Где было всё иначе

…Давным-давно перелистнув главу,
Где я росла, где было всё иначе,
Забыла  дом, в котором не живу.
Но он мне снится. И тогда я плачу.
Тогда я «за» – за благо амнезий,
Взамен с ума сводящих снов реальных.
А  время, тужась память разгрузить,
Орудует  непрофессионально…

Мне снится дом из детства, как лубок,
Картинная идиллия мне снится:
Овечьей пряжи – бабушкин клубок,
И солнца луч, играющий на спицах,
И печка русская, большая, как мартен,
И тёплая, как бабушка и мама…
А много лет спустя – разор и тлен,
Покинутого дома снится драма…

Я слышу тяжеленный лязг ворот
И старую охрипшую собаку.
Как та собака, память душу рвёт
И рвёт, садистка. Больно же, однако…

…Сад  зарастал, дичал, потом  зачах.
Несчастный дом ещё крепился долго.
Слезились окна,  в старческих очах
Тоска и грусть поблёскивали волгло.
Быть может, он бы и хотел  уснуть,
Да ходики всё тикали, сутулясь 
На гвоздике... Потикали чуть-чуть
Покуда гирька пола не коснулась…

…Одна сирень весной бушует всласть,
Как девка-вековуха  без призора.
Она, как я, там ко двору пришлась,
Где ей досталась лунка у забора,
А я цеплялась, будто дикий плющ,
К мифической ограде  райских кущ…
Потом тропой своей «вошла в ряды»,
В размер и ритмы жизни, как в поэму,
Вплелась лозой и принесла плоды…
Но ритм хромает, и слова не в тему,
И всё не так, как, помню, было там,
Где верилось, что детство не проходит,
Как оспинка, как еле видный шрам
На лбу, в душе, в генетике, в породе;
Как звук от ходиков, от бабушкиных спиц,
Как Бог, как вера, подвиг и провинность…
Но гирька на цепочке «пала ниц»,
Уткнулась в пол, часы остановились…

Быть может, если б не реальность снов
На грани слуховых галлюцинаций,
Явь стала б безмятежной до основ,
Но память не намерена сдаваться,
Её бульдожья хватка, как тиски…
…Пульсирует, внедряется в виски,
Что если память с кровью  оторву,
То целостность какую-то нарушу.
…Я в доме том сто лет как не живу.
И так же долго он мне тянет  душу…