Шестьдесят

Греет душу день июльский. Лето!
По траве росистой светляки...
Сторожат прибытие рассвета
над таежным морем маяки.

Загудят зари негромко трубы.
Стражи дня костер зажгут. Гори!
Сонные, малиновые губы
молодой прелестницы-зари.

По траве росисто-шелковистой
вьется легкий, утренний туман.
Сказки детской, бабушкиной, чистой,
в сердце, потаенно, жив обман.

Не ушел обман, не затерялся
в лабиринтах жизненных тревог.
Неизбывной памятью остался.
Памятью исхоженных дорог.

Шесть десятков лет. Опять обнова.
Грезилось: сквозь сумрак давних дней,
как мальчишки с пастбищ, из ночного,
по траве ведут домой коней.

И один из них, меньшой, наверно,
смотрит в небо, словно в глубь веков.
Может быть, сосчитывает перья
легких, невесомых облаков.

И признал  его я при сближенье.
Рой веснушек, полон смеха рот.
Он, мое из детства отраженье,
сквозь меня  к Верблюд-горе идет.

От росы намокли шаровары.
И с плеча чужого пиджачок.
Каменистых тропок тротуары.
За спиною черный рюкзачок.

Как касанье легкое соседство.
Дуновеньем ветерка года…
В рюкзачке  уносит мальчик детство.
За гору, в проулки, навсегда…

Шестьдесят. Мне годы не отрава.
Освещать жизнь будет камелек.
До тех пор пока гор детства травы
в сердце свой имеют уголок.