Академический стиль - убеждать людей. Интервью

РАЗГОВОР С МЭТРОМ

Виталий Ильич Литвинов – академик Российской Академии наук, заслуженный деятель науки России, в течение 15 лет руководивший фтизиатрической службой Москвы и Московским городским научно-практическим центром борьбы с туберкулёзом, сегодня – научный руководитель этого центра. Он защитил результаты своих исследований 20 патентами и авторскими свидетельствами, опубликовал более 400 научных работ, издал 3 руководства и 20 книг, две из которых – за рубежом.

                Академический стиль: убеждать людей

С академиком Виталием Ильичом Литвиновым беседует врач и журналист Татьяна Мохрякова

- Виталий Ильич, Вы получили премию Совета Министров России за разработку и внедрение в практику фтизиатрии Диаскинтеста®. Расскажите подробнее об исследовании, результаты которого признало научное сообщество.
- Премию Совета Министров России я получил вместе с группой учёных, разработавших и внедривших в ежедневную врачебную практику Диаскинтест® - аллерген туберкулёзный рекомбинантный. Журнал «Туберкулёз и социально значимые заболевания» уже печатал диалог с одним из главных изобретателей этого теста – Всеволодом Киселёвым (№3_2014 – прим. ред.), в котором он подробно рассказал, как всё начиналось, и каких трудов стоила реализация идеи.
 Микробиологи, иммунологи и молекулярные генетики научного отдела в Московском городском научно-практическом центре борьбы с туберкулёзом (МНПЦ БТ) провели большие исследования in vitro и in vivo созданного коллегами из Первого московского мединститута белка, доказали его эффективность в эксперименте и провели клинические испытания. От МНПЦ борьбы с туберкулёзом лауреатами премии Совета Министров России стали Людмила Владимировна Слогоцкая и я.

                От вакцин к тестам

- Однако споры о Диаскинтесте® не прекращаются и в научных кругах, и среди практикующих врачей.
- Что спорить, если после того, как сотням тысяч людей провели Диаскинтест®, получен хороший результат, помогающий клиницистам в дифференциальной диагностике туберкулёза. Одно из главных преимуществ теста – минимум побочных реакций.

- Бывают случаи, когда Диаскинтест® положительный, а диагноз «Туберкулёз» не ставят.
- Это может быть латентная инфекция, а кроме того у любого теста есть ложноположительные реакции как следствие особенностей организма человека. По нашим наблюдениям при постановке Диаскинтеста® небольшая гипердиагностика есть. Но это не страшно. Главное, что он реально помогает диагностировать туберкулёз.

- На фоне того, что Диаскинтест® набирает силу, уйдёт ли из практики проба Манту?
- Пока не уйдёт. По крайней мере, у детей в раннем возрасте проба Манту будет использоваться.
В целом туберкулинодиагностика хороша в тех странах, где нет вакцинации.

- Сегодня в диагностическую практику фтизиатров внедрён ещё квантифероновый тест.
- Это тест для определения интерферона-гамма. В некоторых странах ставят только его. По сути, он похож на Диаскинтест®. Разница между ними в том, что в этом тесте используют три антигена, а в Диаскинтесте® - два. По диагностической ценности они совпадают почти на 100%.

- Иногда врачам задают вопрос: что лучше делать – Диаскинтест®- или квантифероновый тест? Как бы Вы ответили?
- Конечно, Диаскинтест®. Для его постановки надо прийти в обычный противотуберкулёзный диспансер, сотрудники которого владеют методикой его постановки и прочтения результатов. Это просто и всем доступно.
 Для квантиферонового теста нужна специализированная лаборатория, оборудование, что дороже и сложнее. А результат, как я сказал, равный.

- Виталий Ильич, уже много лет для профилактики детского туберкулёза используется вакцина БЦЖ. Разрабатывается ли что-нибудь для профилактики туберкулёза у взрослых?
- Разрабатывается. В 1980 году известный американский иммунолог Барри Блум сказал, что «мы сделаем вакцины против туберкулёза, лепры и лейшманиоза в одном пакете». На сегодняшний день разработана вакцина против проказы и лейшманиоза, автор которой – венесуэльский ученый и врач Джасинто Конвит. Вакцина от туберкулёза для взрослых пока не создана.

- О чём это говорит?
- О сложности процесса. Теоретически вакцину сделать можно: для этого нужны средства, хорошие специалисты, и, конечно, заказ от государства. А сейчас, когда в мире активно говорят о том, что к 2050 году заболеваемость от туберкулёза максимально снизится, а смертности от туберкулёза не будет (и это подтверждают документы ВОЗ), наше Министерство здравоохранения старается подхватить эту идею. О заказе на разработку вакцины для взрослых речи не идёт.

- Вы считаете такой прогноз преждевременным?
- Конечно. Сегодня заболеваемость туберкулёзом снижается, а завтра она вновь пойдёт вверх. Пока идут войны, существует активная миграция населения, пока идёт рост заболеваемости ВИЧ-инфекцией, туберкулёз будет в одном регионе мира затихать, а в другом обостряться.
 Чтобы говорить о переходе от политики раннего выявления туберкулёза к предотвращению заболеваемости, уровень жизни в большинстве стран должен быть таким, как в США или в Германии. Тогда мы сможем на ранних стадиях диагностировать 100% больных и вылечивать их.

- Один из создателей Диаскинтеста® Всеволод Киселёв в нашей с ним беседе сказал, что «создание вакцин – дело пяти минут». Вы с ним согласны?
- Возможно, для Киселёва – это действительно дело пяти минут. Но будет ли эта вакцина защищать от инфекции длительное время?
 Возьмём БЦЖ: это живая вакцина, которая персистирует, находится в организме человека долго. А как мы знаем, туберкулёз – это инфекция, вакцинируя от которой необходимо стимулировать иммунитет человека длительно, а может, и постоянно.

- То есть нужно предугадать длительность влияния вакцины на иммунные клетки организма человека?
- Не только. Предугадать как раз можно. Ведь рекомбинантные тесты для диагностики туберкулёза есть. Наверное, практически из тех же антигенов реально сделать рекомбинантную вакцину. Но то, что сделано в лабораторных условиях, не всегда работает в организме человека.
 У Барри Блума, скажу я Вам, финансовых и лабораторных возможностей больше, чем у наших учёных. Но и он пока не выпустил вакцину от туберкулёза.

- Что Вы скажете о возможности ошибки дорогостоящих исследований?
- Что значит ошибочных? Возьмём для примера создание новой вакцины. Вначале её получают и испытывают на мышах. При хороших результатах оценивают эффективность и риск побочных реакций на добровольцах. И только потом проводят дорогостоящие клинические испытания со сложным протоколом, согласием пациентов. При этом чтобы показать эффективность вакцины надо вакцинировать 100 тысяч человек в стране с высокой заболеваемостью (не меньше, чем 100 на 100 тысяч человек), одновременно заполняя карты на не вакцинированных. Это длительный процесс, потому что эффект от вакцинирования оценивается спустя годы.
 Сегодня есть единичные публикации на тему внедрения новых вакцин. В странах Африки ведутся клинические испытания. Но результата – новой вакцины – пока нет.

- Диаскинтест®, однако, внедрили быстро.
- Но Диаскинтест® – это не вакцина. При этом отдалённых результатов мы пока не знаем. Будем наблюдать, ждать.

- БЦЖ сегодня используется во многих странах мира. Учёные каких стран работали над внедрением вакцины в практику педиатров?
- Вакцинацию и туберкулинодиагностику массово делали только отечественные учёные в СССР и англичане в Индии, которая тогда была колонией Англии.
 В 1970 году мы с Михаилом Михайловичем Авербахом написали книгу «Иммуноморфология вакцинного процесса БЦЖ», в которой собрали данные, доказывающие эффективность вакцины БЦЖ (она вышла в издательстве «Медицина»). Во многом благодаря БЦЖ и туберкулинодиагностике, а также улучшению уровня жизни заболеваемость туберкулёзом у нас в стране снизилась.

                От встречи с учёным к выбору пути

- Виталий Ильич, Вы много сделали в жизни. Какое своё достижение Вы считаете основным?

- Ооо… (ненадолго задумался)
 Когда я приехал в Москву из Мордовии, где работал после окончания института патологоанатомом, мне предложили несколько вариантов трудоустройства: в отделе электронной микроскопии Онкологического центра, в отделе патоморфологии Института грудной хирургии РАМН, заведовал которым Яков Львович Раппопорт (он был известен как самый молодой фигурант «Дела врачей»). Но моё будущее определила встреча с руководителем отдела иммунологии Центрального НИИ туберкулёза Академии наук профессором Михаилом Михайловичем Авербахом. Я увидел его усы и сигару, дымившую во время нашей беседы… (смеётся) и понял, что работать буду только у него. И угадал: таких людей, как Авербах, я больше не встречал. Своё решение работать под руководством Авербаха считаю своим главным достижением в жизни. У него я защитил кандидатскую диссертацию, потом докторскую, стал профессором, сменил его на должности руководителя отдела иммунологии Центрального НИИ туберкулёза РАМН.

- Наверное, Авербах покорил Вас ещё и своими речами, возможными перспективами?
- Нет, он меня не уговаривал. Я был покорён его манерой общения. Работая с ним, я научился многому, главное – его отношению к людям.

- Виталий Ильич, в те времена иммунология как наука только зарождалась. Вы выбрали её своей специальностью, предполагая научный прорыв в этой области медицины?
- В те времена невозможно было что-то так просто выбрать. В момент моего окончания Саратовского медицинского института будущее его выпускников определяли чиновники, в частности, Министр здравоохранения Мордовии. Он рассуждал так: «Ты хочешь быть невропатологом? Хорошо. Будешь окулистом». Я хотел быть психиатром, на что он сказал: «Поедешь в Краснослободский район Мордовии судебно-медицинским экспертом». Так что я успел поработать судмедэкспертом в райцентре, но через 2 месяца удрал оттуда в Саранск, где 1,5 года постигал азы патоанатомии. Своим учителем в патоанатомии считаю доктора Данилочкина, который заведовал отделением, в котором я тогда работал – специалиста по морфологической диагностике опухолей.

- Интересно, что Вы начинали в патологоанатомическом зале, а потом…
- А потом была Москва и встреча с Авербахом, определившая мой дальнейший путь в медицине.

- Могли бы Вы предположить лет 30 назад, что в Ваших руках будет такая многофункциональная техника, какой оснащена Ваша лаборатория в Московском центре борьбы с туберкулёзом?
- В лабораториях, где я работал, всегда была современная техника. Когда была модна люминесцентная микроскопия, у нас были отличные микроскопы. Когда надо было организовать виварий, в НИИ на Яузе был прекрасный виварий, которым заведовал Александр Петрович Семейкин. Уходя на пенсию, он сказал: «Я привёл Иру Бочарову, она будет достойной хозяйкой вивария». Благодаря Ирине Владимировне виварий в НИИ туберкулёза на Яузе и сегодня в отличном состоянии.

                От случая к большой науке

- Во времена, когда между иммунологами и клиницистами была пропасть, Вы сумели воплотить свои научные идеи в практику.
- Идеи – это слишком громко сказано. Я просто неплохо работал, начав с «Отделения экспериментальной хирургии и иммуноморфологии» под руководством Авербаха. Мы действительно работали основательно: много публиковались и благодаря этому получили первый гранд во фтизиатрической иммунологии от Всемирной Организации Здравоохранения. Но одного этого было бы недостаточно. Помог случай.

- «Прихоть случая управляет миром». Интересно узнать, как случай помог Вам.
- Заведующий лабораторией НИИ экспериментальной генетики, где в то время был единственный в стране виварий с линейными мышами, во время круиза по миру сбежал в Америку. Этот случай помог мне получить линейных мышей для своих научных разработок.

- Как такое стало возможным: ведь Вы тогда работали в конкурирующей лаборатории в Центральном НИИ туберкулёза?
- Я был дружен с ребятами из НИИ генетики РАМН (потом все они перешли в иммунологический отдел НИИ туберкулёза к Авербаху). С их помощью я проник в виварий НИИ экспериментальной генетики, где поменял линейных мышей на своих лабораторных мышей, пересадив их одну за другой в заготовленные клетки. То есть похитил и перевёз в свою лабораторию на Яузу. Был, конечно, небольшой скандал. Часть линейных мышей пришлось отдать обратно, но маточное поголовье мышей из каждой линии мы оставили себе. А начав работу с ними, обнаружили ген сверхчувствительности к туберкулёзу. Оттуда и пошла настоящая наука, которой было интересно заниматься.

/ Линейные мыши – так называют мышей после продолжительной последовательности скрещивания близкородственных. Например, берутся две мыши, скрещиваются, их дети, дети детей скрещиваются между собой и т. д. В двадцатом-тридцатом поколении получаются линейные мыши, которые используются в эксперименте животных с максимально близким генотипом (иногда ещё и с заданными свойствами)./

- Виталий Ильич, что Вы называете настоящей наукой?
- В нашем случае – это, например, фундаментальные исследования по поиску и определению гена сверхчувствительности к туберкулёзу.

- Фундаментальные исследования в отечественной фтизиатрической иммунологии сегодня проводятся?
- Фундаментальные исследования помогают понять какое-то явление. Фтизиатрические исследования такого рода в эксперименте сегодня в первую очередь проводятся на базе вивария ЦНИИТа РАМН на потомстве мышей, когда-то украденных нами из НИИ экспериментальной генетики. Последнее фундаментальное исследование в отечественной фтизиатрии – это работа с Диаскинтестом®.

- Какие исследования по генетике и микробиологии сейчас ведутся в Вашей лаборатории?
- Благодаря современным тест-системам, например, биочипам, в нашей лаборатории изучают гены микобактерий туберкулёза и их мутации, ответственные за устойчивость к лекарствам. Также мы изучаем нетуберкулёзные микобактерии.

- Нетуберкулёзных микобактериозов, наверное, не так много в стране, и интерес к ним больше научный?
- Они есть, и, возможно, часто их просто не могут диагностировать. Нетуберкулёзные микобактерии вызывают патологию, часто сходную с туберкулёзом. Например, в США, где диагностика нетуберкулёзных микобактериозов на хорошем уровне, их больше, чем туберкулёза, то есть больше 5 на 100 тысяч населения.

- В России сегодня заболеваемость туберкулёзом в самом благополучном регионе 30 на 100 тысяч человек. Вы предполагаете, что нетуберкулёзных микобактериозов также много?
- Столько нетуберкулёзных микобактериозов мы, конечно, не наберём. Но выявлять и лечить их надо. В нашей лаборатории этим занимаются. У нас, наверное, самая большая в мире коллекция нетуберкулёзных микобактерий: около двух тысяч.

- Какие достижения современной иммунологии и генетики особенно полезны для клиники?
- Расшифрован геном микобактерий и найдены гены, которые есть в вирулентных микобактериях и отсутствуют в БЦЖ и в большинстве нетуберкулёзных микобактерий. На их основе получены антигены и созданы новые диагностические тесты. Сегодня ранняя и ускоренная диагностика туберкулёза (как я уже сказал, это Диаскинтест® и определения интерферона-гамма) особенно нужна в группах риска. Мы активно занимаемся этим вопросом.

- Практика российских и западных учёных в этих вопросах едина?
- В разных странах практика своя. Где-то делают сначала туберкулиновую пробу, потом определяют интерферон-гамма, а где-то сразу определяют интерферон-гамма: особенно у ВИЧ-инфицированных, у пациентов в других группах риска и у лиц, находящихся в контакте с больными туберкулёзом. У нас ставят пробу Манту и Диаскинтест®.

- Кто кроме ВИЧ - инфицированных относится к группам риска по туберкулёзу?
- Это ревматологические больные, особенно лечёные антителами к фактору некроза опухолей, онкологические пациенты, перенесшие трансплантацию органов, диабетики, все принимающие глюкокортикостероиды. И те, кто был в контакте с больным туберкулёзом.

                От лаборатории к клинике

- Виталий Ильич, от старта туберкулёзного процесса до проявления заболевания проходит время. Некоторые называют этот период латентным туберкулёзом. Я знаю, что Вы скептически относитесь к этому определению.
- Я написал несколько статей на эту тему. С моей точки зрения, то, что принято называть латентным – это не туберкулёз, а какое-то инфицирование, причём с разными стадиями. Сейчас молекулярные генетики нашли несколько дормантных (спящих) локусов в хромосомах микобактерий туберкулёза, которые в латентном состоянии продуцируют определённые антигены, а в активном – нет. Продукты этих дормантных локусов частично получены: выявлено несколько таких антигенов. Конечно, было бы интересно поработать в этом направлении.

- Это возможно сегодня?
- Наши генетики, работающие сегодня во фтизиатрии, занимаются в основном прикладными исследованиями, то есть их наработки направлены на практическое решение проблем. Они, как правило, получают готовые тест-системы и с ними работают.

- Например…
- Например, в институте молекулярной генетики Академии наук России сделали биочипы для выявления устойчивости к лекарствам, в лунках которого – ДНК, которая гибридизуется с ДНК определённого вида микобактерий туберкулёза или с лекарством.
 Изначально мы могли выявить ДНК микобактерии туберкулёза, определить мутации в её генах, определить чувствительность, например, к рифампицину и изониазиду за 48 часов.

- Несмотря на возможность сокращения сроков получения результатов при использовании тест-систем, плотные среды по-прежнему остаются в отечественной фтизиатрической практике. Почему?
- Я бы от плотных сред в диагностике туберкулёза сегодня отказался. От них уже начали отходить, но медленно. Вы спрашиваете: «Почему?» Систем Bactec закуплено достаточное количество по стране. Но нет реагентов и людей, которые умеют на них работать.

- Это проявление нашего консерватизма?
- Это не консерватизм. Это деньги. Как и в лечении … Хорошее лекарство почти гарантирует излечение туберкулёза при своевременном выявлении незапущенных случаев заболевания.

- Может ли результат исследования при использовании тест-систем быть слабоположительным?
- Для определения разного уровня чувствительности МБТ к препаратам у нас есть современная микробиологическая тест - система Sensititr. В ней – ряд разведений лекарств первого и резервного ряда, при помощи которых определяется разная степень чувствительности и резистентности: от сильной до слабой. То есть некоторые мутации в геноме МБТ обуславливают сильную устойчивость, например, к фторхинолонам, а другие – слабую. Это важно для клиники, но клиницисты этим, к сожалению, пока почти не пользуются.
 Как я уже сказал, реагенты для современных тест-систем не везде есть. Определённые тест-системы имеются только в крупных центрах. Например, импортными тест-системами, определяющими нетуберкулёзные микобактерии, кроме нас никто не пользуется. То есть сегодня реально диагностируют нетуберкулёзные микобактерии в единственной в стране лаборатории – в МНПЦ борьбы с туберкулёзом.

- Думаю, практикующим фтизиатрам будет интересно более подробно узнать о тест-системе Sensititr.
- Микробиологическую тест-систему Sensititr используют только в лабораторном отделе МНПЦ борьбы с туберкулёзом. Она, как и Bactec, работает для микобактерий туберкулёза на жидкой среде Мидлбрука, для нетуберкулёзных микобактерий – на среде Мюллера-Хинтона. Разница между ними в том, что в тест-системе Sensititr – 4 - 5 разведений реагента к 12 противотуберкулёзным препаратам.
 На Bactec сначала определяют устойчивость микобактерий туберкулёза к противотуберкулёзным препаратам I ряда. При устойчивости к ним определяют устойчивость микобактерий туберкулёза к резервным препаратам. На это уходит 1 – 1,5 месяца.
 При работе на такой тест-системе как Sensititr или любой другой сначала определяют минимальную ингибирующую концентрацию противотуберкулёзного препарата, потом – критическую концентрацию. Эта работа проделана в России и ещё в нескольких странах, потому что в разных странах циркулируют разные штаммы микобактерий и критические концентрации химиопрепаратов разные. Итак, берут, например, 100 штаммов условно-устойчивых микобактерий туберкулёза от хроников и 100 условно-чувствительных от впервые выявленных больных, определяют минимальную ингибирующую концентрацию каждого препарата – ту, которая тормозит рост микобактерий туберкулёза, после чего высчитывают математически критическую концентрацию противотуберкулёзного препарата, которая подавляет рост возбудителя.
 Результатов в исследовании может быть несколько: микобактерия туберкулёза устойчива, погранично-устойчива, чувствительна, погранично- чувствительна к определённому препарату. В дальнейшем клиницист должен посмотреть результат и, например, при пограничной устойчивости к препарату увеличить его дозу или давать его дольше. А при устойчивости отменить препарат.
 На тест-системе Sensititr можно определить 4 степени чувствительности к 12 лекарственным препаратам, в числе которых 2 фторхинолона.

- Что Вы скажете о диагностике и лечении туберкулёза с множественной лекарственной устойчивостью (МЛУ) и широкой лекарственной устойчивостью (ШЛУ)?
- МЛУ сейчас много. Для диагностики МЛУ и ШЛУ, а в дальнейшем для ведения больных с этими МБТ в клинике лучше всего использовать данные тест-системы Sensititr.

- Известно, что сегодня разрабатываются новые противотуберкулёзные препараты.
- И это крайне важно в современных условиях. Антибиотики широкого спектра выпускаются каждый год, а узко туберкулёзных препаратов создаётся мало. Жаль. У нас выпускают комбинированные препараты, которые я не люблю: их, на мой взгляд, можно давать только при малых формах туберкулёза на амбулаторном этапе лечения.

- Какие молекулярно – генетические методы Вы считаете устаревшими?
- Те, где определяется один ген: например, ПЦР. Более современно и намного дешевле в итоге, когда на одном планшете определяется 10 генов и больше, то есть использование генно-инженерных методов и тест-систем.

- Назовите основные приоритеты работы руководимого Вами научного отдела.
- Их три и в каждом важна связь с клиникой. Первый – это определение лекарственной чувствительности микобактерий туберкулёза: надо сделать так, чтобы клиницисты работали вплотную с иммунологами, бактериологами и молекулярными генетиками. Наша основная задача – внедрить в ежедневную практику фтизиатров результаты исследований на тест-системе Sensititr и сочетать эти данные с молекулярно-генетическими исследованиями. Второй – активная работа по выявлению туберкулёза в группах риска, особенно у ВИЧ-инфицированных пациентов. Здесь наиболее важна ранняя диагностика туберкулёза, то есть использование методов иммунологии и молекулярной генетики. И, конечно, проведение исследований, внедрение в практику диагностики нетуберкулёзных микобактериозов. Я бы очень хотел, чтобы на основе всех наших наработок делались клинические выводы.

                От рок-н-ролла до премии Галена

- Виталий Ильич, Вы 15 лет руководили центром борьбы с туберкулёзом и были главным фтизиатром Москвы. Что удалось сделать?
- В 2000 –м году мы начали внедрять в Москве программу борьбы с туберкулёзом. Удалось создать современный научный отдел в МНПЦ борьбы с туберкулёзом, расширить зону обслуживания противотуберкулёзных диспансеров микробиологическими и молекулярно- генетическими исследованиями, оснастить диспансеры Москвы диагностической техникой, отремонтировать Центр. Когда я пришёл на Стромынку 10, палаты были по 8 человек. Сейчас большинство из них рассчитаны на 1 – 3 человек с душем на каждые 1 – 2 палаты.
 И, конечно, очень важно, что удалось сохранить хороший коллектив.

- Как бы Вы определили свой стиль руководства?
- Мой стиль: убеждать людей.

- Почему Вы отказались от директорства Центра?
- Я был противником глобального объединения противотуберкулёзной службы мегаполиса.

- Виталий Ильич, под Вашим руководством защищены 23 докторские и 52 кандидатские диссертации. Ваши ученики сегодня работают во всём мире.
- Это так. Многие из моих учеников уехали из России в страны, где наука развивается лучше. Они работали и работают во всех странах бывшего СССР, в США, в Израиле, в Германии, в Англии.
 Но если говорить о фтизиатрических лабораториях, подобных нашей в МНПЦ борьбы с туберкулёзом в мире единицы. У нас сегодня работают хорошо образованные сотрудники. Они могут освоить и использовать в своей научной работе любой метод, читая мировую научную литературу. Да и уровень проводимых у нас современных исследований намного выше, чем раньше, когда я начинал работу в иммунологии. К тому же вся аппаратура для исследований у нас есть.

- Виталий Ильич, отдавая столько времени и сил науке, остаётся ли у Вас время на хобби? Чем Вы любите заниматься вне стен лаборатории?
- Играю в бильярд, в настольный теннис. Раньше в футбол неплохо играл. Люблю путешествовать. Знаю наизусть много рассказов Зощенко, иногда читаю на вечерах. Люблю и знаю наизусть много стихов Пушкина, Маяковского, Есенина.

- А танцевать любите?
- За рок-н-ролл чуть не выгнали когда-то из института. После этого я написал стихотворение «История о том, как история с роком вышла Литвинову с Шацманом боком». Музыку люблю. Пресли, Амстронг, Фицжеральд, Битлы…
 И, конечно, классику слушаю и смотрю: оперы, оперетты, балет.

- Виталий Ильич, в октябре 2014 года Вы стали лауреатом премии Галена «за лучшее биофармакологическое исследование в России». От имени редакции журнала и всех его читателей поздравляю Вас с этим достижением!
- Спасибо. Но одному сделать это было бы невозможно. От МНПЦ борьбы с туберкулёзом лауреатами премии Галена кроме меня стали профессора Валентина Александровна Аксёнова, Людмила Владимировна Слогоцкая и Пётр Петрович Сельцовский. Все мы, как и создатели рекомбинантного белка, рады, что о Диаскинтесте® сегодня не только знают, но и активно используют его в ежедневной практике.

- Виталий Ильич, Ваш путь от рок-н-ролла до премии Галена так многогранен. Что бы Вы посоветовали молодым учёным, приходящим во фтизиатрию?
- Думать, работать с интересом. … Иногда танцевать … и правильно использовать случай.

Опубликовано в журнале "Туберкулёз и социально значимые заболевания" №2 2015 стр. 21 - 27.