами о чём говорить? Я говорю вам про смысл существования, а вы мне про птичку, что поёт на веточке. Вы поймите, как только Дарвин открыл, что на разных островах разный панцирь у черепах, и там, где более высокие кусты — там панцирь более изогнут, чтобы черепашка могла выше головку поднимать! То всё на этом! Всё! Смысла жизни не стало сразу же! Ежели всё на свете - это игра неодушевлённой природы, то о чём после этого возможно говорить? И надо ли вообще о чём-то говорить? Если в нашем случае это негры — по игре природы чёрные, мы в северном полушарии — значит мы белые, где песок в глаза летит, или снег — там узкоглазые — ну, и т.д. Всё это игра природы — ну, приспосабливаемость! И всё! Выживает более приспособленный, менее, так сказать, болеет. И зачем мне, после этого, все ваши словеса, все ваши восторги. Если всему и всегда один конец!
Если люди так же, как и муха дрозофила, становятся фиолетовыми, чтобы солнце их не спалило, и волосы курчавые, чтоб, как говорится — не припекало, чтобы тако ж не напекло. Так появляются негры. Т.е. не кто-то их создал, а Африка их создала — природа! То о чём, после этого, говорить? Мы обычные приспосабливающиеся скоты, которые просто приспосабливаются к природе — и больше ничего. И в связи с этим, какое вообще ты имеешь право обсуждать любой образ жизни, который так взял и понравился мне.
Алёнушка фыркнула:
- Завтра тебе понравится убийства из виртуала перенести в реал и ты, что же будешь этим наслаждаться?
- Нет, ну я конечно труслив, и безусловно боюсь тюремных факторов и прочих раздражающих влияний на нежнейшую мою кожу. Но в принципе — ограничений нет никаких.
То есть Дарвиновская теория естественного отбора говорит нам одно — идите и режьте кого угодно! Живём только один раз! Только увидел, что черепашки разнятся на соседних островах — так сразу, этим самым, он сказал — идите и насилуйте кого хотите! - воодушевлённо закончил Аристарх.
- И не стыдно тебе, - спросила Авдотья Силовна.
- Ему стыдно?! - удивилась Алёна, - не смешите меня Авдотья Силовна. У него там, где была совесть, по моему, что-то выросло. Наверняка его компи забит порнороликами.
- Здравствуйте, - удивился в свою очередь Аристарх, - а почему это, мне должно быть стыдно?! Т.е. не учёным должно быть стыдно, не школе, которая восемь лет в меня впихивала эти знания о материальности мира. Там, не учителям, ни директорам, ни издателям учебников... А почему-то вот, мне, вдруг, одному, за них, за всех, должно быть, вот сейчас и здесь, стыдно!
Алёна нервно качала одну ногу на другой развалясь в кресле.
- Да, наука развивается, - пылко начала она, - мы узнаем много того, что раньше не знали. Этот процесс нельзя остановить! Но никому даже и в голову ещё не приходило использовать эти знания в таких извращённых формах, к которым пришёл ты.
- Разве? - парировал Аристарх, - а по моему сразу же после Дарвиновской теории возникли разные учения об эволюции человечества. О приходе к коммунизму, как к высшей его точке развития. Так же учение о более развитых народах и менее — ну, раз эволюция! Вот вам фашизм.
Ну, а уж то, что у безбожников всё дозволено это не я... это Достоевский, а так же все святые и верующие в этом подписуются.
- В бога надо верить — вот вам и ответ на все вопросы, - так сказала неожиданно для себя самой Авдотья Силовна. - Я правильно говорю, Сигизмунд Бартоломеевич?! - обратилась она в отчаянии за помощью к единственному мужчине. 
Сигизмунд Бартоломеевич всё это время дующий смачно кипяток, не дуя на него, отхлебнул вновь из кружки, по счёту наверняка из пятой, и крутанув в воздухе седой бородой, которая у него было до пояса, издал, какой-то звук — нечто среднее между: «Мра...», или «Гра...» - и всё на этом.
Но уж зато Аристарх не пропустил это замечание, обрушающее весь его мир, мимо ушей.
- С радостью бы, Авдотья Силовна, я бы поверил в эту вашу сказку! Но, как говорится — нет оснований, - развёл он руками. - Как я могу отнестись к байкам — типа, когда гром гремит христиане крестятся и говорят: «Илья пророк на колеснице едет!» Как я могу отнестись к этим байкам серьёзно?! Только улыбнусь и пройду мимо. 
- Тут у местных эвенков есть шаманы... - начала Авдотья Силовна, - дак вот, когда к ним приезжают из далёкого стойбища, где заболел их сродственник и лежит в яранге не вставая... то шаман никогда не едет к нему. А берёт сухие мухоморы, замачивает их и варит в котелке. Потом выпивает этот настой и начинает камлать. Ну, то есть, бить в бубен, петь диким голосом и т.д. Потом он  замирает, а ученик шамана говорит здесь: «Дух его ушёл из тела. Его нет здесь». Проходит время, шаман оживает, выходит из юрты помочиться. Ему тут же подставляют ведёрко, местные аборигены, и после выпивают его мочу. «Мы, - говорят, - тоже хотим летать, как шаман, однако». И летают, и ещё как летают.
А шаман заходит в чум, д и говорит сродственникам:
«Всё, - говорит, - вылечил», - и обессиленный ложится в яранге спать. Родственники сразу же уезжают на оленях обратно, и уже спокойно едут к дому. По приезде же находят сродственника здоровым, коий и говорит им — де, был шаман, да. Лечил его и вылечил.
Авдотья Силовна аж запыхалася — она была дама не молодая, лет пятидесяти, и дебелая не от котлет, а от лет, плюс к этому нервенная и всё на свете близко принимающая к сердцу.
- Вы всё рассказали? - спрашивал её безжалостный Арик, она кивала. - Ну дикие люди, ну, что тут скажешь?
- Пускай дикие, - соглашалась Дуня, - но, как же они всё таки выздоравливают эти больные?
- Дремучие люди верящие в свои бредни. Ну, здесь естественно самовнушение, самогипноз и прочие научные термины, которые вы, я надеюсь, понимаете.          - Ладно. Но почему, мы русские, не можем излечить ни одну болезнь с помощью самовнушения?      - Ну, Авдотья Силовна, мы не верим в шаманов. Понимаете? Не верим. А они верят.                - Но, почему мы не можем исцелиться с помощью веры? Мы, русские люди... Хотя, конечно, с помощью икон тоже исцеляемся...
- Да, да. Именно так. Это самогипноз, - успокаивал её Аристарх и очень довольный собою уходил в свою комнату.
Споры эти доходили чуть ли не до драк порою, но он всегда вооружённый цинизмом одерживал над этими глупышами верх. Чему он, конечно же, радовался.


5


Однажды, зимою это было, когда январь осыпал кристальной чистотой всю землю, и всё вокруг красовалось, блестело и переливалось всеми цветами радуги! В один из таких солнечных и морозных деньков, когда с неба, почему-то всё равно, сыпались огромные хлопья снега — плавно эдак и сказочно... Аристарх закончив мытие полов, накопившейся посуды,  и ношение воды (надобно сказать здесь с гордостью за своего героя, что он очень ответственно подходил к любым своим обязанностям и выполнял их все на ять), потянулся эдак, попрыгал на одном месте и глянув в окошко на градусник, и увидев минус сорок, решил потеплей одеться и пройтись по своим любимым местам.   
Одев валенки, куртягу, довольно таки толстую и тёплую, с капюшоном — их спецодежду, или спецуху, как они её называли, он натянул ещё зимнюю, тёплую шапочку на уши и пошёл прогуляться по своим красивейшим, заповедным уголкам природы, которые хранились, как величайшая экзотика в тайных уголках его души.
Лиственницы блистали на солнце и переливались, как драгоценные камни из под копытца сказочного оленя, слепя его своими огоньками! Он сразу же весь покрылся инеем и хрустел так потихоньку, хрустел так уютненько, снежком-то под валенками. Ляпота! Ну, что ещё скажешь?!
Далеко-то он конечно же не пошёл в минус сорок. Проскочил эдак горушку, да через озерцо-то, через озерцо, да на другую залез. И чувствуя, что заледенел весь, что мороз пробрал и самую толстую куртягу и одежонку, и в валенках приходилось постоянно жамкать ногами — одетыми в простые и шерстяные носки... и 
чувствуя это он понял надо драпать — иначе... И самое смешное — ресницы слипались льдинками, тако ж льдинки образовывались в ноздрях и приходилось волей неволей оттаивать лёд голыми руками.
Ну, да ладно, к этой экзотике он привык.           Полюбовавшись открывающимся с вершины видом — эдаким разливом алмазов и самоцветов, и припушенными снегом лиственницами, и заледенелыми озёрами, и просторами - дикими просторами Путорана, он повернул обратно и довольно таки бойко засеменил ножками.
«Как в такой мороз Алёна ходит, долбит свои камни? Как её Сигизмунд Бартоломеевич отпускает? А с другой стороны — здесь каждый день такой. Не сидеть же ей   три месяца возле батареи. Да ещё плюс к этому она фанатичка. Всё хочет осчастливить человечество найдя золото, или алмазы, или газ — не понимает дура, что если и найдёт что-то, то всё здесь раскурочат, лишат девственности и чистоты, и погубят всю природу. Ну, да ладно, мне то, что с того?»
Аристарх вдруг остановился, как вкопанный - «Где следы?» Он возвращался обратно по своим следам протоптанным в снегу... И они исчезли. Как это могло быть?.. как это вообще могло произойти?
Он ошалело огляделся по сторонам. Да всё, вроде, так же, как и было... но след терялся, вернее исчезал в девственных сугробах, как будто бы оставшиеся следы спустились отсюда с неба.
Но надо было идти дальше. Что же делать? Он ведь примерзал заживо. Арик тронул — сначала осторожно, а потом смелее, и вот пошёл, пошёл. «Ну, и ладно, - успокаивал он себя, - ну и что же делать? Ну, много необъяснимых явлений в этом мире... ну, что же теперь?.. Что же теперь?..»
Так и дошёл он, через часок-то, до родной халупы — как он для себя называл метеостанцию. На станции было всё, как всегда. Алёна ещё не приходила. Его заледенелого обдало спасительным теплом и запахом уюта.
«Как она ходит, - думал он усаживаясь возле батареи и грея об неё руки, - как она ходит? Вес бараний — пятьдесят килограмм не будет. По горам прыгает, как горная козочка!.. Как она не замерзает? - он помотал головой, -  фанатичка».
- Ну, нагулялся?! - это Дуня со своим вечным оптимизмом. - А я сегодня макароны по флотски сварганила! Придёт Алёнушка — подзаправимся!
Аристарх смотрел в окно безотрывно, греясь у батареи. Он любил, вот так, сидеть, как кот, часами, и созерцать и думать, и созерцать и не думать, и больше ничего.
Через часок, когда солнце уже начало садиться, пришла Алёна. Застывшая, но радостная, замёрзшая, но счастливая!
- Хорошо мороз жжётся, - прислоняла она  застывшие ручонки к батарее, - совершенно занемело всё! Не слушаются руки! Даже молнию не могу расстегнуть! - тарабанила она самым счастливым голосом, какой только возможно представить.
Аристарх обрадовался, что она пришла, но вида не подал, а так и продолжал созерцать окрестность.
- Релаксируешь? - это Алёна, радость плескалась из неё,    - ну, ну.
- Алмазы видела? - спросил её Арик.
- На снегу-то?
- Да, бриллианты.
- Да уж, что видела, то видела. Язык просто не мой! Онемел весь! Да и зубы застыли!
- У тебя следы, когда-нибудь пропадали?
- Как это?
- Так, идёшь по снегу в одну сторону, возвращаешься по своим следам — хоба!.. Следов нет! Как-будто я с небеси спустился.
- Нет, такого не было.
- Только, что вот со мною было.
- Нет такого не было, - Алёна помотала головою.
Авдотья Силовна сходила за Сигизмундом Бартоломеевичем, позвала его на ужин, и скомандовала: «Всем мыть руки!»
Сиг (как сокращённо, иногда называли Сигизмунда Бартоломеевича) зашёл на кухню с автоматическим карабином, и внимательно глядя на всех, сел за стол.
- Что случилось Бартоломеич? - спросила Дуня.
- Рацию кто-то разломал, - прохрипел низким голосом Сиг.
- Кто? - всплеснула руками Авдотья Силовна.
- Не знаю. Восстановлению не подлежит.
- А, как же связь? - задала глупый вопрос Дуня — но женщины обожают задавать глупые вопросы.
- Вертолёт пришлют, или через неделю, или через месяц, - констатировал Сиг.
- И что же теперь делать, боже? - воскликнула Авдотья.
Но на этот вопрос Сигизмунд уже не ответил.
- Боже, боже... - причитала без передыху повариха, - а почему ты с ружьём?
- Да с трубы не дозвонишься, - покивал головою Арик, - слишком местечко глуховатое.
- Сигизмунд, почему ты с ружьём? - это опять Дуня.
- На станции ещё кто-то есть, - резюмировал Сиг.
- Как это? - это Алёнушка, - а кто вообще мог разломать рацию?
- Вопрос хороший, - пробасил Сигизмунд, - спасибо за вопрос.
- Нет, а кто разломал рацию? - кудахтала наседкой Дуня, - кто мог разломать рацию? Ведь это наша жизнь!.. А вдруг кто-нибудь заболеет... Ведь это же убийца!
- Рация разломана знающим человеком. Похищены самые важные детали.
- Вы сказали, что на станции ещё кто-то есть, - это Алёнушка.
- Да. Рацию разломали, когда вас двоих не было на станции, а я с Авдотьей Силовной общался на кухне.
- Ничего не понимаю, - это опять Алёна, - а кто же тогда мог разломать?
- Я походил вокруг станции, чужих следов нет.
- И поэтому ты с ружьём? - воскликнула Дуня.
- Да.
- Боже, но, что же делать? - всё причитала Авдотья, - а ты, что молчишь? Что ты вообще молчишь, Арик?
- А чем мне вас утешить, господа и дамы? Чем я вас утешу? - риторически восклицал Аристарх, - могу разве рассказать, что со мной произошло, когда я гулял.
А произошло следующее. У меня пропали следы. Ну, то есть, когда я возвращался по своим следам они пропали.
- Может лавина? - спросила Авдотья.
- Это было на вершине горы. И больше нигде я снова не вышел на свои следы.
Все замолчали, и молчали, как-то долго, оглядываясь на окна и на двери.
- Однако... - промолвила наконец Дуня, - однако надо кушать.
И она пошла на кухню и внесла с пылу, с жару, кастрюлю макарон по флотски — ну, то есть с тушёнкой, и все натрескались, если честно, до отвала — такие вкуснейшие были макароны. А потом пили чай и ещё долго обсуждали произошедшее. Но, конечно же, так ни к чему и не пришли - ни к каким успокоительным выводам. А к чему тут придёшь, когда вокруг одна мистика.
Аристарху наскучило первому и он пошёл к себе, как всегда не прощаясь — по английски. Его проводили взглядами, но ничего не сказали.
А он быстро за компи и запустил игру на ноутбуке!
Управляя мышандией он ехал на коне к старому замку, который возвышался на горе. Вокруг были тёмные, еловые леса, и лишь огоньки замка, на башне, светились, где-то далеко. Новые его латы поблёскивали в лунном свете, он даже, эдак, как-то залюбовался их отточенными, гладкими и отполированными формами.
Вдруг так — хоба только! На узкую дорожку по которой он ехал выпрыгнули чёрные фигуры разбойников. «Откуда вы взялись?..» - мелькнуло у него в голове, и сняв палец с кнопки W, он остановил коня... Но делать было нечего — один уже подбегаючи набрасывал на него аркан. «Куда ж ты, падло?» - Арик шмальнул в него из арбалета — даванув на мышандии левую кнопку (наводил цель и прыгал пальцами по клаве он абсолютно автоматически — даже не думая на что жать) — разбойник закрутился по земле с мозгом пробитым стрелой, которая намотала, на себя все его мысли. Ещё один гад с боку раскручивал камень в праще — пытаясь пробить ему череп - пришлось потратить вторую стрелу. Выстрел из арбалета и разбойничек с пронзённой головой, валится, как подкошенный, но камень который успел он всё таки  выпустить из пращи улетел мимо него в направлении Луны.
Остальные подбежавшие пытались подцепить его на копья и вилы — надо было включать ближний бой.
Сначала кнопкой D он выхватил копьё и ещё двоих гадов, и левой кнопкой мышандии отправил к праотцам, но в него уже вонзали снизу вилы — вынув из ножен меч он пошёл им охаживать разбойные головы, и буквально через минуту разметал их всех — остальные разбежались.
Но бок, как-то саднил и липкая кровь разливалась по животу - «Одна сволочь всё таки вонзила вилы». Он снова тронул поводья и Альтаир, храбрейший конь его, поскакал дальше по дорожке.
Вот уже скоро тёмный лес остался позади и Слазгард выехал к замку. В тишине лунной ночи замок казался полностью вымершим. Он взял в руку рог и затрубил в него — раздался звук, что-то среднее между рёвом оленя, лося и дикого вепря. В смотровое окошко высунулся охранник:
- Кто?
- Рыцарь Слазгард.
- А кто ты такой?
- Двоюродный брат принцессы, деревенщина.
Охранник исчез и где-то минут через десять цепи загремели и загрохотали. Огромная дверь через пропасть стала опускаться. Тронув шпорами бока героического коня Альтаира он оказался в замке.
Ну, ладно, теперь можно расслабиться. Воины взяли под уздцы коня и он залихватски перекинув ногу через седло впереди себя очутился на булыжной мостовой.
Навалились сразу же — вцепившись всеми руками в его меч, в кинжал, в шею сзади, в руки, в ноги — короче везде.
- Ах вы с-с-с-суки, - покачнулся Слазгард, и спасла его только недюжинная сила и засапожный нож, про который никто не знал.
Превозмогая силу десятерых он всё таки выхватил из сапога нож... ну, дальше было дело техники. Отпластал он их всех от себя, как от верёвок, охвативших всё его тело, и почувствовав хоть какую-то свободу метнул свой взор в сторону своего меча. Меч у него вырвали ещё в самом начале свалки и сутолоки. Прыгнув к коню он вскочил на него продолжая прорываться с помощью засапожника, и выхватив своё копьё, притороченное к седлу, двинул Альтаира в атаку к родному мечу.
Тот кто ещё не разбегался получал от него удар копьём в голову и шлёпался на мостовую: яко куль с мукою, или сноп ржаной, или колосс Родосский — короче дрянью.
Вот он и добрался до меча — здесь он просто метнул копьё в голову воина и когда тот падал ему в ноги, вкушая уже райские плоды в небесных кущах, забрал меч. Здесь он сзади получил удар кистенём в голову (не простым конечно кистенём, а противорыцарским — т.е. 
с шипами, как на булаве), шлем был пробит и тягучая кровь зазмеилась по голове закрывая обзор, закрывая глаза.
Каким чудом Слазгард устоял — он и сам не понимал. В руках его уже был меч, но земля уходила из под ног... В добавок он получал десятки ударов стрелами и копьями... Взобравшись вновь на Альтаира он так капитально пришпорил его, что несколько воинов были просто смяты богатырским, и крытым латами конём. Он погнал его прямо к главной башне, где никак не думали, что взвод  охраны не сможет его задержать.
Конь грохотал по булыжной мостовой, как гром посреди ясного неба — лязгая подковами и вышибая из камня искру. Проскакав мясные лавки, бакалею, базар (причём базар он проскакал сметая на своём пути разнообразные крытые торговые ряды и палатки, ну, слава богу была ночь и граждане остались целы), пролетев центральную площадь с лобным местом и подскакав к воротам, к железной решётке, он вновь принялся трубить в рог, и на этот раз трубный глас был похож на: мычание перевозбуждённого бизона, на сирену из хобота мамонта вызывающего, во время гона, на поединок соперника, на то, как трубит африканский слон, который обожрался в джунглях наркоты, и вот, выбежал в деревню, чтобы стереть её с лица земли.
Со стены на него глянули охранники:
- Кто таков?
- Рыцарь Слазгард.
- Что-то мы не слышали про такого.
- Я двоюродный брат принцессы Осанны, пентюхи.
Но сзади уже настигала погоня. Подъехало человек двадцать на конях, и он услышал тяжёлый бас из под шлема одного из них:
- Послушай рыцарь, ты можешь остаться живой, если будешь вести себя смирно.
И-эх! Давануть бы кнопенцию Esc (выход из игры!)
Да чем нажать? Мечом, щитом, шпорой, или им? Аристарх вдруг, как-то ясно, это, как-то понял, всосал, вобрал, впитал до печёнок, до селезёнок, что вот оно... Игры-то давно кончились. И резали его, и кололи, и кромсали, и рвали и убивали его уже давно, как бы так сказать?.. поелику — по настоящему... Какая уж тут, на хрен, игра!..
Слазгард спокойно слез с коня, вынул меч из ножен — причём меч заискрился, каким-то голубоватым сиянием, и в два маха разрезал железные ворота-решётку и прошёл сквозь неё. Воины сначала даже, как-то растерялись, но потом дружно пососкакивали с коней и ринулись за ним с криками:
- Стой гад!
- Держи его!
- Мне нужен такой меч!
Слазгард уже дошёл до массивных ворот главной башни, так же двумя движениями меча, прорезал треугольник в них и вот, он уже на лестнице, но тут его настигли. Полетели в него стрелы, копья, камни из пращи. Конечно латы не могли без конца и края это всё сдерживать. Он отбивался как мог, прорезая любого кто оказывался близко к нему так же, как железную решётку. И вместе с тем он поднимался, поднимался, поднимался...
Вот, второй этаж... третий!.. Здесь должна была быть комната Осанны... он метнулся по коридору ещё к одной запертой двери, разнёс её мечом! И вот!.. Вот она принцесса Осанна — стоит у окна и ждёт его!
- Любимый! - кинулась она к нему...
Последний удар кистенём пришёлся точно в черепушку... ктой-то из воинов смачно приложился... Он вдруг увидел, что кто-то рухнул перед ним во весь свой рост, в чёрных, пробитых в десятках мест доспехах, и вокруг головы стала натекать и увеличиваться огромная лужа крови.
Принцесса Осанна упала перед тем рыцарем на колени и горько зарыдала. Тяжеловооружённые воины, в доспехах, окружили этого рыцаря со всех сторон, о чём-то говорили, чтой-то бубнили...
Не сразу, ой не сразу, до него наконец-то дошло, что тот  чёрный рыцарь на полу с пробитым шлемом и с пробитою головой это он, и череп ему всё таки проломили (учитывая старую дыру в шлеме — да и не одну дыру...) Потом вдруг, как-то всё закрутилось, завертелось, стало уменьшаться, уменьшаться...
И Аристарх очнулся на своей раскладушке весь окровавленный и с пробитой в нескольких местах головой. На руке его была чёрная, железная перчатка... Ноутбук находился в спящем режиме и лежал чуть поодаль. Арик кое-как дотянулся до него и выключил. Потом с большим трудом стянул с руки рыцарскую перчатку и бросил с грохотом на пол.
- Однако, - прохрипел он чуть живым голосом, - однако, это я не плохо сыграл. Если и выживу на этот раз, то следующего раза точно не переживу. Уработают меня эти рыцари большого стола.
Он с великим трудом слез с раскладушки, и кое как пополз на коленках к комнате Алёны по коридору. Со стороны он напоминал, ну очень побитую собаку.
- Ничо себе, припарка после бани, - бормотал он глотая и сплёвывая солонущую кровь.
И вот, в тёмной ночи он начал скрестись и стучаться к Алёне в комнату.
- Кто там? - услышал он через несколько минут сонный голос Алёнушки
- Алёна, это я Арик.
- Арик? Что тебе надо?
- Алёна, меня всего избили... Я еле живой.
- Господи! - Алёна открыла дверь и действительно ужаснулась! Аристарх сидел у её двери, и был абсолютно весь в крови — буквально оплывал кровью.
- Что с тобой, Боже?!
- Это игра... - прохрипел он и на коленках вполз в её комнату.
Алёна побежала за Авдотье Силовной и вдвоём они и отмывали и переодевали и перевязывали его всю ночь.
- Как это случилось? - всё время допытывалась Дуня.
- Так получилось, извините, - бормотал Аристарх, - я не хотел.
- Вы посмотрите на него! Он не хотел! Ты что, сам себя так изгваздал? - возмущению её не было предела.
- Ну, не совсем... Это рыцари... Ну, как бы вам это сказать?.. Это игра... Вы поймите — я попал в игру. На самом деле... Я жил в виртуальном мире. И сам убивал, и меня убивали.
- Да ты понимаешь, что нам не вызвать вертолёт? Что  нужны какие-то антисептики, антибиотики? Боже... - перевозбуждалась Дуняша, - что у нас там Алёна? Что в нашей аптечке?
- По моему пенициллин есть, - Алёна рылась в аптечке, - и шприцы одноразовые. Не знаю, с такой пробитой головой, как ты вообще ещё живой? У тебя же волосы надо из мозга доставать!
- Ну, дайте мне зеркало, я сам вытащу.
- Молчи уж, господи, - прикрикнула на него Алёна.
Они повытаскивали остатки черепа и кожу с волосами из мозга, обработали рану перекисью водорода, обрили, снова обработали, перевязали с мазью Вишневского и навкалывали ему пенициллина. И это была только одна рана.
Мелкие раны они прижигали перекисью, раны поболе перевязывали накладывая тампоны с мазью Вишневского. На этом их знания по медицине заканчивались. Под конец дали больному стакан спирта для обезболивания — он вылакал его за три раза, запивая водой, и отключился.
- Да-а-а-а-а... Ну и ну, - констатировала Дуняша, - весёлые начались денёчки.
Алёна качая головой смотрела на захрапевшего Аристарха:
- Да, действительно, у кого нет мозгов — тому пробитие головы не страшно, - подвела она итог.


6


Сигизмунд Бартоломеевич лёг спать рано, как это он любил — с зарёю ложиться, с зарёю вставать. В этот вечер он не изменил своей традиции, и отужинав и напившись чаю поплотнее, он улёгся на свой тюфячок и вытянул члены и расслабился, как мог на спине (спал он только на спине) и даже, как-то засопел по привычке, и даже, как-то вроде кудай-то поплыл... Но уснуть так и не смог. Ну, не спалось и всё тут.
В окошко светила, какая-то глупая звёздочка и вела себя буквально, как назойливый комар — зу-зу-зу, зи-зи-зи, зы-зы-зы... Он протянул руку, взял карабин и положил рядом с собой на кровать.
«Что-то будет, - стучало в его голове, - не спроста всё это... не спроста... не спроста... Стало происходить то, что не может никак происходить. И в этом нет ничего, совершенно ничего хорошего».
Ему пятьдесят восемь лет - скоро на пенсию, двадцать лет он живёт на этой станции, как отшельник, и ничего подобного даже близко не происходило. Как этот дурачок, Аристарх, на станцию попал, так и начало здесь, что-то происходить. Этот придурок и ошпырок из компьютера...
Но если бы он не видел, как тот скрылся за горизонтом, он бы безусловно подумал на него... Но Арик ушёл на его глазах, и он отошедши от рации говорил пол часа с Дуняшей, потом приходит — всё раскурочено. Ошпырок этот вернулся ещё через пол часа. Так что всё это, как-то не сросталось никак, и даже совершенно... и вообще всё это один бред и ничего кроме бреда...
Промучился он так часа четыре, когда от стены отделилась какая-то тень и тёмная фигура подошла к кровати. Сиг снял с предохранителя карабин и направил на фигуру.
- Неужели стрелять будешь? - вопрошала его фигура женским голосом, - ведь я же твоя жена.
 - Стой, где стоишь! Или выстрелю. Моя жена давно в могиле.
- О да, да. Ведь ты же меня туда и спровадил. А теперь второй раз убить меня хочешь?
Карабин вдруг, стал трястись в руках Сигизмунда, так, что это было даже слышно... а ведь Сиг обладал стальными нервами и был далеко не из робкого десятка.
Он даже слышал, как дрожало и тряслось его дыхание.
- Ну, что? Продолжала эта дама впитывая его глазами и всею фигурою, - не ожидал увидеть?
Сиг только трясся и ничего не отвечал.
- Затаился что ли? Ну, ну... - дама подошла к нему, взяла за дуло карабин и вырвала из его рук — причём палец явно даванул гашетку. «Видать осечка...» - подумал он как-то совершенно спокойно.   
- Ну, что, гад, - подбоченилась гостья, хорошо устроился? Хорошо устроился здесь, в зимовье?!
«Какое зимовье? - мелькало в голове Сигизмунда, - никто и никогда не называл нашу станцию зимовьем... Даже в голове моей никогда не было такого, чтобы назвать метеостанцию зимовьем. Значит эта тварь не из моей головы».
- В тепле он тут с бабами! Сыт, обут — нос в табаке! А со мною ты, что сделал, тварина? Со мною с молодою?!
Сначала послал на аборт!.. но я же тебя любила... и пошла на аборт. А после я уже никогда не могла иметь детей. А ведь я так мечтала иметь детей...
Ты убил не одного моего ребёнка и меня вместе с ним... Ты сволочь, убил всех моих детей! Пятерых я точно хотела родить! А? Какого, скотина?
У Сига вдруг прорезался голос:
- Но нам самим негде было жить, и денег не было, - продрожал он.
- Чего ты там гундосишь: «Жить негде было...» - не помешал бы нам ребёнок никогда. Не замёрз бы в нашей общаге! И не умер бы с голоду! Я бы на крайняк к маме уехала. Но как же!? Кто же будет услаждать твоего барсика? Кто же будет его сосать, лизать и причмокивать? Именно причмокивать ты заставлял меня, скотина!
- А-а-а-а-а-а... - вдруг заорал Сиг оттого, что от совести загорелась кожа на его груди. Он двумя руками изо всех сил стирал огонь горящий в нём и муки совести...
А эфта тварь из преисподней (хотя кто тут не из преисподней?..) вонзила огромный крюк ему за пятку, и спокойно так, за пяточную жилу подтянула на цепи его к потолку.
- Что, вспоминаешь, гадёныш? - приговаривала эта тварь, которую в миру, на этом свете, называли Леночка, - вспоминаешь, как ты измывался надо мной?
Сигизмунд на крюку болтался, как червяк, но это даже, так сказать, или, как сказать, не очень напрягало его. Больше напрягали воспоминания его скотства, от которых он загорался, то в одном месте, то в другом, и болтаясь на крюку, пытался затушить этот вспыхивающий огонь на теле.
Как только он переставал гореть (верней тушил себя обгорелыми руками), так Леночка напоминала ему очередной садистский эпизод из его жизни, и он снова возгорался. Такие великие муки продолжались всю ночь.
Под утро, когда он всё так же висел на крюку — весь дымящийся и обессиленный она сказала ему:
- А потом, ты и меня убил, повстречавшись со своей Миленой. Та уже сосала у тебя в заглот, что ты всё время меня заставлял делать, но я не могла — давилась... А Милена могла и ещё как! Ну, и ты, как верный раб и поклонник своего пениса, бросил меня и ушёл к ней, ублажать свой единственный и неповторимый!
- Да, да, да! - кричал Сиг, - всё было именно так! Но ты то, что за сволочь?! Ты то, что за ожившая совесть?! Ты кто такая? И потом откуда ты узнала про Милену, и про заглот?! Лена ничего про это не знала. Уж никак я её не посвящал в таинства своего неваляшки.            - А ты правильно меня понял. Я твоя ожившая совесть. Совесть обретшая наконец плоть и кровь! А, какого?! Какого ублюдок?! Ты помнишь, как ты меня упорно спаивал?! Сначала по великим праздникам... Ну, как же — столько радости! Пить со всей страной и веселиться! Ну, там традиции, чего там?! Шутки, смех, шампанское! Не пьют только замшелые хмыри, которые ненавидят весь свет. Потом по выходным (ну, как то надо, там, стресс снимать... ну пошли мол, тяжёлые времена... и т.д.), ну просто расслабиться, кайфануть на природе — и всё это ты мне внушал, всё ты меня зомбировал — видя, что я так тебя люблю и выполняю любые твои желания.
А дальше, как по накатанной — тремор и мальчики кровавые в глазах — пока не опохмелишься. В нашей же стране все знают, но, как-то скрывают, стесняются что ли... что алкоголь это один из самых сильных наркотиков. Мол, традиции! (но сколько можно дебилизировать свой народ?) мол, всё равно гнать будут (давайте сроки за самогоноварение — перестанут), мол,  всё равно все упьются одеколоном, стеклоочистителем и т.д. (ну, все допустим не упьются...) Но вот, когда продают пивко, под маркой безалкогольного продукта! (хотя это один из самых убойных наркотиков) и несть числа всяких других напитков (типа «отвёртки» и «чёрного русского») для детей — вот тогда происходит уничтожение целого народа, когда детишки вырастают с традицией откупорить баночку и поболтать.
Так ты оплетал меня, как змей и спаивал мою безвинную душу. И когда от меня ушёл — я  просто попала в ад. И дальше только пила, (опохмеляться ты меня научил) пила, пила — пока не сдохла. 
- Ну, кто не был молод — тот не был глуп, - так молвил Сигизмунд, - и меня тоже кто-то спаивал и дурил и учил опохмеляться. Но я как-то устал жить в этом аду и вылечился.                - А я вот, не успела вылечиться — а так вот и сдохла отравленной, и ты мне за это ответишь! - она стала хлестать его бичом, и от каждого удара он снова возгорался.                Каждый удар был воспоминанием. Вот удар — он специально её поил, наливая побольше, чтобы она отрубилась, а в это время войти ненасытным барсиком в её подругу. Вот удар — он внушает всем и не только ей — мол, кто мол, сейчас не пьёт?! Вот удар — приучает её к одеколону в Новый год. Удары бичом — постоянно он внушал всем окружающим, что алкоголизм — это нормально, что всё мол, так и должно быть! Всё ништяк! Мол, всё это очень смешно и весело! Мол, ну, они все крутые ребята! Ну и т.д. и т.д. и т.д., и всё это до бесконечности.
И только, когда поднялось солнце — цепь вдруг исчезла и он со всей своей тушей грохнулся об пол. Сразу же исчезла и Леночка.
- И что скажешь? - вопрошал Бартоломеич, вытирая чёрными руками от сажи лицо, - ну, что тут скажешь? Тут нечего сказать.
И он весь обожжённый пополз к Дуняше — может найдёт, что-нибудь обезболивающее. Ну, вот дополз — стал скрестись, стучаться, завывать. Бедная Дуня только уснула после бессонной ночи с лечением Арика. Да, где там, когда это было видано, чтобы дали поспать...
Встала - божечка ты мой, весь голый, весь обгорелый — живого места нет.
- Боже, где это? Что это? Как это?
- Ну как, как... - хрипел Бартоломеич — старые грехи... старые грехи... Не буди только больше никого и двери закрой. Не хочу, чтобы меня голым видели.
Но Авдотья Силовна и не собиралась никого будить — она и так жалела Алёнушку — досталось девушке сегодня.
Она сама обмывала его от гари и смазывала страшнейшие ожоги мазью Вишневского, и бинтовала. Потом тоже дала ему стакан спирту, чтобы обезболить, но Бартоломеич сказал, что не пьёт, а за грехи мол, надо отвечать и ушёл к себе напившись анальгину.
А Алёнушка действительно только коснулась подушки, как сразу же поплыла, поплыла, поплыла... И идёт так она по лесу... И эх-ха! Хорошо! Эгей кроха! Йо-хо! И лес-то хороший, какой-то доисторический — весь во мхах и папоротниках. Ну, хороший же ! Эх! Зелень сочная, ёлушки ласкаются, сосенки напевают! Хорошо! А дальше-то! Дальше-то т только посмотри! Это же йо-хо — травушка т на полянке, сама-то колосится изумрудная, сама-то танцует!.. Да-а-а-а-а...
Но стало темнеть. И чем больше темнело, тем больше Алёнушка боялась и тем отчаянней искала, хоть какое-нибудь жильё... И здесь вот, именно сейчас, ей стало казаться, что это вечность. Ну, просто вечность и всё тут. Что нет этому ни начала, ни конца, что именно вот это она и заслужила всей своей двадцатилетней жизнью. И теперь уже всё.
Т.е. никогда наяву с ней такого не было... А здесь такое отчаянье закралось ей в душу — так от страха сжалось сердце. И конечно же, о как бы она обрадовалась сейчас любому человеку. Абсолютно любому! Хотя наяву многих конечно же презирала и не считала людьми, но сейчас была бы рада любому бомжу пахнущему мочой и ещё невесть чем — чего и не опишешь топором. Но видно так надо — значит так надо.
Уже в абсолютной темноте, когда она хотела уже лезть ночевать на ёлку, наткнулась она на какую-то древнюю и ветхую избу, которая уже наполовину вросла в землю и покрылась мхом. Алёнушка шмыг туда — никого, затворила дверь, припёрла ухватом и поленом (мало ли кто будет ломиться) обшарила всю избу — никого.
Ну и легла на бревенчатую лежанку назбивав там охапки три сена. Ну лежит так, лежит, прислушивается. Луна взошла полная, осветила чёрные ёлки.
В это самое время к избе кто-то подошёл, ну очень грузный и стукнулся в двери.
- Это что? Это кто там запер? - прорычал он хриплым голосом, - а ну открой!
А Алёнушка притаилась, как будто и нет её вовсе. Она почему-то поняла, что не надо открывать этому... хотя до этого, долго искала хоть какую-то живую душу. Вроде затихло. Алёна во все глаза вглядывалась в окно. И вот, в окне, на фоне Луны показалась фигура — огромная, обезьяноподобная туша. Эта туша, сделав ладони домиком, стала вглядываться в окно — в саму Алёнушку, а потом ухмыльнувшись, этот боров чуть отстранился и стал водить так, пальцем по стеклу. Стекло попискивало под его пальцем и подвывало.
Ужас объял Алёнушку и она только и делала, что тряслась на своём сене. Потом она села на лежанке, прижала колени к лицу и так вот, и тряслась дальше. Туша уже сидела рядом с ней и говорила человечьим голосом:
- Да, ты так не бойся. Не бойся ты так. Чего ты так трясёшься-то? Ведь ты пойми — тут же всё сходится. Раз ты попала сюда, то чего уж тут трястись? Тут трястись-то уже, как-бы так сказать... ну, поздно что ли.
Туша была очень смрадная и покрытая шерстью, дыхание же было ещё зловонней — Алёна даже хотела было спросить чистило ли это существо, когда-нибудь, в своей жизни, зубы, но передумала.
- Ты пойми, - гундосила туша, - ну, поздно сейчас трястись. Здесь уже поздно. Ты моя. Ну, как бы так сказать — ты моя жена. Для меня награда. Ну, а для тебя — твоё нормальное состояние. Ты в своём мире — подобное к подобному.
И туша стала заставлять её совершать самые разнообразные и больные эротические, точней, конечно же, порнографические фантазии... А что делать?.. Алёна всё это совершала, чтобы не прогневать тушу, хотя иногда всё равно получала удары богатырской дланью по лицу и у неё были разбиты и нос и губы.
Изнасилование для неё продолжалось бесконечно — в том мире времени ваще не было. И хотя была очень покорная и покладистая — выполняя и предупреждая любые желания скота... чтобы остаться хотя бы живой... но помял он её сильно.
И только с зарёю (как это ни странно, но смена дня и ночи в том мире была), и только с зарёю, та вонючая скотина (туша потребовала, чтобы она называла его хозяином) с зарёю, та вонючая скотина пошла, как туша прорычала, на работу...
И вместе с первыми лучами солнца Алёнушка очнулась.
Боже, как же она была избита и истерзана. Губы разбиты, синяки под глазами, груди в синяках и кровоподтёках.
- Приснится же такое, - сказала она глядючи в зеркало, хотя конечно же понимала, что никакой это был не сон.
Пошла отмываться от всей, от этой, гадости. Ох, ёшкин кот...
- Да он мне всю курочку раздолбал и раздербанил своим кувалдометром.
Ощупав болезненный задний проход — она тоже ужаснулась!
- Напробивал во мне дупла, как дятел в сухостое.
Судя по кровяным выделениям и по болевым ощущениям — она поняла, что надо делать себе уколы пенициллина.
- Он же весь состоит из одной инфекции, простонала она.
Отмывалась она долго, с большим старанием натирая себя вехоткой, и потом около часа стояла под душем, закутавшись в халат и намотав на голову полотенце пошла искать аптечку.
- Хотя... - набирая в шприц пенициллин она мотала головой, - ещё одна такая ночь и мне конец.
Только она вколола себе в руку ампулу, как увидела, что мимо неё прошествовала мумия в бинтах.    
- Боже, это что ещё? - она пошла за мумией,                - Бартоломеич, это ты что ли?
- Да.
- А почему в таком виде?
- Неудачно играл со спичками.
- А куда ты идёшь?
- Дизель... Чувствуешь, как холодно? Дизель надо запустить. Алёна дошла с ним до машинного отделения и вернулась на кухню.


7


- Вот оно как... - села она за кухонный стол, - вон оно как. Что же это происходит?.. Нас всех уничтожают, и не успокоятся пока не уничтожат полностью. Но что это? Что это такое?..
Похоже Силовна только сейчас легла спать, а до этого, пока я спала, бинтовала Бартоломеича. Господи, с ним-то, что случилось?
Бартоломеич завёл дизель и пришёл на кухню испить водицы.
- Анальгину принеси мне.
- Много нельзя его пить.
Он махнул рукой:
- Да, что уж теперь? Теперь-то что?
Алёна превозмогая боль и морщась сходила за таблетками и отдала механику.
- А с тобой что? Кто тебя бил?
- А вас кто бил?
- Я первый спросил.
- Нет, я первая спросила.
Помолчали. Бартоломеич выпил охапку анальгина и откинулся на стуле. Борода и усы у него сгорели полностью и его было совсем не узнать.
- Да, всё к тому, что нас здесь закопают, - басил он низким голосом. - Может быть нам спать вместе? Ну, в смысле, всё время находиться вместе.
Алёна подумала.
- Со мной это случилось во сне. Арика измутузили рыцари большого стола, когда он играл в свою игру на ноутбуке. Я не знаю, как это было с вами, но если тоже во сне, то, что толку нам объединяться и спать в одной комнате, если всё это происходит во сне.
- Со мною это случилось наяву, хотя если честно — наяву это происходить не может. Это просто немыслимо. Но если мы объединимся, то мы, как-то, может быть, будем спасать друг-друга... Например при появлении ран... там будить... Надо посоветоваться со всеми. 
К вечеру на кухню припёрся Арик. Проснулась Силовна, стала готовить еду — зашкворчало, затрещало, запарило — дом ожил.
Бартоломеич снова прошёл из своей комнаты, выключил дизель.
Пока варился суп дамы взялись за перевязки, хотя бинтов больше и не осталось — разодрали простыни, а бинты замочили для стирки, и здесь выяснили одну интересную особенность. Все раны выглядели так, как после недельного заживления. Да и чувствовали себя избитые, как после недели высококачественной терапии.
В связи с этим кушали все. А после еды вели дискуссии. Бартоломеич настаивал не расставаться, и всё время быть вместе — потому, что хотя раны и быстро заживают, но ещё пара, тройка таких ночей и от них останутся одни трупики и тушки.
- Мы просто все подохли, - тако молвил наш юный следопыт по виртуальным мирам, и сейчас находимся в аду.
- А отчего мы умерли? - спросила Дуняша.
- Да это не столь важно. Ну, может в суп ты, что-то не то сыпанула... Это не важно. Важно то, что мы сейчас все здесь покойники и находимся на том свете.
- За мною ухаживал один парень, - вдруг заговорила Алёнушка, - я, если меня не тузить всю ночь, ничего так 
выгляжу — белолица и стройна, длинные, пушистые ресницы... И он всё меня ждал возле дома, цветы дарил, провожал, встречал...
Меня никто так не любил, как он... Но он мне опостылел по страшному... И я подговорила местную шпану, за деньги, избить его, чтобы он за мной не шлялся. Шпана деньги получила и так ему вломила в подворотне, что он до сих пор идиот и слюни изо рта текут.
- Я всегда подозревал, что ты порядочная дрянь, - резюмировал Арик.
Помолчали.
- Я всё таки настаиваю с этих пор жить вместе, - басил Бартоломеич. - Допустим первую ночь я дежурю — слежу за всеми... Если кто-то во сне начинает стонать, или кричать — я того сразу же тормошу... Ну, там, или вижу, что на теле начинают появляться раны... Я его сразу же бужу! На  следующую ночь допустим дежурит Арик...               
- Я не собираюсь ни дежурить, не жить с вами вместе. Я вам сказал, что мы все уже сдохли и отравила нас Авдотья Силовна, каким-нибудь крысином. И что толку будем мы объединяться, или не будем... Мы в аду. И вечно будем в аду.   
- Ты чо городишь? - это Авдотья Силовна, - кого это я отравила крысином? Что ты вообще городишь?
- В своём репертуаре, - хмыкнул цинично Аристарх, - каждый на своей волне. Ну, не ты отравила! Ну, метеор   
на нас упал! Ну, какая здесь разница!..
- Как это, какая разница? Как это, какая разница? Что
ты вообще городишь?
- Ну, всё - заело пластинку. Мы мертвы! Вот, что я хочу сказать, и находимся уже давно на том свете...
- Не быстро ли ты перекрасился из белых в красные? - возмущалась Дуняша, - то он тут каждый день внушал нам, что кроме зловонной тушки, больше ничего нет!.. Мол, Дарвин!.. И значит можно убивать и насиловать всех подряд! И после смерти лишь одна забота — зарыть побыстрее протухающее членистоногое, чтобы не смердело и не разносило инфекцию.
То он, вдруг, резко перекрасился и став внезапно, вдрызг: мистиком, спиритом и идеалистом в одном флаконе, пророчит, что он мол, уже давно в аду.
Аристарх сразу не нашёлся, что ответить.
- Я конечно всегда знал, что женщин зря обижают, - молвил он наконец, - вещая, что курица не птица и женщина не человек. Но нет-нет, да и снова поддаюсь этому желанному и неповторимому обаянию, что я мол, лучше, хоть кого-то! Что каждая женщина это друг человека, и душечка, и у неё совершенно нет своего мнения. Но всё это, конечно же, не так. Не так. И я дурак. Конечно же я дурак.
Но по другому!.. Но по другому-то объясните это — хоть как-то, то, что с нами происходит. Ну, объясните хоть как-нибудь...
- Объясняй ты! - возмущалась Дуняша. - Ты здесь нам полгода пропагандировал Дарвина, и что значит, можно резать кого захочешь. А сейчас что? Что это ты вдруг, так перекинулся? Объясняй ты.
- А как это возможно объяснить? Да никак, - чесал Арик перевязанную голову. - Когда я ушёл в игру, и жил
там, и меня там уработали далеко не виртуально, а пробивали кости! Это можно объяснить только какими-то параллельными вселенными. Это можно объяснить только тем, что сознание существует вне тела и уходит в параллельные миры и там обитает.
Никаким самовнушением и самогипнозом не объяснить пробитие маковки черепа кистенём. Кто-то из других  миров действует в первую очередь на наше сознание, а потом уже на тело. 
- Мне снилось, что меня избивает, какая-то обезьяноподобная сущность. Мохнатая туша с очень вонючей шерстью. А ведь я, надобно вам сказать, очень чистоплотная — т.е. если я нахожусь рядом с душем, то это значит, что я в душе... - так задумчиво говорила Алёна. - Когда я очнулась, я обнаружила все те следы от ударов, куда я помню он меня бил, а так же его шерсть... на мне, на  моём теле.
- Принеси эту шерсть, Алёна, - попросил Аристарх, - а я тоже кое что принесу.
Алёна еле-еле отделилась от стула и пошла к себе, а
Арик весь перебинтованный скоро вернулся и грохнул на стол рыцарскую перчатку.
- Откуда она взялась? Откуда я спрашиваю?
Все воззрились на перчатку.
- Да, это лихо, - это Бартоломеич, - чтобы сделать такое нужен мастер. Ещё, какой мастер. Да нет, ну я бы никогда во всю эту ахинею не поверил если бы меня самого всю ночь плетью не охаживали.
- А ты что Бартоломеич, лошадью во сне работал?
Сиг не удостоил ошпырка ответом. Пришла Алёна, принесла шерсть — ну, конечно же, маленький пучок, но... шерсть была сантиметров двадцать — сероваторыжеватая.
Бартоломеич долго изучал шерсть и даже под лупой, которую принесла Дуняша — наконец резюмировал, что это, какая-то шерсть мамонта.
- Вот такой кря, мамонт, - забавлялся Аристарх, - и всем нам жить осталось недолго... окромя конечно Авдотьи Силовны — видимо она у нас ангелоподобная, раз одна 
единственная целая и не избитая.
- Я вас всю ночь перевязывала — некогда мне было вступать в другие контакты. Ты уж извини, Бартоломеич, - пропела она, - но я уж посплю пока одна, пока на меня вроде никто не нападал.
Конечно женщины — народ трусливый, но между строк
тут было вот что, как только Дуняша представила себе, что кто-то спит с ней в одной комнате с её громкими ветрами (я бы даже сказал с ревущими сороковыми), как ей стало дурно.
Здесь Сигизмунд глянул на Арика, что само по себе была большая редкость.
- А ты можешь не включать свой ноутбук?
- Всё, что угодно, но только не это. Я наркоман игры — вы понимаете, что это такое?! - так лопотал Арик, - я не могу, чтобы не погружаться в виртуальный мир. Чтобы не жить в другой действительности.
Для меня этот мир, как бы так сказать, слишком пресный. Я не могу жить без соли и перца. Тем более вся эта чертовщина берётся не из моего ноутбука. Вы вот, например, ноутбука в руках не держали, но всю ночь у кого-то работали конём.
- Ты говорил лошадью, - вставила Дуня, - но я понимаю, для городских это не принципиально. Ты давай не отвлекайся. Взялся объяснять — объясняй.
Аристарх покивал головой.
- Да, да, да... Но это не объяснимо!  Как можно объяснить то, что не объяснимо! С нами случилось то, что вообще-то случается с людьми после смерти. То есть заработал кармический закон обратной связи. То есть не зря же Алёнушка вспомнила, что она мелкопакостная дрянь, и получает за это сполна.
Я страдаю игроманией — я понимаю это болезнь, но жизнь без страстей скучна и тускла — нет красок. Я без игры, как птица без перьев, как птица с выщипанными перьями. Вроде жива, но зачем и для чего?! Ни полёта, ни фантазии, ни огня — ничего... Так — окорочка какие-та, чтобы кто-то их сожрал.
Ну, и естественно за игроманию, за страсть свою и получаю по полной. Карма — закон обратной связи. Убиваешь ты — убивают тебя.
- Я кстати подтверждаю слова юного гения и дарования.
Я никак это не хотел никогда и никому говорить, но... Со мной сегодня ночью было то же... Это же самое... То есть бывшие страсти обратной стороной стали бить по мне. Как где-то я слышал такое: «Плюнешь на что-то — в ответ получишь бурю». Так вот — именно это с нами и происходит. Включился закон оплаты.
Почему у всех сразу — я не знаю, но это реальная связь о которой говорил Христос. Это наказание за грехи. Это отмщение. Это Голгофа. Это истина. Это истина в последней инстанции.
- Эк тебя разбирает, - молвил Аристарх, - но шутки шутками, но это так.
- А как же насчёт того, что можно резать кого угодно? - не унималась Дуняша.
- Ну, вообще-то этому учит нас школа, - хмыкнул Арик, - впендюривая в нас материализм, которым страдают все учёные, - он задумчиво покивал головой. - С младших классов — материализм, материализм, материализм. Если есть, какая-то духовность в школе — это только классическая литература. Но как она преподаётся!? Это надо знать! Одни сочинения чего стоят - «Машенька сношалась с Дубровским через дупло».
Делается всё, чтобы отвратить от классической литературы учащихся. Сначала насильно заставляют читать, то, что пока не влезает в голову, потом заставляют писать сочинения и всем классом, вместе с учителем ржут над сочинениями одноклассников — это отвратительно.
Про другие предметы я вообще молчу — факты, точные 
знания, торжество науки! Никакой «Новый Завет» со своими разрозненными фактами, со своей мистикой, со своей бездоказательностью — к школе не имеет вообще никакого отношения. Ну, и о чём дальше нам  говорить? О какой например совести можно талдычить юному человеку — если он завтра сдохнет и всё на этом! Т.е. квадратура круга останется, извлечение корня из шестьсот шестьдесят шестой степени останется, бином Ньютона останется! А тебя уже не будет никогда... Атомы твои, вишь ты, видоизменятся — и точка.
И ведь надо быть учителям до такой степени наивными, простодырыми, д и просто дурочками с переулочка, чтобы школьной шпане долбить дятлом про совесть — ежели вы своими точными знаниями, фактами и атомами отменили эту совесть напрочь! Ведь по научному совесть есть предмет бездоказательный, ни на чём не обоснованный и по теории Дарвина не нужный совершенно! И совесть действительно очень мешает в жизни. И только мешает, и вообще никаких от совести плюсов. Бытие определяет сознание — да и точка. Ваша совесть продукт воспитания — говорит наука, и значит можно плевать на любую совесть и с ножичком в ручонках отрываться по полной!
- Это надолго, - прервала его Дуняша, - ты скажи коротко — можно резать, или нет?
- Ну, в свете последних наших происшествий получается, что нет - раз после страстных услад наступает расплата. Расплата неотвратимая и беспощадная, которой, как не хитри не избежишь, раз совесть не чиста. Но вся наша жизнь до этого — к этому не подводила.
- Ну, почему же, - нападала Дуня, - я сто раз вам говорила: «А как же Бог, как же вечная жизнь?»
- А что толку, что ты говорила? Что от этого толку? Ворона тоже каркает на ёлке! И что? Чтобы дошло до печёнок, до всех внутренностей, надо бить по этим печёнкам и по печени. Тогда рано, или поздно дойдёт - ежели бить по печени наркотою, или, как у нас напрямую. Когда и до кого хоть что-то доходило, как если только на собственной шкуре? 
- Ну если до тебя всё дошло, как ты выражаешься, - молвила Дуняша, - то может быть надо завязывать - в данном случае тебе со своим ноутбуком?
- Ты не понимаешь... Это жизнь... когда я в игре - я живу!.. а без игры так... дрянь какая-то, ветошка, хлам в углу сарая.
- Значит всё таки до тебя не дошло, - подытожила Авдотья Силовна.
О они ещё долго-предолго общались. В конце концов первым ушёл Аристарх — пальцы его аж просили и жаждали клаву.
- Ты хоть не закрывайся, - бросил ему на прощание Сиг.
Потом ушла Авдотья Силовна в свою комнату и закрылась. Ну, а Бартоломеич с Алёнушкой решили быть вместе. Они перетащили к Алёне кровать Сига и он у ней устроился с карабином в руках. Так Алёнушке было хоть не так страшно.


8


Дуняша страдала не только ревущими сороковыми, но и храпом, как у пьяного извозчика, и ежели рядом с ней не затыкать себе уши в беруши, то не то, что уснуть
не было ни какой возможности, но возможность была даже оглохнуть, и потому у Авдотьи Силовны успокаивалась нервная система только тогда, когда она оставалась совсем одна и запиралась на задвижку.
Переодевшись, и одев свою приятную для тела ночнушку, Дуня подошла к окну, которое на половину было разрисовано инеем. На градуснике было минус сорок пять. Заиндевевшие лиственницы принагнулись под тяжестью снега, и блистали в лунном сиянии. Звёзды переливались всеми цветами радуги.
- Когда вертолёт прилетит? - спросила Дуняша эту сказочноволшебную картину. Картина молчала. Она так же молчала и миллионы лет назад. Так же была спокойна, величава, невозмутима... А человек... Что человечек?.. Хоть волосы на голове все выдери, хоть ори: «Помогите!» - и сорви голос, хоть с ума сойди, хоть повесся, хоть замёрзни... Деревья будут всё так же стоять, снег будет всё так же лежать, луна будет всё так же светить. И всё на этом.
Дуня поёжилась и прыгнула под одеяло. Хорошо, вот так, в морозы согреваться под пуховым одеялом.
- Спасибо Бартоломеичу — заводил дизель. Что-то будет завтра. Что-то будет завтра...
Нега уже стала отягощать её веки, и она уже так носиком-то, носиком, потянула уже, потянула так, потянула ровненько, воздушок-то... Как вдруг, кто-то постучал в окно. И первый раз, она на это, даже не обратила внимания. Но в окно постучали сильней, ещё сильней...
Дуня высунула голову из под одеяла: «Это кто ещё?..», она поднялась на локте: «Птицы что ли ?..» Опять постучали. Дуняша встала с постели, потихоньку на цыпочках, что было смешновато для её ста двадцати) подошла к окну и одёрнула шторки.
Перед ней стояла голая Жанна Фриске. Точней, конечно не голая, а в купальнике, в общем именно такая, какая она снималась в своих клипах на морском берегу. Ну и конечно улыбалась так же, как в этих клипах.
- Что за... - поперхнулась Дуня, - что за чертовщина?.. Т-т-т-т-ты, как здесь? Ты ведь застынешь... Беги туда!.. -
замахала она руками, - я тебе двери открою.
Накинув куртяжку и валенки, она шмыг только по коридору к входной двери (все уже спали, и было темно), включила свет в сенцах и откинула задвижку. Жанна Фриске улыбаясь подошла и зашла на станцию. 
- Откуда ты родная? - восклицала Авдотья Силовна захлопывая заиндевевшую дверь и разгоняя руками клубы пара.
- Как ты, господи? Как ты?.. - лепетала она, - как ты не замёрзла-то?!.
Жанна Фриске пошла впереди неё качая бёдрами.
- Господи, иди на кухню, я тебе чаю налью.
- Мне не холодно, - отозвалась она и улыбаясь зашла в её комнату, как будто, знала куда... Дуня за ней. Жанна села на стул у окна и эдак жмурилась и улыбалась, как кот на завалинке в летний вечер.
- Господи, да откуда же ты здесь?
- А ты, что верующая? - улыбнулась Жанна.
- Ну, как тебе сказать...
- Ты через слово господа поминаешь.
- Ну, это так принято, - замялась почему-то Дуня, - такой оборот речи... Ну, аллегория... Иносказание - так сказать...
Жанна откинула назад голову и пальцами расчёсывала свои кудряшечки и завлекалочки
- Я красивая?! - спросила она Дуняшу.
- О-о-о-о-о... Ты очень красивая! Ты очень красивая... - распевала Дуняша.
- Я красивая?
- Да, да... О чём ты спрашиваешь? Ты очень красивая! Очень красивая!..
- Зачем же ты убила меня?
- Я тебя?.. - у Дуни перехватило дыхание.
- Да ты. Зачем ты меня убила?
Авдотья Силовна начала дрожать, и дрожала всё сильнее и сильнее от того, что стояла... но конечно не от этого — от какого-то непроходящего ужаса. В горле всё пересохло и переклинило окончательно.
- Ты толстая и жирная скотина, завидовала моей утончённой фигурке, моим крутым бёдрам, моим голубым, как небо, глазам, моей очаровательной и белоснежной улыбке — потому, что сама ты жирная скотина и нажрала себе вес огромной свиньи. Но зависти в тебе было много.
И тут же злоба заполонила тебя всю — и ты проклинала мои красивые зубы из белого жемчуга, мою красивую шею, мои роскошные волосы. Ты проклинала всё моё без конца и без края и убила меня, и вонзила в меня мириады мерзостей, которые грызли меня изнутри, травили, убивали, уничтожали, доводили до сумасшествия. Дак получай же, гадина, всё это обратно в своё мерзостное, свиное тело. В свою мерзостную свиную тушу — получай все свои проклятия назад. 
И тут же на Авдотью Силовну набросились мириады тварей из хаоса и тьмы, которые стали её грызть, травить, убивать, и она катаясь по полу и оря во всё горло, поняла что она сходит с ума... И вот, он уже ей - конец... Конец... Конец... И вечный ад... И вечный ад. И вечный ад.
И только в последний момент, перед умопомешательством, в голове вдруг пронеслось: «Молись!» Быстро и лихорадочно она стала вспоминать молитвы... И вот... Вот уже... Вот уже вспомнила: «Отче наш...», и начала, и начала, и начала говорить вслух: «Отче наш...»
Облегчение наступило сразу. Вся эта мерзота оккупировавшая её белоснежное тело и душу адовым бредом, вдруг перестала её видеть. И Авдотья сумела поднять руку и перекреститься.
- Ах ты, гадина! - окрысилась вдруг Жанна Фриске и вонзилась в неё зубами. Но Авдотья невзирая ни на что,
упорно крестилась и читала: «Отче наш...» - и вот, отвянула и Жанна Фриске. Еле живая и вся в крови Авдотья Силовна доползла до кровати и потеряла сознание.
Ну, а виртуальная игромания Аристарха давила на кнопенцию W, подгоняя рыцарского коня Альтаира — тот лихо нёсся по тёмному лесу освещаемому луной. Аристарх уже вполне понимал, что игра абсолютно вся против него и поэтому вёл себя соответственно — ну, то есть, также, как на опции: «Они меня ненавидят». Только ещё хуже.
Арбалет он уже заранее держал в руках, и как только увидел, что на дорогу вывалили разбойники — сразу же выцепил из них — кто с арканом и с пращой, и двумя стрелами, из арбалета пронзил им головы. С остальными подбежавшими он расправился лихо включив голубой луч меча. И те, которые ещё хотели жить отскочили в стороны.
 Слазгард даванул шпорами в бока Альтаира и - йо-хо! Поскакал дальше! И назад уже улетали эти нравственные уроды, и чёрные ёлки в лунном сиянии замелькали назад — йа-ха-а-а-а-а! Эге-ге-ге-гей!..          Неслася в душу лунная дорожка! И он конечно видел, как змеёю прыгнула с земли верёвка, но не успел, не успел, не успел, ни палец убрать с W, ни натянуть повод Альтаира... и хоба так только, под шею!.. Если бы не шлем — отлетела бы голова!.. А так всё закрутилось, завертелось... И он ещё было, даже, как-то начал вставать выхватывая меч, но смачный удар оглоблей и он уже видит себя со стороны — а потом уже ничего не видит.
Очухался он связанным в какой-то землянке. Его обливала из ковшика красивая разбойница, с длинными, чёрными волосами, и с большими глазами реки Смородины.
- Ну, что, орёл? - ухмыльнулась красотка, - очухался?
Он попробовал разорвать верёвки, которыми туго были стянуты руки за спиной - напряг, что было силы богатырские плечи — никак. Попробовал ноги — нет. Вязали профессионально. Попробовал раскачать верёвки за спиной — нет.
- Ну, что? - спросила участливо разбойница, - что никак? Ну, поди ж ты... Ну, надо ж — никак, - соболезновала она качая головой и притуливши ладонь к щёчке.
- Послушай, развяжи меня, - прохрипел Слазгард.
- Зачем?
- Я дам тебе много денег.
- А где они у тебя?
- Если ты меня развяжешь и поедешь со мной, то я дам тебе много денег.
- Сколько?
- Ну, сколько тебе надо...
- Миллион, - он кивнул. - Два!
- Хорошо. Я дам тебе два миллиона.
- Хорошо-то хорошо... Но как же мне тебе верить? Ведь мы же ещё до замка не доберёмся, как ты с меня шкуру спустишь.
- Даю слово рыцаря.
- Слово рыцаря? Это с чем едят?
- Это непоколебимая клятва. Для рыцаря больше этой клятвы нет.
Разбойница достала нож и ткнула им Слазгарду в мужскую гордость.
- Кончай мне врать. Я не поверю, что у тебя даже половина этой суммы есть.
- Есть у меня, есть эти деньги.
Разбойница распорола ножом штаны, и всё его хозяйство вывалилось наружу.
- Теперь я вижу всё твоё богатство. Да ты не парься, мы на твои доспехи — месяц бухать будем, а большего нам и не надо.
- Неужели вам так мало надо?
- Да. Мы народ непритязательный. Так много, как царство небесное — нам не надо. Так... Глотнуть глоток нирваны — месяц побухать... Ну, а что дальше... Что об этом говорить?
- Но дальше же ад.
- Мы народ непритязательный — поживём и в аду до следующего рыцаря. Мы народ-то простой. Мы на рай не претендуем. Нет у нас таких аристократических замашек. Пробавляемся мелкими радостями. Всеобъемлющая радость это не про нас.
Так... Чуть, чуть женщины, или мужчины... - она пошевелила острым ножом его мужское достоинство, - и всё на этом. А замужество — это не про нас.
- Но почему? Ты красивая — я мог бы взять тебя замуж — если бы ты поехала со мной. И радость бы у нас была вечная!
- Ну, это ты врёшь! От силы бы у нас была радость — ровно один месяц. А дальше — туман спадает, и из нас из обоих лезет одна только гадость. Казалось бы по мелочам: ктой-то грязнуля, кто-то вонючка, другой неаккуратный, один создаёт хаос вокруг себя, другой храпит, кто-то пахнет помоей изо рта...
И это уже не жизнь. Не ври мне тут. Это уже ад — с которым сражаются пока не разведутся (тут уж я не говорю — кто-то злой, кто-то гордый, кто-то завистник, 
кто-то  жадный... и всё, всё это ведёт в ад до самого развода). И я тебя просто вопрошаю — а зачем это надо? Не лучше ли насладиться друг-другом, как Ромео и Джульетта, и не дотягивать до повести, которой печальней нет на свете — ну, т.е. до совместной, супружеской жизни, где Джульетта со временем узнаёт, что Ромео — неврастеник, и затрахал своей ревностью, а Ромео, тоже со временем узнаёт, что Джульетта мелкая и дрянная завистница, и если, не дай бог, у ней чего-то нет, что есть у других, то злобе её уже нет предела.
Иными словами — нет повести счастливее на свете, что Ромео отравился, а Джульетта тоже! Не так скажешь? И 
поэтому наша т идея проста — съел яблочко, насладился фруктом!.. ну, же!.. выкидывай огрызок, кочерыжку в остаток, отстой в лохань!.. а не храни эту дрянь вечно. Ну то есть, взял своё, схватил, урвал и на сторону! Не так?
- Нет, не так, - Слазгард спорил не из-за того, что разбойница готова была отчекрыжить его мужскую состоятельность — он был слишком смел для этого. Спорил он чисто идейно, держась за свою платформу, за свой стержень жизни. - То что ты описала это скотство и мерзость.
- Называть можно, как хочешь, но это правда, и от правды не убежишь никуда.
- Нет, это не правда. Это чистый блуд — про то, что ты сказала и больше ничего. А настоящая Любовь приходит только со временем. Да, эротические фантазии, через какой-то срок, угасают у супругов, но приходит самое главное — это Любовь.
Это родство душ! Когда в любимом не напрягает вообще ничего — хоть воняй, хоть храпи, хоть чего делай!.. Для тебя, для самой, будет удивительно, когда к тебе придёт Любовь! Всё то, что раньше, во всех, тебя напрягало, вдруг перестаёт напрягать совершенно! И когда видишь у любимого какую-то непроходящую пакостную страсть — пагубу, то пытаешься это, как-то нежно, не обижая, и не напрягая вылечить! Исправить! Спасти!
Спасти друг друга — вот основа семейного счастья! И если мы будем спасать друг-друга, то мы можем жить бесконечно! И будем бесконечно счастливы!
- Ну, ставить эксперименты мы с тобой не будем. Выйдет, или не выйдет — гадать на кофейной гуще, ждать у моря погоды, а также в сотый раз начинать сначала, а займёмся с помощью нехитрого приспособления нашим привычным делом, - она показала ему небольшую верёвочку, - то есть получим сразу всё и сразу! И на сторону! В бок! В кювет! Во тьму.
Здесь разбойница стала старательно делать Слазгарду минет причмокивая, что было мочи... А после скакала на нём всю ночь насилуя его до смерти. И он уже ничего не мог сделать, чтобы избавиться от этой ведьмы — тем более, как только он пытался избежать  этого изнасилования — она приставляла нож к его горлу.
И к утру она затрахала его до смерти. Он только и увидел, вновь взлетев над действительностью, как старается над чьим-то замученным телом, страстная и неугомонная разбойница — прыгая на нём и завывая, как февральская вьюга.
Когда Аристарх очнулся у себя в комнате сердце уже отсчитывало последние удары. Пенис торчал, как проклятый, и яйца перетянутые верёвкой совершенно омертвели. Он кое как дополз на спине до стола, вытащил нож и разрезал верёвку.
- Гадина... гадина... гадина... - трясся он. - Она убила меня. Она убила меня...
Осматривая омертвевшую часть тела он трясся и причитал, трясся и причитал:
- Она убила меня... Она убила меня... Она изнасиловала меня до смерти. Ах ты гадина, ах ты сволочь!
Несмотря на весь ужас своего положения он вдруг поразился тому, что увидел. В ноутбуке зияла огромная дыра — он был прострелен из карабина аж два раза.
- Что это такое?.. И почему я ничего не слышал?!
Бедный его пенис с омертвевшими яйцами стал понемногу спадать, и он весь трясясь, как лист осенний и осинный переоделся в целые штаны. Те штанишки, в которых он провёл ночь, были распороты ножом разбойницы.
- Боже мой... Боже мой... - трясся Аристарх умываясь ледяной водой, - что это?.. что это такое? За что мне это?


9


Он пошёл искать Бартоломеича и нашёл его в комнате Алёны. Кто из них был более изгваздан, измызган, изуродован, избит, изнасилован и т.д. -  решить было сложно. Но то, что Бартоломеич был всех более обожжён — это истинная правда.
- Мы с Алёной, - рассказывал он после, - пошли к ней в комнату - в надежде следить друг за другом. И если что, то будить...
Притащили раскладушку на которой он и устроился, уверенный, что глаз не сомкнёт и не даст Алёнушку в обиду. Алёна вскоре уснула, а он слушал её дыхание в надежде если застонет, или что, то сразу же разбудить. Так прошёл час, или два — Алёна дышала ровно и не беспокоилась... И вдруг сердце рухнуло — и всё у него упало и онемело от ужаса. Перед ним в лунном сиянии стояла его жена и помахивала в руке крюком, за который подвешивала его, как свинью.
Собрав в кулак всю волю, он нацелил на неё карабин и даванул гашетку — выстрелом заложило уши, ведьму отбросило к стене и она сползла на пол, как расплавившаяся свеча. Но правда тут же встала и пошла снова к нему, сколько не жал он на гашетку — карабин больше не стрелял.
Дальше всё было, как вчера — она вновь ловко подцепила его на крюк, как свинью и он заболтался на натянувшейся цепи последней падалью. И снова началось:
- Вспомни гад, как я давилась твоим хреном, а ты мне всё совал и совал его за гланды.     - А-а-а-а-а-а!.. - заработала плеть, пламя и совесть. - Послушай гадина, но ты же не совесть — ты же мразь и мерзость.
- Нет, нет ошпырок — я  и есть твоя ожившая совесть. Только я. Вспомни гад, как ты пропагандировал мне: «Живём лишь раз!», «Есть только миг — между прошлым и будущим!», «Ловите миг удачи!», «Судьба индейка, а жизнь копейка!», пей, гуляй, трахайся с кем хочешь — раз приобрёл гениталии!
- А-а-а-а-а-а... - загорался он вновь. И так всю ночь. Иногда в бреду своих видений, чуток просвечивала комната, и он видел, как летала по ней Алёна с развороченным дуплом, как швыряло её из стороны в сторону, и как билась она бедненькая о стены... Но сделать, конечно же, ничего не мог.
Как только солнце взошло, цепь сразу же опала, как кусок дерьма, и он весь дымящийся и обугленный вновь валялся на полу и ничего, ничего, совершенно ничего не мог делать. Алёна уже вся избитая, сходила, отмылась в душе, и придя стала отмывать его и перевязывать страшнейшие ожоги. Она поведала, что даже не могла подойти к нему, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Её отбрасывало каждый раз от него, как куклу.   
- Как ты думаешь? - простонала она смазывая его раны, - они, когда-нибудь перестанут над нами измываться? Ну, есть ли этому предел? Там ведь, карма — вроде отработка... Там... Мол, отработал грех и всё.
- Ты знаешь, - прохрипел ей в ответ Бартоломеич, - в Новой Зеландии, есть такой попугай — под названием Какапо. А надобно к этому сказать, что в Новой Зеландии никогда не было хищников. Ну, до появления европейцев. Ну, то есть людоеды, конечно же, были (ну, это, как-то само собой...), но хищников не было. 
Попугай Какапо в связи с этим совершенно разучился летать. Он ходил по земле, выискивал там: жучков, паучков и лакомился ими. Даже лазил иногда по деревьям и находил там букашечек разных, червячков
там и так далее. Т.е. питался сытно и питательно.
Был он зелёный, пушистый, от своего оперения, и упитанный, ну так как питался хорошо. И вот европейцы, не специально конечно, а вместе с парусниками, завезли в Новую Зеландию: крыс, кошек, и прочую живность (сиречь нечисть).
Когда на Какапо нападали эти хищные отпрыски Старого света — он обычно, точнее всегда, реагировал только так на эту невидаль и странное поведение, ну, то есть, когда в Какапо впивались зубами, рвали когтями и душили ни в чём не повинного попугайчика, Какапо обычно при этом замирал и ждал, когда его перестанут рвать, драть, душить и так далее. Ну, то есть он никогда не убегал, и всегда ждал.
Чего ждал бедный Какапо? Не знаю... Пробуждения совести?.. Что им когда-то надоест измываться над ним? Что когда-то они устанут рвать его на части? О я не знаю, чего ждал бедный и красивый и упитанный попугайчик Какапо.
Таким вот образом: крысы, кошки, и другие приятные обитатели Старого света загрызли и передушили и сожрали всех попугаев этого острова. И может быть только, где-то в совсем уже глухих лесах и горах живёт пара-тройка красивейших попугаев, и всё надеются, что когда-то пробудится у хищников совесть, что когда-то им надоест этим заниматься, что может быть просто устанут от этого зверства звери...
- Это ты к чему? - спросила Алёнушка.
- К чему?.. - Бартоломеич задумался, - наверное к тому,
что мы все, тоже, как эти попугайчики Какапо — такие же глупые и доверчивые, и наивные, и всё ждём, что у нечисти пробудится совесть, что нас мол, они пожалеют — ведь мы же такие хорошие и красивые, и так вообще сами себе нравимся...
Я думаю нет. Эти существа, которые кем хотят — тем и представляются, не имеют ни капли жалости, и они едят и пьют наш ужас, наш страх и боль. И как жаждущий в пустыне откажется от воды? Да никогда! Они сделают всё, чтобы издеваться над нами вечно.
А вот это... то, что они представляют... там ожившая совесть — наши родственники, и умершие любимые — это всё туфта. Им нужны наши муки, наши страдания, и больше ничего. И плевали они на всё остальное.
Ну, конечно, они представляют из себя карающую, мол, длань господа, но я повторяю это всё бутафория, обман, эдакий мираж из нашего бреда и больше ничего.
- То есть, ты хочешь сказать, что это не кончится никогда?.. - губы у Алёнушки дрожали.
- Силы вечного распада, не угомонятся никогда — им нужен только распад.
Надо ждать вертолёт. Может быть это, что-то изменит. Здесь, у нас, что-то произошло... какая-то аномалия. Мы попали в какую-то временную воронку, или действительно на тот свет, как глаголет Арик.
После перевязки Бартоломеич еле передвигая ноги пошёл с карабином к Аристарху. Тот всё таки закрылся на крючок несмотря на его увещевания. Будучи в состоянии зомби уже не малое время Бартоломеич чуть отступил от двери и открымши рот шмальнул туда, где должен был быть крючок.
Дверь отлетела, он шагнул дальше — ну, и увидел уже знакомую нам картину со стоячим пенисом. Подойдя к ноутбуку он заглянул в него - там была конечно же эта: лярва, оторва, ведьма прыгающая на задолбанном Арике. Он тут же не целясь выстрелил в клаву, а вторую пулю послал в монитор. Ведьма перестала прыгать, но это никак не подействовало на состояние Арика.
Более стоять Бартоломеич не мог и потому пошёл запускать дизель. Холод постепенно начинал захватывать метеостанцию в свой плен.
- Надо идти к Авдотье Силовне, вдруг сказал Арик, - ведь она же целая. Может в этом есть какой-то секрет, чтобы эти твари перестали являться.
- Тебе же ж вроде нравилось это всё. Все твои видения, - молвил Бартоломеич.
- Да, это так, - покивал головой Арик, - но, я думаю, что третий раз будет последний, и третьего раза нам никому не пережить.
- Ты же ж говорил, что ты наркоман, - это Алёнушка.
- Я наркоман, да... Но когда начинается голимый ад... Нет, такого мне не надо. Экзотика это да... Быть на кончике кайфа, на кончике разрушения — типа, как поклонники фильмов ужасов — когда в тепле и сытости, среди подушек обозреваешь ужасы вырабатывая адреналин — на эдаком кончике распада. Но самому перекинуться в эти ужасы — эт-т-т-т-то несколько другое... Хотя по-моему их в посмертии ждёт именно это. Эти твари претворяют в жизнь любые страсти, зависимости и мечты...   
Все пошли к Силовне и нашли её, как мы уже знаем в самом, что ни на есть плачевном состоянии. Вся опухшая, синюшная, со сквозными дырами в теле. К ней тоже пришлось выламывать двери, правда выламывал Аристарх красным пожарным топором. Он после укола пенициллина стал побойчее.
- И что же?.. Конца не будет нашим мукам? - глядючи на истерзанное тело Дуни воскликнул Арик, и на то, что не было больше у них ни мазей, ни обезболивающих — только пенициллин. - А мы думали ты нам расскажешь, как можно избежать насилия. Одна ведь ты у нас целая и здоровая осталась.   
Мы думали ты ангел во плоти!..
- Нет тут ангелов во плоти, - так вещала Дуняша, от укола ей заметно легчало. - Нет на земле никаких ангелов во плоти. И тем более нет никаких святых.
Все до одного грешники и грешники страшные. И всем уготован ад, который в нас сейчас пребывает.
Каждый кого-то ненавидел в своей жизни — а значит убивал. Ненависть и убийство это одно и то же. Если мы ненавидим — мы связываемся сразу же с силами разрушения, тьмы, хаоса — они нам тот час помогают, обрушая нашу ненависть на того, кого мы ненавидим. И мы в прямом смысле этого слова УБИВАЕМ, кого ненавидим. Вот и всё на этом. Человек сходит с ума, заболевает, с ним происходят несчастные случаи, он попадает в казённые дома... Но не надо... Никогда не надо забывать об оплате. Они придут за оплатой и потребуют за оплату море мук - и им не будет конца.   
Тут кашлянул Бартоломеич:
- Послушай, Авдотья Силовна, но ведь вы говорили, что как-то можно спастись... Каким-то образом можно спастись...
Все замерли ожидая последней соломинки спасения...
- Дайте воды... - Дуняша напилась воды. - Переверните меня на спину.
Ей подложили подушки и приподняли на кровати.
- Меня бы сегодня уходили бы на смерть, и уработали до сумасшествия. Я живая и говорю с вами только потому, что обращалась в молитве за Спасением к Господу Иисусу Христу.
Все помолчали.
- Но Авдотья Силовна, вы нам напишете эту молитву?
- Я напишу вам эту молитву. И вы выучите эту молитву. И знайте, что нет другого Спасения кроме этой молитвы. Уработала бы меня Жанна Фриске до полного сумасшествия. Сейчас я была бы одноклеточной амёбой, и с меня бы текли только слюни, если бы не молитва.
- Уработала бы Жанна Фриске? - удивился Арик.
- Да ты не заморачивайся, молодой человек, это даже совсем, совсем не важно кто. Они принимают абсолютно любой образ. Они гении зла, но гении не в   смысле — духи, а в смысле гении. Мы по сравнению с ними, как слепые котята, как одноклеточные животные — так мы глупы по сравнению с ними.
- Как попугай Какапо, - был на своей волне Бартоломеич.
- Кто?
И Бартоломеич по новой поведал уже всем про удивительнейшего попугайчика Какапо, который ждёт от всех пробуждения совести.
- Да, ты прав, - покивала головой Авдотья, - но нам от этого не легче. А легче нам только от молитвы обращённой к Господу Иисусу Христу. Дайте мне бумагу и ручку.
Так Силовна написала молитву «Отче наш...» и сказала:
- Перепишите её друг у друга и выучите и знайте... и знайте, что без неё, без этой молитвы — нет Спасения.
- Я прошу мужчин выйти и оставить нас с Алёной вдвоём, - так, после некоторого молчания, молвила Дуняша.
Аристарх и Бартоломеич взяв молитву пошли на кухню её переписывать. Все были доведены до такого дикого состояния, что даже у шутовского Арика не нашлось на всё на это никакой прибаутки.


                10


- Послушай Бартоломеич, - вещал он, - так что же это получается? Получается, что всё, чему нас учили всю жизнь, и в школе и дома... Что же это получается? Что всё это бред сумасшедшего?!
В школе нас учили каким-то не относящимся к жизни, к действительности, наукам, которые, как оказывается, на практике - просто на хрен никому не нужны!.. Дома нас учили делать деньги, и рубить бабло, что в то время, когда тебя возьмут за яйца, как-то совершенно всё не катит, и не лезет и не вписывается, ни в какие ворота!.. Ну и действительно, не станешь же ты откупаться от чертей деньгами, когда им нужны твои муки.
Что же получается Бартоломеич?.. Что всё, чему нас учили всю жизнь — это просто напросто бред сумасшедшего?.. Всё делалось только для того, чтобы мы просто напросто по уши влезли в эти муки и не вылезали бы из них никогда! Всё делалось именно для того, чтобы отвлечь нас от корня жизни! От основы! От платформы мироздания! От стержня вселенной!
 Как избежать мук! Как жить так, чтобы избежать страдания! Ну, вот же основа основ! Что скажешь? Не так?!
На хрена мне нужны все ваши синусы и косинусы, тангенсы, котангенсы, валентности с молекулами и прочими инфузориями туфельками — ежели меня жарят в аду, на огне совести, за то, что я даже не знал, как избежать этого?!
А как жить, чтобы потом не измывались? Как жить? Об этом даже ни пол слова! Ну, скажи, Бартоломеич, скажи!
Бартоломеич покряхтел:
- А что я тебе скажу, двоешник!? Учиться надо — иначе бы и не пенициллина у нас не было, ни мазей, ни обезболивающих, ни других лекарств. Мы бы просто все дохли, как мухи — да и всё. И никогда бы не вылезли из средневековых, братоубийственных войн. Мы все живы только благодаря тому, что кто-то учился науке, и их знаниям, их открытиям. Учиться надо, иначе так дураком и помрёшь.
- Мне сейчас-то это зачем?! Вот я живу в аду и сейчас на хрена мне всё это, то, что ты говоришь? Может быть там — да, там на земле... От одной бабушки я слышал — глупенький внучок спрашивает её: «А зачем учиться, бабушка?», «Ну, как же, внучок, - отвечает, - будешь всегда ходить в костюме и при галстуке».
Но я тебя спрашиваю, мне-то сейчас это зачем, когда и твои любимые уколы пенициллина закончатся? Согласись, что есть, что-то более главное — нежели то, чему нас учили. Что-то, что главнее всех наук! А этому нас вообще даже не учили, и не намекали! Мол, да в древности, какие-то примитивные племена троглодитов, прежде чем отправиться на охоту, кидали в нарисованное животное камни... и так у дикарей зародилась религия. Вот же чему нас учили, и на этом точка.
- Я тебе ещё раз говорю, что мы живы только благодаря наукам. Ну, тут надо конечно, чтобы был врождённый ум, чтобы, как говорится, был врождённый ум!
- Да в том-то и дело Бартоломеич, что мы давно уже не живы! Как ты это никак не поймёшь!?
- Но и то, о чём ты глаголешь. Без этого, конечно, тоже нельзя. Но вот так получилось, что и не преподавали и не преподают. Может быть и потому, что это взаимоисключающие моменты. Наука основывается на строгих фактах, на доказательствах, на том, что можно пощупать, а религия... А что религия?.. Она вообще ни на чём не основывается.
- Ну, ты бы вот, для себя, чтобы выбрал изучать — науки, или религию?! - настаивал Арик.
- И то, и то бы выбрал. Хотя науки исключают всякую религию. Почему мы собственно и пришли к безбожию.
- Ну, вот, - обрадовался Аристарх, - ну вот, ты и сам на всё ответил! На все вопросы! То есть жили и раньше — без всяких твоих наук! Жили тысячелетия! Может людей было не так много, но зато здоровые, и экология была кристальночистая! Верили в Бога, молились, знали по крайней мере, что делать, когда черти навалятся.
Появились науки. Экологии не стало, здоровых людей не стало, Бога не стало. Всех в ад! И что по твоему, безбожие, со всеми твоими науками, перевешивает веру в Бога?! И в Спасение!!! - наступило молчание. - Отвечай же вот теперь! Ну, отвечай! В свете последних событий и дней.
- Надо то и то.
- Опять и то и то... Что ты, как уж на сковородке?! Выбирай я говорю — или то, или то. Бога, или науки? 
- Из двух вариантов, я выбираю, конечно же, Спасение. 
Т.е. Бога. 
- Дак вот, о чём я тебе и талдычу столько времени. Что самое главное, в нашей жизни — это Бог и Спасение! Это основа основ! А нас этому учили? Нас этому учили?!
Самое большее, что мы узнавали и узнаём это мистику из фильмов ужасов и триллеров! Не от церкви заметь, не из школы — но от тьмы, от хаоса — мы становимся мистиками. Чему нас учат эти фильмы и книги — они что, нас учат молитве?! Да нет, они нас сажают на зависимость от фильмов ужасов — заманивают мистической тайной, адреналином от ужасов.
И вот человек становится наркоманом фильмов ужасов,
и жаждет всё время новых тайн, нового адреналина! А что такое быть наркоманом ужасов — когда тебя тянет всё время к новым и новым ужасам! Да это жуть какая-то жутьчайшая. Какое же у этих бедных людей будет посмертие — если они так испоганят свою душу?! Это ж представить даже жутко!
- Надо и им молиться, вставил Бартоломеич.
- Это так. Но обидно за то, что все взрослые - и в школе и дома, только и делают, что нас всех травят и травят. В школе безбожием. Так, как науки и бог не совместимы. Дома деньгами. Как заевшая старая пластинка: «Давай деньги, давай деньги, давай деньги. Что за квартиру платить? На что одеваться? Что будем есть? Что за газ, за свет, за воду?» И одно и тоже, одно и тоже. Куда бы не повернулся, чтобы ни сделал — деньги, деньги, деньги...
Поставили водяные счётчики — не обязательно каждый раз смывать! В день, даже можно смывать один раз, а можно и вообще, кстати не смывать! И душа всё больше согревается от экономии!.. И жизнь, где одни деньги, так превращается в одно дерьмо и больше ни во что.
- Но без денег не прожить, согласись, - заметил Сиг. - Деньги создают государство. Без денег государство рухнет и наступит снова первобытнообщинный строй. Мена короче.
- Да я согласен с этим, Бартоломеич. Но, что ж вы убиваете-то этими деньгами!? Что ж вы в душу-то с ними лезете!? Я имею в виду в городе. Что ж без денег ни в себя засунуть, не из себя высунуть! 
- Ну, а ты, что придумал новый способ всем в рот засыпать еду из облаков и какать с балкона? - спросил Сиг.
- Бартоломеич, да я всё понимаю! Но, что ж вы лезете со своими деньгами, как-будто это основа мироздания?! Как-будто в мире больше нет ничего кроме денег, и больше не о чём поговорить даже. Почему я от матери от своей, а ты наверняка, от своей жены, не слышал ни разу, ни слова о молитве?! О том, как жить в духовном плане? О том, как сохранить душу? Как спасти душу?
Нет, только одно! «Где взять деньги, нету денег, иди работай, а то скоро сдохнем без денег...» - и одно и тоже, одно и тоже, и без конца без края. Почему о молитве, и то совершенно случайно, я узнаю от незнакомой тёти!?
- А я тебе отвечу, - покивал головой Бартоломеич, - а я тебе отвечу. Ты думаешь, что? Что ты один такой - замученный тяжёлой неволей? Да все такие! Все до одного! Мать твою, или бабушку, учили в школе закону Божьему, что ли? Да они, так же, как и ты — такие же слепые котята. И мать твоя бьётся без конца и края, как рыба об лёд! Как рыба об лёд! Чтоб хоть, каких-то денежек добыть!
В городе это не здесь — там совершенно сумасшедшие условия. Так вот, она всё время, как рыба об лёд! И сколько лет она тебя растила, поила, кормила, одевала — вырастила дубинушку, который ни учиться, ни работать нигде не хочет, ни маме своей помогать! Ну, поставь себя на её место, - Аристарх молчал. - А учителя, они, что ли «Слово Божие», или «Новый завет» наизусть на экзаменах сдавали? 
Да всё у них было точно так же, как и у тебя! Те же ненормальные школы! Те же психбольные преподаватели с консервными банками в причёсках — эдакие «синие чулки»! Да ещё какие были воинствующие атеисты! Ещё какие! Ну, и откуда им было знать всё это, если их никто и никогда не брал за жабры, как вот тебя сейчас.
Они всю жизнь прожили, как их учили, и поэтому виновных нет нигде и никогда. И не ищи даже их! И не найдёшь! Вот ты приобрёл немного ума если... вот ты и поделись с ними, со всеми — помоги им Спастись!
- Нет подожди, подожди. Так кто же это тогда над нами, над всеми подшутил так? Кто устроил весь этот театр абсурда и фантасмагорию, и бред сумасшедшего? Кто?!
- Театр абсурда... Это ты хорошо сказал — театр абсурда. Но по моему ты уже знаешь ответ на этот вопрос.
- В свете последних дней, начинаю немного догадываться и смекать, - покивал головой Аристарх. -
По моему, как-то так. Что мало того, что за каждым из нас есть кукловод, который дёргает нас за различные ниточки... Т.е. в каждом из нас от рождения заложены все мерзкие страсти от которых идут ниточки к кукловоду. И вот. Подёргает он за блуд, и мы уже летим кому-то отдаваться — не взирая ни на что! Подёргает за злобу и мы хватаем, что попало со стола — кидаем в голову, убиваем, кричим, визжим!
Переменит состояние ниточек — подёргает за гордыню,
и вот, мы принимаем позу Наполеона и плюём на всех, и презираем всех, и понимаем, что как не крути, но мы лучше всех!
Дёрнет за ниточку — хоба — зависть попёрла! У соседа всё! У меня ничего! У него жена красавица, а я, как последняя... За гордыню — дёрг, дёрг — но я же лучше — он же в подмётки мне не годится! За блуд дёрг! Его жена, с её бёдрами, просто обязана мне отдаться и удовлетворить. Ведь я — дёрг, дёрг за гордыню — их всех выше! Д они же ж дышать рядом со мною не имеют права!
Пошёл и изнасиловал соседку. Она в крик, в визг — всем мол расскажет. Быстренько кукловод дёргает за злобу и гордыню: «Да ты мне только туфли лобзать достойна!» Хоба кулаком в висок — и она уже труп. И жизнь превращается в один не проходящий кошмар. И силы разрушения и распада на коне! И об этих твоих чудесных поступках они будут напоминать вечно — разрушая тебя до бесконечности.
И как я понял, выход из всего, из этого ада один — молиться и уповать на Господа Бога — только тогда верёвочки кукловода начинают слабнуть, и гадкие страсти, постепенно отпускают тебя. Так?
- Ну, как-то так, - кивнул Бартоломеич.
- Но мало этого! Мало ещё этого мелкого, но очень сильного кукловода, который в каждом из нас и именуется пошлым чёртом. Но есть ещё кукловоды: посёлка, города, страны! Которые ни больше, ни меньше, диктуют нам образ мыслей, образ поведения, да и вообще всё наше мировоззрение!
Иначе чем объяснить, что целые страны — культурные, религиозные, высокодуховные — вдруг, резко так, в течении буквально двадцати лет, становятся атеистическими и начинают пускать кровь и себе и всему миру! Как например фашистская Германия — культурнейшая страна, вдруг, резко замечает, что она самая умная в мире! И уже через двадцать лет добропорядочные немцы травят в камерах все национальности.
Или религиознейшая страна в мире Россия, вдруг, замечает, что тысячелетия, до этого времени, в России жили одни уроды и дремучие скоты. И надо всех вывести к свету знаний! Из состояния быдла! Всем стать равными и свободными! И начинают строить новый мир уничтожая всех и вся в потоках собственной крови... И через двадцать лет религиознейшие люди разрушают главный храм страны, а все другие храмы отдают под склады, магазины, кинотеатры — топя в дерьме священников. И только те, кто молился Господу Богу — белогвардейцы, отдали жизни за потерянную страну, или сбежали из неё.
Что это за массовые сумасшествия! Объясни мне! Люди миллионами начинают вдруг: бродить, ходить, напевать и орать одни и те же песни, бормотать и городить одни и те же пошлости, преклоняться новым кумирам и идолам, дёргаются, как на ниточках и выполняют одни и те же движения! И как радуют их эти одни и те же движения! Как ликуют они танцуя одни и те же танцы сливаясь в какой-то сатанинской нирване! И как же они готовы разорвать любого на куски — кто не выполняет тех же знакомых им движений, что они все вместе взятые!!! Что это? Скажи мне Бартоломеич!
- Ну, то, что ты уже и назвал — массовые сумасшествия.
- Сейчас США со своим выродившимся христианством.
И главное обязательно — сначала страна лишается Бога, как Германия, Россия, сейчас США. Сначала уходят от Бога, и начинается катавасия!
И вот, уже негры, которых буквально недавно никто не считал за людей — говорят с самой высокой трибуны (ну, так, как они уже стали президентами!), что США это избранная раса! Избранный народ!
И выполняют одни и те же движения, в своих изысканнейших спортивных состязаниях, в танцах, в песнях — и всё больше, и больше, и больше возвеличиваются и возвеличиваются в своих удивлённо открытых глазах.
И получается, и получается, и получается, что если кукловод страны может доводить людей, этой страны до уничтожения друг друга десятками миллионов. То уж, что говорить за вливание в тела миллионов сограждан, подданных этой страны, что говорить о вливании в их мерзкие тушки КУЛЬТА ЗОЛОТОГО ТЕЛЬЦА! Культа наркотиков! Культа того, чтобы разделять — мол, алкоголь — это же не наркотик!!! Мол, надо различать алкоголь и наркотики. Алкоголь можно и детям в виде пива, а наркотики нельзя! А то, что алкоголь один из самых сильнейших наркотиков, и продаётся на каждом углу — об этом ни гу-гу!
То есть вроде бы, друг друга не режут, ни расстреливают, не убивают воочию, но продолжают уничтожать друг друга десятками миллионов — через культ Золотого тельца, через алкоголь, через табак и другие нелегализованные наркотики.
Ложится такой гипнабельный человек не помолившись спать — во сне происходит вливание очередного культа, 
установки, программы, просыпается он так же  не помолившись, но с твёрдым убеждением: «Добыть деньги любыми средствами, раз вокруг одни сволочи и всем нужны только деньги, и за деньги маму родную продадут! Если мол, весь мир таков, то чего уж тут стесняться! Надо бабло рубить, а не думать — есть у меня совесть, или нет».
Ежели допустим не проходит эта установка, то тебе внедряют другую: «Напиться и не видеть этого всеобщего оскотинивания общества». И сам не видишь, как становишься скотом, только несколько в другой ипостаси.
Учителям и всем учёным идёт установка: «Мы спасаем жизни! Мы несём светоч знаний! Знания невозможно остановить! Познания бесконечны! Мы боремся с мракобесием!»
И все! Все! Действуя по этим установкам кукловода убивают и себя и всех вокруг себя. Ну, потому, что проталкивают в жизнь свои догмы, идеи! Свою  платформу, свои убеждения! Они искажают души у других, и идёт эдакая цепная реакция всеобщего разрушения, всеобъемлющего сумасшествия. И несмотря на огромную, заложенную в нас программу жизни — программу заложенную Богом. Несмотря на то, что, постоянно от Бога идёт помощь — через совесть, через Благодать. Мы сами и все вокруг нас — убиваем друг-друга бесконечно...   
Я больше чем уверен, что если бы мы в школе учились не только наукам, которые все от бесов - «Как спасти или, как облегчить жизнь, чтобы потом уничтожить и убить намного больше!» - девиз любой науки.   
Если бы мы в школе учились не только наукам, но и знанию всех сатанинских страстей, если бы учились, как с помощью молитвы бороться с этими гадкими и адскими и неутолимыми страстями!.. Как противостоять им! Ну, то есть самому главному в этой нашей жизни — спасению, какому-то элементарному спасению от: уныния, злобы, гордыни, тщеславия, алчности, зависти, от блуда, чревоугодия.
Сделать один из уроков, пусть «Закон Божий» - казалось бы, чего уж проще!? Ведь Спасение нужно всем! Причём здесь, какие-то сумасшедшие родители?.. Ну, что может быть проще всеобщего нашего Спасения души! И мы не имели бы тогда такого количества самоубийств, наркоманов (почти целая страна! Алкоголики — это наркоманы), убийств и других бесконечных преступлений, которые в конечном счёте убивают нас всех!
Но нет, и всё тут! Нет и всё!!! Нагородят бочку арестантов — всё только для того, чтобы не дай бог, дети не узнали о пагубных страстях ведущих нас в ад! Не дай бог! Всё пускается в ход! И какое-то светское образование, чтобы мусульманские девочки не ходили в школу в паранджах и не прорастал терроризм, и толерантность (взаимотерпимость и взаимоуважение), чтобы не дай бог, какого-нибудь педераста не обидеть изображением креста, и просто не перечислить всего бреда сумасшедшего, почему детям нельзя рассказывать о пагубных страстях! А ведь наступает самый сложный, отроческий возраст — то есть самая пора самоубийств, наркомании, блуда, гордыни, зависти, злобы — почему одним всё, а другим ничего?! Живём один раз! Да маньяк готовый!
Школа своим молчанием о самых мерзких наших страстях создаёт новых и новых маньяков. Но ведь это всё устраивает обратную сторону Луны — ад. И в образах заслуженных педагогов нагородят тебе бесы сто бочек арестантов, чтобы не дай бог «Закон Божий» не преподавать в школе! Как можно быть терпимым к атеистам и уважать их взгляды, если вся их жизнь и жизнь тех, кто их окружает, ведёт в ад!
Вот кто все мы и есть! Это марионетки в ловких и натруженных руках бесов.
- Это кто не молится, и в молитве не уповает на Бога. Кто не стыкуется с Богом ни с какой стороны, т.е. далёк от Любви, - так молвил Бартоломеич, - а вообще Арик, ты скажи — откуда хоть ты берёшь, то, что эдак складно глаголишь? Ты, что и в школу ходил с этими мыслями?
- Да ты что, Бартоломеич?.. Я в школе только три буквы на парте писал. У меня до сегодняшнего дня и мыслей-то таких не было! Если честно, я и слов-то таких не знал... Сам не знаю, что это меня так разбирает... Как горох какой-то обсыпался, и сыплется так всё... и сыплется...
В это момент на кухню зашли дамы. Стали готовить еду. А Аристарх не взирая ни на что, потеплее оделся и пошёл прогуляться по снежку, да заодно канистры наполнить.


11


На улочке было минус тридцать пять. Дышалось легко и снежок весело поскрипывал под валенками. Стало немного подмерзать горло, Аристарх подтянул к подбородку шарфик, укутал им шею, и двинул бегунок у молнии к верху.
«Странно... - подумал он, - я ведь действительно и слов-то таких никогда не знал - «Мерзостные и низменные страсти... Карма...» - чудеса!.. Нет, я конечно был наркоманом фильмов ужасов, да я и сейчас наркоман, и оттуда много чего мистического подцепил. Но, чтобы, вот так, разделять Свет и тьму... Чтобы эдак разграничить... Честить и гвоздить!..
Да нет, я там просто кайф ловил от выработки адреналина, от ужасов и от тайн, и больше ничего...
А здесь... Это ж надо до чего довели, когда сам в фильме ужасов оказался. Ещё спасибо Дунечке, может  быть, благодаря ей и Спасёмся... Скорее всего она и  права... Ведь подобное к подобному — это же главный закон космоса, мироздания. Т.е. если я в молитве уповаю на Бога... То Бог переходит в меня! Бог во мне! А вся нечисть и тьма бежит от Света!
Вся нечисть слепнет от Света! И ничего уже не видит от слепящего! И жертву свою они теряют ослепнув! О Боже, вот же Благодать-то!
Подобное к подобному... Боже, как же это ещё объяснить?.. Ну, вот к примеру банда в районе, организованная преступная банда, мафия, которая доит всех коммерсантов. Они же больше чем уверены, что самые крутые в районе. Ну, там, самые смелые, самые сильные и т.д. Ну, раз даже полиция их боится. Раз все девушки им отдаются и все у них сосут!
Так нашёптывает им гордыня и они дурашки ведь верят ей от чистого сердца! Они ещё  не знают закон мироздания — подобное к подобному. Но их злоба породила злобу. Откуда взялись эти две снайперские винтовки?.. когда они ехали гулять к знакомой братве, к сродственнику шефа...
Шмалять начали с двух сторон из леса. Отстреливали всю братву спокойно, не торопясь, со знанием дела. Все тридцать братков положили свои буйны головы, и бычьи шеи, свято веря, что они самые крутые (хоть и прыгали перед смертью, как последние козлы пытаясь увернуться от пуль — уж очень им жить хотелось). Как говорится - «за что боролись, на то и напоролись».
А те люди, которые жили, там же — тише воды ниже травы, и думали только о том, как кому помочь, как кого спасти, приютить, накормить, приголубить... те, как жили — так и до сих пор живут. Потому что подобное к подобному. И Любовь идёт к Любви, жизнь идёт к жизни, а злоба идёт к злобе.
Вот, ты думаешь, что ты самый умный и значит, скромности в тебе всё убавляется и убавляется. Но, как говорится: «Недолго мучилась старушка в бандитских, опытных руках».
Презрение к ближнему и возвышение над братьями — самый страшный грех и негатив ещё тот. Естественно, что вобрав, всосав, впитав его в себя ты какой только гадостью не начинаешь болеть, какие только пакостные и смертельные болезни тебя не посетят, и какая только мерзость не случается с тобой. То есть не больше, ни меньше, каждый сам себе создаёт жизнь, которой он достоин. Каждый сам себе лепит жизнь.
На тебя, конечно, могут напасть силы зла и разрушения (в виде загипнотизированных ими людей), могут унизить, избить, изнасиловать — абсолютно в любом возрасте. Но надо уйти от них, надо простить их, надо не ожесточиться, и жизнь снова придёт к тебе. Главное двигаться к Любви, и Любовь снова пойдёт к тебе!.. Придёт и окружит тебя!..
Но не дай бог, ты выбрал зло, отмщение. Они — силы вечного распада, придут неожиданно, когда ты меньше всего этого ожидаешь. Они придут в кошмарных сновидениях, в несчастных случаях, в совершенно непонято откуда взявшихся болезнях. И будешь болеть и ползать по врачам, и умолять их о спасении — даже не стыкуя в своей голове, как же ты только-только всех презирал и ненавидел, а теперь, их же, просишь о спасении.
И уж совсем не будет стыковаться в твоей голове, что ты же!.. Сам же!.. Породил это, плюнув в Любовь! И твой же плевок, став в негативе ураганом, пришёл обратно и сметает всё на своём пути! Ну, то есть — подобное к подобному!
И уж совсем ни в каком возрасте не дойдёт (если этому не научит религия), что надо уходить от злобы, от гордыни, от тщеславия, что надо просить у Господа Бога о прощении, молиться и уповать на Божественное Спасение, но всё это делать искренне — иначе ничего не поможет. Это, кстати, неоспоримое доказательство Господа Бога — никогда, никакой земной ум не дойдёт до того, что надо простить врага и не возгордиться от того, что, какой я хороший.
Так мы страдаем от всех заражающих нас и порабощающих нас мерзейших страстей: от зависти, злобы, гордости, тщеславия, алчности, блуда, печали, чревоугодия — и все наши болезни и горе, от порабощения нашего этими страстями. От рабства нашего перед ними и есть все наши беды.
Но чем больше мы уходим от страстей распада — тем больше в нас возвращается — Свет, жизнь, Любовь, радость, счастье! Ведь, как же всё просто, Господи!.. Подобное к подобному! Подобное к подобному!
Напрасно мы будем искать, какие-то оправдания негативу: мол «Добро должно быть с кулаками», мол «Честь должна быть спасена мгновенно», мол: «Если всё сносить — они на голову потом нагадят», мол: «Надо показать, что я не трус!», мол: «Все вокруг сволочи — так что стесняться некого», мол: «Кто успел — тот и съел», и т.д. и т.д. - просто нет конца этим перлам!
А нет негативу оправдания! Нет его!.. оправдания распаду! И никогда ты и ничем не оправдаешься за свою внесённую в Любовь — гадость и мерзость. Как сказал Христос? «Что посеешь, то и пожнёшь!..» Как это точно, как это всё точно. И понимаем мы это только тогда, когда начинаем пожинать.
Что далеко ходить? Сколько раз ко мне подходила Любовь в лице девочек. Не один раз это было... Что делал я? В ответ на их Любовь... Плевал на их Любовь, бежал в свой нереальный и виртуальный мир, надрачивал на видеоминет спущая на клаву, и отстреливал всех подряд в маниакальных, уродских играх.
Так, что мы сейчас имеем? На поверку, что мы сейчас имеем? Мы имеем не Любовь — раз мы от неё отвернулись, а имеем мы то, что нас виртуал имеет. В обрат всё! В дупло взрывчаткой!
Разве не я отогнал от себя Любовь, в лице девочек?.. и что же я сейчас достоин? Чего достоин? Только демонов-мучителей — чего я собственно говоря, и имею! И на кого мне сейчас обижаться? И возможно ли обижаться вообще?
Может быть, эта девочка, отвела бы меня потихоньку лечиться от игромании, и я бы давно бы уже вылечился. Может быть я давным давно бы работал на хорошей работе. Может быть её папа бы меня на неё устроил. И скорей всего именно так бы это всё и было! Это всё и было...
Ну, а сейчас я имею то, что имею... Верней меня имеют... И уповать, как говорит Дунечка можно только на Господа Бога...»
Аристарх подошёл к речке Котуй, взял из кустов лом и стал долбить себе полынью. Благо течение здесь было быстрое и река не шибко замёрзла. После взял канистры и стал набирать их кристальною водицею.
«Вот так живём... А что живём?.. - сами собой текли мысли, - для чего живём?.. Поесть, попить, нагрешить и в ад!.. И совершенно даже не думаем о Спасении. Как будем спасаться?.. Как уходить от демонов-мучителей, которые, конечно же, никуда от нас не денутся.
Нет, плевать мы хотели на всё! Это всё с кем-то, где-то, у кого-то... Но мы-то самые лучшие и неповторимые в этом мироздании! Уж с нами-то это всё не приключится! С нами будет всё всегда пучком! И когда это настаёт — лишь орём, как последние уроды, от ужаса, и больше ничего.
Мне надо всем сказать! Да, да — именно так!.. Если хоть когда-то выберемся отсюда. Выйти в интернет и сказать всем людям: «Люди! Мы живём не один раз! Не миг между прошлым и будущим! Жизнь совсем не копейка и не индейка и не жестянка и не пародонтозный плевок в пространство, и не инфекция с вирусами и болезнетворными микробами и бактериями!
Эту пошлость подбрасывают нам черти!
Жизнь вечная, бесподобная, чудесная! Берегите же душу! Старайтесь хотя бы не грешить, молитесь!.. И тогда, конечно же, подобное к подобному. И вас будут спасать!»
Именно так я и скажу всем!..»
Аристарх поднял две канистры наполовину наполненные и пошёл обратно по своим следам: «Именно так я и скажу всем. А там, будь, что будет. Будь, что будет. Будь, что будет. Никто, конечно же, мне не поверит. Скажут — очередной сумасшедший. Потому что не проходят эти номера в этом мире. Ну, не проходят — и всё тут!
Стихи Пушкина: «Дар напрасный, дар случайный... жизнь, зачем ты мне дана?..» - проходят на ура! А стихи жившего с ним в одно время поэта-монаха и написавшего ему в пику: «Не случайно, не напрасно — жизнь ты Богом нам дана!» - никто и знать не знал и не узнал никогда, и до сих пор не знает. Ну, это как бы так сказать — не на кончике ужаса, распада, жути... Это неинтересно.
До сих пор, что может всех заинтересовать? Стихи монахов-отшельников?! Да нет конечно!
Муми-троль — это пожалуйста! Это сколько угодно! «Ням-ням, йогуртом по губам...», «В подворотне нас ждёт маньяк...», « С работы не вернулась молодая жена...», «Здорово, великолепно...» Что поёт?.. Бред городит. Но это на ура.
Две девочки-лесбиянки - «Нас не догонят...» - на ура! Песня о самоубийстве - «Обвязался и вперёд...» - на ура! Песни «Виагры» - «Лучшие друзья девушек это бриллианты...», «У меня появился другой...» - на ура!
Другие группы, где девушки на показ всем раздвигают ноги и делают встречные движенья — на ура!
Но, что нибудь если: «Одумайтесь люди, уйдите от грехов, придите к Богу!» - это нет...
Когда отменили цензуру СССР и нас разнуздали, то ввели другую цензуру — от чертей — и нас взнуздали уже по новому — в новой бесовской цензуре, которую не обойти. Эта новая цензура своею упряжью перетягивает яйца и при каждом движении копыт член возбуждается и кончает. Так же все эти шлеи, подпруги, сбруи, вожжи, расшевеливают все — только низменные страсти и ведут только в ад.
Т.е. старую цензуру разнуздали, и взнуздали по новому, и на ту, на дорожку, дёрнули вожжой, где в конце лес дремучий и безвылазный, и ну, очень жуткий. В лесу этом, дремучем, деревья мёртвые все, мхом обросшие... Едешь так по дорожке-та, едешь, а лес-та всё глуше и глуше. А дальше только миражи, видения и только бред, вишь ты, наяву. Оживший бред.
То блазнится деваха заманивающая языком в свои тайники, но только настропалишь ты своего барсика, только разбежишься засунуть его эт-т-т-та, где побольше гнилостных бактерий — цепляется тебе за ялдень, какой-то гнилой пень — от которого сам ты гнить начинаешь, и не пойти тебе уж никуда с этим пнём между ног — ни лечь, ни сесть, лишь визжишь, как порося (потому, как не прописяться) и ковыляешь.
То вдруг, осерчаешь на каких-нибудь существ и долбить их начинаешь, д и не важно чем, но раны всё одно появляются только на тебе самом. И чем больше ты их разрушаешь в ярости томной — тем более разрушаешь самого себя. И когда ты это понимаешь, то до того уж сам искалеченный, что только валяешься, как ветошка, какая-то драная, да пузыри пускаешь...
То вдруг, такая на тебя иллюзия нападает, что ты вишь само совершенство! И чтобы ты не делал — ты всегда прав! Ну, потому, что ты это ты. Это же ни какое-то окружающее тебя дерьмо. Ты это ты — и всё тут! Единственный и неповторимый! И самое интересное и захватывающее в этой чудодейственной и удивительнейшей иллюзи, что чем больше ты уверяешься в своём совершенстве и гениальной неповторимости, и чем больше ты видишь, что вокруг тебя одно дерьмо — тем больше сам ты протухаешь и превращаешься в это самое дерьмо. Хотя в своих глазах ты выглядишь прелестно. Бывают же такие метаморфозы и чудеса!!! И когда уж тебе даже говорят, уже прямым текстом, что ты брат, чтой-то, т-т-т-т-тавой — попахиваешь, воняешь мол, и смердишь — д и просто дерьмо... То ты так таинственно улыбаешься... Ну, ты то мол, знаешь, какой ты чудесный и прелестный и неповторимый — уж тебя-то не обмануть и не обдурить! Во как!
То вдруг тебе становится мало окружающей тебя действительности, жизни, существования... Ну, скучно, как-то жить... Ну, пресно, что ли... И хочется соли там... Перчика для взбадривания! Ну, чтой-то погорячее! И вот, занюхиваешь, или заглатываешь какую-нибудь штуковину изменяющую сознание — и становишься дебилом и уродом, а точнее сумасшедшим прямо на глазах. Но правда себя, почему-то, при этом, считаешь первым гением — которые, когда либо были у человечества! И вот, влезаешь, в эти, изменяющие сознание препараты всё больше, и всё больше и больше становишься сумасшедшим — уже очень опасным для окружающих... Хотя в своих глазах возвеличиваешься до неимоверия. И нету уже никакого выхода из полного ужаса и сумасшествия. 
То вдруг, ты начинаешь кому-то завидовать. Ну, кто чем-то лучше тебя - у кого много славы, а у тебя никакой, у кого дом, машина, деньги, а у тебя — бедная и обшарпанная комнатушка. Или у кого-то тело красивое, мускулистое, а у тебя никакое...
Неважно чему завидовать — зависть, она и есть зависть. Можно завидовать и тому, кто чуть подальше от тюремного туалета спит, чем ты — на заплёванном полу. Это всё не суть — чему завидовать, а важно, что после зависти идёт злоба, ненависть, проклятия тому, кто на какую-то тряпку обладает больше чем ты. 
Проклятия не проходят просто так — человек, против кого обращены проклятия, сходит с ума, погибает, а ты переключаешься на другого, и вновь завидуешь, завидуешь, завидуешь... Ну, как все сумасшедшие — ну, не можешь ты без этого.
То вдруг, особливо, когда завязал ты с каким-нибудь наркотиком, на тебя находит прелесть. Или, не дай бог, чин какой в церкви — а другие скоты, как бухали, так и бухают. О как же ты возвеличиваешься в собственных глазах! Ты же ж у себя на виду — в собственных зеницах и очах становишься святейшим человеком! Ну, ясно же, по любасу, что ты лучше! Ведь ты же напрямую общаешься с богом, а эти скоты с чертями. И вот ты всё возвеличиваешься, возвеличиваешься, возвеличиваешься!.. И даже уже давно не видишь, что над тобой смеётся вся округа — вот до какой степени ты становишься сумасшедшим.
Т.е. в этом лесу, любая иллюзия, сначала заманивает тебя своей прелестью, своей тайной, своей изысканностью, а потом, постепенно приучая тебя к себе, пошагово переселяясь в тебя, сводит с ума всё больше и больше. И в конце концов ты просто становишься сумасшедшим и только психушка по тебе плачет.
То ты, вдруг, впадаешь в депрессуху, в депресняк. Ты не понимаешь зачем ты живёшь, для чего ты живёшь. Всё вокруг пошло, гадко, мерзко, противно до тошноты. 
Все до одного, как стадо баранов, куда-то бегут, что-то достают, что-то рубят (ну, тут имеются в виду баблосы). И никто не понимает, как всё это пошло, гадко, мерзко — за десять, двадцать тысяч рубликов, быть готовым на всё — от убийства человека, до проституции (хотя конечно, могут убить и за 185 р. - за бутылку, и за бесплатный проезд выкинуть на улицу в любой мороз, если не будет рублей 30... То есть жизнь человека стоит 30р. - и ты попробуй поспорь и подискутируй на эту тему с кондуктором «который понимает...»), самые лучшие представители добычи денег, это те, которые на работе готовы стучать, подсиживать, проклинать, ставить подножки, и радоваться чужим неудачам, болезням, смертям.   
И ещё надо (зачем только не понятно!) жить среди этого скотства, уподобляться этим скотам, урывать свой кусок мяса, как последний шакал и отбегать в сторону заглатывая побыстрее... А иначе никак. А как иначе? Есть варианты жить среди скотов и оставаться ангелом?..
И вот, во время депрессухи, это всеобщее скотство, ну очень утомляет — только эта борьба за жизнь и бросается в глаза, и доводит, в конечном итоге до сумасшествия: до петли, до ванны кровяной, до прыжка с высотки и т.д. и т.д.
Вы вообще не замечали — на что настроено твоё сознание, то ты и видишь!.. И вот, уже диктор центрального телевидения, на тебя похотливо поглядывает, и все женщины на работе кокетливо стреляют в тебя глазами, а когда ты их хватаешь за дойки, вызывают полицию!!!
Или все на тебя злобно смотрят и ненавидят, ненавидят, ненавидят, или делают, как на зло, всё, чтобы ты обзавидовался — то медленно эдак вылезают из иномарки, то забор выкрасят в немыслимый цвет!
То, как на зло выставляют свои свои гении и таланты напоказ, чтобы все видели, а ты ничтожество, ничтожество, ничтожество...
То ты видишь, как все вокруг только пьют и употребляют наркотики и больше вообще ничем не занимаются. Но потом, если очень повезёт конечно, и ты останешься живой и бросишь пить, и снова эдак посмотришь на мир широкораспахнутыми глазами, то вдруг увидишь что: «Да никто не пьёт, и никто не колется, кроме нескольких уродцев с которыми чёрт меня дёрнул связаться». Д и депресняк-то был только в моей голове, а природа вечно юна и прекрасна!!! И при чём здесь разные убожества?!.
То есть, вот это всё было в том дремучем и безвылазном лесу. Сколько ни едь по нему на ледащей лошадёнке (точнее сам той ледащей лошадёнкой) — всё равно не выбраться никогда — нет там ни севера, ни юга, ни запада, ни востока — только дебри, да хреновая дорога в них; да ещё бесконечные видения в которые ты веришь, бесконечный бред, которым ты проникаешься, впитываешь, всасываешь, и уже ничего и нигде не видишь кроме этого бреда — так, как твоё сознание на это только бред настроено. Ну, и подобное к подобному.
То вдруг нападаешь, как проклятый на еду — и жрёшь, жрёшь, жрёшь, или до смерти, или до ожирения неимоверного и растекаешься по поверхности земли, как огромный вонючий пузырь, который вот-вот взорвётся.
Иди другое сумасшествие из этой же темы — вдруг начинаешь гурманить и лакомиться, причём так изысканно и тонко — отдавая этому все физические и духовные силы, что если бы был ты в здравом уме, то сказал бы, кончено же: «И охота вам из-за дерьма так изгаляться. Ну, всё это... вся эта изысканность, всё равно превратится в дерьмо. И дай бог ещё сходить в туалет этим всем. А если запор? Да вы ведь сдохнете от этой вашей вкуснятинки — от этого яда и вони в которое это всё, в вас, превратится».
Ну, это если бы ты не был сумасшедшим, но ты ведь сумасшедший. И вот, вместе со стебанутой на этой теме Францией, выискиваешь новые блюда и изощряешься на кухне отдавая этому все свои духовные и физические силы.
И выбраться из всех этих сумасшествий можно только с помощью молитвы. Да только с помощью молитвы. Потому, что если нет выхода их этого мёртвого, дремучего леса — тогда обессмысливается здесь вообще всё. Опять же обессмысливается, если жить для будущих мук, потому что мы — глупые щенята и котята, и поэтому без надежды на спасение. Без спасения и надежды — ну, потому что мы юные и глупые. Ну, этого не может быть! Этого быть не может...»
Аристарх подошёл к метеостанции и обметя снежочек с валенок зашёл в тепло.


12


Ребятушки обрадовались ему и побыстрее поставили чаёк, а он отогревая руки у батареи, радуясь покрякивал от удовольствия.
- Ребятушки, вы знаете о чём я сейчас думал? - говорил он больше глядя в окно на заиндевевшие лиственницы, - я думал, что не может же быть так, чтобы человек был создан для страданий... Стоило ли тогда создавать нас?! Вот вопросик — а? Да и может ли что-то создать, то, что ненавидит?
Я думаю, что мы всё таки созданы Любовью, потому, что есть Она в нас — Любовь! Несмотря на бред, который нас окружает... И созданы мы для Любви, для радости, для счастья! И значит просто, что-то пошло не так... И значит сбой, какой-то в программе... И мы ли в этом виноваты? Или не мы?.. - Аристарх задумался. А Бартоломеич шевельнулся и пробасил:
- Тут дело такое... Мы сами должны выбрать... Мы на перепутье... Мы совершенно юные существа, и мы развиваемся. Мы сами должны выбрать — за кого мы? За Любовь, или за разрушение.
Но моё мнение, что кто-то нас всю жизнь ведёт. А именно — кто-то добрый и Светлый. Кто-то всю жизнь нас Спасает и вытягивает из, казалось бы совершенно непроходимых болот — состоящих из какого-то вселенского бреда, где ничего, кроме бреда... Но вдруг, появляется, какая-то тропочка, лучик, надежда, спасение... И мы снова спасаемся... 
Ну, вот, как сам ты, Арик, недавно рассказывал про массовые сумасшествия целых народов, а ведь устойчивый бред — это и есть паранойя. Ведь по сколько десятилетий держится у целых народов, эта паранойя, где выполняют одни и те же движения, и говорят одни и те же пошлости-клише.
Но вдруг, что-то щёлкает, переключается, уходит туман, улетает туча, и хоть всем и стыдно признаться, что всю жизнь только и делали, что бредили, как ёжик в тумане, но тем не менее все радуются солнышку! Что вот же, алмазами засверкала трава, запели птицы! О вот же радость!
Так и в жизни каждого человека — вдруг кончается бред, или время разбрасывать камни, и человек начинает потихоньку, полегоньку собирать  эти разбросанные камни — безусловно с чьей-то Всевышней помощью. То вдруг, он вновь замечает листву на деревьях, то вдруг, видит сосны, то бездонное синее небо!.. И так вот, по камушку собирая их, он вновь приходит к Любви.
И по моему, опираясь на весь свой опыт жизненный, нас всех, как итог всей жизни, не могут ждать муки и страдания. Стоило ли столько возиться с нами? Стоило ли столько спасать: вытирать сопли, тащить из болота, прочищать кишочки, чтобы в конце концов отправить на вечные муки в ад.
Стоило ли столько приучать нас к Любви, столько вселять в нас Любовь, чтобы так всё закончить. Моё мнение, что всех нас ждёт только Любовь в мирах... Конечно ни в этих... Но в каких-то немыслимых мирах, которые мы даже не можем себе и представить... Но эти миры очень чудесные и прекрасные!.. - воодушевляясь всё больше и более Бартоломеич прижимал перевязанные  руки к груди. - Кстати, - ещё добавил он отхлебнув ароматного чаёчка, - те, кто отошёл от гадких страстей, в этом, в нашем, земном мире. Он уже здесь — тот человек!.. Чувствует тот восторг, то немыслимое счастье, которое ждёт всех нас в будущем! Этот восторг, у того человек, идёт буквально от всего — от того, что день настал! От того, что птичечка запела! От того, что вдохнул кислородика! Ну и т.д. - далее со всеми остановками!   
Все слушали молча и внимали, и внимали и запоминали
каждое слово.
- Бартоломеич! - воскликнул Аристарх, - да твоими устами только мёд пить! Что же получается? Что действительно, каждый человек создан для счастья, как птица для полёта!? Неужели это так?!
- Да, это так, - кивнул Бартоломеич, - только надо не забывать молиться — искренно и всей душой.
- Бартоломеич, твоими устами мёд пить! - воскликнул Арик, - я всегда знал это! Я чувствовал это! Где-то глубоко в сердце я чувствовал это! И я сейчас просто в восторге, Бартоломеич! Просто в восторге!
Ведь вот, даже смотри, Бартоломеич, взять даже мою никчемную, дурацкую и дебильную жизнь! Но сколько раз меня спасали!?
Вот бьют мне в зубы на верхушке лестницы (это просто к примеру...) Ну, казалось бы, упади об ступеньку головой, расколи черепушку! И нет человека — нет проблемы! Ан нет! Каждый раз я лечу, как-то эдак дугообразно и оказываюсь, как-то спиной на перилах. Ну, и далее скатываюсь, из-за притяженья земли, по этим перилам, как-то эдак — колобочком как-то!.. Вот ведь, что интересно-то друзья-ребятушки. Спрашивается — зачем меня спасать? А ведь спасают меня явно!
Да, что далеко ходить?! Однажды не вынеся постоянных издевательств и унижений надо мной в школе (ну, надо мной там, как над ягнёнком издевались все кому не лень), я распорол себе бритвой вены в ванной. Смерти я не боялся — я жаждал её, чтобы не видеть больше над собой унижений и издевательств.
Что было дальше вы просто не поверите... Сначала я потерял много крови, а потом... Потом меня подняла, какая-то сила и выкинула вон из ванны! Я так летел, что выбил задвижку, а она у нас в ванну довольно таки прочная. Сам бы я лично не стал бы её вышибать,
потому что во первых был очень слаб тогда, а во вторых мне много легче было открыть задвижку. Меня именно вышвырнули из ванны, и когда я валялся тогда голый на полу, без сил и воли, я очень тогда, и даже очень, удивлялся тому, что меня спасли.
И таких случаев я могу рассказать много... Ясно только одно — кто-то меня постоянно спасает.
Но кто я??? Это ошарашивающий следующий вопрос. Кто я такой, чтобы меня спасали? А я вам отвечу. Никто! Нуль без палочки! Никто, ничто и звать меня никак! Компьютерный наркоман, а уж как известно любых наркоманов все презирают и ненавидят. Тунеядец! Нигде ранее не хотящий ни учиться, не работать. Трутень! Сидящий на шее матери замученной  на разных работах до потери сознания. Тот — кто никогда не заступался ни за одну одноклассницу, как их только при мне не унижали — потому что трус высшей марки! И всегда трясусь только за свою шкуру.
Почему я так подробно перечисляю все свои мерзости и гадости, которые здесь пораскрыты конечно же не все!.. Но ради бога не подумайте, что это я делаю ради себя! Нет, нет, о нет! Я рассказываю свою мерзкую жизнь только для того, чтобы задать только вот этот вопрос. Этот самый простейший из простейших вопрос. Дак кто же?! Кто может спасать это ничтожество — коим я являюсь? Кто может спасать существо от которого ни толку, ни проку — ничего!.. А если и исходит, что-нибудь, то только негатив.
Так кто же может спасать это существо?! Кто?! Кто может спасать эту мерзость??? А я отвечу! Только Бог Любви! Тот, который Любит всех и каждого, не разделяя на плохих и хороших. Любит потому что Любит!.. Потому, что все мы его дети — плохие ли, хорошие... Вот в чём чудо... И вот, что для меня есть чудо!
И когда говорят, что Бог это Любовь — я это понимаю, и это ложится, как бальзам ко мне на душу. Но когда мне говорят, что он топит водой во время потопа и выжигает огнём потому, что, мол, с козами и с ослами сожительствовали — я это не совсем понимаю, и это не ложится, как бальзам ко мне на душу.
- Возможно тут дело было вот в чём, - вступила в дискуссию Авдотья Силовна, - чтобы спасти души закоренелых грешников — их просто избавили от смердейших тел — через которые они всё больше и больше травили ядом свою душу.
- А я что? Неужели не такое же никчемное и смердейшее существо? Я то чем лучше? Как  правильно как-то сказала Алёна, что мой ноутбук забит порнороликами — дак вот, это правда! Я уже задрочил себя почти до сумасшествия!.. Смотрю вот даже сейчас на вас, на обеих, а ведь рука-то так и тянется, так и тянется к нему — к родимому!
- И тем не менее — значит ты ещё не такой грешник, как были те. Значит у тебя есть ещё, какая-та надежда на спасение! А тех болезных лечили только уже на том свете.
- Может быть и так, может быть и так, - покивал головой Аристарх. - Одно остаётся главным — чему и вы не противоречите. Что Бог это Любовь и Спасает Он по любасу. Как бы то ни было — в этом ли теле — в другом ли теле...
Потому что Спасает Он любого. Ни заслуженного! И это главное! Ни священника, или ещё кого высшего в церковной иерархии! Он Спасает того — кто к Нему обратился с раскаянием...
- А вот это ты правильно сказал... - это Авдотья Силовна, - именно обратиться с раскаянием — в искренней молитве. Потому что как только не обращаются к Господу... Как только не обращаются... Но реагирует Он только на искреннюю молитву. Только на честность и на искренность.


13


- А я не могу понять... - залепетала вдруг Алёна, - извините меня конечно, вы все пребываете в таком умилении, и в восторге, и в нирване, как бы так сказать... А почему, всё таки, надо так нас мучить?.. И так над нами издеваться...
Я понимаю вас конечно, что он так любит... Но нельзя ли, как-то любить не бросая нас в этот болотный бред, где невозможно не травить собственную душу, и просто не вылезать из грехов... 
Возникла некоторая пауза, которая длилась продолжительное время, а когда заговорили, то это был Бартоломеевич:
- Мы не всё знаем... Да мы и не должны всё знать, для нашей же пользы. Есть несколько истин и неоспоримых догм. Во первых, что есть Свет и тьма — миры вечного созидания, и миры вечного разрушения. Во вторых - идёт бесконечная война между этими мирами. Точнее конечно так — миры Света бесконечно обороняются от ада. В третьих — наш мир, или наше измерение — это мир пограничный между раем и адом. И здесь присутствуют все виды битвы, между тьмой и Светом. Абсолютно все виды. На тебя могут напасть и зарезать в подворотне, в болезни заселить скромность, свести с ума во сне и т.д. и т.д.
- Да это мне может быть и понятно... Непонятно почему Свет не может уйти от тьмы. И почему оборону держат,  вечно, какие-то желторотики, а на них нападают гении зла... и это, как-то, со стороны выглядит...
Когда на любого цыплёнка нападают матёрые волчищи,  и как хотят, так и сводят его с ума (играя произвольно его низкими страстями) — делая из цветочка - маньяка.
- Не надо! Это если цыплёнок не молится — только тогда он ничем не может обороняться, - сие вступилась за истину Дуняша.
- Это чудесно, но мы совсем недавно имели совершенно безбожную страну лет так восемьдесят.
- Не правда, не все были безбожниками, - опять Дуняша.
- Да все, Авдотья Силовна!.. Ну, может капля в море была не дремучих, шипящих старушек, а истинно верующих. Но дело не в этом. А в том, что я сказала — почему это всё происходит с бедными птенчиками и цветочками?! И почему без конца и без края их отправляют в ад делая из них: чудовищ, маньяков, наркоманов — если, как вы там, сильно так умиляетесь!.. Если бог нас любит, как вы говорите.
- Давайте я отвечу, Авдотья Силовна, - так молвил Сигизмунд Бартоломеевич, - дело в том, что, как я уже говорил — мы не всё знаем...
- Но от этого не легче — согласитесь с этим! - вставила Алёнушка.
- Да, от этого не легче. И безусловно у Бога и Света есть миры древние — куда тьма даже близко не может сунуться. Там проживают мудрейшие существа — полные Любви и творчества. А есть миры юные, развивающиеся, нарождающиеся. Коей мир к примеру наш, где проживают юные души. Ну вот, и к таким юным существам, которые мы с вами, у сил разрушения есть подход. Есть у них эти подходцы! Через чувственность. Через низшие чувствительные страсти. И поэтому, как вы сами понимаете — нас спасти может только мудрость, когда мы сами научимся отделять зёрна от плевел. Т.е. добро, Любовь — от зла и разрушения. Отделить их возможно только через море ошибок и страданий — ну, вот примерно, как-то так — мы и имеем, то что имеем. 
Что именно юные, именно птенчики сталкиваются с гениями зла, чтобы в конечном счёте стать такими же мудрыми, как старшие и уйти в Высший Свет! Им в этом, как вы сами понимаете — помогает, всю жизнь, Господь Бог, силы Света, а также и молитва — даденая нам силами Света.
- Ну ладно — опять же допустим, что это так... - это Алёнушка, - но почему всё таки никак нельзя без мук и страданий? Чтобы как-то не плодить, что ли, эти новые души? Можно ли как-то не плодить нас? Юных... Чтобы остались только мудрые и передохли все тёмные — ну, раз ясно видно и понятно, что муки невинных    
упираются в какую-то бесконечность? Может в связи с этим перестать питать тьму, хаос, распад — ведь если не плодиться, то им останется - или передохнуть, или перейти на сторону Света. Ну так, как зло без желторотиков самоуничтожается.
- И ты права, - после длительного молчания заговорил вдруг Аристарх, - но тут явно нарушаются, какие-то основополагающие принципы. Постараюсь объяснить.
Конечно, как правильно сказал Бартоломеич: «Мы не всё знаем...» - о-о-о-о-о, ещё как не всё.
Ведь Бог и всё Его окружение зиждутся на трёх китах: это Любовь, сотворчество с Богом, и свобода. А что такое творчество, сотворчество?! И откуда вообще берутся сонмы новых и новых душ?! Вы вообще, когда-нибудь слышали, как какая-нибудь творческая личность говорит такие словеса — например: «Моё детище...», «Мои произведения это мои дети...»
Теперь представьте — творческому человеку, вдруг, взять и запретить творить! Да это же смерти подобно! Здесь всё у него: вера, надежда, Любовь! Моя гипотеза, что вообще души наши берутся от высочайшего творчества, от какой-то, например, Божественнейшей музыки... Теперь представьте — запретить творить. Ну, это тоже, что запретить Любить. Ну, то есть, понимаешь?.. Нарушаются основополагающие вещи. Божественные, основополагающие вещи — без которых: Бог, Божество, Божественное окружение, перестают быть Божественными. Ты понимаешь это как-то?    
- Ну, так, с большой натяжкой... Потому что терпение это, по моему, добродетель. Как это нельзя потерпеть?..  - Алёнушка была возмущена.
- Нет, тут не то, что нельзя потерпеть... это нарушение принципов Любви. Нарушение миров Любви...
- А бесконечные муки желторотиков это не нарушение принципов Любви?
- Ну, вот поэтому я и говорю тебе... вернее говорит Бартоломеич, что мы ещё не всё знаем.
Это ещё, конечно, далеко не всё!.. О чём мы тут говорили... - это всё Аристарх, - Например, что наша цель здесь одна — из бессмысленных амёб, стать мудрейшими, из желторотиков — орлами, из гусениц — бабочками, чтобы гады не достали, уйти от мерзких страстей к высшим Божеским наслаждениям!.. И т.д. в таком всё духе.
Это конечно же, далеко не всё. Это наша не единственная цель. Например, и не раз, я натыкался и на такие сведения, что другие миры, как тёмные, так и Светлые — не могут существовать без нашего, без трёхмерного... И если, конечно, запросто можно объяснить почему без нас передохнут тёмные миры, как без источника питания. Ну, жрать нечего -т.е. ни мук  наших бедных желторотиков, ни боли их же... Начинается у гадов абстиненция, хиреют вишь ты сволочи и дохнет вся эта мерзота. Т.е. если с ними всё как-то предельно ясно. То например не очень даже ясно, как без нас не могут существовать Высшие миры?! А? Не правда ли, очень даже интереснейший вопрос! И вообще, вообще тут много интересного!..
- Ну, тут-то, как раз всё ясно! - забасил Бартоломеич, - если низшим мирам нужны наши: боль, ужас, страх и прочий негатив. То Высшим мирам нужно от нас, как воздух, которым они дышат — это наша Любовь, творчество Светлое, спасение, взаимопомощь. Т.е. всё наше Светлое, для них, такой же самый источник питания! И они без нас просто не могут обойтись!
И теперь собственно всё становится на свои места. Вот ответы на все твои вопросы Алёны!
Но не надо ещё забывать, что там, у них, в космосе, во вселенной, совершенно другая арифметика! Так например — подать нищему, там равносильно спасению целого мира! Перевести бабулю через дорогу — кислород на год для целой страны. А помочь спасти какого-нибудь ребёнка, например на «Добро», с помощью электронных денег — послать спасение - я почему-то, больше чем уверен — одна эсэмэска даёт воздух Любви для тамошних миров на целые тысячелетия!
- Ну, а наши коллекторские банды по вышибанию долгов? Не перечёркивают  весь этот кислород? - настаивала Алёнушка.
- И ни в коем даже разе! Просто питают ад. И адовые существа оживают и идут к нам. Не забывайте, что нас кодируют во сне, гипнотизируют — кто особенно гипнабелен. И бедный человечек просыпается и воспринимает адовый гипноз, как собственные мысли и открытия! И поражается этому до неимоверия! Этим «собственным открытиям!» Мол, как же раньше-то эта отрада мне в голову не приходила?! Ежели мне нужны деньги, то иди и бери! О как же всё просто-то! Иди и тряси должников, которым несть числа — вышибай деньги из них, и из их родственников. Не гнушайся ничем — не издевательствами, ни убийствами, и будешь в почёте! Ну, понятно же — весь мир таков, что стесняться некого! И вот, считая себя гениями всех времён и народов — являются к нам эти новые бандиты, которым тоже несть числа. 
И силы Света понимают это — идёт война. То одна сторона перевешивает — тёмная, то другая — Светлая. И ждут они, упорно ждут, когда же из этой скотобазы и быдлятины сверкнёт луч света, и к ним наверх — в небесную синеву, пойдёт: помощь больным детям, спасение больных детей, нищему подаяние, помощь животным, птицам, помощь пожилым, больным и т.д. и т.д. Любовь до такой степени многогранна, что трудно её даже охватить.
И Божественные миры ждут этого от нас! Любви и добрых дел — и успевают дождаться! Терпение у них, слава Богу, великое, и к ним, уже от нас, идёт жизненноважный, для них, кислород и благодать и орошаются у них пустыни! И всё цветёт и благоухает!
То есть пойми, Алёнушка, в чём тут собственно дело. Мы живём благодаря им, а они живут благодаря нам! - Бартоломеич улыбнулся и в экстазе раздвинул руки. - А наше удивительнейшее творчество, наша культура и искусство не посылают разве на небо жизненные энергии!.. Я больше чем уверен, что благодаря нашему творчеству, или с помощью нашего творчества, там, на небе создаются и рождаются новые миры! Миры наших фантазий, грёз, Любви и вдохновения, и творческого экстаза! О-о-о-о-о-о, знали бы вы, какое это чудо... -
Бартоломеич аж закатил глаза!                - А ты-то хоть откуда это всё знаешь? - спросила удивлённая Алёнушка.                - Не знаю, - пожал плечами Сиг, - я так чувствую... И, по моему, по другому просто не может быть... Ведь это правда и истина!                - А где сему доказательства?                - Ну, ты ведь успокаиваешься, когда это всё слышишь... Значит это и есть истина.                - Это если то, что ты говоришь правда, - парировала Алёна.                - Ну, ладно, а то, что с нами со всеми здесь происходит — это ты как назовёшь? - вступился Арик.
- С нами, здесь?.. - задумалась она. - Этого я не знаю. Я знаю одно, что нас пришли сюда казнить за грехи.          - И это верно! - воскликнул Аристарх. - Именно это и происходит с каждым после смерти! А с нами сейчас. И это доказывает и Бога и бессмертие души.
Главное ты пойми, что мы здесь совершаем подвиг и живём для счастья и во славу Божию! Хочешь сравни это с деревьями, которые дают кислород (наши добрые дела), и стоят здесь и живут не смотря ни на какие бури и ураганы, и наши добрые дела питают Божественные миры.
- Ну, а ты это откуда взял? - возмущению Алёны не было предела, - ты ведь до вчерашнего дня был дебил и маньяк, который убийства из виртуала собирался перенести в жизнь — мол, хватит теории — надо на практике всех насиловать и убивать! Ведь так, вот это всё было!? А сегодня, как ты вдруг перекрасился в святоши?! И толкаешь речи, как архангел Михаил!
- Не знаю, откуда я что взял... Но раньше я был не только сексуальным маньяком... Хотя и это тоже... Я в основном всех высмеивал и работал под идиота и скомороха...
А сейчас, когда это всё с нами случилось... Я начинаю понимать, что мир не так уж и прост, как кажется на первый взгляд. Он очень очень сложен и многослоен.
Ну, вот например, когда ты подаёшь нищему — это кому надо? Как ты думаешь? Это надо нищему, или тому кто подаёт?
- Это ты меня спрашиваешь? - поджала губы Алёна, - не знаю. Ну, ясно нищему — на хлеб, на водку.
- А вот и нет. Ты помогая нищему — спасаешь свою душу. Каждое твоё доброе дело — это как таблетка для организма. Доброе дело — это таблетка для души... И что скажи важнее: спасение тела, или спасение души? - Алёна молчала, - ну, конечно спасение души! И получается, что подаяние больше всего нужно тому кто подаёт. Понимаешь?
Вот тебе кстати, ещё одна причина — почему нужен Светлым наш мир. Только бесконечно Спасая нас — они бесконечно Спасают себя. Закон космоса. Если хочешь карма, справедливость — подобное к подобному!
Ну, как тебе такая версия существования нашего мира?!Чтобы жить бесконечно в нирване и быть бесконечно спасённым — нужно всего навсего спасать кого-то бесконечно... И тогда и будет тебе бесконечная нирвана - если ты, конечно же, сам ушёл от страстей, или тебя, по желанию твоему — вылечили и избавили от низменных страстей. А? Какого?
А как ты насчёт того, что мы образ и подобие Божие — и конечно не в смысле рук и ног, и других, очень даже смешных органов, как внутренних так и внешних, которые то работают, то не работают, то заболевают, то аденома, то запор и баста! Не в смысле в этом дурацком, и пошлом и мерзком, мы образ и подобие Божие, а в смысле в том, что мы творчеством своим, Любовью, сами можем создавать миры и петь им вечную осанну! И образ наш — Любовь, а подобие наше — творчество!
Чайковский написал «Лебединое озеро» и оно с тех пор облагораживает, возвеличивает дух, приучает к прекрасному и возвышенному — и это безусловно рождает другие миры!.. Ведь это ясно, что где-то наши мечты о возвышенном живут и мы сами создаём эти высочайшие миры, состоящие из Любви, чуда и вечного покоя, и вечной гармонии...
Ты подаёшь нищему, или спасаешь кого-то — и вот, твой мир оживает ещё больше... Ещё явственней становится в своём проявлении, и уже ты питаешь его своей Любовью, своей Благодатью... и после смерти ты так сразу и перейдёшь в этот мир состоящий из Любви!..
- Тебе не кажется, что ты уже бредишь? - возвысила голос Алёнушка, - и бредишь уже наяву!
- И тем не менее снимаются вопросы! И ты всё больше успокаиваешься!
- Да с чего ты взял-то, что это правда?!
- А с того собственно, что Бог наш есть Любовь, и я рассуждаю, как бы это всё мироздание было по Любви. Почему вот, всё это вокруг - если по Любви рассуждать. Как бы это всё было если расположиться вот с этой  точки зрения?! Или ты сомневаешься, что Бог это Любовь?
- Если честно, то именно в этом я и сомневаюсь.
- Но это надо чувствовать... Что тут можно сказать?.. - так начал Бартоломеевич, - ведь вот Арик... для чего так долго про себя-то рассказывал? О своей ублюдочной и никчемной жизни?! Ведь он это всё к тому рассказывал, что если бы Бог был судья, если бы Он был кара, карма, справедливость, если бы Бог разделял всех на овец и козлов, то он давно бы покарал такого ублюдка, как Арик. 
Ну, к примеру - он давно бы уже сошёл с ума, от своей бесконечной суходрочки, и находился бы сейчас в сумасшедшем доме, а не радовал бы нас здесь. Или просто шпана бы пнула его в такое место, где порвалась бы селезёнка, и он бы окочурился, или ещё, какое-нибудь онкологическое заболевание, о котором он ранее нам уже рассказывал. Вот почему собственно и надо полагать, что Бог это Любовь...
- Нет, а те, кто всё таки болеет и умирает — это что? - не унималась Алёна.
- Это много чего... Но в основном это зависть и злоба других людей —  это уже добавила Дуняша. - А Бог, как может так Спасает и тех и других...
О-о-о-о-о-о... Они ещё долго беседовали, снова пили чай, и опять говорили, и говорили, и говорили... Есть у этих бесед начало, но нет им конца.


14


А за окном уже давно настала ночь и огонёчек метеостанции горел так в этой ледяной и жуткой пустыне очень уютненько и посылал к Богу отраду. Да, да, любимый мой читатель — именно отраду!.. Отраду понимания... Отраду понимания. Ведь, что такое понимание?..
Идут года, десятилетия, столетия, сменяются поколения, рождаются люди, взрослеют, одуревают от гормонов и страстей, входят друг в друга, убивают друг друга, впитывают в себя наркотики - как величайшую отраду жизни, одуревают окончательно, сходят с ума, пускаются во все тяжкие - карты, деньги, извращения, разврат, о-о-о-о-о-о - ещё какая злоба к тем, кто, как бы это сказать, как-то не очень понимает, воспринимает их действий и порывов и стремлений, о сколько же проклятий сыплется на голову тем — до кого не доходит, как ты гениален, велик и талантлив! Даже когда с утреца ты выходишь так на крыльцо, срыгиваешь и мочишься в соседей,  фонтаном! 
О-о-о-о-о-о сколько же злобы и проклятий, если, не дай бог, ты ещё и не просто алкоголик, или мастурбируешь на виду у дам (как самый тонкочувствующий — о-о-о-о-о-о), а если ты ещё и выучился на инженера, или сидишь в конторе, или директор, или священник, или архиерей — о как же ты возносишься в своих глазах над грешниками, над быдлом, над неучами-дебилами, над алкоголиками, и прочими деградирующими личностями, и вот уже и зрелость и старость, и вдруг так — хрусь, хрусть, хрусть, хрусь - и начинают отказывать одни органы за другими, одни за другими, одни за другими.
И ты начинаешь носиться по врачам, как последний придурок, как последняя курица — каким гениальным бы ни был, и умоляешь вылечить: запор, геморрой,  простатит, аденому, гипертонию, сердце, диабет, рак — д не перечислить всего этого дерьма (причём дерьма принципиального, что бы мол понял кто ты есть, когда все болезни только с этим и связаны), всей этой гадости и смерть... И всё.
И допрыгался, и доигрался член на скрипке, и догордился и довозвеличивался до адовых пространств.
Подходит к тебе Любовь, подходит к тебе само Совершенство!.. И спрашивает тебя: «Что ты сделал из-за Любви?.. Из-за Любви к людям, к животным, к природе?.. Что ты сделал для Любви?» И это единственный вопрос, который тебе задают, и нет других вопросов. И Бога не интересует больше ничего из всей твоей жизни, только, что ты сделал от Любви своей к людям? Что?
И что ты отвечаешь? Что ты ответишь? Что же ты не мычишь и не телишься? Что ж ты глохнешь, как в глухой пустыне, ища чегой-то на горизонте... Чегой-то... Домика?.. Оазиса?.. Тени?.. Нет ничего — пусто!
Потому что отвечать: что стал я великим спортсменом, имел мускулистое тело, продвинулся по служебной лестнице, покрыл девяносто тёлок, стал первым спортсменом в округе, больше всех заработал денег, делил, обладая саном, всех на овец и козлов, и проклинал грешников — ну, это глупо...
Почему? Ну, потому, что об этом, как-то и не спрашивают тебя. Это, как-то даже и никого вообще не интересует... Все эти твои подвиги оказывается никому не надо и даже не нужны.
Тебя спрашивают ведь совершенно, совершенно о другом! Любил ли ты маму? Помогал ли ты маме? Любил ли ты жену? Посылал ли её на аборт? Или тебе жена нужна была только для извращений - для услады барсика. Любил ли детей? Или только издевался над ними пытаясь впихать в них знания, которые сто лет им были не нужны. Ходил на работу, чтобы строить храм, или заколачивать бабло? Подавал ли нищим? Или корил власти города, что не уберут с улиц этих вонючек и не зароют на помойке. Кормил ли птиц, животных, или пинал им под рёбра? Сажал ли деревья? Или плевал на всё — устраивая лесные пожары, или себе на баню вырубая сосновый бор. 
Т.е. вот ведь о чём тебя спрашивают, а не о всякой дребедени (о твоих успехах!) Тебя же спрашивают, как ты помогал больным, страждущим, что ты для этого делал, чтобы облегчить им боль и страдания. 
Бегал ли в аптеку проклиная всех больных на свете, или трепетал от радости, что хоть кому-то можешь помочь... Что хоть кому-то смог пригодиться в жизни своей пошлой, низкой, гадкой — что хоть какой-то лучик блеснул, что хоть в чём-то ты образ и подобие Божие, что хоть чему-то Божественному в себе можешь порадоваться! Потому что, как ты не крути — но вся-то наша жизнь один позор! И ничего кроме позора! Все действия нацелены только на то, чтобы в конечном счёте усладить своё тело — и больше ни на что. И учимся и работаем мы только для этого, и женимся опять же только для того, чтобы усладить одни низменные страсти.
А тут, Боже ж мой, такая кайфуха — кому-то от тебя, от низкого, понадобилась помощь. И Бог только об этом и вопрошает тебя - радовался ли ты, что кому-то можешь помочь? Что кому-то понадобилась от тебя помощь! Такая вот отрада!..
Посылал ли деньги на «Добро», в помощь погибающим детям, и радовался ли тому, что хоть кому-то можешь помочь в своей вот, ужо действительно никчемной жизни. Вот ведь о чём Бог вопрошает! Вот ведь только о чём! А все ж твои остальные подвиги ему  совершенно неинтересны.
Например, Ему абсолютно неинтересна твоя олимпийская медаль, а интересно не прошёл ли ты мимо голодного котёночка. Дал ли ты ему покушать?! Абсолютно Богу неинтересно, как далеко ты продвинулся по чиновничьей лестнице, а интересно подал ли ты сумасшедшему человеку денежку. Совершенно не интересно, что обогнул ты земной шар на резиновой лодке, а интересно переводил ли ты деньги больным детям. Такое вот парадоксальное явление.
И обладая этими знаниями. И обладая этим пониманием... Ведь Господи! Ведь можно жить же тогда! Когда наши добрые поступки будут ложиться на больную душу, как таблетки на больное тело — врачуя оное. Когда есть понимание, куда двигаться — ведь можно же тогда жить, Господи! Когда живя всю жизнь в миражах своей деревни, в фата-моргане своего района, в бреду своей страны, в иллюзиях всего мира — ты вдруг узнаёшь и понимаешь истину!
О Боже мой! Да можно же тогда и жить! Когда в полнейшем бреду (что есть наш мир), ну, хоть что-то начинает просвечивать. Ведь, ну, что уж тут скрывать? Если говорить честно... Как говорил сам Христос: «Истина моя, учение моё — не от мира сего...»
Иными словами, мы  можем в нашем мире ползать тысячелетия не вылезая из ада, и толку от этого не будет совершенно никакого. Мы не вылезем из ада никогда. Никогда. Ну, ничто нас не сподвигнет к этому — ни болезни, ни горе, ни войны, ни пожилой возраст, ни аденома простаты... Ничего!!!
Никогда мы не придём к выводу - «Прости врага своего...», «Возлюби врага и пожалей его...», «Отдай всё  своё если просят...», «Не гордись, не злись, не будь самодовольным...», «Твори добро...» - вот, хоть сколько живи здесь на земле, ну не придёшь ты к этим выводам никогда! Ну, потому, что это, хотя бы, противоречит здравому смыслу.
Простишь врага — он тебя же убьёт. Отдашь своё — сдохнешь от голода. Не будешь гордиться, будешь без чувства собственного достоинства, не будешь злым — поставят раком и изнасилуют, и на голову нагадят. Будешь творить добро — сам останешься без порток. Ну, и т.д., и т.п. Иными словами — ну, не вписывается учение Христа в нашу жизнь. Ну никак не вписывается!
Но это если мыслить с точки зрения мыши копошащейся в своей норе, которая ничего кроме своей мышиной возни не видит. Но если взять всю нашу жизнь несколько отстранённо — с точки зрения вечности и бессмертия... Да, да, да — где подобное к подобному. То ведь эт-т-т-та, эта ж ребятушки, ведь совсем же здесь получается другая картина! Когда ты узнаёшь про космический закон — где зло идёт к злу, а доброе к добру. Это же ж болезные, это ж, совершенно меняет дело!
Кому же действительно захочется бить кого-то, если весь страх и ужас жертвы вернётся во взад — паки и паки. Кому же захочется проклинать соседа, если все болезни, после соседа, вернутся обратно на твою же голову. И уже тебе после соседа болеть раком и становиться сумасшедшим. Кому же кого-то  захочется насиловать, если он точно будет знать, что в будущем ему же самому предстоит сойти с ума от этого.
Нет, ну есть конечно некоторые субъекты, которые любят погорячее. Но это, так сказать, на большого гурмана, на большого любителя, так сказать — вот это: «Выпил, украл, в тюрьму...», «Украл, выпил, в тюрьму...» - вот эта романтика. Один раз гульнуть, как следует! - лет пять потом ползти дерьмом по дерьму. Нет, это на большого любителя — знать, что и после смерти тебя ждут всё те же твои скотские желания, которые ты породил и бесконечная расплата за них.
Тут всё таки, как-то больше понимаются не авангардисты, а обычные люди, которые боятся адовых последствий своих деяний. Которые делают добрые дела, что действительно, как таблетки начинают излечивать душу. Которые в молитве уповают на Божеское Спасение... И Бог, Он действительно их Спасает, и в этом мире, и в других мирах.
Так и наши ребятушки, увидев этот лучик надежды на Спасение в океане мрака и безнадёги — почувствовали  вот эту отраду при впускании Бога в душу свою, и именно поэтому все огонёчки на метеостанции, их душ и лампочек, осветились самым, что ни на есть волшебным Светом... И стало всем хорошо так, покойно и отрадно. И стало казаться, что и лиственницы в округе принакрылись волшебством и мир вокруг метеостанции стал радостным и сказочным хоть и освещался только лунным светом.
И Дуняша налюбовавшись из своей каморки на сказку в окне покивала головой и легла спать. Усталость от многочисленных болей в её теле была неимоверная. Только закрыла она тёплым одеяльцем своё нежное ушко, уютненько так, как и сон сразу же набежал на неё...  И накатил захлестнув пеной, как океанский прибой...
Д и действительно она сидела на берегу океана, и спокойно так оглядывала бескрайние просторы его. Здесь чувствовалась, до каждой живой клеточки, и бескрайняя жизнь и бесконечная Любовь. Здесь было действительно на что посмотреть и что впитать в себя и с чем слиться...
И как само собой разумеющееся бежит по берегу Жанна Фриске, как в том клипе, по белому песочку. Бежит так, бежит. И вдруг так, останавливается — такая удивлённая и поражённая вся — задохнувшись конечно от быстрого бега... Но тело-то! тело-то! молодое! — и-эх-ха! Сосудики-та, сосудики-та здоровые! Йа-ха! Не забитые всякой гадостью, пакостью, мерзостью. Ну, то есть не были они рваными-то сосудики — ни наркотой, ни алкоголем, ни стрессами, ни абстиненцией... Ну, ничем их не изорвало! Иа-ха!
И в рваные ущелья и каньоны и в овраги-то сосудиков не набилась всякая нечистота! Ну, то есть нормально кровь-то циркулировала по всем артериям, венам и сосудам! Не были эти ручьи и реки позабиты всякой нечистью! Ио-хо! Ну, и естественно, что дыхание-то у Жанночки, в здоровом-то теле! В здоровых-то артериях, венах и сосудиках, восстановилось-то моментально! И она очень скоро уже восстановила своё дыхание сквозь жемчужные зубки! Йо-хо!.. Ну и спрашивает она, значится, так удивлённо, восстановив своё дыхание-та:
- А ты откуда здесь, дрянь старая и скотина жирная, взялась?! Ведь ты же ж в самом нижнем аду должна находиться, гадина ты безбожная, тварь ты бесчеловечная... - и говорит, и говорит и говорит, и орёт, и орёт, и орёт — и вот, ужо всё уже меркнет, всё уже гаснет, и трещит по швам — и небо, и море, и бесконечность, и всё опять нисходит в одну точку, в одну чёрную дыру — откуда прёт вся, какая только есть, нечисть.
Дуняша в ужасе просыпается вся в поту. И вот, на некоторое время, вроде бы, всё успокаивается - она слышит мерное тикание будильника, слышит стук своего сердца, слышит, как кровь, по забитым уже, от десятилетий стресса, сосудикам — с шумом пробивает теснины Дарьяла, как Терек в горах Кавказа...
- Какая гадость, какая гадость, - шепчет она, с хлюпанием разгоняя пот со своей груди, - мне ещё со всеми моими болезнями: с гипертонией, стенокардией, ишемией — ещё травм не хватало...
Но окружающее пространство начинает червоточить, трескаться, лопаться, пузыриться — вновь идёт нагнетание ужаса и темнеет всё более лунный свет, и вот уже нечисть хлынула и в этот мир и из взорвавшегося первого пузыря крыса уже впилась в её руку... но Дуняша уже молилась, уже крестилась, уже читала: «Отче наш...» - и крыса отпала, и задымилась, и исчезла, как дикое и сумасшедшее наваждение, как белая горячка во время абстиненции, как мираж в пустыне уводящий от жизни...
И стало легче и лучше, и внятней... О слава Богу, что нападение произошло в том мире, где можно помолиться! Где ты осознаёшь себя, и можно молиться, а не в каком-то сонном бреду, где ты себе не принадлежишь.
Дуняша молилась не переставая — ей становилось всё легче и легче... и вдруг, она видит пред ней стоит Жанна Фриске — правда уже в каком-то белом одеянии и лицо серьёзное. Дуняша ещё больше стала молотить свой лоб тремя перстами, а Жанна ей сказала на это:
- Ты не беспокойся. Всё будет хорошо, - голос у неё был такой успокаивающий, что Авдоша даже молиться перестала. - Я душа Жанны Фриске, а до этого ты видела моего земного, эфирного двойника, который обычно негативно действует на неокрепшие умы.
Это тело эфирное и земное, и ничто земное ему не чуждо — оно жадно, злобно, оно никогда и никого не прощает, и мстит до тех пор пока не развеется.
Благодаря этим эфирным телам, которые остаются на земле и пакостят бесконечно и вселяют страх и ужас во всех живых — и рождаются эти байки, что бог, кого-то не прощает и заставляет мучиться самоубийц и прочих грешников, которые без конца страдают. А это всё не так.
Все души отбрасывают этот жуткий, гусеничный кокон, и улетают весело порхая к Богу — освободившись от всех пут земного существования. Взлетают все наши добрые дела и порывы, и стремленья — только это и придаёт лёгкость и парение бабочке!
А внизу остаётся всё то, что вечно ело, потело, завидовало, жадничало, ненавидело, блудило, алкало, да ещё и гордилось бесконечно всей своей мерзостью, и упивалось своим существованием, и презирало всех тех — кто был вокруг них. Ну, в общем земная такая сермяга, вся пошлость, всё скотство, вся быдлятина — вот это всё, от человека, взлететь не может. Ну и бродят эти вечно умирающие коконы, подпитываясь энергией у живых и принимая абсолютно разнообразные миражи. Но самый их главный минус в том, что они внушают всем и каждому, что вот мол, какой ужас ждёт всех в посмертии. Что бог всех наказывает и посылает всех в ад. И все мол, будут мучиться так же, как мучаются они — и горе всем и каждому, и всем одни страдания и ад!
На самом же деле души всех и каждого, уже давно в раю и поднимаются они на небо благодаря своим добрым делам, да и дома и просторы их небесные у них такие, какими обширными и великими были добрые дела их здесь на земле. Если здесь ты посеешь зёрнышко, подашь на камень для храма Божьего, то и там тебе будет дом, - Жанна улыбнулась. - Делай здесь больше добрых дел и там большего пространства будешь достоин.
- Неужели действительно, так-таки, все спасаются? - спросила Авдоша.
- Да, безусловно, - улыбнулась Жанна. - Хотя конечно бывает всякое. Но это надо постараться на почве сатанизма - дерзать сатану и сближаться с ним всю жизнь, не одумываясь ни разу в жизни, ни раскаиваясь — быть эдаким оголтелым сатанистом... Чтобы отойти от Бога это вообще непросто... Чтобы загасить совесть — это практически немыслимо. Это ведь очень больно — отойти от Бога...
Боль физическая ничто - с болью духовной. А здесь именно боль душевная, когда ты отходишь от Бога — это невозможно перенесть. Совесть — ведь это не слова — это мерило, это основа, это звезда путеводная — маяк. Погаси маяк — и ты сразу же окажешься среди жутких существ. И даже те кто отходит от Бога, наступая на свою совесть - на том свете до того ужасаются тому аду в который они попадают, что всё одно вспоминают все молитвы, которые знали, или не знали - и молятся, молятся, молятся — ища Спасения у Бога до тех пор — пока Бог их не Спасает.
Так говорила Жанна Фриске, так она говорила, и Авдоша всё больше и более успокаивалась.
- Послушай Жанна, ведь я очень Любила тебя, - молвила она. - А потом... Потом...
- Да знаю я всё, - улыбнулась Фриске. - У тебя была жуткая жизнь — три мужа — все алкоголики, тебя били, убивали... То им казалось, что ты деньги, гдей-то заныкала на поллитру, то просто казалось, что ты чёрт — и так продолжалось десятилетиями. Все трое сдохли от водки.
От стрессов бесконечных у тебя изорвались, как мочало сосуды, нарушился обмен веществ — и ты с годами стала полнеть и полнеть, и полноте этой не было ни конца, ни края. И болезням в связи со всем этим не
было ни края ни конца...
А тут молодая, худая, фигуристая бежит по белому песочку, где-то на Мальдивах!.. Жемчужные зубки, прелестная улыбка! Настоящие мачо, без признаков наследственного алкоголизма на лице, ухаживают за ней... Конечно же зависть, и злость, и проклятия на всю эту картину. В тебе десятилетия убивали всё, что только можно убить. А тут молодая красавица наслаждается миром.
- Ты простила меня Жанна?
- А не возможно жить и не прощать. Это значит обрушивать все болезни на свою голову — если не прощать.
- Нет, а глубоко в душе... ты меня простила, что я тебя убила?
- Ну, во первых не ты одна меня убивала. А во вторых не казни себя. Мы все на земле были такие. И я завидовала и проклинала. Других на земле не может быть. 
- А мои бедные мужья, где они сейчас?
- Как и все алкоголики. Эфирное тело, кокон, бродит здесь на земле, по пивнухам и прочим алкогольным притонам, ища, где ещё подпитаться алкогольными парами — пока окончательно не развеется.
А измученные души их пройдя курс излечения и вылечившись от бесконечных адовых видений, которые сами же они в себя впихивали, поднялись в рай — к Богу, и живут в таких мирах, которые сами же себе и создали своими добрыми делами... Ведь были же у них добрые дела?
- О да, ещё какие!.. - воскликнула Авдотья, - да они пока не пили были чудомужчины! И добрые и весёлые, юмористы необыкновенные (я вообще люблю юмористов — верней любила...) Семён, помню, всё за мамой больной ухаживал — всё судно с под неё вытаскивал... Алексей с детишками всегда, какие-то поделки делал, в походы с ними ходил!.. детдомовских ребятишек всегда с собой брали — да это же чудомужчина был! 
Потом начал выпивать с одним сродственником, потом пить, потом пинал меня беременную, что не даю ему денег добавиться... пинал в живот... у меня получился выкидыш, и с тех пор я больше не могу рожать.
- Ну я же тебе говорю, что добрые дела у них есть! - это Жанна Фриске, - а то, что они наступали на свою совесть — это большая боль. И от этого их конечно же лечили и очищали... И сейчас они в раю.
Не бойся ничего. Пока ты уповаешь на Бога — не бойся ничего. Один есть закон на все времена — чем дальше отходишь от Бога — тем больше страданий и мук. Чем ближе к Богу — тем больше счастья. И знай, что Бог тебя всегда защитит. Ну, а эта нечисть, нежить, фата-моргана, бред, мираж — всегда рассеивается - при малейшем Божественнейшем приближении, как туман при восходе солнца. Вот только, что он был туман — было темно и страшно и жутко, но вот взошло солнце, пригрело и мир заиграл всеми цветами радуги, и тумана как не бывало! Будто и не было никогда... Оставайся с Богом, Дуняша...
Жанна Фриске коснулась ангельской ручкой головки Авдоши и она моментально уснула, и сны ей после этого, снились только чудесные.


15


Аристарх пройдя к себе, весь такой перевозбуждённый, поглядел на огромную дырищу в двери, где должен был быть замок, поглядел на простреленный два раза компьютер и загрустил. Долго ждал и смотрел на освещённые луной лиственницы — думая, как же мелка и никчемна жизнь в этой бескрайней пустыне неизбежного. Как лилеен человечек перед этой бесконечной пустыней неизбежности.
Неизбежности всего... Абсолютно всего: рождения, взросления, вся эта тяга дышать, увеличиваться в размерах — ведь всё это в конечном счёте — неизбежность. Потом неизбежность одуревания от низменных страстей, потом капуста — половые чувства... Начинается полное сумасшествие! Точнее неизбежность сумасшествия. Невыносимая, до колик, тяга к противоположному полу, ненависть неутолимая к соперникам до того, что готов из-за самки, или самца, убить всех и каждого! Странно кстати, почему всё это не считается сумасшествием. Когда вся наша жизнь это одно сумасшествие. И всё это неизбежность сумасшествия.
Далее, абсолютная неизбежность, что ты естественно становишься марионеткой в ловких гениальнейших руках. И вот, как марионетка: открываешь ротик, изрыгаешь проклятия — и всё это абсолютно не зависит от человеческой воли! Не надо вот это, что у нас есть выбор — грешить, или не грешить. Это всё равно, что сказать: «Можешь рождаться, а можешь не рождаться». Как это возможно при вырастании ялдени заявить — можно всунуть её (ялдень) в кого-то, а можно и не всовывать! Мол, свобода выбора!.. Как это возможно?! 
Ну, если отрезать всю  эту болтяру, со всеми причиндалами — тогда конечно, возможно её и не всовывать... Это же всё равно, что заявить: «Ты можешь ходить в туалет, а можешь и не ходить».
Да, есть, заложенная опять же генетически, пониженная сексуальность. Ну, а есть и повышенная, хрен его знает, может от предков передаётся эта повышенная сексуальность. Не знаю от кого. Знаю одно, что от этого не легче. И знаю, что впереди одна неизбежность греха — вступление не пойми с кем в интимные связи, мастурбация, извращения (когда круглосуточно думаешь только об одном пенисе до сумасшествия, или носишься с чёрным бермудским, бредовым треугольником). С врождённой повышенной сексуальностью это неизбежность.
Плюс к этому врождённая тяга к наркотикам. Есть люди с устойчивым барьером к наркотикам. Да они принимают отраву (ту же водку), но в зависимость от наркотиков не попадают. А есть люди наркозависимые ещё до приёма наркотиков. Даже до рождения они уже наркозависимы. У них нет барьера от наркотиков. 
Эти барьеры поломаны их предками давным давно. Иными словами неизбежность — секс, наркотики, рок-н-рол! Секс, наркотики, рок-н-рол!
А если без смеха — ад — один только ад. Иными словами неизбежность — ад. Ад это неизбежность. А? Какого? И после этого у кого-то (кому повезло с рождением) поворачивается язык говорить: «Разделить на правильных и неправильных! На овец и козлов! И козлов в вечный ад!»
Какого? А? Вечный ад, как неизбежность!!!
И выбора нет. И выбора нет — если тебя рожают уже больным. Получается — родили - значит, вечный ад! Ну, потому, что нет свободы воли с повышенной сексуальностью врождённой, и с наркозависимостью. Есть свобода воли у тех, у кого присутствует барьер — это да. Возможно они не гипнабельны и не чувствуют себя, как кролик перед удавом перед сексом и наркотиками. Возможно. Но убивает это слово — неизбежность. Неизбежность если слаб. И всё и точка.
А кроме этого есть ещё и зависть, злоба, гордыня. И если секс и наркотики это чтой-то, так сказать, экзотическое... То завистью, злобой и гордыней — особенно злобой и гордыней, страдают поголовно все — причём даже и не догадываются об этом, что страдают самым страшным грехом - гордыней - всех осуждая без конца и без края.   
А есть ещё и такое слово — предрасположенность, к тому же например алкоголизму. Предрасположенность и баста. И если бы была только одна свобода выбора у каждого, то не погибали бы от пьянства в России 700 тысяч человек, каждый год, а во Франции 18 тысяч. 
Хотя ладно, вы скажете — там живёт мало народа. Ну,
в США народу в 2 раза больше чем в России, а в год от алкоголизма погибает 100 тысяч человек. И это каждый год!
Каждый год в России, хоть борются с алкоголизмом, хоть не борются, хоть гипнотизируются, хоть не гипнотизируются, хоть зашиваются, хоть не зашиваются, а потери эти сравнимы только с потерями во второй мировой войне, когда 7 миллионов за десять лет — это впечатляет.
Ну, и какая же здесь свобода выбора — ежели существует предрасположенность и баста. Если бы была свобода выбора — тогда, хотя бы, один год в США погибло 700000 человек от пьянства, а в России 100000 человек. Тогда бы да. Была бы свобода выбора.
У каждой национальности существует предрасположенность к своим национальным смертным грехам. У каждой страны неизбежность определённых низменных страстей — которые неизбежно ведут в ад.
Присутствует невозможность в людоедском племени вырасти петербургским интеллигентом. И даже совсем не потому, что язык другой и местоположение разное. На острове просто уже с детства ты любишь язык, как таковой, пока юноша в Петербурге зубрит, какой-нибудь иностранный.
Какая же тут, на фиг, свобода выбора если присущие низменные страсти в России это: алкоголизм, блуд и печаль... На Кавказке у всех народов: гордыня, тщеславие, злоба. Во Франции: гордыня, чревоугодие, блуд. В Германии: гордыня, мазохизм, блуд. В любой мусульманской стране: гордыня, тщеславие, злоба.
Ну, и какая же тут, на хрен, свобода выбора??? Если ты ещё до молока матери впитываешь грехи своей национальности, своей страны, своего племени, своей деревни.
Именно весь мир существует по принципу: «На осинке не родятся апельсинки!», как ни крути, а: «Бытие определяет сознание!», «Яблоко от яблони...», ну и т.д. и т.д., все пошлости, какие только есть в мире!   
И кому в нашем мире, в голову, могло прийти сказать: «Свобода выбора, мол... Человек сам выбирает — в ад ему, или в рай». Это сказал явно тот — кто не рождался в семье мамы-алкоголички, и мама его с детства не подкладывала, за бутылку, под своих любовников. Этого детского ада — эти философы явно избежали. Так же, как избежали: детдома, бродяжничества, тюрем, колоний и т.д. Я сомневаюсь, что этот философ не крыл бы матом с детства — если бы один мат только бы и слышал с пелёнок. 
То есть да... Конечно, можно говорить, как надо жить, можно раскаиваться и молится, но жить — вверх тармашки, на голове, вопреки всем ожиданиям и прогнозам - невозможно...
И поэтому, вот это слово — НЕИЗБЕЖНОСТЬ, как-то действовало на Аристарха убивающе, угнетающе, прободающе. Именно неизбежность, как невозможность сейчас выбежать на улицу и жить там на лиственнице. Неизбежность нахождения в доме. Неизбежность грехов, неизбежность ада. И вообще противопоставить всей этой неизбежности можно только раскаяние и молитву, молитву и раскаяние, а больше ничего — просто ничего!.. Всё остальное НЕИЗБЕЖНОСТЬ. И это убивало. Этот молох пугал и ужасал, и раздавлял. Хотелось взмыть, хотелось бежать... Но некуда ни взмывать, ни бежать. Такая вот система.
Вот ручонка так и тянется к пенису — дёрнуть его (хоть он весь и искалеченный) вспомнив глаза Алёнушки, и осыпать семенем всё окружающее пространство. Как этому противостоять??? Конечно молиться... Но это не помогает... Хотя... Надо попробовать!
Он начал вслух говорить молитву: «Отче наш...», крестясь неистово, и с большим чувством говоря: «Избави нас от лукавого...» Он повторял и повторял эту молитву, и постепенно блуд начал отпускать его... и мысли потекли, какие-то посвежевшие, и даже украшенные цветами: «Но какое же тогда следствие от этой неотвратимости, неизбежности? От неотвратимости вечного ада — до рождения...
Может быть следствие такое, что виновных нет?.. Ежели тебе до рождения предначертано родиться в семье алкоголиков... то виновен ли ты в этом? Ведь ты же ещё слишком мал, чтобы придумать реки водки, но ты уже в реке... И получается, что виновных нет. И ты не виновен.
Другой невиновен, что родился у мамы садистки, и стал маньяком... а мама не виновна, что сумасшедшая потому, что на их семье проклятие и уже несколько поколений были шизофреники. Ведь не найти же тут ответа, какой же у нас самый первый гад, и с кого всё это началось! И та ведьма, которая осыпала семью проклятием, было тоже слабая женщина, которую нечисть загипнотизировала во сне. Нет той сволочи, и не найти, которая бы была самая первая! И значит, виновных нет. Нет виновных!
Просто каждый впитывает и всасывает всё окружающее, как губка... Д по одёжке протягивает ножки. Может быть поэтому и сказано: «Не суди и не судим будешь». - ну, потому что родись ты например в Германии, во время оное, в семье соответствующей, то  со всеми вместе бы кричал: «Хайль Гитлер!», и уничтожал славян, как неполноценных обезьян.
И значит виновных нет. И возможно только Любить всех. И никого и никогда не осуждать. А если только захотел кого-то осудить — того же педофила, то сразу представь, что ты родился у его мамы и папы, и стал таким придурком от изнасилований сожителя, который жил с мамой - после смерти папы.
Хотел бы ты повторить детство этого педофила, над которым так издевались? Нет? Странно, что не захотел... Но это значит, что виновных нет — и педофила осуждать не за что. Да, его, как больного нужно лечить и изолировать от общества, но не более того! (Может быть, кстати, и возможны предсказания из-за неотвратимости неизбежности).
«Не суди и не судим будешь». - вот основа для тех, кто не хочет рыться в чужом дерьме, чтобы потом черти втыкали его в дерьмо собственное. И значит Любить надо всех. И значит Любить нужно всех! И только тогда ты будешь счастлив! Да, именно так.
Аристарх покивал головой. Однако надо было чем-то заниматься. Спать не то, что не хотелось — он ужасался от мысли, что надо будет засыпать. Но надо было чем-то заниматься — бездействие ведёт к онанизму. Это Аристарх знал точно.
И он лихорадочно заметался по голове — чем бы можно было заняться? И наконец взял общую тетрадь лежавшую в тумбочке оставшуюся от прошлого жильца, ручку... И вот...
Рука, как-то сама собой вывела на чистом листе бумаги крутое железное плечо рыцаря Слазгарда, шлем поблёскивающий в лунном свете, а вот уже и уши Альтаира!.. Ишь, как фырчит и топает копытами! Эх ты, мой родной и храбрый конь! Сколько мы с тобой видели отчаянных и безнадёжных битв и атак... и отовсюду ты меня выносил, о мой храбрый конь. И закусив удила бесшабашно мчался на врага - вышибая искры из мостовой, вырывая комья земли с травою, подымая тучи пыли...
Да уж, были времена, да повоевали мы с тобой. Слазгард потрепал Альтаира по шее и пошарил взором по чернеющим в ночи горам. О-о-о-о-о-о, он увидел не только очертания замка, но и огоньки горящие в окнах. Вот она моя отрада!.. 
Но инстинкт подсказывал Слазгарду быть осторожным, он вынул из ножен свой меч и умерил пыл своего героического коня уздою... Тот пошёл шагом, пофыркивая в ночной, сырой тишине. И вдруг, встал, как вкопанный!
Да, что с тобой? Что могло тебя остановить и обескуражить? Ведь, ну нет тех преград, которые бы мы с тобой не брали. Нет тех вершин, которые бы мы с тобой не преодолевали! Нет тех крепостей, которые бы мы с тобой не завоёвывали! Слазгард всадил шпоры в бочины своему другу и тут же с треском провалился вместе с конём в глубочайшую яму.
И в тот же миг он увидел, как с деревьев горохом посыпались разбойники, и уже подбегали к нему: с жердинами, оглоблями, с рожнами, ослопами, кольями и дубинами. 
- О прости меня, мой конь! - взмолился Слазгард, - о прости меня, мой Альтаир! Это видимо от больших побед я так, чуток возгордился, и значит, расслабился. Но не переживай, мой друг! Вспомни битву с проклятыми маврами! Ну, вспомни! Правой ручкой поведу — улица, левой рученькой д поведу — переулочек! Ещё со мной мой волшебный меч! Ещё моя богатырская длань сжимает рукоять! Ещё есть де...
Первый же обрушившийся на шлем удар оглоблей вышиб его из сознания... И он с залитым кровью лицом — поплыл куда-то, поплыл, поплыл...
Очнулся ён, как всегда связанным и красивая разбойница заботливо вытирала тряпочкой кровь с его мужественнейшего лица.
- Ну, надо ж, дубина, - серчала красотка, - так дубиной орудовать. У тебя ж так все системы жизнеобеспечения по снабжению организма могут отказать! О изверги!
Слазгард еле-еле разлепил губы:
- А где мой конь? - так спросил он, он так спросил.
- Конь твой? - удивилась разбойница, - да сожрали уже давно твоего коня. Кстати довольно таки вкусный. Меня сейчас больше интересует другой твой конь... Ведь я прирождённая наездница!
- Ты прирождённая шлюха, - прохрипел Слазгард.
- Ну, уж ты, как-то не обижай меня. Всё таки шлюха, как не крути — она же за деньги, - надула она свои милые губки, - а ведь я по честному! По чесноку! Ведь я на самом деле хочу! И значит я честная женщина.
- Вы все... Вы сатанинское отродье. Вас возможно только в аду жарить гадов. В геенне огненной!
- Ну, что ж ты так ругаешься, родименький, - всё утирала его сыренькой тряпочкой разбойница. - Ну некоторые любят погорячее. Ну, что уж тут делать? - уговаривала она его, как маленького, - ну, вы все быдло, которые плывут по течению. Вы рабы и скоты  создавшихся ситуаций. А мы восставшие, мы революционеры! Мы свободные! 
Мы летим, как свободные птицы, куда захотим! Мы плевали на все запреты! Плевали на ваше рабство! Плевали на все устои! Плевали на всё ваше! Мы свободные! Ты можешь это понять? Раб занюханный и вонючий! Как можешь ты пресмыкающийся понять свободную птицу с её весёлым и смеющимся пением!..
- Дура ты, вдруг оборвал её Слазгард, - натуральная дура. Рабы это, как раз вы! Рабы низменных страстей. И сейчас ты не будешь парить свободной птицей, а будешь делать мне минет — потому, что ты рабыня своего передка, рабыня блудной страсти.
А после пойдёшь пропивать мои доспехи, ненадолго успокоив свою блудную похоть, хотя в скорости она вернётся к тебе ещё сильнее чем была прежде. Пойдёшь бухать — потому что ты рабыня вина, а не потому, что ты свободная.
Свободны мы — которые не рабы страстей. Мы, которые можем совокупляться, а можем и не предаваться блуду. Можем пить вино, но можем и не пить вино. Не пить вино — потому что мы свободные! Мы свободные! А вы рабы страстей! Вы рабы страстей потому, что вы не можете не убить от злобы, а мы можем сдержать свой гнев. Значит, опять мы свободные!
Вы не можете не считать себя самыми лучшими в мире под девизом: «Всё для меня! Ничего от меня!» А мы можем усмирить свой пыл и вести себя поскромнее, помятуя, что совершенствование бесконечно - и значит всегда на этой лестнице тот, кто тебя дурнее, глупее, но есть всегда и тот — кто более совершенен (опять же помятуя о том, что мы здесь не первые живём), и значит, усмирив гордыню мы опять делаемся свободными, а вы рабами падаете к ногам гордыни и тщеславия.
- Нет, ты чего-то недопонимаешь, - покачала головой разбойница, - ты раб божий. Ты всё делаешь так, как бог сказал. Значит, ты и есть раб! Как он сказал — ты всё в точности выполняешь!
А мы делаем всё с точностью до наоборот! Хотим трахаемся, хотим убиваем, хотим гордимся своей неповторимостью!
- И от этого вы сверхсчастливы? - спросил её Слазгард.
- Ну, бывают и минуты счастья, бывают и часы счастья... Так же, как и у вас... Не всё же время вы счастливы! - усмехнулась она.
- Когда ты не являешься рабом низменных страстей — тогда ты счастлив всегда! Постоянно! Бесконечно! Ведь ты же не являешься рабом и такой низменной страсти — такой, как депрессуха, печаль, уныние, самоубийство. Когда ты не раб ещё и этой гадостной страсти — тогда ты просто счастлив бесконечно!
А если сравнить ваше счастье со страданиями, то выходит, где-то такая пропорция — пол часа у вас кайфа в сутки и 23 с половиной часа страданий, ада, ужаса. Ну?! Какого?! Какого тебе это соотношение! Какова тебе эта БОЛЬШАЯ РАЗДНИЦА.
Разбойница пожала плечами:
- Ну, как тебе это объяснить?.. Надо полюбить боль и ужас... Хотя мы и так конечно это всё любим, но не совсем, как-то это понимаем. Ведь боль и ужас — ну, как бы тебе это сказать?.. Ведь это родное!.. Мы себе просто не отдаём отчёт в этом — но ведь мы это любим!
А иначе, как бы мы ходили на казни смотреть во все глаза?!. Страшно, не страшно — идут девы, взирают на все, на эти  ужасы, широко раскрытыми глазами. Причём от этих ужасов у  многих происходит половое возбуждение — и соответственно наслаждение!.. Д и как же это всё не родное!? Когда все мы так радуемся чужому горю! О как же все мы радуемся чужой боли, чужому страданию, чужой смерти!
Ведь счастию от чужого горя порой нет предела! Может быть мы не отдаём отчёт себе в этом, но если пострадал зловредный сосед — ведь счастье до небес! Да чего там сосед?!. Ближайший родственник попадает в беду — и вот, уже, неуловимая порой, но ясно чувствуемая радость чужому горю начинает обволакивать, обволакивать, обволакивать...
Почему? Спросишь ты. Да потому, что это родное и любимое наше действо — разрушать.
О как же все мы обожаем наркотики, блуд, а как нас увлекают книги ужасов, чтобы побольше крови, побольше сумасшествия... О-о-о-о-о-о... Неужели бы Колизей в Риме существовал пятьсот лет — если бы мы были не такие, если бы мы были другие? Пятьсот лет на глазах у почтенной публики насиловали, убивали — беззащитных и безвинных людей. И все почтенные римляне любовались на это со сладострастием!
Ведь бои гладиаторов это был всего 1% от зрелищ. Но 99% зрелищ это именно убийства и изнасилования невиннейших людей! Вот, что в нас родное! Вот, кто мы есть! Когда весталки (римские девственницы) любовались убийством людей в первых рядах!.. Как маньяки расчленяли своих жертв!.. Многие почтенные римляне — цивилизаторы! (как они себя называли!) до того перевозбуждались от чужих мук, что производили совокупление с почтенными дамами прямо среди публики — в ложах для почётных гостей. Вот кто мы есть такие!
И поэтому ты уж не удивляйся таким моим словам, что боль и ужас надо полюбить. Д мы и так уже давно любим и боль и ужас, только боимся признаться себе в этом!
- Если ты думаешь, что сказала, что-то умное, - так начал Слазгард, - то ты просто дура. Во первых, в каждом из нас сидит чёрт — это такое условие пребывания в земном мире — в земной юдоли. Во вторых естественно, что этот паразит (который дурманит нас и лезет, как раз в родные), не просто сидит в нас, а выделяет яды — абсолютно разный бред, которым травит нас по ночам во сне - в зависимости от того в какое время тебе привелось, довелось родиться. ( Кстати далеко не всем удаётся проснуться от бредового сна... ну, то есть ты конечно просыпаешься — ходишь, говоришь — но ты всё равно бредишь и только бредишь). Кроме твоего личного бреда — бредят ещё и: деревни, посёлки, города, страна, страны, мир... Естественно, что ты  рождённый например в деревни вампиров — будешь бредить в первых рядах! Ну и т.д.
Задача у чёрта одна — откупорить в нас ящик Пандоры — затащить нас, как можно дальше в ад. В связи с гениальным его творением (ну, миллиарды лет существует!) на карту бросается всё, чтобы обелить низменные страсти и очернить Божественное. О-о-о-о-о-о... Здесь для каждого возраста придумываются свои анекдотики, прибауточки.
Главная задача — замутить Божественный Свет, а тьму, разрушение — выставить, как что-то увеселительное, героическое, революционное, романтическое, игруньковое, смешное... И главное здесь — подмена понятий! И уже блуд назвали любовь! И практически все люди поверили в это! Гордыню, тщеславие, злобу — назвали честью! Защитой чести, понятия чести! И уже все преклоняются перед тем, кто убивает своих собратьев из-за своей гордыни и злобы.
Алкоголизм, наркотики — предъявили в отравленном свете: крутизны, героизма, смелости, мужества. Уже зависть, алчность — подаётся, как бизнес! Умение жить! Хозяйственность! Ну и т.д. и т.д.
Главное у чертей в человеке — это очернить свет, любовь. Перевернуть всё с ног на голову — любые Божественные устремления. Отравить, одурманить полностью сознание, воткнуть разум человеческий в сумасшедший бред. И естественно сумасшедшего человека затащить, как можно дальше в ад.
Но настоящий ад (когда уже не заманивание, ни враньё, ни миражи, ни бред) полюбить (как ты выражаешься) невозможно. Это жуть и ужас - причём такой, что нам и не снилось. И я никогда это не променяю на то, когда просто ходишь по миру и радуешься каждой травинке, каждой веточке, с любимой в обнимку...
Но этот ад ещё впереди, в который заманивают глупых и обманутых людей. А пока хи-хи, ха-ха, таинственные и ужасные книги (ведь не с тебя же пока сдирают кожу), зрелища — которые так бодрят и будоражат кровь — там, где чёрт тебя радует мерзкими радостями, когда другим мученья, а у тебя так и прёть адреналинчик! А там глядишь и половые радости попёрли — чем больше ты погружаешься в гниение, в мерзоту, в ад.
И вот, открыт ящик Пандоры! И никакой нормальный человек, никогда (ты слышишь?) не променяет нирвану в природе с любимым — на то, чтобы ему в мясорубке перекручивали яйца, и ещё, каким же сумасшедшим надо быть, чтобы полюбить, когда тебя живого будут жечь огнём неугасимым.
- Какой ты велеречивый, - покивала головкой разбойница, и ею же помотала. - Но согласись — ты же не можешь с этим не согласиться! Что гдей-то в  глубине души, нас так и тянет к сумасшедшим, в сумасшествие, чтой-то вытворить сумасшедшее.
- Это ты про обаяние ада, обаяние разрушения?.. Да это есть. Это присутствует. Черти всегда применяют конфетки с красочными обёртками, с блестящими фантиками! Но разверни любой адский фантик и пососи немного адскую конфету — ты сразу поймёшь, что она состоит из одного дерьма.
Да, черти психологи на ять! Ну, гении — чего ты хочешь?! И они на сто процентов используют врождённую тягу людей к чему-то новому, не открытому, таинственному, и даже пускай страшноватому... И вот, эти качества заложенные в человеке, Божественные качества — стремление к неисследованному — используются по полной!
И человек, он даже не замечает, естественно  по неопытности своей, когда начинается обман и ложь, и когда адовые крючочки уже вонзаются в его молодое и белое тело... и когда он осознаёт себя уже наркоманом, какой либо страсти... но тогда уже, конечно, поздно — он уже просто трепыхается, как рыба на крючке.
А иных людей так сводят с ума, что они до конца своих дней — так и не догадываются, что давно уже сумасшедшие.
- Но согласись, что сумасшествие влечёт и притягивает.
- Да, соглашусь, но людей неопытных и молодых — таких, как ты. А сейчас уже рада бы назад, но ты уже на адовых крючьях, и тебе не уйти назад — к Свету, к счастью.
Кто поопытней — кто с Божьей помощью срезал эти крючья, те уже никогда не возьмут конфеты с блестящими обёрточками (там типа, кто отсидел в тюрьме — только тот мужчина, мужественный, героический, и ничего не боится! Только тот в авторитете! Нет, никогда опытный не заглотит эту конфету — зная наперёд, что там одно дерьмо), опытный возьмёт конфету с простенькой обёрточкой, неброской (например — будь скромней, не выпячивай себя, не думай, что ты лучше кого-то. Мудрей тебя бесконечный ряд существ — хотя бы потому, что на миллиарды лет раньше тебя появились на свет...) Я понимаю, это сложно, это практически невыполнимо — но только эта, одна дорога к счастью, радости, нирване...
Вдобавок ко всему, вышесказанному — низменные страсти неутолимы и ненасытимы. Т.е. ты никогда не натрахаешься, не надрочишься, не упьёшься! Наркоты всегда будет мало! Зло, гордыню зависть никогда не утолить и не насытить! Хоть какой бы ни был ты разбитый и вонючий в дерьме, но ты не перестанешь собой гордиться!
Напротив возвышенные страсти вполне утолимы. Стоит только выйти на природу, заняться творчеством, любимой работой и т.д. Ты вполне можешь быть насытимым ими! И жить потом спокойно неделю, две... Потом может снова потянуть на природу, или заняться творчеством. Но потянуть мягко, нежно — как-будто радость в тебя будет вселяться... и весной оттаивать льды...
Ни кувалдометром по балде в аду безвылазном... А только рай!.. И в раю этом, в нирване — милые желания!..
Разбойница покивала головой и подумала:
- И неужели нет мне спасения от этих адовых крючочков? Неужели мне никогда не уйти из ада, из сумасшествия?
Слазгард пожал плечом:
- Ну, почему же... Нет таких грехов, которых бы Бог не простил. Но надо молиться, надо изо всех сил стараться делать добрые дела.
- А как молиться? - воскликнула красотка.
- Ну, сначала доброе дело. Развяжи меня.
Разбойница вытащила острый нож и замахнулась в сердце Слазгарду:
- Боишься? - воскликнула она.
- Нет, - Слазгард был спокоен. Она подумала и вдруг быстро повернула его на бок и разрезала верёвки.
- Говори молитву!
Он разминал руки и не торопился.
- Говори, а то зарежу! Я и кидаю ножи отлично.
- Ну, ты не порти о себе впечатление. Ты меня отпустишь?
- Да, - разбойница сжала губы.
- Ну, ладно слушай. А лучше записывай.
Она взяла перо и чернила, выискала и клочок бумаги...
- «Отче наш...» - начал рыцарь, и так прочёл ей всю молитву.
Потом они вместе её записывали. После он поднялся уходить.
- Подожди. А какие добрые дела надо делать?
- Ну, какие... Сама знаешь — помогай всем, подавай нищим... Главное пока — это уйди от разбойников. Пойми, что и порывы, на небе, у Бога важны!
- Ну... Ты задаёшь задачи... А куда же я пойду?
- Куда, куда... В народ.
- Но я же ничего не могу делать, кроме, как отбирать деньги, грабить.
- Пойдём со мной. Я тебя куда-нибудь пристрою. Главное зарабатывать честные деньги — и помогать другим.
Так и порешили. Собирались быстро, кой какую мелочугу она захватила с собой.
- Оставь — это грязные деньги. От них не будет счастья, - Слазгард был категоричен.
Так и пошли, пошли — лесами т тёмными, полянами т лунными... И чем дальше они отходили от разбойничьего приюта, притона, куреня, лагеря... тем... тем... тем... тем больше Слазгард вглядывался в разбойницу... и чем больше он в неё вглядывался, тем больше он видел, что это совсем, совсем даже и не разбойница... а принцесса Осанна... 
О Боже, да у ней даже и платье изменилось!.. И даже кожа!.. И кожа была уже не загорелая, а белая, белая, как у настоящей принцессы... И чем больше он вглядывался в принцессу, тем больше и больше видел, что это совсем и не принцесса Осанна, а Алёнушка... 
Да, да — Алёнушка... Да и уходили они уже не по тёмным лесам, а по каким-то волшебным местам — в чудесную страну Любви...
Да и Алёнушка, хоть и разобиделась на оппонентов, хоть сильно и осерчала на них - на всех... Особенно на их какое-то сумасшедшее умиление непонятно над кем и от чего!.. Но проблукав по своей комнате полночи, пробродив по ней в возмущении - выкрикивая фразы и предложения — мол, какие же они все идиоты... и когда она неожиданно для себя вдруг снова оказалась в своём ночном кошмаре (хоть она и не засыпала), и когда эта вонючая скотина снова нашла её и стала ставить раком намечаясь своим грязным кувалдометром в неё — в израненную, еле живую и умирающую, то вдруг, она,  неожиданно для себя, стала выкрикивать молитву: «Отче наш...», которую невзирая ни на что запомнила.
И вот эта могучая, мускулистая и несокрушимая скотина, как-то отвяла, отвянула и даже лопнула в грязной и вонючей луже...
И Алёнушка вдруг увидела себя идущей по какой-то совершенно волшебнейшей местности к чему-то очень высокому, чистому, сокровенному и родному... Родней которого д и не было никогда на этом свете... А рядом с ней... Да, да... Рядом с ней шёл Аристарх и как-то странно взглядывал на неё всё время, как бы не веря — она это, или не она.
- Арик, - молвила она вдруг, и голос её по родному лёг на дикие луга, сквозь которые они пролетали... и голос лёг на луга так, как будто дождь после долгой засухи, - Арик, ты ведь был прав... Прости меня, что я так долго спорила с тобой... Ведь только молитва меня и спасла...
И Аристарх, как-то странно ей улыбался, не веря ни своим ушам, ни своим глазам.
Д и Сигизмунд Бартоломеевич, когда при появлении своей бывшей супруги взалкал в отчаянии и мольбе в молитве: «Отче наш...» Когда он взалкал, так и супруга его, как-то стала вдруг переменяться в лице, в одежде. И садистское выражение исчезло и скрежещущие зубы кудай-то сгинули... На него смотрела та кроткая, милая Леночка, которая любила его, обожала, и готова была на 
любые жертвы ради него.
- Сигизмунд... Как же ты бедный без меня? Ты же без меня совсем не мог... Помнишь?
- Да... - покивал Сиг головой, - да я помню. А ты как? Как ты живёшь?
- Бог меня спас. Бог меня спас. Без Него, я не знаю, куда бы я попала. Ведь я насквозь была отравлена алкоголем, и за бутылку готова была убить любого... Бог Спас меня. А ты как?
- Я вылечился от бухаловки, и последние годы не пил.
- Я рада за тебя. Ведь Боже мой, ведь сколько на всё, на это, уходило времени, сил, здоровья... Жизнь уходила! Душа ввергалась в ад. Нас обоих Бог Спас Сигизмунд.
- Да, нас обоих Бог Спас.
Леночка села к нему на кровать и стала целовать его руку.
- Наконец-то мы с тобой вместе... Наконец-то...
Когда через неделю на метеостанцию прилетел вертолёт, то вновь прибывшие не обнаружили на станции ни одного метеоролога. Все вещи находились на своих местах, и рация была вполне исправная и борщ подогретый и вкусный стоял на плите. Но самое невероятное, что было конечно же самое удивительное... что от станции не было ни одной тропки, не вело ни одного следа. Снег вокруг лежал девственно чист и пушист... и переливался под полуденным солнцем всеми цветами радуги.

Зима — 2016г. - Лето — 2016г.