записки из сумасшедшего дома

Глеб Светлый

повесть   





            Записки  из  сумасшедшего  дома



1


О мама, что за чудо!.. О мама, что за счастье!.. О как же Поликарпушко наслаждался жаренными, мамиными блинчиками с мясным фаршем, д и просто с творожком! Да, да… Он прямо так и сказал!
- Да, - сказал он с набитым до отказа ртом и весь в масле. Да, да – он весь перемазался в масле и щёки и подбородок. И даже руки его все были перемазаны в масле! И он прямо так и сказал:
- Да, - мол, - это вкусно.
Мама очень радовалась и подложила ему ещё блинчиков завёрнутых в трубочку. Да, да! И запечатанных, как конвертик.
- Кушай, - хлопотала и подчевала мама, - кушай, дорогой ты мой сыночек. Кушай золотинушка ты моя.
- Да, - хрюкнул Поликарпушко, - да.
А мысли уже текли дальше и дальше… И были уже ой, как далеко от этого обеденного стола – «Странные люди, - думал Поликарпушко, - странные люди. Чего-то всё ищут. И всё не то. Не то.
Человеку нужна тайна. Тайна и больше ничего. И наукой они занимаются только поэтому. Но только откроют тайну, как сразу подавай им другую. Да. Да.
И путешествуют только потому, что нужна тайна. Тайна ущелья, гор, пещер. Но стоит дойти, посмотреть, пожить… И нет уже тайны. И подавай уже другую тайну. Так же женщины. До смешного доходит! Страдает мужчина, мучается, готов ради неё любого убить! Готов ради любимой себя убить! А пару раз дёрнулся… Достиг, как говорится, цели. Исследовал пещерку… И всё! На хрен не нужна больше эта первая красавица! Тело, как тело! У всех такое. И стоило ли так хлопотать-то об этом. Тьфу! Плюнуть и растереть.
Нужна была тайна. Тайна отношений... А как она будет? А что она будет? И что скажет? И как откроет тайные ворота замка? Вот! Вот, что только привлекает, зовёт и притягивает!
А когда тайна раскрыта. Ты всё увидел и прочувствовал. Так зачем это тебе? И естественно, что мужчина сразу же начинает искать другой идеал. Другую тайну. И так во всём. Во всём и везде. Нужна только тайна.
И странные люди тем, что так хотят открыть эти тайны. А зачем? Человек не может жить без тайны. Ну, будешь сразу же искать другую…
Я бы сказал тайна – это основа мироздания! – так думал Поликарпушко, - а жить с тайной, самому творить тайны – это же высший кайф! Это же кайфуха – самому творить кайфы!
Что привлекает нас в детективах? Это ж только тайна. Кто же этот гад? Кто же эта ублюдина? Вот он кайф! Не знаешь и ждёшь. Ждёшь и не знаешь, и весь такой заворожённый, и даже в животе и в груди так приятно подсасывает… Это кайф тайны. Это высший кайф! Это тайна. И вроде думаешь, что это очень тебе надо – раскрыть эти все тайны. А оно не так!.. Раскрыл. Узнал, кто этот садюга. Ну и что? И снова пусто, холодно и сыро…
Я бы все концы у детективов повырывал бы и сжёг без остатка! И на всю оставшуюся жизнь сохранил эту прелесть загадки! Да люди потом сами поймут, что им не нужна эта разгадка. Ну, не нужна и всё. Им нужна только тайна».
- Да, - сказал вслух Поликарпушко, запивая блинчики вкуснейшим чаем. Мама, находящаяся на своей волне восприняла это по-своему.
- Ещё блинчиков, сыночек?
- Нет, мама, спасибо. Спасибо, очень вкусно.
Поликарп уставился в окно, там лепетала золотая осина и берёзка тянулась к ней. Боже, как же хорошо осенью. Как же хорошо осенью. Тихо, спокойно, легко… Прекратились эти верещания, стрекотания, жужжания, выползания, брачные песнопения, долбления, размножения и прочее ублюдство жизни.
Затишье, покой… Листочки лишь осиновые посверкивают своей золотистостью. Перелистывают очередную прозу жизни, торопят… Наступает темнота. Такая густая и зовущая аж до подсасывания во всех органах. Уйти в эту темноту – туда и кого-нибудь зарезать. Да. Да. Именно так. И породить в этой прохладной и тёмной осени новую тайну.
«Эй, вы, господа полицейские! Ну-тка, умнейшие вы головы, раскиньте ка мозгами! Чему вас там учили в университетах?! Ищите ка кому это выгодно! Кто имел мотивчик!? А?! Вот смехотуля. Вот ржачка-то. Ну, там сразу – кому достаётся квартира, там, полезная жилплощадь? Пошлятина пошлейшая!!!
Что там ещё у них? Ревность, грабёж, заказуха, месть… Вроде и всё. На этом их фантазия исчерпывается. Идиоты и дебилы. Дебилы и идиоты.
А просто так – пойти и кого-нибудь зарезать?! Даже в голову не приходит! Вот, так вот потянуло. Решил испытать удовольствие! Адреналинчику хлебануть! Достала проза жизни! Поэзии захотелось! А?! Какого?!
А-а-а-а-а-а… Дебилы вы. Ктой-то там… Пичужкин, что ли?! Это ж, - говорит, - как первое свидание! И убивает маньяк – радуясь и кайфуя, людишек-та, десятками! А потому что нет у него мотивов и никакой выгоды. Вырабатывает он себе только адреналинчик – да наслаждается. И никакая полиция, его поэтому, никогда не возьмёт и не сыщет – пока он сам этого не захочет. Так лет через десять, двадцать пока самому это всё надоест, и идёт сдаваться, или там вещдоки какие подбрасывает. Только так всегда и происходит, господа тупые вы полицейские. Ну да ладно, что это я?..» - очнулся от дум Поликарпушко и ещё больше залюбовался осенней прелестью за окном.
Ветер, конечно, немилосердно выдирал красоту берёзок и осинок, обнажая их всё более – создавая из листьев метель… Красоту было жаль. Омытые и сырые стволы берёз было жаль. Жалко было прохожих, которые под зонтиком суетливо, куда-то всё торопились. «Куда же вы, дурашки? – промелькнуло у Поликарпа, - ведь я здесь главный…»
Было жалко всех и всё было жаль. Дождь то застучит по оконному стеклу, то чуток затихнет, угомонится. Или это просто ветер сменится… О ты родимая, жалельная отрада.
- А что мама, - спросил Поликарпушко прихлёбывая уже третью чашку чая, - а что мама, как там наши кошечки? – сказал, чтобы хоть, что-то сказать.
- А что кошечки? Растут, что им будет-то? – маме весьма не нравилась эта тема. – Сыночек, ну, все же топят этих котят, или там, на помойку выбрасывают. Ну, как же мы дальше-то жить будем с таким приплодом?
- Ну, ты главное не переживай, - мурлыкал Поликарпушко, - я их всех пристрою. Ты дай им только немного подрасти. Всех пристрою мама.
- Ой, ну дай бог, сыночек. Дай-то бог. А то я как представлю эти квартиры полные кошек… Вонь, соседи все орут… И какие-то абсолютно сумасшедшие хозяйки. Сыночек, ты же у меня самый добрый человек на всём белом свете. Как же я тебя обожаю.
«Знала бы она… - это в голове Поликарпа, - знала бы она». – Он немножко потупился, но вскоре улыбнулся.
- Всё хорошо мама. Всё будет хорошо.
А что? И вправду. Руки аж сами просились ножичек-та заточить.
- Пора, - сжал губы Поликарпушко, - ты мама, меня не беспокой. Я позанимаюсь.
- Да, да, Поликарпушко… Конечно… Конечно… - пролепетала услужливая мама.
Он зашёл в свою комнату и затворил за собой дверь. Мама никогда без стука не входила. Сев за стол он вытащил из ящика спрятанный за бумагами нож, точило и стал натачивать его с известной ловкостью.
- Пора, - говорил он, как будто кому-то, - пора.
А потом так – «Хорошо, - и после опять, - хорошо».


2


Осенью темнело рано. Он подошёл к окну. По дорожкам зажглись фонари, и посверкивали они эдак, как из другого измерения… Как-то маня и издалека имея вид совершенно волшебный.
Поликарпушко улыбнулся – «И ведь всё так… Издалека прямо кажется у-у-у-ух! Эге-гей! Йо-хо! Вон он там сказочный край! А подойдёшь – так, дрянь какая-то. Лампа слепит, гудит, на нервы действует. И уж точно ничего волшебного.
И ведь так абсолютно во всём! Хоть лес в дали! О боже, что за чудо! О боже, что за тайна! А подойдёшь. Ну, ёлки стоят, ну иголки, ну трава там разная посохла. Чушь какая-то.
А дамы… Боже, издалека-то! Подгоняемый гормонами! Да, это же царица! Королева! Да за один только взгляд всё готов отдать! А за улыбку жизнь! А подошёл так, чуть поближе. Ну и что? Дура дурой. И как заевшая пластинка, как высеченное на века: «Деньги давай. Деньги давай».
Обязательно грязнуля и вонючка отовсюду, хотя и строит из себя самую лучшую и чистоплотную во всей вселенной. А ёршиком в унитазе никогда не почистит. Навоняет так – хоть святых выноси. (Ну, можно чуток почаще смывать!) И т.д. и т.д. Вечные прокладки, туалетные бумажки – ну всегда и отовсюду лезут грязные в глаза. Пердит постоянно! И довольно таки вонько. Не всем везёт и с пародонтозом. Такой тухлятиной изо рта пахнёт! Да просто беги и не оглядывайся!
Прямо скажем за сомнительное удовольствие, когда ты вечно пару раз дёрнувшись, кончаешь, а она от этого вечно недовольная и злая. И вот, за это всё, терпеть все эти муки!? Да ещё, как вспомнишь этот целюлит, эти груди, которые даже у молодых девушек, когда они лежат на спине, похожи на два расплывшихся холодца…
Обязательно психопатка, неврастеничка, с многочисленной, придурковатой, сумасшедшей роднёй! О нет, нет! Только издалека! Самое близкое с пяти метров полюбуюсь и отойду уже навсегда».
Поликарп с каких-то пор полюбил всем любоваться издалека. Да хоть той же заграницей. Он уже, как-то знал заранее, что приехав туда в глаза будет лезть только одна гадость – типа: туалеты, вонь, мусор, извращенцы, мастурбаторы, педерасты, вонючие нищие лезущие за подаянием, хамство охранников и полицейских, обязательно какие-нибудь несчастные случаи, кровь, маргинальные личности и т.д. и т.д. и т.п.
Я всех люблю! Я всё люблю! Но лишь когда вы далеко - по телевизору. Размышляя таким вот образом, Поликарп стал одеваться, засунув в куртку нож.
- Я прогуляюсь, мам…
- Хорошо, хорошо сыночек, недолго. Я тебе готовлю вкуснятинку на ужин.
Одев кепи, он на кепи натянул капюшон и вышел в осенний холод. «Да, в такую сырость собаку не выгонят…» - это потекли мысли. Он хлюпал в красовках по лужам и шибко не беспокоился об этом. Уже месяц, как включили отопление, придёт домой, засунет под батарею – пусть сохнут.
Моросил не то дождь, не то туман – но куртка сразу отсырела. «Мерзкая погодка» - он подошёл к остановке и прыгнул в автобус. «Мерзкая погодка, но нам подходит» - ухмыльнулся Поликарпушко. Подошла кондуктор, обилетила его. «Сволочи людишки. Все гады до одного, - опять потекли мысли Поликарпушки. - Прикрылись правда общими фразами – типа: «праведный гнев», «справедливость», «правда», «ярость благородная».
Хорошо у Достоевского в «Бесах» описано, когда народ по утру, собрался возле зарезанных ночью – блаженной и её брата. И все главно в таком поражении! Мол, ну, кто же этот убивец-та?! Кто же этот гад и садюга?! Такое утворить, это ж ведь, каким подонком надо быть! Ну и т.д.
Идёт сумасшедшая барыня, тоже посмотреть на убиенных. Кто-то ляпнул, типа того, что она мол, причастна к убийству. Кто-то первый наотмашь ударяет барыню по голове – и понеслось… Сердобольный и православный народ тут же забивает даму до смерти. Чудесно! (Причём барыня оказалась совершенно не причём!)
В православной России традиция непоколебимая – ловить вора на базаре (в основном это голодный ребёнок, лет десяти) и забивать его тут же на смерть. В убийстве ребёнка принимают участие все поголовно. И ничего. Так принято. А чего он?..
Потом была борьба с врагами народа и тоже все поголовно писали вперёд на соседа, чтобы выжить. И это считалось геройством.
Сейчас ловят педофилов и забивают на смерть и их и других извращенцев. Всё это происходит под всеобщее одобрение. Сказать интеллигентной женщине на всю страну: «Если бы я столкнулась с педофилом, и в руки мне автомат, я бы расстреляла его не задумываясь!» - это хороший тон. Все с пониманием кивают. Мол, а как же ещё?! Так и надо. Да. Так и надо.
Не жаль ничуть никого. Все до одного убийцы, а строят из себя, каких-то законопослушных граждан. И конечно же преуспевают в этом. Ведь власть за них! И полиция за них. Ну, что ж посмотрим».
Автобус тряхнуло. Вот он парк. Пожалуй, пора  выходить. Поликарп подобрался и выскочил из автобуса, как пружина.
«Пора позабавиться», - он пошёл по дорожкам парка упругой, спортивной походкой встречая редких прохожих в лучах тусклых фонарей. В правой руке он сжимал с силой рукоятку ножа в кармане куртки. От адреналина стало понемногу потряхивать и передёргивать.
Где-то примерно через час блужданий по парку, попалось то, что нужно. Ну, жертвочка. Навстречу шла одинокая женщина. Он мельком оглянулся. Сзади никого. Сердце бешено забилось. От адреналина затрясло. «Главное, чтоб не дрогнул голос. Спокойно. Спокойно, - твердил себе Поликарпушко. – Вежливость, улыбчивость и культура в общении! Главное оружие маньяка».
- Извините женщина, вы не подскажете, где здесь улица… - называется улица сзади неё. Главное, чтобы она повернула головку!.. «Культура и улыбчивость и вежливость – это основное. Да, и приятный тембр мужского голоса». Вот уже женщина показывает лапкой и поворачивает головку. А нож уже в соннике. Да в соннике. Т.е. в сонной артерии… Т.е. она уже мертва.
И тут уже опыт (чем Поликарпушко очень гордился это опытом), чтобы кровь фонтаном не окатила его, он отталкивает ножом от себя женщину. Та плюхается на асфальт уже мёртвая. Кровь фонтаном бьёт из шеи. И сорвав на память перстенёчек, тут же в бок – среди деревьев затеряться, ножик чуть подальше об травку вытирая.


3

 
Когда много позже, в дурке, Поликарп вспоминал это, то вспоминалось это с точностью до наоборот – не радость адреналиновая, а только ад. Любое действие, любые мысли, слова, поступки и вообще моральный настрой – всё только ад. Он только в ужасе орал от ужаса, от любых воспоминаний того времени.
Конечно, он помнил слова своей бабушки: «Кто не был молод, тот не был глуп». Да, помнил, но не до такой же степени. У всех конечно молодость, как молодость и в воспоминаниях только: «И чушь прекрасную несли!..» А в его песне было только: «И бред болезненный и ад».
Отец Нектарий, который спасался вместе с сумасшедшим домом, только он научил Поликарпушку молиться. И только это ему помогало, когда адовые воспоминания брали за жабры, и он начинал орать от любых картин прошлого – как срывает перстенёк с убиенной, как отирает кровь с ножа о траву, как едет назад в автобусе и от выброса адреналина похихикивает и радуется и наслаждается.
 Как наслаждался от раздвоения личности, от своей шизофрении. Что он такой, мол, разный – не то, что все остальные быдло, и как он гордился, что он вот такой разный!
Отец Нектарий так и говорил всегда – гордыня, мол, и бесы. Гордыня запускает в человека сонмы бесов и те уже правят бал в нём, пока полностью не сведут его с ума. Таким сумасшедшим был Поликарпушко и как он гордился, что не топит котят, как другие гады. Как вежливо и культурно он ведёт себя на работе, а работал он инженером в строительном тресте, каким тонким голосочком, тихо, интеллигентно он всегда беседовал со всеми. И любой про него мог сказать только одно: «Добрейшей души человек. Добрейший».
Не одна дама строила ему глазки и хотела связать с ним навеки свою судьбу, но он уже ожёгшийся – пару, тройку  раз ни под каким соусом не хотел с ними близких отношений. И избегал с женщинами интимных контактов. Так, умно поговорит, мило улыбнётся и на сторону.
Беседовал спокойно и подолгу он только с мужчинами. Ну, с ними, не со всеми конечно, но с кем было о чём поговорить. Например, кто мог поддержать его любимые темы о бренности бытия. Мол, зачем живём и сами не знаем. Смысл жизни утерян навеки, да и был ли он когда-нибудь это смысл?..
Ну вот, смотри – живёшь ты, мечтаешь о чём-то, строишь какие-то планы на будущее, и вдруг, или тромб оторвётся и ты сдохнешь на полуслове, или сзади кистенём бандиты приголубят. И что? И ничего! Послезавтра, вдумайся! Тебя уже не будет на поверхности земли, а недели через две и вовсе забудут.
Сколько молодых, полных здоровья, гибнут в несчастных случаях. А ведь они минимум хотели покорить весь мир своими гениальными способностями, своим талантом… И вот лежит этот гений, эта прекрасная дама, и на глазах протухает, и только муха ползает и откладывает в неё своих апарышей.
Папа купил дорогущую тачку за ляму баксов, муж подарил алмазное ожерелье за ляму баксов. Подстригли, помыли, накрасили за самасшедшие деньги. И вот, едет и навстречу обкуренный водитель, а она своим голосом ехала покорять мир в новом клипе за ляму баксов. И вот, лежит в горе железа, и вся эта ляма, как измятая консерва из под кильки, и мухи ползают по ожерелью и откладывают в её молодую кожу апарышей.
Как же Поликарпушко любил собирать эти несчастные и трагические случаи из новостей и газет. Запоминал все фамилии, и просто смакуя, с коллегами по работе, обсуждал самозабвенно очередное дорожнотранспортное происшествие, где погибло много умных и талантливых детей, в которых здоровья было лет на сто, а то и более, и которым бы жить да жить! Но живёт почему-то старая, беззубая и вечнопьяная наша уборщица Нюра, от которой вечно пахнет мочой, потом, махоркой – это в наше-то время!
Да и собственно если такая копейка наша жизнь, то стоит ли вообще так напрягаться и так хлопотать о чём-то? Не лучше ли жить в своё удовольствие! Да и позволять себе иногда, что-нибудь даже запретное… Ну, раз любимая песня в народе: «Есть только миг, между прошлым и будущим…», то не надо ли дорожить этими мигами? Не надо ли увеличивать, преумножать эти миги? Искать ещё и ещё какие-то миги в отношениях, в ощущениях, в кайфах, в адреналинчиках?! Ну, сами посудите если жизнь наша миг, то не всё ли дозволено? Не всё ли нам разрешено?!
И когда на его очередные слова, в курилке, что надо успевать жить, его почти постоянный оппонент Никандр сказал ему на это: «А как же совесть?», то Полуэктушка, как-то даже весь осклабился и, затянувшись дорогой и душистой сигаретой, ответил ему: "Спасибо, спасибо за вопрос. Вот скажи Никандр, мы с тобой произошли от зверей? Ну, что тебе на это говорит наука?»
- Ну, от зверей, - согласился Никандр.
- Ну, и причём здесь совесть? – наслаждался Полуэктушко, - в каких таких недрах, в борьбе за выживание, она нам нужна?
Никандр задумался:
- Ну, может быть, как защита от неадекватных поступков. Чтоб не поубивали все друг друга.
- А кто сказал, какие поступки адекватные, а какие нет? – это Полуэктушко.
- Адекватные, когда выживает племя. Когда все живут дружно, в любви и согласии. Тогда племя увеличивается. Это и есть адекватное поведение, - отчеканивал Никандр.
- А известно ли тебе, что только повальные эпидемии и войны, когда все умирают и погибают, ведут к прогрессу?! Только это движет науку вперёд и улучшает нашу жизнь. Только повальное уничтожение друг друга приводит к прогрессу. И значит к жизни! Ну и причём здесь совесть? – о как Поликарп любил эти моменты, когда мышка сама лезла в мышеловку. - То есть к жизни приводит злоба, ненависть и ярость! Что же ты молчишь Никандр?!
- Ну, по идее так, - кивал Никандр, - чем больше умирало от гангрены, тем больше потом спаслось от антибиотиков.
- Да, так, - кивнул Поликарпушко. – Ну и причём здесь совесть?
После долгого раздумья Никандр выдавал:
- Но ведь совесть есть! Она существует.
- Кто тебе это сказал? Древние мракобесы? Всё это навыдумывано древними мракобесами – тёмными людьми и въелось тысячелетиями в нас. Но это надо истреблять. Иначе ведь жить не возможно! Всю жизнь посвятишь бесконечному и ненужному рытью в себе и сдохнешь от пьянства бомжем на помойке.
О как он любил эти блистательные, духовные победы. И когда он вспоминал об этом потом в сумасшедшем доме, то его жёг нескончаемый позор.
- Ну, посуди сам, Никандр, - говорил он, далее затягиваясь глубоко, приятной, ароматной сигаретой и услаждая все свои лёгкие и тело этой кайфухой, а ещё больше услаждаясь собою, - кто преуспевает в нашей жизни? Кто бьёт всех слабых? (Такова жизнь). Кто вообще здесь является крутым? Да только бессовестные люди! Они здесь первые! Они крутые!
Они покрывают первые, всех половозрелых самок. Они первые ими пользуются и навсегда уже женщины, которые даже в будущем будут рожать от своих совестливых чуханов, то будут рожать только похожих на тех, первых, крутых и бессовестных, потому что они первые!
Они бессовестные - главные здесь! Они! Они забирают себе всё ценное в этой жизни: девушек, деньги, сокровища земли, дорогие машины, вертолёты, виллы, бассейны, роскошь и т.д. и т.д. Ты пойми, они здесь преуспевают! Только бессовестные. Только они!   
А другие есть слабые, безвольные чуханы, которые, чтоб хоть, как-то оправдать своё существование навыдумывали здесь: совесть, мораль, бога, души, бессмертие… Чушь  для трусов! Кто не смог в этой жизни урвать для себя кусок! Да даже размножиться не смог! И рожает  для себя чужих ублюдков.
-  Но всё же… Всё же… Всё же Поликарп… - артачился Никандр. – Ну, как-то ты уж чересчур утрируешь. Ну, есть же совесть всё равно. И она грызёт и бандитов, и мёртвые к ним приходят. И с ума они сходят от этого.
Здесь Поликарпушко обычно мотал головой с утомлённым видом.
- Опять попёрло мракобесие. Ну, доказательства у тебя есть?
- Про совесть?
- Про покойников, которые приходят.
- Ну, про этих нет…
- Ах, всё-таки НЕТ, ключевое слово! Ну, а на нет и суда нет. А про совесть я тебе сказал – изживать надо из себя эти пережитки, иначе сопьёшься и кончишь на помойке.
- Да я тебя понял, - кивнул головой Никандр. – Но и ты меня послушай. Умерла у  меня бабушка. Ну, умерла и умерла. С кем не бывает… Тем более ты на движение биомассы в природе и внимание бы обращать не стал. Деньги мне очень нужны были. Ну, задолжал я одним кредиторам, и подступили они уже ко мне с ножом к горлу. Было, короче говоря, последнее мне предупреждение, и лёг я спать избитый, ну весь.
Снится мне бабушка. Весёлая такая, всё посмеивается. И говорит:
- Здравствуй внучёк, как поживаешь-то?
Ну, я говорю, мол, ничего хорошего. А ты, где бабуля, в раю что ли? Ты ж говорю, вроде как, умерла.
- Это верно, - говорит, - очень мне хорошо, - говорит. А ты как?
Ну, я говорю, так мол и так, задолбала меня эта земля, и эта жизнь с этими деньгами, с этим баблом, которое из меня постоянно вышибают. В школе деньги из меня вытрясали, которые мне мама давала на питание. Били и трясли, как Буратину. Правда в страну чудес я так и не попал. Чуть подрос, жена стала вымогательством заниматься. Деньги давай, деньги давай! Как будто я банкомат. Ни выходных, ни проходных не видел. Сейчас коллекторы из какой-то канализации – из коллекторной системы
- Ну, а зачем кредиты берёшь? – говорит бабушка и улыбается.
- Ну, очень хочется, бабуля! – говорю. – Да и жена постоянно наезжает – купи-то, купи это…
- Я, - говорит, - тебе помогу. Но с условием, что больше никаких кредитов, - так сказала бабушка. – Возьми, - говорит, - в сервизе в чайнике. Я, - говорит, - на смерть откладывала.
Ну, я проснулся, запомнил сон и опять уснул. А утром полез в сервиз. И что ты думаешь? Лежит сто тысяч! Как раз столько я и должен был.
Здесь Поликарпушко обычно хмыкал и говорил:
- Рассказ конечно, юмористический, но где же доказательства? Ась? Где же они – доказательства?
- Ну, вот когда с тобой, что-нибудь эдакое произойдёт – вот, и будет тебе доказательство, - так ответствовал ему Никандр и тушил окурок. И как набажил придурок! Как сглазил он Поликарпушку.


                4


Ну, как всегда тёмной ночкою его потянуло в парк за новой дозой адреналина. Потянуло так, как натуральная ломка у наркомана. Но только не ширнуться, а кого-нибудь зарезать.  И он, чмокнув мамочку в щёчку, захватил в куртягу острый нож и вышел в тёмную ночь.
     Сыпал снежок, и в свете фонарей окружающая действительность выглядела сказочной и фантастической. Всё было, как обычно, он доехал до парка, выскочил из автобуса спортивной, пружинистой походкой и запетлял по аллеям…
Единственное, что было не так в этот раз это-то… Это-то, что когда женщина отвалилась от ножа, кто-то подбежал к ней и стал всасывать в себя фонтан крови бьющий из её шеи.
Поликарпушко отбегал в бок оставляя следы на снегу, потом снегом отирал кровь с ножа… И как-то всё время оглядывался, оглядывался… А тот подбежавший всё так и пил кровь из шеи.
- И откуда он взялся? – дрожащим голосом говорил Поликарпушко петляя по аллеям парка и заметая след.
Потом уже, когда он ехал в автобусе и всё ещё дрожал и прятал руки в карманы, чтобы никто не заметил этой трясучки… Его внимание привлёк один пассажир. С одной стороны пассажир, как пассажир. Ну, куртюшка, капюшончик. Но с другой стороны показалось ему, что где-то он уже видел эту куртюшку и этот капюшончик. И он даже вспомнил где.
Да, да. Эта была та самая серая тень, которая метнулась к убиенной. Та самая куртюшка. Поликарпушку, как будто ледяным валом обдало от ужаса. Ужас был просто непередаваемый. Всё внутри так и захолодело. Да это был он. Причём он даже не обращал на него внимания, или делал вид, что не обращает. 
Назывались остановки милым дамским голосом, автобус ехал через метель, сказочный такой, тёплый домик в лютой зиме, а этот пассажир даже не думал выходить. Ещё ужасало Поликарпа то, что он никак не мог заглянуть в лицо этому пассажиру. Всё время только серенький капюшончик.
Наконец его остановка – он выходит и тот выходит. Он направо и тот направо. Он в арку – тот в арку… «Постой, - мелькнуло в голове Поликарпушки, - сейчас будет проходной двор. Там посмотрим».
И в проходном дворе он резко повернулся и стал ждать, сжимая в руке нож. О проходные дворы… Вы ж как будто созданы для того, чтобы в вас резали людей!
Серый подошёл спокойно, даже без задней мысли.
- Стой, - воскликнул Поликарпушко. Его всего так колотило, что это было заметно издалека.
- Что вам угодно? – смело поинтересовался  этот резвый молодой человек. Лицо его было, какое-то никакое, какое-то стёртое.
- Ты кто такой?
- Не понял.
- Ты кто такой? – повторил Поликарпушко подступая к нему.
- Я русский не понимайт, - воскликнул серый.
- Ах ты русский не понимайт, - оглянулся по сторонам Поликарп. – Кровь где? – потянул он руку к его лицу.
- Русишь швайне! – взвизгнул фанатично господин, но тут же получил удар в живот ножом.
- Ты чо орёшь-то? – говорил ему Поликарпушко, деловито обходя его и вонзая в него нож. – Ты чо орёшь-то?
Где-то после удара пятого господин рухнул, и Поликарп бросился бежать. Носился он долго по дворам-колодцам и проходным дворам, наконец, весь обессиленный, еле передвигая ноги, вернулся домой. Мама встретила его, как всегда, на пороге.
- Боже мой, Поликарпушко, где ты так долго ходишь? Я уже вся избеспокоилась…
- Да всё хорошо, мама. Всё хорошо.
Он снял куртку и прошёл в ванну умыться.
- Что за дрянь? – умывал он лицо  вновь и вновь. – Кто это был? Что это за бред?
И даже после вкусненьких, маминых котлеток и чаю, он ненамного повеселел. Скомкал разговор с мамой и пошёл к себе в комнату. Там он, не зажигая света долго смотрел на улицу, на волшебные фонари и сказочную метель.
- Кто же это? – вопрошал он вновь и вновь.
И вдруг услышал сзади себя знакомый голос.
- Да расслабься ты. Охота так причитать.
Поликарп резко обернулся и увидел сидящего на диване господина. Он был всё в том же капюшоне, всё с тем же бесцветным лицом и какой-то весь отрешённый. Даже когда Поликарп включил свет, он продолжал всё так же гнусно сидеть.
- Что ж ты так гоношишься птенчик? Прямо, как девушка на выданье. Ах, спасите не хочу! Я не такая… Созрела – раздвигай маслы. О чём речь? Что так хлопотать-то? Вот ты, чего так хлопочешь?
Поликарпушко никак не верил своим глазам и даже протирал их. Но видение, или галлюцинация, (как хотите) не исчезало.
- Ты кто?
- Вот достал. Я тот – кого ты вызвал. Чего ты так хлопочешь-то? Ещё руками всплесни. Созрела – раздвигай масалыги. Чего тут непонятного.
- Кто созрела? Чего ты городишь? – опять затрясся Поликарпушко.
- Ты созрела.
Господин снял капюшончик, обнажил абсолютно белобрысую голову. Ресницы и те были у него белобрысые.
- Но ведь это не может быть. Как ты сюда попал? – чуть ли не причитал Поликарпушко. – Как ты?..
- Да, да, да. Именно так. За что боролся на то и напоролся. Что посеешь, то и пожнёшь. Два кольца, два конца посередине дырка, - наставительно преподавал господин.
- А как же мама? – Поликарпушко подбежал к двери и выглянул. Матушка шебуршала на кухне – по-видимому, мыла посуду.
- Да что ты гоношишься?
- Тихо не ори, - шикнул на него Поликарп, - мама услышит.
- Ах, ах, ах. Какие мы нежные. Нежная и любящая свою маму сволочь, - похихикивал господин. – А ты себя и свою маму ко всеобщей биомассе никогда не причислял? Ты что на самом деле думал, что ты один такой единственный во вселенной? А все остальные придурки. Все тысячелетия до тебя жили одни моральные уроды, и только ты такой вот – первый удался! – приятно баритонировал господин. – Насочиняли из-за страха перед смертью разную лабудень. Мол, вечная жизнь! Молния сверкнёт на небе, они челом в пол бьют! Мол, Илья-пророк на колеснице едет! Дремучие люди! Скоты. 
И только ты один единственный, так взял вот, и удался! Единственный гений за миллионы лет! Немыслимейшее соединение молекул! Фантастическое соединение ДНК и нуклеиновых кислот. Ну, так, как бога нет, то значит так!
Живём лишь раз! Есть только миг, между прошлым и будущим! Ловите эти моменты! Ловите кайф! Кайфуйте!
Величайшим людям, ну гениям – кто вот это всё понял – всё дозволено! Ну, так, как они гении и продумали всё до мелочей, чтобы не попасться полиции. И значит, могут резать всех налево и направо! Ведь так?
Поликарпушко сидел напротив господина, его лихорадило. Он дрожал то крупной, то мелкой дрожью.
- Откуда ты знаешь мои мысли? – спросил он резко.
- Это мысли не твои, а мои. Ты до такой степени глуп, что воспринял их за свои. Просто мелкий, внушаемый гипнотик и дрянь. И хотя уверен, что величайший гений, а сам не стоишь и дерьма у Нюры, которая у вас уборщицей в тресте полы моет. (Она дерьмом хоть огород удобряет).
- Послушай, ты кто такой вообще? И почему ты не сдох, я ведь тебя убил.
Господин усмехнулся и закинул ногу на ногу.
- Я бессмертен. Я жил всегда и буду жить всегда. Я вечен! А ты… Это так, дуновенье тухлого ветерка. Сорвавшийся осенний листик в полёте – где брякнешься о землю – там и могилка.
- Да ты поэт, - Поликарпушко оглянулся на окно. – И что, всё-таки, ты мне хочешь сказать? Что бог есть?
- Для тебя есть я. Для таких уродов как ты бога нет.
- А кто ты такой? Кто? Если всё знаешь…
- Я? Я у этой жизни хозяин. Да хозяин, и кумир. Вот здесь на земле я ваш кукловод. Я кукловод всех и каждого. А вы мои слуги и рабы. И ты должен усвоить навеки, что ты мой раб.
- Я твой раб? Но я не хочу быть твоим рабом, - воскликнул Поликарпушко. – Я не хочу быть ничьим рабом!
- Это с непривычки. Ты первый раз увидел своего хозяина, и несколько растерялся. Но ты привыкнешь.
- А ничего если я попрошу тебя выйти отсюда?! Ничего если так?
Поликарпушко  встал и хотел схватить господина за шиворот, но получил такой резкий и сильный удар, даже не поняв, откуда, что отлетел метра на три с ужасным грохотом. Рот залила солёная кровь, и он ей подавился. Тут же послышался стук мамы в дверь.
- Поликарпушко, что с тобой?
- Ничего, ничего мама. Всё хорошо, - говорил он утираясь кровью.
- Можно я зайду?
- Нет, нет мама не надо.
Поликарп встал и огляделся – в комнате никого не было. Чуть подождав он быстро прошёл в ванную, умылся и смывая с лица кровь и щупая распухшие от удара губы, произнёс задумчиво:
- Однако я не слышал, чтобы галлюцинации так дрались.


        5


И потекли оне – чудесные денёчки. Поликарпушко и ещё кто-то - господин зет. Да, да – тот интереснейший господин: кумир, кукловод, и хозяин жизни, как он себя называл. Он всегда появлялся внезапно и также внезапно исчезал.
Ну, вот, к примеру, курят они в курилке вместе с Никандром и как всегда ведут интереснейшие беседы о жизни и существовании, и Никандр настаивает, что совесть это не выдумки никакие, ни внушение, ни образ…
- Совесть – она есть. Ты пойми – она бывает правда спит… И бывает спит десятилетиями. Но зато когда просыпается, то жжёт ещё больше тем позором, который на себя возложил человек. А вся наша жизнь это практически один позор. Позор, позор и ничего больше, кроме позора. Это тебе скажет любой человек – в ком совесть проснулась.
И тогда, что это? Скажи сам, что это?
Когда вся твоя мерзость и гнусность становится видною и от этого практически нет спасения. Ты сам говорил, что она совесть мешает жить успешным людям. Что в этом мире правят бессовестные, а совесть только мешает жить. Жить успешно.
Но тогда вопрос, откуда в процессе эволюции возникло то, что нам мешает жить? Зачем нам всё это надо, когда побеждают всё равно бессовестные!
А вот, тебе ответ на этот вопрос. И он только единственный. Совесть это связь с твоей Божественной душой, которая Божественно чиста и непорочна, и когда ты с этой стороны Любви и чистоты начинаешь видеть всю свою жизнь, то ты понимаешь, что вся твоя жизнь это один позор! Теперь понятно?
- Ну, ты всё сказал? – глубоко затянулся Поликарпушко приятным табачным дымом.
- Да всё, - ответствовал Никандр.
Вдруг Поликарп увидел, как рядом на стуле сидит белобрысый господин и еле сдерживая зевоту, говорит ему:
- Пусть объяснит теперь про совесть папуасов и людоедов, - сказано это было громко, даже эхо в курилке раздалось, ну, как всегда, после любого голоса – пустое помещение эта наша курилка. 
- Ты это слышал? – спросил Поликарпушко Никандра.
- Что слышал? – недоумевал Никандр.
- Да так, ничего… Так говоришь всё сказал?
- Да всё!
- Ну, а что ты, например, расскажешь мне про совесть папуасов и людоедов? Которые если даже и проникнутся твоей добротой и пожалеют тебя, то это подвигнет их только к одной цели – быстрее съесть тебя, чтобы стать таким же добрым как ты.
- Я не знаю очень про папуасов. Я, например, слышал про коряков, а ведь это тоже дикие и первобытные народы. Так вот, коряки, которые близко не читали библии и не слышали про Христа, утверждают, что делать любое плохое дело, любое зло – это всё равно, что отравлять всю свою будущую жизнь.
Господин кукловод потянулся на стуле:
- Да что ты всё про коряков… - произнёс он.
- Да что ты всё про коряков, - налету подхватил Поликарпушко, - ты вот, лучше мне про Кука расскажи, про песню Высоцкого. Как дикари хотели стать такими же добрыми, как Кук. Съесть печень врага - это стать сильным духом! Съесть сердце это стать храбрым! Ну, и т.д. Там, глаз высосать – значит, будешь лучше видеть! Дело не в этом.
У других папуасов ты обязан будущей невесте своей принести голову убиенного, и засунуть ей эту голову между ног. Лишь тогда – пообедав этой головой вдвоём, ты можешь рассчитывать на взаимность и снисхождение к твоим гениталиям.
И вот, как ты сюда присовокупишь свою совесть? Ведь это же, как раз говорит о том, что есть среда обитания – в которой ты воспитываешься, живёшь, т.е. не совесть, а всего-навсего образ жизни, который, если ты, конечно, живёшь в христианской России с малолетства впитывается тобой, как нечто Божественное и великое и святое – всё то, что относится к любой другой жизни на этой планете. Но если, не дай бог, ты воспитываешься среди людоедов, то тебе никогда не стать питерским интеллигентом и вместо мук совести будут только мысли о питании. Ну, то есть, будешь смотреть на человека, только, как на питание, или, как  на объект, через который можно стать сильней, храбрей, лучше видеть, ну и т.д.
И отсюда следует, что людоеду и интеллигенту никогда не договориться – даже если они будут говорить на одном языке. И значит, вся твоя совесть это только система воспитания.
Так патетически закончил Поликарп и глянул на господина кумира. Тот кивнул.
- Ну, то есть ты хочешь сказать, что раз всё это навыдумывали, и совесть тоже, то можно всех резать на улице? – так вопрошал Никандр. – Но послушай ещё про дикарей. Я вдруг вспомнил… - Никандр прикурил от своего окурка новую сигарету и продолжал. – А именно. А именно то, что те людоеды, которые часто едят людей и людской мозг, с каких-то пор начинают так похихикивать. Похихикивать… Так без причины. Просто похихикивать, и в конце концов полностью сходят с ума – деградируют. Какая-то такая болезнь… Но я не про это.
Пускай у некоторых индивидуумов и даже племён совесть спит и даже всю жизнь. Но это не значит, что можно жить не по совести. Жизнь не по совести ведёт к сумасшествию и только к сумасшествию. Когда совесть, или спит, или с ней нет согласия. 
- Говорить можно много… - так начал господин кумир.
- Говорить можно много, - вторил ему Поликарп, - но если бы ты родился в племени людоедов, то ты бы не задавался этими дурацкими вопросами. А просто бы жрал своего соседа, и трахал бы его жену! И это значит, что всё зависит от воспитания! Ну, неужели непонятно? Ни совесть нам диктует, ни с совестью мы разговариваем, а воспитание нам даёт все эти понятия, которыми мы пользуемся и считаем их родными.
- Я, безусловно, не хотел бы быть деградирующей личностью и деградировать всё больше и больше. Но если бы я родился в племени людоедов, то был бы, безусловно, людоедом. И сошёл бы, бесспорно, с ума от аморальщины поедания людского мозга – хотя и не понимая, что это аморально. Это кстати к тому, что виновных нет на земле и никого здесь нельзя осуждать.
- А кстати ли? – спросил Поликарп вместе с чёртом, но Никандр, как-то на это не обратил внимание, он думал совсем не об этом.
- Конечно, совесть надо пробуждать и пробуждать воспитанием с малолетства, но это совсем не значит, что совести нет, как таковой!
- Браво! – воскликнул Поликарп с бесом.
- Если ты в дремучих джунглях не видишь горы – алмазной вершины, то это не значит, что её нет. Эту гору можно увидеть если прорубаться к ней трудными путями. Да, обучаясь, а что здесь такого? Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Тем более не дойдёшь к каким-то духовным вершинам.
- Да дело в том, что вся твоя совесть и духовные вершины это фантазия! Фантазия, внушённая всем воспитанием. И все поверили, что она есть! Где доказательства присутствия совести? Где они?
Никандр даже опешил.
- Ну, это конечно сильно – насчёт доказательства совести, - он помотал головой, - это конечно сильно. Это как я где-то слышал про древний Рим и Грецию – на полном серьёзе доказывалось, что этих стран никогда не было. Так мол, мистификация.
Ну, подойди к дамам, вытащи пенис и мастурбируй у них на виду. Если совесть есть, то будет стыдно. Ну, а если не стыдно, то, что я могу сказать? Стоит тебя только пожалеть. Значит, проснётся она у тебя тогда, когда будет уже поздно.
Поликарпушко покивал с задумчивым видом:
- Кстати мастурбировать перед дамами – хорошая идея. Мне нравится! Тем более я не страдаю вашей иллюзией совести.
- Главная идея сатаны – доказать, что его нет. Это у них идея фикс – номер один! Стоять перед горой фактов: других миров, других измерений, рая, ада, Божественного, негативного, и утверждать, что всего этого нет! Это ж, какой наглости надо набраться!
- Насчёт фактов хотелось бы, как-то… - промямлил Поликарпушко.
- Смотри «Битву экстрасенсов» до бесконечности пока не прозреешь – одни факты! Как находят убийц-маньяков, общаясь с мёртвыми, ну и т.д.
- Подбор актёров. Зарабатывание денег, - парировал Поликарп. – Тебя вообще ничего не напрягало в этих передачах? Например, скептики. Каждую передачу они всячески смеются и издеваются над экстрасенсами, а в конце передачи охреневают от их способностей. Ну, скучно. Ясно ведь, что всё срежисировано.
- Я понимаю – спор бесконечный, - покивал Никандр. – Изучай сам «Жизнь Ванги», жизнь сибирских шаманов, ну и т.д. в этом роде, чтобы нам было о чём беседовать. А так, ну о чём беседовать? Беседа слепого с глухим…
Ты скажешь Ванга – шарлатанка, а она спасла тысячи людей, нюхая только сахар, с которым они спали. Знала всё о них от рождения до смерти. Ты скажешь банда шарлатанов, но это не серьёзно. Потому что тогда в эту банду входили из всех стран мира. В том числе и из России Сергей Михалков. Ты скажешь, что и он в их банде, но это уже смех сквозь слёзы. А именно рядом с ним она увидела его мёртвую сестру, которую он никогда не знал. И узнал только впоследствии, когда вернулся в Россию от своих древних родственников, что да, была такая сестра и умерла в малолетстве.   
Надо знать эти факты, думать над ними, сопоставлять. Тогда можно о чём-то поговорить. А так сидеть на дереве и каркать на всё, что движется. Эдакая ворона-нигилистка! Ну, это не серьёзно.
- Зато ты у нас, какой доверчивый.
- Я не доверчивый, - отрезал Никандр, - но я думаю, сопоставляю, размышляю, узнаю, интересуюсь. А ты знать ничего не знаешь, и знать не хочешь. И так дураком и помрёшь.
На этом Никандр ушёл. Когда Поликарп вспоминал в сумасшедшем доме этот разговор, то он вспомнил, как после ухода Никандра он покосился на стул – на котором сидел господин кукловод, но там никого не было. И тут ему стало действительно страшно – вспомнив, что ведь весь свой монолог он повторял вслед за чёртом, утверждая, что его нет! Ну, это мило!
То он дома орёт что-нибудь с чёртом – когда спорит с ним, и мама достала уже вопросами – с кем он всё время разговаривает, сыночек?..  Особенно досаждали ситуации пассажные, как бы так сказать, неудобоваримые, пикантнейшие и отстойнейшие.
Ну, например – подходит Анна Ванна с большим и высоким бюстом, так… Что-то по работе… И начинает лопотать чтой-то на производственные темы.
Ну, надо ж знать чёрта – он тут, как тут! Подходит к Анне Ванне вплотную и молвит:
- Вот бы тебя, дура старая, в дойки твои оттрахать.
Ну, Анна Ванна краснеет, бледнеет, дико озирается.
- Мужчины, где же вы? – взывает она на всю нашу контору. – Спасите же меня от этого хама! – и смотрит на Поликарпушку.
 А чёрт далее:
- Я заткну твой чудесный ротик своим грязным пенисом, - ну, и вынимает из широких штанин – кого бы вы думали?
Поликарпушку он, конечно же, запугал, но не до такой же степени. И он приходит даме на помощь.
- Слушай ты, как там тебя, насяльника, отойди от женщины!
- Да ты кто такой?! – орёт чёрт. – Ты ведь знаешь, что я на расправу гениален.
- Убери руки гад! – кричит Поликарп, видя, как чёрт спокойно залезает в бюстгальтер Анны Ванны!
И пытаясь схватить, оттолкнуть паразита, он сам внезапно проваливается в бюст Анны Ванны! И вдруг понимает, что чёрта уже тут нетути! И он один держит за дойки Анну Ванну! Здесь надо признаться, не кривя душой, что Анна Ванна во все времена была женщиной тяжёлого поведения. И можно вообще вообразить себе весь этот пассаж, учитывая то, что чёрта видел один Поликарп.
- Послушайте Поликарп Варфоломеевич, - покрывшись алой краской воскликнула Анна Ванна, - вы вообще отдаёте себе отчёт в том, что с вами сейчас происходит? Или вы совершенно не отдаёте себе отчёта в ваших действиях и поступках! Мало того, что вы запороли свой отчёт. Вы ещё и отдаёте свои руки во власть низменных страстей!
Поликарпушко совершенно весь, как-то смялся, скомкался, стушевался.
- Поверьте! – воскликнул он, - у меня и в мыслях не было хватать вас за… Грудь! Это всё он. Ну… Он!
- Вы сейчас говорите про свой половой орган? – впилась в него глазами Анна Ванна.
- О нет, нет… Ну, что вы… У меня и в мыслях не было…
Или заходит он как-то к начальнику, что главней даже и не придумать. И сначала вроде идёт производственная тема. И вдруг, начальник, как-то похотливо на него взглядывает и скользит глазами по его ширинке, и тянет уже руки к самому дорогому, что есть у Поликарпушки, говоря при этом, что всю жизнь мечтал заняться с Поликарпом оральным сексом, поэтому, мол, и вызвал его с докладом о текущем квартале.
Ну, делать нечего. Поликарпушко слишком обожал и преклонялся перед начальником, чтобы отказать ему в таком капризе. Он довольно таки бойко расстёгивает ширинку и достаёт оттуда барсика, чтобы начальник смог приникнуть к нему, к вожделенному!.. И даже уже, как-то закатывает глаза, и даже уже, как-то шепчет эротическим голосом:
- О-о-о-о-о… Бонифаций Ардалионович, я не ожидал от вас такой нежнейшей ласки…
И вдруг, как гром среди ясного неба! Как обухом по голове! Как кипятком ошпарило! Как с верхней полки шандарахнулся! А именно крик!
- Вы как себя ведёте в кабинете генерального директора!
Это Поликарп слышит от Бонифация Ардалионовича, который в ярости сидит за своим столом! А себя он видит перед ним без штанов и с торчащим пенисом, готовым к эякуляции!
- Извините… - бормочет Поликарп и опять, как-то смял, скомкал, стушевался, - я не хотел… - и, одев штаны бежать.
Когда вечером после работы он лежал на диване, тупо смотря в потолок, и к нему, как обычно, припёрся пакостный чёрт, то он спросил у него:
- А почему половуха? Почему сексуальные мотивы? Я завязал с половухой лет пять назад. Причём полностью!
Меня, как-то достали эти лизания, сосания и прочие ананирования отхожих мест. Причём ключевые слова здесь – отхожие места, со всеми вытекающими. Да конечно удовлетворение гормональных всплесков придаёт какую-то уверенность в дне настоящем. Но всё это до того постыдно всё – гадко, мерзко. До такой степени не достойно высокого звания человек! Все эти натирания, мастурбирования, фрикции… И удовольствия от этого получаемые сопоставимы только, как в туалет сходить и облегчиться. Верней конечно в туалет сходить даже больше удовольствия получаешь – ну, смотря сколько терпишь.
И вот, конечно вся эта возня вокруг отхожих мест, как то: свадьбы, деньги, сумасшедшая ёйная родня, визги, истерики, психопатия…
Хочешь получить удовольствие? Напейся чаю несколько кружек, и потерпи так – не ходи в туалет. И сделаешь величайшее открытие, когда с переполненным мочевым пузырём ты всё-таки дойдёшь до унитаза! Что кайфуха испражнения не то, что сопоставима с первой брачной ночью, но даже много превышает эту вершину любви по всем ощутительным показателям.
А ты мне всё это дерьмо подсовываешь, да ещё с моим начальством.
- Импровизирую, как умею. Обидеть художника может каждый, - балагурил чёрт вальяжно развалясь на диване и покачивая одну ногу на другой, - и потом насчёт высокого звания человек. Это ты, как-то погорячился. Ну, это конечно если очень мягко сказать.
Это ж мне говорит урод, убивший двадцать женщин. Это всё равно, как палач начал бы нас учить интеллигентному обращению с людьми.
Поликарпушко подошёл к окну и долго смотрел на голые ветви деревьев и на ворон, сидящих на них, чьё карканье взрывало тишину. Им вторил писк и клёкот галок. Ну, типичная зимняя картина.
- Да, я люблю сильные выражения. Что тут делать? – произнёс он наконец. – Чтобы лучше запоминалось. Я кстати, не буду больше никому доказывать, что бога нет.
- А кстати ли, - заметил господин хозяин.
- Кстати, кстати, - утвердительно покивал головой Поликарп. – Сидит чёрт и диктует мне, что сказать, чтобы переубедить  людей в существовании других миров, чертей и бога. И я как умная Маша повторяю за чёртом, что его нет. Что всё это мракобесие! Т.е. сам бес, утверждает и внушает всем и настаивает на том, что существование его самого это мракобесие. Ну, это мило. Это до того нонсенс, как если бы я сам стоя перед кем-то внушал бы этому бедолаге, что меня нет на этом свете! И никогда не было - ни в кои веки!
- Ни в кои веки, - отозвался, как эхом господин хозяин жизни. – Но послушай брат, - продолжал он развязно, - тебе-то, какое вообще дело до того – есть бог, или нет его? Тебе то, какое дело? Твоё дело телячье – обкезался и стой. Кто там есть…
Ты даже не бандит с большой дороги. Ты маньяк-убийца, то есть такой урод, коих на область только один! И тебе только в ад  навеки вечные! И безвылазно! В геенну огненную!
Берётся этот подонок ещё и рассуждать куда-то… Твоё евангелие это – «В начале был бред, и бред был у лапули, и бред был болезненный».
Подонок из подонков, а туда же. Лезет он рассуждать и философствовать. Кто ты есть? Мерзость из под ногтей. Поэтому делай, что говорят – пока хужей ещё не стало. Твоя жизнь давно делится на плохо и ещё хуже. Так что соответствуй, как там тебя? Евлампий?
Чёрт вёл себя очень нагло. Он издевался, как всегда.
Причём здесь надобно сказать несколько поподробнее. Что если кто-то думает, что не ведёт с чёртом такие  круглосуточные беседы, то тот глубоко ошибается. Да конечно у Поликарпушки психика была очень даже перенапряжена, и он более болезненно с болезненными видениями воспринимал всю действительность. Но это совершенно не значит, что мы, все остальные, раз не видим перед собой никакого чёрта, то это значит, что мы не ведём с ним беседы.
О ведём! О ещё как ведём! Практически без перерыва! Всё негативное, что есть в каждом из нас это от чёрта. Вся мерзость, подлость, гадость от него. Он сидит в каждом из нас в глубоком, основательном кресле, коленка на коленку, эдак вальяжно развалясь, и ведёт в нас бесконечную беседу о пользе зла, подлости, гадости. О том, что негатив всему голова! Что каждый из нас до такой степени изысканный, что сам является богом! Да, да, да! Именно сам является богом! Сам всему голова. Сам всё знает. Самый сильный, самый умный, самый утончённый… Ну, и т.д. и т.д.
Беседа нашей позитивной половины – ангельской с негативной, т.е. с чёртом, претерпевает всяческие изменения, в зависимости от поступков. И чем больше от нас исходит в мир добрых поступков – тем больше мы слышим в себе ангельские голоса Любви.
Чем больше от нас исходит плохих поступков, тем более ярится и проявляется в нас чёрт. И если раньше его речей было практически не слышно, то с увеличением плохих поступков начинаются целые тирады и Гитлеровские психопатические выступления его в нас.
Ну, то есть подобное к подобному – истина стара как мир. Только поэтому и обозревал его сейчас во всей красе Поликарпушко. Кто послабей духовно, кто более гипнабельный во сне, кто не дай бог, вообще не молится – тот и есть его жертвочка. И тут уж он покуражится, как он куражился сейчас над Поликарпушкой.
- А мне нечем крыть, - так ответствовал ему Поликарп, - а мне нечего на это сказать. Если только послать тебя…
И вновь Поликарп получил сильнейший удар в переносицу и вновь залился солёной кровью.
- Вот так! Да, да, - склонился над ним чёрт. – Именно так и вырабатывается у баранов уважение и преклонение перед хозяином. Ты понял меня баран? Или повторить?
- Нет, нет… Я понял тебя, - пролепетал Поликарп лёжа на полу с разбитой переносицей и захлёбываясь кровью.


6


Это много позже лёжа в сумасшедшем доме Поликарпушко узнал от священника Нектария, что нет такого греха, который бы Господь Бог не простил. Если конечно человек искренне раскаивается во всех своих грехах.
Ведь первый кого Иисус поднял с собой в рай, был последний разбойник. Кто он? Тот кто пролил не мало крови на земле и натворил бед, но осознавал всю свою мерзость и скотство и не хотел более так жить… Но не мог сам, без помощи Божественной вырваться из этого. И уповал только лишь хоть на какую-то Божественную помощь. Вот кто первый попал в рай. Да и собственно кто и попадает всегда в рай. Это тот – кто осознаёт, что он разбойник - кто понимает, что он разбойник, который есть каждый. Ну, как это объяснить?
 Вот ты ненавидишь соседа всеми фибрами своей души. И постоянно посылаешь ему негативные мысли. Рано, или поздно от этой бомбёжки негативом у соседа происходит болезнь. И он умирает, или чудом вылечивается. Но это уже не важно. Ты-то самый настоящий разбойник и убийца (только что без ножа) и это каждый из нас именно такой – и не больше и не меньше. Кто раскаивается в том, что он разбойник и кто молится и уповает на Божественное спасение из этого бесконечного ада – тот разбойник и спасается.
И вот, тогда-то Поликарпушко уже мог кое что ответить чёрту. Но это всё было далеко в будущем… А пока-то было настоящее. А именно – с работы его уволили и жил он на мамином иждивении, но от этого легче совсем не стало.
Нет, с одной стороны – слава богу, что не было СССР, а то бы Поликарпушку давно бы уже посадили в тюрьму за тунеядство. Ну, никуда он не хотел идти работать. Ну, никуда! Ничего больше делать он в этом мире не хотел. Всё было вокруг пошло, мерзко, гадко. Его не радовало даже то, что вокруг была весна. Ну, сами посудите – с одной стороны благодаря своему болезненному состоянию он уверовал в вечную жизнь. О это огромный шаг в духовном развитии человека! 
Но с другой стороны, какая вечная жизнь ожидала его? Чёрт пророчил ему только ад беспросветный – если не будет его слушаться. А если будет – обещал облегчение участи.… Но как ему можно было верить? Как верить тому в ком ложь религия. Но чёрт был конечно же хитёр. Он отходил и как будто бы забывал про Поликарпушку, а потом вдруг резко набрасывался и устраивал настоящую ломку от неутолимого желания убивать.
Поликарп крепился из последних сил и не в состоянии более этого выносить выходил к маме на кухню, где та готовила разную вкуснятинку, в неимоверной страсти попотчевать своего любимейшего сыночка, выходил, чтобы хоть как-то отвлечься от этого сумасшедшего отходняка. Он обычно был весь в поту, потому умывался и вытирался махровым полотенцем, чтобы не напугать маму. На полотенце было написано: «Лапочка я твой пушистик».
Мама с тех пор, как он перестал работать, немного стала напрягать его походами в магазин. И обычно немного и радостно пообщавшись с Поликарпушкой, она просила его сходить в магазин. И он шёл. А что делать? То за кефирчиком он шёл, то за творожком.
И раз, так выйдя из дома и вдохнув полной грудью запах тополей, он отправился за «Чудотворожком» и кукурузными хлопьями «Хлопушкой». Ну, вышел, шёл так, по-весеннему проспекту, и казалось так, на свежем воздухе нормально так, по началу. Отходняк вроде даже стал забиваться куда-то в свой тёмный и страшный уголок.
Зашёл в лавку, купил «Чудотворожок» и «Хлопушку» и встал так скромно в небольшую очередь. И вот, стоит наш Поликарпушко в очереди – тише воды, ниже травы – никого не трогает даже ни-ни. И вдруг трах-бах! Ограбление! Всем стоять! Не двигаться! Мордой в пол!
Ну, он жах так, в пол! Затаился… Лежит не двигается… А что делать? Но, видит краем глаза, как измываются сволочи над кассиром, как вытряхают все деньги из кассы. Потом один бандит так - бах прямо в затылок кассирше, и мозг так, в пол недалече от Поликарпушки – шмяк… А потом  и всех кто лежал стали трясти и грабить. «Ну, держитесь гады», - мелькнуло в голове Поликарпа, и он решил дорого продать свою жизнь! 
Вот подошли к нему, и один из бандитов стал тащить его за шиворот вверх.
- Тяжёлый гад! Деньги давай падла!
Но Поликарпушко парень-то не промах! «Чудотворожок» ему в рыло! «Хлопушку» ему в морду! И выхватив у какой-то бабули железную сетку с продуктами, ну его окучивать – бандюгу! Подбегает второй бандит.
- Врёшь! – кричит Поликарп, - не возьмёшь!
И тут же хватает подвернувшуюся бутылку водяры и хлобысь ею по голове подбежавшего! А потом так оборачивается! Оба! Третий! И давай его горлышком бутылки-та кромсать! Кровищи море! А Поликарп не успокаивается пока не добивает всех троих бутылками и горлышками от них… Да ещё приговаривая:
- Ну, как вам угощение?!
Ну, сумасшедший, что возьмёшь?
А потом поднимается, сам весь в кровищи, и смотрит на спасённых, окружающих людей и даже улыбается… Ну, ждёт от них, каких-то одобрительных вскрикиваний, или даже по крайней мере ответных улыбок… Но видит вдруг, что все кассиры целы, да и народ весь целый, и если и смотрят на кого в ужасе, то только на него… И видит он, что уработал он никаких ни бандитов, а охранников в форме, исполняющих свои обязанности…
Вот это был уже не пассаж… Это был дикий ужас! Отбросив горлышко от бутылки, он как-то так, весь затрясся, затрясся.
- Ну, гад! – воскликнул он на весь магазин и выбежал вон.
Долго после этого он бродил по дворам, по закоулкам, по скверам, по парку и всё твердил и твердил:
- Ну, гад! Ну, сволочь! – мотая при этом головой. – Однако какой гад. С тех пор, как я уверовал в вечную жизнь, я отошёл от всех убийств. От своих убийств. Когда я понял, что жизнь вечная и мы… Здесь на земле, вот, в этой жизни… Мы зарабатываем себе посмертие всею жизнью!
Ведь извини меня! Когда я был уверен, что жизнь мгновение… Ведь это же совершенно одно… Д какая раздница, как мы живём и что мы тут делаем – если завтра вершина эволюции сдохнет. А на чьи-то мнения просто плевать. Вообще на всех плевать! А когда сам этот чёрт – самим собой, доказал, что жизнь вечная… Так ведь это же, дорогие мои, совсем, совсем другое дело. Мы зарабатываем себе посмертие своими поступками. Что посеешь, то и пожнёшь. И я не хочу больше сеять ужас, чтобы пожинать его после.
Поликарпушко заметил, что на него, как-то странно косятся люди. Женщины в страхе вообще шарахаются от него! Глянув на руки, он всё понял, и, дойдя до ближайшего фонтана, стал отмываться от крови.
- Он говорит поздно. Мол, поздно пить боржоми если почки отвалились. И с этим очень трудно поспорить. Да, с этим трудно спорить, с этим невозможно спорить! - говорил он тщательно и не торопясь отмывая ногти от крови, - но я, просто вот, не хочу преумножать ужас… Вот не хочу и всё!
Дак вот он, что гад мне придумал. Замена мол, реальности на другую, какую он хочет. Ну, знаток, ну душевед, ну, падла!.. Ишь какие у него, у гада, подходцы… Не хочешь мол, одну убивать – убьёшь трёх. Ну, гад.
И только долго-долго умываясь в фонтане, он как-то немного успокоился и пошёл домой. Дома его встретила вся обеспокоенная мама.
- Господи, сыночек, где ты был? Тут такое творится, такое творится…
- Да успокойся мама, чего там?.. Не переживай ты так.
- Как не переживать, сынок. В тот магазин, куда ты пошёл, ворвался маньяк и ну всех резать направо и налево. Троих охранников убил! Сначала глушил их бутылками, а потом горлышко от бутылки вонзал им в сонную артерию! Ты представляешь, какой ужас!
Ведь ты, ты мой дорогой, пошёл в этот самый злосчастный магазин и был где-то там. Я смотрела уже не раз запись с камер видеонаблюдения. Но у этого маньяка кепчёнка, как у тебя и лица совершенно не видно. И сначала он просто лёг и лежал на полу возле касс. Ну, только, что ползал по полу. А когда подошли охранники вытащить его из магазина, сразу же набросился на них! И прямо горлышком… Втыкает им!.. Втыкает в шею! Крови море! Господи, сыночек, да у тебя вся куртка в крови! Что это сыночек!
- Ну, зачем ты мама смотришь эти последние известия? Ну, зачем? Как ты теперь будешь спать? Ну, сама бы подумала.
- Боже сыночек! Откуда кровь-то на тебе?
- Ну, мама, успокойся. Я был рядом – вот и всё. Этот маньяк скомандовал, чтобы я лежал. Ну, я и лежал
- Боже сынок! Но я тебя там не видела!
- Но я лежал там, за стендом с продуктами. Меня просто не видно в камеру! Ну, это же логика мама! Ну, логика! Что же тут непонятного!
- Боже сыночек! Тебя же могли убить! Этот маньяк – это же зверюга. Это же зверь из зверей! Так это кровь от убитых? – мама зажала свой распахнувшийся в ужасе рот ладошкою, как это просто обожают делать все женщины на свете, и смотрела на Поликарпушку широко раскрытыми глазами.
- Ну, да мама. Ну что ты?! Из сонника кровь брызжет далеко… Ну, и всё на меня.
- Боже, из какого ещё сонника?
- Ну из сонной артерии, мама… Зачем тебе все эти подробности? Надо куртку отмыть – вот что, - и он, снимая куртку, пошёл в ванну.
- Ты замочи её сынок… Замочи. Вот, в этот тазик клади её, - мама включила воду. – Боже, какой зверюга… Какой зверюга.
- Да мама… Вот такое дело, мама… Но я больше в магазин не пойду. Уж ты извини меня, но больше не пойду.
- Да. Да сыночек. Я тебя понимаю.
- Я ведь, мама, пока там лежал, у меня ведь вся жизнь перед глазами пробежала. Я дал себе зарок, пока там лежал, что никогда больше не выйду из дома – если выберусь живым из лап этого маньяка. Никогда больше не выйду на улицу!
- Я тебя понимаю, сыночек, понимаю. Ты главное не переживай. Я сама буду везде ходить.
- И ещё я понял. Как же хорошо жить. Боже мой, как же здорово жить! И как надо радоваться каждой минуте! Каждому мгновенью жизни! И наслаждаться, наслаждаться, наслаждаться… Каждую минуту наслаждаться!..
- Да, да… Я понимаю, сыночек… Понимаю…


7


Но выйти всё ж таки пришлось. Очередные четверо котят опять выросли, и их надо было, как-то распространять. Они совсем уже достали маму своим писком и дурацкими играми. Поликарп попросил было маму подбросить их в какой-нибудь подъезд. Но мама ни в какую. Она и код нигде не знает. Да ещё увидит кто-нибудь – стыда потом не оберёшься. Да и вообще, ну, натурально просто боится.
- Мама, ну детей подбрасывают, а тут какие-то котята… - возразил было Поликарп, но понял, что это  бесполезно. И надо просто, сомкнув челюсти идти.
Побросав котят в сумку, он закрыл замок и пошёл. На дворе было лето красное, и он в первые мгновения ослеп и оглох, так давно не выходил на улицу, от солнца и от щебетания, и чириканья разнообразных пташек.
- Эк их разбирает… - пожал плечами Поликарпушко и пошёл.
С тремя котятами всё было нормально. Он дожидался, как кто-нибудь выйдет из подъезда, заходил, поднимался на десятый этаж, быстро отпускал котёнка и обратно на лифте – вжик и всё. Но с четвёртым котёночком вышло вот что.
Только он, оглянувшись, опустил котёнка на пол, как сзади раздался голос:
- Угостите даму сигареткой, - голос был очень приятный, женственный, грудной. Поликарп оглянулся. Да, когда он занимался половой жизнью именно такие девушки ему и нравились – отчаянные, фигуристые, со смелыми глазами.
- Извините, я не курю. Да и вам не советую.
- А если мне есть нечего? – так спросила брюнетка.
И Поликарпушко, как-то сразу растерялся, потерялся, и обмяк, как-то сразу…
- Ну, пойдёмте со мной. Я вас покормлю.
Они вошли в лифт. Девушка всё так же прямо смотрела в него своими зелёными глазами.
- С вами, что-то случилось?
- Так… Решила сбежать от бандитов. А без денег не прожить… И к ним обратно я не хочу – лучше прыгнуть с балкона… Я сейчас вот, прямо собиралась. Вы поймите у них деньги, у них всё. Но я не могу больше работать подстилкой! Не могу.
- Да, да… Я понимаю.
Дальше, в основном, молчали. Незадолго до дома Поликарпушко спросил, как её зовут:
- Но вы поймите, у меня дома мама… И мне вас надо, как-то представить.
- Галатея.
- Галатея? Я вас маме представлю, как старую знакомую. Чтобы вы могли у нас пожить.
- Да что вы… Я только поем и уйду. Вы у меня просто были, как последний шанс человечеству. И вы меня уже окрылили. Я смогу жить дальше.
- Идти вам всё равно некуда. Поэтому и не думайте. Поживите у нас с мамой. Потом вам раздобудем денег на дорогу, и уедете куда-нибудь  далеко-далеко, где вас не найдут никакие бандиты. А сейчас давайте на ты. Меня зовут Поликарп. Тебя Галатея. Да?
- Да.
Они так и сделали. Мама их приняла, как нельзя лучше. Она давно мечтала о невестке и внуках.
- А где же вы познакомились с Поликарпушкою? – щебетала мамочка.
- О мама, ну, это было уже давно. Галатея работала в нашем тресте, - шёл на опережение Поликарп. – Она делала у нас ревизию.
- Ревизию? – опешила мама.
- Ревизию мама. Но соловья баснями не кормят. Галатея очень проголодалась.
- Да, да, я сейчас, - засуетилась мамочка.
Они довольно таки основательно перекусили, и Галатея легла спать в комнату Поликарпушки. Свалилась от усталости буквально без задних ног, и проспала сутки.
А дальше жизнь так и пошла, и пошла как-то, таким чередом… Они как-то сразу полюбили друг-друга. Ну, недельное сидение в одной комнате, как-то так вот обернулось у них… Из дома выходила только мама: на работу и за продуктами, и даже мусор выносить. Поликарп объяснял это так, что Галатею ловят опасные преступники за то, что она, делая очередную ревизию, накрыла их воровскую шайку-лейку, и ей надо, какое-то время пожить подпольно. Ну, а уж через неделю начался у них медовый месяц. К концу которого и случилось то, из-за чего Поликарп сам явился в полицию и угодил в дурдом.
Как всегда поздним вечером, в начале ночи, они обнажённые, лёжа смотрели телевизор. И в тот день тоже, как-то всё это было, как-то так же, как всегда. Он лежал, смотрел новости и ждал продолжения сериала. И вдруг диктор, вещавшая на всю страну последние известия, как-то странно глянула на Поликарпушку и после слов:
- В Краснодарском крае саранча опять пожрала все хлебные злаки, все до одного ростки юной пшеницы, - и сразу без паузы, - а в Москве, этот паразит, маньяк и убийца Поликарпушко лежит там сейчас на диване и даже в ус не дует! Он думает, что век так будет ловить кайфуху! Что мол, ментяры одни придурки, и никогда и никто не возьмёт его! Как говорится, у этих самых ментов – нету мотивов – нет преступления! И они, вишь ты, без мотивов сразу теряются, как малые дети, честно слово! – Поликарп быстро глянул на Галатею, та спокойно слушала всю эту ахинею и вообще никак не реагировала.
- Но знай, подонок и ублюдок Поликарпушко, - возвысила голос диктор, - тебе не уйти от правосудия! И меч возмездия блеснёт над твоею поганой головёшкою! И попадёшь к нам в ад! Где мы уж над тобой потешимся! – диктор злобно сверкнула очами. – А теперь о погоде…
Дальше пошло так, как всегда, диктор более не отвлекалась.
- И как ты к этому относишься? – спросил он Галатею.
- К чему?
- Ну, к тому, что сейчас говорила диктор центрального телевидения.
- А что она говорила?
- Ну, вот сейчас?
- Сейчас о погоде.
- А до этого? – настаивал Поликарп.
- До этого? Не знаю, если честно, я не слышала.
«Надо успокоиться, - пронеслось в голове Поликарпушки. – Как-будто ничего не происходит. Да. Спокойствие – главное оружие маньяка».
Начался фильм, и поначалу, вроде так тоже, всё шло нормально. Но вдруг в одном семейном обычном скандале, муж от крика перешёл к делу и стал избивать свою супругу. Но как он её избивал?! Это было просто чудовищно. Он о батарею вышибал ей мозг и всё-таки вышиб! Поликарп, сморщившись, глянул на Галатею.
- Как ты всё это смотришь?
- Что? – удивилась она.
- Ну, это ужасное насилие.
- Но нет никакого насилия, - удивилась Галатея.
- Как это нет? – удивился в свою очередь Поликарп.
Но фильм шёл дальше. Главный герой пошёл на работу, какое-то время он действительно, честно трудился. Потом его вызвала к себе начальница производства, и этот гад, поругавшись с нею из-за какой-то ерунды, схватил её за волосы, поставил на колени, и заставил, угрожая вырвать волосы, сосать свой поганый и не подмытый окаянный отросток, что начальница и проделала, причмокивая аж целых десять минут.
Поликарп всё бросал взгляды на Галатею, но та оставалась непроницаемой и спокойной, как сфинкс.
Потом это гад, ну главный герой, кончив бедной начальнице в горло, стал уже избивать её – причём так же зверски, ногами, на смерть.
- Господи, Галатея, как ты это всё смотришь? – возмутился он.
- Что смотрю? Да что с тобой?! – удивилась она. – Нормальный фильм идёт.
- Да что же в нём нормального? Сплошное насилие.
- Да какое насилие?
- Ну, знаешь… - Поликарпушко отвернулся.
- Никакого насилия в фильме нет. Ты что-то внушил себе.
Поликарп какое-то время не смотрел телевизор, но потом вновь стал эдак, краем глаза и поглядывать на голубой экран. Главный герой снова гулял с какой-то девушкой по парку. Девушка бегала такая веселая, задорная, и собирала осеннюю жёлтобагряную листву, а он так странно улыбался и вожделенно смотрел на свою жертвочку. Потом подошёл к ней и заставил встать перед собой на колени с помощью пощёчин, а после, уже, почти расстегнув свою ширинку, вдруг, увидел Поликарпушку и остановил на нём свой ледяной взгляд.
- А тебе чо надо? – зверски прохрипел он. – Я щас тебе зенки-та повыкалываю.
Он вытащил из кармана нож и прямо из экрана спокойнёхонько перелез в комнату.
Поликарпушко аж охренел! В последний момент он метнулся к столу, где у него лежал нож и стал обороняться. Гадёныш оказался довольно таки проворным малым, и уже раза два полоснул его по груди и животу. Поликарп мотнул вокруг руки одеяло, чтобы хоть как-то обороняться и битва на ножах продолжалась. Вот отбив пару ударов нацеленных в его глаза Поликарп всё же всадил, так хорошо ему, нож в брюшину, и, подёрнув нож к верху распорол этому гаду всё пузо!
 Тот теряя по дороге кишки побежал в другую комнату, потом в прихожую…  Но уж тут-то Поликарпушко настиг его и навтыкал в него нож от души! Раз двадцать вонзал в гада! Всего ножом-то поистыкал – во как он разъярился!
И стал он, эта, восстанавливать своё дыхание. Отдыхиваться как-то… А потом, как-то эдак, свет сам собой стал медленно меркнуть, и он увидел себя сидящим с ножом в руке, в тёмной прихожей. «Почему света нет?» - подумал он. Встал и включил свет.
Первое, что он увидел, был он сам в кровищи обрызганный и перемазанный весь. Ну, а потом уже и Галатею, и маму, зверски убитых им самим в прихожей ножом, который он держал в руках.
- Ах, вот значится как… - им вдруг овладело удивительнейшее спокойствие. – Вот значится как. Ну, ладно.
Он отложил нож, нашёл мобилу и позвонил в полицию.
- Дежурный слушает, - отозвалось на проводе.
- Приезжайте, я только что убил всех домашних.


8


В дурдоме жилось, в общем-то, не плохо. Карательная психиатрия шибко за него не бралась. Так… Таблеточки, уколы, но не до смерти, не до растительного состояния, не до полной невменяемости и идиотизма. Но это надо отнести к тому, что он вёл себя скромно:  ни на кого не набрасывался, не рычал, не пускал пену, ни грыз, не душил никого – хорошо так вёл себя. Был тише воды - ниже травы.
Да! Выполнял все работы. Чо там греха таить. Даже любил поздней осенью эдак вооружиться метлой и мести золотую листву. Да, да. Именно так. Какой-то ангел послал ему мысль, что это спасёт людей от подскальзывания. А ему, мол, пора. Уже давно пора спасать людей от того, чтоб они поскальзывались. Ведь можно так поскользнуться, что и убиться можно. А ему уже давным-давно пора спасать людей. Ну, то есть совершать хорошие уже поступки давно пора.
Когда метла начинала шуршать по асфальту он совершенно успокаивался. И только так думал, думал и размышлял, сгарнивая листву по кучкам. На больничный халат ему выдали телогрейку, какую-то дурацкую вязаную шапочку, потом ещё одни штаны, несколько простых носков, ботинки – типа прогары, и ещё он у нянечки выпросил весеннеосенний шарфик, жалуясь на слабую грудь – намотал его несколько раз вокруг шеи и совершенно успокоился. Осенью частенько дул пронизывающий ветер с моросящим дождём, тогда он поднимал воротник у телогрейки и чувствовал себя совершенно комфортно.
Мысли текли сами собой - спокойно так, размеренно, удивительно. Стоило ему только три-четыре раза сделать шур-шух, шур-шух, шур… И мысли сами собой начинали течь, и он уже совершенно переставал замечать что либо вокруг, а только шур-шух, шур-шух: «Как же всё-таки поражает жизнь, - текли мысли. - Ну… Надо только абстрагироваться, чуть отойти в сторону, и глянуть… Глянуть… И не важно куда. Ну, на свою жизнь. Ведь это же  чудо!!!
Меня, которого уже раз тысячу надо казнить, покарать, разметать в пух и прах – по любой абсолютно библии и религии – никто не карает, не казнит, не размётывает, ни топит, ни жжёт… Жжёт правда совесть, но когда становится уже совсем невмоготу, за всех убиенных – я молюсь, молюсь, читаю «Отче наш…» несколько раз, и постепенно приходит успокоение, с молитвой и раскаянием приходит спокойствие. А самое главное, что чувствуется, что Бог, это совсем не то, что пишется в религии. Бог это не пугало карающий всех и вся - хотя именно такого бога хочет видеть большинство людей – откуда и библия такая.
Нет, нет! Совсем не то. Бог это Прощение, Понимание, Спасение, Сочувствие и действительно высочайшее существо состоящее из Любви. Ведь Любовь это величайшее наслаждение… А всё остальное это дрянь и мерзость. Если все мы рабы страстей, то не надо и Высшему Существу, приписывать своё рабство и недоразвитость.
Недавно смотрел телик после ужина. Не помню, какой канал, и какая программа, да это и совершенно неважно. Какое-то документальное расследование. Четверо молодых парней, в какой-то мусульманской республике, издевались над пожилым человеком, а потом убили, чтобы он на них не донёс. Дело было громкое, резонансное. Вся республика проклинала четверых, молодых бандитов. Вся республика хотела их от злобы разорвать в клочья. (То, что получилось, что сами они стали такими же бандитами и садистами, никому даже в голову не пришло. Ну, это у нас всегда так. В людской, как говорится, среде).   
Проклятия подействовали (это же прямая связь с адом, нечистью, сатаной) – один по непонятной причине умер в тюрьме, другого убили в колонии, третий спился и умер от водки после освобождения. Слово взял древний аксакал – лет под сто. Он молвил так, сверкнув очами: «Троих уже покарал Аллах, скоро Он покарает и четвёртого! Недолго этому ублюдку по земле ходить». (Это про того молодого парня, который уже отсидел).
Ну, что можно тут сказать?.. А ведь этому премудрому внимает молодёжь, открыв рты. Значит, тех, кто преступил закон – их можно, и даже нужно, бить, рвать, казнить! Это нормально, когда все мы убийцы и врываемся судом Линча и линчуем любого, кто преступил закон. Раз такой сам бог – он карает неугодных! Значит, и мы с вами длани божьи – кто карает!
Какой бред от пожилых людей… От древних мудростей… И дебилы внимают этому открымши рот. У современных людей не стыкуется – сами проклинали, сами злобствовали, сами испускали ярость благородную – а покарал бог!!!
Вот, как это?! Где дурдом – здесь, или за забором?
Ведь это же... Ну, это же мило. И все на полном серьёзе себя считают нормальными людьми, хорошими и добропорядочными – которые живут, как все! И в которых нет ни Любви, ни жалости… Да к падшим, а к кому ещё Любовь-то проявлять? К тем, кто нам пряник даёт? Но это же скотство. Любить падшего – это отличает Бога и божьего человека от скотов.
Ну, естественно, взять его за хобот, коли он преступник, нежно препроводить в заключение. Там компетентные органы разберутся, как его лечить – в колонии ли, пожизненно ли, в дурдоме ли… Но причём здесь самосуд, и проклятия, и месть? Это чистой воды сатанизм. Злоба – смертельный грех. Тако ж гордыня. Любое осуждение это гордыня. А все осуждающие, себя считают выше преступника – мол, мы бы так никогда не сделали!
А если бы вы родились у его родителей? А если бы росли в той семье преступника со всеми его психическими болезнями? Вы бы не были таким? Думали ли вы когда-нибудь об этом? К примеру - семья без отца. Мама вымещает злобу на ребёнке - избивая и унижая его всё детство. И каждый день от страха и ужаса перед мамой в ребёнка закачивается злоба.
 Кто-нибудь жил в страхе и ужасе перед мамой, лет пятнадцать своего детства, у мамы-садистки? Кто-нибудь знает, что это такое – каждый день дрожать от ужаса? Не вылезать из углов, вечно быть избитым, как бы ни старался угодить маме… Закачанная злоба, потом никуда не деётся. Ребёнок вырастает с тем, что надо так себя вести. Прав тот, у кого сила, а слабый виноват всегда. Непреложная истина – слабый, значит виновен.
Вот вам готовый маньяк. Кто-нибудь ставил себя на его место? Маленького и избитого в тёмном углу… И нет конца издевательствам, и нет конца боли в зжавшемся от ужаса маленьком сердечке… Никогда не ставили себя на его место? Да вы что? Да быть такого не может! Просто если вы себя не ставили на его место, тогда и говорить-то собственно не о чём. А о чём с вами говорить, если вам абсолютно плевать, как он рос, какие у него болезни…
 Сказано словами Бога: «Никого не осуждай…», «Не суди и не судим будешь», «Возлюби врага своего…» - это вот, про это. Про это самое. Его-то, рано, или поздно вылечат – брата твоего в Господе – если не здесь на земле, значит на небе – сам Господь Бог своей Великой Любовью…. Но дело-то в тебе. В тебе дело-то. В твоей злобе. В твоей гордыне. Тебе ведь страдать, что ты далёк от Любви, и значит, от Бога…
Какой бы богомольный ты не был. Что толку в твоей молитве, если ты молишься о низведении небесного огня на гадов? Богу Любви ты молишься, или кому? Что толку от твоей молитвы, если она не полна Любви ко всем ближним и дальним, врагам и друзьям? К какому богу ты обращаешься, если молитва твоя не полна Любви?! К сатане?»
- Поликарп! – ворвалось в Поликарпушку. – Сколько тебя можно звать? Ты чо, совсем оглох?
Он обернулся. Перед ним стояла сестра-хозяйка.
- Совсем одурел что ли? – орала она.
- Да я так… - промямлил он. – Это так…
- Собирай листву в мешок – видишь, ветром разметает?
- Да, да, да… - кивал он, как китайский болванчик, схватил мешок и стал собирать в него листву.
- Ну, видишь же, что всюду разметает! Нет, лишь бы мести. Лишь бы мести, - ворчала сестра-хозяйка.
Пока собирал кучки листвы в мешок любовался на природу. Какое всё-таки чудо – царство деревьев! Не ропщет, не гневается, не завидует, а только отдаёт, отдаёт, отдаёт… Пьянящий кислород, что очищает нас и лечит, благодаря которому мы живём! А красота их… Только картины писать! А шум листвы, успокаивающий нервы… Всю жизнь бы жил среди деревьев, слился бы с ними! Сам бы стал каким-нибудь ракитовым кустом, и только бы отдавал, отдавал, отдавал. Хотите – плетите из меня корзины! Хотите – согревайтесь, запалив меня! Хотите – освещайте мною тьму! Я ангел Света – я дерево!
Поликарп улыбнулся. Последнее время, он, как-то полюбил мёрзнуть, когда впереди ждёт горячая батарея, о которую можно отогреть застывшие руки, и тепло сумасшедшего дома. Он даже, как-то специально зябнул, впитывая холод и предчувствуя скорое согревание у батареи, предчувствуя эту радость и счастье.
Полюбил, как-то радоваться мелочам: будь то синица пинькнувшая на мокрой ветке, дятел, самозабвенно долбящий сухой сук, улыбнувшаяся медсестра, сердобольные нянечки, обычный серый день – но он живёт! Дышит! Ничего не болит! Хочется мурлыкать, какую-то песню, и он часами потихоньку мурлыкал и мурлыкал…
Конечно, он бы никогда не вылез из ада отчаяния, если бы не отец Нектарий, который рассказал ему про разбойника. Разбойник, висевший на кресте, рядом с Христом. Он был не вор и не карманник. Он был убийца, резавший встречных и поперечных, ни за грош, ни за копейку, ни за здорово живёшь. Но он был первый кого Христос поднял с собою в рай. 
Я чувствую нарастающий ропот древнейших старцев, но это библейский факт. А попал он в рай вот почему. Он хотел прекратить это бесконечное насилие в своей жизни – хотел, но не мог. Раскаивался в содеянном. И уповал на Бога.      
Вот, что надо для Спасения души в нашем мире – это раскаяние и упование на Бога.  Что ещё надо Богу, когда дитятко его голое и замёрзшее просится зимой на пороге тёплой избушки. Да, он совершал ужасные вещи. Но сейчас вот, просится и скребётся, скребётся и просится. Сзади ребёночка через околицу пролезают волки, которые хотят рвать ребёночка на части. И ребёночек-дитя увидев их ещё отчаянней молит отца о спасении… Пустить его в избу и запереться от волков. А ночь морозная и луна серебрит эту мёртвую красоту, и волки хотят кушать. И ребёночек уже изо всех сил долбит ручонками в двери не замечая боли.
И Бог откроет их. Ну, иначе и невозможно. Зачем же ещё Бог Любви создавал тебя?! Ведь Он создавал тебя для счастья! И Понятно по глупости и дурости, и потому, потому, что с тёмной стороны гении зла, и они дурят желторотика, как желторотика, и заводят в такие места, где набрасываются скопом и тешатся от насилия над нежной овечкой. И всовывают в глупую головку абсолютно любой бред. И юный желторотик живёт в этих гнусных миражах, как в реальном мире - воспринимая реальность извращённо, искажённо, воспринимая больной бред, как идеал, как совокупность великих достоинств, как мессию, которой никогда не было на земле!!! И грешит без конца и без края…
И, в конце концов, попадает таким вот голым на холод, или в другие жуткие места. Но, слава Богу, вовремя вспоминает о Боге и молится ему. И только это и спасает овечку. И вот это, как бальзам на душу, как бальзам на душу, как бальзам на душу… И Поликарп уже с радостью  потянулся к метле, чтобы снова углубиться в свои мыслеобразы посредством шур-шух… Как был прерван явлением, а именно Ритой.
- Поликарп, здравствуй! – улыбалась Ритуля во всю свою сумасшедшую улыбку.
- Здравствуй, - кивнул он, пытаясь не смотреть ей в глаза.
- Шла вот, мимо, - а Ритуся наоборот пыталась заглянуть ему в глаза, - да смотрю – ты тут метёшь… - тянула она, - дай, думаю, подойду.
Рита выбросила обоих своих детей с балкона высотки, объясняя это тем, что нечем их было кормить, и за квартиру платить, и за садик, и за школу… Денег не было в общем… Муж ушёл к другой, с работы её выгнали, долги накопились…
- Да, - кивнул он.
- Ты не знаешь о прогнозе погоды? – поинтересовалась она.
- Да, что погода Риточка… Какая погода? Все погоды хороши! Что об этом? Молиться тебе надо. Это да. «Отче наш…», написать тебе молитву?
- Что об этом Поликарп… Да и зачем? Если бы бог был, он бы не попустил гибели моих детей. Что об этом говорить?
- Об этом надо говорить. Ты говоришь бога нет. А кто всё это создал?
- Как то есть кто? – удивилась Маргарита. – Из воды возникла водоросль, из водоросли животное. Поэтому можно убивать кого захочешь.
- Да нет, твоя логика понятна, - согласился с ней Поликарп, - твоя логика убийственна и бронебойна. Я ведь сам раньше был такой. Но пойми, что гусеница никогда бы не стала бабочкой без божественного участия. Деревья бы никогда не додумались до плодов, чтобы птичка склевала их, а потом гдей-то какнула. Это кто-то высший придумал. А у людей никогда бы не образовалась совесть, если бы из водоросли животное.
- Совесть? – нахмурилась Рита, - но ведь это утопия. Ты знаешь, что такое утопия? Совести нет. Но некоторые любители пострадать, её выдумывают и начинают страдать. Ты хочешь страдать? Я не хочу страдать. И у меня нет совести. Вот и всё. Просто и ясно.
- А как же твои дети, Рита?
- Дети? А ты бы хотел, чтобы они вечно здесь мучились? Голодные и холодные? Ты что не пришёл, их не покормил? Если у тебя есть совесть. В этом мире есть деньги. Только с этой бумажкой ты человек – с Ярославлем, лучше с Хабаровском. А без этой бумажки ты так… Ничтожество. Плевок, летящий в пространстве, как упадёшь – так и сдохнешь.
- Но послушай, Рита, есть приюты, есть детдома.
-Детдома? Ты бы хотел, чтоб над моими детьми измывались с малолетства? Чтобы их избивали старшие, и насиловали преподаватели?
- Да, конечно, там не фонтан. Но Рита, это же лучше чем умереть.
- Лучше? Ты бы хотел, чтобы тебя каждый день избивали из-за отсутствия денег старшие подонки? Хотел бы ублажать учителей? Вернее их органы.
- Нет, - нахмурился Поликарп.
- Ты бы не хотел. Ну и мои дети не захотели. Вернее я не захотела. Они-то, что понимают? Просто и ясно. Я не создана для этого мира. Я не могу добывать в этом мире деньги. Может быть такое? Как ты думаешь?! Вот не могу я добывать деньги. Понадеялась было на мужа. Отдалась ему вся – без остатка. Доверилась ему полностью. Отдала всю свою жизнь и судьбу в его руки. Ну, и жизнь детей конечно же… Ну, вот и всё. Казните теперь меня. Казните все за это. И теперь скажи мне после этого, после того, как бог не спас своих овечек. Есть он на этом свете? Или пусть на другом. Есть он? Есть ли хоть где-то? Я не смогла добывать деньги. Отправляйся в ад за это.
- Это не так, Рита.
- Не так, а как? – Рита смотрела в душу Поликарпа отчаянно сумасшедшим взглядом – ни слезинки не было в них, хотя дул пронизывающеледяной ветер.
- Не так всё, Рита. Бог Любит тебя. Тебя же никто не осуждает. Я тебя не осуждаю. Потому что я бы не хотел оказаться на твоём месте. Быть слабой, больной женщиной с двумя детьми – без денег и без любой помощи. Можно было пойти на работу, но кушать-то надо было сейчас. Нет, Рита, если бы мне всю твою жизнь, от рождения, я бы совсем не знаю, как бы я поступил.
 Бог не вмешивается ни в чьи дела потому, что Любит каждого, и вот, поэтому! Потому, что от своей большой Любви Он даёт каждому свободу выбора. Человек Его любимый сам волен выбирать Любовь, или зло. Если бы Бог карал и казнил неугодных, наводил свои порядки, то он был бы тогда царь, диктатор, но не Любовь. Ты бы хотела иметь бога царя, у которого ты бы была вечным рабом?
- Дак он и так царь.
- Нет, Он не царь. В этом и есть главное и всеобщее заблуждение. Он – Любовь.
- Значит, дети мои разбились потому, что он любовь?
- Потому, что Он не царь. И потому, что ты выбрала зло.
- То есть это я виновата?
- Только ты виновата. Ты отвергла Любовь и выбрала зло.
- Но я не могу. Просто не могу жить в этом тяжёлом мире. С его деньгами, с его холодом и цинизмом.
- Ты живёшь в прошлом. Исходи из того, что есть. Сейчас тебе нужны деньги? Нет. У тебя есть, где жить? Есть. Повернись снова к Любви, т.е. к Богу. Хватит всех осуждать, ненавидеть и не вылезать из депрессии. Уйди от зла и жизнь твоя изменится.
- Изменится жизнь? Но детей уже не вернуть… Ничего уже не вернуть.
- Надо жить будущим. Зачем это прошлое? Оно тянет на дно. Обратно в ад. А надо думать о своём будущем – вместе с Богом.
- Но какое у меня может быть будущее? – Маргарита подняла глаза к небу и скривила рот, когда она вновь глянула на Поликарпа, глаза её были полны слёз.
- Будущее есть у каждого, кто верит в Бога. Нет такого греха, который бы Бог не простил.
- Ты хорошо говоришь. Меня не зря к тебе тянуло, - Рита убрала пару пылинок с его плеча. – Ты хорошо говоришь.
- Это отец Нектарий.
- Кто это?
- Ходит здесь. Живёт он здесь… Спасается вместе с нами.
- Живёт здесь? Никогда не видела.
- Тебе написать: «Отче наш…» Ты будешь молиться?
Рита кивнула.
- Если бог меня любит. Если он меня простит. То я буду молиться.
- Любит. Конечно Любит! Глупенькая. Нет такого существа, которое бы Бог не Любил. Он ведь поэтому и самый счастливый. Потому что настоящее счастье только в Любви. Только в Любви…


9


Минимум раз в неделю главврач Гопонюк Панкрат Парабеллумович вызывал Поликарпушку для задушевных бесед, и производил с ним задушевные беседы. «Белые столбы» чудесный уголок – тихий и спокойный. Вязы, клёны, дубы нашёптывают свои древние сказания про былинные и сказочные времена. И тишина. Тишина. Тишина.
В тихом кабинете главврача все эти деревья глядели в окна и нашёптывали тихий, чудесный сон… Мерно ходили старинные часы с каким-то доисторическим боем, и вообще всё располагало к спокойствию. Панкрат Парабеллумович подолгу, что-то писал, или упорно рисовал, не говоря ни одного слова, и можно было в полной мере насладиться тишиной и покоем его апартаментов.
- Ну, что ж, мой дорогой Поликарп Варфоломеевич, как же наши, на сегодня, дела? – вопрошал он минут так через десять, тишайшим и приятнейшим баритоном. Голос его был просто вкуснейший.
Поликарп жал плечами.
- Да, какие у нас дела? Так… Таблетки принимаю и другие процедуры… Подметаю двор.
- Так, так, так, так. Процедуры. Процедуры это дело хорошее. А двор мести это ж дело-то замечательное!
И снова наступала тишина.
- А что же с белобрысым, или как вы его называете с господином чёртом? – возобновлял он снова задушевную беседу.
- А что чёрт? Слава Богу, - Поликарпушко крестился, - слава Богу, молюсь. Как наказывал мне старец Нектарий – нечистая сила-то и отступает. Боится она молитвы-то, - бойко ответствовал Поликарп.
- Так, так, так, - баритонировал главврач и чтой-то там записывал у себя в тетрадочке, - значит говорите нечистая сила.
- Совершенно верно. Точнее молитва помогает, - поправлял Поликарпушко.
- Да, да, да, - кивал Панкрат Парабелумович и записывал, - молитва помогает.
- Да ещё как, - оживлялся Поликарпушко. – Вот бывает воспоминания жгут, выжигают, рвут на части. До такой степени это всё невозможно вспоминать. Я читаю молитву: «Отче наш…» - до трёх раз! И облегчение… Вот ей богу, господин доктор! 
- Да я всё понимаю, я понимаю. А вот, насчёт старца Нектария.
- А что старец?
- Ну, всё-таки, где вы с ним познакомились? Мне ж всё это очень интересно.
- Как где? Да здесь! – аж удивился Поликарпушко. – Он же подвизается здесь, у нас, в спасении и своей души, и наших больных душ. Выполняет Божескую миссию, и спасается вместе с нами со всеми.
- Ну, это чудненько! А как он выглядит?
- Да вы что его не знаете? Он же здесь постоянно ходит… Да и вас он прекрасно знает. Даже говорит, что сумасшествие очень заразно, и всех жалеет докторов.
- Это замечательно! Но опишите всё-таки его внешность.
- Ну, внешность, внешность. Седовласый такой старец – борода, тоже седая до пояса, весь в чёрной рясе и с огромным крестом на пузе. Да вы же ж его знаете, он ещё басит так.
- Ну, это ладно, а рост у него какой?
- Рост, рост… Да сажень будет – сиречь метра два.
- Сиречь метра два, - записал главврач. – И что он, как он вообще попал в «Белые столбы»?
- А как попал, как попал… Мы же ж здесь, говорит, рождены – спасать друг друга. Ну, это единственная наша миссия здесь на земле. Ну, вот и он подвизается в Божеском спасении – нас всех грешных, ну и себя в первую очередь. В первую очередь надо ж себя спасать.
- А что говорит вообще?
- А что говорит, что говорит… Разное. Да вы сами с ним пообщайтесь, он вам такое расскажет!
- И всё-таки, - настаивал Панкрат Парабеллумович.
- Говорит много занятного – чего я в жизни-то ни от кого и никогда не слышал, - как-то так задумчиво начал говорить Поликарп, - и не видел, ни по телевизору, да и в книгах не читал. Такое, знаете, родное. Про Любовь… Любовь с большой буквы. Ни как все обычные священники – бог карет вас грешников и всех в ад навеки вечные – ведь грешники это все. Нет – поймите, родное. Бог ждёт Любовь – покорми собаку, покорми кошку…
Как там, у мусульман – одна падшая женщина – великая блудница, пожалела подыхающую в пустыне собаку. Собака подыхала от жажды. Великая блудница дала напиться собаке. Черпанула ей из колодца и налила в миску ключевой воды. И вот, собака ожила. И вот за это Бог-Аллах взял эту блудницу в рай, на небо.
И вот такие всё рассказы у отца Нектария, вот такие. Поймите – родные. Или как в христианстве – Христос умоляет Бога отца, простить римских солдат, которые били его и делили его одежды – ибо не ведают, что творят.
  Родное всё такое… Я даже не знаю, как это сказать. Что у всех нас, кроме бесконечного бреда, есть дом. Родной дом, где нас всегда ждут. Где нас всегда примут. Не надо бродить в бреду и искать в глухой тайге этот дом. Надо просто обратиться в молитве к Богу, обратиться в добрых делах, хотя бы попытаться отказаться от низменных страстей… Увидеть всю их мерзость… И двери родного дома откроются для тебя, и для тебя… И для любого…
И это действительно целая революция в религии. Такого же никогда и не слышали никакие священники. Они слышали только, что бог карает. Что если он и спасёт, то немногих овец, которые стали здесь святые. А всех остальных козлов в ад навечно. Что, чтобы не попасть в ад совсем глубоко: надо соблюдать пост, столько-то часов стоять в молитвах, не сотворить прелюбы и т.д.
Я не совсем понимаю, как можно оставаться христианином после такого представления о боге… После такого царственного бога. Тут вопрос прямой, и без ответа на него невозможны никакие другие общения, отношения, сношения. Так бог у вас Любовь, или бог у вас сатана? Потому что в их представлениях – бог является сатаною, обрекая всё человечество на вечные муки. И можно ли, возможно ли ему преклоняться, если вы не сатанисты???
А когда Бог родной, к Нему надо лишь обратиться в  молитве, спасти кошечку, собачку, подать нищему, помочь ближнему, дальнему, помочь больному, постараться с помощью молитвы избавиться от страстей, и Бог Спасёт всех! Потому что подобное к подобному! И Любовь к Любви! А ненависть – будь ты хоть какой священник, всегда к ненависти. И будь ты хоть распоследний атеист, но если в тебе Любовь – в тебе Бог!.. Побольше Любви, побольше! Вот, основная проповедь отца Нектария.
- И это действительно нектар на душу, - вторил ему главврач.         
- Да нектар, бальзам, что хотите… Это очень согревает!
- Ещё о чём вы беседуете?
- О разном, но всё, в основном, сводится к этому. На этой теме, так сказать, свет клином сошёлся!
- И тема эта действительно интересна. Ведь кто из нас не боится смерти? Загробного существования, если оно конечно есть…
- Подождите, господин доктор… Вы, что же здесь хотите сказать? Что ничего этого нет? Что мы произошли от водорослей?
- Нет, нет, Поликарп Варфоломеевич, я ничего не хочу сказать! Я не утверждаю. Я просто делаю тончайший намёк, что нужны, ну, какие-то очень веские основания, так сказать, доказательства, так сказать… - баритонировал главврач.
- Подождите, подождите… Но в чём здесь вы видите, какие-то неувязки? Ну, например.
- Нет, ну вы меня, конечно же, простите, - как можно вежливей произнёс Панкрат Парабеллумович, - но вот, например, вот, этот отец Нектарий. Я не к тому, что его нет в природе! Но… Пусть я сумасшедший, ещё больший чем вы, ну, что я его ни разу не видел, т.е. отца Нектария… Но ведь есть камеры видеонаблюдения. Вот, когда вы с ним виделись в последний раз?
- Ну, вчера я его видел, когда подметал после обеда и вёл с ним довольно таки продолжительную беседу.
- Ну и ладненько! – воскликнул главврач. – И следующий раз мы с вами, вдвоём, и посмотрим это видео, как вы после обеда, вчера разговаривали с отцом Нектарием.
Здесь возникла не совсем ловкая пауза… Помолчали, слушая умиротворяющее тикание старинных часов. Поликарп шевельнулся:
- То есть вы хотите сказать, что если я и вы, никого не увидим на диске, то значит, бога нет! И можно со спокойной душой резать всех и насиловать дальше!
- Ну, почему вы так категоричны?! Сразу уж и резать. Я, например, за всю свою жизнь никого не убил и не изнасиловал.
- Это вам только так кажется, - отрезал Поликарп. – Каждый, кто кого бы то ни было ненавидел – тот его и убивал. Мыслеформы, знаете ли, не пропадают понапрасну, пока не убьют того против кого были направлены. Каждый из нас очень яростно ненавидел человек десять в своей жизни. Вот и считайте, сколько же каждый из нас убивает.
А вообще разговор наш смутно мне напоминает один случай из моей жизни. С одним из моих коллег я обожал  вести очень длительные и интереснейшие беседы – он в основном лил воду на мою мельницу рассказами типа: «Жил в нашем подъезде одно время, этажом выше нас, священник – ну, батюшка. И вот, как батюшка подпивал (а подпивал он кажинный день), то шёл к себе домой мимо нашей квартиры. И каждый день он облегчался, по малой нужде, на нашу дверь. Ну, не дотягивал до своей квартиры по пьяни. Так вот, верите ли, вся дверь наша была просолёна! Бела от соли! А вонь уже стояла на весь подъезд. Говорили ему – но, что толку? Он по пьяни всё равно ничего не помнил, и только бросал на нас грозные взгляды поутру. Вот тебе и бог! После этой-то истории. А то бог, бог…»
Как вы вообще к этому пассажу относитесь, господин доктор?
- Нет ну, тут понятно. Священник конечно не бог – иначе бы не страдал бы запоями и запорами. Но тем не менее, извините меня, но надо ведь на что-то опираться… Ну, там на факты, на доказательства.
- Поймите, Панкрат Парабеллумович, что совершенно даже не важно, увидим мы отца Нектария на видео, или не увидим.
- Прошу извинить вашего покорного слугу, но как это не важно?!
- А так. Обычно к любому человеку в возрасте, много испытавшему – будь то дворник, или учёный, начинают приходить в голову такие мысли, что, что-то здесь не так всё просто. Что есть, что-то ещё в этом мире… Что-то ещё… Что мы не видим. И жизнь не кончается со смертью. Есть, безусловно, силы позитива и негатива. Всё связано и взаимосвязано.
И вот тогда слова отца Нектария (кстати, есть он, или нет, совершенно не важно. Есть ещё десятки святых, которые утверждают тоже самое, что и отец Нектарий). Дак вот, тогда слова  отца Нектария, да и других святых, ложатся на благодатную почву.   
- На благодатную почву, - дописал главврач. – Ну-с это же чудесненько! Проверим следующий раз у кого из нас галлюцинации, и кто из нас более сумасшедший.
- Да это не важно.
- То есть, как же не важно? Это даже очень, дорогой мой друг, важно. Надобно опираться на факты. А то мы так, уважаемый, далеко уйдём.
- Ну ладно, даже вот скажем на вашей работе. Вы согласны, что в ваших некоторых пациентов вселяются абсолютно другие личности – не имеющие к ним никакого  отношения?
- Ну, здесь, видите ли, мозг… Мозг – он ещё плохо изучен учёными… Порой такое выкидывает…
- Ну, а когда после сна на теле остаются раны! Это как? Снится даме, что её укусила собака, и она просыпается с рваной раной от собачьего укуса!
- Ну, видите ли, самовнушение…
- А когда бывшие умершие рассказывают, что было вокруг, когда они умерли, и в оперблоке, и далеко за его пределами, и всё это сходится, и про всё это пишут врачи-реаниматологи после того, как возвращают умерших к жизни! Это как!?
- Нет, нет, Поликарп Варфоломеевич, вы уже перевозбудились. Примите, пожалуйста, вот эту таблеточку, вот, запейте и идите спокойненько погуляйте по нашему парку перед вкусным и полезным ужином.


10


И главное, вечно – снаружи домик, как домик… Уютный такой домик посреди выжженной солнцем пустыни. И забегаешь в домик, как в прохладу… Или в лесу тёмном домик, и естественно Рита тоже туда заходила, или забегала, или залетала… И начинались эти коридоры, б-б-б-б-боже… Им не было конца. Какой-то страшный и жуткий лабиринт. И всегда она спохватывалась только тогда, когда было уже поздно, когда она уже забегала в этот домик – и всё и конец… И опять никакого спасения и никогда.
Она долго бродила по этим коридорам – буквально месяцами (за одну ночь) и не могла найти выход из этого лабиринта… Встречались двери, иногда она заходила в них, иногда просто заглядывала. Иногда это были палаты с тяжелобольными, иногда туалеты с тяжелобольными… Отрады не приносило ничего. Сердце только билось всё тяжельше – буквально останавливаясь…
Иногда она видела своих детей и даже звала их, и шла к ним, но они, как-то всё время убегали от неё, забегая в эти комнаты по бокам коридора – в эти жуткие и страшные комнаты. Просыпалась Ритуся ажни плавая в поту, с жуткими криками и пугала своих соседей по палате. Конечно же, ей и кололи и давали в таблетках успокоительные, но толку от этого было мало. Начиналась ночь – начинались кошмары.
Рита боялась спать, часами сидела на кровати уставясь на луну, или просто во мрак. Слушая, как ветер шумит в ветвях, бьётся в окно, просится в душу… Иногда следила полёты звёзд, слушая храп соседок… Бывало так вот не раз, что не спала и всю ночь. Мысли текли чётенько, отскакивая от стен, и воспринимались уже, как родные… Плохо, мерзко, гадко – всё, всё, всё… Люди поголовно все животные, скоты, быдлятина – и это в лучшем случае… И как же я могла этому миру отдать своих детей?..  Вот так, вот так, вот так… А засыпая снова погружалась в бесконечные кошмары.
Однажды идя в обычной, гнетущей депрессухе по парку, прогуливаясь эдак после обеда. Как раз это было после того, когда она в очередной раз резала себе вены и её еле откачали в больнице. А резала она их полностью отдавая себе отчёт в том, что она самая тончайшая на свете, а все остальные это – скоты, скоты, скоты… И она просто не может жить среди этого быдла…
И вот, идя по парку, и подцепляя на носок ботинка золотые, кленовые листья, она вдруг в полностью затуманенном сознании налетела на мужчину, который мёл листву. И сначала она эдак опешила, потом пролепетала:
- Извините, - и хотела пройти дальше, но мужчина заговорил.
- Вы Маргарита?
Она пожала плечами.
- Ну, да и что же…
- Так, мне очень нравится это имя, но я никогда не встречал Маргарит.
- Не скажу, что вам повезло…
- Отчего?
- От того, что вы встретили Маргариту. Вам наверняка виделось в этом имени, что-то волшебное… А я просто убила своих детей… И сейчас никак не могу убить себя. Всё время пробуждаются соседки, чтоб им пусто было, и все скопом спасают меня.
- Вам надо поговорить с отцом Нектарием… - задумчиво произнёс Поликарпушко.
- Кто это?
- Ходит здесь один священник. Так… Он вам скажет.
Они помолчали, послушали шум ветра в ветвях дерев. Рита смотрела на дворника с улыбкой недоверия.
- Что он мне скажет?
- Он умеет говорить, поймите. А я так… Жалкое подобие – китайская подделка.
- И всё-таки, что он может мне сказать? Я совершенно не умею жить в обществе. Вот, к примеру, меня выпишут из больницы. И что? И всё. Мне сразу конец. Квартира в долгах, на работу я не могу устроиться - не могу разговаривать с людьми - просто не могу! Я горожу не пойми чего. Ни в лад, ни впопад. И мне одна дорога, только одна – броситься под поезд. Хороша свобода только тем, что там ходят поезда.
- А вот, отец Нектарий вам бы сказал на это… Да, сказал бы… А я кто? Кто я?..
- А где хоть ходит этот отец Нектарий? И что, ну, что он может мне сказать? Ну, хотя бы на какую тему? Может быть, он поёт, как в опере?
- Не совсем так… Но он бы вам сказал… Он бы вам сказал, что мы созданы для счастья, как птицы для полёта!.. Он бы сказал, что жизнь наша песня, волшебная песня – в полном мраке невежества, дикости, пошлости и ненависти. От этой волшебной песни оживают мёртвые царства, закостенелые в какой-нибудь гадости, или мерзости. Рождаются новые миры во славу Божию! И всё начинает расти, цвести и благоухать!
Планета очищается, живёт, дышит, выздоравливает! Вот, какая волшебная песня наша жизнь! Это глоток родниковой воды погибающему в пустыне! Это глоток чистого воздуха отравленному в городе. Вот, что такое наша жизнь!
Но это конечно, если ты стараешься жить по Божьим заповедям. Если сам не травишь всю планету ненавистью и депрессухой. Типа того, что вот такой тончайший в мире дерьма и не приспособлен к этому миру. А на самом деле сам ты и есть та отрава. Та самая отрава мерзкая, что губит всю нашу жизнь здесь на земле. Не кто-то отрава, Риточка, не вокруг вас отрава. А сами вы и есть та отрава, что травит мир вокруг вас. И все вокруг действительно гибнут.
Ритины губы зазмеились в улыбке. У неё всегда были нервные и дёрганые губы – никогда не находившиеся на одном месте. Ни одной секунды её губы не могли остановиться.
- Это не плохо, после полного восхищения, втоптать эдак в самую зловонную жижу.
- Ну, когда-то должен человек узнать о себе правду.
- Вот вы так всё правильно говорите. Рубите, как с плеча шашкою гадов и паразитов. Ну, да я отрава. Да. Но я не могу жить по-другому. Не могу, - пожала плечами Маргарита. – Я не могу не быть в депрессухе, когда вижу скотство.
- Вот вы всё про скотство. А где вы видите это скотство?
- О-о-о-о-о-о… Везде. Везде и всюду, - Риточка грустно улыбнулась. – Начальник повысил  голос на подчинённого – скотство. Сильный, без конца и края, унижает слабого, как нас здесь – скотство. Муж унижает жену – скотство. Пошла в туалет – не то, что унитаз, стены все  загажены фекалиями… И это в женском туалете! Надпись в нашем клозете так и гласит – «Уважаемые дамы, не срите мимо унитаза!» А вонь, какая? И что это? Не скотство? Сёстры хамят, обходятся с нами, как в концлагере – скотство. Нянечка придёт убираться – орёт. И так везде и всюду.
Вы ещё, может быть, мужчина – вам не понять. Прихожу устраиваться на работу… На любую работу! Не секретуткой какой-нибудь!.. Сразу лезут под юбку. Хочешь работать – давай всем встречным и поперечным! Не дай бог от кого-нибудь зависеть. Всё! Сразу же – будь то муж, или на работе… Сразу же: «Соси!» Причём сходу лезут со своим пенисом в лицо, как будто оно у меня писсуар… Наверное чувствуя себя при этом кем-то очень великим и бесподобным. Ну, вы мужчина – вам лучше знать об этих величайших и возвеличивающих ощущениях. Вы видимо при этом очень возвеличиваетесь в своих глазах. И вы хотите, чтобы я так жила, как все – в этом скотстве? 
Помолчали, даже поозирались по сторонам – оглядывая близстоящие деревья, что махали им своими могучими ветвями.
- Отец Нектарий бы сказал вам, чтобы вы молились, и читали молитву: «Отче наш…»
- И вы думаете, если я буду молиться, ко мне перестанут лезть с немытыми членами?
- Что-то, безусловно, изменится. Что-то изменится, - Поликарпушко покивал головой. – Что далеко ходить? Вот я маньяк. Я убивал женщин. И меня в это так затянули бесы, что я без молитвы: «Отче наш…» даже, здесь бы из убийств не вылез. Вот и тебя бы сейчас убил – никого ведь нет кругом.
- Сделай одолжение, - улыбнулась, Рита.
- Но я стал молиться, креститься – не один день, и не два. А месяц, два месяца. И… Таблетки-то таблетками… Но я почувствовал, что от меня ушли бесы. Сейчас я молюсь каждый день и не по разу.
- Ну ладно, идёт сестра, как тебя звать?
- Поликарп.
- Поликарп? Это смешно. Меня ты знаешь – пока…
Так вот, с тех пор Ритуся, не раз ещё встречалась с Поликарпом. Он ей записал: «Отче наш…» Она выучила молитву и читала её и днём, и обязательно перед сном. Кошмары отступили. Навязчивые мысли о самоубийстве прошли. Главное, что она уверовала в истинность Бога. Что Он есть, что Он Любит её, и что Он Спасает её.
Иногда правда долбили мысли, что она не крещёная, но Поликарп на это обычно говорил, что разбойник, который первый попал в рай, был тоже не крещёный, и в жизни не причащался и не исповедовался, и вообще был никак, и ни с какой стороны не воцерковлённый, но он раскаивался в своих грехах и уповал на Бога – вот и Спасся.
Рита всё время склоняла Поликарпа, чтобы отец Нектарий её покрестил.
- Но что делать?! – отвечал ей на это Поликарпушко. – Ну не стыкуетесь вы никак во времени. А так бы покрестил.
- А тебя он покрестил?
- Ну, как тебе сказать, Рита?.. Мы с ним так много беседуем, ну, разговариваем… Что нам, как-то совсем не до этих сантиментов. Ну, поверь. Мы так наскучались друг без друга.
В общем, как уж это случилось, я, конечно, знать не знаю, ведать не ведаю, но Маргарита мало того, что вышла из депрессии, она ещё и полюбила Поликарпа всеми силами женской души. А может это была нерастраченная Любовь на мужа и детей, которую запихнули в какой-то дальний и тёмный уголок, и несколько раз пнув - заставили сидеть там обнажённой. Это была тайна Любви. У Любви столько тайн, что несть им числа. Будь то Любовь, например к мужчине. Сама женщина, когда не может объяснить за что она Любит. Когда всё, что всю жизнь отвращало и было омерзительно, вдруг совершенно перестаёт напрягать. Когда нравится всё, что есть в человеке, а если и не всё, то всё равно, то, что нравится намного преобладает над тем, что не нравится. Как гора Эверест… Но от тайн Любви всем делается только счастье…
 Маргарита даже расцвела вместе с первым снегом, и вся так зарумянилась и глаза заискрились… И вот, не поверите, но она перестала замечать хамство. А когда, если даже и замечала, то только жалела тех кто хамил. Ну, как же?! Зачем же травить собственную жизнь, когда жизнь и весь мир так прекрасны вокруг!


11


Ну, а Панкрат Парабеллумович, он слов на ветер не бросал. Он хоть и говорил тишайшим голосочком, но в своих решениях и в последовательности их выполнений, был крут и весьма последователен. И поэтому все подчинённые трепетали перед его тишайшим голосом. С больными он был намного добродушнее и нежнее чем с обслуживающим персоналом, но тем не менее, если того требовало время, меняющийся текущий периуд, приказы свыше, пошлейшая материальная неизбежность и прочие собственные потребности и нужды поликлиники, то он мог заколоть уколами, закормить таблетками, доконать прочими фашистскими и садистскими процедурами кого угодно – хоть собственную родную маму до смерти, или до растительного состояния, или до идиотизма со слюнями – смотря, как того требовал очередной текущий момент: коммунизма, капитализма, бандитизма в единицу времени… Но в связи с тем, что чистым сатаною из нас никто не является, и в каждом ангелы борются с нечистью за любой, малый островочек света в океане мрака, чтобы было в будущем за что вытягивать из ада горемычного (и вот на этом островочке-та любой из нас и стыкуется с ангелами), то естественно, что такие островки были и у Панкрата Парабеллумовича, и одним из островков был тот, что он обожал беседовать со всеми своими больными и действительно лечить их и спасать от разнообразных кошмаров, и так до тех пор, пока боевая труба не позовёт его снова в бой… Т.е. доктор-то он был добрейший, но как говорится, не дай бог…
Так и с Поликарпом, он хотел помочь ему от всей души и убедить его в бредовости его идей и видений. Показать ему всю пошлую сущность этих видений, миражей, фата-морган, призраков и т.д. В связи со всем этим вышесказанным, он запасся дисками с видеозаписями «Белых столбов» у охраны и встретил уже Поликарпушку во всеоружии.   
- Ну вот, давайте начнём с седьмого ноября, как вы говорите. Ну, вот смотрите. Вот оно, седьмое ноября. Видите вот здесь на экране число седьмое. Ведь вы говорили, что именно седьмого ноября вы проводили удивительнейшую, наполненнейшую и насыщеннейшую беседу со святейшим отцом Нектарием. Ведь так это? Вы не будете этого отрицать?
- Это сложно сказать, - замялся было Поликарпушко.
- Я вам подскажу. Мы с вами беседовали восьмого ноября, и вы утверждали, что вчера после обеда, вы проводили с отцом Нектарием насыщеннейшую беседу. Так это было?
- Но я не могу это утверждать, так категорично, как вы...
- И, тем не менее, смотрим – после обеда, седьмое ноября. Вот вы выходите мести листву. Вот начинаете спасательную работу – работу по спасению людей. Тут кстати можно немного ускорить. Уж как говорится, уж отца-то Нектария, мы никак не просмотрим – ведь вы утверждаете, что он в сажень ростом.
Главврач включил ускоренное воспроизведение и Поликарп замахал метлою так лихо, что просто любо-дорого было посмотреть-то на это! Ох-хо! Эгей! Залётные! Но вот, как-то остановился и стал смотреть кверху. Доктор  переключил на обычную скорость и увеличил. Ясно было видно, как Поликарп смотрит куда-то кверху и шевелит губами.
- Т.е. вы понимаете, что это значит… - комментировал Панкрат Парабеллумович. - Это обозначает, что вы смотрите кверху, и беседуете с кем-то невидимым. А если быть более точным – несуществующим. Вот смотрите, особенно дивный кадр. Вы начинаете жестикулировать, и прямо так машете, машете рукой, как Ленин на трибуне! А вот, начали кивать головой – то есть внимаете удивительнейшим речам.
Потом главврач включал ускоренную запись и в целом получилось, что Поликарп беседовал так около получаса, а потом уже опять начал мести.
- Вот вам и ответ на все ваши новые идеи – как-то: вечные истины о господе боге, религии и о моральных устоях. Всё это болезненные видения вызванные бредом – высосанные из воздуха. Вот, что значат все ваши речи и убеждения.
Немного помолчали.
- То есть вы всё таки не поняли моего рассказа про батюшку ссавшего на двери.
- Я хочу сказать, что всё это плод вашего воспалённого воображения и больше ничего. А уж, какие вы аналогии выводите из писяющего батюшки – это уж ваше дело.
- Да не аналогии, причём здесь аналогии. В моём рассказе всё сводилось к тому, что если священник кажинный день жрёт ханку и не дотягивает до своей квартиры, то значит и бога нет – раз так! Я ж этим вам хотел показать всю смехотворность этих выводов, когда стоя перед горой фактов и доказательств Божьего существования – утверждать, что у батюшки полуметровый, и значит – бога нет!
Я вас очень даже понимаю Панкрат Парабеллумович, очень хотелось бы, чтобы бога не было – это сразу бы оправдало бы любые тягчайшие грехи. Ведь нет бога – нет грехов! Но дело в  том, что учёными-врачами доказано существование души вне тела. Когда мёртвые оживают и рассказывают и о полётах, и о Боге, и самое главное для вас – это факты. А именно кто и что делал, как рядом с умершим, так и в любой отдалённости от тела!
- Официальной наукой это не признано, а сговор врачей может быть какой угодно, - парировал главврач.
- Официальной наукой это никогда не признается, потому что тогда нельзя будет трахаться с секретутками в самых, что ни на есть извращённых позах, нельзя будет проклинать всех и вся, нельзя будет видеть себя самым величайшим из всех смертных, ну и так далее. Вы, что хотите, чтобы наука сама взяла и оскопила себя? Да на зависти, на злости, на тщеславии и гордыне и держится вся наука! Это же киты, на которых всё зиждется! И вы хотите, чтобы супермен с полумятровой ялдой, так взял, и отрезал себе яйца?!
- Какие же вы страсти-то говорите! - замахал руками Панкрат Парабеллумович, – вот вам таблеточка и сейчас же запейте её водой.
- Да доктор, я понял. Я сейчас выпью. Но последняя просьба! Давайте посмотрим ещё шестое ноября. По моему, отец Нектарий, именно тогда и приходил ко мне. Я просто ошибся, вы уж извините меня.
- Хорошо, - кивнул главврач. – После обеда?
- Да, пожалуйста.
Вновь запущенный видеоролик выдал практически ту же картину. Поликарп вышел, пробормотал что-то на небо и принялся мести.
- Вы поймите. Ну, я иногда, и просто сам с собой так разговариваю. Уж вы простите меня. Ну, люблю я вот так, сам с собою беседовать.
Панкрат Парабеллумович кивнул и включил ускоренную съёмку и… И вдруг… Вдруг, ктой-то огромный, двухметрового роста, подошёл к Поликарпу. Доктор сделал видео на обычный просмотр и увеличил картинку. О да… Это был огромного роста седовласый старец, с огромным пузом, но правда без пудового золотого креста на пузе. Вот это да! 
- А откуда?.. – заговорил было доктор, но осёкся и зажал себе рот ладонью. И сказал так: - Однако…
- Что с вами Панкрат Парабеллумович? – Поликарп покивал головой. - Ну, что делать? Нет так и нет. На нет и суда нет.
Доктор глянул на больного.
- Т.е. ты его не видишь? – спросил он, каким-то странным голосом, без баритонирования.
- Нет. Я ничего не вижу. Вернее никого.
- Ну, ладно, ты свободен, - скомкал главврач, чувствуя, как его всего начинает уже визуально трясти, - пей таблетку и можешь идти.
Поликарп пожал плечами, выпил таблетку и вышел.


12


А Панкрат Парабеллумович аж прильнул к экрану, изучая этого старца – «Откуда? Какая … его пропустила? И почему я ничего об этом не знал?» - так долбили мыслишки в его мозг. Он остановил видео и рассматривал этого богатырского телосложения детину – «Да, надо будет это выяснить. Кто без моего ведома, пустил на территорию психиатрической лечебницы этого проповедника. И строго наказать. Уволю к чёртовой матери! – как отрезал главврач. – Как  только посмели пустить без моего на то постановления, резолюции, согласования, решения и прочего бреда?! Да, и, кстати, а почему его на экране не видел Поликарп?.. Или он так искусно притворяется и врёт…»
- Хм… - хмыкнул доктор, и повернулся уже было к окошку, как в дверь кто-то пнул. Грохот был очень сильный.
«Это кто посмел?!» - пронеслось в голове Панкрата Парабеллумовича, как тут же дверь распахнулась, и в его кабинет, тяжело ступая, зашёл старец Нектарий. Он был в чёрной рясе, но без креста, седые волосы ниже плеч развевались за ним.
- А где же вас… Ваш… Золотой крест… - как-то ни к селу, ни к городу промямлил доктор.
Но старец и не собирался с ним беседовать. Он вытащил его одной рукой за грудки из-за стола, а другою дланью стал лупить и охаживать его по щекам. Да так, что даже расквасил нос.
- Тебе падла, - приговаривал этот верзила-старец, - крест не полагается. Тебе только в ад, причём безвылазно.
От последнего удара ладонью Панкрат Парабеллумович полетел с ног и приземлился на паркетном полу заливая его кровью. Чтобы как-то спасти белый халат он вытащил из кармана надушенный платок и заткнул им нос.
- Однако… - пробормотал доктор, - хорошая припарка.
- Тебе гаду, токмо геенна огненная за все твои бесконечные злодеяния, - басил посетитель, - и нет тебе ни прощения, ни пощады, и нет конца твоим мукам! Муки твои будут вечные!
- За что же такая немилость? – прогнусавил главврач, вставая с пола и подходя к умывальнику.
- Скольких ты убил? Ты сможешь это вспомнить? Это только физически. А сколько ты убил и продолжаешь убивать духовно? Несть им числа!
Панкрат Парабеллумович умылся, и вновь заткнув нос уже полотенцем, постарался, чтой-то прогундосить – типа:
- Это моя работа. Работа у меня такая. Я врач.
- Ты не врач, а начальник фашистского концлагеря. И можешь стереть в пыль любое количество твоих больных, если тебе заплатят за это, или придёт какая-нибудь установка свыше.
Панкрат Парабеллумович подивился конечно таким тайным знаниям незнакомца, но правда вида не подал. С какими только сумасшедшими в своей жизни он не имел дело…
- А вы не хотите на моё место?
- На место палача-садиста не хочу. За всё ответишь тварь из преисподней!
- Ну, уж и из преисподней. Давайте всех сумасшедших выпустим из психушки?! А? Не хотите? Ну, и не лезьте в нашу кашу. У нас нет лишних лечебниц, а больные пребывают. Надо вас поставить на моё место. Интересно, куда бы вы девали лишних больных, которых не кормить нечем, не расселять некуда. Обратно в общество выпускать этих бесконечных маньяков? У нас лечебница-то не резиновая. А из неё делают резиновую. Не хотите ли на моё место?
- Да это часть правды… Что ты юлишь? Можно было и уволиться, и писать президенту, что негде размещать больных. 
- И ты бы меня снабжал деньгами и кормил бы всю оставшуюся жизнь? – хмыкнул главврач.
- Устроился бы на другую работу.
- На какую? Грузчиком? С волчьим билетом, меня по специальности уже не возьмут никуда. Грузчиком не могу я – здоровья нет. Гипертония, сердце.
- И потому надо выдумывать разные способы, как убивать больных? То он бедолага таблеток наглотался не своих, то шприц у сестры выхватил и вколол себе, то о стенку головой разбился, то с крыши выпрыгнул. Но самое гениальное твоё изобретение довести уколами и таблетками до растительного состояния, а уж там-то дело техники! То кашей подавился, то в супе утонул и захлебнулся, то простудился (твоё изобретение!) – не понимает же человек-растение, что ему холодно – и вот, острый бронхит, пневмония - летальный исход. А надо т всего делов-то!.. Форточку открыть – зимой, осенью… А сепсис от пролежней! Это твоё последнее изобретение – не чувствует же растение, что вот оно уже гниёт. Надо только отдать приказ санитаркам не переворачивать больных.
- А откуда ты?.. – дёрнулся было спросить главврач, но осёкся.
- Я всё знаю про тебя. И как ты медсестёр заставляешь минет себе делать. И женщин больных запугиваешь  тоже из-за минета. И если попадается строптивая закалываете до смерти. В дурдоме ты царь и бог! И все кто женского пола и чуток посмазливее просто обязаны у тебя сосать.
- Ты кто такой?
- Деньги, которые тебе всучивают за убийство, из-за квартиры, родственников и которые ты прячешь в люстре, в своей квартире, не жгут твои пакостные ручонки адовым огнём?!
- Ты что обыскивал мою квартиру?!
- Вот на что ты только болезненно реагируешь, как на родное – деньги в долларах, или тугие пачечки красненького Хабаровска, на половуху, а так же на собственное величие – на гордыню. Вот, что твоё родное – что все перед тобой должны преклоняться и ублажать, как императора Нерона – потому что ты вот такой величайший и гениальнейший. И именно отсюда-то и идут все твои, вроде бы добрые порывы, в беседах с больными. А на самом деле только забавляешься, как кошка с мышью, чтоб все эти профессора и академики, чтоб познали твоё Наполеоновское величие. Переубедить их умнейших в чём угодно и вознестись в своих глазах ещё больше! Причём уколы – это потом… Сначала все должны постигнуть действительно твоё величие перед ними. Понять, что ты гений психиатрии, и значит и самый величайший!
Ну, а уж если никак… Поумней-то тебя биллионы существ. (По-твоему, правда, они называются параноиками, т.е. пациенты с устойчивым бредом). Но уж тут-то включается злоба, уж тут-то ты процедуры назначишь. Да такие, что он только с мухой и сможет спорить, да и та переубедит его в чём угодно своей надменностью и простотой в глубоком наплевательстве на всё его святое и гениальнейшее, а так же пошлейшей неизбежностью в откладывании апарышей в живого человека.
Такой вот ты урод в этой жизни, чувствующий себя в ней величайшим кумиром, которому все просто обязаны преклоняться и лобзать ступни твоих ног!
- Какая патетика! Однако вы не балуете меня своим анекдотическим складом гениальнейшего ума. Тако ж партикулярноаналитическим мышлением, переходящим в блевотину.
Видя уже выпад отца Нектария, Панкрат Парабеллумович, как-то не смог среагировать и отпрыгнуть в сторону. Сей дюжий старец подмял его под себя, как бронепоезд мальчика с сачком для бабочек. И вот, он уже видел перед своим меркнувшим взором его седую бороду, ощущал на своём горле стальную длань Нектария, и слышал его прощальные слова:
- Передашь в аду привет от Нектария.
Как вдруг, в двери постучали. Хватка бронепоезда ослабла, и главврач не то, что сам, а скорее тело его судорожно со страшным хрипом совершило отчаянный вдох… И кислород пошёл так… И побежал по сосудикам головного мозга пробуждая и оживляя оный. Потом несколько душетрепыхательных вдохов доктор совершил уже сам и уставился на крутящийся потолок.
Вежливый стук в двери повторился. Панкрат Парабеллумович начал кряхтя подыматься со словами:
- Однако это вовремя… Однако это вовремя постучали.
Его всего начало трясти от адреналина, который попёр по телу после минувшей смертельной опасности, и вызволения, так сказать, с того света. Радость охватила всё его тело  необычайнейшая – ради которой собственно экстремалы и лезут во все дыры, где надо и не надо – лишь бы вновь адреналинчик запрыгал по всем сосудикам, как лошарики! Он отёр лицо мокрой ладонью:
- Б-б-б-боже, к-к-как же… Хорошо жить. Однако куда эта детинушка делась?
В двери третий раз очень вежливо постучали. И Панркат Парабеллумович оправился, хмыкнул и сказал уже:
- Войдите, - своим обычным голосом.
В двери просунулся врач Пустяков с какими-то абсолютно дурацкими пустяками, ну типа больной Синюшкин подкрался сзади к здоровенному амбалу больному Востренькому, ударил его кирпичом, вырытым из клумбы, и после того, как Востренький упал без сознания – впился зубами в его шею, и стал пить кровь. Насилу оттащили и вроде все живы… Ну, обыденность «Белых столбов», как же надоел ему этот Пустяков.
- Вы сейчас никого в коридоре не встретили? – спросил он Пустякова, а сам у окна ощупывал рамы. – В моём коридоре вам никто навстречу не попал?
- Нет Панкрат Парабеллумович, - замотал отчаянно головой Пустяков. – Никого Панкрат Парабеллумович. Никого не видел!
Главврач прошёлся по кабинету.
- Ну, а вообще, встречали вы в нашей больнице священника в рясе, здоровенного такого?
- Нет Панкрат Парабеллумович, никогда не встречал! – вдругорядь усиленно замотал головою Пустяков, - никогда не встречал!
- Подойдите и осмотрите моё горло – точнее шею… Ну, как специалист с медицинским образованием.
Врач Пустяков внимательнейшим образом осмотрел шею главврача и выдал вердикт:
- Душили руками. Точнее одной рукой на смерть. Господи… - спохватился Пустяков, - кто вас душил Панкрат Парабеллумович?!
- Ну, доктор Пустяков, мы имеем дело с особоопасными маньяками. Работа у нас такая. А пока ступайте – больного Синюшкина на процедуры к доктору Савушкину. (Это обозначало, что Синюшкина электротоком будут бить до полного идиотизма, чтоб только слюни изо рта текли, чтоб слово: «Кыш», - сказать не мог падла). Востренького к Кондыбайло. (Это обозначало, что амбала Востренького зашьёт старшая медсестра Кондыбайло, которая специализировалась в психушке, в том числе и как травматолог). Всё вы свободны.
Сам главврач быстро переоделся и просто полетел на «Мерине» домой, порою, чудом избегая, чтобы не сбить на «зебре» пешеходов. Припарковавшись, он взлетел в лифте на свой этаж и трясущимися руками долго не мог попасть ключом в замочную скважину, пока, наконец, наматерившись в досталь, двумя руками не зажал ключ – точнее вцепился свободной рукой в трясущуюся – и вот же! Овладел дверью! Хоба на! И открыл же!
Дома он бросился к люстре. Опять же долго не мог справиться с трясущимися руками и винтиками…
- Проклятый тремор… - скрипел он зубами.
Плюнув слез, налил себе стакан дорогущего коньяку, хлобыстнул его не закусывая и посидел немного… Когда кайфуха стала растекаться по членикам насекомого, он полез снова на стремянку и на это раз очень удачно отвинтил их все и оттулив огромный плафон, слез на диван вместе со всеми своими деньгами.
- Но откуда он узнал?.. – одеревеневшими губами трепетал он, - откуда он узнал? Никто даже на работе не знает, что я купил квартиру в центре Москвы. Новейшая дверь с пультовой охраной, через окна тоже не проникнуть. Ко мне никто не ходит – ни одной заразы я близко к дому не подпускаю… Странно… И никто его не видел кроме Поликарпа…
Короче этим вечером он назюзюкался, а утром, когда стал бриться возле зеркала и увидел синяки от железной хватки отца Нектария, молвил следующее:
- Покуда он меня не укнокал, надо спросить Поликарпа, что делать… Потому, как я чувствую, что это конец. Что-то ведь говорил мне Поликарп… Да, да, что-то о молитве… Что помогает: «Отче наш…» Пусть напишет мне эту молитву. Пусть напишет…
Так говорил доктор на следующее утро после встречи с Поликарпом.


13


Сам же Поликарп, выйдя от главврача, снова пошёл с лопатой грести снег по дорожкам больницы. То есть занялся вновь своим любимейшим делом.
- Странный этот доктор, - рассуждал он вслух, - разве можно так жить не веря в Бога… Да это ж только в омут с головою. Я сам конечно, извините, жил не веруя  в этом самом омуте на дне… Но разве это можно назвать жизнью?.. Так… Сам был отрава – смесь мышьяка с крысином в барде из отбросов, и вокруг себя подобное же распространял – травя всех и каждого, и радуясь любому падению, любого человека. Только и радовало, когда кто-то себя и других уничтожает. Мама ли пьёт, избивает своих детей до смерти! О как же я радовался этому! Отец ли пьёт и избивает всё семейство, вгоняя жену в петлю! Я аж тащился! Ну, и тому подобное. Что это, можно было назвать жизнью?
Конечно, там тоже живут со своими радостями и печалями. Я имею в виду на обратной стороне Луны – в аду. Но, во-первых, где нет Любви – там одна мерзость. А во-вторых, где нет Любви – там одни муки. Да, одни муки. Любые низменные страсти – они не утолимы. Нельзя напиться водкою, нельзя покрыть всех женщин, скопить все деньги, невозможно утолить злобу, утолить алчность, перестать собой восхищаться, любоваться и ставить себя выше всех! Ну, невозможно это прекратить – считать себя выше других, и тем не менее видеть, что другие лучше, удачливее, счастливее, знаменитые такие, все во славе, и блестят, как звёзды! О нет конца мукам – сознавать себя выше других и быть не признанным всем эти быдлом, и не быть единственной звездой на небе, от которой все слепнут. Он нет конца мукам гордого человека – видеть, как другие глупы и ничтожны, но по всем статусам находятся выше его! Да от этих мук можно на дерьмо всему изойти! Поубивать их всех гадов! И травить! Травить! Травить!
Но зато Б-б-б-б-боже, как же утолимы высшие страсти в человеке! Раз в недельку сходить в выходные в лесок! И набраться на недельку кристальной чистоты, свежести, радости… О-о-о-о-о, опьянев от соснового леса радоваться всему, всему! Каждому кустику! Каждой ёлочке! Каждой берёзке! У них же светлые души, у деревьев! И от общения с ними очищаешься! Счастья этого хватает, как раз на недельку! Ну, а в следующие выходные снова в поход за счастьем!
О сколько радости и счастья приносит одна жена, и один муж! «Серебряные свадьбы – душевный разговор…» - это кто понимает. Ведь только с одним мужем ты можешь (иногда, не во всех случаях конечно) обрести душевное родство лет так через десять, пятнадцать совместной жизни – и только это и можно назвать Любовью! Когда друг без друга никуда! А всё остальное, что люди называют Любовью – там: первая любовь, любовь с первого взгляда, со второго, с третьего, заняться любовью и т.д. это всё только: гормоны, половуха, блуд… Хорошо это назвали – траханье. И больше ничего. А чтобы жить вместе и радоваться бесконечно общению – нужно не сунул вынул и бежать… А терпение, прощение, понимание, соучастие, сочувствие, и т.д. и т.д. И половые контакты или, как там их ещё назвать – подвиги! – к семейной жизни не имеют вообще никакого отношения.
Творчество для творчества! Искусство ради искусства! Только это и может, приносить высочайшее и божественное наслаждение. Только светлая, высшая страсть к творчеству! А если будешь думать, как прославиться, как стать знаменитым, чтобы все тебе пели осанну… Как срубить творчеством баблосы… То это не жизнь будет, а сплошная мука.
 Если будешь знать, что ты лишь капля, которая так искрится в изумрудном океане Любви! Что ты частица Любви! То это и будет великое счастье – быть частью Любви! Ты, каждый из нас, частица Любви Бога – это ли не высочайшее счастье нашей вечной жизни! Занимайся творчеством, Люби природу, искусство, женщину! О надо ли ещё хоть что-то! Книги, картины, театр, кино, музыка, балет – о Боже… Да не перечислить этого счастья! Пришёл домой после прогулки на природе, пообщался с любимой, почитал книгу… Боже, да вот же оно счастье! Да не надо же больше ничего!!! (Ну, сыт, обут – это само собой, как-то разумеется… Ну, это, как дышать, потеть, высмаркиваться и т.д.).
Но нет!!! Жучочек короед! Червячочек, червоточинка, крючочек и как там ещё назвать эту всепроникающую в нас мерзоту? Заразу-то эту заразную! Ну, типа: «Да, я конечно же капелька... Но   не такая, как другие... ( Вот здесь вечный кайф для чертей, что дурят желторотика!) Ну, я же отличаюсь от других! Нет, ну я же не похожая на других! И значит... Ну!.. Не такая, как все! (О вечный кайф!) Ну, то есть, какая-то особенная... Ну, не одинаковая же! Вы тоже... Как все...
 Бомжара на помойке валяется — и я! Есть разница? (О-о-о-о-о-о... Вот она попёрла кайфуха! Вот он вечный кайф!) Кто-то вот так спивается... А я другой!.. Не то, что некоторые... Ну, уроды! Ну, надо же вещи называть своими именами. И значит, одним одно дозволено (черти расстарались подбрасывая мыслишки-та!) и положено. Да! А другим — другое. Одним и на помойке хорошо, а мне вот, надо и то, и это, и пятое и десятое! Ну, ясно же, что я лучше! (Вот он кайф!) От них же так мерзко воняет, и естественно, что я лучше. Одним положено одно — другим другое! Да, да (черти швыряют лопатой-то в душу мерзоту — ништяк!) Что положено цезарю не положен быку! (Кайф достигнут! И нас уже имеют в заднепроходное отверстие!) И значит, одним одно положено, другим другое. 
Вот мне можно и позлиться — раз я лучше, можно и выпить раз я чудесней! И вообще мне можно и то, и то!.. Потому что Я, есть Я! А совсем не другие! Не то, что там некоторые уроды! (О-о-о-о ништяк!) И в связи с тем, что я отличаюсь, я могу и выпить. Ведь не напиваюсь же я свиньёй. Ну, а в последствии, если даже и напился, как свинья, то всё равно же я не свинья — а много лучше!.. Ну потому что потому!..
Могу тако ж, ну в связи со своей исключительностью, и с женщиной и с той, и с этой... Ну и т.д. и т.д. Человек даже сам не замечает, как он влезает во все эти муки. И вся жизнь становится одной, сплошной мукой. Такая вот, потрава для желторотика. А казалось бы, так чудесно всё начиналось!.. И вот, уже всего трясёт от похмельного синдрома, в глазах прыгают черти, внизу не проссаться из-за аденомы простаты — всё гниёт и протухает. Не жизнь — а ад. Но черти на этом не успокаиваются — ты всё равно себя считаешь самым величественным и великим, хотя от тебя уже потягивает мочой. Д и на помойке бомжи — вы думаете лишены мания величия? О как вы ошибаетесь! Это ж всё одного поля ягода — под названием мерзота. В последних из сумасшедших бомжей вы узреете Наполеона, Калигулу и Нерона! Всё тех же величеннейших гениев!
Вообще против всей это нечисти, против всех этих гениев зла, а вернее против всех этих мучений, есть только одно спасение — это молитва. Молитва — обращение к Богу, к своим родным истокам. Только с молитвой ты, через годы, можешь снова прийти к чудесности существования! Низменные страсти заменив на высшие. Бросив пить, блудить, завидовать, злиться, гордиться, горевать — и начав снова ходить на природу, жить только с одной (одним), стараться не злиться, не мстить, не завидовать (ведь все мы в одной лодке). Перестав гордиться — ощутить себя вновь капелькой океана Любви, и если кто-то хуже чем ты, себя ощущает, то это только значит, что ему надо помочь, пожалеть его — подать ему денежку! (Или по другому, как помочь...) Ведь вот ведь, как оказывается всё просто - против той бочки арестантов, которую ты нагородил в аду. 
Помогай всем... Люби всех — и счастье жизни вновь пойдёт к тебе!  Надо ж только, с Божьей помощью, отойти от мерзости низменных страстей и счастье само придёт к тебе! Оно заполнит тебя по уши! И будет переливаться через край — даря радость другим!.. И здесь, на земле, ты уже будешь в раю! И будешь самый счастливый человек на земле!
Поликарп не замечал насколько громко он разговаривал. Не заметил, как подошла к нему Рита, как слушала его речи наклонив голову на бок и улыбаясь... Услышав последние слова Поликарпа, она сказала:
 - Я хочу быть самым счастливым человеком на земле.


14


Поликарп обернулся:
- А Ритуся... Ты откуда?
- Так, ходила, любовалась на природу. Смотрю ты снег бросаешь.
- Да вот, разгребаю тут, - Поликарп перестал отбрасывать снег, - послушай Рита, согласна ли ты с тем, что уходя из одной комнаты, где осклизлые стены, драные обои, вонь и прочая мерзость... Мы попадаем в другую комнату, соответственно, где чистота, уют, покой и приятные ароматы.
- Не всегда. Раньше было так — я бесконечно ходила по разным коридорам и комнатам, но везде было одно и тоже — хаос, тьма и больные... Но после того, как ты мне сказал молиться и читать: «Отче наш...», мне со временем... Так через месяц, два, стали сниться и другие сны. Да другие... Именно вот то, что ты и сказал — уют, покой и просветы.
- Ну, да, да. Я и имел в виду то, что выходя из дурмана мы попадаем в Свет. То есть в то — куда стремились, чего хотели... Где наша Родина! - он воткнул черенок лопаты в снег.
- У меня, после того, как я стала креститься и молиться вообще жизнь изменилась. Ты не поверишь, Поликарп, раньше я не знала, что у снежинок шесть концов! Не знала, что такое иней, и откуда он берётся... Я не знала, что снег — он абсолютно разный по размерам и форме, и иней это самый мельчайший снег сыплющийся к нам в мороз. Мне это было всё, как-то ни к чему...
Когда ты в бреду живёшь - спишь, просыпаешься... Д какая тебе  разница, сколько концов у снежинки... Поют ли зимой птицы... А ведь они чудесно поют! Я в бреду абсолютно не знала, что снег — он разноцветный! И снежинки-звёздочки цвета свежей зелени и фиолета, что эти цвета, как и синевы — они абсолютно умиляют!
Мне это было, как-то всё ни к чему... Когда вся жизнь обрыдла. Но совершенно другое я чувствую вот сейчас! Я слов русских сколько не знала... Я половину слов русских не знала! А сейчас вот общаюсь и мне нравится общаться! И я даже чуть не подпрыгиваю, когда говорю словами, которые раньше и не знала!..

Смотрю на тебя и витаю. Ты уж прости меня... Но я полюбила тебя. Да полюбила.
Жила, как-то спокойно — мечтала только лечь на рельсы и уйти навеки из этого пошлого мира. А сейчас... Я не знаю, что ты со мной сделал, но я ожила...
- Да я то здесь причём? - пожал плечами Поликарп, - это молитва. Это твоё обращение к Богу-Любви.  Подобное к подобному — понимаешь? Хочешь Любви — обращайся к Богу Любви. Хочешь негативных радостей — только подумай и они уже здесь. И уже тебе подбрасывают разные варианты, как удовлетворить мерзкие радости.
Подобное к подобному, Рита. И даже вроде, всё понимаешь о Боге-Любви... Но нельзя же прощать педофила — ну, изверга такого! Его же надо на части рвать! Как не завидовать удачливым везунчикам у которых всё в жизни получается? Как не завидовать этим гадам до, того, что исходишь весь на дерьмо, плюя и проклиная даже их след!? Ну, невозможно ведь, чтоб не проклинать везунчиков! Далее, без  облегчения мошонки, ну никак нельзя! Врачи, как говорится, рекомендуют! А то там застой... То сё, болезни... Ну, врачи так говорят. Мол, у нас там завод по переработке спермы, или как там, по выбросу в атмосферу... И начинаешь искать варианты облегчения мошонки, что уже смертельный грех — блуд. 
Т.е. всё понимаешь, но пошло-то всё, как по накатанной! Вот, у соседа жена красавица — мне бы такую для облегчения, она же ещё и глазки строит... В праздник не выпить — да это надо быть последним уродом! Я чо вам, монах, что ли!? Я чо больной?! Ну, я не больной! Понятно, нельзя злиться, но сосед сверлит без конца, и как не убить его гада!.. (Ну или там бухает и лезет к моей жене с пенисом), д и масса вариантов! И ты ведь прав, всегда — ну, ведь по справедливости! И что толку, что ты всё понимаешь? Ведь идёт-то всё, как задумано было у гениев зла.
Если всё-равно ты убеждён, что ты лучше соседа — потому, что не такой подонок. И не такой ублюдок, как террористы и т.д. и т.д. - варианты просто бесконечны.
Но один день только попробуй проведи без злобы, почувствуй себя капелькой в лазурном океане Любви!.. Поставь себя на место всех тех людей, кого ты так ненавидишь, и ты поймёшь, что родившись у их родителей, ты вырос бы точно таким же, как и они: педофилом, педерастом на генном уровне, подонком соседом, ублюдком террористом... И что? Будешь сам себя на части разрывать? Нет — потому, что ты вырос у других родителей, или Нет потому, что понял?
И вдруг окажется, что можно прожить хоть всю жизнь и без мыслей о мошонке. Хоть и рекомендуют врачи, но как-то не то, что десятилетиями мужчины живут одни, но и всю жизнь живут одни и бед никаких не знают!
Поэтому перекрестись быстрее, что так и не дошёл ты до этой соседки. И беги даже от этих мыслей, об этой дуре — помятуя к каким ужасам могут привести тебя эти пять минут очень сомнительного удовольствия (когда два холодца будут колыхаться перед тобой без бюстгальтера). Про алкоголь скажи — пусть другие играют с огнём. Я не такой гордый и смелый, чтобы сказать, что казус Кукоцкого может произойти с самыми разнообразными уродами — кроме меня конечно же. Уж я то, как говорится, блюду, блюдю, и не проблюдю! Уж я то всегда знаю сколько выпить! Ну, то есть знаю норму, и уж со съехавшей крышей в жизни не пойду убивать ни в чём не повинных людей. Так как, как раз с такими вот орлами и случаются все те ужасы на которые они намекают, что они, мол, лучше... Как раз при слабом подпитии и случаются все те дорожно транспортные происшествия с летальными исходами. Как раз таким и попадает метиловый спирт, после которого не выжить, ну и т.д. Не надо заигрывать с нечистью — дороже обойдётся. Скажи лучше: «Да я больной. И если я выпью —  то я вас всех здесь поубиваю». Да именно так. И здоровее будешь.
Один всего день попробуй не злись, не гордись, не завидуй, не блуди, довольствуйся малым — будь рад тому, что есть... А дано тебе не мало! День, солнце, воздух, времена года, и счастье безграничное осознавать всё это!.. Смотри и услаждайся творчеством других — искусство безгранично! Сам твори — создавай что-нибудь! Да ведь счастию не будет конца! Отойди только от страстей!
Ведь все эти низменные страсти это только обманка! Обман и мираж там абсолютно всё! У них ты будешь стоять на помойке и будешь уверен, что ты величайший поэт, когда лишь хрюкаешь... Будешь уверен, что пахнешь розами, когда воняешь отходами. Вот ведь до какой степени ты будешь бредить, когда свяжешься с негативом. Будешь уверен, связавшись с этим бредом, что любовь — это наши отхожие места! И напрямую связана любовь и поднятие полового органа. Уж раз все мы уверены, что покрытие самки самцом со всеми брачными и предбрачными играми это любовь. А само покрытие — занятие любовью! То о чём вообще говорить?!
Мы живём в бреду и бредим без конца и края. Мужчина у нас это свирепый самец со стоячим немалым пенисом, который застолбил территорию и ходит такой крутой, пугает всю округу! У скотов это обозначает — метит территорию. Но именно это у нас называется настоящий мужчина. Это ли не бред?
Ни бред ли думать, что у соседа и толше и лучше, и богаче и больше! Когда у него всё те же болезни и он так же завидует другим — думая, что у другого, из-за машины иномарки, денег куры не клюют, что жена более страстна, да и грудь у ней не болтается, как погремушка, а стоит, как гора Казбек, а влагалище, как волшебная пещера Синдбада морехода. А ему, кому он завидует, совсем не до дурацких фантазий — жена стерва, тёща постоянно обретается на кухне с крысином, и просто доконали и замучили запоры. Не жизнь, а одно дерьмо в квадрате! Но не перестаём мы никогда, завидовать! И не перестанем! Это ли не бред, о мои дорогие люди! Не живём ли мы с вами в каком-то бесконечном бреду?!
Боже, как же нам много всего дано! Даров от Господа! Здоровье, солнце, воздух и вода! Леса бескрайние! И природа такая же бесконечно прекрасная, как и искусство! Не жить ведь, а только радоваться! Нет, начинаем блажить. Мол, это всё и так есть! Мол, это мол, само собой... (А почему само собой??? Это наши величайшие дары!!!) А хочется чего-нибудь эдакого! Ну, так сказать, развеяться от скуки! Как можно развеяться и заскучать с природой, с искусством, с Любовью?! Но сказано — сделано! Скучно жить, и всё тут! И вот, всё накрывается медным тазом. Абсолютно всё! Если мало, то не будет у тебя ни здоровья, ни Любви, ни природы, ни творчества. Короче не будет ничего.
А наши христианские праздники со всенародною попойкой. Это ли не бред?! А когда наши святые настаивают на том, что бог всех гадов покарает. Грешники есть все — и значит всех в ад. Ведь даже бандиты не такие страшные, как священнослужители... Подумаешь прирежут. А тут нет спасения и не будет. Бог карает. И бред и ужас, и всё это в одной очень вонючей кучке.
 И естественно, что когда даже немного отходишь от всех этих низменных страстей — соприкасаешься с чистой природой, со светлым искусством, с любовью к которой половуха не имеет вообще никакого отношения. Начинаешь, что-то делать для людей... Неважно что. Просто помощь... То тебя сразу же охватывает самая величайшая радость и счастье приходит к тебе!
- Как же мне радостно тебя слушать, Поликарп, - так молвила Маргарита. - Мне кажется, что я цветочек давно погибший и завядший... Так валялся в пустыне, или семечком лежала под песком... Но вот, пошёл дождь (это ты...) и я стала оживать, и прорастать и выбрасывать листочки и расцветать... Ей богу, дышать стала не мухоморовым настоем, а кристально чистым воздухом! И сразу стало чисто в голове, в мыслях, в душе.
               - Это благодаря молитве, - подытожил Поликарпушко. - А ещё благодаря пониманию, что есть низменные страсти. Видение их. Видеть врага — это очень важно.
               Он как-то даже залюбовался Маргаритой, её карими, янтарными глазами, нервными губами... Но это было уже опасно — видеть в ней женщину, и он отвёл глаза.
               - Почему ты меня боишься? - спросила нежным голосом Маргарита.
               - Я? Боюсь?
- Да. Ты не хочешь со мной сближаться. Как мужчина с женщиной.
- А зачем это, Рита? Это ни к чему.
- Я тебе не нравлюсь? 
- Почему? Нравишься. Но зачем это?
               - У нас есть несколько пар сумасшедших живущих вместе.
               - Ну, а зачем это? Нам и так хорошо. Нам разве плохо?
               - Да нет, нам хорошо. Но вдруг... - зазмеились губы у Маргариты, - вдруг ты захочешь женщину?..
- Если что, Рита, я тебе скажу об этом первой.
               Рита кивнула и поджала губы.
               - Всё хорошо, Рита. Не беспокойся. Наверно пора на ужин, - сказал Поликарпушко вытаскивая из снега лопату.
               И они пошли, пошли по заснеженной аллее куда-то туда... К Богу... К Любви... К теплу и состраданию... К помощи, к заботе друг о друге и к окружающим... В этой обволакивающей их кристальной чистоте, к вечному и не проходящему счастью.
               
                Осень — 2015г. - Зима — 2016г.