W s trages Генрих IV Ричард III Юлий Цезарь

  Исторические драмы

   ТЕТРАЛОГИЯ

ГЕНРИХ IV
Часть первая

ГЕНРИХ IV
Часть вторая



РИЧАРД III


  ЮЛИЙ ЦЕЗАРЬ

***



Ричард III



  После окончания второй Столетней войны в Англию вернулись тысячи разочарованных ее поражением людей, воевавших во Франции  - неужели погибали английские дворяне больше века только для того, чтобы перебить и разорить французскую аристократию? Да, Франция, в конце концов, освободила последний клочок своей родной земли во второй раз от иноземного вторжения, но какой ценой? Победителями и в Англии, и во Франции, на самом деле, стал новый класс - ей, нарождающейся буржуазии, теперь по факту принадлежала власть. Обстановка в Англии резко обострилась, любое ослабление королевской власти грозило новой внутренней смутой, всё было очень неустойчиво.
   При короле Генрихе VI из династии Ланкастеров реально страной правила его жена — королева Маргарита Анжуйская, француженка. Это вызвало недовольство герцога Йоркского, ближайшего родственника короля. Ланкастеры (в их гербе была алая роза) являлись боковой ветвью королевской династии Плантагенетов (1154-1399) и опирались на баронов севера Англии, Уэльса и Ирландии. Йорки (в их гербе белая роза) опирались на феодалов экономически развитого юго-востока Англии. Среднее дворянство, купцы и зажиточные горожане также поддерживали Йорков. Вспыхнувшая война между "белыми" и "красными" - сторонниками Йорков и Ланкастеров - получила название войны Алой и Белой розы. Несмотря на романтическое название, эта гражданская война отличалась редкой жестокостью. Рыцарские идеалы чести и верности были забыты мгновенно. Многие бароны, преследуя личную выгоду, нарушали клятву вассальной верности и легко переходили от одной враждующей стороны к другой в зависимости от того, где им была обещана более щедрая награда. В результате в войне побеждали то Йорки, то Ланкастеры.
   Ричард, герцог Йоркский, в 1455 году разбил Ланкастеров, а в 1460 году захватил в плен Генриха VI и заставил Верхнюю палату парламента признать себя протектором государства и наследником престола. Королева Маргарита бежала на север и вернулась оттуда с войском. Ричард был разбит и погиб в бою. По приказу королевы его отрубленная голова, увенчанная короной из золоченой бумаги, была выставлена над воротами города Йорка. Так был нарушен рыцарский обычай щадить побежденных — королева повелела беспощадно казнить всех сдавшихся в плен сторонников Йорков.
   В 1461 году Эдуард, старший сын убитого Ричарда, разбил сторонников Ланкастеров при поддержке Ричарда Невилла, графа Уорвика. Генрих VI был низложен; он и Маргарита бежали в Шотландию. Победитель был коронован в Вестминстере как король Эдуард IV. Новый король тоже велел рубить головы всем знатным пленникам. С городских ворот Йорка сняли голову отца короля, заменив ее головами только что казненных. Решением парламента «живые и мертвые» Ланкастеры были объявлены изменниками. Однако война на этом не закончилась. В 1464 году Эдуард IV нанес поражение сторонникам Ланкастеров на севере Англии. Генрих VI был взят в плен и заключен в Тауэр. Стремление Эдуарда IV усилить централизованную власть и ослабить могущество баронов привело к переходу его прежних сторонников во главе с Уорвиком на сторону Генриха VI. Эдуард был вынужден бежать из Англии, а Генрих VI в 1470 году был восстановлен на престоле.
   В 1471 году вернувшийся с армией Эдуард IV разбил войска Уорвика и Маргариты. В битвах пали сам Уорвик и юный сын Генриха VI Эдуард, принц Уэльский. Генрих VI был вновь схвачен и привезен в Лондон, где таинственно умер в Тауэре. Королева Маргарита нашла убежище за пределами страны — спустя несколько лет она была выкуплена из плена французским королем. Ближайшим сподвижником Эдуарда IV был его младший брат Ричард Глостер. Невысокого роста, с малоподвижной левой рукой, он тем не менее отважно сражался в битвах и командовал войсками, сохранял верность брату даже в дни поражений.
   После смерти Эдуарда IV в 1485 году трон должен был унаследовать старший из его сыновей — двенадцатилетний Эдуард V, но Ричард, страшась новой смуты, отстранил его от власти и сначала был объявлен протектором малолетнего короля, а позже, когда племянников объявили незаконнорожденными, он принял корону под именем Ричарда III.
  Обоих принцев — Эдуарда V и его десятилетнего брата — поместили в Тауэр. Первое время мальчиков еще видели играющими во дворе Тауэра, но когда они пропали, поползли слухи, что их убили по приказу дяди, Ричарда III, и тот не предпринял ничего для опровержения этих слухов. Доказательств, однако, так и не нашли.
  Ричард III пытался всеми силами проводить разумную политику, начав восстанавливать разоренную войной страну, что вызвало недовольство крупных феодалов. Сторонники Ланкастеров и Йорков объединились вокруг дальнего родственника Ланкастеров — Генриха Тюдора, графа Ричмондского, жившего в изгнании во Франции. В 1485 году он высадился с войском на британском берегу.
Ричард III спешно двинулся ему навстречу. В решающий момент сражения при Босфорте в 1485 году Ричарду III изменили его приближенные, и личное мужество короля уже ни на что не могло повлиять. Когда ему подвели коня, чтобы он спасся бегством, Ричард отказался бежать, предпочтя умереть в бою королем. Окруженный врагами, он продолжал отчаянно сражаться. Когда ему нанесли смертельный удар боевым топором по голове, корона свалилась со шлема, и тут же на поле боя она была возложена на голову последнего Ричмонда - отныне короля Генриха Тюдора.

   Так закончилась война Алой и Белой розы, длившаяся три десятилетия (1455-1485). В её сражениях погибла та часть английской знати, которая уцелела в ходе Столетней войны с Францией - так большая часть старинной родовитой знати Англии и Франции была взаимно уничтожена, освободив место в элите нуворишам, нарождающемуся классу буржуа, получавшему аристократические титулы за деньги, а не за боевые подвиги во славу Родины, как это было раньше. Англией стал править Генрих VII, основатель династии Тюдоров (1485-1603). Стараясь примирить Ланкастеров и Йорков, Генрих VII женился на дочери Эдуарда IV Елизавете и объединил в своем гербе обе розы - алую и белую.
   Придя к власти, Генрих VII сделал все, чтобы опорочить своего бывшего врага - Ричарда III, представив его злобным эгоистичным горбуном, проложившим путь к трону исключительно по трупам своих родственников. Особенно тяжко пало на Ричарда III обвинение в хладнокровном убийстве малолетних племянников. Прямых доказательств его вины нет до сих пор, а смерть отпрысков дома Йорков была гораздо выгоднее для самого Генриха VII, чем для Ричарда. Тайна исчезновения и смерти юных принцев и по сей день остается неразгаданной до конца, впрочем, как и вся эта тёмная история "злобного горбуна у власти".
    Однако, горбуном, равно как и уродом, Ричард III не был, он родился нормально развитым ребенком, но его буквально из пеленок брат взял на поле боя. Его первой и единственной игрушкой был меч, и он проводил всё время, с утра до вечера, в упражнениях во владении мечом. В результате уже в юношеском возрасте владение этим видом оружия было превосходным, а его меч никто не осмелился бы взять в руку - столь тяжёлым он был. Однако завидное усердие в тренировках имело свои негативные последствия: от недетского режима и постоянных физических перегрузок рост мальчика замедлился, а из-за неравномерности распределения нагрузки  во время упражнений правая рука чрезмерно развилась (в ущерб левой), вследствие чего и произошло смещение костей таза и искривление позвоночника. Как результат - неизбежная хромота. Таким образом, он сам себе невольно испортил свою внешность, поставив перед собой цель, к которой фанатично стремился  - сделаться непобедимым бойцом, чтобы сражаться за родину.
    Шекспир, очевидно, в своей трактовке образа Ричарда III стоял на позициях Тюдоров. Постараемся взглянуть на эту ситуацию не предвзято.
***

    Но кто же подлинный автор исторических трагедий Шекспира? Вопрос об подлинном авторстве всего корпуса текстов поднимается давно, и вряд ли когда-либо утихнет. Но мы здесь коснёмся, в основном, только исторических драм, той части текстов Шекспира, которые относят к зрелому творческому периоду. Эти драмы стоят особняком  ещё и потому, что ни одно из произведений тетралогии ("Ричард III", "Генрих IV" (1, 2 части) и "Юлий Цезарь") не имеет литературных предшественников, что наводит на мысль, что написаны королевские хроники были современником происходящих событий, а может, даже участником таковых, если иметь в виду период Ричарда III, однако увидели свет порядком подправленными - конечно, в духе Макиавелли, более чем сто лет спустя, в конце 16 века - под именем Шекспира. (Кстати, книгу Макиавелли "Государь" стали печатать в Англии незадолго до выхода в свет и постановки на сцене "Глобуса" пьесы "Ричард III".)
    Кто мог написать эти тексты, именуемые "поздним этапом творчества Шекспира"? Выбор однако небольшой: наша гипотеза - это был великой французский поэт Франсуа Вийон. О самом Вийоне доподлинных сведений нет, кроме судебных документов (его всё время пытались обвинить в разбойных нападениях, что было обычным делом, особенно когда речь шла о гениальном творце, имя которого хотели опорочить). Вся его биография вычитывается из его поэзии, да ещё из новелл "из жизни Франсуа Виллона", которые включены в роман Франсуа Рабле "Гаргантюа и Пантагрюэль". Рожденный в 1430 году, Вийон застал самый конец столетней войны; приговоренный к смертной казни в 1450 году, он внезапно исчезает, и больше уже не фигурирует ни в документах, ни в свежих публикациях. Возможно, всё это время он скрывался в Англии. Однако за какое-то десятилетие его стихи и баллады издавались во Франции столько раз, что даже ходила шутка: печатный станок был изобретен именно для того, чтобы печатать книги Франсуа Вийона.
   Из новелл Рабле о Вийоне известно, что он в зрелые годы увлекся идеей народного театра, сам писал пьесы на злобу дня и ставил их а площадях городов. Кроме того, длительное время от отсутствовал во Франции, находясь, очевидно, при дворе английского короля, который был до такой степени пленён им, что не отпускал поэта от себя ни на шаг, даже брал с собой туалетную комнату, чтобы показать ему висящий там французский флаг. На что Франсуа в свойственной ему ироничной манере ответил, что место выбрано самое то - в том духе, что едва английский король увидит французский флаг, как тут же решатся все проблемы пищеварения.
   Но что, на самом деле, делал Вийон при дворе английского короля, кроме того, что обрёл там защиту от неправого французского правосудия? Он, скорее всего, изучал королевские хроники, которые и стали основой исследуемых нами "исторических драм". А тот факт, что драмы написаны на основе хроник, не подлежит сомнению (изложение материала, ход событий, представление персонажей - всё это говорит само за себя). Не исключено также, что он был сподвижником Ричарда III - настолько психологически точно, глубоко и тонко прописан этот образ. Кроме того, тут и там, встречаются прямые цитаты из его стихов и баллад, его мысли и его видение эпохи - как будто Ричард (сначала Глостер) видит мир глазами Вийона!

   Существует достаточно легенд о великих авторах гениальных творений (Гомер, Байрон...) Шекспир, пожалуй, в этом смысле, самый легендарный, хотя многие критики вопрос об авторстве давно закрыли и все попытки заново открыть эту тему называют "антишекспировскими ересями". Тем не менее Шекспир всё же остается "тёмным автором" по ряду причин, которые никак не получится отбросить. Одна из них - первые пять лет нахождения в "театре Шекспира". Долгое время считалось, что Шекспир не был широко известен в свою эпоху, что было бы странным, если бы он действительно был автором пьес - таких грандиозных постановок - конец 16-го и начало 17 вв. были очень чутки к слову, особенно театральному. И хотя на сегодняшний день набралось около шестидесяти отзывов современников о театре Шекспира, проблема остаётся, ведь эти пьесы и ранее играли повсеместно многие бродячие театры, включая и восточную Европу, к примеру, Богемию (Чехию).  Но вот нашелся документ, который сообщает о некоем Шекспире, который именно в "темные годы" нашего автора как раз служил домашним учителем или секретарём на скромном жалованье у одного вельможи. Ни о каком ином Шекспире в течение этих пяти лет документы не свидетельствуют. Можно ли предположить, что по всему миру играют пьесы домашнего учителя, но о нём при этом нигде ни слова? Похоже, что авторство было приписано Шекспиру потом, мы же говорим, к примеру: "МХАТ поставил", хотя поставил, на самом деле, режиссер пьесу, написанную конкретным автором, о коих умалчивается в сообщениях. Известно также, что ещё при жизни Шекспира ходило много изданий тех же пьес, но без указания имени. И вот сейчас (в конце 20 века) вдруг начинают утверждать, что это были всего-навсего пиратские издания ради прибыли. Допустим. Но тогда сам автор что-то тоже должен был получать за свои пьесы, а их было немало,  и ему совершенно незачем было служить секретарём или домашним учителем за небольшую плату, к тому же, как ему удавалось совмещать напряженное творчество (написание пьес, постановку своих произведений,  игру в этих пьесах и каждодневную службу на дому у некоего вельможи? Это немыслимо. А ведь ещё и личная жизнь должна быть у молодого человека, иначе откуда он будет черпать эмоциональный опыт?

   Есть, к тому же, документальные сведения о том, что Шекспир занимался переделкой чужих пьес, и это пусть себе, обычная практика, когда речь идёт о произведениях, имеющих литературных предшественников. Но ведь интересующая  нас тетралогия не имеет предшественников, по крайней мере, известных. Эти зрелые в художественном отношении пьесы появляются впервые, и сразу за подписью Шекспира, хотя уже в поздние года его жизни. То, что текст подвергнут переделке, также не вызывает сомнений. Посмотрим на шекспировский текст "Ричарда III". Ричард Шекспира это скорее объект исследования для психопатолога, чем для театроведа. Безумный убийца, урод, помешанный на страсти к власти, причем одновременно ещё и великолепный лицедей - ведь он так ловко притворяется в иных местах, являя себя чистым, искренним, отважным и благородным джентльменом! Или вот образ Бекингема - второе по важности лицо в пьесе. Сначала он верный друг и сподвижник Ричарда, преданный ему и Англии до мозга костей. И всё это во имя спасения Англии. Но вот Ричард стал королём, и Бекингем желает в первый же день коронации получить обещанное в награду графство. Ричарду, однако, не до верного друга, он, едва надев корону, тут же в зале, при всём честном народе,  буквально на глазах у придворных и родни ведет поиски подходящих кандидатур и сговаривается с киллерами, которые сейчас пойдут и убьют двух невинных мальчиков, заключенных в Тауэре. Понятно, что такие переговоры должны вестись кулуарно, и не самим Ричардом, едва надевшим корону, а его сподвижником, Бекингемом. Иными словами, реплики "слегка перепутаны".  Но каков однако Бекингем! Король ему ещё не отказал в награде, он просто сказал, что ему сейчас "не досуг" (а Бекингем, очевидно, слышит что-то вроде - "не до сук"). И что же верный друг? Он тут же срывается с места в карьер и мчит собирать войско, чтобы пойти в поход против Ричарда, законного короля, которого он привёл к власти,  и теперь повсеместно клеймит подлым убийцей. Объединив свои силы с армией королевы Маргариты, они захватывают Ричарда в ловушку. Сподвижники Ричарда в самый решительный момент покидают его на поле боя, и даже приведенный ему конь не спасает ситуацию. Ричард отказывается бежать, он принимает неравный бой, но его личное мужество уже ничего не решает. Его убивают и тут же, на поле боя, надевают упавшую с его головы корону на Генриха VII, так  заканчивается война Алой и Белой розы. Последний Ричмонд убивает Ричарда III.
***
Шекспир, если взглянуть на имеющийся свидетельства эпохи, предстаёт "человеком из Стратфорда", - что даже есть в протоколах лондонского суда, этакая одиноко бредущая в бессмертие фигура. Сразу же встаёт вопрос: а что не жилось дома-то? Ведь Лондон от Стратфорда не близко. Да и вообще - мог ли один человек, без какого-либо опыта светской жизни, без хорошего образования, без книг создать такое количество великолепных сонетов, грандиозных хроник, трагедий и комедий, в то же время занимаясь, и весьма активно, скупкой недвижимости? То есть, будучи обычным буржуа. Известно также, что Шекспир, слыл экспертом во всех областях, от огородничества до философии. Такое, в принципе, возможно, ну да, ещё один возрожденческий человек, так был Шекспир им на самом деле? Здесь как раз ответ есть, но малоутешительный: он был всего лишь самоучкой. А это значит, что он должен был находить ещё и несколько часов в день для самообразования. Право же, 24 часов в сутках явно маловато. Конечно, великое творчество это всегда тайна, но это особый случай - слишком многое явно не сходится. В то же время Бернард Шоу сострил на эту тему в своём духе: мол, Шекспир особенно неприятен ему тогда, когда он сравнивает по размаху свой ум и умом Шекспира. И действительно: невероятный масштаб сознания. И этот уникальный дар достаётся простому провинциальному парню, который едет в далёкий Лондон, чтобы, ...став риэлтором, как-нибудь пробиться!?
    Тут можно вспомнить Михайло Ломоносова, Чехова, многих других, но эти люди были изначально нацелены на предмет интереса всей своей жизни, в случае же Шекспира, поднявшегося из тёмной среды, чтобы разбогатеть, всё это чудесное вознесение на сияющие вершины культуры как-то вроде бы случайно, или само собой получилось. Шелли писал о "немых безвестных" гениях из народа, которые пришли в этот мир и рано ушли из него, так и не став узнанными народом. Это было и есть. И тут нет ничего удивительного. Но Шекспир не был гением от рождения - обычная биография, обычное стремление вырваться из нищеты, пробиться в люди. Деловитость, смётка, хватка. возможно, но это не есть признаки, тем более, единственные, творческого гения. Елизаветинская эпоха, время, когда жил Шекспир, Англия стала централизованным государством и начала борьбу за мировое лидерство, и в такое время национальный гений просто не мог не проявиться. Если бы его не было, его бы просто придумали. И как тут назвать гением истинного автора исторических драм - Франсуа Вийона, француза, кровного врага англичан? Нет, нет и ещё раз нет. Это должен быть только англичанин. Причём "свой" по всем статьям, а не супостат, борец за честь и достоинство, каковым был аристократ крови и духу, до последней клеточки, Франсуа Вийон. Англия как раз в это время крепила свои способности держать на расстоянии вытянутой вооруженной руки своего весьма честолюбивого соседа - Францию.
  Победы были шаткими, конечно, порт Кале переходил из рук в руки, в конце концов, он достался французам, веротерпимость была относительной: В Англии только-только казнили протестантов-пуритан как еретиков, в через какое-то время устроили бойню католикам. Всевозможные волнения то и дело охватывали остров. Казнена Мария Стюарт, а вскоре и сама Елизавета Тюдор умирает, едва подавив попытку дворцового переворота. И всё же это была стабильность - на фоне двух Столетних войн, обескровивших за три (в общей сложности) века западную Европу. Феодальные распри утихали (почти все уже крупные феодалы были перебиты), надвигалась эпоха новых потрясений - грядёт буржуазная революция, набравший силу капитализм стремится к политической власти. Англия видит большой мир - первое кругосветное путешествие,открытие Нового Света, первые колонии в Африке, золото Амазонки и Ориноко, в устье Северной Двины создана Московская торговая компания,  затем, как её клоны, ещё и Ост-Индийская, Марокканская, Левантская... Девиз того времен: "Нет морей неисхоженных, нет земель неизведанных!", будучи явной гиперболой, всё же отражает дух "шекспировской эпохи", как её потом назовут.
    Лондон - это государство в государстве, - в течение 50 лет, удвоил своё население, достигнув 200 тыс. человек. (Что-то схожее происходит сейчас с Москвой.) В то же время множество  старинных городов зачахли на корню. Но всё же ремесла расцветали по всей стране - в Англию, в Лондон, устремились беженцы со всего света, в поисках лучшей доли и спасаясь от преследований у себя на родине по той или иной причине. Это был "золотой век" Англии, хотя уже вскрылись множественные противоречия технического прогресса.Раскрепощение личности дало свои плоды (в жизни и литературе, конечно), но в то время открылась зияющая пропасть трагедий, связанных с этой безграничной свободой от всего и всех.
   В ту эпоху буржуазность ещё не привела в тотальному разделению труда, формирующему однобокую личность, восстав против аскетизма и скованности Средневековья, люди искренне верили, свобода личности без границ это и есть единственно верный лозунг новой эпохи. Но если в ранних пьесах уходящее Средневековье провожают веселым смехом, то бьющий фонтаном оптимизм постепенно сходит на нет, когда время подходит в новой отметке, и впору говорить о вопиющей бесчеловечности этого нового раскрепощенного во всех смыслах человека.  И тут уже смех то и дело сменяется слезами. Но и слёзы это ещё не финал - завершается "шекспириада" спокойной "толерантностью" созерцания происходящего. Таким был главный английский театр эпохи Возрождения, самый популярный в Англии вид искусства. Он не так жестоко цензурировался, к тому же, смотреть пьесы могли и неграмотные люди. Развился он стремительно - за 30 лет: с середины 16 века до 80-х гг. Однако в его основе лежит глубокая традиция народного театра, бродячие актёрские труппы в Англии были всегда. Излюбленные народом мистерии показывали во всех городах по праздникам, и они, уже утратив свой изначальный религиозный смысл, воспринимались как бытовые пьесы, понятные всем и каждому. К тому же, между придворным театром, расцветшем при Генрихе Восьмом, и народной традицией полного разрыва всё-таки не было, религиозная назидательность вытеснялась светской моралью. Во главе придворного театра обязательно стоял чиновник, "распорядитель увеселений", он же отвечал и за репертуар. Труппу Шекспира каждый год озязательно приглашали гастролировать на королевской сцене.
    Второй источник пьес эпохи Ренессанса - это хроники, их буквально расписывали по ролям, изменяя текст, там, где это нужно, согласно современным тенденциям, так получались новые пьесы. Впоследствии была вынесена на сцену идея Реформации, Пьеса о короле Лире была известна в народных театрах с 1594 года, за 12 лет до того, как в корпусе "Шекспир" появилось произведение с аналогичным названием. Синтезом двух стилей (ученого и народного) занимались многие английские писатели 16 века, старшие современники Шекспира, кроме Грина, это ещё и так называемые универсалистские умы: Лили, Марло, Кид и др. Все они были людьми очень образованными и окончили лучшие университеты своего времени. Тем обиднее им  было, когда их тексты прямиком перекочевывали в корпус текстов "Шекспир" в незначительными переделками или вовсе без оных, ибо так желал король! Почти все лирические комедии Шекспира имеют в основе пьесы Лили. Все эти универсалисты, как по команде, рано умерли и никакой такой особой известности не получили. Пьесы Марло, основателя жанра английской трагедии эпохи Возрождения,  - лежат в основе многих трагедий среднего периода творчества Шекспира. Он первый среди возрожденцев стал писать не только о правах личности, но и о её обязанностях. "Эдуард Второй" и "Ричард Второй" это фактически его пьесы, а "Буря" и "Зимняя сказка" - написаны Робертом Грином, Томас Кид написал "Гамлета", весь мир идей и чувств универсалистов целиком перекочевал в "шекспериаду", ибо так хотел король.
    После Генриха Восьмого вольному театру в Англии приходит конец. Тут уже не идёт речь о трактовках или переделках, теперь писать можно только то, что нужно. Центральная власть устанавливает полномасштабную опеку над всем и вся. По указу Елизаветы ни одно представление не могло происходить на территории Англии без специального разрешения на спектакль - разрешение получали в этот же день. В 1560 году стала работать постоянная предварительная цензура пьес, а с 1572 года все труппы прикреплялись либо к какому-то городу. либо к некоему знатному лицу. В противном случае бесхозные актёры приравнивались к безработным или беглым крестьянам, а за это полагалась тюрьма. В конце 16 века в мире нуворишей стало скоротечно распространяться пуританство, и театр стал считаться вредной забавой. Тут ещё примешали соображения личной и общественной гигиены. Так все труппы Англии были поставлены под личный контроль "распорядителя увеселений". Иаков Второй в 1604 году зачислил их всех на свою службу. Вторым назойливым опекуном были городские власти, которые вообще стремились ужать театры, сколько это возможно, или вообще избавиться от них. Мотивировали это тем, что театр плодит карманных воров и проституток.

   Последние пьесы корпуса "Шекспир" активно работают на идею твердого закона о престолонаследии и целостности государства. Государственное единство тогда достигалось путём жесточайшего подавления всякого местничества (сейчас бы сказали, национализма, ксенофобии), особенно это касалось границ с Шотландией или острова Эйре в Ирландии. Как сказал тогда Томас Мор: "Овцы пожирают людей", общинные земли отбирали у крестьян и отдавали их для расширения ткацкого предпринимательства. Сельское население безжалостно сгоняли с насиженных мест, они-то и становились дешевой рабочей силой на этих известных на весь тогдашний мир ткацких предприятиях. На большую дорогу истории английское крестьянство 16-17 вв. вышло абсолютно свободным... от всякой собственности. Крепостная зависимость была отменена ещё в 14 веке, но взамен уничтоженных старых преград к свободному труду возникло множество новых препон, ещё более труднопреодолимых, среди них на первом месте - наёмное рабство. Однако эти страницы истории почему-то прошли мимо Шекспира, хотя разворачивались они буквально у него на глазах. Он почему-то не исследует в своих произведениях эпоху прошлых времен. Это приписывают исключительности ума Шекспира, мол, ему было виднее, о чём писать, полностью игнорируя современность, хотя сам он был родом из сельской среды, и его это прямо касалось.
   В комедиях он пишет о старой, веселой Англии (14-15 век), о тех самых йоменах, которых вызвал из небытия Гулливер, находясь среди ученых лапутян, Шекспир же сам был родом из этих людей (по матери), а вот отец его уже был скорняком-буржуа, он, в частности, также торговал шерстью и мясом. Сам  Стретфорд-на-Эвоне находился на пересечении оживленных торговых путей - по воде и по суше. Но это вскоре кончилось, и город захирел бы окончательно, если бы не особый вид предпринимательства, который со временем стал там процветать - шекспироведение и "шекспировпаривание",  с каждой вывески смотрит на туриста Шекспир, бренд города. Бродячие театры в пору детства Шекспира посещали Стретфорд не менее 24 раз; предположим, что соседи Шексприров, Бредбеджи, собрали пьесы, которые ставили эти бродячие театры, и основали в Лондоне свой Театр, к ним присоединились два брата Шекспиры, однако младший, Эдмунд, вскоре умер во время эпидемии, БРЕДБЕДЖИ ТОЖЕ КУДА-ТО ИСЧЕЗЛИ, и остался только Уильям, которому и приписан целый якобы сотворенный им мир. Школа в Стретфорде была латинской (грамматической), но по отзывам современников, Шекспир мало знал латынь, а ещё меньше - греческий, значит читать античную классику он не мог. Никакого другого образования к него не было. Зарабатывать "театром" могли лишь те, кто и писал пьесы, и сам играл в них, и в то же время был владельцем театра. Им-то и был наш Уильям Шекспир. Таким образом, он обзавелся театром в зрелые годы, уехав из Стрэтфорда, когда у него было уже трое детей. Первые пять лет, как было сказано выше, называют "тёмными" - ничего не известно о его жизни в тот период, есть однако сведения, что он попадался на браконьерстве в заповедных лесах, временами странствовал с бродячими актерами (записывал пьесы, которые они играли).
   И вот вдруг появляется "ворона-выскочка" в разукрашенных нами перьях" или "разукрашенная нашими перьями", так пишут о нём современники. Человек с сердцем тигра в женской оболочке, и с внешностью актёра яростно вгрызается в театральное дело, а ведь "он всего-навсего пройдоха", так именно было написано в первом развернутом отзыве о его Театре "Глобус". "Шекспир" читают как "шейк-спир" - сотрясатель копья, или подмостков, в данном случае. Или "сотрясатель(создатель путем производства пены) пиара"?  Этот ловкий малый, НЕ ПРОСТО АКТЕР И ВЛАДЕЛЕЦ ТЕАТРА, НО ЕЩЁ И АВТОР МНОЖЕСТВА ПЬЕС?! Это всё написал литератор Роберт Грин, который так внезапно умер, что даже не увидел опубликованной рецензии, как принято считать - умер он от "пороков разгульной жизни", что никак не помешало (а может даже было на руку) Шекспиру - взять его сюжет для следующей пьесы. Известно так же, что в Лондоне у Шекспира не было друзей, семья его жила в Стретфорде, а это значит, что не было людей, которые могли бы подтвердить или опровергнуть те или иные слухи о нём, о его повседневной жизни.
  Английское дворянство начала 17 века было уже в массе своей новым (нувориши), а потому оно всерьёз побаивалось, и не без оснований, успешной буржуазии, ибо само из этих же рядов вышло. Выскочка - это самое безобидное слово, которым могли наградить такого успешного человека. Такими же были и первые лица в государстве. Роберт Грин был  сын шорника, Шекспир - сын скорняка и торговца. А умер он эсквайером, буквально "оруженосец рыцаря". Но теперь это слово значило другое - "джентльмен"="благородный человек". Это звание он получил официально. Его гербом стал сокол, потрясающий копьём. Писатель Роберт Грин, публично возмутившийся тем, что внезапно появившийся пройдоха безнаказанно пользуется плодами общих усилий, тоже умер и вскоре был забыт. Его сюжеты точно так же беспрепятственно перекочевали в пьесы Шекспира.  Творческий период Шекспира исчисляется периодом с 1590 по 1613 гг.  За это время миру было предъявлено 37 пьес, 4 поэмы, и 154 сонета. У многих из этих произведений предполагаются соавторы, имена которых однако выносятся за скобки. Грину и не снилось, как говорится, такое сотрясание подмостков. 20 пьес были напечатаны при жизни Шекспира, а 36 вошли в посмертный сборник, составленный актёрами Театра в 1623 году и названный "первое фолио". И все уже говорили об "истинно удачной и плодотворной деятельности мастера Шекспира". Но во времена, когда жил Шекспир, его имя вряд ли имело широкую известность. Данных об этом таки нет. И это не тот случай, когда талант подвергается гонениям, творец создает произведения, рискуя своей жизнью каждый день, нет, ничего такого не было. Наоборот, обстоятельства великолепным образом стекались для него чрезвычайно удачно. Но вот театр "Глобус" (так он стал называться) знали все в Лондоне. И пьесы, которые там играли, тоже знали многие, но их никак не связывали в именем Шекспира - эти пьесы ставились и в других театрах, но на иной манер, что, конечно, в общем, сюжет древний.
  Тенденциозность это ярчайшая черта 37 пьес пьес под названием "творчество Шекспира". Ранний Шекспир не возвысился до республиканской идеи, как обычно пишут либеральные критики, абсолютизм как главная идея 15 века, занимает его больше всего. Феодальная анархия смерти подобна для страны, отсюда идея упрочения центральной (королевской) власти. Другой пока нет. Царствование Генриха Четвертого это беспрерывные феодальные восстания: крупные феодалы, строптивые и надменные, дерутся за власть. Актом узурпации власти Болингброк (Генрих Четвертый) создал прецедент, открыл  дорогу политическим вожделениям феодалов. Помощники спешат предъявить ему счет, он отказывается, и они выпускают когти. В "Ричарде Третьем" тот же сюжет. Один только хороший король - Генрих Пятый, сильный, нравственно чистый, сумевший воплотить в себе волю нации. Но это программный образ, муляж, а не человек. Но в большей части хроник короли вообще не являются главными действующими лицами, их личные судьбы всегда игрушка в руках других действующих лиц. Их судьбы имеют значение лишь постольку, поскольку они воплощают волю и судьбу народа. Даже монодрама "Ричард Третий" не делает его главным персонажем этой пьесы. Главное здесь - общий ход истории, который просвечивает через индивидуальные взлёты и падения.  Отсюда страстный патриотизм Ричарда. Этим чувством пронизаны все без исключения  хроники цикла. Тетралогия исторических драм, самая глубокая по художественной проработке часть корпуса "шекспириады" написана особым языком, речевые характеристики точно и лаконично рисуют образ персонажа, перестановка их сразу угадывается. В других пьесах речи героев и их характеры иногда существуют как бы сами по себе. Такое владение художественным языком было тогда лишь у одного поэта - Франсуа Вийона, и это вторая половина 15 века.
   Показательно, что перед тем, как были опубликованы и поставлены хроники "шекспириады", в Лондоне появился текст Макиавелли "Государь", где идея прямого действия "напролом", не считаясь ни с какими нравственными преградами, прописана курсивом. Исказить полностью тексты, лежащие в основе пьес Шекспира, до такой степени, чтобы они удовлетворяли принципам Макиавелли, было невозможно. И потому они на фоне последнего предстают в высшей степени гуманными. Государь это не слепое орудие борьбы за власть и за удержание трона, а страдающее существо, раздираемое противоречиями. И потому даже от самых суровых пьес не веет безнадежностью, которую всегда порождает обезличенная бесчеловечность. В полный рост встает проблема обуздания проблем разума так называемого "свободного" человека. Однако странная успокоенность, которая вдруг наступает в творчестве Шекспира на самом её пике, уже после признания всеми максимы: "Шекспир - наше всё",  а "шекспериада" это "светская библия", не имеет никакого иного объяснения, кроме того, что Уильям Шекспир всё-таки это псевдоним, прикрывающий целый сонм творческих лиц, а вовсе не один автор. Можно также предположить, что этот творческий псевдоним означал ни что иное, как "потрясающий пиар".
     Закончилась эпоха, сменился заказ. Новые времена - новые песни. И голоса Шекспира, реального или пиар-проекта, уже не было слышно, он теперь просто не был нужен. Если бы Шекспира не было в то время, когда он был, его всё равно пришлось бы придумать. 


   Современник Шекспира, друг-соперник Бен Джонсон, упрекал Уильяма за обилие несуразностей в его пьесах, советовал побольше вычеркивать, чтобы не путать зрителя (очевидны намеки на переделки неких старых пьес, в которых и сам Шекспир не всё толком понимал, приспосабливая их к своему времени.) Так или иначе, Шекспир был таки объявлен памятником самому себе. На такую же высоту литература была поднята в следующий раз в 19 веке, в России, когда слово "поэт", "писатель" обретает значение всеобщности, когда он, один, говорит от лица многих.
   Откуда берутся Шекспиры? Это накопление энергии нации происходит исподволь, потом оно прорывается, как извержение вулкана, в концентрированном виде, и это может быть реальное явление гения (Пушкин, Лермонтов, Достоевский...) или сотканное из многих кусков духовной "ткани". Имеет значение и расстановка общественных сил в такое время, ведь Шекспиру покровительствовал сам король, ни много ни мало, а до этого труппа была " людьми лорда-камергера", значит был социальный заказ на такой театр? Король Яков без размышлений простёр своё царственное крыло над соколом Шекспиром. Яков видел в пьесах судьбы своих родственников, и это его трогало до слёз. Так Шекспир стал "душой века". Ведь Время было одним из главных персонажей этих 37 пьес. Каждая группа пьес из этого корпуса имеет свой стержень, мысль о ходе времени, как всеобщем процессе, и у истоков - общая память. Что же касается сонетов, то тут можно найти много перекличек с сонетами Петрарки, к примеру. Причем если Петрарка что-то утверждает, то Шекспир то же самое отрицает: "Моя любимая на розу НЕ похожа," и т.д.
 

    Заслуги и статус предков обеспечивали права в настоящем, даже в эти новые времена, выскочки, вырвавшись из общих рядов, усиленно искали в прошлом хоть каких-то более-менее достоверных предков. И даже 14 веков, о которых говорится в хронике "Генрих Четвёртый", виделись актуально, идея государственного порядка проходит красной нитью, как говорили в прошлые времена в советской критике, через все 37 пьес корпуса текстов "Шекспир". (Таким же примерно способом создавалась и античная литература, а также античные науки -  метафизика.) И ситуация, когда "лучший друг и соратник", возводивший на престол будущего короля, вместо награды получает тюрьму или что похуже, постоянно повторяется как неизбежность. Таков был пафос эпохи. Во всех исторических пьесах этого корпуса последним словом Шекспир делает слово "порядок". И даже комедии заканчиваются упорядочением - установлением домашнего порядка; в драмах устанавливается порядок государственный (в "Ричарде Третьем" заканчивается война "алой и белой розы", к власти приходят Тюдоры - новая династия, образовавшаяся от соединения двух враждующих родов.
   А кто такой Гамлет? Для восстановления Истины ему приходится попятиться в ушедшую эпоху - к средневековым понятиям "совести" и "чести". "Так всех нас совесть обращает в трусов"... те же буквально слова говорит один из убийц в "Ричарде Третьем". Но если у убийцы этот комплекс пройдёт, едва он подумает о награде, то у Гамлета - нет. Он с ним навсегда.
   Шекспир жил во времена, когда в России правили Иван грозный и Борис Годунов. Тогда Россия сблизилась с Англией невероятно. Во время Петра Первого в Москве показывали "Юлия Цезаря". Пьесы, схожие в пьесами из корпуса "Шекспир" появлялись в России  с середины 18 века, но русская "шекспириада" начинается, конечно, с Пушкина, тогда англичане стали говорить, что "Шекспир" нашёл в России вторую родину - пьесы эти шли совсем не так, как это делали в Лондоне, но англичанам это нравилось. "За человека страшно мне!" - эти слова Гамлета очень близки русским писателям.
   


   Один Мир, одна Империя, один Писатель. Так был создан Шекспир. "Сочинения Вильяма Шекспира" это собранный воедино и переработанный в должном идейном ключе корпус текстов разных времен. И тут работал целый коллектив талантливых творцов, и перерабатывали тексты так, что зная исторический материал, впору воскликнуть: "так не было!" или "было не совсем так!" А уж как поиздевались в этих обновленных пьесах над Ричардом Третьим, превратив эту насквозь лживую, в историческом плане, пьесу в знамя нового времени; только эту пьесу при жизни Шекспира переиздавали 5 или 6 раз! И всё же даже у Шекспира Ричард Третий не сломлен, хотя и побежден (подло убит). В то же время на сценах Лондона шли и другие версии истории жизни Ричарда Третьего, но зрителям было предписано верить именно "Глобусу", то есть Шекспиру. Говоря современным языком, "Шекспир" это грандиозный ПИП, точнее - ТИП (театрально-издательский проект) конца 16- начала 17 века: на излёте 16 века величие Шекспира уже не оспаривалось - он стал официально первым лицом английского театра. Так создавалась легенда об интеллектуальном и творческом превосходстве флагмана капиталистического Запада - Англии. В последние годы, поставив несколько "толерантных" пьес, Шекспир удалился на покой и зажил тихо и незаметно, вдали от славы, которой, возможно, и не было, а было лишь признание его вклада в театральное дело - создание "Глобуса" (само "собирательное" название театра как бы говорит: "с миру по нитке, с бору по сосенке", как констатация и всевозможные привилегии, какие только можно было присвоить эсквайру от театра. с 1612 года он безвыездно живёт в Стретфорде, не предпринимая каких-либо попыток творить, теперь на сценах ставили арститократическую драму - пьесы Бомонта и Флетчера. Эпоха сменилась, и проект под названием "Шекспир" завершился. Вильям Шекспир, человек, живёт в кругу семьи и ничем, кроме семейных дел, больше не интересуется. Весной 1616 года он заболевает, 15 марта он спешно пишет завещание ДРУГИМ ПОЧЕРКОМ, это приписывают воздействию болезни, а 23 апреля умирает. В завещании Шекспира нет ни слова о пьесах или рукописях, как если бы он вообще не был автором 37 пьес и прочего литературного наследия, считается, что рукописи и весь архив Шекспира могли погибнуть в 1613 году при пожаре в театре "Глобус". Но ведь Шекспир окончательно переехал в Стретфорд в 1612 году! Почему он ничего из своего литературного наследия не взял с собой? В результате человечество не имеет архива Шекспира вообще. Ни одной рукописи. Портретов, которые можно считать подлинными, всего два: один это бюст на могиле в Стретфорде, где лицо ваяли с посмертной маски, и там вообще ничего не видно, второй это гравюра голландского художника Друсхоута на титуле издания сочинений Шекспира 1623 года вместе со стихом Бена Джонсона:

Здесь на гравюре видишь ты
Шекспира внешние черты,
Художник, сколько мог, старался,
С природою он состязался,
О, если б удалось ему
Черты, присущие уму,
На меди выразить, как лик,
Он стал бы истинно велик.
Но он не смог, и мой совет,
Смотрите книгу, не портрет.

Портрет, и, правда, маловыразительный. Все остальные портреты Шекспира это фантазии на тему Шекспира. Это только подлило масла в огонь - слухи о том, что мальчика-то (Шекспира, конечно) и не было, особенно разгорелись в
19 веке. Но мы эту тему уже обсудили: за его спиной стоял Заказчик в лице государства. Исполнителями же, вероятнее всего, была целая группа лиц, некоторые имена мы назвали в этом текста. Кстати, Луначарский тоже не был чужд "анишекспировской ереси".

Кто ещё занимался вопросом авторства текстов Шекспира?
1. Бэкон Делия Солтер (1811-1859), американская школьная учительница, она также считала, что творчество Шекспира это коллективный труд группы авторов, она первая положила начало кампании по пересмотру авторства, хотя предположения на этот счет высказывались и ранее. В 1785 году преподобный Джеймс Уилмот написал то же самое. Она даже хотела раскопать могилу Шекспира, или хотя бы сдвинуть с места памятник, чтобы найти там доказательства своей гипотезы. Кончина она плохо - через три года её активной поисковой деятельности, она была посажена в сумасшедший дом, где и умерла в скором времени.
2. Бэкон Фрэнсис (1561-1626), английский философ, родоначальник английского материализма.  В 1621 году его обвинили во взяточничестве , осудили и сняли со всех должностей.  Через некоторое время король его помиловал, но он уже не вернулся на государственную службу и до конца своих дней занимался литературой наукой. У него была грандиозная идея ВОССТАНОВЛЕНИЯ ВСЕХ НАУК. Этот гениальный человек имел основания думать так - в 16 веке ещё сохранялись труды и следы трудов далёкой древности. были и другие исследователи из мира науки и литературы, которые убедительно доказывали, что Шекспир - это коллективный автор.

3. Дальнейшим шагом в развитии этой гипотезы был шифр Бекона.  В 1888 году вышла книга "Великая криптограмма Игнатия Донелли", о том, что есть ключ для расшифровки тайнописи, которую Бэкон ввёл в текст мнимо-Шекспировских драм. И здесь тоже было много последователей в развитии этой животрепещущей темы.


   Франсуа Вийон, великий французский поэт, родился на излёте своей эпохи, и писатели, тем более поэты, таким Временам вовсе не нужны. А если нужны, то лишь на время. Вот и весь секрет. Однако Истина для нас дороже, и потому вернём кесарю кесарево, и поэту - его истинное творчество.
1.
  Летняя улица Лондона. Всё спокойно после смуты, тяготевшей над страной долгое время, победители с готовностью сбросили помятые доспехи, и гул боёв сменился нескончаемыми пиршествами, а звук боевых труб - сладкозвучной музыкой. Свирепый бог войны уже не хмурит свой лоб, вселяя ужас в сердца побежденных, нет-нет, теперь он исключительно развлекает дам и бойко пляшет под звуки пленительной лютни. Однако не все радуются миру.
  Брат короля Ричард, герцог Глостер, "лживый, вероломный и дьявольски умный, однако слепленный мошенницей-природой так грубо, что ни роста, ни осанки, зато хромота и кривобокость отменная, причисляемый скорее к миру животных, которых охотно облаивают уличные псы",  так его представляет молва - не без помощи ловких царедворцев, он пребывает в глубокой печали, ему свой мирный досуг не на что тратить, разве что рассуждать о своей "никчёмности". А такого рода рассуждения только и могут что закончиться решением стать злодеем. И дело шло к тому: умелым толкованием снов, слухов, сплетен заинтересованным лицам удалось разжечь смертельную ненависть между братьями Глостера - простодушным и доверчивым королем Эдуардом и ещё одним свои братом - Георгом, герцогом Кларенсом. Их мечта - посадить Кларенса в тюрьму, и для этой цели они внушили королю, что над его детьми тяготеет проклятие - быть погубленными буквой "Г", что значит погибнуть от рук Георга.
   Глостер одиннадцатый ребёнок и четвёртый сын герцога Ричарда Йоркского и Сесилии Невилл, младший брат короля Эдуарда IV. 30 декабря 1460 года его отец был убит в битве при Уэйкфилде. Детство Ричарда проходило в условиях войны Алой и Белой роз. Ричард был представителем династии Йорков. Он был прирожденным воином и долгие часы проводил, совершенствуясь в науке владения мечом, от этого мышцы его правой руки были необычайно развиты. Он отличался большим личным мужеством и блестящими стратегическими способностями. После того, как Эдуард IV был провозглашён королем, 9-летний Ричард получил титул герцога Глостерского. Возмужав, он преданно служил старшему брату, вместе с ним бежал в Голландию. За свои заслуги получил от короля множество званий и владений... Но теперь война кончилась, что оставалось делать бесстрашному воину?
   ...Когда ему встретился Кларенс в сопровождении стражи, а он только этого и ждал, да ещё в компании сэра  Уильяма Брендона, коменданта Тауэра, Глостер не преминул подколоть.
- Брат, что я вижу? Ты уже пленён? 
- Да, - ответил Кларенс, - Его величество, заботясь о моей безопасности, приказал препроводить меня в Тауэр. Причина странная: ведь я зовусь Георг.
- Мой бедный брат! - мгновенно взяв себя в руки, воскликнул Глостер. - Твоя ли в том вина? Тут надо бы осудить твоих крёстных, или король желает, чтобы тебя окрестили заново? Ничего не понимаю... Ну, хоть ты объясни мне эту шараду.
  Кларенс грустно опустил голову и сказал:
- Я рад бы всё объяснить, но и сам, признаюсь, мало что в это деле смыслю. Видно, король помешался на снах и гаданиях, дело дошло до того, что он задумал изъять и саму букву "Г" из алфавита, чтобы эта буква не отняла у него трон. Вот почему он видит во мне угрозу. Из-за нелепых бредней я должен пострадать.
  Глостер расхохотался и потом сказал:
- Так всегда бывает, когда мужчина под каблуком у дам. Это всё проделки леди Грэй, королевы. Она толкает супруга своего на крайность. Ведь именно она и её брат Энтони Вудвил внушили давеча королю, что лорд Хестингс, камергер короля, опасен и должен сидеть в Тауэре. Сколько его там продержали? Только нынче выпустили оттуда. О, боги, боги, мы все в опасности, мой брат.
- Кто ж нынче в безопасности, - пожал плечами Кларенс, - разве что семейство королевы, да ещё гонцы, что по ночам таскают любовные послания от короля к миссис Шор. Я сам был свидетелем, как униженно лорд Хестингс просил у неё заступничества.
- Да... - раздумчиво ответит Глостер, именно благодаря ей лорд-камергер вернул себе свободу. Так вот, чтобы склонить монарха к нашей пользе, нам только и остаётся, что определиться в лакеи к миссис Шор. А увядшая и ревнивая жёнушка тоже пока ещё ой как опасна. У неё власти не меньше, истинно тебе говорю - настало бабье царство.
  Тут в разговор вступил молчавший доселе Брекенбери.
- Милорды, прошу простить меня, но государь строжайше повелел пресекать все попытки вступить в разговор со стороны своего брата, кто б ни повстречался.
   Глостер торопливо отступил в сторону, бормоча при этом извинения:
- Ах, да, забыл вас к разговору пригласить, дражайший сэр, ведь никакой крамолы мы не произносим. Толкуем о мудром короле, ну и о том, что наша королева во цвете лет, и вовсе не ревнива, а что до ножек миссис Шор, то они чудо как прелестны, губки - просто вишни, открытый взгляд и совсем не злой язык. Родные королевы все вышли в знать,  ну кто же с этим станет спорить?
  Брекенбери скромно потупился:
- Ну, в это я не путаюсь, милорд.
- Не путаетесь? - притворно ужасается Глостер. - Ну, друг, кто путается с миссис Шор, тот не болтает. Все, кроме одного, молчат об этом.
- И кто же тот один? - спрашивает Брекенбери.
- Хитрец! Ну ясно же, что муж её. И что тут доносить? - хохочет Глостер.
Брекенбери, нахмурясь, отворачивается и говорит:
- Ваша светлость, прошу меня простить, вашу беседу я всё же вынужден прервать.
Кларенс кивает ему:
- Ладно, дружище, исполняй свой долг. Наше дело - подчиняться.
Глостер пожимает плечами и говорит ему на прощание:
- Раз у королевы мы не в чести, делать нечего, но я сейчас же отправлюсь к королю, и любой ценой, даже если мне для этого придётся величать вдовицу Грей своей сестричкой, освобожу тебя от заточенья, ведь твою судьбу я принимаю близко к сердцу, как никто, раз ты у братца нашего в опале.
Кларенс печально качает головой:
- Да, это горестно для нас обоих, брат. 
Глостер, обнимая брата, уверяет, что сделает всё, чтобы освободить его из неволи, однако нужно немного потерпеть, только и всего. Кларенс соглашается, простившись с братом, идёт к стражникам, они уводят его. Глостер смотрит им вслед, лицо его меняет выражение, взгляд полон сарказма - он тихо произносит полные горести слова:
- Несчастный! Назад пути тебе уже не будет, но моя любовь так сильна, что я приложу все силы, чтобы отправить тебя, твою душу, конечно, на небеса, но если там её не примут, пенять должно только на себя...
 Внезапно он замечает приближающегося Хестингса. Тот здоровается с ним, он участливо произносит:
- Я счастлив видеть вас на воле, как перенесли это испытание?
- Как подобает узнику, с терпеньем, - отвечает Хестингс. - Но я жажду мести, все те, кто заточил меня в Тауэр, получат сполна.
- Да, конечно, и мой брат Кларенс хотел бы того же, одни у вас враги, - соглашается Глостер. - Орла сажают в клетку, а коршуны вольны чинить разбой, но разве это новость?
Хестингс сокрушенно кивает головой.
- Согласен, хуже нет известий. Король наш болен и удручен донельзя, а лекари бессильны.
Глостер участливо пожимает руку Хестингса и произносит с величайшей скорбью:
- Ступайте же к нему скорее. Как бы он не слёг, ведь немудрено - своею невоздержанностью он царственную плоть разрушил, себя не уберег для высшей службы.
Хестингс уходит, а Глостер угрюмо бормочет ему вслед:
- Король умрёт, и в этом можно не сомневаться, но перед тем пошлёт вперед себя Георга, система доводов давно уже готова, уверен, Кларенсу до завтра не дожить. За ним и Эдуард отправится в последнюю дорогу, отдав свои заботы мне. И я приму их, даже если придётся взять в супруги вдову и дочь убитых - младшую дочь Уорика. Это удобно, в одном лице супруг-отец. Хм... Однако, зверя не загнав, не делят его шкуру, ведь Кларенс жив пока, а король всё ещё на троне, хоть и очень болен. Так что придётся потерпеть, уйдут в миры иные - тогда и разберём расклады.

2.
   По улице Лондона несут гроб с телом короля Генриха VI, за гробом идут дворяне с алебардами и леди Анна, жена погибшего сына Генриха IV, Эдварда, она в траурном одеянии; не в силах сдержать рыданий, бросается к гробу с просьбами остановиться - ещё не все слёзы выплаканы над телом  безвременно погибшего славного Ланкастера. Проклиная убийцу мужа и свекра, она в бессилии льёт слёзы, призывая на голову убийцы его потомства суровое возмездие - родиться уродами и недоносками, наследовать отца пороки, ну и всего другого, чего и гадам ядовитым не желают. Её плач прерывает появление Глостера.
- На землю труп, мерзавцы, иль сами в трупы превратитесь, - кричит Глостер дворянам, сопровождающим гроб. - Негодные нищие! На землю сброшу всех пинком за нахальство!
  И вот гроб стоит на земле, а провожающие толпятся поодаль. Леди Анна поражена их трусостью, но быстро приходит в себя, кричит на Глостера:
- Уйди, ужасное орудье ада! Ты властен был над этим смертным телом, душа, однако, тебе не подвластна, хоть раны и кровоточат - кровь льётся из холодных жил! Уйди, уйди же!
   Глостер молит её не браниться - разве он виновник гибели Генриха? Но Анна неумолима, она видит в Глостере исчадие ада, в ад превратившее родную землю, проклятьями и стонами наполнив всё кругом:
- О небо, молнией убей убийцу! - взывает она, - земля, раскройся и пожри его! Чужд подлецу закон людской и божий, а лютый зверь, и тот ведь знает жалость...
   Глостер терпеливо склоняет голову перед леди Анной.
- Позвольте, совершенство среди женщин, мне перед сами оправдаться, - смиренно молит он. - Ты, чью красу бессилен описать я, немного потерпи, я обелюсь, клянусь тебе!
   Но Анна неумолима, она ещё яростнее проклинает Глостера, самого ненавистного из всего мужского рода.
- Отчаяньем лишь сможешь оправдаться, себе достойно отомстив за всех, тобой убитых недостойно. Они мертвы, тобой убиты, пёс!
   Глостер молит Анну всё же выслушать его:
- Мной муж ваш не убит, миледи. Да, он умер, но его сразила рука Эдварда.
   Леди Анна в бешенстве:
- Ах, ты не убивал? А как же меч твой, ещё в тёплой крови жертвы, стекающей на землю? Его видала Маргарита, которой тоже ведь грозил ты, и если бы не братья... Убил ты короля? Признайся! Иль отправляйся в ад!
   Глостер склоняет голову ещё ниже:
- Да, признаюсь. На небесах ему приличней быть, чем жить средь нас. Моё же место... Сказать осмелюсь ли, миледи?
- Тюрьма твой дом! - кричит леди Анна.
  Глостер горестно качает головой:
- О нет, миледи, ваша спальня. Беда, что до сих пор не сплю я с вами. Ну ладно, оставим остроумья поединок, и к разговору мирному вернёмся. Причина ранней смерти   и Эдварда, и Генриха Плантагенета хулы достойна, но...
  Леди Анна прерывает его:
- Ты! Ты был причиной и орудьем смерти!
  Глостер смеётся и произносит проникновенно:
- О нет, причина смерти - ваша прелесть. Она во сне меня тревожит, готов убить весь мир, чтоб час один держать вас на своей груди. Мне ваша красота - как миру солнце. Ты - жизнь моя и смерть. Раздор наш против естества. Нельзя мстить за любовь. И я люблю вас больше, чем умерший.
  Леди Анна в ярости, плюёт на Глостера:
- Тебя бы ядом оплевала я, когда б могла! Когда б я это знала раньше, то красоту свою ногтями содрала бы! Желаю одного - отмстить убийце мужа! На всей земле нет лучшего, чем он - о, мой супруг убитый! Ты говоришь, тебе мои глаза по нраву? Так пусть же умертвят тебя, как василиски!
  Глостер согласно кивает:
- Пускай убьют, но только чтобы умер сразу. Ты видишь, из глаз моих текут постыдные ребячьи слёзы, из глаз, не знавших жалостливых слёз. Когда рассказывал отец твой грозный о смерти моего отца, слезами рассказ свой прерывая, когда у всех залиты были лица, как дерева дождём, в тот час печальный мои глаза остались сухи, но то, что вырвать горе не смогло, ты сделала, и я ослеп от плача. Ни друга, ни врага я не молил, и льстивых слов не знал язык мой, теперь краса твоя - желанный дар, язык сам говорит и молот сердце. Ты губы гневом не криви, красотка, ведь созданы они для поцелуев, А коль простить не можешь, возьми вот этот меч и выпусти на волю моё сердце, за то, что так к тебе благоволит. Я грудь удару открываю и на коленях смерти я прошу. Поторопись, я ж заколол любимого супруга, и в том повинен твой небесный лик.
   Леди Анна замахивается на него мечом, но почему-то медлит, потом и вовсе роняет меч. Глостер приказывает:
- Меч подыми иль подыми меня.
  Леди Анна тихо произносит:
- Ты лицемер, вставай же... Твоей желаю смерти, но палачом быть не могу.
  Глостер восклицает с воодушевлением:
- Чего же проще? Скажи мне, я сам себя убью!
  Леди Анна растерянно:
- Сказала.
  Глостер:
- Так это было в гневе. Теперь спокойно повтори: "Умри, мерзавец!", и я умру. Со мной умрёт моя любовь, что всех вернее, и будешь ты двойной убийцей.
  Леди Анна, задумчиво:
- Твоё б мне сердце знать.
  Глостер:
- Язык о нём сказал.
  Леди Анна, недоверчиво:
- А если оба лгут?
  Глостер:
- Тогда нет правды в целом свете. Скажите, что мы в мире, и - лады. Молчишь? Ну хоть скажи, что есть надежда...
  Леди Анна:
- Все люди так живут, без веры, но в надежде.
  Глостер:
- Тогда прими кольцо моё.
  Леди Анна:
- Но своего не дам, просить не вздумай.
  Глостер:
- Моё кольцо так тесно сжало палец, как сердце бедное в тебе. Носи их оба, отныне мы - твои рабы. Ещё об одной милости прошу, миледи...
  Леди Анна недовольно:
- Ну что ещё?
  Глостер:
- Оставьте грустные заботы эти тому, кто в трауре быть должен первый, а сами в Кросби удаляйтесь. Я сам похороню достойного монарха в храме Чартси, и гроб его слезами оболью. Потом уж в Кросби поспешу, чтоб вас увидеть. Молю вас мне милость эту оказать.  Теперь же попрошу вас мипопрощаться.
  Леди Анна уходит в сопровождении Баркли и Трессела, бросив Глостеру последнюю фразу:
- Вы не заслужили прощания со мной, но раз уж всё вокруг притворство, вообразите, что простилась с вами я.
   Глостер приказывает дворянам, сопровождавшим гроб, нести его в Уайт-Фрайерс. Они уходят. Глостер, зло посмеиваясь, размышляет над случившемся.
- Кто обольщал когда-нибудь так женщин? Она - моя, но надолго её не хватит, ведь овладел я ею в час горючей злобы, когда она рыдала здесь над трупом! Против меня всё было - бог, суд, молва, и не было друзей, чтоб мне помочь, один лишь дьявол... Мир - и ничто. И всё ж она моя, уж своего забыла мужа, что был убит недавно. Красив и смел мой брат, и мудр, и королевской чистой кровит, и лучше в целом мире не найти, ну а теперь она свою головушку склонила на грудь к тому, кого убийцей мужа держит, кто дал ей вдовью горькую постель, уродец хромоногий... Нет, до сих пор в себе я ошибался, клянусь, мне что-то непонятно - я для неё мужчина хоть куда? Хм... Что ж, зеркало придётся покупать, а с ним ещё портных десяток, чтоб нарядить меня сумели. С тех пор, как влез я в милость сам к себе, придётся согласиться на издержки, но прежде труп оправится в могилу, потом пойду к возлюбленной стенать. Но зеркала здесь нет, так пусть же светит день, чтобы свою я видел тень!
3.
Королевский дворец в Лондоне, входит королева Елизавета в сопровождении брата королевы, графа Риверса и лорда Грея, сына королевы от первого брака, они её утешают как могут, но безуспешно - ведь король при смерти. К тому же, королева не уверена, что её будущее без короля будет возможно, а сын их ещё слишком юн. Всё идёт к тому, что Глостер захватит власть сразу же после кончины короля. К ним с приветствиями подходят герцог Бекингем и лорд Стенли, они только что были у короля; королева же зла на графиню Ричмонд, жену лорда Стенли, хотя и не подает вида, к тому же, она не верит в искренность лорда и графа, особенно когда те начинают рассказывать её о желании короля примирить Глостера с братьями.
Входят Глостер, лорд Хестингс  и маркиз Дорсет, Глостер сразу же отпускает яростную реплику:
- Кто те, что жаловались королю, тревожа сплетнями слух венценосный, на мою грубость, обид не стану я терпеть! Да, я не льстив, не сладкогласен, и не улыбчив, как француз, не обладаю верткостью мартышки, поэтому слыву злокозненным врагом. И что, коль человек прямой и честный не хочет лебезить, ему спокойно жить уж не придётся? И оболгут его в два счета. Он слишком прост, чтоб плуты не вертелись вкруг него. Да, я горяч бываю, но отходчив. И лишнее сболтнуть могу в сердцах, то, что не думаю, пустое... Ну кто из нас всех в мыслях не казнит? Как часто люди восклицают даже:"О негодяй, убил бы я тебя сейчас!" И что, друг друга все уж перебили? Как видим, люди живы и множатся по свету.
Риверс (притворно):
- О ком это ваша светлость говорить изволит?
Глостер:
- Наверно о тебе, в ком чести вовсе нет. Когда тебе вредил я, скажи, негодник! Чума на вас, Не может наш король, храни его господь на горе вам, спокойно это пережить.
Королева Елизавета (не может не вмешаться):
- Мой брат, ошибка вышла. Сам король своею волей послал за вами, его не может не бередить взаимная вражда. Вы всех нас ненавидите, мы знаем. Король желал бы знать причину неприязни.
Глостер (в отчаянии):
- Не знаю, что сказать... Так плох стал свет, что совы вместо орлов летают. И каждый шут здесь дворянин, уж скоро все шутами станут, право.
Королева Елизавета вспыхнула гневом:
- Мы знаем ваши мысли, герцог, вас гложет зависть, что в милости иные, не вы. Дай бог нам никогда в вас не нуждаться!
Глостер:
- Однако же, пока бог дал, что нам нужда есть в вас - наш брат в тюрьме по вашим наущеньям, а я в немилости, и всё дворянство - в яме выгребной. И что ни день, то новый дворянин уж в сане, того возводят, кому вчера не то что двор, но кол в диковинку казался. Из нищеты - и сразу в замки.
Королева Елизавета:
- Могу поклясться самым дорогим, что против герцога я никого возбуждала, Его величество ни слова от меня не слышал злого про Кларенса, клянусь сто раз. Милорд, меня вы подло оскорбили, сказав такое. Дурные мысли вечно в вашей голове приют находят.
Глостер:
- Посмеете ль вы отрицать, что Хестингс из-за вас в тюрьме страдает?
Риверс:
- Посмеет ли?
Глостер:
- Посмеет, сэр. Клянусь и я, она посмеет больше - откажется, что сделала добро, к примеру. За короля посмеет выйти, за мальчишку! Да ваша бабка хуже замуж вышла!
Королева Елизавета:
- Лорд Глостер, вы сильны язвить, но слишком долго я сносила ваше осмеянье. Даю вам слово, государю всё буквально доложу. Уж лучше б было мне батрачкой стать, чем королевой, пренебреженье, травлю, всё сношу я с ангельским терпеньем. Не радость быть английской королевой!
За её спиной незаметно появляется королева Маргарита, тихо шепчет:
- Молю я господа, чтобы убавил вашу радость: и сан, и трон, и честь - мои по праву...
Глостер:
- Грозите вы всё королю сказать? Ну что ж, валяйте! И я всё слово в слово подтвержу, хотя бы Тауэр за это мне грозил. Пора и мне сказать - мой труд забыт, однако.
Королева Маргарита (за его спиной):
- Да, дьявол вспомнит про твои труды, собака! Убит тобою в Тауэре мой супруг, при Тьюксбери убит мой сын, несчастный Эдуард.
Глостер (с недобрым смехом):
- Какие мысли! Это новость! Откуда это в вашей голове? Когда ещё вы не взошли на трон с супругом, в делах его я вьючным ишаком служил, бичом врагов, но другом щедрым для его друзей - чтоб кровь его возвысить, я лил свою, как воду из кувшина. На мне живого места не осталось, весь в ранах ноющих и шрамах грубых.
Королева Маргарита (оставаясь незамеченной, в сторону):
- Да уж... Кровь лучшую, чем в вас обоих, ты смело проливал.
Глостер:
- В те годы, вы и муж ваш Грей держали сторону Ланкастерского дома. Кстати, и сэр Риверс был при вас. Так не был ли супруг ваш убит в Сент-Олбенсе, своими? Похоже, всё забыто вами, так я напомню, чем были вы тогда, и чем позднее стали, а также и своё перемещенье поясню.
Королева Маргарита (шепчет себе под нос):
- Да кто не знает! Ты был убийцей подлым, такой ты есть и посейчас.
Глостер:
- Несчастный Кларенс Уорика оставил, нарушив клятву, бог, ему прости. Он к Эдварду переметнулся и добыл для него венец, за что в тюрьму посажен, бедалага. О, дай мне, боже, кремневое сердце, а моё жалостливое Эдуарду отдай. Я слишком прост и глуп для существующего мира - чем больше делаю, тем злее на меня все смотрят.
Королева Маргарита:
- Так мир оставь и сунься в ад, бесстыдник, там царить ты должен!
Риверс:
- Лорд Глостер, в эти трудные года мы шли за нашим королём законным, а если б вам досталась эта честь, так точно мы служили б вам.
Глостер (смеётся, закрыв лицо руками):
- Я мог стать королём? Да уж разносчиком, и то приятней!  Прочь эту мысль из сердца, глупое созданье!
Королева Елизавета:
- И точно, мало радостей узнали б, поверьте, так же мало их нашла и я. Быть сюзереном в этом государстве...
Королева Маргарита:
- Немного радости здесь королеве, не я одна несчастна, клянусь, однако, больше мне уж не стерпеть. Теперь пришёл черёд ваш трепетать. (Выступает из тени.) А, благородный хам, лицо своё воротишь?
Глостер:
- Что, ведьма злая, хочешь от меня?
Королева Маргарита:
- Сейчас сочту твои злодейства, а после отпущу тебя.
Глостер:
- Ужели и тебя изгнали?
Королева Маргарита:
- Да, и моё изгнанье хуже, чем смерть сама, отдайте мне супруга, сына! (Королеве Елизавете.) Ты - королевство, вы же все - покорность, все горести мои - по праву ваши, и радость вы украли у меня.
Глостер:
- Ты над отцом моим глумилась, сука, венцом бумажным голову украсив, ты реки слёз из глаз его исторгла! Ты слёзы эти осушала платком в невинной Ретленда крови! И вот его проклятье пало на тебя. Бог мсителен, он вовсе не добряк.
Королева Елизавета:
- Бог мстит за невиновных.
Хестингс:
- Убить ребёнка - это мерзость.
Риверс, Дорсет, Бекингем (вместе):
- Бездушные, и те стенали! Все мщенье, Глостер, призывали на тебя!
Королева Маргарита:
- Вот люди! Перед моим приходом вы ругались, и вот теперь готовы в глотку мне вцепиться. И что, проклятье Йорка больше значит, чем Генриха и Эдварда погибель, потеря власти и моё изгнанье?! И всё за жалкого мальчонку? Раздвиньтесь, тучи, проклятьям дайте путь! Пусть сдохнет от обжорства ваш король, тот, что на трон уселся в луже крови! А сын твой за Эдварда пусть сгинет смертью злой, за сына моего, что принцем был Уэльским! Ты ж, королева, власть переживи, как я, несчастнейшая из людей! Живи и плачь. Гляди на королеву, укравшую твои права и сан, и счастье ты своё переживёшь, а умирая горестно, ты будешь госпожа Никто - ни мать, ни королева и даже не супруга. Вы зрителями были, господа, когда ножами был зарезан сын мой милый, так пусть же к каждому из вас придёт насильственная смерть иль подлый случай!
Глостер:
- Так ты уже умолкла, злая ведьма?
Королева Маргарита:
- О нет, собака бешеная, стой и слушай, у бога про запас есть язвы и почище, но пусть грехи твои созреют все сполна, пока ты будешь рушить бедный мир. И совести укоры дыру в твоей душе пошире прогрызут. Врагов друзьями лучшими считай, под сердцем грей змею, и сон твой пусть к тебе приходит лишь для новой муки, горбун злосчастный, выкидыш свиньи! Ты раб природы, ты отродье ада и чрева материнского позор, ты семя грязное отцовских чресел! Будь проклят ты! И помолчи! Проклятье дай закончить, и мне не отвечай ни слова, они мне не нужны.
Королева Елизавета:
- Себя же прокляли своим проклятьем, горе-колдуны.
Королева Маргарита:
- А эта крашеная горе-королева! На паука раздувшегося сахар ты сыплешь, путаясь в его сетях, нож точишь на себя, наступит день - меня молить ты станешь с тобою вместе злую жабу проклинать.
Хесттингс:
- Довольно лгать и проклинать, не раздражай нас больше на беду себе. Услугой было б научить вас долгу.
Королева Маргарита:
- Меня же вы и разъярили. Чтоб долг исполнить, мне должны служить вы.
Дорсет:
- Зачем нам слушаться безумных?
Королева Маргарита:
- Ну до чего же нагл наш маркизёнок! Ваш новый герб едва лишь установлен, куда судить вам тех, кто потерял, кто чохом всё утратил? Кто высоко сидит, тому больнее падать.
Глостер:
- Маркиз, учитесь. Закручено серьёзно.
Дорсет:
- И вы мотайте на свой ус.
Глостер:
- Да, точно, я рождён высоко, кто на вершине свил гнездо, тот солнца не боится и дружен с ветром.
Королева Марго:
- Он не на солнце тень наводит, он сам в тени смертельной, мой сын тому свидетель. О ты, всевидящий, не потерпи, пусть кровью эти выродки за всё заплатят.
Бекингем:
- Довольно брани! Постыдитесь!
Королева Марго:
- Не милостивы были вы со мною, нет милости и у меня для вас. Жестокость - милость, срам - вся жизнь моя, и в сраме бешенство печали дышит. Однако целую твою руку в знак дружбы и союза. Одежд не запятнал ты нашей кровью, тебя моё проклятье не коснётся.
Бекингем:
- Пусть не коснётся и других. Проклятья к губам их произнесших пристают.
Королева Марго:
- О нет, пускай летят на небо, чтоб тихо спящий божий мир порушить, ты пса остерегайся, Бекингем, хвостом виляя, он кусает, как собака, или как змей,  укус его смертелен.  Его ты берегись, грех, смерть и ад отметили его! Ах! Ты глумишься над советом добрым и чёрту льстишь? О, вспомни это в день, когда печалью твоё сердце поразит! И скажешь ты тогда: "Пророчицей была ты, Маргарита!" Пусть каждого из вас он ненавидит, а вы - его, и всех вас вместе - бог. (Уходит.)
Хестингс:
- И правда, от проклятий волосы встают. Зачем она на воле?
Глостер:
- Её я не сужу, уж слишком много она потеряла. Я каюсь, что пред нею виноват.
Королева Елизавета:
- Не помню, чтоб я вред ей нанесла.
Глостер:
- Однако вред тот вам пошёл на пользу. Я делал слишком горячо добро, тому, что холодно об этом помнит. Воистину, не сделавши добра, не наживёшь врага, но Кларенс дорого за это поплатится - он в хлев посажен, чтобы там жиреть, прости, господь, виновных в этом.
Риверс:
- Как добродетельно он молится за тех, кто нам нанёс обиды!
Глостер (бормочет под нос):
- Так делаю всегда я, зная дело, кляня других, себя бы проклял я.
Входит Кетсби.
Кетсби:
- Король вас приглашает, королева. (Глостеру) И вашу светлость тоже, господин. (Другим.) А также вас милорды, всех-всех-всех.
Королева Елизавета:
- Ну что ж, идём, так вы со мной, милорды?
Риверс:
- За вами дружно мы идём.
Все уходят, кроме Глостера.
Глостер:
- Творящий зло, он сам о зле горланит! И беды страшные все валят на меня, бездоказательно и спешно. Над всеми искренне рыдаю, но все меня считают виноватым! Я же вздыхаю, повторяя из писанья, что бог велит добром платить за зло. Так покрываю гнусность бытия обрывками старинных изречений и цитат, натасканных из книг священных. Ах да, меня ведь ждут.(Уходит.)
Появляются с двух сторон Бекингем и двое убийц.
- Так, так, не эти ли идут ребята? Сейчас всё разузнаю. (убийцам) Эй, друзья! Куда так сильно вы спешите?
Убийцы (говорит один, второй кивает головой):
- За пропуском идём мы, господин, чтоб в Тауэр пробраться.
Бекингем (поспешно):
- Ах, пропуск! Вот, возьмите, сам Глостер этот пропуск подписал. Окончив дело, ступайте смело в Кросби, но обо всём молчите, и нападать надо внезапно, удар же должен быть таков, чтоб шансов не оставил. Ведь Кларенс говорлив, и заболтать кого угодно может.
Убийцы:
- Милорд, увольте, уж мы-то не из болтливых и своё дело знаем. Не языки, а руки пустим в ход. Дурак льёт слезы, ведь вслед за этим сыплются каменья. Милорд, не бойтесь, мы не из болтливых.
Бекингем:
- А вы не дураки, и по сердцу пришлись мне. Ну ладно, идите же скорей.
Убийцы откланиваются и уходят.

4. Лондон, Тауэр.
Входят Кларенс с Брекенберги.
Брекенгерги: Милорд, что с вами? Так грустно смотрят ваши очи!
Кларенс:
- Я видел сон дурной, и господом клянусь, такой второю ночью я не купил бы мира целого счастливых дней.
Брекенберги:
- И что за сон, милорд?
Кларенс:
- Мне снилось, что из Тауэра я сбежал, сел на корабль и двинулся в Бургундию, со мною брат мой Глостер. И будто всё он норовит меня на палубу увлечь. Вот мы стоит у борта, глядим на Англию и всё припоминаем, тяготы войны Ланкастера и Йорка. И вот идём по шаткой палубе, качает, вдруг Глостер падает, хочу его я подхватить, но, падая, меня столкнул он за борт как бы невольно, и будто тяжко мне тонуть, такой ужасный шум воды в ушах! И мерзкой смерть мне показалась. Я видел сотни кораблей погибших, и тысячи тонувших в них людей, как жадно пожирали свою добычу рыбы! И будто по всему морскому дну валялись золотые слитки, и груды жемчуга, каменья, бриллианты! И все сверкают, издеваясь над глазами, обольщают морское тинистое дно, смеются над костями...
Брекенбери:
- И всё это вы видели в предсмертную минуту?
Кларенс:
- Казалось, да. Я так старался умереть, но злое море мне мешало, держало душу, не давая улететь в пустой и вольный чистый воздух, и так сжимало трепетную грудь, которая едва не разрывалась, стараясь в море душу изрыгнуть.
Брекенбери:
- И вы ни разу не проснулись?
Кларенс:
- Нет-нет, и сон тот длился после смерти, и мрачный лодочник меня в край вечной ночи перевёз, скитальческую душу первый встретил Уорик, мой знаменитый тесть. И он спросил: "Какая кара ждёт вероломца в черном царстве?" Затем исчез. А тут за ним другая тень - тень ангела со светлыми кудрями, намокшими в крови. Он мне кричит: "Здесь Кларенс!", и я кружиться стал, заткнувши уши. И тут от этих страшных воплей вдруг проснулся я... Мне всё казалось, что я ещё в аду. Так было впечатленье сна ужасно.
Брекенбери:
- Милорд, не диво, что вы испугались, у меня мурашки по спине бегут от вашего рассказа.
Кларенс:
- Ох, сторож, сторож! Всё, что натворил я, и что теперь меня же уличает, всё было для Эдварда. И как он платит? О боже, если горькие молитвы не могут гнев мой укротить, карай меня, создатель, но пощади невинную мою жену, детей моих безвинных пощади! Мой друг, ты посидишь со мной, конечно? Так тяжко мне, и очень хочется уснуть.
Брекенбери:
- Я посижу, милорд, а вы спокойно спите.(Кларенс засыпает.) Печаль ломает бдение и сон, В ночь утро превращает, и полдень - в ночь, владыкам титул дан не зря, и внешний блеск - за внутреннюю тягость, ведь целым миром горестных забот они за призрак славы часто платят, меж титулами их и нищетой одна лишь разница - почет пустой.
Входят убийцы, их двое.
Первый:
- Кто есть здесь?
Брекенбери:
- Что нужно, малый, а как тебя сюда попало?
Первый:
- Мне нужен Кларенс, и только он. И срочно.
Брекенбери:
- А что так спешно?
Второй:
- Да лучше скоро, чем мешкотно. (первому) Без дальних разговоров покажи ему приказ.
Брекенбери читает протянутую ему бумагу.
Брекенбери:
- И что, я должен выдать герцога? Не стану рассуждать, хочу остаться чистым от сужденья, вот ключи, а вот и герцог спит в огромном кресле. Берите. А я иду к Его Величеству, чтоб доложить, что должность вам я передал свою.
Первый:
- Это разумно, сэр, ступай и будь здоров.
Брекенбери уходит.
Второй:
- И что? Вот так вот стукнем мы его во сне?
Первый:
- Ну нет, а то ещё он скажет, что трусы мы, когда проснётся.
Второй:
- Когда проснётся? Да ты сбрендил! Он не проснётся аж до страшного Суда!
Первый:
- Зато уж там он точно скажет, что мы его уделали во сне.
Второй:
- Какое впечатляющее слово - суд! Во мне уже что-то щекочет навроде совести грызущей.
Первый:
- А ты..кажется струсил.
Второй:
- Я не боюсь его, ведь мы приказ имеем. Боюсь быть проклятым за это дело. От этого приказы не спасают.
Первый:
- Так значит, зря я на тебя надеялся, глупец? Ужели деньги не нужны тебе?
Второй:
- Решил я так: оставить жизнь ему, и баста.
Первый:
- Тогда я возвращаюсь к Бекингему и всё ему скажу.
Второй:
- Нет, погоди немного... Это просто дурь, она скоро пройдёт... Такое со мной бывает, надо всего лишь посчитать до двадцати.
Первый:
- Ну как? Ты посчитал?
Второй:
- До восемнадцати, но три крупицы всё ещё сверлят мой мозг.
Первый:
- Тогда подумай о награде, это железно помогает. Подумал? И что?
Второй:
- А, чёрт с ним, пусть себе подохнет.
Первый:
- Ну что, уконтропупил свою совесть? Вот видишь... На всё есть своё средство. И совесть можно уложить в тот кошелёк, что будет толще. Но что же станет, когда он кошелечек свой достанет, чтоб деньги взять, а совесть, твою мать, оттуда вылетит? (Чешет затылок.)
Второй:
- Плевать, кому она потом нужна? Коль деньги положил в карман.
Первый:
- А всё-таки... Что будет, когда она вернётся и вновь сверлить мозги возьмётся?
Второй:
- А ты об этом меньше думай. Это опасно, так трусом можно сделаться навек. Захочешь побожиться, а совесть рот запрёт. Положишь глаз на женушку чужую, а совесть тут как тут, бунтует в человеческой груди, как будто с собственном саду.
Первый:
- Или пруду. (Смеётся.)Поди её пойми.
Второй:
- Но так и нищим скоро станешь! Стыдливых отовсюду вышибают, кто хочет ладно жить, тот должен с совестью расстаться и жить своим умом, как всякий вольный человек.
Первый:
- А ты ведь всё это затеял - про совесть диспут закатил. Она и вертится тут у меня пол локтем и герцога умучить не велит.
Второй:
- Вот диво, как только я прозрел, так тут же ты ослеп. Гони её скорее, пока совсем сил не лишился. Давай уже работать.
Первый:
- Так вот и стукни и по башке ты его милорда, потом засунь его поглубже в бочку, что вон там стоит с мальвазией.
Второй:
- Отличная получится настойка.
Первый:
- Потише, он просыпается. Что, хлопнуть прям сейчас?
Второй:
- Ну, нет, поговорим сначала.
Кларенс (просыпаясь):
- Где мой сторож? Эй, малый! Дай-ка мне стакан вина.
Второй:
- Сейчас, милорд, вина получите вы вволю.
Кларенс:
- А ты кто, собственно, тут будешь? Во имя бога правду говори!
Второй:
- Такой же, как и вы, я человек.
Кларенс:
- Но ты не королевской крови.
Второй:
- Зато она у нас честней.
Кларенс:
- Твой голос будто гром, а взгляд трусливый.
Второй:
- Всё потому, что голосом моим король вещает, а смотрю я сам.
Кларенс:
- Как ты темно и странно говоришь, глаза твои меня пугают. И отчего ты страшно побледнел от этих слов? Кто вас послал? Зачем сюда пришли вы?
Оба убийцы:
- Чтоб...чтоб...
Кларенс:
- А, понял. Чтоб меня убить?
Оба (радостно):
- Ну да, конечно, прости нас господи за всё.
Кларенс (смеётся):
- У вас едва хватило сил сказать это, а сделать духу не хватает. Что сделал вам я, господа?
Первый:
- Обиду нанесли вы королю.
Кларенс:
- Да мы давно уже сдружились.
Второй:
- Нет, нет, милорд, вам всё-таки придется умереть. Готовьтесь к смерти.
Кларенс:
- Из всех людей тяжелый жребий пал на вас - убить невинного? А следствие и суд когда свершились? Пока законно я не обвинен, мне смертью беззаконье угрожает. Молю вас верой в искупленье, кровью бесценной, пролитой Христом, уйдите от греха подальше! Проклятое затеяли вы дело.
Оба вместе:
- Нам приказал король!
Кларенс:
- О боги! Король над королями на скрижалях написал, чтоб ты не убивал! И ты готов нарушить сей указ в угоду человеку? Остерегись! Его рука карает тяжко.
Второй:
- Так на тебя такое точно бремя ляжет. Ты, причастясь святых даров, поклялся верно Ланкастерам служить. И клятву преступил.
Первый:
- Подтверждаю, ты нож всадил в святое сердце короля! А ведь его ты клялся защищать.
Кларенс:
- Да, ради него я согрешил. Ради родного брата. Не он послал вас убивать. И если бог карать захочет, то сделает это открыто. Не спорьте же с его рукой всесильной.
Первый:
- А кто ж тебя назначил, чтоб Плантагенет прекрасный был убит во цвете лет тобой?
Кларенс:
- Любовь и гнев, точнее дьявол.
Первый:
- Так вот, твой брат, любовь в нему, наш долг и грех твой нам велят тебя убить.
Кларенс:
- Когда так любите братишку, зачем меня-то ненавидеть? Я тоже Эдварда люблю. Иль может вас серьёзно подкупили? Так я вас к брату Глостеру пошлю. За жизнь мою дороже он заплатит, чем Эдвард платит вам за смерть.
Второй:
- Ошибочка! Вас ненавидит Глостер. Пойдём к нему?
Кларенс:
- Напомните ему, как Йорк, отец наш победною рукой нас всех троих благославил и наказал любить друг друга. Скажите это Глостеру, и он заплачет.
Первый:
- Камнями стынут слёзы.
Кларенс:
- Да нет же, нежен он!
Второй:
- Как снег во время жатвы. И не мечтайте. Он нас прислал, чтоб вас убить.
Кларенс:
- Да быть не может! Когда прощались, он плакал обо мне и обнимал, и горестно вздыхая сулил мне скорое освобожденье.
Второй:
- Вот-вот! Он верно вас освободит от земных тягот, для счастья рая.
Первый:
- Милорд пора мириться с небом перед смертью.
Кларенс:
- Вы говорите, как святые, но слепы вы к душе своей. Вы богоборцы, и тот, кто вас послал меня убить, возненавидит вас за это же убийство.  Так пожалейте и спасите!
Первый:
- Жалеют только бабы.
Втолрой:
- Ну да, ещё жалеют трусы.
Кларенс:
- Лишь дикий зверь, дикарь и дьявол жалости не знают. А если б вы в темницу угодили и стали бы о милости просить? И если б не лгали ваши глаза! О сжальтесь, бедняки, над участью моей!
Второй:
- Милорд, поворотите голову назад.
Первый (убивая Кларенса):
- А если этого вам мало, в мальвазии вам мигом утоплю. (Уносит труп.)
Второй:
- Отчаянное это дело. Я, как Пилат, хотел бы руки сполоснуть.
Первый (возвращаясь):
- Нет бы помочь! Узнает герцог про твою лень, деньжата попридержит.
Второй:
- Уж лучше в он узнал, что спас ему я брата. Бери все деньги и скажи ему: в убийстве герцога я каюсь. (Уходит.)
Первый:
- А я горжусь. Катись же, трус, отсюда. Куда бы труп засунуть, пока не повелят его похоронить. Уйду подальше, получив награду, когда откроется убийство, здесь делать нечего. (Уходит.)

5.
     На лондонской улице встречаются несколько граждан, между ними завязался разговор.
Первый горожанин:
- Сосед, куда спешим так?
Второй:
- Такое дело... Я себя не помню! Слыхали новости?
Первый:
- Ну, король умер, а что?
Второй:
- А то, добра теперь не жди, и всё пойдёт уж прахом.
К ним подходит третий.
Третий:
- Здравствуйте, соседи. Так это правда, что Эдвард добрый умер?
Второй:
- Точно правда, сэр. Спаси нас, боже.
Первый:
- Да что случилось? Наследник будет править, и ладно, что ребенок.
Второй:
- Советники, пока он мал, найдутся, это точно. А там и сан он подрастёт, отлично нами будет управлять.
Первый:
- При Генрихе VI всё также было, младенцем он взошёл на трон.
Третий: Ой ли? Тогда страной совет мудрейший правил, а дядьки сира окружали, их доблесть королю была защитой. А тут... Уж лучше бы, чтоб только по отцу дядья при мальчике служили. А лучше б, чтобы не было их вовсе.  Их споры, тяжбы - всё на нашей шее. Опасен Глостер, а уж как опасны надменной королевы братья! Народу нет покоя, пока предел их власти не положен.
Первый:
- Да что заранее бояться? Полно!
Третий:
- Приметы есть, но им не верю я. На небе тучи - плащ надень; зима близка, коль листопад большой; а солнце село - дело к ночи; ударит засуха - наступит голод. Нет, милости господней мы не заслужили. Все смотрят грустно, с кем ни встреться, и полон ужаса печальный взгляд. А это к бедствию большому. Божественным чутьем мозг человека чувствует опасность. На господа положимся однако. Постойте, вы куда? Если вы в суд, то мне туда же. Пойдёмте вместе.
(Они уходят молча.)

Меж тем в лондонском дворце беседуют с малолетним герцогом Йоркским королева Елизавета, герцогиня Йоркская и архиепископ Йоркский.
Архиепископ:
- Здесь завтра будут, или послезавтра. Не терпится всем принца увидать.
Королева Елизавета:
- Мне кажется, что сын мой Йорк его намного перерос.
Герцог Йоркский:
- Да, мама, это так, но больше не хотелось бы расти. За ужином мне дядя Риверс сообщил, что брата я намного перерос. А дядя Глостер тут же посмеялся, что лишь трава дурная хорошо растёт. И пусть бы вырос я цветком, чем буйной сорною травою.
Герцогиня Йоркская:
- Ну вот. Уж Глостер бы молчал! Сам в детстве был заморышем каким-то, так ведь не вырос он милейшим человеком. И хоть вы скажете, что так же и случилось, всё же у матери сомненья есть.
Архиепископ:
- Ребёнком был он славный мальчуган, но с детства всё с мечом игрался. И доигрался до того, что сипну искривил. Я бы не стал его срамить по этой части.
Герцог Йоркский:
- А говорят, что дядя рос так быстро, что даже корки разгрызал, хотя и был младенцем. А у меня в два года всего лишь вырос первый зуб. Зубастая ведь шутка, а, скажите?
Герцогиня Йоркская:
- Да что за страсти? Уж не кормилица ли всё это сказала? Так ведь она ушла со света так давно!
Королева Елизавета (неодобрительно):
- Не слишком ли остёр ты, мальчик? У стен есть уши.
Входит гонец, говорит:
- Плохие вести. Такие, что и сказать их нелегко.
Королева Елизавета:
- Здоров ли принц?
Гонец:
- Здоров он, королева. Но лорд Грей, лорд Риверс и сэр Томас Воген отправлены под стражу в Помфрет. Так приказали, говорят, два герцога могучих - сам Глостер и, конечно, Бекингем. Но в чем вина их, неизвестно.
Королева Елизавета:
- Я вижу, дом наш гибнет, увы, увы... Лань нежную схватил зубастый тигр. Так наглое бросается тиранство на беззащитный и невинный трон. Вперед, смелее, опустошение и смерть! Конец всего я вижу, как на картах.
Герцогиня Йоркская:
- Проклятые дни смут, междоусобий беспощадных! Уж сколько их прошло за мою жизнь! В борьбе за трон погиб супруг мой Йорк, и сыновья, то падали, то возвышались, и, одолев врага, кидались друг на друга в исступленье. Шёл брат на брата, кровь на кровь родную. Безумие, насилье, прекратись, иль дай мне смерть, чтоб на другие смерти больше не смотреть!
Королева Елизавета:
- Идём же, сын, скорее в храм. Прощайте, герцогиня.
Герцогиня Йоркская:
- Нет, нет, сударыня, я с вами.
Архиепископ Йоркский:
- В путь, королева, и драгоценности возьмите. Я передав вам вверенную мне печать, и сохрани меня господь - чтоб вас хранить я мог. Идёмте же, я провожу вас в храм святой.
Уходят.

6.
На Лондонской улице трубят трубы. Входят юный принц Уэльский. Глостер, Бекингем, кардинал Борчер, Кетеби и другие.
Бекингем:
- Приветствуем вас в Лондоне, и в вашем доме, принц. Что так печальны вы, с дороги что ль устали?
Принц Уэльский:
- Нет, сэр, меня печалит, что мало так людей меня встречает, а где другие наши дяди?
Глостер:
- О юный милый чистый принц, ваш возраст не дает вам понять всю лживость мира, вы судите людей по платью, но внешность с сердцем часто не в ладу. Те, кого вы ждали встретить здесь, для вас опасны. Вы слышали лишь сладкие их речи, но яд сердец вам может сильно повредить.
Принц Уэльский:
- Храни нас всех господь. Но разве они лживы?
Глостер:
- Принц, вас рад приветствовать лорд-мэр.
Входит лорд-мэр Лондона со свитой.
Лорд-мэр:
- Храни вас бог, наш принц, на много лет.
Принц Уэльский:
- Благодарю вас, сэр. (свите) И вас всех тоже. Я думал, мать моя и брат мой младший ко мне навстречу поспешат. Что за ленивец этот Хестингс! Что ж он нейдёт, чтобы сказать, что едут или нет.
Входит Хестингс:
- Я не могу сказать, приедет или нет сюда почтенная мать-королева. Она и ваш брат Йорк укрылись в храме. Братишку вашего она и пустила вам навстречу.
Бекингем:
- Ну что за странная причуда! Лорд-кардинал, скорей идите в храм и к нам сюда мальчишку приведите. А если вдруг упрется, возьмите силой, лорд Хестингс пойдёт с вами.
Кардинал:
- Лорд Бекингем, коли получится мне королеву убедить, я братца принца приведу. Но если просьбы её совсем не тронут, убежища права святые не нарушу. Я такой грех на свою душу не возьму.
Бекингем:
- Упрямы вы и очень неразумны. И церемонно старомодны. Примите во вниманье его возраст, ведь, взяв его, мы не нарушим правил, Убежище дано для тех, кто жизнью заслужил его, или для тех, кто в час лихой нуждается в защите. А герцогу убежище не нужно. Убежище лишь взрослым в храме, а для детей его там нет.
Кардинал:
- Ну что ж, меня, милорд, вы убедили. Пойдёмте ж, Хестинг.
Уходят.
Принц Уэльский:
- Так поспешите же! (Глостеру) Скажите, дядя, если брат прибудет, где жить с ним будем до коронации?
Глостер:
- Да где угодно вашему высочеству. Но я бы Тауэр хотел вам предложить на день-другой. Осмотритесь и подберете, что получше.
Принц Уэльский:
- Башню, которую построил Юлий Цезарь? Мне бы, право, не хотелось и час сидеть там.
Бекингем:
- Мой принц, он здание лишь заложил, а стоили века другие.
Принц Уэльский:
- Из летописи вам это известно иль ещё откуда: А может, по изустному преданью?
Бекингем:
- Из хроник это знаем мы.
Принц Уэлский:
- А если бы не вписали это в тексты, так что тогда? Прошла бы правда сквозь века? Из уст в уста до Страшного суда?
Глостер (тихо):
- Кто с детства так мудрён, живёт недолго.
Принц Уэльский:
- Что? Что вы сказали, дядя?
Глостер:
- Что слава без письмен недолговечна, как кривда в представленье. И потому я придаю словам два разных смысла.
Принц Уэльский:
- Но Юлий Цезарь был великим человеком! И ум его вскормила доблесть, и доблести умом запечатлен он. И смерть над властелином не сильна - он в славе жив поныне. Послушайте, лорд Глостер...
Глостер:
- Что, милый принц?
Принц Уэльский:
- Когда я стану взрослым, старинные владенья отвоюю у Франции обратно, иль умру так славно, как стану жить я королём.
Бекингем:
- Горячая и бурная весна коротенькое лето предвещает.(Входит юный герцог Йоркский, Хестингс и кардинал.) Ну, в добрый час, пришёл ваш брат.
Принц Уэльский:
- Как поживает Ричард Йорк, наш брат любезный?
Герцог Йоркский:
- Прекрасно, государь. Так должно называть вас.
Принц Уэльский:
- Да, к нашему несчастью скончался венценосный. И смерть его лишила сан величья.
Глостер:
- Как поживает герцог Йорк, кузен наш?
Герцог Йоркский:
- Благодарю вас, дядя. Милорд, вы говорили, что лишь сорняк растёт высоко, а брат мой меня уж перерос. так что, братишка мой - сорняк?
Глостер:
- Мой милый друг, так не скажу я.
Герцог Йоркский:
- Тогда вы с ним любезней, чем со мной.
Глостер:
- Так он же государь, и мной повелевает. А вас я искренне люблю, кровинушку родную.
Герцог Йоркский:
- Прошу вас, дядя, дайте мне кинжал ваш.
Глостер:
- Кинжал, мой юный друг? Да вот, возьмите же скорее.
Принц Уэльский:
- Вы попрошайка, брат?
Герцог Йоркский:
- Ему не жаль, такую безделушку. Он даст охотно, потому я и прошу.
Глостер:
- Я большего для вас не пожалею, сударь.
Герцог Йоркский:
- Ах, даже так? Так меч хотя бы дайте мне.
Глостер:
- Охотно дал бы, но есть одна причина - а не велик ли он для вас, дитя?
Герцог Йоркский:
- Ну вот, щедры на мелкие подачки, а на побольше что откажете: не клянчи!
Глостер:
- Он неподъёмен, милое дитя.
Герцог Йоркский:
- Пустое! По мне и тяжелей меч был бы по плечу. Ну дайте же его! Иначе буду звать вас малышом.
Принц Уэльский:
- Не сдержан на язык наш братец, но дядя с ним умеет ладить. И ладно так обходится он с ним.
Герцог Йоркский:
- Ну да, а вот ходить со мною он умеет? Смеется принц над нами, милый дядя. Считает он, что вы ходить со мною стали бы, как с обезьянкой, и я сидел бы на спине.
Бекингем:
- Каков остряк! Чтобы смягчить над старостью издёвку, он и себя подставить будет рад. Так юн, и так лукав, вот незадача!
Глостер (принцу Уэльскому):
- Угодно ль вам проследовать, милорд? Я же с милейшим Бекингемом отправлюсь к вашей матушке просить, чтобы она вас в Тауэр пришла встречать.
Герцог Йоркский:
- Вы в Тауэр идёте, господа?
Принц Уэльский:
- Милорд-правитель этого желает.
Герцог Йоркский:
- Я в Тауэре спать спокойно не смогу.
Глостер:
- Полно! Чего бояться?
Герцог Йоркский:
- А дяди Кларенса приснится тень? Сказала бабушка, его убили в башне.
Принц Уэльский:
- Я мёртвых дядей вовсе не боюсь.
Глостер:
- Ну а живых тем более бояться не пристало.
Принц Уэльский:
- Пока они живут, я не боюсь. Однако с тяжёлым сердцем иду в башню. Так мы идём, милорд.
Звучат трубы. Мальчики уходят. Остаются Глостер, Бекингем и Кетсби.
Бекингем:
- Да, милорд, как видим, маленький болтун коварной матерью подучен. Он так над вами насмехался!
Глостер:
- О, да, конечно.
Бекингем:
- Мальчик боек, дерзок и хитёр, весь в матушку, от головы до пяток. Ладно. Оставим ребятню. Кетсби, подойди. Ты клялся наши планы все исполнить и всё в строжайшей тайне сохранить. Как думаешь, легко ли убедить Вильяма, лорда Хестингса, что должен взойти на трон лорд Глостер, чтобы над Англией стал королём?
Кетсби:
- Чтя память короля, он любит принца. Врагом ему не станет, ей-же богу.
Бекингем:
- А что о Стенли скажешь?
Кетсби:
- Такой же он, как Хестингс.
Бекингем:
- Ну, хорошо, иди же с богом и осторожно Хестингса прощупай, как к делу этому он отнесется. И позови его на завтра в Тауэр - о коронации поговорить. И если к нам он расположен, ты расскажи ему всё дело, но если станет упираться, беседу прекрати и нам скорее сообщи об этом. Поутру соберем совет, тебе от нас случится порученье.
Глостер:
- Привет милорду от меня, мой Кетсби.
Бекингем:
- Скажи, что сборищу его врагов в помфретском замке завтра пустят кровь. И пусть целует миссис Шор взасос на радостях от этой вести. Наладь же это дело, Кетсби.
Кетсби:
- Милорды, постараюсь, как смогу.
Глостер:
- До ночи ждать от вас вестей?
Кетсби:
- Я, право, поспешу, милорд.
Глостер:
- Ждать будем в Кросби.(Кетсби уходит.) Ну, как поступим, когда поймём, что Хестингс не склонился?
Бекингем(смеется):
- Отрубим голову, какие варианты?
Глостер:
- Когда я стану королём, получишь графство Херифорд, что брат мой занимал, король Эдвард Четвертый.
Бекингем:
- Уж не без этого, конечно, попрошу я дара из ваших королевских рук.
Глостер:
- И ты его получишь.  Ну а теперь идём на ужин, я голоден и силы на исходе. Переварив заговор, обсудим мы и это.
Уходят.

Перед домом Хестингса гонец - кричит:
- Милорд, милорд же!
Я от лорда Стенли.
Хестингс (отвечает из дома):
- А час который, друг милейший?
Гонец:
- Почти четыре.
Хестингс:
- Вот именно. Не спится лорду по ночам.
Гонец:
- Оно и видно по поручениям, да, это так. Но сначала - вам поклон, милорд, велели передать.
Хестинс:
- Ну это ладно. А за сим?
Гонец:
- А далее, милорд, он сообщает вам, что видел сон дурной, как будто дикий вепрь срывает шлем с него, затем доносит, что будет два собранья, и на одном решенье примут - загубить вас в тот же час, как только вы войдёте в зал собрания другого. Так не умчаться ль вам на север спешно, от беды подальше? Беды, которую почуяла душа.
Хестингс:
- Ступай же, малый, к лорду своему, скажи, что это нам не страшно - два собранья. Мы заседаем вместе в первом, а друг мой Кетсби сядет во втором. Коль скоро что меня коснётся, он тут же сообщит. Лети назад и передай скорее, что опасенья ложны. А сны - пустое, женская забава, Как можно верить шуткам дрёмы беспокойной? Бежать от вепря, который близко к нам не подошёл, - лишь возбуждать его к охоте. Так пригласи ж ко мне милорда, мы в Тауэр пойдём с ним вместе, и сам пусть убедится, как ласков с нами будет вепрь.
Гонец:
- Иду и всё милорду передам, как вы сказали. (Уходит.)
Появляется Кетсби,
Говорит:
- Привет мой благороднейшему лорду.
Хестингс:
- Привет и вам, что вы так рано встали? Иль слышно что в столь шатком нашем королевстве?
Кенсби:
- Уж точно сказано - всё падает и валится кругом. И кажется, без Ричарда никак не удержаться. Лишь он, венец надев, державу на ноги поставит. Другого нет пути.
Хестингс:
- Что? Ричард станет королём? Вот ты о чём мечтаешь? Скорей подставлю голову свою срубить, чем дам венец сместить на Ричардово темя. Ты думаешь, он сам того желает?
Кетсби:
- Клянусь, он думает, что вы того ж хотите, и потому вам добрую шлёт весть. А нынче родственников королевы, заклятых ворогов всех ваших, казнят в Помфрете.
Хестингс:
- Вот уж от этого я точно плакать не начну, но чтоб за Ричарда я голос подал, наследника прямого обездолив, богом клянусь, что на такое вряд ли я пойду. Скорей умру, чем принца милого предам.
Кетсби:
- Дай бог вам быть всегда при этом мненье.
Хестингс:
- А я и год спустя зайдусь от смеха, что дожил я до гибели людей, меня пред королём срамивших. Послушай, друг...
Кетсби:
- Я слушаю, милорд.
Хестингс:
- И двух недель не минет, как я упрячу кой-кого, кто и не ждёт расправы.
Кетсби:
- Милорд, страшна ужасно гибель для того, кто не готов к ней, кто и не ждал лихого часа.
Хестингс:
- Чудовищно, конечно. Но ведь случилось же так с Риверсом, с Вогеном, и с Греем то же самое произошло. И так случится кое с кем ещё, кто верит в безопасность, что так же защищён, как я и ты. А нас ведь Бекингем и Ричард любят.
Кетсби:
- Известно, как высоко ценят нас они. (В сторону.) И голову твою воткнут на самую вершину.
Хестингс:
- Но это всё я заслужил, конечно. (Входит Стенли.) А что ж вы без рогатин? Бояться вепря и не взять оружья?
Стенли:
- Милорд, день добрый вам. И Кетсби тоже. Посмейтесь надо мной, коль вам шутить угодно, но что-то мне не нравятся эти советы.
Хестингс:
- Милорд, я жизнью дорожу своей, как вы - своею. И никогда я жизнь так не любил! А разве мог я быть таким счастливым, коль были б вы в опасности, друзья?
Стенли:
- Те помфретские лорды выезжали из Лондона в хорошем настроении - знать, в безопасность верили свою, для опасений не было причины, а солнце их уже близко к закату. Внезапностью всегда пугает месть, дай бог, чтоб всё это от страха. Уж лучше трусом быть, чем самонадеянным глупцом. Так двинем в Тауэр, как дружно день занялся!
Хестингс:
- Друзья, я с вами, а знаете ли вы, что эти люди днесь своих голов лишатся?
Стенли:
- Хватило б шляп, что сняли б с их судей, зачем же головы рубить за верность?
(Входит рассыльный.) Как жизнь идёт, милейший?
Рассыльный:
- К услугам вашей милости, отлично.
Хестингс:
- И мне чуток получше, чем было при последней встрече. Я шёл тогда под стражей по наущению злых родственников королевы. Теперь скажу я по секрету, что нынче их казнят. А я в чести, какой не знал я прежде.
Рассыльный:
- Храни вас бог, а также - ваше счастье.
Хестингс:
- Благодарю, так выпей за меня. (Бросает ему кошелёк.)
Рассыльный благодарит и уходит. Входит священник.
Священник:
- Милорд, я счастлив нашей встречей.
Хестингс:
- Благодарю тебя, сэр Джонс. Я ваш должник за вашу службу, в субботу загляните - заплачу.
Входит Бекингем.
Бекингем:
- Да не задерживайте, прошу вас, отца святого. Сейчас он в Помфрете нужней. А вам милорд, пока не к спеху идти на исповедь.
Хестингс:
- О них как раз я и подумал, когда священника увидел. Вы тоже в Тауэр?
Бекингем:
- Да, я туда иду, но очень ненадолго, и прежде вас оттуда возвращусь.
Хестингс:
- Неудивительно, я там останусь пообедать.
Бекингем: ( В сторону.) И ужинать, конечно. Но этого ты, друг, пока не знаешь... Ну что ж, идём.
Хестингс:
- Всегда к вашим услугам.
Уходят.

7.
В Помфретском замке.
Входит Ретклиф со стражей, он ведёт Риверса, Грея и Вогена на казнь.
Ретклиф:
- Ведите узников сюда.
Риверс:
- Послушай, благородный Ричард Ретклиф, увидишь нынче, как могут умирать за долг и честь, за верность государю.
Грей:
- О боже, принца сохрани от этой своры, проклятая вы шайка кровопийц.
Воген:
- Ещё придётся вам не раз завыть по своей жизни.
Ретклиф:
- Да хватит вам болтать, истёк ваш срок. Жизнь кончена.
Риверс:
- О Помфрет, страшная тюрьма, для честных пэров роковая!  И Ричард благородный, что был Вторым по счёту, здесь загублен. А ныне мы тебя своею кровью напоим.
Грей:
- Казнят нас по проклятью Маргариты, за то, что Ричарду не помешали, когда тот её сына заколол.
Риверс:
- Тогда она всех вас кляла ужасно, услышь, о господи, о вас её молитву.  Но за сестру мою и царственных её детей, господь, прими кровь нашу, она прольётся здесь сейчас,  и знаешь ты, что это будет незаконно.
Ретклиф:
- Поторопитесь же, прошу. Ваш смертный час уж пробил.
Риверс:
- Обнимемся друзья, и - до встречи в небесах. Земная жизнь закончена, увы.
Уходят.

Тауэр.
Входят Бекингем, Станли, Хестингс, епископ Илийский, Ретклиф, Ловел и другие лорды. Садятся за стол.
Хестингс:
- Благородные пэры, мы здесь, чтобы назначить день коронации, во имя божье.
Бекингэм:
- Всё ли готово для торжества?
Епископ Илийский:
- Как если бы счастливый день был завтра.
Бекингем:
- Правителя известно  ль мненье? Кто ближе всех к милорду?
Епископ Илийский:
- Вам, герцог, это удалось бы лучше всех.
Бекингем:
- Мне, милорды? Да, мы знаем в лицо друг друга, но сердца для нас темны. И он меня не знает, и мнение его мне неизвестно. Лорд Хестинг, вам всего сподручней о его мнении узнать.
Хестингс:
- Ко мне, милорд, мой герцог благосклонен, но эту тему мы не обсуждали. Так что, милорды, называйте дату сами, а вместо герцога я подам голос. Я думаю, он не обидится на это.
Входит Глостер.
Епископ Илейский:
- Милорды, сюда идёт сам герцог. В добрый час!
Глостер:
- Милорды и кузены, день добрый. Простите, я проспал начало. Надеюсь, моё отсутствие не помешало закончить дело, или это сделать мне?
Бекингем:
- Как хорошо на реплику вошли! Иначе Хестингсу пришлось бы вершить дело - за вас бы подал голос свой, когда венчать на царство принца.
Глостер:
- Вот только Хестингс и отважился б на это. Он любит нас сердечно.
Хестингс (кланяется):
- Благодарю, милорд.
Епископ Илийский:
- Милорд?
Глостер:
- А не послать ли вам сейчас же за клубникой? Из сада вашего в Холборне.
Епископ Илийский:
- Немедленно пошлю, милорд. (Уходит.)
Бекингем(Глостеру):
- На пару слов, кузен. (Отходят в сторону.) Упрямится дворянство, скорее Хестингс жизнь отдаст, чем согласится на смену трона "сына короля", так он изволил выражаться.
Глостер:
- Так выходите, а я вслед. (Уходят.)
Стенли:
- Ну и денёк! Как будет, если выборы отложим?
Входит Епископ Илийский:
- А где же лорд-правитель? Клубнику скоро принесут.
Хестингс:
- Сегодня герцог мил и весел, так ласково здоровается он. Нет в христианском мире человека, кто бы честнее был лицом - в любви и ярости, сейчас же видно сердце. Никем сред нас он не обижен.
Стенли:
- Дай бог, чтоб было так.
Входят герцог и Бекингем.
Глостер:
- Прошу сказать, чего достоин тот, кто покушается на жизнь мою и тело мне бесовским заклинаньем истощает?
Хестингс:
- Милорд! Любя вас искренне и сильно, я пожелал бы вашему врагу суда и кары. Кто бы он ни был, смерть такому негодяю!
Глостер:
- Итак, мы засвидетельствуем зло. Меня околдовали - смотрите, высохла рука, как ветка пораженная, повисла.
Бекингем:
- Супруга Эдварда, сущая ведьма, согласно с подлой шлюхой Шор, тавро такое наложила.
-Хестингс:
- Ну, если женщины в таком повинны...
Бекингем:
- Что значит - "если"? Ты - предатель! И голова твоя сейчас же слетит с плеч. И чтоб к обеду эту голову сюда несли на блюде. Ретклиф и Ловел, вам всё поручаю. Ну а другие, все идут за нами. (Уходят с Глостером.)
Хестингс:
- О горе Англии! А ведь я мог предотвратить всё это. Злой вепрь - он самый, Глостер! Трижды споткнулся нынче конь мой, а перед башней встал он на дыбы, как бы почуяв бойню. Как нужен мне священник тот... Напрасно я торжествовал, беды не зная, ликуя по причине казни всех моих врагов. Да, тяжко ныне пало на мою главу проклятье Маргариты!
Ретклиф:
- На исповедь, живее! Уж герцогу пора обедать. И блюдо вот для головы.
Хестинг:
- Как быстротечна милость королей! А мы предпочитаем её божьей. Живём, что пьяный мореход на мачте. Одно неверное движение - и он летит в глубины роковые.
Ловел:
- Ну хватит, бесполезны слёзы, слюни, сопли...
Хестинг:
- Кровавая гиена! О наши времена! Тот, кто смеётся, сам уж на краю. (Уходят.)

Перед стенами Тауэра
Входят Глостер и Бекингем в заржавленных доспехах.
Бекингем:
- Мой друг, умеете ли ты актёрствовать, да так, что будто бы от страха стали вы безумны - дрожать, бледнеть, дыханье прерывать?
Глостер:
- Не трудно мне изображать любые страсти, жизнь при дворе всему научит, и трусость я могу представить так, что не поверить будет просто невозможно - во мне готово всё любую службу сослужить для исполнения предначертанья. Но Кетсби где, куда пропал, негодник?
Бекингем:
- Да вон же он, лорд-мэра он сюда ведёт.
Входят лорд-мер и Кетсби.
Глостер:
- Спустить подъёмный мост! А вы скорее стены осмотрите, Кетсби. Гляди назад и защищайся!
Бекингем:
- Путь нас хранит господь, невинность вашу видя!
Глостер:
- Сюда вот-вот прибудут Ретклиф и Ловел.
Входят Ретклиф и Ловел, они несут голову Хестингса.
Глостер (заливаясь слезами):
- Как я любил его, злодея, считал невиннейшим созданьем в мире христиан, я вписывал в него, как в книгу, все свои мысли тайные... Но как умел он прикрываться личиной добродетели милейшей! Хоть был он в связи с миссис Шор, на нём заметно не было и пятнышка простого!
Бекингем:
- Вот это точно, он самый скрытный и лукавый предатель на земле. Ведь он лелеял мысль подлейшую - убив меня, вслед лорда Глостера прикончить.
Лорд-мэр смотрит с недоверием.
Глостер:
- Как-будто турки мы неверные, что против наших правил мы б скорой смерти предали злодея? Однако крайняя опасность положенья, мир Англии, спасенье наших жизней принудили нас сделать это.
Лорд-мэр:
- Храни вас бог, раз смерть он заслужил, вы, право, верно поступили, другим злодеям дав урок. Как можно ждать добра от человека, вступившего с такой, как миссис Шор, в какие-либо отношенья? Конечно, лучше бы меня вы дождались, но медлить с негодяями опасно, хотя послушать лично признания злодея я очень бы желал. Так был положен бы предел и плачу, и различной болтовне, что неизбежны после такой казни. Но вам я верю, Глостер, как если бы я сам всё видел и слыхал. И с чистой совестью я передам народу, как правильно и честно вершилось это дело, чтоб избежать вам злобных мнений света.
Бекингем:
- Прощайте же, почтеннейший лорд-мэр.
Лорд-мэр уходит
Глостеру:
- За ним, кузен, скорей за ним!
Бекингем:
- В толпе прижмусь к нему и на ухо шепну, что наплодил король детей-ублюдков, о похотливом Эдварде вверну словечко, про сердце дикое и ярый глаз скажу сквозь слёзы, всем сердцем возмутясь, с какою жадностью менял он женщин, не брезгуя служанками и женами чужими. Припомню год, когда рожала сластёну этакого мать, и расскажу, как ваш отец, достойный Йорк, за Францию сражался больше года, и чадо сыном не признал, что впрочем видно по лицу - меж вами нету сходства.
Глостер:
- Об этом только говорите осторожно, ведь мать моя жива.
Бекингем:
- Милорд,  будьте спокойны, исправно всё я мэру изложу, стараться буду так, как если б ждал большой награды. Прощайте же.
Глостер:
- Когда всё кончите, зовите всех в Бейнардский замок. Я там буду среди отцов учёных, как обычно.
Бекингем:
- Спешу исчезнуть, ждите вести в разгар дня, не позже. (Уходит.)
Глостер:
- Вам, Ловел, поскорей бежать за Шоу, а Кетсби сбегает за братом Пенкером, и чтобы оба через час в Бейнарде были. (Кетсби уходит.) Теперь распорядиться надо, чтобы до принцев юных ни одна душа не допускалась. Тревожно мне. (Уходит.)

8.
Лондонская улица. Появляется писец с бумагой в руке.
Писец:
- Вот дела, однако! Несу я Хестингсу, убитому намедни, приговор, что набело написан. Его прочтут с соборе. Бумагу я писал одиннадцать часов, и столько же писали черновик, и почерк вроде Бекингема. А пять часов назад наш Хестингс был здоров и жив, и ни в каких грехах он не был уличен. Да, свет таков... И дальше будет только хуже. (Уходит.)

Двор Бернардского замка. Входят с разных сторон Глостер и Бекингем.
Глостер:
- Мой друг, скорее изложите - какие вести? Что в городе болтают?
Бекингем:
- Клянусь Пречистой девой, милорд, народ безмолвствует.
Глостер:
- А что, про Эдварда сказал ли?
Бекингем:
- Сказал, конечно. Про договор о браке - и с леди Люси, и о том, что был послом во Франции оформлен. Сказал о похоти и о насилье над горожанами, о скорых казнях за пустые пустяки, ну и про то, что он - ублюдок, в лице никак  нам не узнать отца. А вот про вас нам каждый скажет: вы - копия отца, лицом в него и благородством духа вы весь в него. Ещё шотландские победы ваши вспомнил, и вашу твердость на войне, и разум в мире, я рассказал, как вы щедры, смиренны и непорочны сердцем, сказав про всё, что будет вам полезно. И в заключенье предложил, чтоб все, кто родине желает блага, кричали громко в адрес ваш привет: "Да здравствует король наш Ричард!"
Глостер (волнуясь):
- И что они - кричали?
Бекингем:
- Помилуй бог, бедняги бледные молчали, как лёд об рыбу. А мэр мне объяснил столь дерзкое молчанье, сказав, что не привыкли ещё люди к таким речам, и для такого дела всегда глашатай нужен. Тогда я приказал ему всё рассказать народу, ну он всё рассказал, да только от себя ни слова - всё в пересказе как бы от меня. А после слов его моя дружина свои шапчонки вверх стала кидать, так жиденько крича: "Король наш Ричард!" Ну, после я сказал: "Спасибо всем, друзья и горожане, весь ваш восторг - знак мудрости и к Ричарду любви!" На этом всё и завершилось.
Глостер (в задумчивости):
- Так говоришь, они молчали?
Бекингем:
- Сказать по правде, да.
Глостер:
- Ну что же, раз такое дело... А с присными лорд-мэр сюда придёт?
Бекингем:
- Придет, и скоро. А вы поспешно страх изобразите, не сразу соглашайтесь слушать их. Молитесь и молитвенник в руках держите, и от священников не отходите ни на шаг. На просьбы все твердите - "нет", как если бы вы были непорочной девой. Но всё же их примите.
Глостер (горько смеясь):
- Тогда просите посильнее, чтобы к согласью дело привести. А что, если упрусь?
Бекингем (усмехается):
- Да уж, скажете такое. Однако поскорей на галерею. Слышно мэра, это он стучит. (Глостер уходит. Входят горожане вслед за мэром-лордом.) Приветствую народ и лорда-мэра. А я тут жду, не согласится ль герцог вас принять. (Входит Кетсби.) А вот и ты, скажи, что же милорд ответил?
Кетсби:
- Сейчас он с преподобными отцами, и ни на шаг от них, а вы хоть завтра или позже приходите, как можно помешать святому размышленью?
Бекингем:
- Нет, Кетсби, ты должен вернуться и снова попросить милорда, пусть выйдет он сейчас, пришли-де горожане, чтобы о важном говорить.
Кетсби:
- Мигом доложу. (Уходит.)
Бекингем:
- Ни капли не похож на Эдварда наш герцог: в постели не валяется до полдня, жиром обрастая, всё молится коленопреклонённо, не с куртизанками, с монахами проводит время, чтоб дух познанием обогатить. Счастливой Англия была бы, когда принц добрый стал бы ею править. Да только как его склонить? Ведь очень он упрям.
Лорд-мэр:
- Храни нас бог от герцога отказа!
Входит Кетсби.
Бекингем:
- Ну что, придёт сюда милорд?
Кетсби:
- Он удивлён, зачем всё это представленье. Пришла толпа народа, зачем пришли, коль их сюда не звали? И нет ли цели здесь иной? Вот что его волнует, если честно.
Бекингем:
- Печально, что милорд наш благородный во мне подозревает злые мысли. Клянусь святыми, сюда народ пришёл с приветом. (Кетсби уходит.) Когда возьмутся набожные души за чётки, не оторвать от праведного дела. (Появляется наверху Глостер в двумя епископами. Входит Кетсби.) Для принца христианского молитвенник - подпора, Плантагенет светлейший, герцог славный, склони благоприятный слух к мольбам! Прости, что помешали усердию святых молитв!
Глостер:
- Милорд, оставьте оправданья, прошу я вас меня простить. Но бросим это, чем могу полезен быть? Уж не корить ли вы меня сюда пришли?
Бекингем:
- Всё тем же, чем служите вы богу, и добрым людям, что живут в безвластье, послужите. Ведь в христианском мы краю живём. Ваш грех - смирение, с которым гордый и высокий трон и ваших предков власть, и право по рожденью, и дома королевского всю славу гнилой и хилой ветви вы отдаете. Для блага Англии мы просим вас от кротости сонливой пробудиться. Теряет остров собственные члены, рубцами срама лик его обезображен, весь царский ствол увит плющом липучим, и уж по плечи он ушёл в пучину ничтожества и черного забвенья. Чтобы страну спасти, всем сердцем просим, герцог, взять бремя власти на себя. Как кровный и наследственный король, должны вы нами править.  Вот почему пришла сюда толпа, и по их просьбе я молю вас им ответить.
Глостер:
- Для званья моего не знаю, что и выбрать: уйти ли молча или горько упрекнуть за дерзость вашу, всё ведь неправильно поймёте: подумаете будто нем от счастья я, ну а друзья неблагодарностью почтут такое поведенье. Так что отвечу просто: вам благодарен за любовь, но недостоин я такого положенья - чтоб иго царское нести. Ведь даже если б не было препятствий, и путь на трон был так же  ясен, как и рожденья право, так нищ я духом, а мои пороки столь велики, что впору мне исчезнуть, мой челн не вынесет морей могучих. Но, к счастию, не я вам нужен. Я слишком слаб, чтоб взять такую ношу в путь, к тому же, есть плод царский, что дало нам царственное древо. И на чужое место посягнуть не дай мне бог. Пройдут года, и плод созреет. Потерпите.  Всем сердцем с ним пребуду я. Вот вам ответ.
Бекингем:
- Милорд, всё верно говорит нам ваша светлость. Но всё же как-то щекотливы доводы все ваши. Эдвард, сын брата вашего, согласен, но он не сын его жены законной. Ваш брат был с леди Люси обручен, и этому свидетель - ваша мать. А уж потом заочно обручился с сестрою короля французов, Боной. Но бедная вдова, увядшая мать взрослых сыновей его распутный взгляд вдруг ослепила, власть захватив над ним, отсюда двоеженство. От этой гнусной связи и появился на свет Эдвард. И стали его принцем величать. Итак, милорд, чтобы спасти страну и весь ваш славный род, мы просим вас вступить на путь прямого наследия престола.
Лорд-мэр:
- Мы все вас молим, соглашайтесь! И дайте радость нам, исполнив нашу просьбу.
Глостер:
- Зачем мне этот воз забот? Не создан я для величавой роли - я крив, горбат, собою некрасив. Прошу вас на меня не очень обижаться. Я не хочу и не могу вам сдаться.
Бекингем (раздраженно):
- Любовь мешает вам с престола свергнуть малого ребенка, всё мы понимаем. Вы сердцем женственны, нежны, для грубых чувств вы не имеете основы. Так знайте, не бывать потомку Эдварда на троне.  Найдём, кого туда нам посадить.  И род ваш посрамленный сгинет. Мы оставляем вас, идёмте ж, горожане. Не станем больше умолять. (Все уходят).
Кетсби:
- Милорд, срочно их верните! Для Англии отказ ваш - злое горе.
Глостер:
- Вы целый мир забот хотели бы взвалить на мои плечи! Ладно, зови их поскорей, пока не передумал. (Кетсби уходит.) Я не из камня, мольба пробила сердце, хоть дух и совесть против. (Бекингем и другие возвращаются.) О мудрые мужья! Раз уж вы так решили, я должен терпеливо это всё снести. Но если же злословье вслед за сим придёт, предупреждаю, упорное желанье ваше будет мне щитом. Бог видит, что мне всё это непосильно.
Лорд-мэр:
- Всё так народу и объявим.
Глостер:
- Сказавши это, скажете лишь правду.
Бекингем:
- Я с титулом вас поздравляю ныне: Да здравствует король английский Ричард! Короноваться будем завтра.
Все:
- Аминь.
Глостер:
- Ну если это всё, так я пошёл молиться. Прощайте же, друзья.

9.
Перед Тауэром.
Королева Елизавета, герцогиня Йоркская, маркиз Дорсет.
Напротив них: леди Анна, герцогиня Глостреская, леди Маргарита Плантагенет, маленькая дочь Кларенса.

Герцогиня:
- Кто к нам идёт? Маленькая внучка! А с нею тётя, Анна Глостер, ведёт племянницу наверно в Тауэр - приветствовать сердечно юных принцев? Дочь, я вам рада несказанно.
Леди Анна:
- Пусть бог пошлёт обеим тишину и радость.
Королева Елизавета:
- И вам, сестра, того жен я желаю. Куда идём?
Леди Анна:
- Мы в Тауэр. Наверное, и вы туда же, и с той же целью. Приветствовать там наших милых принцев.
Королева Елизавета:
- Тогда пойдём туда все вместе, моя добрая сестричка. (Входит Брекенбери.) А вот и комендант идёт сюда. Как поживают принц и герцог Йорк, любезный?
Брекенбери:
- Все в добром здравии, миледи, но допустить вас к принцам не могу. Король строжайше запретил мне это делать.
Королева Елизавета:
- Быть не может! Король?
Брекенбери:
- Прошу прощения, не точен я в словах: конечно, лорд-протектор.
Королева Елизавета:
- Не дай бог Ричарду так ошибиться - он между мной и их любовью встал? Я всё же мать. Кто к детям маму не пропустит?
Герцогиня:
- И я, мать их отца, им бабушка, должна их видеть.
Леди Анна:
- Я тётка им, но мальчиков люблю как мать. Отворите двери! Я лично Ричарду отвечу.
Брекенбери:
- О нет, миледи, Клятву дал я. Не сердитесь. (Уходит.)
Входит лорд Стенли.
Стенли:
- Когда бы вас троих я встретил часом позже, я б к герцогине обратился, как к матери двух славных королев. (леди Анне.) Я к вам, миледи. Сейчас вас с Ричардом должны короновать.
Королева Елизавета:
- Шнуровку распустите... Скорей... свободу стиснутому сердцу! Я от смертельной вести, видно, слягу.
Леди  Анна:
- Дурная весть.
Дорсет:
- Держитесь! Ну что вам, матушке полегче?
Королева Елизавета:
- О сын мой, Дорсет! Оставь меня, беги! Смерть мчится за тобой, несчастный! Спасайся за морем, беги туда, где Ричмонд. Прочь от этой бойни, сын! Иначе сбудется проклятье Маргариты. Она вещала мне потерю мужа и короны, а также смерть моих детей. О боже! Одни напасти детям приношу.
Стенли:
- Сколь мудр совет ваш, не послушать невозможно. (Дорсету) Да поспешите, Часы жизни кратки. Я сыну напишу, чтобы тепло вас принял. Гонец нагонит вас в пути. Помедлите, и всё пропало.
Герцогиня:
- О злобный вихрь, нам смерть несущий! Будь проклята моя утроба! Ты василиска выкинула в свет, неотвратимый взгляд его смертелен.
Стенли (Леди Анне):
- Миледи, прошу вас следовать за мной. Меня просили поспешить.
Леди Анна:
- Иду с великим отвращеньем. И пусть железом раскалённым венец прожжёт ему мозги! А мне елей смертельным будет ядом. И прежде, чем услышу восклицанья: "Храни, бог, королеву", - я умру.
Королева Елизавета:
- Иди уже, бедняжка, твоей судьбе завидовать не стоит. Мне в утешение напастей на себя не навлекай.
Леди Анна:
- Не навлекать? Когда, едва отмыв кровавые ладони, предстал супруг мой новый у Генрихова гроба, где на коленях вся в слезах стояла я, оплакивая также тело мужа, я прокляла его, того, кто превратил меня из новобрачной в чахлую вдову. Я пожелала беды на голову безумной, что выйдет за него. И чтобы жизнь его печалила сильнее, чем смерть супруга моего. Но скоро он поймал моё простое сердце на грубую приманку слов медовых... И вот проклятие моё сбылось - со мной самою. Сама себя я прокляла! И часа одного мне не вкусить златого сна на Ричардовом ложе... Я от его кошмаров пробуждаюсь! Я, дочка Уорика, ему так ненавистна, что не сгубить меня он просто не посмеет.
Королева Елизавета:
- Как жаль мне вас, бедняга! Ты в скорби шествуешь к величью. Ну а теперь прощайте.
Леди Анна:
- Оплакиваю и себя, и вас. Прощайте.
Герцогиня (Дорсету):
- Давай же, к Ричмонду! И - добрый путь тебе! (Леди Анне) С тобой твой добрый ангел. (Королеве Елизавете) Скорее в храм. И добрых помыслов тебе. А мне пора в могилу - терплю уж восемьдесят лет, на каждый светлый час - семь дней несчастий.
Королева Елизавета:
- Постойте, хоть напоследок посмотрю на башню. О древняя твердыня, сжалься над бедными малютками, которых в твоих стенах замуровала злоба. О каменная колыбель, неласковая нянька, безмолвный сотоварищ детских игр, прошу тебя, детей не погуби! С отчаяньем кричу тебе - прощай! (Все уходят.)

Лондон. Тронный зал во дворце. Трубы.
Входят: Ричард в королевском платье, Бекингем, Кетсби, пажи и другие.

Король Ричард:
- Все отойдите. Герцог Бекингем!
Бекингем:
- Державный мой властитель?
Король Ричард:
- Дай руку. (Восходит на трон. Трубы.)Ныне в помощью твоей король английский Ричард сел на трон. Но как узнать, сколь долог будет путь? На время знаки власти мне даны, или успею ею насладиться?
Бекингем:
- Да будет ваша власть неколебима, сир!
Король Ричард:
- Ах, Бекингем, проверю пробным камнем я золото усердья твоего. Жив юный принц, что Эдуардом прозывают. Тебе понятно, как меня это тревожит? Сказать прямей, всё это мучает меня.
Бекингем:
- Так можно двух щенков похоронить, какое дело? Лишь прикажите. Их пробил час.
Король Ричард:
- Я должен дух перевести, нельзя так спешно решения о смерти принимать.
Бекингем:
- Но вы сказали...
Король Ричард:
- Всего лишь горем поделился. Гнетёт это меня.
Кетсби(шепчет одному из придворных):
- Король наш что-то губку прикусил. В раздумьях что ли? Взлетев высоко, стал он осторожен.
Бекингем (отходит в сторону):
- Эй, паж!
Паж:
- Мой господин?
Бекингем:
- Не знаешь ли кого, кто за хорошую приплату свершит одно мокрушное делишко?
Паж:
- Есть на примете один злобный дворянин, уж больно горд, да вот в кармане только дыры. И голос золота его уговорит хоть в ад спуститься. Его зовут Джеймс Тиррел, сударь.
Бекингем:
- Слыхал о нём, так позови его сюда. (Паж уходит.) Печально, но придётся Ричарда подвинуть. Не будет впредь он нам наперсником ближайшим, раз он теперь король. (Подходит Стенли.) Что нового, лорд Стенли?
Стенли:
- Лорд Дорсет к Ричмонду сбежал.
Бекингем:
- Эй, Кетсби! Распусти повсюду слух, как тяжко хворает королева, что при смерти, мол, леди Анна, Ричарда подруга... Я прикажу её не выпускать! Да подыщи дворянчика, из бедных, дочь Кларенса отправим за него. Ты что, заснул? Давай же, шевелись! (Бросает ему кошелёк.) Надежды неприятелей душить будем нещадно. (Кетсби уходит.) (Подходит к королю Ричарду (тот в задумчивости): Племянницу, дочь Эдуарда, вам, мой король, взять в жены надо, не то ваш трон стоять будет как на стеклянных ножках.
Король Ричард (криво усмехаясь):
- Прикончив тех, взять в жены их сестру? Не очень-то надежный путь к успеху. Но дело слишком далеко зашло, я весь в крови, и зло рождает зло...
Бекингем:
- Слезливой жалости теперь не место. Мосты сожгли, за нами только пропасть. А потому мы двинемся вперёд.
Входят паж и Тиррел.
Король Ричард (в недоумении):
- Тиррел? Ты ли это?
Тиррел:
- Джеймс Тиррел, ваш верноподданный слуга, мой государь.
Король Ричард:
- И ты способен убить друга?
Тиррел:
- Конечно, государь. Убил бы даже двух, лишь прикажите, коль они - ваши враги.
Бекингем:
- О том и речь. Мы двух врагов хотим вам поручить на попеченье. (Отводит его в сторону.) О двух мальчишках речь идёт, что в Тауэр намедни заселились.  Ты справишься?
Тиррел:
- Лишь доступ дайте к ним.
Бекингем:
- Вот пропуск. Наклонись поближе, я на ухо шепну. (Шепчет что-то.) Ну вот и всё. Доложишь, награжу, и будешь мной любим надолго.
Тиррел:
- Исполню всё тотчас. До вечера приду с докладом. (Уходит.)
Бекингем (возвращается к трону, Ричарду):
- Я, государь, обдумал пожеланье, что высказать изволили вы мне.
Король Ричард:
- Пожелание? Какое? Сомнение я высказал, мой друг. Однако всё оставим, Дорсет бежал, у лорда Стенли пасынка искать будет защиты. (Лорду Стенли.) Смотрите за своей женою, Стенли. (Бекингему.) Что-то ещё, приятель?
Бекингем:
- Осмелюсь вам напомнить, сир, обещано мне графство Херифорд, со всем имуществом, что там осталось. Что государь на просьбу скажет мне сейчас?
Король Ричард (занят своими мыслями):
- По предсказанью Генриха Шестого, тогда был Ричмонд чуть ли не в пеленках, он должен стать английским королём. Всё может статься...
Бекингем:
- Мой повелитель!
Король Ричард:
- Однако сей пророк не предсказал, что сам будет убит.
Бекингем:
- Вы, государь, мне обещали графство.
Король Ричард:
- Ах, Ричмонд! В Экстере я как-то был, учтивый мэр повёл меня там в замок, что Руджмонтом был назван. Меня пробила дрожь, один ирландский предок, бард старинный, мне предрёк, что Ричмонда увидев, я умру. И я тогда подумал, что люди, став вещами...
Бекингем:
- Милорд, осмелюсь вам о вашем обещанье ещё раз напомнить.
Король Ричард:
- Ты с мысли сбил меня, назойливый паршивец. Не расположен нынче я дарить.
Бекингем (задиристо):
- Так да иль нет? Так графство мне дадите?
Король Ричард:
- Сказал - не расположен. Не ясно что ли?
Все уходят, кроме Бекингема.
Бекингем:
- Ах, так... Раз ты уже на троне, знать можно друга верного пинком прогнать?(В сторону.) И для чего возвёл его на трон я! О Хестингсе тут вспомнить не мешает. Что ж, на коня и - к замку Брекнон вскачь. Пока не снёс вам голову палач, быстрее ноги уноси. (Уходит.)

Лондон. Комната во дворце.
Входит Тиррел.
Тиррел:
- Итак, делишко завершилось. Я нанял двух - Дайтотгна и Форреста, на что уж мясники, и то до слёз растаяли, раскисли... Молитвенник лежал у изголовья, и спали дети, как два ангела, прижавшись тесно друг ко дружке, и пикнуть не успели, когда их задушили.
Входит Бекингем:
- А вот и ты. Ну что, свершилось?
Тиррел:
- Желаю здравствовать, мой господин. Докладываю: ваш приказ исполнен.
Бекингем:
- Ты трупы видел?
Тиррел:
- Виден, господин.
Бекингем:
- Сам хоронил?
Тиррел:
- Похоронил их капеллан тюремный. Не знаю где.
Бекингем:
- Пока ступай, а вечером зайдёшь, поговорим с тобою о награде. (Тиррел кланяется и уходит.) Сын Кларенса упрятан мной надёжно, дочь отдадим худому дворянину, щенки-наследники уж в лоне Авраама, и удалилась Анна в лучший мир. Но вот возникло ещё дело: задумал Ричмонд брак с Елизаветой, племянницею короля. Такой союз престол к нему приблизит. Надо бы Ричарда поспешно обручить.

Король Ричард (Один в раздумьях. Входит Кетсби.)
Кетсби:
- Мой государь!
Король Ричард:
- С худыми ли добрыми вестями вломился ты?
Кетсби:
- Увы, с худыми, государь. Епископ Или к Ричмонду бежал, а Бекингем с валлийцами своими  идёт на нас, и войско всё растёт, он злыми сплетнями народ под знамя собирает.
Король Ричард:
- Епископ с Ричмондом куда опасней, чем Бекингем со сворой мужичья. Научен я, что робкое сомненье на службе у медлительности вялой, а та сулит погибель. Стремительность, дай мне свои крыла! Служи мне, как Юпитеру Меркурий, и на изменников я гряну бурей. Скликай бойцов! Когда мне враг грозит, советники мне лишь мой щит и меч. (Они уходят.)

10.
Перед дворцом. Появляется королева Маргарита.
- Созрело благоденствие врагов и льётся в гнилостную смерти пасть. Мне до сих пор везло на удивленье, в пределах пряталась я хитро, ущерб врагов подстерегая, и вот я вижу страшное начало. Бежать во Францию мне надо, но вижу горький их конец. Куда от них мне скрыться, боже? Сюда идут... (Отходит в сторону.)
Входят королева Елизавета и герцогиня Йоркская.
Королева Елизавета:
- О мои принцы! О дети нежные мои! Не цветшие цветы! Коль бесприютны ваши души, и вечной нет обители у вас, ко мне на крыльях вы слетите, чтобы услышать материнский плач.
Королева Маргарита (в сторону):
- Слетите и скажите: кровь за кровь, тьма погасила утро и любовь.
Герцогиня Йоркская:
- Бесчисленные беды сломали голос мой, язык стал сух и нем. Несчастный Эдвард, умер ты зачем?
Королева Маргарита (в сторону):
- Плантагенет Плантагенету долг отдал: смерть Эдварда несёт смерть Эдуарду.
Королева Елизавета:
- Зачем, господь, ягнят бросаешь волку в пасть? Иль спишь, когда такое происходит?
Королева Маргарита (в сторону):
- И в тот же час пал сын мой также.
Герцогиня Йоркская:
- Жизнь мёртвая и взор потух, дух смертный, мира срам - украденный из гроба труп! О книга скорбная злосчастных дней, найди покой нам на земле законной, что беззаконно кровью опоили! (Падает на землю.)
Королева Елизавета:
- Дай мне могилу, матушка-земля, как место грустное ты мне даёшь, кости там свои сложу я, ах, чьё страдание превыше моего? (Садится рядом с нею.)
Королева Маргарита (выходит вперед):
-  Но если древняя печать почтенней, воздайте почести мне по летам и превосходству горя моего. (Садится рядом с ними.) И будем сообща скорбеть, расскажем-те друг дружке своё горе! Мой сын был Ричардом убит, И Генрих, мой супруг, убит им тоже, и Эдуард твой Ричардом убит, И даже Ричард твой был тоже Ричардом убит.
Герцогиня Йоркская (Маргарите):
- Был жив мой Ричард, но ты его убила; жил Ретленд, и его со света ты сжила.
Королева Маргарита:
- Жил Кларенс твой - был Ричардом убит. Из логова твоей утробы выполз пёс постылый, что к смерти всех нас гонит, ещё слепцом он был, но очень уж зубастым, охочим до ягнят, созданий божьих гнусный истребитель. Он величайший на земле тиран, что среди тленья царствует и плача. О боже праведный, благодарю за справедливость, за то, что жадный пёс плод тела материнского сжирает, и слёзы она горько льёт.
Герцогиня Йоркская:
- О Генриха жена, смеёшься ты над горем, а я ведь слёзы проливала над твоим.
Королева Маргарита:
- Теперь терпи, на мщенье голодна я, твой Эдвард умер, Эдуарда истребив, за моего убит и твой. И Йорк - всего лишь недовесок, но кровь обоих не ровня крови мужа моего. И зрители трагедии ужасной уж все в могилах истлевают, лишь Ричард, черный ангел ада, живёт поныне. Но скоро уж конец наступит жалкий, земля зияет и пылает ад, и сатана вопит, святые молят, чтоб он скорей отсюда был низвергнут, чтоб я прижизненно могла сказать:"Издохнул пёс!"
Королева Елизавета:
- Ты напророчила лихое время. Тогда тебя я умолю проклясть со мной кривую жабу, паука, пиявку...
Королева Маргарита:
- Тебя судьбы моей пустым сияньем звала я, крашеною шваброй, подобьем лживым моего величья, прологом лицемерным к драме. Ты поднялась, чтоб сброшенной быть в бездну,  и дети родились тебе в насмешку, и ты вся - сон о прошлом, цветная вывеска, цель выстрелов опасных, пузырь и вздох. Ты королева только на подмостках. Где все твои - где брат, супруг и дети? Кто на коленях возопит: "Храни, бог, королеву"? Где толпы, льнущие к тебе? Несчастная вдова и плачущая мать, о милости ты бога молишь, ты жалкая раба в короне бед, ты презирала - презираю я. Тебя боялись все - ты всех боишься. Уж повернулось колесо судьбы, и отдана ты времени в добычу. Ты место отняла моё, возьми же и мои печали, и скоро с головы моей печали сполна я на тебя переложу. Ты - королева бед, во Францию мой путь, и там над Англией смеяться буду.
Королева Елизавета:
- Да, ты искусница в проклятьях, так научи меня, как проклинать врагов!
Королева Маргарита:
- Чтобы ни сна тебе не знать, ни бденья, чтоб пост извечный ты держала, живое горе несравнимо с мёртвым счастьем, преувеличь красу своих детей и гнусность их убийцы, чем чище жертва, тем мрачнее изувер.
Королева Елизавета:
- Пусты слова...
Королева Маргарита:
- Печалью так легко наполнить их! (Уходит.)
Герцогиня Йоркская:
- Зачем страдать излишними словами?
Королева Елизавета:
- Слова хоть ничему не помогают, но с ними легче переносится печаль.
Герцогиня Йоркская:
- Тогда развязывай язык смелее, идём же, и словами горькими задушим проклятого мы сына моего. На вопли будь щедра, оплакивай ты деток, ори сердечно, чтоб каждый вопль был меток.
Звучат трубы и барабаны. Входит король Ричард III.
Король Ричард:
- Кто посягнул пресечь в поход мой путь?
Герцогиня Йоркская:
- Та, что пресечь могла все злодеянья, что совершил ты, отвратительный гадёныш, когда б тебя в утробе задушила.
Королева Елизавета:
- Украсил лоб ты золотым венцом, клейму б там быть, коль правом было б право. Скажи, убийца, где мои сыны?
Герцогиня Йоркская:
- О, жаба безобразная, где Кларенс? А также где его дитя, Плантагенетов Нед?
Королева Елизавета:
- А с ним Гестингс, Риверс, Воген, Грей и иже с ними? Где все товарищи твои?
Король Ричард:
- Тревогу бейте и трубите во всю силу, чтоб заглушить вопящих этих баб, злословье к небо возносящих. Ко мне приветливо по чину обращайтесь, не то я бранным шумом ваше слово заглушу.
Герцогиня Йоркская:
- Ты сын ли мой, о Ричард?
Король Ричард:
- Да, слава богу, это пока так.
Герцогиня Йорксая:
- Тогда без гнева гнев ты должен выносить.
Король Ричард:
- На вас похож я нравом, герцогиня, упрёки плохо выношу, и слушать вас не стану.
Герцогиня Йоркская:
- в словах я буду кроткой.
Король Ричард:
- И краткой, матушка, я тороплюсь.
Герцогиня Йоркская:
- Спешишь, а мать тебя ждала в смертельных муках и страданьях.
Король Ричард:
- Чтоб прекратить их, я спешил родиться.
Герцогиня Йоркская:
- Когда родился ты, клянусь распятьем, мне адом стала бедная земля. Ты юношей был слишком дерзок, а возмужав, ты стал хитрей. Высокомерный и коварный нравом, под простотой души скрывал ты злобу. Ты часа не исчислишь, когда бы радовал меня.
Король Ричард:
- Пожалуй что случайно, как раз когда вы завтракали без меня. Раз так не мил вам, матушка, позвольте мне в поход идти. Бей, барабан!
Герцогиня Йоркская:
- Тогда одно лишь слово.
Король Ричард:
- Ну, говорите.
Герцогиня Йоркская:
- Иль бог тебя убьёт, что будет справедливо, не дав с победою вернуться, иль я скончаюсь от печали, но больше мы не свидимся с тобой. Ты унесёшь с собой тягчайшее проклятье, и пусть томит оно тебя в день битвы, доспехов тяжких тяжелей, молюсь я за врагов твоих, отродье, пусть души нежные детей подымут дух у недругов твоих. Кровав ты был, и кончишь кровью, жил в сраме, и умрёшь средь срамоты. (Уходит.)
Королева Елизавета:
- Сильней не скажешь, так что на слова её "аминь" скажу. (хочет уйти.)
Король Ричард:
- Постойте, вас прошу остаться.
Королева Елизавета:
- Уж сыновей и принцев не осталось - тебе под нож, кровавая машина. А дочери в монашки все пойдут. Их жизни не лишай.
Король Ричард:
- У вас есть дочь - Елизавета. Она прекрасна, царственна, мила...
Королева Елизавета:
- О нет, я лик её испорчу. Скажу, что изменила Эдуарду, её в бесчестии зачав!
Король Ричард:
- Довольно глупости болтать. Я знаю, царская в ней кровь.
Королева Елизавета:
- Чтоб дочь спасти, я отрекаюсь от неё.
Король Ричард:
- Но эта кровь - её вернейшая защита. Для всех неотвратим судьбы закон. Детей ваших убил не я.
Королева Елизавета:
- Но чья б рука сердца их не пронзила, я знаю, руку эту дух твой направлял. Ты нож тупой о своё каменное сердце отлично наточил, и вот теперь я разбиваюсь в щепки о грудь твою, проклятый изувер.
Король Ричард:
- Так сильно, как успеха я желаю себе в походах и кровавых войнах, так дому вашему желаю всех благ, чтоб вред загладить и умолить судьбу. Миледи, вас ждёт благое возвышение детей.
Королева Елизавета:
- Наверное на плаху. Куда ещё возвысить их решишься ты?
Король Ричард:
- На высоту величия и счастья, и на вершину славы неземной.
Королева Елизавета:
- Ласкаешь россказнями скорбь, а сам печаль мне новую готовишь.
Король Ричард:
- Всё, что имею, твоим детям я отдам, лишь утопи свою печаль скорее. Жаль, слёзы я не смогу пролить, чтоб вышло всё это ловчее. Я дочь твою от всей души люблю. Не искажай поспешно мысль мою, венец английской королевы дам ей.
Королева Елизавета:
- Кто ж королём при ней пребудет?
Король Ричард:
- Кто королевой сделает её.
Королева Елизавета:
- Тогда пошли ей с тем, кто братьев умертвил, два сердца их кровавых. И вырезать на них ты не забудь их имена. Когда она заплачет, дай платок ей, как подала когда-то Маргарита платок кровавый твоему отцу. Скажи, что он пропитан соком из тел её убитых братьев, и пусть глаза она платком утрёт. Но если вдруг она и после не полюбит, пошли ей список своих черных дел.  Что Кларенса и Риверса убил, да из любви к ней распрощался с тёткой Анной.
Король Ричард:
- Так вы смеётесь, путь ли это?
Королева Елизавета:
- А можно ли тебе переменить обличье и Ричардом не быть, все эти преступленья совершивши?
Король Ричард:
- Ну, хорошо, тогда скажу, что сделал это от любви, раз всё равно не верит.
Королева Елизавета:
- Она тебя лишь ненавидеть может. В этом правда.
Король Ричард:
- Что сделано, того уж не исправишь. Ошибки часто люди совершают. У ваших сыновей венец я отнял, это было. И вашей дочери отдам его без колебаний. Я заменю детей потомством новым, от вашего же корня, быть бабушкой почет не меньший, чем мамой короля.  Внучата - дети, лишь коленом ниже. К тому же, внуки старость украшают. Я не могу всего вам возвратить.  Примите то, что дать могу. Ваш сын, лорд Дарсет, по чужбине рыщет, домой его союз наш возвратит, к великим почестям, высоким званьям. И стану братом звать его я от души. И матерью вас будет звать король. И все развалины ужасных дней поднимутся с удвоенным богатством. И слёзы, что вы пролили когда-то, восточным жемчугом вернутся к вам. И нарастут на них проценты счастья. Идите ж к дочери скорее. Когда я покорю Бекингема, ничтожного глупца, приду в венце победном, и дочь твоя на ложе победителя возляжет, возьмёт мою победную добычу и цезаря, как Цезарь, победит. Мир Англии - в союзе этом. Король ей может повелеть, но молит.
Королева Елизавета:
- О том, что запрещает царь царей. Всевластной станет королевой, чтоб титул свой оплакивать, как я?
Король Ричард:
- Клянусь, что вечно мной будет любима.
Королева Елизавета:
- Коль скоро кончится тот век?
Король Ричард:
- До самого конца её бесценных дней, как соизволит небо и природа я сам буду подвластен ей. Красноречивей за меня проси.
Королева Елизавета:
- Речам правдивым ни к чему прикрасы.
Король Ричард:
- Зачем пороть горячку? Тогда скажи попроще о любви, только не мельчи.
Королева Елизавета:
- О лжи сказать попроще - выйдет грубо. И я не горячусь, ответ даю я холодно, глубоко, как будто я на дне могилы сыновей.
Король Ричард:
- Забудем, это в прошлом. Миледи, я клянусь Георгом, и орденом Подвязки, и короной...
Королева Елизавета:
- ...что осквернил, убил, покрыл стыдом, украл...Ничем ты не клянись. тебе ведь нечем клясться, Георг в твоих устах утратил святость, и нет величья в краденой короне. Клянись же тем, ты, воплощенье зла, чего пока не осрамил.
Король Ричард:
- Собой клянусь! Отцом покойным! Вселенной и Творцом!
Королева Елизавета:
- Пред ним ты весь в грехах.
Король Ричард:
- Тогда клянусь грядущим!
Королева Елизавета:
- Его ты изуродовал былым. Нет, не клянись грядущим, есть в нём проклятье зла, свершенного в былом.
Король Ричард:
- Как правда то, что я стремлюсь к победе на бранном поле, так верно то, что каюсь я и что стремлюсь к добру. Да сгину я от самого себя, коль всей душой, и мыслями, и сердцем благоговейно не люблю твою прекраснейшую царственную дочь! В ней - счастье для меня и для тебя. А если те, то всех нас и всю Англию родную погибель ждёт, уничтожение и смерть. Мой с ней союз - иного нет спасенья. И речь надо вести о том, каким я стану, а вовсе не о том, каким я был.
Королева Елизавета:
- На уговоры дьявола поддаться? Но ты же погубил моих детей!
Король Ричард:
- Их в лоне дочери твоей зачну, и к вящей радости твоей они на свет родятся.
Королева Елизавета (устало): Ладно, иду к ней. С чёртом спорить трудно. Её решение я скоро передам.
Король Ричард:
- А ей мой нежный поцелуй доставьте! (Королева Елизавета уходит, вся в слезах.) Ну, наконец, сдалась, пустая злая баба. (Входят Ретклиф и Кетсби.) А вот и вы. Какие вести?
Ретклиф:
- Государь! На западе замечен сильный флот, а к берегу толпой стекаются приверженцы сомнительные наши, но будто без оружья.
Король Ричард:
- Ужели Ричмонд этот флот привёл?
Ретклиф (кивает головой): Он высадку начнёт тотчас же, как подойдёт на помощь Бекингем.
Король Ричард:
- Скачи за Норфолком во весь опор. Где Кетсби?
Кетсби:
- Я здесь, мой государь.
Король Ричард:
- Нет, лучше ты помчись, и передай, чтоб с войском герцог к Солсбери спешил. (Кетсби уходит.)(Ретклифу.) А ты же в Солсбери лети, я сам туда направлюсь вскоре. (Входит Стенли.) Какие новости, мой друг? И не кружи, а прямо говори, как есть.
Стенли:
- Граф Ричмонд в море вывел корабли.
Король Ричард:
- Зачем?
Стенли:
- Есть слух, что Дорсет, Бекингем и сам епископ Или его призвали на английский трон.
Король Ричард:
- А я что? Разве выронил свой меч? Иль вовсе умер? Кто жив ещё из Йорков, кроме нас? Зачем же пёс шныряет по морям? Ты сам, уж не задумал ли измену?
Стенли:
- Нет, государь, всегда я верен вам.
Король Ричард:
- А где тогда твои войска? Твои вассалы уж готовы к бою? Иль помогают бунт свершить?
Стенли:
- На севере стоят мои друзья.
Король Ричард:
- Холодные друзья! А мне на западе их нужно!
Стели:
- Мне не было приказа, лишь укажите место, и в нужный час явлюсь я с армией туда. И подозрений ваших я не заслужил.
КорольРичард:
- Тогда скачи, но сын твой Джордж останется у нас. Не сдержишь слово, на себя пеняй. Кругом измена!
Стенли:
- Храните сына. Я вам буду верен. (Уходит.)
Входит первый гонец:
- Мой государь, весть достоверная из Девоншира: сэр Кортни и прелат спесивый, эпископ Экстер, его брат, с сообщниками подняли мятеж.
Входит второй гонец:
- Державный повелитель! В графстве Кент восстали Гилдфорды, и с к ним примкнули толпы недовольных. Их воинство растёт как в осень птичья стая.
Входит третий гонец:
- О Государь, я сообщаю: войско Бекингема...
Король Ричард:
- Прочь вороньё! Довольно каркать смерть! (Бьёт гонца.)
Третий гонец:
- Я вашему величеству хотел сказать, что буйствами стихий застигнут Бекингем в открытом поле, и ливнями, и наводненьем его рассеяно всё войско, а сам он в одиночку погибает средь воды.
Король Ричард:
- Прости, мой друг, я зря погорячился. Вот кошелёк, пусть тяжесть его снимет боль. А что, уже успели объявить награду тому, что выдаст подлеца?
Третий гонец:
- Да, государь, уже объявлена награда.
Входит четвёртый гонец:
- Сэр Томал Ловел и маркиз лорд Дорсет восстали в Йоркшире, мой государь. Но вашему величеству принёс я всё же радостную весть - бретонский флот рассеян бурей, природа шлёт вам свой привет. Ричмонд тотчас же выслал шлюпку на дорсетширский брег, чтобы разведать, кто там есть - друзья или враги? Узнав, что там уж люди Бекингема, он не поверил, и повернул туда, откуда он приплыл - к Бретани.
Король Ричард:
- Тогда - в поход! И если к нам не вторглись иноземцы, раздавим собственных бунтовщиков.
Входит Кетсби.
Кетсби: - Мой государь, изменник взят. Весть лучшая, что я принёс. Теперь плохая: уж высадился Ричмонд и с войском в Милфорде стоит.
Король Ричард:
- К Солсбери! Скорее в путь! Пока мы здесь болтали, победу можно было б одержать. Иль битву проиграть по-королевски. Вы все за мной. Вперед!
Трубы. Все уходят.
 
Комната в доме лорда Стенли.
Входят Стенли и сэр Кристофер Эрсуик.
Стенли:
- Кристофер, Ричмонду скажи, кровавый боров у себя в хлеву заложником оставил Джорджа Стенли. Восстану - сложит голову мой сын. Лишь это выступить против тирана мне мешает. да передай ему, королева с охотой даст ему в супруги дочь свою. Да, кстати, где ж сейчас наш славный Ричмонд?
Эрсуик:
- В Уэльсе. К нему примкнул прославленный воитель Уолтер Херберт, сэр Гилберт Толбот и сэр Уильям Стенли, бесстрашный Пемброк, Оксфорд, сэр Джеймс Блтант и Райс-ап-Томас с верною дружиной, и славных множество дворян. Нажил себе врагов спесивый одиночка. И все идут на Лондон.
Стенли:
- Тогда скачи скорее к Ричмонду с письмом. Я в нём всё изложил. Прощай! (передаёт письмо. Уходят.)

11.
Солсбери. Равнина.
Входят шериф Уилтширский и окруженный стражей Бекингем, его ведут на казнь.
Бекингем:
- Так Ричард говорить со мной не станет?
Шериф:
- Сказали - нет. Милорд, у вас роптать нет права.
Бекингем:
- Вы, Хестингс, дети Эдуарда, Риверс, а также кроткий Генрих и твой сын Эдвард, и все-все-все, кто умерщвлён коварно, тайно и несудно! Когда взираете на мир вы в этот час сквозь тучи, возрадуйтесь погибели моей! Кстати, сегодня День повиновения усопших! Так вспомним всех!
Шериф:
- И впрямь, милорд. Но список слишком длинный, а день ваш короток. Вот в чём дилемма.
Бекингем:
- Он стал мне Судным днём! И жертв своих я скоро встречу. От этой мысли аж всего колотит. Я клялся клятвой невозвратной: коль изменю, пусть мне вернейший друг изменит и казнь мою благословит. И вот оно свершилось... Ах, злая клятва! Всевидящий судья, чьё имя всуе я помянул, обет исполнил мой. Пустое слово стало делом. Ведь сказано в Писанье - не клянись! Вот так вот меч, злодеем заострённый, ему же всаживает в грудь.  Сбылось проклятье Маргариты. Она накаркала, что в день, когда пронзит он мукой твоё сердце, ты вспомнишь, Маргаритины проклятья. Тогда иду на плаху, раз топор лежит без дела. Так воздается зло за зло!(Плачет.) Позор мне - за позор.(Уходят.)

Поле близ Тауэра.
Входят с барабанами и знаменами Ричмонд, Оксфорд, сэр Джеймс Блант, сэр Уолтер Херберт и другие военачальники с войсками.
Ричмонд:
- Вы, братья по оружию! Друзья, стонавшие под игом самовластья! До сердца родины дошли мы, не повстречав преграды. Есть вести добрые от Стенли: кровавый бешеный кабан, нивы ваши мял и кровь лакал из жил раскрытых, как пойло жирное, залёг близ Лестера, отсюда день пути. Во имя бога, добрые друзья! Вперёд! Соединит надежда единой волей сотни наших воль! Король с ней - бог, а нищий с ней - король.
Оксфорд:
- Как совесть нам велит - обрушимся мы дружно на тирана!
Херберт:
- Его друзья спешат уж к нам.
Блант:
- Друзья, из страха дружбу заводя, недолго дружбу длят. Придёт беда, и вмиг друзья исчезнут.
Ричмонд:
- Теперь уж точно все за нас. Вперед, во имя божье!

Босуортское поле.
Входит король Ричард в доспехах, герцог Норфолк, граф Серри, Ретклиф и другое.
Король Ричард:
- Здесь станем лагерем. А что так Серри нынче мрачен?
Серри:
- Зато безоблачна душа.
Король Ричард:
- Лорд Норфолк:
Норфолк:
- Что угодно, государь?
Король Ричард:
- Придётся познакомиться мечами. Ведь правда, Норфолк, А?
Норфолк:
- да, государь, придётся отражать удары. И наносить, конечно, так.
Король Ричард:
- Здесь ставьте мой шатёр, здесь нынче лягу. (Солдаты ставят шатёр.) А завтра... Э... да всё равно. Известно ль, как сильны бунтовщики?
Норфолк:
-Не больше семи тысяч.
Король Ричард:
- Так значит, втрое мы сильнее. Мой королевский сан хоть что-то всё же значит. Пойдём, милорды, поле боя изучать. Не должно упущений быть ни в чём - бой завтрашний нелёгким будет. (Уходят.)

На  другом конце поля появляется Ричмонд и его свита, Солдаты ставят шатёр для Ричмонда.
Ричмонд:
- Закат сулит нам день погожий. Сэр Брендон, вам вверяю знамя. Чернила и бумагу мне в шатёр, составлю план сраженья и всем отрядам я места назначу, поделивши точно немногочисленные наши силы. Граф Пемброк пред рассветом должен здесь стоять. А вот где будет лагерь Стенли, узнали или нет?
Блант:
- Его отрад, по знамени отсюда видно, в полмили на юг от главных королевских сил.
Ричмонд:
- Вот хорошо бы ему письмо доставить, и скорее.
Блант:
- Так я доставлю, сэр.  Дай бог вам доброй ночи.
Ричмонд:
- И вам того желаю.  Прошу, друзья, в шатёр, пора посовещаться о завтрашнем сраженье. Уже прохладно стало. (Все уходят в шатёр.)

Подходит к своему шатру и король Ричард со свитой (Нортфолк, Ретклиф, Кетсби и другие.)
Король Ричард:
- Уже девять. Но ужинать не буду. Подайте мне бумагу и чернила. Забрало мне исправили на шлеме? Мои доспехи здесь?
Кетсби:
- Да, всё готово, государь.
Король Ричард (Нортклифу.):
- Встань с жаворонками, мой добрый Нортклиф. (Тот кланяется.)  (Кетсби) А ты гонца отправь скорее к Стенли, чтобы привёл нам войско до восхода. Иначе сын его свет солнца не увидит. (Кетсби уходит.) (Слуге.) Налей вина. И постав ночник. К рассвету седлай белого коня. Да копья все проверь, чтоб крепки были и легки. (Ретклифу.)  Скажи, мой друг, ты нынче угрюмого Нортумберленда видел?
Ретклиф:
- Он засветло совместно с графом Серри отряды обходил. Всех ободрял он и вселял надежду.
Король Ричард:
- Ну что ж, прекрасно. Не выпить ли вина? Не чувствую я нынче бодрости и нужного прилива духа. (Ретклифу.) Проверишь стражу, и ступай к себе. Ко мне же явишься с рассветом. Поможешь мне надеть доспех. (Все уходят.) (Ричард засыпает.)

Стан Ричмонда.
Стенли входит в шатёр Ричмонда.
Стенли:
- Да будет осенен твой шлем победой.
Ричмонд:
- Пусть ниспошлёт тебе ночная тьма защиту. Как матушка?
Стенли:
- Молится за вас. Но ближе к делу - скоро уж восход. Завяжем битву на рассвете, но мне придётся подождать, чтоб сразу выступить на стороне твоей, в последний миг чтобы решить исход сраженья.  Иначе брат  твой, мой сын любимый Джорж, будет убит. Прощай пока, будь храбр, победа за тобой.
Ричмонд:
- Милорды, проводите лорда Стенли. А мне надо прилечь, хоть дух мой растревожен. Иначе поутру свинец в ногах не даст мне шевельнуться. Спокойной ночи, верные друзья.  (Все уходят._ Ричмонд молится.) О ты, господь, мой полководец, взгляни с любовью на своих солдат! Карающий твой меч вложи им в руки,  да сокрушит он шлемы всех врагов, что узурпатор злобный против нас сплотил. Орудьями возмездья сделай нас!  И мы тебя восславим в час победы.  Тебе мой дух вручаю пред тем, как окна глаз моих закрыть. Пребудь со мной и в бденье и во сне! (Засыпает.)

Появляются призраки убитых -
принца Эдварда, Кларенса, Риверса, Грея, Вогена, задушенных принцев, леди Анны и другие.)
Призрак принца Эдуарда и другие (наперебой вещают Ричарду.):
- Тебе на сердце камнем завтра ляжем! А Ричмонд пусть придёт к победе! Души убиенных будут за него! Твоя судьба - отчаянье и смерть! Лишь вспомнишь каждого из нас, так меч и выпадет из рук!
Появляется призрак Бекингема, говорит Ричарду:
- Тебя я первый продвигал к престолу, твоей последней жертвой стал. Умри, несчастный, так я отомщу тебе, кичливый одиночка!
Призраки исчезают, Ричард просыпается.
Король Ричард (Бессвязно бормочет.):
- Сменить коня... Перевяжите раны! Боже, что за сон! Трусиха совесть совсем замучила меня. Мерцают звезды, ночь сейчас глухая, холодный пот и дрожью Ужели я боюсь? Да и кого? Себя? О боже! Пока что сам себе я друг. Но нет, скорее на себя я зол. Нет, я солгал... Нет, я дурак... Дурак, не льсти себе!  Уж коль виновен, так виновен. Ах эта совесть, у совести моей совсем уж нет стыда. Кого я убивал, скажите? Грехи - какие? Нет грехов! Вопят они: "Виновен он, виновен!"  За что так ненавидят все меня? Отчаянье меня бессилит. Умру - не пожалеет ведь никто. Ни мать родная, и ни друг. Во мне самом нет жалости к себе, всего изъела совесть-проходимка!
Входит Ретклиф.
Ретклиф:
- Мой государь, в деревне петухи поют. рассвет уже вторично вторично возвестили. Мы все готовы к бою.
Король Ричард:
- О Ретклиф, сон ужасный видел. В что, соратникам ты веришь? Мне кажется, что я дрожу.
Ретклиф:
- Пустое, государь, дурные сновиденья бывают от большого переутомленья нервов. Всё пройдёт, едва вы сядете в седло.
Король Ричард (одеваясь.):
- А в лагере что говорят? Пойдём побродим, прислушаемся к толкам. (Уходят.)

Ричмонд проснулся в своём шатре. Входят лорды, приветствуют Ричмонда.
Ричмонд:
- Заботливая вы моя дружина! Простите лежебоку, я чуть-чуть проспал. Блаженный сон, мне не хотелось с ним прощаться. И жарко радуется сердце, что скоро все одержим мы победу. А час который? Всего четыре? Пора бы и начать. Всё вражье войско желает нам победы. Мы победим, а жаба кривобокая утонет в луже своей крови. (Лорды смеются.) И все тогда, вплоть до последнего солдата, получат свою долю за успех. Итак. к победе устремимся! Трубите, трубы, бейте, барабаны. мы непобедимы! (Уходят.)

Входят король Ричард, Ретклиф, Кетсби, свита войска.
Король Ричард:
- так что же говорит Нортетемберленд? Про новичка в военном деле? Что шансов у них нет? (Задумывается.)Скажите мне, кто видел нынче солнце? Пренебрегло оно землёй, хоть обещало быть. Ему взойти бы час назад. Нам выпал черный день. На нас глядит нахмуренное небо. И вся земля в слезах. Ну что ж, разделим с Ричмондом несчастье - одно ведь небо на двоих.
Ретклиф:
- Это роса, мой государь.
Входит Норфолк:
- К оружью, государь! Враг в поле.
Король Ричард:
- Коня мне!Где Стенли? Я не вижу его полк. Я стану на равнине. Передовые - в ширину, а лучники за ними, пехоту Норфолк поведет, возглавит всадников граф Серри. Потом я выведу свой полк, который с флангов,  и конницей поддержан будет он. И с нами сам святой Георг! Что скажешь, Норфолк?
Норфолк:
- Отличный план. Но посмотрите вот на это. (Подаёт Ричарду письмо.) Его нашёл в своём шатре.
Король Ричард (читает):
- "Сбавь прыти, Норфолк и послушайся совета: Ричард твой пропал, он - труп". (Кричит.) Все по местам! Нет, не смутить меня пустыми снами! Всё это вздор. Мне глупости внушили бабы. Кулак наш - совесть, ну а меч - закон. Вперед же, в бой! С отребьем, что восстали с беглым сбродом на короля! Сойдёте, твари, в ад! Вы, воины, не забывайте, кто пред вами - бретонская рванина, мужичьё!  Толпы насильников и шайки, что по лесам блукали в поисках добычи!  У вас есть земли, жены, дети, у них же их главарь - щенок, что выкормили милостью в Бретани. И этим тварям, рвущимся к богатствам, отдадим мы нашу землю? И наших дочерей насильничать позволим? (Слышны звуки барабанов.) Вперед, друзья! Вперед, дворянство, за честь земли родной мы постоим! (Входит гонец.) Ну что сказал лорд Стенли?
Гонец:
- Милорд, он отказался выступать.
Король Ричард:
- Тогда казните Джорджа сей же миг!
Нортфолк:
- Мой государь, враг перешёл болото. Казним мальчишку после битвы.
Король Ричард (Кивает. Поднимает руку.):
- Сейчас забилось сто сердец в моей груди! Знамена развернуть и смело - на врага! Вперёд! На шлемах наших - блеск победы!

Другая часть поля, гул и шум сраженья.
Входит Норфолк с воинами, ему навстречу Кетсби.
Кетсби:
- Скорей, милорд, на помощь к нам! Нечеловеческие силы даны ему, он чудеса вершит, опасность презирая, наш Ричард дорогой! Но конь его пропал, как-то исчез он с поля боя... И Ричард бьётся пешим. В пасть к смерти рвется, Ричмонда ища. Скорей, коня, иначе всё погибло.
Вбегает возбужденный Ричард.
Король Ричард:
- Корону за коня!
Кетсби:
- Коня добуду, вы ж себя спасайте!
Король Ричард:
- Холоп! Я жизнь свою поставил на кон, и здесь останусь до конца игры. Пять Ричмондов уже убиты, остался лишь шестой, последний. Он тут, на поле, и я его сейчас убью. Коня мне! Коня! Корону за коня! (Все уходят.)

13.
Другая часть поля. Шум битвы.
Ричмонд и Ричард ожесточенно сражаются пешими. Никого с королём рядом нет, кроме отряда Стенли, который блокирует подступы к нему. Сподвижники Ричмонда наблюдают за поединком с другой стороны.
Внезапно
Стенли (сжимая меч, делает шаг вперёд и кричит):
- Ричард, защищайся!
Ричард оборачивается на возглас Стенли, мгновенно под ободряющие крики своих воинов Ричмонд наносит сокрушительный удар боевым топором по шее Ричарда. Голова Ричарда слетает вместе с короной.
Все кричат:
- Мы победили! Слава нашему Ричмонду!

Трубы. Входит Ричмонд, Стенли и другие. Стенли поднимает корону короля  и надевает её на голову Ричмонда.
Ричмонд:
- Хвала творцу и нашему оружию! Мои победоносные друзья! Бой наш, мы победили. Издох кровавый пёс.
Стенли:
- Отважный Ричмонд, честь тебе и слава! Вот с головы кровавого тираны ты снял корону доблестью своей, таки носи её в почётом! Себе на радость, нам на счастье!
Ричмонд:
- О всемогущий, молви нам "аминь"! Но что мой сын однако? Он жив, надеюсь?
Стенли:
- Конечно, жив, милорд. Он в Лестере давно. И мы туда, коль вам угодно.
Ричмонд:
- Кто из вельмож пал в битве?
Стенли:
- Сэр Нортклиф, лорд Уолтер Феррес, сэр Роберт Брекенбери, Уильям Брендон и другие.
Ричмонд:
- Как должно, их похоронить. Солдат убитого урода простим, коль явятся с повинной, там мы конец положим распрям между Алой и Белой розой. И улыбнётся их союзу небо, взиравшее досель сурово на раздор. Кто не изменник, тот пусть идёт за нами, и всем "аминь". Британия безумствовала долго, самой себе удары нанося, брат шёл на брата, и в ослепленье кровь родную проливал. Отец меч поднимал на сына, сын побуждаем был к отцеубийству. Своей враждой Ланкастеры и Йорки всех ввергли в бездну. Так пусть же Ричмонд и Елизавета, наследники династий двух прямых, соединятся волею творца! И мир наступит. Притупится клинок, что смерть врагу готовил, и череду счастливых дней познаем мы. Вернуть былое не позволим. Отныне пусть незыблем будет наш престол. Конец крамоле и междоусобьям, что скорбь несли нашим холмам. И нет вражды, утихли распри. Все - под мои знамёна. Кончена война и мир да будет на века!
  Все уходят. На сцене остается мертвое обезглавленное тело Ричарда III, его голову уносят, чтобы повесить над воротами на въезде в Лондон.

                Конец

Эпилог


Richard III (герцог Глостер); время и место рождения 2 октября 1452, замок Фотерингей — 22 августа 1485, Босфортское поле, Лестершир) — король Англии с 1483 года, из династии Йорков, последний представитель мужской линии Плантагенетов на английском престоле.

Даже тот, кто успел забыть когда то прочитанные страницы исторических учебников, повествующие о войне Алой и Белой Роз, хорошо помнит жуткую фигуру хромого Ричарда III, устранявшего одного за другим претендентов, стоявших на пути к трону. Таким он предстает в драматических хрониках Шекспира «Генрих VI» (ч. III) и особенно в шекспировском «Ричарде III»: ведь именно по наущению Ричарда был убит в Тауэре Генрих VI, казнен взятый в плен его сын принц Эдуард, и, конечно же, по его указанию умертвили его брата Джорджа, герцога Кларенского (утопили его в бочке с вином). Так этот горбатый урод шел к трону, не останавливаясь ни перед чем.
    Но Ричард, как ни уродуй подлинный текст, даже у Шекспира предстает в ряде сцен не только злодеем, но и человеком выдающегося ума, огромных интеллектуальных способностей. Все свои жестокие дела, говорит Ричард, он совершил из любви к Англии, его интриги - вынужденный ход в сложной политической игре. И критики справедливо упрекали Шекспира за психологическое неправдоподобие многих сцен, ведь навязанные автором своему персонажу реплики были совсем "из другой оперы"! Убийство детей считалось особенно тяжким преступлением и по тем суровым временам. В шекспировской хронике Ричард предлагает осуществить это убийство герцогу Бекингему, на деле же, скорее всего,иемнно Бекингем, лукавый царедворец, и был тем самым связным между Ричардом и "силами зла", которые вершили историю на свой лад (это 15 век - время радикальной перестройки государства и общества.) Шекспировской трактовкой событий навеяна и знаменитая картина Деляроша «Сыновья Эдуарда», хранящаяся в Лувре: два мальчика в богатых нарядах сидят на кровати в темнице и с ужасом смотрят на двери своей камеры, откуда придет смерть…)
   Но Ричард, хотя и смущен происходящим, упрямо идет к своей цели. Он понимает, что по-другому этот мир не изменить - он должен стать королём и объеденить две розы в одном гербе, потому и решает вступить в брак с дочерью королевы Елизаветы - жениться на сестре убитых принцев, чтобы укрепить свое положение). И не допустить, чтобы принцесса вышла замуж за Генриха Тюдора (последнего Ричмонда), претендента на престол от ланкастерской партии, который готовился во Франции к высадке на английскую землю и пытался привлечь на свою сторону всех недовольных Ричардом из рядов Йоркской партии. Агенты Ричарда пытались держать под наблюдением каждый шаг Генриха Тюдора. Они не раз предпринимали попытки похитить и увезти его в Англию. Однако, переезжая с места на место по территории Франции, Генрих не только умело обходил ловушки, но и организовал свою секретную службу, успешно соперничавшую с разведкой бывшего герцога Глостерского. Агенты Генриха многократно пересекали пролив, сплетая сети новых заговоров, организуя восстания, подбивая к бунтам недовольное население, вступая в контакт с недовольными Ричардом в самой Йоркской партии, и, конечно же, с королевой Елизаветой. Попытка Генриха высадиться в Англии осенью 1483 года провалилась, поднятое восстание окончилось полным провалом. Флот Генриха рассеяла буря, он сам едва спасся в Бретани. В августе 1485 года Ричмонд снова высадился - на этот раз у себя на родине, в Уэльсе, и двинулся навстречу спешно собранной армии Ричарда. 22 августа в битве при Босворте Ричард был убит. Сражение было выиграно в основном благодаря усилиям тайных ланкастерских агентов, сумевших договориться с одним из главных военачальников Ричарда — сэром Уильямом Стэнли, и его братом Томасом, женатым на матери Ричмонда. Когда три тысячи хорошо экипированных всадников, составлявших отряд Стэнли, в разгар сражения неожиданно перешли на сторону неприятеля, это решило исход битвы при Босворте. Тем более, что лично Стенли спровоцировал убийство Ричарда, подав ему ложный сигнал во время поединка с Ричмондом.
     История финальной стадии войны Алой и Белой розы в шекспировской драме «Ричард III», в целом, соответствует историческим данным. Но оценка самого Ричарда, выяснение ответственности, которую он несет за приписываемые ему преступления, это уже отдельный вопрос. Шекспир писал свою пьесу более чем через сто лет после событий, о которых говорится в исторической драме «Ричард III», и в течение всего этого времени престол находился в руках победителя Ричарда — Генриха Тюдора (Ричмонда), коронованного под именем Генриха VII, и далее его потомков. Во время постановки драмы в "Глобусе" на троне находилась внучка Генриха VII королева Елизавета I Тюдор, и это, конечно же, определяло отношение любого автора этой эпохи к фигуре Ричарда III, от которого Англию, по официальному мнению, «спас» основатель новой династии Тюдоров Ричмонд, и все источники, которыми мог располагать Шекспир, также исходили из той же схемы — мрачный убийца Ричард III и «спаситель» страны от его тирании ангел во плоти, Генрих Тюдор. Это хроника Холиншенда, которая в свою очередь восходила при освещении последнего периода войны Роз к работе Холла (середина XVI в.), и главное, биография Ричарда III, принадлежащая перу автора «Утопии» Томаса Мора, которую Мор писал в 1513 году, основываясь на рассказах Джона Мортона, активного участника войны Роз. Однако биография Мортона не дает основания считать его объективным свидетелем: сторонник ланкастерской партии, он перешел на сторону Эдуарда IV и сделался своим человеком для клана Вудвилов. Он был участником их попытки захватить власть после смерти Эдуарда IV. Когда власть перешла в руки Ричарда III, Мортон бежал к Ричмонду, Генриху Тюдору, в правление которого он стал лорд канцлером, архиепископом Кентерберийским и, наконец, по просьбе короля был возведен папой Александром VI Борджиа в сан кардинала. У современников Мортон заслужил репутацию человека алчного и совершенно небрезгливого в средствах. Конечно, Мортон рисовал Ричарда в самых черных тонах. Томас Мор, "коммунист"-утопист, воспроизведя версию епископа в своей «Истории Ричарда III», явно преследовал ещё и личную цель — обличение абсолютизма, королевского произвола, жестокости и деспотизма, которое весьма успешно возможно было сделать на примере Ричарда III, признанного самой властью коварным злодеем. Впоследствии и другие историки эпохи Тюдоров, писавшие о войне Роз, особенно приглашенный Генрихом VII гуманист Полидор Вергилий, официальный историограф короля, были столь же пристрастны в подходе к роли Ричарда III. («История Англии» Полидора Вергилия опубликована в 1534 году.)
      Однако на историю борьбы за корону в последние годы жизни Эдуарда IV и сразу после его смерти можно взглянуть и с других позиций — к примеру, противников Генриха VII. Для этого пришлось обратиться прежде всего к документам, относящимся ко времени правления Эдуарда IV и особенно самого Ричарда III, изданным при Ричарде законам, королевским распоряжениям и другим немногочисленным материалам, которые не были уничтожены победившими Тюдорами, а также к донесениям дипломатов в Тюдоровскую эпоху. В документах, относящихся ко времени до битвы при Босворте, нет ни малейшего упоминания о физических недостатках «горбуна» Ричарда, которые в Тюдоровский век выдавали за внешнее проявление дьявольской натуры последнего короля Йоркской династии! Да, его внешность претерпела некоторые изменения из-за неравномерности распределения нагрузок ещё в раннем детстве - ребёнком Глостер уже многие часы проводил каждый день с мечом в руках, готовясь стать воином. Современники рисуют Ричарда способным администратором, неизменно сохранявшим верность Эдуарду IV, даже когда ему изменил другой брат короля — герцог Кларенс. Из документов следует, что Ричард либо вовсе не был причастен к убийствам, якобы совершенным по его приказу, либо делил ответственность за них вместе с королём Эдуардом IV. Все его действия,  в целом, не обнаруживают ни особого пристрастия к интриге, ни какой-то чрезмерной жестокости, которая отличала бы его от других главных участников войны Роз.
       В мае 1464 года, в двадцать два года, Эдуард IV женился на Елизавете Грей (урожденной Вудвил), которая была на пять лет старше его. Ее первый муж, приверженец Ланкастеров, погиб в сражении. Согласно средневековым английским представлениям, невеста монарха должна была быть королевского рода и уж во всяком случае вступать впервые в брак, а не быть вдовой с двумя детьми. Одни считали, что она колдунья, другие полагали, что по закону она оставалась только любовницей короля. Она прожила с Эдуардом девятнадцать лет, сохраняя притворной покорностью и мягкостью влияние на мужа, двое же сыновей королевы от первого брака и один из ее братьев выступали частыми компаньонами Эдуарда, склоняя его к самому безудержному разврату. Зато семейство Вудвилов — сыновья королевы, пятеро братьев и шесть сестер — путем браков и расточительных королевских пожалований успешно захватили огромные земельные владения. В год коронации королевы ее двадцатилетний младший брат женился на вдовствующей герцогине Норфолк, которой исполнилось восемнадцать лет. Понятно, что для королевы и ее семейства, особенно в первые шесть лет после ее замужества, когда она еще не имела детей от короля, большую опасность представляли братья Эдуарда IV, и прежде всего Джордж, герцог Кларенс, бывший тогда наследником престола и пользовавшийся популярностью. А главное, Кларенс знал опасную тайну — об обручении Эдуарда с леди Элеонорой Батлер, дочери графа Шрюсбери, в самый разгар войны Роз. Филипп Коммин, известный французский государственный деятель и мемуарист, современник событий, передает, что хранитель королевской печати Роберт Стилингтон, который составил брачный контракт и присутствовал при обручении, утверждал, что он позднее обвенчал короля и Элеонору Батлер, но до поры до времени Стилингтон хранил молчание, а в 1466 году, в год смерти ушедшей в монастырь леди Элеоноры, он был возведен в сан епископа Бата и Уэльса, в следующем году стал лорд-канцлером. Это тайное обручение по юридическим нормам того времени лишало законной силы брак Эдуарда с Елизаветой Вудвил. Об обручении знала герцогиня Йоркская, от нее - и ее сын, герцог Кларенс, которого мать не случайно рассматривала как законного наследника престола и после рождения детей Эдуарда IV. В 1478 году Кларенс был казнен. А после его убийства был посажен в Тауэр Стилингтон «за слова, наносящие ущерб королю и его государству», однако епископ, видимо, сумел убедить Эдуарда, что будет держать язык за зубами, и через три месяца был выпушен на свободу. Вероятно, незадолго до смерти Эдуард IV освободился от влияния семейства Вудвилов. По крайней мере в завещании он назначил Ричарда Глостерского протектором королевства и единственным опекуном своих детей. Для Вудвилов ставка была велика — в случае победы над Ричардом они могли рассчитывать на долгие годы бесконтрольного правления от имени Эдуарда V, которому было всего 12 лет. Сам молодой наследник престола в это время находился у матери и, следовательно, под контролем Вудвилов, в городе Лудлоу. В Тауэре распоряжался сын королевы — маркиз Дорсет. Как свидетельствует «Крайлендская хроника», написанная по свежим следам событий, брат Елизаветы лорд Риверс и маркиз Дорсет вступили в заговор с целью убийства Ричарда. Хотя 21 апреля 1483 года в одном официальном документе Ричард был назван протектором королевства, в последующие дни Риверс и Дорсет издавали приказы тайного совета от собственного имени, не упоминая Ричарда. Герцог Глостерский ответил быстрым контрударом: перехватил по дороге Эдуарда V, которого сторонники Вудвилов пытались увезти в Лондон. Риверс и другие заговорщики были казнены.
      Об убийстве малолетних племянников Ричарда. Казнь противников в начале правления в те времена была обычной мерой, к которой прибегали и предшественники, и преемники Ричарда на троне английских королей. Но так не нашлось ни малейшего подтверждения тому, что Ричард был причастен к этому злодеянию.
      Так как же стала жить Англия после того, как король Ричард III был убит опальным Ричмондом, надевшим его корону и ставшим королём Генрихом VI, первым Тюдором?
      С рождения до вступления на престол будущий король носил имя Генрих Тюдор, граф Ричмонд (Earl of Richmond). По линии отца принадлежал к древнему уэльскому роду, принявшему фамилию Тюдоров в честь прапрадеда Генриха, Тудура ап Горонви (валл. Tudur ap Goronwy). Дед Генриха, Оуэн Тюдор, состоял на службе у вдовы короля Генриха V и матери Генриха VI французской принцессы Екатерины Валуа; неизвестно точно, была ли освящена тайным браком их многолетняя связь, от которой родилось несколько признанных детей. Их сын Эдмунд Тюдор, 1-й граф Ричмонд, единоутробный брат короля Генриха VI, ещё раз породнился с родом Ланкастеров, женившись на Маргарите Бофорт, внучке внебрачного (впоследствии узаконенного) сына основателя дома Ланкастеров Джона Гонта. 13-летняя Маргарита родила единственного ребёнка — будущего Генриха VII — через два месяца после преждевременной смерти мужа, который скончался от чумы в 1456 г. В это время уже шла Война Алой и Белой розы, в которой дед Генриха Оуэн Тюдор был одним из ланкастерских командиров; в 1461 году он попал в плен к йоркистам и был казнён. Графиня Ричмонд ещё дважды выходила замуж за видных сторонников дома Ланкастеров, второй из них — Томас Стэнли, в нужный момент помог пасынку, предав Ричарда III в битве при Босворте.

      Как ни были шатки права Генриха Тюдора, потомка внебрачного сына- семья Бофортов традиционно считалась не имевшей прав на престол, кроме того, незаконным считался и брак Оуэна Тюдора и Екатерины Французской — если таковой вообще имел место, после гибели Генриха VI и его сына Эдуарда, принца Уэльского, в 1471 году, граф Ричмонд, пребывавший вместе с дядей Джаспером Тюдором в эмиграции во Франции, оказался в числе немногих оставшихся в живых родственников Ланкастерской династии. С 1475 Генрих жил в герцогстве Бретань у герцога Франциска II на правах пленника, однако пользовался хорошими условиями.
Во время стабильного царствования Эдуарда IV у ланкастерских претендентов было мало шансов на успех, но после его смерти и отстранения от власти его сыновей в Англии вновь наступила эпоха мятежей и волнений оппозиции. Филипп де Коммин писал в «Мемуарах»: «Господь очень быстро послал королю Ричарду врага, у которого не было ни гроша за душой и... никаких прав на корону Англии — в общем, не было ничего достойного, кроме чести; он большую часть жизни провел пленником…». В конце 1483 года Генрих Тюдор публично поклялся в Ренне в случае захвата власти жениться на дочери Эдуарда IV Елизавете Йоркской и с наёмниками отправился к Англии, где в это время восстание поднял Генри Стаффорд, 2-й герцог Бекингем. Ещё на корабле узнав о поражении и казни Бекингема, он отменил высадку и вернулся в Бретань. При поддержке Франции в 1485 году Генрих повторно набрал войско и высадился в Уэльсе, где, воспользовавшись валлийским происхождением своего рода, набрал немало сторонников. 22 августа 1485 года в битве при Босворте армия короля Ричарда была разбита, а сам он погиб. Генрих был провозглашён королём на поле боя и, вступив в Лондон, парламентским постановлением утвердил престол за собой и своими потомками безо всякого специального обоснования — таким образом, он стал королём Англии по праву завоевания, подобно Вильгельму I.
     Если бы Генрих VII Тюдор официально претендовал на корону по праву наследства Ланкастерского дома, то её, очевидно, должен был бы получить не он, а здравствовавшая его мать — леди Маргарита Бофорт. Маргарита, ненадолго пережившая сына, не конфликтовала с ним по поводу претензий на престол, хотя иногда подписывалась «Margaret R» (то есть королева). Однако мира и благоденствия, как объявил после победы над Ричардом Ричмонд, не наступила. Начало царствования Генриха VII Тюдора ознаменовалось первой вспышкой эпидемии загадочной болезни, предположительно занесённой его наёмниками из Бретани, с очень высоким уровнем смертности — т.н. «потливой лихорадки» или английского пота, что было воспринято народом как дурное предзнаменование. После коронации во исполнение данного обещания Генрих женился на племяннице Ричарда III и дочери Эдуарда IV Елизавете Йоркской, объявив об объединении прежде враждовавших домов. Ранее её прочили в жёны самому Ричарду III, но брак не был заключен: Ричарду пришлось публично опровергать слухи о своей причастности к смерти королевы Анны Невилл - без этого он не мог бы жениться на Елизавете, кроме того, на столь близкородственный брак было бы трудно получить церковное разрешение.
      Сразу после вступления на престол Генрих провёл через парламент отмену принятого при Ричарде акта Titulus Regius, объявлявшего Елизавету и других детей Эдуарда IV незаконнорождёнными; акт было велено "сжечь и предать вечному забвению» (однако один список его всё же сохранился). Хотя брак с Елизаветой был условием поддержки Генриху со стороны парламента, известно, что он медлил с заключением его вплоть до января 1486 года, а короновал жену только в конце 1487, когда у неё родился сын. В качестве эмблемы (badge) династии Тюдоров была принята соединённая алая и белая роза (присутствующая на британском гербе до сих пор). Назвав старшего сына Артуром в честь легендарного кельтского короля Артура, Генрих подчеркнул как уэльское происхождение своего рода, так и желание начать с новой династией эпоху величия Англии.
      Правление Генриха VII, продолжавшееся 24 года, несмотря на тревожившие государство в первые годы восстания йоркистов, претендовавших на престол — Ламберта Симнела и Перкина Уорбека. Генрих, подозрительный и весьма заботившийся о своих шатких правах на престол, проявлял великодушие к своим реальным и потенциальным соперникам, не подвергался никаким репрессиям законный наследник Ричарда III, Джон де Ла Поль, граф Линкольн; в 1487 году он участвовал в мятеже Симнела и погиб в бою. Сам Симнел никак не был наказан за своё самозванство и работал при дворе Генриха поваром, а Уорбек содержался долгие годы в Тауэре в хороших условиях и был казнён только при попытке к бегству вместе с графом Уориком, последним Плантагенетом, сыном герцога Кларенса. Генрих никак не стеснял сестру Уорика Маргарет Плантагенет, более того, дал ей титул графини Солсбери в своём праве, а также по обещанию, данному императору Максимилиану I, сохранил жизнь выданному из Франции младшему брату Линкольна, Эдмунду, герцогу Саффолку, также претендовавшему на престол. Однако леди Солсбери и герцог Саффолк были казнены следующим королём, Генрихом VIII. Он боялся врагов и не хотел увеличивать их число.
     Но всё же есть весьма вероятная версия, согласно которой именно Генрих VII, а не Ричард III, был инициатором убийства малолетних сыновей Эдуарда IV, которые якобы не были убиты при Ричарде (их трупов никто не видел), а дожили до 1485 года и только тогда были убиты, уже после смерти Ричарда III; убийство же было, согласно этой версии, приписано Ричарду панегиристами Тюдоров - Джоном Мортон или Томасом Мором. Эту позицию активно защищают как профессионалы, так и любители-"рикардианцы".

    Так закончилось английское средневековье. После  Генриха VII началось английское Возрождение. Кто знает, если бы Ричард победил Ричмонда, возможно, Англия развивалась совсем по другому сценарию, и нынешний мир был бы существенному отличным от нынешнего. Но история, как мы знаем, не имеет сослагательного наклонения.