Дневник Одиночки

«Одиночество – странная вещь. Вроде есть о чем говорить, но не с кем»
«Ваша жизнь имеет смысл тогда, когда есть ради кого открывать глаза и вставать с постели»
«Если я нужна тебе, просто скажи мне об этом, и я всегда буду с тобой»
Дождь. Неделями крупные капли осаждали стекло ее окна, оставляя на нем бледно – серые пятна. Апрель. Погода все еще не менялась. Но для нее это не имело значения.
Прошло много месяцев с того дня, как в ее мире и жизни ничего не осталось. Зачем?... Много лет она любила его. Она, казалось, ждала его с тех самых дней детства, когда она рассеянно держала в руках карандаш или ручку, собираясь что-то нарисовать или написать и отрешенно глядела в заплаканное осеннее окно. Воспоминания детства, особенно радостные и головокружительно-терпкие, стали посещать ее все реже. Так же, как и сны – много месяцев, а, может, около года, ей почти ничего не снилось.
Когда-то она считала его родным человеком, самым близким, единственным и любимым на земле, и ей казалось, что она может отдать часть себя, пожертвовать часть своей жизни… но долгожданной близости так и не было, и она устала ждать, считать дни и порой недели до встречи, потом узнавая, что он в очередной раз ей отказывает, ссылаясь на занятость, и даже когда он видел ее, и она, будто оцепеневшая и похолодевшая от недель ожидания, но вновь ожившая и потеплевшая, с горечью в голосе, здоровается с ним, чувствует острую, резкую боль в груди, всматриваясь в темную горечь его кофейных зрачков, выступающих бледных скул, выбившихся черных прядей с серпантинными проблесками седины, он где-то далеко, его мысли-о работе, карьеры, домашних хлопотах – вытесняли какие-либо внешние сигналы из окружающего мира. Равно как ее тоже. Она часто писала ему стихи, рассказы, рисовала рисунки, словно пытаясь поддержать в себе это тепло, безнадежно, почти до вкуса крови на губах, примерзшую к каждому сокращению ее сердца, нетерпеливую тоску по нему.
Она не могла представить, что может случится с ней, когда ей придется опустить глаза, взглянув в лицо реальности, честно и смело, словно 2 года она разглядывала лишь небо – искусное, далекое и непостижимое полотно художника – Создателя, а теперь – ей предстоит взглянуть на грязные лужи на тротуаре, потому что она понимает, что небо – не полотно, созданное трудами живописцев с помощью кистей и палитры красок, а лишь сгустки веществ в атмосфере, и все, что она до сих пор видела – лишь призрак реальности, нарисованная картинка, которую может начисто разрушить, без жалости и без следа любой учебник астрономии.
Она могла бы дать ему надежду, надежду на то, что может любить безответно, но, зная, что любовь для него – лишь данность, ежедневный завтрак, обед и ужин, ритуал, который он, как необходимые для функционирования лекарства, принимает каждый день в определенные часы – она решила поставить точку там, где он – намного менее решительно, уже мечтал поставить.
В целом, она была довольно порядочным человеком, но почему-то для тех людей, которые встречались е й, она не была особо нужной. Близких подруг у нее не было, но было немало друзей. Мужчины интересовали и привлекали ее, но в то же время, ей было трудно понимать их. Они были для нее загадкой, той самой дверью напротив ее квартиры, которая никогда не открывалась, и она много лет не могла представить, что же происходило в нескольких шагах от места, где жила она.
С мужчинами, ей было проще – проще разговаривать, шутить, быть собой. Они, казалось, ценили ее доброжелательность, ум и обаяние, но больше, чем другом – она для них не становилась. Лишь для него, она, казалось, обрела ощущение, что любима, но именно это было последней уловкой ее отчаяния.
Каждый день, тянущийся, казалось бы вечность, она просыпалась в пустой квартире, затем, вернувшись после работы, бывало, ощущала тяжесть, тяжесть невысказанных слов, слез и полутемных стен, окружавших ее со всех сторон давящим холодом пустоты.
Когда-то она доверяла людям, но они, зная, что безоглядно получают это доверие и привязанность, начинали, естественно, этим пользоваться. Она была как кормушка для голодных птиц, которые, с жадностью проглотив хлеб, улетали и забывали об источники пищи и тепла, до следующих голодных дней. А кормушка висела, пустая, напоминавшая лишь тень того предмета, без которого могло навсегда оборваться столько жизней.
Она легко влюблялась, для этого мужчине стоило лишь проявить хоть незначительную мягкость или симпатию по отношению к ней.
И хотя она не знала, ради кого ей стоило жить, она жила, каждое утро открывала глаза и вставала с постели, словно не желая верить в бессмысленность своего существования
Он был словно соткан из солнечного света и каких-то едва уловимых обещаний, данных ей самой себе, возможно, еще в детстве. Тот майский день их первой встречи, его лицо, темные, мягкие завитки волос, блики света в зрачках темных глаз и такая юная улыбка, день, когда она забыла обо всем, даже о том, какой была – она хранила в памяти. Воспоминания о его лице, таком нежном, слегка наивном, и даже игривом взгляде, часто отзывались в ее груди острой, пронзительной болью. Она была влюблена, так безоглядно, необычно и удивительно. И так беспечно. Они шли по желтовато-серой кромке песка, босые, с развевающимися прохладными порывами вечернего ветра кудрями, и она рассказывала ему, приглушенным, почти хрипловатым голосом, о том, что ей пришлось пережить, совсем одной, и как она нуждается в любви, время шло, и последние лучи заката согревали песок, воду под их ногами, и ветер играл с кружевами льна на белом подоле ее платья. Ты нужна мне – ты можешь не верить мне, но это так.
Он взглянул на нее внимательно и даже серьезно, но потом вдруг улыбнулся и произнес, словно на одно дыхании – слабо меня догнать?
Она бежала, и встречный ветер словно пытаясь сорвать с нее кружева льняного платья, обнажал ее белые, молочно-мраморные колени и почти прозрачную, в лилово-синих прожилках, кожу груди.
Стой, я больше не могу бежать! – ей хотелось упасть на песок, прильнув всем телом – к его холодной, серо-желтой чешуе, ощутить соленый, с горчинкой, привкус слез на губах, мелко дрожа от вечерней прохлады. Теплые, почти горячие капли струились по ее щекам, и небо, кромка песка и волны уже почти остывшей за вечер речной воды и пены – сливались для нее в одно серое, безжалостное пятно.
И вдруг он сделал то, что она никогда бы не ожидала – он обернулся, подбежал к ней, подхватил ее на руки и опустил на песок, так близко к воде, что ее платье намокло, полностью слившись с силуэтом ее упругого, сильного, гибкого, податливого, женственного тела. Он осторожно прикасался к ее ногам – подушечками пальцев, и ей стало так тепло, что она опустив бедра на песок, развела колени в стороны, и почувствовала, как нижнее белье незаметно соскользнуло с нее, и вечерняя прохлада окутала кожу.
«С постели ей встать не за чем! Да, я тебя в этой постели….» - последние яркие впечатления этого дня, которые она никогда не забыла – его теплое дыхание, смех и почти обжигающее тепло между ног, и его колени, крепко обхватившие ее бедра, и его тело – такое сильное, такое надежное, такое родное, ставшее таким дорогим и ценным для нее – его тело – в ее объятиях, и тонкая струйка крови на песке и на подоле кружева ее платья…
Она вернулась домой около трех часов утра. И на следующий день, она точно знала – есть тот, ради кого ей стоит открывать глаза и вставать с постели.