СТИХ27.
Художники, как всегда, впереди планеты всей:
То квадраты чёрные рисуют,
То приучают к этому делу коней,
А тут и вообще покатили «в крутую» -
Один из самых оригинальных «мазил»
/ну, ладно бы по холсту елозил задом/,
Отнюдь не скажешь, что полный дебил,
А тут собрался командовать парадом:
Оригинальней, чем к ослиному хвосту, кисть,
Чем с пейнтбола краску пулять в стену
/здесь впору хоть умри и ложись/,
Додумался рисовать своим членом.
Стенания критиков всё сильней
И несутся они по одному руслу:
Не принимает народ оригинальных идей,
Не понимает ни поп-, ни арт- искусства.
Перед сеансом нужно штаны снимать
/натурщики, и те посматривают косо/,
А как прикажете «кисть» поднимать,
Если «упала» - это тебе не лошадь.
Так тут не кликнуть: «Сарынь на кичку!»
Тоже нам художник, нашёлся смелый,
Взял в моду вредную привычку,
А ведь этот «инструмент» для другого дела!
СТИХ 28.
В воздухе, в каждом из его атомов,
Присутствует осень, хотя, что здесь такого –
Простое время осеннее,
Оно может быть прилизанное и кудлатое,
А то и смахивающее на весеннее…
И моё настроение ровняется по этому времени,
Так страна живёт по московскому времени,
Даже если в каком-нибудь «Йемене»
Изучаешь их иностранные книги,
Ты всё равно нашего роду-племени
И видок у тебя, как у попа-расстриги,
А все твои знания – твои вириги.
Идёшь ученый, а ребятишки – этакие шишиги,
Хватаются за костюм и за книги,
Но тебе ссориться с ними не с руки,
И ты, отмахиваясь, вспоминаешь интриги,
И ускоряешь шаги.
СТИХ 29. ПАСТЕРНАК ЦВЕТАЕВОЙ.
Он мучился, казнился до отчаянья,
Молился, едва ли не зимней радуге,
Что прах Марины Цветаевой
Остался где-то в Елабуге.
Ему облака казались медведями,
Развалившимися в берлоге,
И поделился бы горем с соседями,
С теми, оставшимися, не многими.
Но только подумал, на этом и кончилось,
Правда, о кутье успел вспомянуть,
И не назвал по имени-отчеству,
Просто обрезал последний путь.
Обрезал, со всеми его ухабами:
Через Чехию и Париж – домой,
Завершился ни где-нибудь, под Елабугой,
В могиле, отнюдь, не именной.
СТИХ 30. О БАСЁ.
Как перелётный гусь,
Он, прозванный « Банановым деревом»,
Мог бы, предсказывать не берусь,
Но при каком-нибудь господине
Безбедно жить и спины не гнуть,
Как его товарищи и всласть писать…
«Хокку нельзя создавать из разных кусков,
Как ты это сделал,
Его надо, как слиток золотой, ковать
Терпеливо и смело» -
Говорил он своему ученику
И уходил в путь до срока далеко-далёко.
А себя он сравнивал с вороном-скитальцем,
А стихи выводил корявыми пальцами,
Но выходили они, о чудо,
Как мелодии, задевающие и стариков, и юношей.
Басё, жизнь окончена
Но это ещё не конец,
Из 17 века стук твоего сердца
Перемежается со стуком наших сердец…
СТИХ 31. РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ БРОДСКОГО.
В полночном Риме пишет он ни о чём,
В пламени свечи вдохновение находя,
В запахе копоти, струящейся вверх, свечном,
Вроде бы в Риме иначе писать нельзя.
По-всему видать он устал, отчего?
Но в римских элегиях только косвенно есть о Родине,
О былой войне в прожекторах ПВО,
А ещё о друге, Ашкенази, вроде.
Он про Север так и пишет,
С большой буквы только,
Но и про Юг тоже с большой,
Как источник его вдохновения,
Его мир делится на золотые дольки,
Но всегда монолитно, окружающее население.
Он благодарит за всё, что с ним ещё случится
И за город этот, его забвение,
И теряется, как в осенних лесах лисица,
И тянется к Бенетте его вдохновение.
СТИХ 32.
Смешно читать у молодых,
Какие у них странные боли в сердце,
Какие у их бабушек в банках перцы,
И как это здорово, бить под дых.
Опять же, какие они крутые хипстеры,
Сноровисто забивающие «косячок»
И пока дело не дошло до клистера,
Приятное это дело свербит мозжечок.
Вообще, интересная начинается жизнь;
Фрики, как святых лики,
Только вера у них другая
И здесь не помогут лики, и даже крики,
Ни лошадиная живопИсь,
Здесь вам не скажут: «Брысь!», -
И даже нынешние парторги,
Организаторы сумасшедших оргий,
Сами не знают, где низ, где высь,
Хоть живьём в гроб ложись.
СТИХ 33.
Почему в провинциальном Саратове
Любит девушка только женатого,
А под городом Нижним, т.е. Горьким,
Удивительно ясные зорьки,
А в газетах про это ни слова,
Там склоняют «справедливоросса» Гудкова,
Во все лопатки костерят оппозицию,
За гнилую, вроде бы, их позицию.
В это, лучшее время года,
Когда рухнула с дуба природа,
О политике лучше б ни слова,
Нынче публика мало готова
Посещать злополучные митинги,
Ей бы лучше в салоны на лифтинги,
Где посмотришь на дивные рожи –
У ораторов дряблая кожа,
У блюстителей, что помоложе,
Сплошь прыщи возрастные, о, Боже.
Вот и гладят по спинам дубинками,
Хомячками морскими и свинками
Величают сердитый народ
И чего-то советуют в рот.
СТИХ 22 Дядя Боря…
Сей дядя в городе достопримечательность местная,
Личность весьма известная.
Зимою курирует он каток:
Заливает лёд, снег – за заплот,
У него не накосячит никто.
К ребятишкам у дяди особый подход,
Его понимает мелкий народ
И вообще он – активная личность,
Хотя от этого не получишь наличности,
В своё время отсидка закалила дядю:
Седина спереди и седина сзади,
И шикарная борода,
Как у Черномора,
Первое место среди бородатых по городу.
С трибун его не переговорит не один оратор
И не распропагандирует ни один агитатор.
За принцип он сцепится даже с бывшим командиром ОМОНа,
Когда всерьёз разозлённый.
К тому дядя Боря весьма «зелёный».
Поддерживает политику «справедливороссов»,
Впрочем, и к тем у него масса вопросов.
Мой сын его встретил на книжной ярмарке,
/как Маркс бородатый и такой же яркий/,
Он бы и Прохорову замучил вопросами,
Навохудоносор!
Зато летом дядя Боря - дачник
И не считается, что он – неудачник.
Ему 73 года,
Но не обделила здоровьем природа
И умом не обделила,
В отличие от некоторых дебилов.
СТИХ 35. «АЛЖИР».
Алжир – страна на севере Африки
И, как я понимаю, республика,
А в нашем «Алжире» другая была публика.
Это страна на севере Казахстана –
«Акмолинский Лагерь Жён, Изменников Родины» -
Их считали исчадиями и уродинами,
А это были женщины, вся вина которых
/ замела, в своё время, контора/ -
Сначала мужей,
Потом жён,
Потом детей –
Всех рассортировал 37-й год:
Кого под пулю,
Кого за колючку,
Кого в детский дом
/и желательно детям сменить фамилию –
Память об отце – враге народа/,
Изгое того, расстрельного года,
Когда могли заложить за то,
Что понравилось на соседе пальто,
Или позарившись на квартиру…
И человека отстреливали, как в тире,
В Бутово – под Москвой, или в бору минусинском,
Забрать с Арбата или с Подсинской,
Председателя райисполкома или управдома.
Потом начались разборки 1956 года,
Содрогнулись все, и даже природа,
Хотя последняя об этом знала,
Но скорбно и задавленно молчала.
Теперь на траншеях стоят кресты –
Большой и малой величины,
А глазницы черепов давно пусты,
Господи прости.
Выжившие пацаны находили матерей…
И с этим жили, не имея проблемы отцов и детей,
Ведь отцов тоже не было с 1937 года,
И кто виноват, человеческая природа?
А как же быть со страной «АЛЖИР»?
Территория того лагеря в другом государстве
И к нам не имеет никакого отношения
По определению.
СТИХ 36.
Ощущение листопада,
Пусть октябрь уже прошёл,
Ощущение камнепада,
Когда факты кладут на стол.
А растерянность так и нижет
В невесёлых твоих глазах,
И, поскольку, своих не вижу,
То выходит, что дело швах.
Я не вижу, но разглядела,
Даже больше, чем надо, ты…
Только что нам теперь за дело,
Почему они так пусты?
Вот и лгу-то я неумело,
Хотя мысли мои просты,
Как своё ощущаю тело –
Эти скрюченные кусты,
Эти листья и эти ветви -
Всё давно свой прошло зенит…
На шоссе твоих километров,
И на трассе моих орбит.
СТИХ 37. О Т Е Ц.
- Я отца не видел никогда,
Привыкнуть не успел…
- Это тебе крупно повезло.
/монолог из кинофильма
«Путь к причалу» /
Фамилия на стеле
Я был маленьким, когда отец погиб,
Случился такой загиб –
Отец был и… сразу его – нет.
Стало не до конфет,
Но прошло много лет:
Мой сын с моим внуком, пошли в кино
И в Комсомольском парке,
На стелах Мемориала Героев,
Увидели фамилию своего деда – Героя…
Не скрою,
Но мой отец был Героем труда,
А до этого воевал тогда
И раненый попал в красноярский госпиталь,
Его Войно – Ясенецкий, доктор известный лечил,
Архиепископ Лука, позже канонизирован был.
А я не помню своего отца
И могила его не сохранилась,
Но в далёком сибирском городе
Память о нём жива…
И сын мой с внуком моим
Носят к Мемориалу цветы
И с отцом моим даже на ТЫ,
И хоть люди сугубо светские
Почитают архиепископа Луку –
Валентина Феликсовича Войно – Ясенецкого.
Война и мир.
В начале войны мой отец
/какой молодец/,
Командир взвода разведки
На Северном фронте,
Он всегда был чуть склонен к фронде.
Одессит, а значит рыбак,
Выуживал «языков» фашистских,
И считалось, что это пустяк.
Но при прорыве немцев на фланге,
Оборонял штаб в ударной фаланге
И его ранило тяжело:
Раздробило ключицу и плечо…
Было в тот день горячо
Мой отец тогда выбыл из строя…
Но выжил и, наверное, Богу было угодно,
Что после получил он Героя,
За то, что хорошо кормил людей хлебом,
Он и за войну имел ордена,
Хотя в мирной жизни
Так и не дотянул до коммунизма.
Не всё было ладно в гражданской жизни
У бывшего воина и председателя колхоза,
Увяли семейные розы…
Отец погиб, а родных разметали по Северам
Служаки великого культа Личности,
Давно их нет, а мы остались в наличности
Я, мой сын и внук – мученик школьных наук,
Знаток компов и «пих» -
С тем и попал в этот стих,
О своём прадеде и обо мне,
И о фамилии на стене
Мемориала Героев в городе Красноярске,
Хотя от этого многим ни холодно и не жарко,
Но нам приятно вдвойне,
Что память осталась, хотя б на стене!
СТИХ 38.
Когда-то в Красноярске, всегда один,
Среди тусовщиков поэтических
Частенько мелькал Борис Хургин
И считался почти… политическим.
А вообще-то, где-то на Ангаре,
В тайге,
Он работал вздымщиком
Сосен саженных
И в их млечном соке, как и в янтарной смоле
Черпал вдохновение, удивляя своими пассажами.
« Что кобенишься-то, Ирша,
ботать брось по фене.
Раздвигай-ка ноги ширше,
Я заферлупеню…»
Он казался нам этаким хулиганом
/во рту жвачка, которую называли тогда чуингамом/…
Кто-то говорит, что умер рано,
Кто-то, что уехал и живёт в Нью – Йорке.
Честный парень и вовсе не интриган,
Отсекающий от сосен коры корки.
Он, выдающий смешные стихи
И человек сильно пьющий,
Утащил в Америку за собой грехи,
Как, мне думается, в поисках жизни лучшей.
Больше о Борисе я ничего не знаю,
Всё-таки Америка с другого края.
СТИХ 39.
Снег наполовину высушило,
Наполовину разнесло ветром.
Подморозило и его остатки
Напоминают клочки ваты или
Обрывки перьев,
А уже потерявшие листву деревья,
Кажутся чёрными и гадкими,
Как настроение отдельно взятого человека,
Запертого в одном из отсеков,
Затонувшей подводной лодки,
Где он сидит на ящике с водкой
И он решает для себя,
Пить или умереть трезвым –
Философствовать бесполезно.
Но глядя на клочки «медицинской ваты»,
Я вспоминаю, что уже умирал когда-то
И только Бога просил мне помочь,
И тот сказал: «Как я слышал, ты бестолочь
И хорошо, что не сволочь,
А просто слабохарактерный человек,
Я продляю твой воробьиный век
На несколько парсек».
А я, всё попрошайничать продолжаю,
Хотя Бога, с тех пор, уважаю.
СТИХ 40.
С этим парнем мы когда-то
Рассекали по Ленинграду туристами,
Город каменный и улицам далеко до чистых,
Но мы, сибиряки, больше истории внимание уделяли,
И вглядываясь в прибалтийские дали,
У памятника Самодержцу мечтали.
А после, в гостинице, пряча свой кошелёк под подушку,
Он уверял, что так безопасней и лучше,
Мне же было совсем невдомёк,
Зачем прятать на ночь деньги
В двухместном номере.
Запирающемся изнутри на ключ.
«На всякий случай,
Во избежание неприятных эксцессов,
Вплоть до уголовного процесса…»
После я его встретил
Попутчиком в кузове грузовика
И он сказал, что тётка издалека
Прислала ему американское пальто,
На оранжевой подкладке. Маркое,
Но вполне ноское, зато,
И с модной, на спине, складкой.
Я позавидовал ему слегка,
Всё-таки американское, издалека…
Были молоды мы тогда,
Считая, что юность – это беда,
А вокруг был огромный Советский Союз,
Про который извне говорили: «Боюсь!» -
Их тоже охраняли баллистические ракеты,
Понатыканные по всей планете…
И вдруг – американское демисезонное пальто.
Я подумал, что-то здесь не то
И чего-то не так,
Наверное, посодействовал враг
И посоветовал парню выбросить пальто в овраг,
Но кратко сказал он: «Дурак!»,
Хотя и сам думал он про то,
Как бы половчее избавиться от пальто.
СТИХ 41.
Осень, начинается у поэтов страда,
Они выходят с «косами» наперевес,
И ещё со времён допушкинских, начинают всегда,
С того, что косят траву и лес.
Конечно, косы – предмет иносказательный,
Можно, к примеру, ружьишко употребить;
Накладываешь на курок палец указательный
И начинаешь во все стороны без разбора палить.
В записки попадает листва проржавевшая, сучья,
А то целый лес и синь полинялых небес,
Ещё можно вспомнить про парочку разных случаев,
И про вёрсты, которые колом стоят до небес.
СТИХ 42.
Достать из шкафа зимний пуховик,
Шапочку тёплую, плотной вязки,
И всё это натянуть на себя без опаски,
Самому себе в зеркале показав язык.
Норвежцы говорят – нет плохой погоды,
А вот плохая одежда есть,
И если впереди маячат невзгоды,
То постарайся плотнее поесть.
Теперь хорошо бы в автобус без давки,
А после в электричку побыстрее сесть
И устроившись с комфортом на лавке,
Не замечать, кто с тобою в соседях есть.
Вот и по жизни куда-нибудь ехать,
И чтоб на окружающих – ноль,
А слушать в наушниках свою Пьеху
И проклинать если, то свою юдоль.
Сойдёшь где надо – твоя погода,
Песни дослушал, книжечку дочитал…
Отметил конец календарного года –
Пусть промежуточный, но финал.
СТИХ 43.
Моя первая книжка вышла в 1977 году –
Описание природы и ничего… такого,
Меня упрекали тогдашние критики,
Что можно о властях найти доброе слово,
Партия у нас для народа одна…
Она и Солнце, она и Луна -
В полнолуние, яркая такая, конечно,
Благодаря ей ты щебечешь беспечно.
Но и в следующих своих опусах я не внял советам,
В результате поплатился за это –
Вместо полнокровных книг – «братские могилы»
Сборников, с пишущими в полсилы.
Потом перестройка – всё утряслось,
Осадок остался, лишь самую малость.
Теперь, когда начинают о новых зорях,
О новых апологетах, весьма достойных,
Я вспоминаю, что тявкал не очень смело
И в литературе не лез на амбразуры,
Чтобы воспеть строй и партийные фигуры,
А больше якшался с природой
В любое её время года.
СТИХ 44.
Эта женщина была молода,
Преподавала литературу
И любила, в живую, живую натуру
И страшной болезни не было даже следа.
И познакомился я с ней когда
Она активисткой была тогда,
Но в юном теле уже текла мёртвая вода…
Потом… прошли годы
И от прежней любви не осталось следа,
Хотя вру – помнил я её всегда
И в день, она умерла когда,
Эта весть долетела сюда
И я подумал, что это неправда и ерунда,
И шевельнулось в душе острое чувство стыда,
Острое чувство беды
И ощущение тяжёлой воды
В грудной клетке, как в реакторе,
Когда стержни уже вынуты,
Идёт неуправляемая реакция,
И похорон тяжёлая акция,
Всё-таки она была слишком молода тогда,
Когда растаяла без следа.
СТИХ 45.
Два ангела везут в коляске ребёнка,
Два примерных мальчика убивают котёнка,
Двое мужчин «любят» одну женщину,
Две женщины бьют одну старуху –
И все вместе демонстрируют силу духа
/такая порнуха и такая пруха/,
И улыбки от уха до уха.
Ребёнок улетает с ангелами,
Душа котёнка тоже устремляется вслед за ними, Жадная до любви женщина,
Охотится за другими мужчинами,
А те избегают её и этому есть причина
И только «убитая, в сопли» старуха
Не теряет присутствия духа.
Она плачет, конечно, и знает,
Что мир, её окружающий, бессердечен,
Да она и своего сердца не чувствует совсем,
Плачет, но улыбается всем-всем,
И надеется, что ангелы прилетят за нею,
И члены её немеют,
Но её отказывается принимать Бог,
У него есть железный предлог,
Что старуха не была крещена в детстве
И никуда от этого ей не деться…
И живёт у людей приживалкой,
А мне её больше всех жалко.
СТИХ 46.
С какой стороны подойти к осени,
Хотя называл её поэт кобылою,
К такой нельзя подходить вовсе,
Так лягнёт, что за душу милую.
Но это кобыла, а осень, она же -
Не очень коварное животное,
Скорей постройка многоэтажная,
С квартирами, смотря для кого, льготными:
Для стариков, честно отработавшим свой век
На благо социалистического отечества,
Теперь лишним стал такой человек,
Но квартирку имеет, как ступеньку к вечности.
Из неё стартуют к иным полям
Старик со своею старухою.
Когда – вопрос? А пока по вечерам
Кричат друг другу гадости в ухо.
А молодые, которые не имеют жилья,
И всё чаще поговаривают об ипотеке,
Это когда под хвост попадёт шлея,
Не помогут примочки из любой аптеки.
Оно так, пожалуй, и до развода дойдёт
Если будут жить, шалаш снимая,
Вполне понимая, если мазь не прёт,
То и всё остальное не дотягивает до рая.
А что же осень, мимо она прошла,
Задержавшись только у квартиры льготной,
Хотя у стариков и так ни мало «бабла»,
Но и прочего, если вникнуть до подноготной…
СТИХ 47.
Мы – советский народ,
А теперь российская нация.
Нас давно недород,
Угнетает нас экстраполяция:
С одного на другого проецируют взгляды, привычки.
Ничего здесь дурного,
Все ключи превратились в отмычки.
Мы - российский народ,
Наши лбы толоконные, светлые.
Проведение нас ведёт –
Нерушимое, беззаветно.
Мы – российский народ
И поддержка железной державе,
Даже злость нас не сразу берёт,
Как метан собирается в лаве…
Ну, а если рванёт,
Кто судить тогда нас будет вправе?
СТИХ 48.
Мы пойдём в поля,
Где жгут прошлогоднюю солому,
В них даже ночью тепло и светло, как днём,
Нам будет весело и уютно, почти как дома,
И явственно слышно, как грохочет весенний гром.
Он будет рокотать далеко, нисколечко нас не пугая,
Словно желает поведать, что будет с нами потом,
И в горящей соломе запрыгают призраки попугаев,
Улетучившиеся с первым весенним дождём.
Возвратимся домой и пахнуть мы будем дымом,
И хвастать, как здорово время вчера провели,
И будем любить, и будем в ответ – любимы,
Даже улетая куда-нибудь,
с выжженной нами, Земли.
СТИХ 49. К ВОПРОСУ О СОВМЕЩЕНИИ
ПРОФЕССИЙ.
«Всё смешалось в доме Облонских…»
Так и у мирян со служителями,
Обычными и не очень… жителями.
Рассекал Фёдор Конюхов по морям исправно,
Но ведь не ходил, как Христос, по воде?
И вот – на тебе… подустал и переквалифицировался
В писателя и художника, а ещё… в священника
/натерпелся, Господи/!
И бывший министр, господин Шевченко,
/тот, что запылил квартиру патриарха нанопылью/,
Тоже в сторону церкви посматривает умильно,
Пока не превратился в священника
И служа у себя в Питере,
В Крестовоздвиженском храме,
Не разместил в подсобке абортарий.
Этот, пожалуй, и «доктора Быкова» Охлобыстина
Переплюнул, услужив не одной даме.
Голова пойдёт кругом: то путешествия, то «Интерны»,
То аборты и прочие скверны…
Хотя вот в Красноярске профессор-хирург
Войно – Ясенецкий, он же архиепископ Лука,
Валентин Феликсович, прибыл к нам издалека.
Побывал и в ссылках и в тюрьмах и в лагерях
От города Ташкента до Туруханска…
Не понимаю, как такой человек,
Лечивший в госпитале №1515 моего отца,
Не наставил его на путь истинный до конца.
«Имея талант художника, он мог вести богемный
образ жизни, пачкая руки лишь красками,
а стал «мужицким врачом», - священником и
жертвой политических репрессий.
Это он сказал безбожникам-обвинителям:
«Бога я не видел, но вскрывая черепа, я так же
Не видел там ума и совести там не видел…»
В госпитале он голодал постоянно, потому что
На кухне его не кормили, а он оперировал неустанно
И не успевал отоваривать продуктовые карточки.
Сталинскую премию отдал детям войны.
А на иконах его изображают частенько со скальпелем.
И когда он обходил палаты госпитальные,
Те кто мог, вставали, а немощные «салютовали мне,
поднятыми вверх ногами…»
И подумаешь, это рассказ о драме
Или о правильно сделанной жизни хирурга
Войно – Ясенецкого – жизни трудной
И далеко не простецкой.
СТИХ 50
Почему люди асфальтом кидаются?
А потому, что дороги в Москве плохие,
Были бы, которые автобанами называются,
Или ещё какие – другие:
Человек попинал бетон – нормально,
Усёк, что построено на века,
А так… расстроился в смысле буквальном
И понял, чего хочет рука.
А там, рукой этой, подать до власти,
Размахивает в азарте асфальта куском,
И кричит: «Не вынесу я такой напасти…» -
И ещё что-то, про изберком.
А властям тоже не в кайф такое,
Давай бунтарей массажировать по хребтам,
А потом полгода не давали покоя,
Выискивая защитников по адресам.
Один даже спрятался на Украине…
Выудили, имеется опыт уже,
Поговорили… «до явки с повинной»,
Теперь за решёткою «на этаже».
А точнее сказать, в СИЗО, на продоле,
Пишет воспоминания о былом,
А люди интересуются: «Доколе
Он будет мести по бумаге, как помелом?»
А что вы хотели, в разрезе улиц
Всё возвращается на круги свои:
Милиционеры полицейскими обернулись
И появились зажиточные слои.
А те с согражданами делиться не приучены,
Денежки вывозят легко за бугор,
Вот и участились подобные случаи,
Вот и получается такой разговор.
А парня, который на Украину бегал
И потом отказался от явки с повинной,
В Иркутск отправили – дорога длинная,
Он там, лет 15 назад, шапок украл 500 штук.
Теперь поднимут на правосудия крюк
И всё вспомнит, иначе – каюк,
Несистемной оппозиции друг.
СТИХ 51.
Художники – стихотворцы весьма забавные,
Они считают, если я рисовать могу,
То почему про стихи ни гу-гу…
И сочиняют исправно,
Только выражаются посмелее;
Палитра /чуть не написал – пол-литра/ болтается на шее,
У ног - подрамник,
Между ног – этюдник…
Художники ещё те рукоблудники,
Только в хорошем смысле этого слова,
Пьют и руками блудить готовы
По телам своих дряблых натурщиц,
Представляя их юными девами,
Принцессами и королевами,
Которым они дарят свои стихи,
А их картины – это их грехи,
Хотя картины художники продают –
Всё-таки это адский труд,
Требующий определённых затрат…
Продал картину и безмерно рад
И бейся хоть о какой заклад,
Когда в кармане настоящий клад,
Когда финансы не поют романсы,
Когда девчонки зовут на танцы,
А после в кафе, а после…
И не нужно напрашиваться к друзьям в гости,
Чтобы там поесть на халяву,
А потом опять голодать на славу
И писать стихи,
Про несуществующие грехи…
И если опять пойдёт спрос на картины,
Стихи в стол или в корзину…
СТИХ 52
Между «внутренними делами» и «обороной»
Снова союз заключён влюблённый:
У одних при разработке спецоружия
Пропало 6 миллионов рублей наружности,
А у «обороны» всего 3, но «зелёных».
Да, конечно, вышла небольшая промашка,
С кем не бывает, дана отмашка,
Вот и пользуют, как промокашкой.
Хотя учителей задевать не смеют,
А ведь они от родителей конфет имеют,
Да ещё с цветами букетов…
Такой доход,
Оторопь простых людей берёт
И врачи тоже, те штучки,
Возможно и круче, позолотите ручки…
А вы навалились на «оборону» и «внутренние дела»,
Посчитайте сначала… и чья взяла?
Вот вам и не болит голова
У дятла.
А она, оказывается, болит,
Только делает вид,
Что не болит.
СТИХ 53
Из разговора с одним «вундеркиндом»:
« Альбом дорогой,
Рисуй в нём только хорошее…»
« Здесь нужна классика,
а нарисую-ка я… УНИТАЗ!»…
Ни так ли получается и у взрослых,
Когда они садятся создавать свои шедевры,
Намереваясь воспеть что-нибудь … этакое,
Строгое и классическое?
Насколько позволяет состояние им, психическое
И умственные способности,
Заложенные в генах -
черепной коробки… стенах.
СТИХ 54
В колоде карт без игры туз любой – рядовой,
Хотя думает, что городовой,
И может быть о себе любого мнения,
Но никакого сравнения
С начавшеюся игрой.
Здесь козырная масть – горой
И козырная шестёрка является проходной –
Бьёт любого туза она,
Не обсуждая его за глаза.
И если это, к примеру, шестёрка крестей,
То она бьёт и туза пик,
и туза бубен,
и туза червей,
А так же их королей и дам
Без стеснения по зубам!
Даже в «подкидного» – игре простой
И то законен мордобой такой,
И никто не скажет: «Отстой!»
СТИХ 55.
Вот Макаревича в отсутствии бунтарства
Упрекнуть не смею
И вообще, на «Машине времени»
Он летал где хотел и хотел куда – без труда.
В поварском деле знает он толк
И толк, и смак, а вернее сказать:
Может накормить полк
Или дивизию, запросто так.
Когда же он, из плодов своих праведных,
В Москве ресторанчик завёл,
То к нему заходили посетители правильные,
Однажды даже президент зашёл.
Многие улыбнулись – перепутал рокеров,
Шёл к мотоциклистам, попал к певцам.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович,
Может партейку в покер?
- Да я в этом деле ещё пацан, вот и решил сначала прикупить клинику,
Да боюсь сознаться вам от души…
- Ладно, Андрюша, не будь циником,
А если чего – письмо напиши.
Макаревич шутку понял буквально
И в ближайшее время в письме своём,
Пожаловался на коррупцию досконально,
Мол, так и эдак, ко дну идём…
Но Путин-то президент и всё понимает,
Кто какую рыбку держит за хвост
И вот, когда Макаревича в Совет по культуре толкали,
Он его вычеркнул … и весь вопрос.
Ты взятки давал, а на меня с «кулаками»,
Не давай и будешь прибыльно зубы лечить,
А ещё от песенок ворочать деньгами,
А я и сам разберусь, кого «мочить».
«Основная добродетель гражданина –
Есть доверие…» - это ещё Робеспьер изрёк,
А мы всё про то же, мол, верим, верим
И в этот, и ещё в последующий срок.
Да, Господи, верьте, кто вас неволит,
Только не скулите потом дорогой,
Что и этот господин вас отфутболил,
И ещё ни раз отфутболит другой.
Домострой, он и в Африке домострой,
Только цвет кожи слегка другой.
И не стоит злоупотреблять доверием,
Приставая с различными суевериями.
СТИХ 56.
Это плохо, если с родным человеком
Не о чем разговаривать по телефону,
Хотя подумать, то вместе переплываем реку
Нынешнего времени, влетев с разгону
В её воды. У сына заботы: встаёт рано, работает,
Опять же свой сын и достаточно нервотрёпки,
Хотя он и не скажет про пацанов «кишеглоты»,
И рука не поднимется, задать трёпку,
И всё-таки созвонимся вечером – он молчит,
И я молчу, изредка вздыхая…
У сына всё в норме и я пока не инвалид,
Видимо планида у нас такая,
Всё понимаю, а душа болит.
СТИХ 57. КУЛЬТПОХОД.
В ТЮЗ всей семьёй – отец, мать,
сынок третьеклассник,
А там контролёр, выступая судьёй, говорит:
- А мальчик ваш остаётся в запасе.
- М- м-м ? -сцена – немой вопрос.
- Нечему удивляться, матерятся на сцене,
спектакль такой и не дорос
ребёнок слушать диалог « по фене».
-Позвольте, но Театр Юного Зрителя.
Мы и припёрлись всей семьёй.
Куда его-то?
- Ладно, проходите,
Только прежде надо соображать головой,
А не…
- Всё понятно, впредь умнее что ли.
Не думали, что сказка – свет туши.
- Папа, пап, так и на футболе,
Пацаны, как в театре, выражаются от души.
СТИХ 58. К А З У С Ы «РР».
- 1 –
«Оказывается, если склонить голову влево,
То Эйфелева башня будет меньше…»
Доказали психологи из Нидерландов,
Два мужика и одна дева.
Может у них воспалились гланды
И слегка перекосилось зево?
А может в голове, как свинцовые шарики
В батискафе, сместились грузы балласта
И в зрительном нерве появились Смешарики,
Тут-то башня уменьшилась и баста!
Бедный, бедный инженер Эйфель,
Он и не подозревал такой метаморфозы
Со своей космической судоверфью
Или самой большой мировой занозой,
А может для вселения оптимизма
/интерес к башне поутих со временем/,
Вот и заболтали головами туристы –
Представители самого доверчивого племени.
А башня? Да стоит себе, понемногу
Ржавеет, огнями сияет торжественно,
Косится на зевак строго,
Как создателем и было завещенно.
- 2 –
Как тут понять современный мир?
80-летняя испанская бабушка,
Увидев траченное временем изображение Христа,
Взяла баночку с краской
И дописала образ по своему разумению
И получилось всемирное недоразумение.
Сначала с ней хотели поступить, как с Христом самим,
Но потом уразумели –
«Ecce Homo» /»Се человек»/
И доступ к фрескам сделали платным,
К тому же доход… обратно.
Денежки понесли прихожане,
Лишь бы на дело бабушкино посмотреть,
А сама-то Сесилия Хименес чего будет с этого иметь?
«Художница» осмелела и закипело… дело:
Наняла дюжину адвокатов,
Мол, старайтесь, ребята!
Хватит богатеть родному приходу,
А то гребут деньги и концы в воду.
Ещё Лифшиц говорил: «Делиться надо!»,
Тем более, считай, с неба свалившимся кладом.
Зеваки за первые четыре дня
На две тысячи евро озолотили церковь,
Где такой правильный, но исправленный Иисус.
Конечно, бабушкой овладел искус,
Попутал, как говорится, бес,
Иначе она, не поднимая шум до небес,
Тихо бы радовалась, что не подвергли
За художества наказанию,
Другим «богомазам» в назидание.
- 3 –
В доме, где живёт знаменитый конструктор автомата,
Лифт, ко дню его рождения, установят автоматом.
Всё-таки М.Т. Калашникову девяносто три
И подарок власти придумали изнутри
Его пятиэтажного дома,
Учитывая вклад в дело мира, весомый.
Нам-то он мало в чём помогал
/войну со вкладом своим проморгал/,
Самую Отечественную и Великую,
А что до остальных – отмахались бы и винтовками,
С учётом солдатской сноровки.
Душманы преподносили нам сюрпризы «бурами»,
Правда и «стингерами» не гнушались,
В результате с «калашами» мы ретировались.
Теперь мемуары пишем
И товарищей вспоминаем, погибших.
Михаилу же Тимофеевичу уже 93,
А детищу его 65.
Собираемся за границей оружие покупать,
В том числе и стрелковое, типа автоматов…
Дожили, ребята.
- 4 –
«В Москве проходит слёт «ночных бабочек»
С делегатками от «Серебряной розы».
Здравствуйте и до свидания,
А почему бы не проводить
Этого Всероссийского слёта,
Девчата- то все хорошие.
Они понимают последствия любовных свиданий,
Любови не на расстоянии,
А ещё, собираются вводит налоги на удовольствие,
Их профессия не относится к продовольственным.
Она относится скорей к чувственным,
Природной, а не искусственной,
Основанной на ваших эндорфинах
И годится даже для борьбы с ангиной.
Нет, «ночные бабочки» не только бравы,
Но и правы, и лечить их надо,
А не только выжимать с этих «Siever Rose»
Радость и не фукать: «Какая гадость!»
- 5 –
Разохотившийся до справедливости,
Господин Чуров добрался до выборов американских,
Своей, в этом деле, не хватает шкодливости,
А значит прославиться мало шансов,
Так озаботился выборами их президента
В штатовских апартаментах.
«Какие они, всенародные, - шумит Чуров,
Обозначившийся калоритной фигурой, -
Если выбирают не избиратели, а выборщики –
Большие выдумщики…»
Вот, что значит человек принципиальный,
А не актёр провинциальный.
Вот он бы наладил там, у них,
Если бы не один штрих…
Своей работы хватает дома… у изберкома.
- 6 –
«Догхантеры распоясались,
Только что людей не кусают,
А собак травят направо и налево,
Которые страдают от таких посевов.
Теперь вот на территории университета,
Не дожидаясь наступления лета,
Травят на глазах у преподов и студентов
И даже у любителей тамошнего абсента,
Но и собаки себя вели не по-хорошему.
Этакие приломоносовские Гавроши.
Студенты утверждают, однако,
Что «догхантеры» кусачее, чем собаки,
А по 167 привлекать их можно,
За уничтожение домашних животных
И ещё, это от Сербского уже исходит:
75% « живодёров» - те,
Кто в детстве над животными издевался вроде,
В некотором роде… при любой погоде.
- 7 –
История нам до боли знакома:
Людмила Нарусова осталась дома
И не пошла на заседание СовФеда,
Сама ещё того не ведая,
Что оттуда её уже попросили,
Выписав «Почётную грамоту», но не вручили
По причине сенаторского отсутствия
В федеральном Присутствии…
А другой фигурант – Чубайс,
Может отправиться в космос,
Для этого господин вполне взрослый.
Но вдруг /не дай-то Бог/ неудача
И кто-нибудь сразу констатирует:
«Во всём виноват Чубайс»,
Повёлся на халявный прайс.
Ведь компания, которая отправляет в космос,
Его ведомства стопроцентная дочка и… точка.
Стоит ему только сказать: «Да» . –
И сразу в ответ: « Пожалуйте, вам туда…»,
А его пассия Авдотья Смирнова
К такому финалу ещё не готова.
И, наконец, Света из Иваново теряет рейтинг.
Лишь бы размер бюста не потеряла,
А там можно начать всё сначала.
Правда, президент отменил свои встречи на публике,
По всей республике.
Сделав исключение для журналистов –
Пусть убедятся: «Броня крепка и танки быстры!»
- 8 –
«Жадность фраера сгубила…» -
Трое блюстителей порядка,
Сначала убили, а потом за убитого,
Калым запросили.
Когда их раскрутили, выяснилось всё это
И пора сдавать… пистолеты.
Убить человека из-за паршивого автомобиля,
Всё равно, что за порцию чахохбили,
Герои из Хорошево – Мневников,
Что под Москвой, в Мытищах.
Вышло, что сами себя ищут,
А «БМВ» хотели продать за хорошие «тыщи»
И нож носили за голенищем.
Вот это заступники – клятвоотступники
И, конечно, преступники -
Полицейские, прошедшие аттестацию,
А теперь проходят санацию
Другого профиля… на Мефистофеля.
- 9 –
Нас покидает господин Блатт –
Американец с израильским паспортом,
Тренер сборной по баскетболу.
И его мы сблатовали отнюдь не «по блату»,
Как брат – брата. Получили хорошую школу
А играли-то как:
На Лондонской олимпиаде – третье место,
Могли быть и первыми, подвели нервы,
Плохо попадали сзади?
До свидания, господин Блатт.
Российский болельщик, отнюдь не рад,
Может какой-нибудь гад,
Только не наш брат.
- 10 –
Наконец-то, весьма отрадная новость –
Учёные вычислили самого счастливого человека -
Матье Рикарда, 66-летнего монаха буддистского,
У него активность в левой мозговой коре такая,
Что шапка поднимается на голове –
Это и сдерживает негативные мысли
О всяком кликушестве или самоубийстве,
А ещё высокий уровень гамма - волн Рикарда,
Как у нашего известного музыканта – барда,
Буддиста тоже и на монаха похожего.
И весь секрет эффекта нейропластичности
Ни в его комичности, склонности культа к личности,
А в правильной медитации,
Хотя бы по 20 минут находиться в прострации,
И уже через три недельки
Ты спокойнее, чем в тапочках стельки.
- 11 –
С чего это Онищенко, рекламируя
Медицинские маски,
Строит россиянам умильные глазки?
Или это его контора, штампующая маски, которая?
А женщинам от масок одна пользА,
Она подчёркивает их «загадочные глаза»,
А ещё, чтобы гриппом не заболеть,
Нужно, уходя с работы, об этом сожалеть,
Убиваться прямо,
Поддерживая медицинских масок, рекламу.
Хотя на митингах в масках лучше не попадать
На глаза ОМОНу,
А то получите такого разгона,
Не помогут и «красивые глазки»
Такой владелице обворожительной маски.
- 12 –
А на певицу Вайенгу/Хрулёву/
Посыпались дивиденды снова,
В журнале, который читает полмира,
Её обозвали вампиром.
Получила 100 тысяч, вместо 7 «лимонов»,
С другого, прыткого же такого,
Ещё 160, уже вместо 12 миллионов…
И ещё 250 «деревянных»
С издательства «Бурда» и журнала «Отдохни» -
Окаянных.
Ей теперь можно не петь,
Если рекой льётся, правда «медь»,
Вместо «золотых лимончиков».
Главное в суд получай талончики,
И выручку, не ленясь, подсчитывай,
Да журналы внимательнее почитывай.
- 13 –
Наконец-то кончилось у Патриархии терпение,
Или от пастырей отвернулось везение.
Разнёс их начальник «за умение работать
Со щедрыми людьми:
«Не скромно, братия, ездить на машинах роскошных,
Ещё ни мало людей дотошных,
Говорящих: «Прихожане нищие, а попы шикуют,
«капусту» зелёную так и шинкуют».
Другой служитель упрекнул подопечных:
«Христос был нищ, а вы беспечны
И какой пример подаёте пастве,
Если добро не проносите мимо пасти?
Вот стану распределять вспоможение,
Учту ваших прихожан предложение
И лишу любителей крутых авто,
Ежемесячных и квартальных…
Подношений, сиречь примиальных.
- 14 –
Казаки переписывают «Лолиту» Набокова,
По известной картине Репина,
Предлагая писателя заковать в цепи
За пропаганду педофилии.
Вот это питерские казаки –
Потомки тех, кто разгонял рабочих нагайками,
Чтоб на демонстрации не ходили «шайками».
Прародители нынешнего ОМОНа,
Благообразного и крещёного.
- 15 –
А господин Полтавченко,
Получивший от питерских болельщиков
Обидное прозвище «Жлоб»
Не обзывался чтоб,
Поручил законодателям, разработать перечень
Запрещённых, в ночное время, звуков,
В частности запретить ТОПОТ КОТОВ,
Будет им впредь наука,
И ещё упрекнул земляков,
За демонстрацию всяких пальцев,
Во время приезда из Москвы постояльцев,
А не то гость обидится и был таков.
СТИХ 59.
События в мире описывать интересней,
Чем копанием заниматься в себе самом,
Разметая по углам души своей плесень,
Убеждаясь, опять выходит облом.
Хвататься за голову, стенать и плакать,
Выдумывать, как сердце ноет в груди,
И опять развести такую слякоть,
Что хоть рёбра накручивай на бигуди.
А то воспеть любовь неземную,
К такой же неприкаянной, как и ты,
А на деле встретить соседку бухую -
Типичную представительницу земной красоты.
СТИХ 60.КРАНТЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ОБЬЕКТА.
Когда строили Саяно-Шушенскую ГЭС,
Это в 60-70-е годы,
Тогда во всём был у нас прогресс,
Особенно военные не выходили из моды.
И вот понатыкали вокруг неё
Частоколом, словно забор из кольев,
Ракет, системы ПВО,
То-то солдатам было раздолье.
Они мёрзли на наших сибирских ветрах –
Это когда на дежурстве только,
А так служба на совесть, а не за страх,
Всё: казармы, столовка, погреба, подполья,
Ракеты на станинах, горючее, гаражи…
Я солдатам читал стихи в уголке красном,
Про нашу армию, про любовные чьи-то грешки,
И, казалось, старался совсем не напрасно…
Но вот – перестройка и сказали так:
«Кому нужна эта ГЭС – посудина,
За тысячи километров базируется враг,
Да и врагом Америка нам теперь не будет».
Солдаты уехали, ракеты забрав,
Наверное, после на металл пустили,
А «точку» мужики, хотя и не имели прав,
По кирпичику суток в пять растащили.
Даже кабели, от одного объекта к другому,
Из-под земли вырыли, чуть не зубами
И если не поверите мне на слово,
Приезжайте к нам, убедитесь сами:
Словно после налёта вспоротая земля –
Траншеи, бугры и огромные ямы,
Так и хочется воскликнуть: «М..ля,
Как после атомной бомбёжки прямо!»
Ветер гуляет по тощей степи,
Весною давно не цветут цветочки –
Это мужики, словно сорвавшиеся с цепи,
Решили судьбу стратегической «точки»,
Некогда охранявшую от удара ГЭС,
Американских, кажется, ракет и самолётов,
А ГЭС рванули, да так, что обошлось без
Вмешательства иностранных пилотов.
75 жизней при этом отдав,
Осатаневшему Енисею,
Превращая могущественную из держав,
В такую… какой и назвать не смею.
СТИХ27.
Художники, как всегда, впереди планеты всей:
То квадраты чёрные рисуют,
То приучают к этому делу коней,
А тут и вообще покатили «в крутую» -
Один из самых оригинальных «мазил»
/ну, ладно бы по холсту елозил задом/,
Отнюдь не скажешь, что полный дебил,
А тут собрался командовать парадом:
Оригинальней, чем к ослиному хвосту, кисть,
Чем с пейнтбола краску пулять в стену
/здесь впору хоть умри и ложись/,
Додумался рисовать своим членом.
Стенания критиков всё сильней
И несутся они по одному руслу:
Не принимает народ оригинальных идей,
Не понимает ни поп-, ни арт- искусства.
Перед сеансом нужно штаны снимать
/натурщики, и те посматривают косо/,
А как прикажете «кисть» поднимать,
Если «упала» - это тебе не лошадь.
Так тут не кликнуть: «Сарынь на кичку!»
Тоже нам художник, нашёлся смелый,
Взял в моду вредную привычку,
А ведь этот «инструмент» для другого дела!
СТИХ 28.
В воздухе, в каждом из его атомов,
Присутствует осень, хотя, что здесь такого –
Простое время осеннее,
Оно может быть прилизанное и кудлатое,
А то и смахивающее на весеннее…
И моё настроение ровняется по этому времени,
Так страна живёт по московскому времени,
Даже если в каком-нибудь «Йемене»
Изучаешь их иностранные книги,
Ты всё равно нашего роду-племени
И видок у тебя, как у попа-расстриги,
А все твои знания – твои вириги.
Идёшь ученый, а ребятишки – этакие шишиги,
Хватаются за костюм и за книги,
Но тебе ссориться с ними не с руки,
И ты, отмахиваясь, вспоминаешь интриги,
И ускоряешь шаги.
СТИХ 29. ПАСТЕРНАК ЦВЕТАЕВОЙ.
Он мучился, казнился до отчаянья,
Молился, едва ли не зимней радуге,
Что прах Марины Цветаевой
Остался где-то в Елабуге.
Ему облака казались медведями,
Развалившимися в берлоге,
И поделился бы горем с соседями,
С теми, оставшимися, не многими.
Но только подумал, на этом и кончилось,
Правда, о кутье успел вспомянуть,
И не назвал по имени-отчеству,
Просто обрезал последний путь.
Обрезал, со всеми его ухабами:
Через Чехию и Париж – домой,
Завершился ни где-нибудь, под Елабугой,
В могиле, отнюдь, не именной.
СТИХ 30. О БАСЁ.
Как перелётный гусь,
Он, прозванный « Банановым деревом»,
Мог бы, предсказывать не берусь,
Но при каком-нибудь господине
Безбедно жить и спины не гнуть,
Как его товарищи и всласть писать…
«Хокку нельзя создавать из разных кусков,
Как ты это сделал,
Его надо, как слиток золотой, ковать
Терпеливо и смело» -
Говорил он своему ученику
И уходил в путь до срока далеко-далёко.
А себя он сравнивал с вороном-скитальцем,
А стихи выводил корявыми пальцами,
Но выходили они, о чудо,
Как мелодии, задевающие и стариков, и юношей.
Басё, жизнь окончена
Но это ещё не конец,
Из 17 века стук твоего сердца
Перемежается со стуком наших сердец…
СТИХ 31. РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ БРОДСКОГО.
В полночном Риме пишет он ни о чём,
В пламени свечи вдохновение находя,
В запахе копоти, струящейся вверх, свечном,
Вроде бы в Риме иначе писать нельзя.
По-всему видать он устал, отчего?
Но в римских элегиях только косвенно есть о Родине,
О былой войне в прожекторах ПВО,
А ещё о друге, Ашкенази, вроде.
Он про Север так и пишет,
С большой буквы только,
Но и про Юг тоже с большой,
Как источник его вдохновения,
Его мир делится на золотые дольки,
Но всегда монолитно, окружающее население.
Он благодарит за всё, что с ним ещё случится
И за город этот, его забвение,
И теряется, как в осенних лесах лисица,
И тянется к Бенетте его вдохновение.
СТИХ 32.
Смешно читать у молодых,
Какие у них странные боли в сердце,
Какие у их бабушек в банках перцы,
И как это здорово, бить под дых.
Опять же, какие они крутые хипстеры,
Сноровисто забивающие «косячок»
И пока дело не дошло до клистера,
Приятное это дело свербит мозжечок.
Вообще, интересная начинается жизнь;
Фрики, как святых лики,
Только вера у них другая
И здесь не помогут лики, и даже крики,
Ни лошадиная живопИсь,
Здесь вам не скажут: «Брысь!», -
И даже нынешние парторги,
Организаторы сумасшедших оргий,
Сами не знают, где низ, где высь,
Хоть живьём в гроб ложись.
СТИХ 33.
Почему в провинциальном Саратове
Любит девушка только женатого,
А под городом Нижним, т.е. Горьким,
Удивительно ясные зорьки,
А в газетах про это ни слова,
Там склоняют «справедливоросса» Гудкова,
Во все лопатки костерят оппозицию,
За гнилую, вроде бы, их позицию.
В это, лучшее время года,
Когда рухнула с дуба природа,
О политике лучше б ни слова,
Нынче публика мало готова
Посещать злополучные митинги,
Ей бы лучше в салоны на лифтинги,
Где посмотришь на дивные рожи –
У ораторов дряблая кожа,
У блюстителей, что помоложе,
Сплошь прыщи возрастные, о, Боже.
Вот и гладят по спинам дубинками,
Хомячками морскими и свинками
Величают сердитый народ
И чего-то советуют в рот.
СТИХ 22 Дядя Боря…
Сей дядя в городе достопримечательность местная,
Личность весьма известная.
Зимою курирует он каток:
Заливает лёд, снег – за заплот,
У него не накосячит никто.
К ребятишкам у дяди особый подход,
Его понимает мелкий народ
И вообще он – активная личность,
Хотя от этого не получишь наличности,
В своё время отсидка закалила дядю:
Седина спереди и седина сзади,
И шикарная борода,
Как у Черномора,
Первое место среди бородатых по городу.
С трибун его не переговорит не один оратор
И не распропагандирует ни один агитатор.
За принцип он сцепится даже с бывшим командиром ОМОНа,
Когда всерьёз разозлённый.
К тому дядя Боря весьма «зелёный».
Поддерживает политику «справедливороссов»,
Впрочем, и к тем у него масса вопросов.
Мой сын его встретил на книжной ярмарке,
/как Маркс бородатый и такой же яркий/,
Он бы и Прохорову замучил вопросами,
Навохудоносор!
Зато летом дядя Боря - дачник
И не считается, что он – неудачник.
Ему 73 года,
Но не обделила здоровьем природа
И умом не обделила,
В отличие от некоторых дебилов.
СТИХ 35. «АЛЖИР».
Алжир – страна на севере Африки
И, как я понимаю, республика,
А в нашем «Алжире» другая была публика.
Это страна на севере Казахстана –
«Акмолинский Лагерь Жён, Изменников Родины» -
Их считали исчадиями и уродинами,
А это были женщины, вся вина которых
/ замела, в своё время, контора/ -
Сначала мужей,
Потом жён,
Потом детей –
Всех рассортировал 37-й год:
Кого под пулю,
Кого за колючку,
Кого в детский дом
/и желательно детям сменить фамилию –
Память об отце – враге народа/,
Изгое того, расстрельного года,
Когда могли заложить за то,
Что понравилось на соседе пальто,
Или позарившись на квартиру…
И человека отстреливали, как в тире,
В Бутово – под Москвой, или в бору минусинском,
Забрать с Арбата или с Подсинской,
Председателя райисполкома или управдома.
Потом начались разборки 1956 года,
Содрогнулись все, и даже природа,
Хотя последняя об этом знала,
Но скорбно и задавленно молчала.
Теперь на траншеях стоят кресты –
Большой и малой величины,
А глазницы черепов давно пусты,
Господи прости.
Выжившие пацаны находили матерей…
И с этим жили, не имея проблемы отцов и детей,
Ведь отцов тоже не было с 1937 года,
И кто виноват, человеческая природа?
А как же быть со страной «АЛЖИР»?
Территория того лагеря в другом государстве
И к нам не имеет никакого отношения
По определению.
СТИХ 36.
Ощущение листопада,
Пусть октябрь уже прошёл,
Ощущение камнепада,
Когда факты кладут на стол.
А растерянность так и нижет
В невесёлых твоих глазах,
И, поскольку, своих не вижу,
То выходит, что дело швах.
Я не вижу, но разглядела,
Даже больше, чем надо, ты…
Только что нам теперь за дело,
Почему они так пусты?
Вот и лгу-то я неумело,
Хотя мысли мои просты,
Как своё ощущаю тело –
Эти скрюченные кусты,
Эти листья и эти ветви -
Всё давно свой прошло зенит…
На шоссе твоих километров,
И на трассе моих орбит.
СТИХ 37. О Т Е Ц.
- Я отца не видел никогда,
Привыкнуть не успел…
- Это тебе крупно повезло.
/монолог из кинофильма
«Путь к причалу» /
Фамилия на стеле
Я был маленьким, когда отец погиб,
Случился такой загиб –
Отец был и… сразу его – нет.
Стало не до конфет,
Но прошло много лет:
Мой сын с моим внуком, пошли в кино
И в Комсомольском парке,
На стелах Мемориала Героев,
Увидели фамилию своего деда – Героя…
Не скрою,
Но мой отец был Героем труда,
А до этого воевал тогда
И раненый попал в красноярский госпиталь,
Его Войно – Ясенецкий, доктор известный лечил,
Архиепископ Лука, позже канонизирован был.
А я не помню своего отца
И могила его не сохранилась,
Но в далёком сибирском городе
Память о нём жива…
И сын мой с внуком моим
Носят к Мемориалу цветы
И с отцом моим даже на ТЫ,
И хоть люди сугубо светские
Почитают архиепископа Луку –
Валентина Феликсовича Войно – Ясенецкого.
Война и мир.
В начале войны мой отец
/какой молодец/,
Командир взвода разведки
На Северном фронте,
Он всегда был чуть склонен к фронде.
Одессит, а значит рыбак,
Выуживал «языков» фашистских,
И считалось, что это пустяк.
Но при прорыве немцев на фланге,
Оборонял штаб в ударной фаланге
И его ранило тяжело:
Раздробило ключицу и плечо…
Было в тот день горячо
Мой отец тогда выбыл из строя…
Но выжил и, наверное, Богу было угодно,
Что после получил он Героя,
За то, что хорошо кормил людей хлебом,
Он и за войну имел ордена,
Хотя в мирной жизни
Так и не дотянул до коммунизма.
Не всё было ладно в гражданской жизни
У бывшего воина и председателя колхоза,
Увяли семейные розы…
Отец погиб, а родных разметали по Северам
Служаки великого культа Личности,
Давно их нет, а мы остались в наличности
Я, мой сын и внук – мученик школьных наук,
Знаток компов и «пих» -
С тем и попал в этот стих,
О своём прадеде и обо мне,
И о фамилии на стене
Мемориала Героев в городе Красноярске,
Хотя от этого многим ни холодно и не жарко,
Но нам приятно вдвойне,
Что память осталась, хотя б на стене!
СТИХ 38.
Когда-то в Красноярске, всегда один,
Среди тусовщиков поэтических
Частенько мелькал Борис Хургин
И считался почти… политическим.
А вообще-то, где-то на Ангаре,
В тайге,
Он работал вздымщиком
Сосен саженных
И в их млечном соке, как и в янтарной смоле
Черпал вдохновение, удивляя своими пассажами.
« Что кобенишься-то, Ирша,
ботать брось по фене.
Раздвигай-ка ноги ширше,
Я заферлупеню…»
Он казался нам этаким хулиганом
/во рту жвачка, которую называли тогда чуингамом/…
Кто-то говорит, что умер рано,
Кто-то, что уехал и живёт в Нью – Йорке.
Честный парень и вовсе не интриган,
Отсекающий от сосен коры корки.
Он, выдающий смешные стихи
И человек сильно пьющий,
Утащил в Америку за собой грехи,
Как, мне думается, в поисках жизни лучшей.
Больше о Борисе я ничего не знаю,
Всё-таки Америка с другого края.
СТИХ 39.
Снег наполовину высушило,
Наполовину разнесло ветром.
Подморозило и его остатки
Напоминают клочки ваты или
Обрывки перьев,
А уже потерявшие листву деревья,
Кажутся чёрными и гадкими,
Как настроение отдельно взятого человека,
Запертого в одном из отсеков,
Затонувшей подводной лодки,
Где он сидит на ящике с водкой
И он решает для себя,
Пить или умереть трезвым –
Философствовать бесполезно.
Но глядя на клочки «медицинской ваты»,
Я вспоминаю, что уже умирал когда-то
И только Бога просил мне помочь,
И тот сказал: «Как я слышал, ты бестолочь
И хорошо, что не сволочь,
А просто слабохарактерный человек,
Я продляю твой воробьиный век
На несколько парсек».
А я, всё попрошайничать продолжаю,
Хотя Бога, с тех пор, уважаю.
СТИХ 40.
С этим парнем мы когда-то
Рассекали по Ленинграду туристами,
Город каменный и улицам далеко до чистых,
Но мы, сибиряки, больше истории внимание уделяли,
И вглядываясь в прибалтийские дали,
У памятника Самодержцу мечтали.
А после, в гостинице, пряча свой кошелёк под подушку,
Он уверял, что так безопасней и лучше,
Мне же было совсем невдомёк,
Зачем прятать на ночь деньги
В двухместном номере.
Запирающемся изнутри на ключ.
«На всякий случай,
Во избежание неприятных эксцессов,
Вплоть до уголовного процесса…»
После я его встретил
Попутчиком в кузове грузовика
И он сказал, что тётка издалека
Прислала ему американское пальто,
На оранжевой подкладке. Маркое,
Но вполне ноское, зато,
И с модной, на спине, складкой.
Я позавидовал ему слегка,
Всё-таки американское, издалека…
Были молоды мы тогда,
Считая, что юность – это беда,
А вокруг был огромный Советский Союз,
Про который извне говорили: «Боюсь!» -
Их тоже охраняли баллистические ракеты,
Понатыканные по всей планете…
И вдруг – американское демисезонное пальто.
Я подумал, что-то здесь не то
И чего-то не так,
Наверное, посодействовал враг
И посоветовал парню выбросить пальто в овраг,
Но кратко сказал он: «Дурак!»,
Хотя и сам думал он про то,
Как бы половчее избавиться от пальто.
СТИХ 41.
Осень, начинается у поэтов страда,
Они выходят с «косами» наперевес,
И ещё со времён допушкинских, начинают всегда,
С того, что косят траву и лес.
Конечно, косы – предмет иносказательный,
Можно, к примеру, ружьишко употребить;
Накладываешь на курок палец указательный
И начинаешь во все стороны без разбора палить.
В записки попадает листва проржавевшая, сучья,
А то целый лес и синь полинялых небес,
Ещё можно вспомнить про парочку разных случаев,
И про вёрсты, которые колом стоят до небес.
СТИХ 42.
Достать из шкафа зимний пуховик,
Шапочку тёплую, плотной вязки,
И всё это натянуть на себя без опаски,
Самому себе в зеркале показав язык.
Норвежцы говорят – нет плохой погоды,
А вот плохая одежда есть,
И если впереди маячат невзгоды,
То постарайся плотнее поесть.
Теперь хорошо бы в автобус без давки,
А после в электричку побыстрее сесть
И устроившись с комфортом на лавке,
Не замечать, кто с тобою в соседях есть.
Вот и по жизни куда-нибудь ехать,
И чтоб на окружающих – ноль,
А слушать в наушниках свою Пьеху
И проклинать если, то свою юдоль.
Сойдёшь где надо – твоя погода,
Песни дослушал, книжечку дочитал…
Отметил конец календарного года –
Пусть промежуточный, но финал.
СТИХ 43.
Моя первая книжка вышла в 1977 году –
Описание природы и ничего… такого,
Меня упрекали тогдашние критики,
Что можно о властях найти доброе слово,
Партия у нас для народа одна…
Она и Солнце, она и Луна -
В полнолуние, яркая такая, конечно,
Благодаря ей ты щебечешь беспечно.
Но и в следующих своих опусах я не внял советам,
В результате поплатился за это –
Вместо полнокровных книг – «братские могилы»
Сборников, с пишущими в полсилы.
Потом перестройка – всё утряслось,
Осадок остался, лишь самую малость.
Теперь, когда начинают о новых зорях,
О новых апологетах, весьма достойных,
Я вспоминаю, что тявкал не очень смело
И в литературе не лез на амбразуры,
Чтобы воспеть строй и партийные фигуры,
А больше якшался с природой
В любое её время года.
СТИХ 44.
Эта женщина была молода,
Преподавала литературу
И любила, в живую, живую натуру
И страшной болезни не было даже следа.
И познакомился я с ней когда
Она активисткой была тогда,
Но в юном теле уже текла мёртвая вода…
Потом… прошли годы
И от прежней любви не осталось следа,
Хотя вру – помнил я её всегда
И в день, она умерла когда,
Эта весть долетела сюда
И я подумал, что это неправда и ерунда,
И шевельнулось в душе острое чувство стыда,
Острое чувство беды
И ощущение тяжёлой воды
В грудной клетке, как в реакторе,
Когда стержни уже вынуты,
Идёт неуправляемая реакция,
И похорон тяжёлая акция,
Всё-таки она была слишком молода тогда,
Когда растаяла без следа.
СТИХ 45.
Два ангела везут в коляске ребёнка,
Два примерных мальчика убивают котёнка,
Двое мужчин «любят» одну женщину,
Две женщины бьют одну старуху –
И все вместе демонстрируют силу духа
/такая порнуха и такая пруха/,
И улыбки от уха до уха.
Ребёнок улетает с ангелами,
Душа котёнка тоже устремляется вслед за ними, Жадная до любви женщина,
Охотится за другими мужчинами,
А те избегают её и этому есть причина
И только «убитая, в сопли» старуха
Не теряет присутствия духа.
Она плачет, конечно, и знает,
Что мир, её окружающий, бессердечен,
Да она и своего сердца не чувствует совсем,
Плачет, но улыбается всем-всем,
И надеется, что ангелы прилетят за нею,
И члены её немеют,
Но её отказывается принимать Бог,
У него есть железный предлог,
Что старуха не была крещена в детстве
И никуда от этого ей не деться…
И живёт у людей приживалкой,
А мне её больше всех жалко.
СТИХ 46.
С какой стороны подойти к осени,
Хотя называл её поэт кобылою,
К такой нельзя подходить вовсе,
Так лягнёт, что за душу милую.
Но это кобыла, а осень, она же -
Не очень коварное животное,
Скорей постройка многоэтажная,
С квартирами, смотря для кого, льготными:
Для стариков, честно отработавшим свой век
На благо социалистического отечества,
Теперь лишним стал такой человек,
Но квартирку имеет, как ступеньку к вечности.
Из неё стартуют к иным полям
Старик со своею старухою.
Когда – вопрос? А пока по вечерам
Кричат друг другу гадости в ухо.
А молодые, которые не имеют жилья,
И всё чаще поговаривают об ипотеке,
Это когда под хвост попадёт шлея,
Не помогут примочки из любой аптеки.
Оно так, пожалуй, и до развода дойдёт
Если будут жить, шалаш снимая,
Вполне понимая, если мазь не прёт,
То и всё остальное не дотягивает до рая.
А что же осень, мимо она прошла,
Задержавшись только у квартиры льготной,
Хотя у стариков и так ни мало «бабла»,
Но и прочего, если вникнуть до подноготной…
СТИХ 47.
Мы – советский народ,
А теперь российская нация.
Нас давно недород,
Угнетает нас экстраполяция:
С одного на другого проецируют взгляды, привычки.
Ничего здесь дурного,
Все ключи превратились в отмычки.
Мы - российский народ,
Наши лбы толоконные, светлые.
Проведение нас ведёт –
Нерушимое, беззаветно.
Мы – российский народ
И поддержка железной державе,
Даже злость нас не сразу берёт,
Как метан собирается в лаве…
Ну, а если рванёт,
Кто судить тогда нас будет вправе?
СТИХ 48.
Мы пойдём в поля,
Где жгут прошлогоднюю солому,
В них даже ночью тепло и светло, как днём,
Нам будет весело и уютно, почти как дома,
И явственно слышно, как грохочет весенний гром.
Он будет рокотать далеко, нисколечко нас не пугая,
Словно желает поведать, что будет с нами потом,
И в горящей соломе запрыгают призраки попугаев,
Улетучившиеся с первым весенним дождём.
Возвратимся домой и пахнуть мы будем дымом,
И хвастать, как здорово время вчера провели,
И будем любить, и будем в ответ – любимы,
Даже улетая куда-нибудь,
с выжженной нами, Земли.
СТИХ 49. К ВОПРОСУ О СОВМЕЩЕНИИ
ПРОФЕССИЙ.
«Всё смешалось в доме Облонских…»
Так и у мирян со служителями,
Обычными и не очень… жителями.
Рассекал Фёдор Конюхов по морям исправно,
Но ведь не ходил, как Христос, по воде?
И вот – на тебе… подустал и переквалифицировался
В писателя и художника, а ещё… в священника
/натерпелся, Господи/!
И бывший министр, господин Шевченко,
/тот, что запылил квартиру патриарха нанопылью/,
Тоже в сторону церкви посматривает умильно,
Пока не превратился в священника
И служа у себя в Питере,
В Крестовоздвиженском храме,
Не разместил в подсобке абортарий.
Этот, пожалуй, и «доктора Быкова» Охлобыстина
Переплюнул, услужив не одной даме.
Голова пойдёт кругом: то путешествия, то «Интерны»,
То аборты и прочие скверны…
Хотя вот в Красноярске профессор-хирург
Войно – Ясенецкий, он же архиепископ Лука,
Валентин Феликсович, прибыл к нам издалека.
Побывал и в ссылках и в тюрьмах и в лагерях
От города Ташкента до Туруханска…
Не понимаю, как такой человек,
Лечивший в госпитале №1515 моего отца,
Не наставил его на путь истинный до конца.
«Имея талант художника, он мог вести богемный
образ жизни, пачкая руки лишь красками,
а стал «мужицким врачом», - священником и
жертвой политических репрессий.
Это он сказал безбожникам-обвинителям:
«Бога я не видел, но вскрывая черепа, я так же
Не видел там ума и совести там не видел…»
В госпитале он голодал постоянно, потому что
На кухне его не кормили, а он оперировал неустанно
И не успевал отоваривать продуктовые карточки.
Сталинскую премию отдал детям войны.
А на иконах его изображают частенько со скальпелем.
И когда он обходил палаты госпитальные,
Те кто мог, вставали, а немощные «салютовали мне,
поднятыми вверх ногами…»
И подумаешь, это рассказ о драме
Или о правильно сделанной жизни хирурга
Войно – Ясенецкого – жизни трудной
И далеко не простецкой.
СТИХ 50
Почему люди асфальтом кидаются?
А потому, что дороги в Москве плохие,
Были бы, которые автобанами называются,
Или ещё какие – другие:
Человек попинал бетон – нормально,
Усёк, что построено на века,
А так… расстроился в смысле буквальном
И понял, чего хочет рука.
А там, рукой этой, подать до власти,
Размахивает в азарте асфальта куском,
И кричит: «Не вынесу я такой напасти…» -
И ещё что-то, про изберком.
А властям тоже не в кайф такое,
Давай бунтарей массажировать по хребтам,
А потом полгода не давали покоя,
Выискивая защитников по адресам.
Один даже спрятался на Украине…
Выудили, имеется опыт уже,
Поговорили… «до явки с повинной»,
Теперь за решёткою «на этаже».
А точнее сказать, в СИЗО, на продоле,
Пишет воспоминания о былом,
А люди интересуются: «Доколе
Он будет мести по бумаге, как помелом?»
А что вы хотели, в разрезе улиц
Всё возвращается на круги свои:
Милиционеры полицейскими обернулись
И появились зажиточные слои.
А те с согражданами делиться не приучены,
Денежки вывозят легко за бугор,
Вот и участились подобные случаи,
Вот и получается такой разговор.
А парня, который на Украину бегал
И потом отказался от явки с повинной,
В Иркутск отправили – дорога длинная,
Он там, лет 15 назад, шапок украл 500 штук.
Теперь поднимут на правосудия крюк
И всё вспомнит, иначе – каюк,
Несистемной оппозиции друг.
СТИХ 51.
Художники – стихотворцы весьма забавные,
Они считают, если я рисовать могу,
То почему про стихи ни гу-гу…
И сочиняют исправно,
Только выражаются посмелее;
Палитра /чуть не написал – пол-литра/ болтается на шее,
У ног - подрамник,
Между ног – этюдник…
Художники ещё те рукоблудники,
Только в хорошем смысле этого слова,
Пьют и руками блудить готовы
По телам своих дряблых натурщиц,
Представляя их юными девами,
Принцессами и королевами,
Которым они дарят свои стихи,
А их картины – это их грехи,
Хотя картины художники продают –
Всё-таки это адский труд,
Требующий определённых затрат…
Продал картину и безмерно рад
И бейся хоть о какой заклад,
Когда в кармане настоящий клад,
Когда финансы не поют романсы,
Когда девчонки зовут на танцы,
А после в кафе, а после…
И не нужно напрашиваться к друзьям в гости,
Чтобы там поесть на халяву,
А потом опять голодать на славу
И писать стихи,
Про несуществующие грехи…
И если опять пойдёт спрос на картины,
Стихи в стол или в корзину…
СТИХ 52
Между «внутренними делами» и «обороной»
Снова союз заключён влюблённый:
У одних при разработке спецоружия
Пропало 6 миллионов рублей наружности,
А у «обороны» всего 3, но «зелёных».
Да, конечно, вышла небольшая промашка,
С кем не бывает, дана отмашка,
Вот и пользуют, как промокашкой.
Хотя учителей задевать не смеют,
А ведь они от родителей конфет имеют,
Да ещё с цветами букетов…
Такой доход,
Оторопь простых людей берёт
И врачи тоже, те штучки,
Возможно и круче, позолотите ручки…
А вы навалились на «оборону» и «внутренние дела»,
Посчитайте сначала… и чья взяла?
Вот вам и не болит голова
У дятла.
А она, оказывается, болит,
Только делает вид,
Что не болит.
СТИХ 53
Из разговора с одним «вундеркиндом»:
« Альбом дорогой,
Рисуй в нём только хорошее…»
« Здесь нужна классика,
а нарисую-ка я… УНИТАЗ!»…
Ни так ли получается и у взрослых,
Когда они садятся создавать свои шедевры,
Намереваясь воспеть что-нибудь … этакое,
Строгое и классическое?
Насколько позволяет состояние им, психическое
И умственные способности,
Заложенные в генах -
черепной коробки… стенах.
СТИХ 54
В колоде карт без игры туз любой – рядовой,
Хотя думает, что городовой,
И может быть о себе любого мнения,
Но никакого сравнения
С начавшеюся игрой.
Здесь козырная масть – горой
И козырная шестёрка является проходной –
Бьёт любого туза она,
Не обсуждая его за глаза.
И если это, к примеру, шестёрка крестей,
То она бьёт и туза пик,
и туза бубен,
и туза червей,
А так же их королей и дам
Без стеснения по зубам!
Даже в «подкидного» – игре простой
И то законен мордобой такой,
И никто не скажет: «Отстой!»
СТИХ 55.
Вот Макаревича в отсутствии бунтарства
Упрекнуть не смею
И вообще, на «Машине времени»
Он летал где хотел и хотел куда – без труда.
В поварском деле знает он толк
И толк, и смак, а вернее сказать:
Может накормить полк
Или дивизию, запросто так.
Когда же он, из плодов своих праведных,
В Москве ресторанчик завёл,
То к нему заходили посетители правильные,
Однажды даже президент зашёл.
Многие улыбнулись – перепутал рокеров,
Шёл к мотоциклистам, попал к певцам.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович,
Может партейку в покер?
- Да я в этом деле ещё пацан, вот и решил сначала прикупить клинику,
Да боюсь сознаться вам от души…
- Ладно, Андрюша, не будь циником,
А если чего – письмо напиши.
Макаревич шутку понял буквально
И в ближайшее время в письме своём,
Пожаловался на коррупцию досконально,
Мол, так и эдак, ко дну идём…
Но Путин-то президент и всё понимает,
Кто какую рыбку держит за хвост
И вот, когда Макаревича в Совет по культуре толкали,
Он его вычеркнул … и весь вопрос.
Ты взятки давал, а на меня с «кулаками»,
Не давай и будешь прибыльно зубы лечить,
А ещё от песенок ворочать деньгами,
А я и сам разберусь, кого «мочить».
«Основная добродетель гражданина –
Есть доверие…» - это ещё Робеспьер изрёк,
А мы всё про то же, мол, верим, верим
И в этот, и ещё в последующий срок.
Да, Господи, верьте, кто вас неволит,
Только не скулите потом дорогой,
Что и этот господин вас отфутболил,
И ещё ни раз отфутболит другой.
Домострой, он и в Африке домострой,
Только цвет кожи слегка другой.
И не стоит злоупотреблять доверием,
Приставая с различными суевериями.
СТИХ 56.
Это плохо, если с родным человеком
Не о чем разговаривать по телефону,
Хотя подумать, то вместе переплываем реку
Нынешнего времени, влетев с разгону
В её воды. У сына заботы: встаёт рано, работает,
Опять же свой сын и достаточно нервотрёпки,
Хотя он и не скажет про пацанов «кишеглоты»,
И рука не поднимется, задать трёпку,
И всё-таки созвонимся вечером – он молчит,
И я молчу, изредка вздыхая…
У сына всё в норме и я пока не инвалид,
Видимо планида у нас такая,
Всё понимаю, а душа болит.
СТИХ 57. КУЛЬТПОХОД.
В ТЮЗ всей семьёй – отец, мать,
сынок третьеклассник,
А там контролёр, выступая судьёй, говорит:
- А мальчик ваш остаётся в запасе.
- М- м-м ? -сцена – немой вопрос.
- Нечему удивляться, матерятся на сцене,
спектакль такой и не дорос
ребёнок слушать диалог « по фене».
-Позвольте, но Театр Юного Зрителя.
Мы и припёрлись всей семьёй.
Куда его-то?
- Ладно, проходите,
Только прежде надо соображать головой,
А не…
- Всё понятно, впредь умнее что ли.
Не думали, что сказка – свет туши.
- Папа, пап, так и на футболе,
Пацаны, как в театре, выражаются от души.
СТИХ 58. К А З У С Ы «РР».
- 1 –
«Оказывается, если склонить голову влево,
То Эйфелева башня будет меньше…»
Доказали психологи из Нидерландов,
Два мужика и одна дева.
Может у них воспалились гланды
И слегка перекосилось зево?
А может в голове, как свинцовые шарики
В батискафе, сместились грузы балласта
И в зрительном нерве появились Смешарики,
Тут-то башня уменьшилась и баста!
Бедный, бедный инженер Эйфель,
Он и не подозревал такой метаморфозы
Со своей космической судоверфью
Или самой большой мировой занозой,
А может для вселения оптимизма
/интерес к башне поутих со временем/,
Вот и заболтали головами туристы –
Представители самого доверчивого племени.
А башня? Да стоит себе, понемногу
Ржавеет, огнями сияет торжественно,
Косится на зевак строго,
Как создателем и было завещенно.
- 2 –
Как тут понять современный мир?
80-летняя испанская бабушка,
Увидев траченное временем изображение Христа,
Взяла баночку с краской
И дописала образ по своему разумению
И получилось всемирное недоразумение.
Сначала с ней хотели поступить, как с Христом самим,
Но потом уразумели –
«Ecce Homo» /»Се человек»/
И доступ к фрескам сделали платным,
К тому же доход… обратно.
Денежки понесли прихожане,
Лишь бы на дело бабушкино посмотреть,
А сама-то Сесилия Хименес чего будет с этого иметь?
«Художница» осмелела и закипело… дело:
Наняла дюжину адвокатов,
Мол, старайтесь, ребята!
Хватит богатеть родному приходу,
А то гребут деньги и концы в воду.
Ещё Лифшиц говорил: «Делиться надо!»,
Тем более, считай, с неба свалившимся кладом.
Зеваки за первые четыре дня
На две тысячи евро озолотили церковь,
Где такой правильный, но исправленный Иисус.
Конечно, бабушкой овладел искус,
Попутал, как говорится, бес,
Иначе она, не поднимая шум до небес,
Тихо бы радовалась, что не подвергли
За художества наказанию,
Другим «богомазам» в назидание.
- 3 –
В доме, где живёт знаменитый конструктор автомата,
Лифт, ко дню его рождения, установят автоматом.
Всё-таки М.Т. Калашникову девяносто три
И подарок власти придумали изнутри
Его пятиэтажного дома,
Учитывая вклад в дело мира, весомый.
Нам-то он мало в чём помогал
/войну со вкладом своим проморгал/,
Самую Отечественную и Великую,
А что до остальных – отмахались бы и винтовками,
С учётом солдатской сноровки.
Душманы преподносили нам сюрпризы «бурами»,
Правда и «стингерами» не гнушались,
В результате с «калашами» мы ретировались.
Теперь мемуары пишем
И товарищей вспоминаем, погибших.
Михаилу же Тимофеевичу уже 93,
А детищу его 65.
Собираемся за границей оружие покупать,
В том числе и стрелковое, типа автоматов…
Дожили, ребята.
- 4 –
«В Москве проходит слёт «ночных бабочек»
С делегатками от «Серебряной розы».
Здравствуйте и до свидания,
А почему бы не проводить
Этого Всероссийского слёта,
Девчата- то все хорошие.
Они понимают последствия любовных свиданий,
Любови не на расстоянии,
А ещё, собираются вводит налоги на удовольствие,
Их профессия не относится к продовольственным.
Она относится скорей к чувственным,
Природной, а не искусственной,
Основанной на ваших эндорфинах
И годится даже для борьбы с ангиной.
Нет, «ночные бабочки» не только бравы,
Но и правы, и лечить их надо,
А не только выжимать с этих «Siever Rose»
Радость и не фукать: «Какая гадость!»
- 5 –
Разохотившийся до справедливости,
Господин Чуров добрался до выборов американских,
Своей, в этом деле, не хватает шкодливости,
А значит прославиться мало шансов,
Так озаботился выборами их президента
В штатовских апартаментах.
«Какие они, всенародные, - шумит Чуров,
Обозначившийся калоритной фигурой, -
Если выбирают не избиратели, а выборщики –
Большие выдумщики…»
Вот, что значит человек принципиальный,
А не актёр провинциальный.
Вот он бы наладил там, у них,
Если бы не один штрих…
Своей работы хватает дома… у изберкома.
- 6 –
«Догхантеры распоясались,
Только что людей не кусают,
А собак травят направо и налево,
Которые страдают от таких посевов.
Теперь вот на территории университета,
Не дожидаясь наступления лета,
Травят на глазах у преподов и студентов
И даже у любителей тамошнего абсента,
Но и собаки себя вели не по-хорошему.
Этакие приломоносовские Гавроши.
Студенты утверждают, однако,
Что «догхантеры» кусачее, чем собаки,
А по 167 привлекать их можно,
За уничтожение домашних животных
И ещё, это от Сербского уже исходит:
75% « живодёров» - те,
Кто в детстве над животными издевался вроде,
В некотором роде… при любой погоде.
- 7 –
История нам до боли знакома:
Людмила Нарусова осталась дома
И не пошла на заседание СовФеда,
Сама ещё того не ведая,
Что оттуда её уже попросили,
Выписав «Почётную грамоту», но не вручили
По причине сенаторского отсутствия
В федеральном Присутствии…
А другой фигурант – Чубайс,
Может отправиться в космос,
Для этого господин вполне взрослый.
Но вдруг /не дай-то Бог/ неудача
И кто-нибудь сразу констатирует:
«Во всём виноват Чубайс»,
Повёлся на халявный прайс.
Ведь компания, которая отправляет в космос,
Его ведомства стопроцентная дочка и… точка.
Стоит ему только сказать: «Да» . –
И сразу в ответ: « Пожалуйте, вам туда…»,
А его пассия Авдотья Смирнова
К такому финалу ещё не готова.
И, наконец, Света из Иваново теряет рейтинг.
Лишь бы размер бюста не потеряла,
А там можно начать всё сначала.
Правда, президент отменил свои встречи на публике,
По всей республике.
Сделав исключение для журналистов –
Пусть убедятся: «Броня крепка и танки быстры!»
- 8 –
«Жадность фраера сгубила…» -
Трое блюстителей порядка,
Сначала убили, а потом за убитого,
Калым запросили.
Когда их раскрутили, выяснилось всё это
И пора сдавать… пистолеты.
Убить человека из-за паршивого автомобиля,
Всё равно, что за порцию чахохбили,
Герои из Хорошево – Мневников,
Что под Москвой, в Мытищах.
Вышло, что сами себя ищут,
А «БМВ» хотели продать за хорошие «тыщи»
И нож носили за голенищем.
Вот это заступники – клятвоотступники
И, конечно, преступники -
Полицейские, прошедшие аттестацию,
А теперь проходят санацию
Другого профиля… на Мефистофеля.
- 9 –
Нас покидает господин Блатт –
Американец с израильским паспортом,
Тренер сборной по баскетболу.
И его мы сблатовали отнюдь не «по блату»,
Как брат – брата. Получили хорошую школу
А играли-то как:
На Лондонской олимпиаде – третье место,
Могли быть и первыми, подвели нервы,
Плохо попадали сзади?
До свидания, господин Блатт.
Российский болельщик, отнюдь не рад,
Может какой-нибудь гад,
Только не наш брат.
- 10 –
Наконец-то, весьма отрадная новость –
Учёные вычислили самого счастливого человека -
Матье Рикарда, 66-летнего монаха буддистского,
У него активность в левой мозговой коре такая,
Что шапка поднимается на голове –
Это и сдерживает негативные мысли
О всяком кликушестве или самоубийстве,
А ещё высокий уровень гамма - волн Рикарда,
Как у нашего известного музыканта – барда,
Буддиста тоже и на монаха похожего.
И весь секрет эффекта нейропластичности
Ни в его комичности, склонности культа к личности,
А в правильной медитации,
Хотя бы по 20 минут находиться в прострации,
И уже через три недельки
Ты спокойнее, чем в тапочках стельки.
- 11 –
С чего это Онищенко, рекламируя
Медицинские маски,
Строит россиянам умильные глазки?
Или это его контора, штампующая маски, которая?
А женщинам от масок одна пользА,
Она подчёркивает их «загадочные глаза»,
А ещё, чтобы гриппом не заболеть,
Нужно, уходя с работы, об этом сожалеть,
Убиваться прямо,
Поддерживая медицинских масок, рекламу.
Хотя на митингах в масках лучше не попадать
На глаза ОМОНу,
А то получите такого разгона,
Не помогут и «красивые глазки»
Такой владелице обворожительной маски.
- 12 –
А на певицу Вайенгу/Хрулёву/
Посыпались дивиденды снова,
В журнале, который читает полмира,
Её обозвали вампиром.
Получила 100 тысяч, вместо 7 «лимонов»,
С другого, прыткого же такого,
Ещё 160, уже вместо 12 миллионов…
И ещё 250 «деревянных»
С издательства «Бурда» и журнала «Отдохни» -
Окаянных.
Ей теперь можно не петь,
Если рекой льётся, правда «медь»,
Вместо «золотых лимончиков».
Главное в суд получай талончики,
И выручку, не ленясь, подсчитывай,
Да журналы внимательнее почитывай.
- 13 –
Наконец-то кончилось у Патриархии терпение,
Или от пастырей отвернулось везение.
Разнёс их начальник «за умение работать
Со щедрыми людьми:
«Не скромно, братия, ездить на машинах роскошных,
Ещё ни мало людей дотошных,
Говорящих: «Прихожане нищие, а попы шикуют,
«капусту» зелёную так и шинкуют».
Другой служитель упрекнул подопечных:
«Христос был нищ, а вы беспечны
И какой пример подаёте пастве,
Если добро не проносите мимо пасти?
Вот стану распределять вспоможение,
Учту ваших прихожан предложение
И лишу любителей крутых авто,
Ежемесячных и квартальных…
Подношений, сиречь примиальных.
- 14 –
Казаки переписывают «Лолиту» Набокова,
По известной картине Репина,
Предлагая писателя заковать в цепи
За пропаганду педофилии.
Вот это питерские казаки –
Потомки тех, кто разгонял рабочих нагайками,
Чтоб на демонстрации не ходили «шайками».
Прародители нынешнего ОМОНа,
Благообразного и крещёного.
- 15 –
А господин Полтавченко,
Получивший от питерских болельщиков
Обидное прозвище «Жлоб»
Не обзывался чтоб,
Поручил законодателям, разработать перечень
Запрещённых, в ночное время, звуков,
В частности запретить ТОПОТ КОТОВ,
Будет им впредь наука,
И ещё упрекнул земляков,
За демонстрацию всяких пальцев,
Во время приезда из Москвы постояльцев,
А не то гость обидится и был таков.
СТИХ 59.
События в мире описывать интересней,
Чем копанием заниматься в себе самом,
Разметая по углам души своей плесень,
Убеждаясь, опять выходит облом.
Хвататься за голову, стенать и плакать,
Выдумывать, как сердце ноет в груди,
И опять развести такую слякоть,
Что хоть рёбра накручивай на бигуди.
А то воспеть любовь неземную,
К такой же неприкаянной, как и ты,
А на деле встретить соседку бухую -
Типичную представительницу земной красоты.
СТИХ 60.КРАНТЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ОБЬЕКТА.
Когда строили Саяно-Шушенскую ГЭС,
Это в 60-70-е годы,
Тогда во всём был у нас прогресс,
Особенно военные не выходили из моды.
И вот понатыкали вокруг неё
Частоколом, словно забор из кольев,
Ракет, системы ПВО,
То-то солдатам было раздолье.
Они мёрзли на наших сибирских ветрах –
Это когда на дежурстве только,
А так служба на совесть, а не за страх,
Всё: казармы, столовка, погреба, подполья,
Ракеты на станинах, горючее, гаражи…
Я солдатам читал стихи в уголке красном,
Про нашу армию, про любовные чьи-то грешки,
И, казалось, старался совсем не напрасно…
Но вот – перестройка и сказали так:
«Кому нужна эта ГЭС – посудина,
За тысячи километров базируется враг,
Да и врагом Америка нам теперь не будет».
Солдаты уехали, ракеты забрав,
Наверное, после на металл пустили,
А «точку» мужики, хотя и не имели прав,
По кирпичику суток в пять растащили.
Даже кабели, от одного объекта к другому,
Из-под земли вырыли, чуть не зубами
И если не поверите мне на слово,
Приезжайте к нам, убедитесь сами:
Словно после налёта вспоротая земля –
Траншеи, бугры и огромные ямы,
Так и хочется воскликнуть: «М..ля,
Как после атомной бомбёжки прямо!»
Ветер гуляет по тощей степи,
Весною давно не цветут цветочки –
Это мужики, словно сорвавшиеся с цепи,
Решили судьбу стратегической «точки»,
Некогда охранявшую от удара ГЭС,
Американских, кажется, ракет и самолётов,
А ГЭС рванули, да так, что обошлось без
Вмешательства иностранных пилотов.
75 жизней при этом отдав,
Осатаневшему Енисею,
Превращая могущественную из держав,
В такую… какой и назвать не смею.
СТИХ27.
Художники, как всегда, впереди планеты всей:
То квадраты чёрные рисуют,
То приучают к этому делу коней,
А тут и вообще покатили «в крутую» -
Один из самых оригинальных «мазил»
/ну, ладно бы по холсту елозил задом/,
Отнюдь не скажешь, что полный дебил,
А тут собрался командовать парадом:
Оригинальней, чем к ослиному хвосту, кисть,
Чем с пейнтбола краску пулять в стену
/здесь впору хоть умри и ложись/,
Додумался рисовать своим членом.
Стенания критиков всё сильней
И несутся они по одному руслу:
Не принимает народ оригинальных идей,
Не понимает ни поп-, ни арт- искусства.
Перед сеансом нужно штаны снимать
/натурщики, и те посматривают косо/,
А как прикажете «кисть» поднимать,
Если «упала» - это тебе не лошадь.
Так тут не кликнуть: «Сарынь на кичку!»
Тоже нам художник, нашёлся смелый,
Взял в моду вредную привычку,
А ведь этот «инструмент» для другого дела!
СТИХ 28.
В воздухе, в каждом из его атомов,
Присутствует осень, хотя, что здесь такого –
Простое время осеннее,
Оно может быть прилизанное и кудлатое,
А то и смахивающее на весеннее…
И моё настроение ровняется по этому времени,
Так страна живёт по московскому времени,
Даже если в каком-нибудь «Йемене»
Изучаешь их иностранные книги,
Ты всё равно нашего роду-племени
И видок у тебя, как у попа-расстриги,
А все твои знания – твои вириги.
Идёшь ученый, а ребятишки – этакие шишиги,
Хватаются за костюм и за книги,
Но тебе ссориться с ними не с руки,
И ты, отмахиваясь, вспоминаешь интриги,
И ускоряешь шаги.
СТИХ 29. ПАСТЕРНАК ЦВЕТАЕВОЙ.
Он мучился, казнился до отчаянья,
Молился, едва ли не зимней радуге,
Что прах Марины Цветаевой
Остался где-то в Елабуге.
Ему облака казались медведями,
Развалившимися в берлоге,
И поделился бы горем с соседями,
С теми, оставшимися, не многими.
Но только подумал, на этом и кончилось,
Правда, о кутье успел вспомянуть,
И не назвал по имени-отчеству,
Просто обрезал последний путь.
Обрезал, со всеми его ухабами:
Через Чехию и Париж – домой,
Завершился ни где-нибудь, под Елабугой,
В могиле, отнюдь, не именной.
СТИХ 30. О БАСЁ.
Как перелётный гусь,
Он, прозванный « Банановым деревом»,
Мог бы, предсказывать не берусь,
Но при каком-нибудь господине
Безбедно жить и спины не гнуть,
Как его товарищи и всласть писать…
«Хокку нельзя создавать из разных кусков,
Как ты это сделал,
Его надо, как слиток золотой, ковать
Терпеливо и смело» -
Говорил он своему ученику
И уходил в путь до срока далеко-далёко.
А себя он сравнивал с вороном-скитальцем,
А стихи выводил корявыми пальцами,
Но выходили они, о чудо,
Как мелодии, задевающие и стариков, и юношей.
Басё, жизнь окончена
Но это ещё не конец,
Из 17 века стук твоего сердца
Перемежается со стуком наших сердец…
СТИХ 31. РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ БРОДСКОГО.
В полночном Риме пишет он ни о чём,
В пламени свечи вдохновение находя,
В запахе копоти, струящейся вверх, свечном,
Вроде бы в Риме иначе писать нельзя.
По-всему видать он устал, отчего?
Но в римских элегиях только косвенно есть о Родине,
О былой войне в прожекторах ПВО,
А ещё о друге, Ашкенази, вроде.
Он про Север так и пишет,
С большой буквы только,
Но и про Юг тоже с большой,
Как источник его вдохновения,
Его мир делится на золотые дольки,
Но всегда монолитно, окружающее население.
Он благодарит за всё, что с ним ещё случится
И за город этот, его забвение,
И теряется, как в осенних лесах лисица,
И тянется к Бенетте его вдохновение.
СТИХ 32.
Смешно читать у молодых,
Какие у них странные боли в сердце,
Какие у их бабушек в банках перцы,
И как это здорово, бить под дых.
Опять же, какие они крутые хипстеры,
Сноровисто забивающие «косячок»
И пока дело не дошло до клистера,
Приятное это дело свербит мозжечок.
Вообще, интересная начинается жизнь;
Фрики, как святых лики,
Только вера у них другая
И здесь не помогут лики, и даже крики,
Ни лошадиная живопИсь,
Здесь вам не скажут: «Брысь!», -
И даже нынешние парторги,
Организаторы сумасшедших оргий,
Сами не знают, где низ, где высь,
Хоть живьём в гроб ложись.
СТИХ 33.
Почему в провинциальном Саратове
Любит девушка только женатого,
А под городом Нижним, т.е. Горьким,
Удивительно ясные зорьки,
А в газетах про это ни слова,
Там склоняют «справедливоросса» Гудкова,
Во все лопатки костерят оппозицию,
За гнилую, вроде бы, их позицию.
В это, лучшее время года,
Когда рухнула с дуба природа,
О политике лучше б ни слова,
Нынче публика мало готова
Посещать злополучные митинги,
Ей бы лучше в салоны на лифтинги,
Где посмотришь на дивные рожи –
У ораторов дряблая кожа,
У блюстителей, что помоложе,
Сплошь прыщи возрастные, о, Боже.
Вот и гладят по спинам дубинками,
Хомячками морскими и свинками
Величают сердитый народ
И чего-то советуют в рот.
СТИХ 22 Дядя Боря…
Сей дядя в городе достопримечательность местная,
Личность весьма известная.
Зимою курирует он каток:
Заливает лёд, снег – за заплот,
У него не накосячит никто.
К ребятишкам у дяди особый подход,
Его понимает мелкий народ
И вообще он – активная личность,
Хотя от этого не получишь наличности,
В своё время отсидка закалила дядю:
Седина спереди и седина сзади,
И шикарная борода,
Как у Черномора,
Первое место среди бородатых по городу.
С трибун его не переговорит не один оратор
И не распропагандирует ни один агитатор.
За принцип он сцепится даже с бывшим командиром ОМОНа,
Когда всерьёз разозлённый.
К тому дядя Боря весьма «зелёный».
Поддерживает политику «справедливороссов»,
Впрочем, и к тем у него масса вопросов.
Мой сын его встретил на книжной ярмарке,
/как Маркс бородатый и такой же яркий/,
Он бы и Прохорову замучил вопросами,
Навохудоносор!
Зато летом дядя Боря - дачник
И не считается, что он – неудачник.
Ему 73 года,
Но не обделила здоровьем природа
И умом не обделила,
В отличие от некоторых дебилов.
СТИХ 35. «АЛЖИР».
Алжир – страна на севере Африки
И, как я понимаю, республика,
А в нашем «Алжире» другая была публика.
Это страна на севере Казахстана –
«Акмолинский Лагерь Жён, Изменников Родины» -
Их считали исчадиями и уродинами,
А это были женщины, вся вина которых
/ замела, в своё время, контора/ -
Сначала мужей,
Потом жён,
Потом детей –
Всех рассортировал 37-й год:
Кого под пулю,
Кого за колючку,
Кого в детский дом
/и желательно детям сменить фамилию –
Память об отце – враге народа/,
Изгое того, расстрельного года,
Когда могли заложить за то,
Что понравилось на соседе пальто,
Или позарившись на квартиру…
И человека отстреливали, как в тире,
В Бутово – под Москвой, или в бору минусинском,
Забрать с Арбата или с Подсинской,
Председателя райисполкома или управдома.
Потом начались разборки 1956 года,
Содрогнулись все, и даже природа,
Хотя последняя об этом знала,
Но скорбно и задавленно молчала.
Теперь на траншеях стоят кресты –
Большой и малой величины,
А глазницы черепов давно пусты,
Господи прости.
Выжившие пацаны находили матерей…
И с этим жили, не имея проблемы отцов и детей,
Ведь отцов тоже не было с 1937 года,
И кто виноват, человеческая природа?
А как же быть со страной «АЛЖИР»?
Территория того лагеря в другом государстве
И к нам не имеет никакого отношения
По определению.
СТИХ 36.
Ощущение листопада,
Пусть октябрь уже прошёл,
Ощущение камнепада,
Когда факты кладут на стол.
А растерянность так и нижет
В невесёлых твоих глазах,
И, поскольку, своих не вижу,
То выходит, что дело швах.
Я не вижу, но разглядела,
Даже больше, чем надо, ты…
Только что нам теперь за дело,
Почему они так пусты?
Вот и лгу-то я неумело,
Хотя мысли мои просты,
Как своё ощущаю тело –
Эти скрюченные кусты,
Эти листья и эти ветви -
Всё давно свой прошло зенит…
На шоссе твоих километров,
И на трассе моих орбит.
СТИХ 37. О Т Е Ц.
- Я отца не видел никогда,
Привыкнуть не успел…
- Это тебе крупно повезло.
/монолог из кинофильма
«Путь к причалу» /
Фамилия на стеле
Я был маленьким, когда отец погиб,
Случился такой загиб –
Отец был и… сразу его – нет.
Стало не до конфет,
Но прошло много лет:
Мой сын с моим внуком, пошли в кино
И в Комсомольском парке,
На стелах Мемориала Героев,
Увидели фамилию своего деда – Героя…
Не скрою,
Но мой отец был Героем труда,
А до этого воевал тогда
И раненый попал в красноярский госпиталь,
Его Войно – Ясенецкий, доктор известный лечил,
Архиепископ Лука, позже канонизирован был.
А я не помню своего отца
И могила его не сохранилась,
Но в далёком сибирском городе
Память о нём жива…
И сын мой с внуком моим
Носят к Мемориалу цветы
И с отцом моим даже на ТЫ,
И хоть люди сугубо светские
Почитают архиепископа Луку –
Валентина Феликсовича Войно – Ясенецкого.
Война и мир.
В начале войны мой отец
/какой молодец/,
Командир взвода разведки
На Северном фронте,
Он всегда был чуть склонен к фронде.
Одессит, а значит рыбак,
Выуживал «языков» фашистских,
И считалось, что это пустяк.
Но при прорыве немцев на фланге,
Оборонял штаб в ударной фаланге
И его ранило тяжело:
Раздробило ключицу и плечо…
Было в тот день горячо
Мой отец тогда выбыл из строя…
Но выжил и, наверное, Богу было угодно,
Что после получил он Героя,
За то, что хорошо кормил людей хлебом,
Он и за войну имел ордена,
Хотя в мирной жизни
Так и не дотянул до коммунизма.
Не всё было ладно в гражданской жизни
У бывшего воина и председателя колхоза,
Увяли семейные розы…
Отец погиб, а родных разметали по Северам
Служаки великого культа Личности,
Давно их нет, а мы остались в наличности
Я, мой сын и внук – мученик школьных наук,
Знаток компов и «пих» -
С тем и попал в этот стих,
О своём прадеде и обо мне,
И о фамилии на стене
Мемориала Героев в городе Красноярске,
Хотя от этого многим ни холодно и не жарко,
Но нам приятно вдвойне,
Что память осталась, хотя б на стене!
СТИХ 38.
Когда-то в Красноярске, всегда один,
Среди тусовщиков поэтических
Частенько мелькал Борис Хургин
И считался почти… политическим.
А вообще-то, где-то на Ангаре,
В тайге,
Он работал вздымщиком
Сосен саженных
И в их млечном соке, как и в янтарной смоле
Черпал вдохновение, удивляя своими пассажами.
« Что кобенишься-то, Ирша,
ботать брось по фене.
Раздвигай-ка ноги ширше,
Я заферлупеню…»
Он казался нам этаким хулиганом
/во рту жвачка, которую называли тогда чуингамом/…
Кто-то говорит, что умер рано,
Кто-то, что уехал и живёт в Нью – Йорке.
Честный парень и вовсе не интриган,
Отсекающий от сосен коры корки.
Он, выдающий смешные стихи
И человек сильно пьющий,
Утащил в Америку за собой грехи,
Как, мне думается, в поисках жизни лучшей.
Больше о Борисе я ничего не знаю,
Всё-таки Америка с другого края.
СТИХ 39.
Снег наполовину высушило,
Наполовину разнесло ветром.
Подморозило и его остатки
Напоминают клочки ваты или
Обрывки перьев,
А уже потерявшие листву деревья,
Кажутся чёрными и гадкими,
Как настроение отдельно взятого человека,
Запертого в одном из отсеков,
Затонувшей подводной лодки,
Где он сидит на ящике с водкой
И он решает для себя,
Пить или умереть трезвым –
Философствовать бесполезно.
Но глядя на клочки «медицинской ваты»,
Я вспоминаю, что уже умирал когда-то
И только Бога просил мне помочь,
И тот сказал: «Как я слышал, ты бестолочь
И хорошо, что не сволочь,
А просто слабохарактерный человек,
Я продляю твой воробьиный век
На несколько парсек».
А я, всё попрошайничать продолжаю,
Хотя Бога, с тех пор, уважаю.
СТИХ 40.
С этим парнем мы когда-то
Рассекали по Ленинграду туристами,
Город каменный и улицам далеко до чистых,
Но мы, сибиряки, больше истории внимание уделяли,
И вглядываясь в прибалтийские дали,
У памятника Самодержцу мечтали.
А после, в гостинице, пряча свой кошелёк под подушку,
Он уверял, что так безопасней и лучше,
Мне же было совсем невдомёк,
Зачем прятать на ночь деньги
В двухместном номере.
Запирающемся изнутри на ключ.
«На всякий случай,
Во избежание неприятных эксцессов,
Вплоть до уголовного процесса…»
После я его встретил
Попутчиком в кузове грузовика
И он сказал, что тётка издалека
Прислала ему американское пальто,
На оранжевой подкладке. Маркое,
Но вполне ноское, зато,
И с модной, на спине, складкой.
Я позавидовал ему слегка,
Всё-таки американское, издалека…
Были молоды мы тогда,
Считая, что юность – это беда,
А вокруг был огромный Советский Союз,
Про который извне говорили: «Боюсь!» -
Их тоже охраняли баллистические ракеты,
Понатыканные по всей планете…
И вдруг – американское демисезонное пальто.
Я подумал, что-то здесь не то
И чего-то не так,
Наверное, посодействовал враг
И посоветовал парню выбросить пальто в овраг,
Но кратко сказал он: «Дурак!»,
Хотя и сам думал он про то,
Как бы половчее избавиться от пальто.
СТИХ 41.
Осень, начинается у поэтов страда,
Они выходят с «косами» наперевес,
И ещё со времён допушкинских, начинают всегда,
С того, что косят траву и лес.
Конечно, косы – предмет иносказательный,
Можно, к примеру, ружьишко употребить;
Накладываешь на курок палец указательный
И начинаешь во все стороны без разбора палить.
В записки попадает листва проржавевшая, сучья,
А то целый лес и синь полинялых небес,
Ещё можно вспомнить про парочку разных случаев,
И про вёрсты, которые колом стоят до небес.
СТИХ 42.
Достать из шкафа зимний пуховик,
Шапочку тёплую, плотной вязки,
И всё это натянуть на себя без опаски,
Самому себе в зеркале показав язык.
Норвежцы говорят – нет плохой погоды,
А вот плохая одежда есть,
И если впереди маячат невзгоды,
То постарайся плотнее поесть.
Теперь хорошо бы в автобус без давки,
А после в электричку побыстрее сесть
И устроившись с комфортом на лавке,
Не замечать, кто с тобою в соседях есть.
Вот и по жизни куда-нибудь ехать,
И чтоб на окружающих – ноль,
А слушать в наушниках свою Пьеху
И проклинать если, то свою юдоль.
Сойдёшь где надо – твоя погода,
Песни дослушал, книжечку дочитал…
Отметил конец календарного года –
Пусть промежуточный, но финал.
СТИХ 43.
Моя первая книжка вышла в 1977 году –
Описание природы и ничего… такого,
Меня упрекали тогдашние критики,
Что можно о властях найти доброе слово,
Партия у нас для народа одна…
Она и Солнце, она и Луна -
В полнолуние, яркая такая, конечно,
Благодаря ей ты щебечешь беспечно.
Но и в следующих своих опусах я не внял советам,
В результате поплатился за это –
Вместо полнокровных книг – «братские могилы»
Сборников, с пишущими в полсилы.
Потом перестройка – всё утряслось,
Осадок остался, лишь самую малость.
Теперь, когда начинают о новых зорях,
О новых апологетах, весьма достойных,
Я вспоминаю, что тявкал не очень смело
И в литературе не лез на амбразуры,
Чтобы воспеть строй и партийные фигуры,
А больше якшался с природой
В любое её время года.
СТИХ 44.
Эта женщина была молода,
Преподавала литературу
И любила, в живую, живую натуру
И страшной болезни не было даже следа.
И познакомился я с ней когда
Она активисткой была тогда,
Но в юном теле уже текла мёртвая вода…
Потом… прошли годы
И от прежней любви не осталось следа,
Хотя вру – помнил я её всегда
И в день, она умерла когда,
Эта весть долетела сюда
И я подумал, что это неправда и ерунда,
И шевельнулось в душе острое чувство стыда,
Острое чувство беды
И ощущение тяжёлой воды
В грудной клетке, как в реакторе,
Когда стержни уже вынуты,
Идёт неуправляемая реакция,
И похорон тяжёлая акция,
Всё-таки она была слишком молода тогда,
Когда растаяла без следа.
СТИХ 45.
Два ангела везут в коляске ребёнка,
Два примерных мальчика убивают котёнка,
Двое мужчин «любят» одну женщину,
Две женщины бьют одну старуху –
И все вместе демонстрируют силу духа
/такая порнуха и такая пруха/,
И улыбки от уха до уха.
Ребёнок улетает с ангелами,
Душа котёнка тоже устремляется вслед за ними, Жадная до любви женщина,
Охотится за другими мужчинами,
А те избегают её и этому есть причина
И только «убитая, в сопли» старуха
Не теряет присутствия духа.
Она плачет, конечно, и знает,
Что мир, её окружающий, бессердечен,
Да она и своего сердца не чувствует совсем,
Плачет, но улыбается всем-всем,
И надеется, что ангелы прилетят за нею,
И члены её немеют,
Но её отказывается принимать Бог,
У него есть железный предлог,
Что старуха не была крещена в детстве
И никуда от этого ей не деться…
И живёт у людей приживалкой,
А мне её больше всех жалко.
СТИХ 46.
С какой стороны подойти к осени,
Хотя называл её поэт кобылою,
К такой нельзя подходить вовсе,
Так лягнёт, что за душу милую.
Но это кобыла, а осень, она же -
Не очень коварное животное,
Скорей постройка многоэтажная,
С квартирами, смотря для кого, льготными:
Для стариков, честно отработавшим свой век
На благо социалистического отечества,
Теперь лишним стал такой человек,
Но квартирку имеет, как ступеньку к вечности.
Из неё стартуют к иным полям
Старик со своею старухою.
Когда – вопрос? А пока по вечерам
Кричат друг другу гадости в ухо.
А молодые, которые не имеют жилья,
И всё чаще поговаривают об ипотеке,
Это когда под хвост попадёт шлея,
Не помогут примочки из любой аптеки.
Оно так, пожалуй, и до развода дойдёт
Если будут жить, шалаш снимая,
Вполне понимая, если мазь не прёт,
То и всё остальное не дотягивает до рая.
А что же осень, мимо она прошла,
Задержавшись только у квартиры льготной,
Хотя у стариков и так ни мало «бабла»,
Но и прочего, если вникнуть до подноготной…
СТИХ 47.
Мы – советский народ,
А теперь российская нация.
Нас давно недород,
Угнетает нас экстраполяция:
С одного на другого проецируют взгляды, привычки.
Ничего здесь дурного,
Все ключи превратились в отмычки.
Мы - российский народ,
Наши лбы толоконные, светлые.
Проведение нас ведёт –
Нерушимое, беззаветно.
Мы – российский народ
И поддержка железной державе,
Даже злость нас не сразу берёт,
Как метан собирается в лаве…
Ну, а если рванёт,
Кто судить тогда нас будет вправе?
СТИХ 48.
Мы пойдём в поля,
Где жгут прошлогоднюю солому,
В них даже ночью тепло и светло, как днём,
Нам будет весело и уютно, почти как дома,
И явственно слышно, как грохочет весенний гром.
Он будет рокотать далеко, нисколечко нас не пугая,
Словно желает поведать, что будет с нами потом,
И в горящей соломе запрыгают призраки попугаев,
Улетучившиеся с первым весенним дождём.
Возвратимся домой и пахнуть мы будем дымом,
И хвастать, как здорово время вчера провели,
И будем любить, и будем в ответ – любимы,
Даже улетая куда-нибудь,
с выжженной нами, Земли.
СТИХ 49. К ВОПРОСУ О СОВМЕЩЕНИИ
ПРОФЕССИЙ.
«Всё смешалось в доме Облонских…»
Так и у мирян со служителями,
Обычными и не очень… жителями.
Рассекал Фёдор Конюхов по морям исправно,
Но ведь не ходил, как Христос, по воде?
И вот – на тебе… подустал и переквалифицировался
В писателя и художника, а ещё… в священника
/натерпелся, Господи/!
И бывший министр, господин Шевченко,
/тот, что запылил квартиру патриарха нанопылью/,
Тоже в сторону церкви посматривает умильно,
Пока не превратился в священника
И служа у себя в Питере,
В Крестовоздвиженском храме,
Не разместил в подсобке абортарий.
Этот, пожалуй, и «доктора Быкова» Охлобыстина
Переплюнул, услужив не одной даме.
Голова пойдёт кругом: то путешествия, то «Интерны»,
То аборты и прочие скверны…
Хотя вот в Красноярске профессор-хирург
Войно – Ясенецкий, он же архиепископ Лука,
Валентин Феликсович, прибыл к нам издалека.
Побывал и в ссылках и в тюрьмах и в лагерях
От города Ташкента до Туруханска…
Не понимаю, как такой человек,
Лечивший в госпитале №1515 моего отца,
Не наставил его на путь истинный до конца.
«Имея талант художника, он мог вести богемный
образ жизни, пачкая руки лишь красками,
а стал «мужицким врачом», - священником и
жертвой политических репрессий.
Это он сказал безбожникам-обвинителям:
«Бога я не видел, но вскрывая черепа, я так же
Не видел там ума и совести там не видел…»
В госпитале он голодал постоянно, потому что
На кухне его не кормили, а он оперировал неустанно
И не успевал отоваривать продуктовые карточки.
Сталинскую премию отдал детям войны.
А на иконах его изображают частенько со скальпелем.
И когда он обходил палаты госпитальные,
Те кто мог, вставали, а немощные «салютовали мне,
поднятыми вверх ногами…»
И подумаешь, это рассказ о драме
Или о правильно сделанной жизни хирурга
Войно – Ясенецкого – жизни трудной
И далеко не простецкой.
СТИХ 50
Почему люди асфальтом кидаются?
А потому, что дороги в Москве плохие,
Были бы, которые автобанами называются,
Или ещё какие – другие:
Человек попинал бетон – нормально,
Усёк, что построено на века,
А так… расстроился в смысле буквальном
И понял, чего хочет рука.
А там, рукой этой, подать до власти,
Размахивает в азарте асфальта куском,
И кричит: «Не вынесу я такой напасти…» -
И ещё что-то, про изберком.
А властям тоже не в кайф такое,
Давай бунтарей массажировать по хребтам,
А потом полгода не давали покоя,
Выискивая защитников по адресам.
Один даже спрятался на Украине…
Выудили, имеется опыт уже,
Поговорили… «до явки с повинной»,
Теперь за решёткою «на этаже».
А точнее сказать, в СИЗО, на продоле,
Пишет воспоминания о былом,
А люди интересуются: «Доколе
Он будет мести по бумаге, как помелом?»
А что вы хотели, в разрезе улиц
Всё возвращается на круги свои:
Милиционеры полицейскими обернулись
И появились зажиточные слои.
А те с согражданами делиться не приучены,
Денежки вывозят легко за бугор,
Вот и участились подобные случаи,
Вот и получается такой разговор.
А парня, который на Украину бегал
И потом отказался от явки с повинной,
В Иркутск отправили – дорога длинная,
Он там, лет 15 назад, шапок украл 500 штук.
Теперь поднимут на правосудия крюк
И всё вспомнит, иначе – каюк,
Несистемной оппозиции друг.
СТИХ 51.
Художники – стихотворцы весьма забавные,
Они считают, если я рисовать могу,
То почему про стихи ни гу-гу…
И сочиняют исправно,
Только выражаются посмелее;
Палитра /чуть не написал – пол-литра/ болтается на шее,
У ног - подрамник,
Между ног – этюдник…
Художники ещё те рукоблудники,
Только в хорошем смысле этого слова,
Пьют и руками блудить готовы
По телам своих дряблых натурщиц,
Представляя их юными девами,
Принцессами и королевами,
Которым они дарят свои стихи,
А их картины – это их грехи,
Хотя картины художники продают –
Всё-таки это адский труд,
Требующий определённых затрат…
Продал картину и безмерно рад
И бейся хоть о какой заклад,
Когда в кармане настоящий клад,
Когда финансы не поют романсы,
Когда девчонки зовут на танцы,
А после в кафе, а после…
И не нужно напрашиваться к друзьям в гости,
Чтобы там поесть на халяву,
А потом опять голодать на славу
И писать стихи,
Про несуществующие грехи…
И если опять пойдёт спрос на картины,
Стихи в стол или в корзину…
СТИХ 52
Между «внутренними делами» и «обороной»
Снова союз заключён влюблённый:
У одних при разработке спецоружия
Пропало 6 миллионов рублей наружности,
А у «обороны» всего 3, но «зелёных».
Да, конечно, вышла небольшая промашка,
С кем не бывает, дана отмашка,
Вот и пользуют, как промокашкой.
Хотя учителей задевать не смеют,
А ведь они от родителей конфет имеют,
Да ещё с цветами букетов…
Такой доход,
Оторопь простых людей берёт
И врачи тоже, те штучки,
Возможно и круче, позолотите ручки…
А вы навалились на «оборону» и «внутренние дела»,
Посчитайте сначала… и чья взяла?
Вот вам и не болит голова
У дятла.
А она, оказывается, болит,
Только делает вид,
Что не болит.
СТИХ 53
Из разговора с одним «вундеркиндом»:
« Альбом дорогой,
Рисуй в нём только хорошее…»
« Здесь нужна классика,
а нарисую-ка я… УНИТАЗ!»…
Ни так ли получается и у взрослых,
Когда они садятся создавать свои шедевры,
Намереваясь воспеть что-нибудь … этакое,
Строгое и классическое?
Насколько позволяет состояние им, психическое
И умственные способности,
Заложенные в генах -
черепной коробки… стенах.
СТИХ 54
В колоде карт без игры туз любой – рядовой,
Хотя думает, что городовой,
И может быть о себе любого мнения,
Но никакого сравнения
С начавшеюся игрой.
Здесь козырная масть – горой
И козырная шестёрка является проходной –
Бьёт любого туза она,
Не обсуждая его за глаза.
И если это, к примеру, шестёрка крестей,
То она бьёт и туза пик,
и туза бубен,
и туза червей,
А так же их королей и дам
Без стеснения по зубам!
Даже в «подкидного» – игре простой
И то законен мордобой такой,
И никто не скажет: «Отстой!»
СТИХ 55.
Вот Макаревича в отсутствии бунтарства
Упрекнуть не смею
И вообще, на «Машине времени»
Он летал где хотел и хотел куда – без труда.
В поварском деле знает он толк
И толк, и смак, а вернее сказать:
Может накормить полк
Или дивизию, запросто так.
Когда же он, из плодов своих праведных,
В Москве ресторанчик завёл,
То к нему заходили посетители правильные,
Однажды даже президент зашёл.
Многие улыбнулись – перепутал рокеров,
Шёл к мотоциклистам, попал к певцам.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович,
Может партейку в покер?
- Да я в этом деле ещё пацан, вот и решил сначала прикупить клинику,
Да боюсь сознаться вам от души…
- Ладно, Андрюша, не будь циником,
А если чего – письмо напиши.
Макаревич шутку понял буквально
И в ближайшее время в письме своём,
Пожаловался на коррупцию досконально,
Мол, так и эдак, ко дну идём…
Но Путин-то президент и всё понимает,
Кто какую рыбку держит за хвост
И вот, когда Макаревича в Совет по культуре толкали,
Он его вычеркнул … и весь вопрос.
Ты взятки давал, а на меня с «кулаками»,
Не давай и будешь прибыльно зубы лечить,
А ещё от песенок ворочать деньгами,
А я и сам разберусь, кого «мочить».
«Основная добродетель гражданина –
Есть доверие…» - это ещё Робеспьер изрёк,
А мы всё про то же, мол, верим, верим
И в этот, и ещё в последующий срок.
Да, Господи, верьте, кто вас неволит,
Только не скулите потом дорогой,
Что и этот господин вас отфутболил,
И ещё ни раз отфутболит другой.
Домострой, он и в Африке домострой,
Только цвет кожи слегка другой.
И не стоит злоупотреблять доверием,
Приставая с различными суевериями.
СТИХ 56.
Это плохо, если с родным человеком
Не о чем разговаривать по телефону,
Хотя подумать, то вместе переплываем реку
Нынешнего времени, влетев с разгону
В её воды. У сына заботы: встаёт рано, работает,
Опять же свой сын и достаточно нервотрёпки,
Хотя он и не скажет про пацанов «кишеглоты»,
И рука не поднимется, задать трёпку,
И всё-таки созвонимся вечером – он молчит,
И я молчу, изредка вздыхая…
У сына всё в норме и я пока не инвалид,
Видимо планида у нас такая,
Всё понимаю, а душа болит.
СТИХ 57. КУЛЬТПОХОД.
В ТЮЗ всей семьёй – отец, мать,
сынок третьеклассник,
А там контролёр, выступая судьёй, говорит:
- А мальчик ваш остаётся в запасе.
- М- м-м ? -сцена – немой вопрос.
- Нечему удивляться, матерятся на сцене,
спектакль такой и не дорос
ребёнок слушать диалог « по фене».
-Позвольте, но Театр Юного Зрителя.
Мы и припёрлись всей семьёй.
Куда его-то?
- Ладно, проходите,
Только прежде надо соображать головой,
А не…
- Всё понятно, впредь умнее что ли.
Не думали, что сказка – свет туши.
- Папа, пап, так и на футболе,
Пацаны, как в театре, выражаются от души.
СТИХ 58. К А З У С Ы «РР».
- 1 –
«Оказывается, если склонить голову влево,
То Эйфелева башня будет меньше…»
Доказали психологи из Нидерландов,
Два мужика и одна дева.
Может у них воспалились гланды
И слегка перекосилось зево?
А может в голове, как свинцовые шарики
В батискафе, сместились грузы балласта
И в зрительном нерве появились Смешарики,
Тут-то башня уменьшилась и баста!
Бедный, бедный инженер Эйфель,
Он и не подозревал такой метаморфозы
Со своей космической судоверфью
Или самой большой мировой занозой,
А может для вселения оптимизма
/интерес к башне поутих со временем/,
Вот и заболтали головами туристы –
Представители самого доверчивого племени.
А башня? Да стоит себе, понемногу
Ржавеет, огнями сияет торжественно,
Косится на зевак строго,
Как создателем и было завещенно.
- 2 –
Как тут понять современный мир?
80-летняя испанская бабушка,
Увидев траченное временем изображение Христа,
Взяла баночку с краской
И дописала образ по своему разумению
И получилось всемирное недоразумение.
Сначала с ней хотели поступить, как с Христом самим,
Но потом уразумели –
«Ecce Homo» /»Се человек»/
И доступ к фрескам сделали платным,
К тому же доход… обратно.
Денежки понесли прихожане,
Лишь бы на дело бабушкино посмотреть,
А сама-то Сесилия Хименес чего будет с этого иметь?
«Художница» осмелела и закипело… дело:
Наняла дюжину адвокатов,
Мол, старайтесь, ребята!
Хватит богатеть родному приходу,
А то гребут деньги и концы в воду.
Ещё Лифшиц говорил: «Делиться надо!»,
Тем более, считай, с неба свалившимся кладом.
Зеваки за первые четыре дня
На две тысячи евро озолотили церковь,
Где такой правильный, но исправленный Иисус.
Конечно, бабушкой овладел искус,
Попутал, как говорится, бес,
Иначе она, не поднимая шум до небес,
Тихо бы радовалась, что не подвергли
За художества наказанию,
Другим «богомазам» в назидание.
- 3 –
В доме, где живёт знаменитый конструктор автомата,
Лифт, ко дню его рождения, установят автоматом.
Всё-таки М.Т. Калашникову девяносто три
И подарок власти придумали изнутри
Его пятиэтажного дома,
Учитывая вклад в дело мира, весомый.
Нам-то он мало в чём помогал
/войну со вкладом своим проморгал/,
Самую Отечественную и Великую,
А что до остальных – отмахались бы и винтовками,
С учётом солдатской сноровки.
Душманы преподносили нам сюрпризы «бурами»,
Правда и «стингерами» не гнушались,
В результате с «калашами» мы ретировались.
Теперь мемуары пишем
И товарищей вспоминаем, погибших.
Михаилу же Тимофеевичу уже 93,
А детищу его 65.
Собираемся за границей оружие покупать,
В том числе и стрелковое, типа автоматов…
Дожили, ребята.
- 4 –
«В Москве проходит слёт «ночных бабочек»
С делегатками от «Серебряной розы».
Здравствуйте и до свидания,
А почему бы не проводить
Этого Всероссийского слёта,
Девчата- то все хорошие.
Они понимают последствия любовных свиданий,
Любови не на расстоянии,
А ещё, собираются вводит налоги на удовольствие,
Их профессия не относится к продовольственным.
Она относится скорей к чувственным,
Природной, а не искусственной,
Основанной на ваших эндорфинах
И годится даже для борьбы с ангиной.
Нет, «ночные бабочки» не только бравы,
Но и правы, и лечить их надо,
А не только выжимать с этих «Siever Rose»
Радость и не фукать: «Какая гадость!»
- 5 –
Разохотившийся до справедливости,
Господин Чуров добрался до выборов американских,
Своей, в этом деле, не хватает шкодливости,
А значит прославиться мало шансов,
Так озаботился выборами их президента
В штатовских апартаментах.
«Какие они, всенародные, - шумит Чуров,
Обозначившийся калоритной фигурой, -
Если выбирают не избиратели, а выборщики –
Большие выдумщики…»
Вот, что значит человек принципиальный,
А не актёр провинциальный.
Вот он бы наладил там, у них,
Если бы не один штрих…
Своей работы хватает дома… у изберкома.
- 6 –
«Догхантеры распоясались,
Только что людей не кусают,
А собак травят направо и налево,
Которые страдают от таких посевов.
Теперь вот на территории университета,
Не дожидаясь наступления лета,
Травят на глазах у преподов и студентов
И даже у любителей тамошнего абсента,
Но и собаки себя вели не по-хорошему.
Этакие приломоносовские Гавроши.
Студенты утверждают, однако,
Что «догхантеры» кусачее, чем собаки,
А по 167 привлекать их можно,
За уничтожение домашних животных
И ещё, это от Сербского уже исходит:
75% « живодёров» - те,
Кто в детстве над животными издевался вроде,
В некотором роде… при любой погоде.
- 7 –
История нам до боли знакома:
Людмила Нарусова осталась дома
И не пошла на заседание СовФеда,
Сама ещё того не ведая,
Что оттуда её уже попросили,
Выписав «Почётную грамоту», но не вручили
По причине сенаторского отсутствия
В федеральном Присутствии…
А другой фигурант – Чубайс,
Может отправиться в космос,
Для этого господин вполне взрослый.
Но вдруг /не дай-то Бог/ неудача
И кто-нибудь сразу констатирует:
«Во всём виноват Чубайс»,
Повёлся на халявный прайс.
Ведь компания, которая отправляет в космос,
Его ведомства стопроцентная дочка и… точка.
Стоит ему только сказать: «Да» . –
И сразу в ответ: « Пожалуйте, вам туда…»,
А его пассия Авдотья Смирнова
К такому финалу ещё не готова.
И, наконец, Света из Иваново теряет рейтинг.
Лишь бы размер бюста не потеряла,
А там можно начать всё сначала.
Правда, президент отменил свои встречи на публике,
По всей республике.
Сделав исключение для журналистов –
Пусть убедятся: «Броня крепка и танки быстры!»
- 8 –
«Жадность фраера сгубила…» -
Трое блюстителей порядка,
Сначала убили, а потом за убитого,
Калым запросили.
Когда их раскрутили, выяснилось всё это
И пора сдавать… пистолеты.
Убить человека из-за паршивого автомобиля,
Всё равно, что за порцию чахохбили,
Герои из Хорошево – Мневников,
Что под Москвой, в Мытищах.
Вышло, что сами себя ищут,
А «БМВ» хотели продать за хорошие «тыщи»
И нож носили за голенищем.
Вот это заступники – клятвоотступники
И, конечно, преступники -
Полицейские, прошедшие аттестацию,
А теперь проходят санацию
Другого профиля… на Мефистофеля.
- 9 –
Нас покидает господин Блатт –
Американец с израильским паспортом,
Тренер сборной по баскетболу.
И его мы сблатовали отнюдь не «по блату»,
Как брат – брата. Получили хорошую школу
А играли-то как:
На Лондонской олимпиаде – третье место,
Могли быть и первыми, подвели нервы,
Плохо попадали сзади?
До свидания, господин Блатт.
Российский болельщик, отнюдь не рад,
Может какой-нибудь гад,
Только не наш брат.
- 10 –
Наконец-то, весьма отрадная новость –
Учёные вычислили самого счастливого человека -
Матье Рикарда, 66-летнего монаха буддистского,
У него активность в левой мозговой коре такая,
Что шапка поднимается на голове –
Это и сдерживает негативные мысли
О всяком кликушестве или самоубийстве,
А ещё высокий уровень гамма - волн Рикарда,
Как у нашего известного музыканта – барда,
Буддиста тоже и на монаха похожего.
И весь секрет эффекта нейропластичности
Ни в его комичности, склонности культа к личности,
А в правильной медитации,
Хотя бы по 20 минут находиться в прострации,
И уже через три недельки
Ты спокойнее, чем в тапочках стельки.
- 11 –
С чего это Онищенко, рекламируя
Медицинские маски,
Строит россиянам умильные глазки?
Или это его контора, штампующая маски, которая?
А женщинам от масок одна пользА,
Она подчёркивает их «загадочные глаза»,
А ещё, чтобы гриппом не заболеть,
Нужно, уходя с работы, об этом сожалеть,
Убиваться прямо,
Поддерживая медицинских масок, рекламу.
Хотя на митингах в масках лучше не попадать
На глаза ОМОНу,
А то получите такого разгона,
Не помогут и «красивые глазки»
Такой владелице обворожительной маски.
- 12 –
А на певицу Вайенгу/Хрулёву/
Посыпались дивиденды снова,
В журнале, который читает полмира,
Её обозвали вампиром.
Получила 100 тысяч, вместо 7 «лимонов»,
С другого, прыткого же такого,
Ещё 160, уже вместо 12 миллионов…
И ещё 250 «деревянных»
С издательства «Бурда» и журнала «Отдохни» -
Окаянных.
Ей теперь можно не петь,
Если рекой льётся, правда «медь»,
Вместо «золотых лимончиков».
Главное в суд получай талончики,
И выручку, не ленясь, подсчитывай,
Да журналы внимательнее почитывай.
- 13 –
Наконец-то кончилось у Патриархии терпение,
Или от пастырей отвернулось везение.
Разнёс их начальник «за умение работать
Со щедрыми людьми:
«Не скромно, братия, ездить на машинах роскошных,
Ещё ни мало людей дотошных,
Говорящих: «Прихожане нищие, а попы шикуют,
«капусту» зелёную так и шинкуют».
Другой служитель упрекнул подопечных:
«Христос был нищ, а вы беспечны
И какой пример подаёте пастве,
Если добро не проносите мимо пасти?
Вот стану распределять вспоможение,
Учту ваших прихожан предложение
И лишу любителей крутых авто,
Ежемесячных и квартальных…
Подношений, сиречь примиальных.
- 14 –
Казаки переписывают «Лолиту» Набокова,
По известной картине Репина,
Предлагая писателя заковать в цепи
За пропаганду педофилии.
Вот это питерские казаки –
Потомки тех, кто разгонял рабочих нагайками,
Чтоб на демонстрации не ходили «шайками».
Прародители нынешнего ОМОНа,
Благообразного и крещёного.
- 15 –
А господин Полтавченко,
Получивший от питерских болельщиков
Обидное прозвище «Жлоб»
Не обзывался чтоб,
Поручил законодателям, разработать перечень
Запрещённых, в ночное время, звуков,
В частности запретить ТОПОТ КОТОВ,
Будет им впредь наука,
И ещё упрекнул земляков,
За демонстрацию всяких пальцев,
Во время приезда из Москвы постояльцев,
А не то гость обидится и был таков.
СТИХ 59.
События в мире описывать интересней,
Чем копанием заниматься в себе самом,
Разметая по углам души своей плесень,
Убеждаясь, опять выходит облом.
Хвататься за голову, стенать и плакать,
Выдумывать, как сердце ноет в груди,
И опять развести такую слякоть,
Что хоть рёбра накручивай на бигуди.
А то воспеть любовь неземную,
К такой же неприкаянной, как и ты,
А на деле встретить соседку бухую -
Типичную представительницу земной красоты.
СТИХ 60.КРАНТЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ОБЬЕКТА.
Когда строили Саяно-Шушенскую ГЭС,
Это в 60-70-е годы,
Тогда во всём был у нас прогресс,
Особенно военные не выходили из моды.
И вот понатыкали вокруг неё
Частоколом, словно забор из кольев,
Ракет, системы ПВО,
То-то солдатам было раздолье.
Они мёрзли на наших сибирских ветрах –
Это когда на дежурстве только,
А так служба на совесть, а не за страх,
Всё: казармы, столовка, погреба, подполья,
Ракеты на станинах, горючее, гаражи…
Я солдатам читал стихи в уголке красном,
Про нашу армию, про любовные чьи-то грешки,
И, казалось, старался совсем не напрасно…
Но вот – перестройка и сказали так:
«Кому нужна эта ГЭС – посудина,
За тысячи километров базируется враг,
Да и врагом Америка нам теперь не будет».
Солдаты уехали, ракеты забрав,
Наверное, после на металл пустили,
А «точку» мужики, хотя и не имели прав,
По кирпичику суток в пять растащили.
Даже кабели, от одного объекта к другому,
Из-под земли вырыли, чуть не зубами
И если не поверите мне на слово,
Приезжайте к нам, убедитесь сами:
Словно после налёта вспоротая земля –
Траншеи, бугры и огромные ямы,
Так и хочется воскликнуть: «М..ля,
Как после атомной бомбёжки прямо!»
Ветер гуляет по тощей степи,
Весною давно не цветут цветочки –
Это мужики, словно сорвавшиеся с цепи,
Решили судьбу стратегической «точки»,
Некогда охранявшую от удара ГЭС,
Американских, кажется, ракет и самолётов,
А ГЭС рванули, да так, что обошлось без
Вмешательства иностранных пилотов.
75 жизней при этом отдав,
Осатаневшему Енисею,
Превращая могущественную из держав,
В такую… какой и назвать не смею.
СТИХ27.
Художники, как всегда, впереди планеты всей:
То квадраты чёрные рисуют,
То приучают к этому делу коней,
А тут и вообще покатили «в крутую» -
Один из самых оригинальных «мазил»
/ну, ладно бы по холсту елозил задом/,
Отнюдь не скажешь, что полный дебил,
А тут собрался командовать парадом:
Оригинальней, чем к ослиному хвосту, кисть,
Чем с пейнтбола краску пулять в стену
/здесь впору хоть умри и ложись/,
Додумался рисовать своим членом.
Стенания критиков всё сильней
И несутся они по одному руслу:
Не принимает народ оригинальных идей,
Не понимает ни поп-, ни арт- искусства.
Перед сеансом нужно штаны снимать
/натурщики, и те посматривают косо/,
А как прикажете «кисть» поднимать,
Если «упала» - это тебе не лошадь.
Так тут не кликнуть: «Сарынь на кичку!»
Тоже нам художник, нашёлся смелый,
Взял в моду вредную привычку,
А ведь этот «инструмент» для другого дела!
СТИХ 28.
В воздухе, в каждом из его атомов,
Присутствует осень, хотя, что здесь такого –
Простое время осеннее,
Оно может быть прилизанное и кудлатое,
А то и смахивающее на весеннее…
И моё настроение ровняется по этому времени,
Так страна живёт по московскому времени,
Даже если в каком-нибудь «Йемене»
Изучаешь их иностранные книги,
Ты всё равно нашего роду-племени
И видок у тебя, как у попа-расстриги,
А все твои знания – твои вириги.
Идёшь ученый, а ребятишки – этакие шишиги,
Хватаются за костюм и за книги,
Но тебе ссориться с ними не с руки,
И ты, отмахиваясь, вспоминаешь интриги,
И ускоряешь шаги.
СТИХ 29. ПАСТЕРНАК ЦВЕТАЕВОЙ.
Он мучился, казнился до отчаянья,
Молился, едва ли не зимней радуге,
Что прах Марины Цветаевой
Остался где-то в Елабуге.
Ему облака казались медведями,
Развалившимися в берлоге,
И поделился бы горем с соседями,
С теми, оставшимися, не многими.
Но только подумал, на этом и кончилось,
Правда, о кутье успел вспомянуть,
И не назвал по имени-отчеству,
Просто обрезал последний путь.
Обрезал, со всеми его ухабами:
Через Чехию и Париж – домой,
Завершился ни где-нибудь, под Елабугой,
В могиле, отнюдь, не именной.
СТИХ 30. О БАСЁ.
Как перелётный гусь,
Он, прозванный « Банановым деревом»,
Мог бы, предсказывать не берусь,
Но при каком-нибудь господине
Безбедно жить и спины не гнуть,
Как его товарищи и всласть писать…
«Хокку нельзя создавать из разных кусков,
Как ты это сделал,
Его надо, как слиток золотой, ковать
Терпеливо и смело» -
Говорил он своему ученику
И уходил в путь до срока далеко-далёко.
А себя он сравнивал с вороном-скитальцем,
А стихи выводил корявыми пальцами,
Но выходили они, о чудо,
Как мелодии, задевающие и стариков, и юношей.
Басё, жизнь окончена
Но это ещё не конец,
Из 17 века стук твоего сердца
Перемежается со стуком наших сердец…
СТИХ 31. РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ БРОДСКОГО.
В полночном Риме пишет он ни о чём,
В пламени свечи вдохновение находя,
В запахе копоти, струящейся вверх, свечном,
Вроде бы в Риме иначе писать нельзя.
По-всему видать он устал, отчего?
Но в римских элегиях только косвенно есть о Родине,
О былой войне в прожекторах ПВО,
А ещё о друге, Ашкенази, вроде.
Он про Север так и пишет,
С большой буквы только,
Но и про Юг тоже с большой,
Как источник его вдохновения,
Его мир делится на золотые дольки,
Но всегда монолитно, окружающее население.
Он благодарит за всё, что с ним ещё случится
И за город этот, его забвение,
И теряется, как в осенних лесах лисица,
И тянется к Бенетте его вдохновение.
СТИХ 32.
Смешно читать у молодых,
Какие у них странные боли в сердце,
Какие у их бабушек в банках перцы,
И как это здорово, бить под дых.
Опять же, какие они крутые хипстеры,
Сноровисто забивающие «косячок»
И пока дело не дошло до клистера,
Приятное это дело свербит мозжечок.
Вообще, интересная начинается жизнь;
Фрики, как святых лики,
Только вера у них другая
И здесь не помогут лики, и даже крики,
Ни лошадиная живопИсь,
Здесь вам не скажут: «Брысь!», -
И даже нынешние парторги,
Организаторы сумасшедших оргий,
Сами не знают, где низ, где высь,
Хоть живьём в гроб ложись.
СТИХ 33.
Почему в провинциальном Саратове
Любит девушка только женатого,
А под городом Нижним, т.е. Горьким,
Удивительно ясные зорьки,
А в газетах про это ни слова,
Там склоняют «справедливоросса» Гудкова,
Во все лопатки костерят оппозицию,
За гнилую, вроде бы, их позицию.
В это, лучшее время года,
Когда рухнула с дуба природа,
О политике лучше б ни слова,
Нынче публика мало готова
Посещать злополучные митинги,
Ей бы лучше в салоны на лифтинги,
Где посмотришь на дивные рожи –
У ораторов дряблая кожа,
У блюстителей, что помоложе,
Сплошь прыщи возрастные, о, Боже.
Вот и гладят по спинам дубинками,
Хомячками морскими и свинками
Величают сердитый народ
И чего-то советуют в рот.
СТИХ 22 Дядя Боря…
Сей дядя в городе достопримечательность местная,
Личность весьма известная.
Зимою курирует он каток:
Заливает лёд, снег – за заплот,
У него не накосячит никто.
К ребятишкам у дяди особый подход,
Его понимает мелкий народ
И вообще он – активная личность,
Хотя от этого не получишь наличности,
В своё время отсидка закалила дядю:
Седина спереди и седина сзади,
И шикарная борода,
Как у Черномора,
Первое место среди бородатых по городу.
С трибун его не переговорит не один оратор
И не распропагандирует ни один агитатор.
За принцип он сцепится даже с бывшим командиром ОМОНа,
Когда всерьёз разозлённый.
К тому дядя Боря весьма «зелёный».
Поддерживает политику «справедливороссов»,
Впрочем, и к тем у него масса вопросов.
Мой сын его встретил на книжной ярмарке,
/как Маркс бородатый и такой же яркий/,
Он бы и Прохорову замучил вопросами,
Навохудоносор!
Зато летом дядя Боря - дачник
И не считается, что он – неудачник.
Ему 73 года,
Но не обделила здоровьем природа
И умом не обделила,
В отличие от некоторых дебилов.
СТИХ 35. «АЛЖИР».
Алжир – страна на севере Африки
И, как я понимаю, республика,
А в нашем «Алжире» другая была публика.
Это страна на севере Казахстана –
«Акмолинский Лагерь Жён, Изменников Родины» -
Их считали исчадиями и уродинами,
А это были женщины, вся вина которых
/ замела, в своё время, контора/ -
Сначала мужей,
Потом жён,
Потом детей –
Всех рассортировал 37-й год:
Кого под пулю,
Кого за колючку,
Кого в детский дом
/и желательно детям сменить фамилию –
Память об отце – враге народа/,
Изгое того, расстрельного года,
Когда могли заложить за то,
Что понравилось на соседе пальто,
Или позарившись на квартиру…
И человека отстреливали, как в тире,
В Бутово – под Москвой, или в бору минусинском,
Забрать с Арбата или с Подсинской,
Председателя райисполкома или управдома.
Потом начались разборки 1956 года,
Содрогнулись все, и даже природа,
Хотя последняя об этом знала,
Но скорбно и задавленно молчала.
Теперь на траншеях стоят кресты –
Большой и малой величины,
А глазницы черепов давно пусты,
Господи прости.
Выжившие пацаны находили матерей…
И с этим жили, не имея проблемы отцов и детей,
Ведь отцов тоже не было с 1937 года,
И кто виноват, человеческая природа?
А как же быть со страной «АЛЖИР»?
Территория того лагеря в другом государстве
И к нам не имеет никакого отношения
По определению.
СТИХ 36.
Ощущение листопада,
Пусть октябрь уже прошёл,
Ощущение камнепада,
Когда факты кладут на стол.
А растерянность так и нижет
В невесёлых твоих глазах,
И, поскольку, своих не вижу,
То выходит, что дело швах.
Я не вижу, но разглядела,
Даже больше, чем надо, ты…
Только что нам теперь за дело,
Почему они так пусты?
Вот и лгу-то я неумело,
Хотя мысли мои просты,
Как своё ощущаю тело –
Эти скрюченные кусты,
Эти листья и эти ветви -
Всё давно свой прошло зенит…
На шоссе твоих километров,
И на трассе моих орбит.
СТИХ 37. О Т Е Ц.
- Я отца не видел никогда,
Привыкнуть не успел…
- Это тебе крупно повезло.
/монолог из кинофильма
«Путь к причалу» /
Фамилия на стеле
Я был маленьким, когда отец погиб,
Случился такой загиб –
Отец был и… сразу его – нет.
Стало не до конфет,
Но прошло много лет:
Мой сын с моим внуком, пошли в кино
И в Комсомольском парке,
На стелах Мемориала Героев,
Увидели фамилию своего деда – Героя…
Не скрою,
Но мой отец был Героем труда,
А до этого воевал тогда
И раненый попал в красноярский госпиталь,
Его Войно – Ясенецкий, доктор известный лечил,
Архиепископ Лука, позже канонизирован был.
А я не помню своего отца
И могила его не сохранилась,
Но в далёком сибирском городе
Память о нём жива…
И сын мой с внуком моим
Носят к Мемориалу цветы
И с отцом моим даже на ТЫ,
И хоть люди сугубо светские
Почитают архиепископа Луку –
Валентина Феликсовича Войно – Ясенецкого.
Война и мир.
В начале войны мой отец
/какой молодец/,
Командир взвода разведки
На Северном фронте,
Он всегда был чуть склонен к фронде.
Одессит, а значит рыбак,
Выуживал «языков» фашистских,
И считалось, что это пустяк.
Но при прорыве немцев на фланге,
Оборонял штаб в ударной фаланге
И его ранило тяжело:
Раздробило ключицу и плечо…
Было в тот день горячо
Мой отец тогда выбыл из строя…
Но выжил и, наверное, Богу было угодно,
Что после получил он Героя,
За то, что хорошо кормил людей хлебом,
Он и за войну имел ордена,
Хотя в мирной жизни
Так и не дотянул до коммунизма.
Не всё было ладно в гражданской жизни
У бывшего воина и председателя колхоза,
Увяли семейные розы…
Отец погиб, а родных разметали по Северам
Служаки великого культа Личности,
Давно их нет, а мы остались в наличности
Я, мой сын и внук – мученик школьных наук,
Знаток компов и «пих» -
С тем и попал в этот стих,
О своём прадеде и обо мне,
И о фамилии на стене
Мемориала Героев в городе Красноярске,
Хотя от этого многим ни холодно и не жарко,
Но нам приятно вдвойне,
Что память осталась, хотя б на стене!
СТИХ 38.
Когда-то в Красноярске, всегда один,
Среди тусовщиков поэтических
Частенько мелькал Борис Хургин
И считался почти… политическим.
А вообще-то, где-то на Ангаре,
В тайге,
Он работал вздымщиком
Сосен саженных
И в их млечном соке, как и в янтарной смоле
Черпал вдохновение, удивляя своими пассажами.
« Что кобенишься-то, Ирша,
ботать брось по фене.
Раздвигай-ка ноги ширше,
Я заферлупеню…»
Он казался нам этаким хулиганом
/во рту жвачка, которую называли тогда чуингамом/…
Кто-то говорит, что умер рано,
Кто-то, что уехал и живёт в Нью – Йорке.
Честный парень и вовсе не интриган,
Отсекающий от сосен коры корки.
Он, выдающий смешные стихи
И человек сильно пьющий,
Утащил в Америку за собой грехи,
Как, мне думается, в поисках жизни лучшей.
Больше о Борисе я ничего не знаю,
Всё-таки Америка с другого края.
СТИХ 39.
Снег наполовину высушило,
Наполовину разнесло ветром.
Подморозило и его остатки
Напоминают клочки ваты или
Обрывки перьев,
А уже потерявшие листву деревья,
Кажутся чёрными и гадкими,
Как настроение отдельно взятого человека,
Запертого в одном из отсеков,
Затонувшей подводной лодки,
Где он сидит на ящике с водкой
И он решает для себя,
Пить или умереть трезвым –
Философствовать бесполезно.
Но глядя на клочки «медицинской ваты»,
Я вспоминаю, что уже умирал когда-то
И только Бога просил мне помочь,
И тот сказал: «Как я слышал, ты бестолочь
И хорошо, что не сволочь,
А просто слабохарактерный человек,
Я продляю твой воробьиный век
На несколько парсек».
А я, всё попрошайничать продолжаю,
Хотя Бога, с тех пор, уважаю.
СТИХ 40.
С этим парнем мы когда-то
Рассекали по Ленинграду туристами,
Город каменный и улицам далеко до чистых,
Но мы, сибиряки, больше истории внимание уделяли,
И вглядываясь в прибалтийские дали,
У памятника Самодержцу мечтали.
А после, в гостинице, пряча свой кошелёк под подушку,
Он уверял, что так безопасней и лучше,
Мне же было совсем невдомёк,
Зачем прятать на ночь деньги
В двухместном номере.
Запирающемся изнутри на ключ.
«На всякий случай,
Во избежание неприятных эксцессов,
Вплоть до уголовного процесса…»
После я его встретил
Попутчиком в кузове грузовика
И он сказал, что тётка издалека
Прислала ему американское пальто,
На оранжевой подкладке. Маркое,
Но вполне ноское, зато,
И с модной, на спине, складкой.
Я позавидовал ему слегка,
Всё-таки американское, издалека…
Были молоды мы тогда,
Считая, что юность – это беда,
А вокруг был огромный Советский Союз,
Про который извне говорили: «Боюсь!» -
Их тоже охраняли баллистические ракеты,
Понатыканные по всей планете…
И вдруг – американское демисезонное пальто.
Я подумал, что-то здесь не то
И чего-то не так,
Наверное, посодействовал враг
И посоветовал парню выбросить пальто в овраг,
Но кратко сказал он: «Дурак!»,
Хотя и сам думал он про то,
Как бы половчее избавиться от пальто.
СТИХ 41.
Осень, начинается у поэтов страда,
Они выходят с «косами» наперевес,
И ещё со времён допушкинских, начинают всегда,
С того, что косят траву и лес.
Конечно, косы – предмет иносказательный,
Можно, к примеру, ружьишко употребить;
Накладываешь на курок палец указательный
И начинаешь во все стороны без разбора палить.
В записки попадает листва проржавевшая, сучья,
А то целый лес и синь полинялых небес,
Ещё можно вспомнить про парочку разных случаев,
И про вёрсты, которые колом стоят до небес.
СТИХ 42.
Достать из шкафа зимний пуховик,
Шапочку тёплую, плотной вязки,
И всё это натянуть на себя без опаски,
Самому себе в зеркале показав язык.
Норвежцы говорят – нет плохой погоды,
А вот плохая одежда есть,
И если впереди маячат невзгоды,
То постарайся плотнее поесть.
Теперь хорошо бы в автобус без давки,
А после в электричку побыстрее сесть
И устроившись с комфортом на лавке,
Не замечать, кто с тобою в соседях есть.
Вот и по жизни куда-нибудь ехать,
И чтоб на окружающих – ноль,
А слушать в наушниках свою Пьеху
И проклинать если, то свою юдоль.
Сойдёшь где надо – твоя погода,
Песни дослушал, книжечку дочитал…
Отметил конец календарного года –
Пусть промежуточный, но финал.
СТИХ 43.
Моя первая книжка вышла в 1977 году –
Описание природы и ничего… такого,
Меня упрекали тогдашние критики,
Что можно о властях найти доброе слово,
Партия у нас для народа одна…
Она и Солнце, она и Луна -
В полнолуние, яркая такая, конечно,
Благодаря ей ты щебечешь беспечно.
Но и в следующих своих опусах я не внял советам,
В результате поплатился за это –
Вместо полнокровных книг – «братские могилы»
Сборников, с пишущими в полсилы.
Потом перестройка – всё утряслось,
Осадок остался, лишь самую малость.
Теперь, когда начинают о новых зорях,
О новых апологетах, весьма достойных,
Я вспоминаю, что тявкал не очень смело
И в литературе не лез на амбразуры,
Чтобы воспеть строй и партийные фигуры,
А больше якшался с природой
В любое её время года.
СТИХ 44.
Эта женщина была молода,
Преподавала литературу
И любила, в живую, живую натуру
И страшной болезни не было даже следа.
И познакомился я с ней когда
Она активисткой была тогда,
Но в юном теле уже текла мёртвая вода…
Потом… прошли годы
И от прежней любви не осталось следа,
Хотя вру – помнил я её всегда
И в день, она умерла когда,
Эта весть долетела сюда
И я подумал, что это неправда и ерунда,
И шевельнулось в душе острое чувство стыда,
Острое чувство беды
И ощущение тяжёлой воды
В грудной клетке, как в реакторе,
Когда стержни уже вынуты,
Идёт неуправляемая реакция,
И похорон тяжёлая акция,
Всё-таки она была слишком молода тогда,
Когда растаяла без следа.
СТИХ 45.
Два ангела везут в коляске ребёнка,
Два примерных мальчика убивают котёнка,
Двое мужчин «любят» одну женщину,
Две женщины бьют одну старуху –
И все вместе демонстрируют силу духа
/такая порнуха и такая пруха/,
И улыбки от уха до уха.
Ребёнок улетает с ангелами,
Душа котёнка тоже устремляется вслед за ними, Жадная до любви женщина,
Охотится за другими мужчинами,
А те избегают её и этому есть причина
И только «убитая, в сопли» старуха
Не теряет присутствия духа.
Она плачет, конечно, и знает,
Что мир, её окружающий, бессердечен,
Да она и своего сердца не чувствует совсем,
Плачет, но улыбается всем-всем,
И надеется, что ангелы прилетят за нею,
И члены её немеют,
Но её отказывается принимать Бог,
У него есть железный предлог,
Что старуха не была крещена в детстве
И никуда от этого ей не деться…
И живёт у людей приживалкой,
А мне её больше всех жалко.
СТИХ 46.
С какой стороны подойти к осени,
Хотя называл её поэт кобылою,
К такой нельзя подходить вовсе,
Так лягнёт, что за душу милую.
Но это кобыла, а осень, она же -
Не очень коварное животное,
Скорей постройка многоэтажная,
С квартирами, смотря для кого, льготными:
Для стариков, честно отработавшим свой век
На благо социалистического отечества,
Теперь лишним стал такой человек,
Но квартирку имеет, как ступеньку к вечности.
Из неё стартуют к иным полям
Старик со своею старухою.
Когда – вопрос? А пока по вечерам
Кричат друг другу гадости в ухо.
А молодые, которые не имеют жилья,
И всё чаще поговаривают об ипотеке,
Это когда под хвост попадёт шлея,
Не помогут примочки из любой аптеки.
Оно так, пожалуй, и до развода дойдёт
Если будут жить, шалаш снимая,
Вполне понимая, если мазь не прёт,
То и всё остальное не дотягивает до рая.
А что же осень, мимо она прошла,
Задержавшись только у квартиры льготной,
Хотя у стариков и так ни мало «бабла»,
Но и прочего, если вникнуть до подноготной…
СТИХ 47.
Мы – советский народ,
А теперь российская нация.
Нас давно недород,
Угнетает нас экстраполяция:
С одного на другого проецируют взгляды, привычки.
Ничего здесь дурного,
Все ключи превратились в отмычки.
Мы - российский народ,
Наши лбы толоконные, светлые.
Проведение нас ведёт –
Нерушимое, беззаветно.
Мы – российский народ
И поддержка железной державе,
Даже злость нас не сразу берёт,
Как метан собирается в лаве…
Ну, а если рванёт,
Кто судить тогда нас будет вправе?
СТИХ 48.
Мы пойдём в поля,
Где жгут прошлогоднюю солому,
В них даже ночью тепло и светло, как днём,
Нам будет весело и уютно, почти как дома,
И явственно слышно, как грохочет весенний гром.
Он будет рокотать далеко, нисколечко нас не пугая,
Словно желает поведать, что будет с нами потом,
И в горящей соломе запрыгают призраки попугаев,
Улетучившиеся с первым весенним дождём.
Возвратимся домой и пахнуть мы будем дымом,
И хвастать, как здорово время вчера провели,
И будем любить, и будем в ответ – любимы,
Даже улетая куда-нибудь,
с выжженной нами, Земли.
СТИХ 49. К ВОПРОСУ О СОВМЕЩЕНИИ
ПРОФЕССИЙ.
«Всё смешалось в доме Облонских…»
Так и у мирян со служителями,
Обычными и не очень… жителями.
Рассекал Фёдор Конюхов по морям исправно,
Но ведь не ходил, как Христос, по воде?
И вот – на тебе… подустал и переквалифицировался
В писателя и художника, а ещё… в священника
/натерпелся, Господи/!
И бывший министр, господин Шевченко,
/тот, что запылил квартиру патриарха нанопылью/,
Тоже в сторону церкви посматривает умильно,
Пока не превратился в священника
И служа у себя в Питере,
В Крестовоздвиженском храме,
Не разместил в подсобке абортарий.
Этот, пожалуй, и «доктора Быкова» Охлобыстина
Переплюнул, услужив не одной даме.
Голова пойдёт кругом: то путешествия, то «Интерны»,
То аборты и прочие скверны…
Хотя вот в Красноярске профессор-хирург
Войно – Ясенецкий, он же архиепископ Лука,
Валентин Феликсович, прибыл к нам издалека.
Побывал и в ссылках и в тюрьмах и в лагерях
От города Ташкента до Туруханска…
Не понимаю, как такой человек,
Лечивший в госпитале №1515 моего отца,
Не наставил его на путь истинный до конца.
«Имея талант художника, он мог вести богемный
образ жизни, пачкая руки лишь красками,
а стал «мужицким врачом», - священником и
жертвой политических репрессий.
Это он сказал безбожникам-обвинителям:
«Бога я не видел, но вскрывая черепа, я так же
Не видел там ума и совести там не видел…»
В госпитале он голодал постоянно, потому что
На кухне его не кормили, а он оперировал неустанно
И не успевал отоваривать продуктовые карточки.
Сталинскую премию отдал детям войны.
А на иконах его изображают частенько со скальпелем.
И когда он обходил палаты госпитальные,
Те кто мог, вставали, а немощные «салютовали мне,
поднятыми вверх ногами…»
И подумаешь, это рассказ о драме
Или о правильно сделанной жизни хирурга
Войно – Ясенецкого – жизни трудной
И далеко не простецкой.
СТИХ 50
Почему люди асфальтом кидаются?
А потому, что дороги в Москве плохие,
Были бы, которые автобанами называются,
Или ещё какие – другие:
Человек попинал бетон – нормально,
Усёк, что построено на века,
А так… расстроился в смысле буквальном
И понял, чего хочет рука.
А там, рукой этой, подать до власти,
Размахивает в азарте асфальта куском,
И кричит: «Не вынесу я такой напасти…» -
И ещё что-то, про изберком.
А властям тоже не в кайф такое,
Давай бунтарей массажировать по хребтам,
А потом полгода не давали покоя,
Выискивая защитников по адресам.
Один даже спрятался на Украине…
Выудили, имеется опыт уже,
Поговорили… «до явки с повинной»,
Теперь за решёткою «на этаже».
А точнее сказать, в СИЗО, на продоле,
Пишет воспоминания о былом,
А люди интересуются: «Доколе
Он будет мести по бумаге, как помелом?»
А что вы хотели, в разрезе улиц
Всё возвращается на круги свои:
Милиционеры полицейскими обернулись
И появились зажиточные слои.
А те с согражданами делиться не приучены,
Денежки вывозят легко за бугор,
Вот и участились подобные случаи,
Вот и получается такой разговор.
А парня, который на Украину бегал
И потом отказался от явки с повинной,
В Иркутск отправили – дорога длинная,
Он там, лет 15 назад, шапок украл 500 штук.
Теперь поднимут на правосудия крюк
И всё вспомнит, иначе – каюк,
Несистемной оппозиции друг.
СТИХ 51.
Художники – стихотворцы весьма забавные,
Они считают, если я рисовать могу,
То почему про стихи ни гу-гу…
И сочиняют исправно,
Только выражаются посмелее;
Палитра /чуть не написал – пол-литра/ болтается на шее,
У ног - подрамник,
Между ног – этюдник…
Художники ещё те рукоблудники,
Только в хорошем смысле этого слова,
Пьют и руками блудить готовы
По телам своих дряблых натурщиц,
Представляя их юными девами,
Принцессами и королевами,
Которым они дарят свои стихи,
А их картины – это их грехи,
Хотя картины художники продают –
Всё-таки это адский труд,
Требующий определённых затрат…
Продал картину и безмерно рад
И бейся хоть о какой заклад,
Когда в кармане настоящий клад,
Когда финансы не поют романсы,
Когда девчонки зовут на танцы,
А после в кафе, а после…
И не нужно напрашиваться к друзьям в гости,
Чтобы там поесть на халяву,
А потом опять голодать на славу
И писать стихи,
Про несуществующие грехи…
И если опять пойдёт спрос на картины,
Стихи в стол или в корзину…
СТИХ 52
Между «внутренними делами» и «обороной»
Снова союз заключён влюблённый:
У одних при разработке спецоружия
Пропало 6 миллионов рублей наружности,
А у «обороны» всего 3, но «зелёных».
Да, конечно, вышла небольшая промашка,
С кем не бывает, дана отмашка,
Вот и пользуют, как промокашкой.
Хотя учителей задевать не смеют,
А ведь они от родителей конфет имеют,
Да ещё с цветами букетов…
Такой доход,
Оторопь простых людей берёт
И врачи тоже, те штучки,
Возможно и круче, позолотите ручки…
А вы навалились на «оборону» и «внутренние дела»,
Посчитайте сначала… и чья взяла?
Вот вам и не болит голова
У дятла.
А она, оказывается, болит,
Только делает вид,
Что не болит.
СТИХ 53
Из разговора с одним «вундеркиндом»:
« Альбом дорогой,
Рисуй в нём только хорошее…»
« Здесь нужна классика,
а нарисую-ка я… УНИТАЗ!»…
Ни так ли получается и у взрослых,
Когда они садятся создавать свои шедевры,
Намереваясь воспеть что-нибудь … этакое,
Строгое и классическое?
Насколько позволяет состояние им, психическое
И умственные способности,
Заложенные в генах -
черепной коробки… стенах.
СТИХ 54
В колоде карт без игры туз любой – рядовой,
Хотя думает, что городовой,
И может быть о себе любого мнения,
Но никакого сравнения
С начавшеюся игрой.
Здесь козырная масть – горой
И козырная шестёрка является проходной –
Бьёт любого туза она,
Не обсуждая его за глаза.
И если это, к примеру, шестёрка крестей,
То она бьёт и туза пик,
и туза бубен,
и туза червей,
А так же их королей и дам
Без стеснения по зубам!
Даже в «подкидного» – игре простой
И то законен мордобой такой,
И никто не скажет: «Отстой!»
СТИХ 55.
Вот Макаревича в отсутствии бунтарства
Упрекнуть не смею
И вообще, на «Машине времени»
Он летал где хотел и хотел куда – без труда.
В поварском деле знает он толк
И толк, и смак, а вернее сказать:
Может накормить полк
Или дивизию, запросто так.
Когда же он, из плодов своих праведных,
В Москве ресторанчик завёл,
То к нему заходили посетители правильные,
Однажды даже президент зашёл.
Многие улыбнулись – перепутал рокеров,
Шёл к мотоциклистам, попал к певцам.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович,
Может партейку в покер?
- Да я в этом деле ещё пацан, вот и решил сначала прикупить клинику,
Да боюсь сознаться вам от души…
- Ладно, Андрюша, не будь циником,
А если чего – письмо напиши.
Макаревич шутку понял буквально
И в ближайшее время в письме своём,
Пожаловался на коррупцию досконально,
Мол, так и эдак, ко дну идём…
Но Путин-то президент и всё понимает,
Кто какую рыбку держит за хвост
И вот, когда Макаревича в Совет по культуре толкали,
Он его вычеркнул … и весь вопрос.
Ты взятки давал, а на меня с «кулаками»,
Не давай и будешь прибыльно зубы лечить,
А ещё от песенок ворочать деньгами,
А я и сам разберусь, кого «мочить».
«Основная добродетель гражданина –
Есть доверие…» - это ещё Робеспьер изрёк,
А мы всё про то же, мол, верим, верим
И в этот, и ещё в последующий срок.
Да, Господи, верьте, кто вас неволит,
Только не скулите потом дорогой,
Что и этот господин вас отфутболил,
И ещё ни раз отфутболит другой.
Домострой, он и в Африке домострой,
Только цвет кожи слегка другой.
И не стоит злоупотреблять доверием,
Приставая с различными суевериями.
СТИХ 56.
Это плохо, если с родным человеком
Не о чем разговаривать по телефону,
Хотя подумать, то вместе переплываем реку
Нынешнего времени, влетев с разгону
В её воды. У сына заботы: встаёт рано, работает,
Опять же свой сын и достаточно нервотрёпки,
Хотя он и не скажет про пацанов «кишеглоты»,
И рука не поднимется, задать трёпку,
И всё-таки созвонимся вечером – он молчит,
И я молчу, изредка вздыхая…
У сына всё в норме и я пока не инвалид,
Видимо планида у нас такая,
Всё понимаю, а душа болит.
СТИХ 57. КУЛЬТПОХОД.
В ТЮЗ всей семьёй – отец, мать,
сынок третьеклассник,
А там контролёр, выступая судьёй, говорит:
- А мальчик ваш остаётся в запасе.
- М- м-м ? -сцена – немой вопрос.
- Нечему удивляться, матерятся на сцене,
спектакль такой и не дорос
ребёнок слушать диалог « по фене».
-Позвольте, но Театр Юного Зрителя.
Мы и припёрлись всей семьёй.
Куда его-то?
- Ладно, проходите,
Только прежде надо соображать головой,
А не…
- Всё понятно, впредь умнее что ли.
Не думали, что сказка – свет туши.
- Папа, пап, так и на футболе,
Пацаны, как в театре, выражаются от души.
СТИХ 58. К А З У С Ы «РР».
- 1 –
«Оказывается, если склонить голову влево,
То Эйфелева башня будет меньше…»
Доказали психологи из Нидерландов,
Два мужика и одна дева.
Может у них воспалились гланды
И слегка перекосилось зево?
А может в голове, как свинцовые шарики
В батискафе, сместились грузы балласта
И в зрительном нерве появились Смешарики,
Тут-то башня уменьшилась и баста!
Бедный, бедный инженер Эйфель,
Он и не подозревал такой метаморфозы
Со своей космической судоверфью
Или самой большой мировой занозой,
А может для вселения оптимизма
/интерес к башне поутих со временем/,
Вот и заболтали головами туристы –
Представители самого доверчивого племени.
А башня? Да стоит себе, понемногу
Ржавеет, огнями сияет торжественно,
Косится на зевак строго,
Как создателем и было завещенно.
- 2 –
Как тут понять современный мир?
80-летняя испанская бабушка,
Увидев траченное временем изображение Христа,
Взяла баночку с краской
И дописала образ по своему разумению
И получилось всемирное недоразумение.
Сначала с ней хотели поступить, как с Христом самим,
Но потом уразумели –
«Ecce Homo» /»Се человек»/
И доступ к фрескам сделали платным,
К тому же доход… обратно.
Денежки понесли прихожане,
Лишь бы на дело бабушкино посмотреть,
А сама-то Сесилия Хименес чего будет с этого иметь?
«Художница» осмелела и закипело… дело:
Наняла дюжину адвокатов,
Мол, старайтесь, ребята!
Хватит богатеть родному приходу,
А то гребут деньги и концы в воду.
Ещё Лифшиц говорил: «Делиться надо!»,
Тем более, считай, с неба свалившимся кладом.
Зеваки за первые четыре дня
На две тысячи евро озолотили церковь,
Где такой правильный, но исправленный Иисус.
Конечно, бабушкой овладел искус,
Попутал, как говорится, бес,
Иначе она, не поднимая шум до небес,
Тихо бы радовалась, что не подвергли
За художества наказанию,
Другим «богомазам» в назидание.
- 3 –
В доме, где живёт знаменитый конструктор автомата,
Лифт, ко дню его рождения, установят автоматом.
Всё-таки М.Т. Калашникову девяносто три
И подарок власти придумали изнутри
Его пятиэтажного дома,
Учитывая вклад в дело мира, весомый.
Нам-то он мало в чём помогал
/войну со вкладом своим проморгал/,
Самую Отечественную и Великую,
А что до остальных – отмахались бы и винтовками,
С учётом солдатской сноровки.
Душманы преподносили нам сюрпризы «бурами»,
Правда и «стингерами» не гнушались,
В результате с «калашами» мы ретировались.
Теперь мемуары пишем
И товарищей вспоминаем, погибших.
Михаилу же Тимофеевичу уже 93,
А детищу его 65.
Собираемся за границей оружие покупать,
В том числе и стрелковое, типа автоматов…
Дожили, ребята.
- 4 –
«В Москве проходит слёт «ночных бабочек»
С делегатками от «Серебряной розы».
Здравствуйте и до свидания,
А почему бы не проводить
Этого Всероссийского слёта,
Девчата- то все хорошие.
Они понимают последствия любовных свиданий,
Любови не на расстоянии,
А ещё, собираются вводит налоги на удовольствие,
Их профессия не относится к продовольственным.
Она относится скорей к чувственным,
Природной, а не искусственной,
Основанной на ваших эндорфинах
И годится даже для борьбы с ангиной.
Нет, «ночные бабочки» не только бравы,
Но и правы, и лечить их надо,
А не только выжимать с этих «Siever Rose»
Радость и не фукать: «Какая гадость!»
- 5 –
Разохотившийся до справедливости,
Господин Чуров добрался до выборов американских,
Своей, в этом деле, не хватает шкодливости,
А значит прославиться мало шансов,
Так озаботился выборами их президента
В штатовских апартаментах.
«Какие они, всенародные, - шумит Чуров,
Обозначившийся калоритной фигурой, -
Если выбирают не избиратели, а выборщики –
Большие выдумщики…»
Вот, что значит человек принципиальный,
А не актёр провинциальный.
Вот он бы наладил там, у них,
Если бы не один штрих…
Своей работы хватает дома… у изберкома.
- 6 –
«Догхантеры распоясались,
Только что людей не кусают,
А собак травят направо и налево,
Которые страдают от таких посевов.
Теперь вот на территории университета,
Не дожидаясь наступления лета,
Травят на глазах у преподов и студентов
И даже у любителей тамошнего абсента,
Но и собаки себя вели не по-хорошему.
Этакие приломоносовские Гавроши.
Студенты утверждают, однако,
Что «догхантеры» кусачее, чем собаки,
А по 167 привлекать их можно,
За уничтожение домашних животных
И ещё, это от Сербского уже исходит:
75% « живодёров» - те,
Кто в детстве над животными издевался вроде,
В некотором роде… при любой погоде.
- 7 –
История нам до боли знакома:
Людмила Нарусова осталась дома
И не пошла на заседание СовФеда,
Сама ещё того не ведая,
Что оттуда её уже попросили,
Выписав «Почётную грамоту», но не вручили
По причине сенаторского отсутствия
В федеральном Присутствии…
А другой фигурант – Чубайс,
Может отправиться в космос,
Для этого господин вполне взрослый.
Но вдруг /не дай-то Бог/ неудача
И кто-нибудь сразу констатирует:
«Во всём виноват Чубайс»,
Повёлся на халявный прайс.
Ведь компания, которая отправляет в космос,
Его ведомства стопроцентная дочка и… точка.
Стоит ему только сказать: «Да» . –
И сразу в ответ: « Пожалуйте, вам туда…»,
А его пассия Авдотья Смирнова
К такому финалу ещё не готова.
И, наконец, Света из Иваново теряет рейтинг.
Лишь бы размер бюста не потеряла,
А там можно начать всё сначала.
Правда, президент отменил свои встречи на публике,
По всей республике.
Сделав исключение для журналистов –
Пусть убедятся: «Броня крепка и танки быстры!»
- 8 –
«Жадность фраера сгубила…» -
Трое блюстителей порядка,
Сначала убили, а потом за убитого,
Калым запросили.
Когда их раскрутили, выяснилось всё это
И пора сдавать… пистолеты.
Убить человека из-за паршивого автомобиля,
Всё равно, что за порцию чахохбили,
Герои из Хорошево – Мневников,
Что под Москвой, в Мытищах.
Вышло, что сами себя ищут,
А «БМВ» хотели продать за хорошие «тыщи»
И нож носили за голенищем.
Вот это заступники – клятвоотступники
И, конечно, преступники -
Полицейские, прошедшие аттестацию,
А теперь проходят санацию
Другого профиля… на Мефистофеля.
- 9 –
Нас покидает господин Блатт –
Американец с израильским паспортом,
Тренер сборной по баскетболу.
И его мы сблатовали отнюдь не «по блату»,
Как брат – брата. Получили хорошую школу
А играли-то как:
На Лондонской олимпиаде – третье место,
Могли быть и первыми, подвели нервы,
Плохо попадали сзади?
До свидания, господин Блатт.
Российский болельщик, отнюдь не рад,
Может какой-нибудь гад,
Только не наш брат.
- 10 –
Наконец-то, весьма отрадная новость –
Учёные вычислили самого счастливого человека -
Матье Рикарда, 66-летнего монаха буддистского,
У него активность в левой мозговой коре такая,
Что шапка поднимается на голове –
Это и сдерживает негативные мысли
О всяком кликушестве или самоубийстве,
А ещё высокий уровень гамма - волн Рикарда,
Как у нашего известного музыканта – барда,
Буддиста тоже и на монаха похожего.
И весь секрет эффекта нейропластичности
Ни в его комичности, склонности культа к личности,
А в правильной медитации,
Хотя бы по 20 минут находиться в прострации,
И уже через три недельки
Ты спокойнее, чем в тапочках стельки.
- 11 –
С чего это Онищенко, рекламируя
Медицинские маски,
Строит россиянам умильные глазки?
Или это его контора, штампующая маски, которая?
А женщинам от масок одна пользА,
Она подчёркивает их «загадочные глаза»,
А ещё, чтобы гриппом не заболеть,
Нужно, уходя с работы, об этом сожалеть,
Убиваться прямо,
Поддерживая медицинских масок, рекламу.
Хотя на митингах в масках лучше не попадать
На глаза ОМОНу,
А то получите такого разгона,
Не помогут и «красивые глазки»
Такой владелице обворожительной маски.
- 12 –
А на певицу Вайенгу/Хрулёву/
Посыпались дивиденды снова,
В журнале, который читает полмира,
Её обозвали вампиром.
Получила 100 тысяч, вместо 7 «лимонов»,
С другого, прыткого же такого,
Ещё 160, уже вместо 12 миллионов…
И ещё 250 «деревянных»
С издательства «Бурда» и журнала «Отдохни» -
Окаянных.
Ей теперь можно не петь,
Если рекой льётся, правда «медь»,
Вместо «золотых лимончиков».
Главное в суд получай талончики,
И выручку, не ленясь, подсчитывай,
Да журналы внимательнее почитывай.
- 13 –
Наконец-то кончилось у Патриархии терпение,
Или от пастырей отвернулось везение.
Разнёс их начальник «за умение работать
Со щедрыми людьми:
«Не скромно, братия, ездить на машинах роскошных,
Ещё ни мало людей дотошных,
Говорящих: «Прихожане нищие, а попы шикуют,
«капусту» зелёную так и шинкуют».
Другой служитель упрекнул подопечных:
«Христос был нищ, а вы беспечны
И какой пример подаёте пастве,
Если добро не проносите мимо пасти?
Вот стану распределять вспоможение,
Учту ваших прихожан предложение
И лишу любителей крутых авто,
Ежемесячных и квартальных…
Подношений, сиречь примиальных.
- 14 –
Казаки переписывают «Лолиту» Набокова,
По известной картине Репина,
Предлагая писателя заковать в цепи
За пропаганду педофилии.
Вот это питерские казаки –
Потомки тех, кто разгонял рабочих нагайками,
Чтоб на демонстрации не ходили «шайками».
Прародители нынешнего ОМОНа,
Благообразного и крещёного.
- 15 –
А господин Полтавченко,
Получивший от питерских болельщиков
Обидное прозвище «Жлоб»
Не обзывался чтоб,
Поручил законодателям, разработать перечень
Запрещённых, в ночное время, звуков,
В частности запретить ТОПОТ КОТОВ,
Будет им впредь наука,
И ещё упрекнул земляков,
За демонстрацию всяких пальцев,
Во время приезда из Москвы постояльцев,
А не то гость обидится и был таков.
СТИХ 59.
События в мире описывать интересней,
Чем копанием заниматься в себе самом,
Разметая по углам души своей плесень,
Убеждаясь, опять выходит облом.
Хвататься за голову, стенать и плакать,
Выдумывать, как сердце ноет в груди,
И опять развести такую слякоть,
Что хоть рёбра накручивай на бигуди.
А то воспеть любовь неземную,
К такой же неприкаянной, как и ты,
А на деле встретить соседку бухую -
Типичную представительницу земной красоты.
СТИХ 60.КРАНТЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ОБЬЕКТА.
Когда строили Саяно-Шушенскую ГЭС,
Это в 60-70-е годы,
Тогда во всём был у нас прогресс,
Особенно военные не выходили из моды.
И вот понатыкали вокруг неё
Частоколом, словно забор из кольев,
Ракет, системы ПВО,
То-то солдатам было раздолье.
Они мёрзли на наших сибирских ветрах –
Это когда на дежурстве только,
А так служба на совесть, а не за страх,
Всё: казармы, столовка, погреба, подполья,
Ракеты на станинах, горючее, гаражи…
Я солдатам читал стихи в уголке красном,
Про нашу армию, про любовные чьи-то грешки,
И, казалось, старался совсем не напрасно…
Но вот – перестройка и сказали так:
«Кому нужна эта ГЭС – посудина,
За тысячи километров базируется враг,
Да и врагом Америка нам теперь не будет».
Солдаты уехали, ракеты забрав,
Наверное, после на металл пустили,
А «точку» мужики, хотя и не имели прав,
По кирпичику суток в пять растащили.
Даже кабели, от одного объекта к другому,
Из-под земли вырыли, чуть не зубами
И если не поверите мне на слово,
Приезжайте к нам, убедитесь сами:
Словно после налёта вспоротая земля –
Траншеи, бугры и огромные ямы,
Так и хочется воскликнуть: «М..ля,
Как после атомной бомбёжки прямо!»
Ветер гуляет по тощей степи,
Весною давно не цветут цветочки –
Это мужики, словно сорвавшиеся с цепи,
Решили судьбу стратегической «точки»,
Некогда охранявшую от удара ГЭС,
Американских, кажется, ракет и самолётов,
А ГЭС рванули, да так, что обошлось без
Вмешательства иностранных пилотов.
75 жизней при этом отдав,
Осатаневшему Енисею,
Превращая могущественную из держав,
В такую… какой и назвать не смею.
СТИХ27.
Художники, как всегда, впереди планеты всей:
То квадраты чёрные рисуют,
То приучают к этому делу коней,
А тут и вообще покатили «в крутую» -
Один из самых оригинальных «мазил»
/ну, ладно бы по холсту елозил задом/,
Отнюдь не скажешь, что полный дебил,
А тут собрался командовать парадом:
Оригинальней, чем к ослиному хвосту, кисть,
Чем с пейнтбола краску пулять в стену
/здесь впору хоть умри и ложись/,
Додумался рисовать своим членом.
Стенания критиков всё сильней
И несутся они по одному руслу:
Не принимает народ оригинальных идей,
Не понимает ни поп-, ни арт- искусства.
Перед сеансом нужно штаны снимать
/натурщики, и те посматривают косо/,
А как прикажете «кисть» поднимать,
Если «упала» - это тебе не лошадь.
Так тут не кликнуть: «Сарынь на кичку!»
Тоже нам художник, нашёлся смелый,
Взял в моду вредную привычку,
А ведь этот «инструмент» для другого дела!
СТИХ 28.
В воздухе, в каждом из его атомов,
Присутствует осень, хотя, что здесь такого –
Простое время осеннее,
Оно может быть прилизанное и кудлатое,
А то и смахивающее на весеннее…
И моё настроение ровняется по этому времени,
Так страна живёт по московскому времени,
Даже если в каком-нибудь «Йемене»
Изучаешь их иностранные книги,
Ты всё равно нашего роду-племени
И видок у тебя, как у попа-расстриги,
А все твои знания – твои вириги.
Идёшь ученый, а ребятишки – этакие шишиги,
Хватаются за костюм и за книги,
Но тебе ссориться с ними не с руки,
И ты, отмахиваясь, вспоминаешь интриги,
И ускоряешь шаги.
СТИХ 29. ПАСТЕРНАК ЦВЕТАЕВОЙ.
Он мучился, казнился до отчаянья,
Молился, едва ли не зимней радуге,
Что прах Марины Цветаевой
Остался где-то в Елабуге.
Ему облака казались медведями,
Развалившимися в берлоге,
И поделился бы горем с соседями,
С теми, оставшимися, не многими.
Но только подумал, на этом и кончилось,
Правда, о кутье успел вспомянуть,
И не назвал по имени-отчеству,
Просто обрезал последний путь.
Обрезал, со всеми его ухабами:
Через Чехию и Париж – домой,
Завершился ни где-нибудь, под Елабугой,
В могиле, отнюдь, не именной.
СТИХ 30. О БАСЁ.
Как перелётный гусь,
Он, прозванный « Банановым деревом»,
Мог бы, предсказывать не берусь,
Но при каком-нибудь господине
Безбедно жить и спины не гнуть,
Как его товарищи и всласть писать…
«Хокку нельзя создавать из разных кусков,
Как ты это сделал,
Его надо, как слиток золотой, ковать
Терпеливо и смело» -
Говорил он своему ученику
И уходил в путь до срока далеко-далёко.
А себя он сравнивал с вороном-скитальцем,
А стихи выводил корявыми пальцами,
Но выходили они, о чудо,
Как мелодии, задевающие и стариков, и юношей.
Басё, жизнь окончена
Но это ещё не конец,
Из 17 века стук твоего сердца
Перемежается со стуком наших сердец…
СТИХ 31. РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ БРОДСКОГО.
В полночном Риме пишет он ни о чём,
В пламени свечи вдохновение находя,
В запахе копоти, струящейся вверх, свечном,
Вроде бы в Риме иначе писать нельзя.
По-всему видать он устал, отчего?
Но в римских элегиях только косвенно есть о Родине,
О былой войне в прожекторах ПВО,
А ещё о друге, Ашкенази, вроде.
Он про Север так и пишет,
С большой буквы только,
Но и про Юг тоже с большой,
Как источник его вдохновения,
Его мир делится на золотые дольки,
Но всегда монолитно, окружающее население.
Он благодарит за всё, что с ним ещё случится
И за город этот, его забвение,
И теряется, как в осенних лесах лисица,
И тянется к Бенетте его вдохновение.
СТИХ 32.
Смешно читать у молодых,
Какие у них странные боли в сердце,
Какие у их бабушек в банках перцы,
И как это здорово, бить под дых.
Опять же, какие они крутые хипстеры,
Сноровисто забивающие «косячок»
И пока дело не дошло до клистера,
Приятное это дело свербит мозжечок.
Вообще, интересная начинается жизнь;
Фрики, как святых лики,
Только вера у них другая
И здесь не помогут лики, и даже крики,
Ни лошадиная живопИсь,
Здесь вам не скажут: «Брысь!», -
И даже нынешние парторги,
Организаторы сумасшедших оргий,
Сами не знают, где низ, где высь,
Хоть живьём в гроб ложись.
СТИХ 33.
Почему в провинциальном Саратове
Любит девушка только женатого,
А под городом Нижним, т.е. Горьким,
Удивительно ясные зорьки,
А в газетах про это ни слова,
Там склоняют «справедливоросса» Гудкова,
Во все лопатки костерят оппозицию,
За гнилую, вроде бы, их позицию.
В это, лучшее время года,
Когда рухнула с дуба природа,
О политике лучше б ни слова,
Нынче публика мало готова
Посещать злополучные митинги,
Ей бы лучше в салоны на лифтинги,
Где посмотришь на дивные рожи –
У ораторов дряблая кожа,
У блюстителей, что помоложе,
Сплошь прыщи возрастные, о, Боже.
Вот и гладят по спинам дубинками,
Хомячками морскими и свинками
Величают сердитый народ
И чего-то советуют в рот.
СТИХ 22 Дядя Боря…
Сей дядя в городе достопримечательность местная,
Личность весьма известная.
Зимою курирует он каток:
Заливает лёд, снег – за заплот,
У него не накосячит никто.
К ребятишкам у дяди особый подход,
Его понимает мелкий народ
И вообще он – активная личность,
Хотя от этого не получишь наличности,
В своё время отсидка закалила дядю:
Седина спереди и седина сзади,
И шикарная борода,
Как у Черномора,
Первое место среди бородатых по городу.
С трибун его не переговорит не один оратор
И не распропагандирует ни один агитатор.
За принцип он сцепится даже с бывшим командиром ОМОНа,
Когда всерьёз разозлённый.
К тому дядя Боря весьма «зелёный».
Поддерживает политику «справедливороссов»,
Впрочем, и к тем у него масса вопросов.
Мой сын его встретил на книжной ярмарке,
/как Маркс бородатый и такой же яркий/,
Он бы и Прохорову замучил вопросами,
Навохудоносор!
Зато летом дядя Боря - дачник
И не считается, что он – неудачник.
Ему 73 года,
Но не обделила здоровьем природа
И умом не обделила,
В отличие от некоторых дебилов.
СТИХ 35. «АЛЖИР».
Алжир – страна на севере Африки
И, как я понимаю, республика,
А в нашем «Алжире» другая была публика.
Это страна на севере Казахстана –
«Акмолинский Лагерь Жён, Изменников Родины» -
Их считали исчадиями и уродинами,
А это были женщины, вся вина которых
/ замела, в своё время, контора/ -
Сначала мужей,
Потом жён,
Потом детей –
Всех рассортировал 37-й год:
Кого под пулю,
Кого за колючку,
Кого в детский дом
/и желательно детям сменить фамилию –
Память об отце – враге народа/,
Изгое того, расстрельного года,
Когда могли заложить за то,
Что понравилось на соседе пальто,
Или позарившись на квартиру…
И человека отстреливали, как в тире,
В Бутово – под Москвой, или в бору минусинском,
Забрать с Арбата или с Подсинской,
Председателя райисполкома или управдома.
Потом начались разборки 1956 года,
Содрогнулись все, и даже природа,
Хотя последняя об этом знала,
Но скорбно и задавленно молчала.
Теперь на траншеях стоят кресты –
Большой и малой величины,
А глазницы черепов давно пусты,
Господи прости.
Выжившие пацаны находили матерей…
И с этим жили, не имея проблемы отцов и детей,
Ведь отцов тоже не было с 1937 года,
И кто виноват, человеческая природа?
А как же быть со страной «АЛЖИР»?
Территория того лагеря в другом государстве
И к нам не имеет никакого отношения
По определению.
СТИХ 36.
Ощущение листопада,
Пусть октябрь уже прошёл,
Ощущение камнепада,
Когда факты кладут на стол.
А растерянность так и нижет
В невесёлых твоих глазах,
И, поскольку, своих не вижу,
То выходит, что дело швах.
Я не вижу, но разглядела,
Даже больше, чем надо, ты…
Только что нам теперь за дело,
Почему они так пусты?
Вот и лгу-то я неумело,
Хотя мысли мои просты,
Как своё ощущаю тело –
Эти скрюченные кусты,
Эти листья и эти ветви -
Всё давно свой прошло зенит…
На шоссе твоих километров,
И на трассе моих орбит.
СТИХ 37. О Т Е Ц.
- Я отца не видел никогда,
Привыкнуть не успел…
- Это тебе крупно повезло.
/монолог из кинофильма
«Путь к причалу» /
Фамилия на стеле
Я был маленьким, когда отец погиб,
Случился такой загиб –
Отец был и… сразу его – нет.
Стало не до конфет,
Но прошло много лет:
Мой сын с моим внуком, пошли в кино
И в Комсомольском парке,
На стелах Мемориала Героев,
Увидели фамилию своего деда – Героя…
Не скрою,
Но мой отец был Героем труда,
А до этого воевал тогда
И раненый попал в красноярский госпиталь,
Его Войно – Ясенецкий, доктор известный лечил,
Архиепископ Лука, позже канонизирован был.
А я не помню своего отца
И могила его не сохранилась,
Но в далёком сибирском городе
Память о нём жива…
И сын мой с внуком моим
Носят к Мемориалу цветы
И с отцом моим даже на ТЫ,
И хоть люди сугубо светские
Почитают архиепископа Луку –
Валентина Феликсовича Войно – Ясенецкого.
Война и мир.
В начале войны мой отец
/какой молодец/,
Командир взвода разведки
На Северном фронте,
Он всегда был чуть склонен к фронде.
Одессит, а значит рыбак,
Выуживал «языков» фашистских,
И считалось, что это пустяк.
Но при прорыве немцев на фланге,
Оборонял штаб в ударной фаланге
И его ранило тяжело:
Раздробило ключицу и плечо…
Было в тот день горячо
Мой отец тогда выбыл из строя…
Но выжил и, наверное, Богу было угодно,
Что после получил он Героя,
За то, что хорошо кормил людей хлебом,
Он и за войну имел ордена,
Хотя в мирной жизни
Так и не дотянул до коммунизма.
Не всё было ладно в гражданской жизни
У бывшего воина и председателя колхоза,
Увяли семейные розы…
Отец погиб, а родных разметали по Северам
Служаки великого культа Личности,
Давно их нет, а мы остались в наличности
Я, мой сын и внук – мученик школьных наук,
Знаток компов и «пих» -
С тем и попал в этот стих,
О своём прадеде и обо мне,
И о фамилии на стене
Мемориала Героев в городе Красноярске,
Хотя от этого многим ни холодно и не жарко,
Но нам приятно вдвойне,
Что память осталась, хотя б на стене!
СТИХ 38.
Когда-то в Красноярске, всегда один,
Среди тусовщиков поэтических
Частенько мелькал Борис Хургин
И считался почти… политическим.
А вообще-то, где-то на Ангаре,
В тайге,
Он работал вздымщиком
Сосен саженных
И в их млечном соке, как и в янтарной смоле
Черпал вдохновение, удивляя своими пассажами.
« Что кобенишься-то, Ирша,
ботать брось по фене.
Раздвигай-ка ноги ширше,
Я заферлупеню…»
Он казался нам этаким хулиганом
/во рту жвачка, которую называли тогда чуингамом/…
Кто-то говорит, что умер рано,
Кто-то, что уехал и живёт в Нью – Йорке.
Честный парень и вовсе не интриган,
Отсекающий от сосен коры корки.
Он, выдающий смешные стихи
И человек сильно пьющий,
Утащил в Америку за собой грехи,
Как, мне думается, в поисках жизни лучшей.
Больше о Борисе я ничего не знаю,
Всё-таки Америка с другого края.
СТИХ 39.
Снег наполовину высушило,
Наполовину разнесло ветром.
Подморозило и его остатки
Напоминают клочки ваты или
Обрывки перьев,
А уже потерявшие листву деревья,
Кажутся чёрными и гадкими,
Как настроение отдельно взятого человека,
Запертого в одном из отсеков,
Затонувшей подводной лодки,
Где он сидит на ящике с водкой
И он решает для себя,
Пить или умереть трезвым –
Философствовать бесполезно.
Но глядя на клочки «медицинской ваты»,
Я вспоминаю, что уже умирал когда-то
И только Бога просил мне помочь,
И тот сказал: «Как я слышал, ты бестолочь
И хорошо, что не сволочь,
А просто слабохарактерный человек,
Я продляю твой воробьиный век
На несколько парсек».
А я, всё попрошайничать продолжаю,
Хотя Бога, с тех пор, уважаю.
СТИХ 40.
С этим парнем мы когда-то
Рассекали по Ленинграду туристами,
Город каменный и улицам далеко до чистых,
Но мы, сибиряки, больше истории внимание уделяли,
И вглядываясь в прибалтийские дали,
У памятника Самодержцу мечтали.
А после, в гостинице, пряча свой кошелёк под подушку,
Он уверял, что так безопасней и лучше,
Мне же было совсем невдомёк,
Зачем прятать на ночь деньги
В двухместном номере.
Запирающемся изнутри на ключ.
«На всякий случай,
Во избежание неприятных эксцессов,
Вплоть до уголовного процесса…»
После я его встретил
Попутчиком в кузове грузовика
И он сказал, что тётка издалека
Прислала ему американское пальто,
На оранжевой подкладке. Маркое,
Но вполне ноское, зато,
И с модной, на спине, складкой.
Я позавидовал ему слегка,
Всё-таки американское, издалека…
Были молоды мы тогда,
Считая, что юность – это беда,
А вокруг был огромный Советский Союз,
Про который извне говорили: «Боюсь!» -
Их тоже охраняли баллистические ракеты,
Понатыканные по всей планете…
И вдруг – американское демисезонное пальто.
Я подумал, что-то здесь не то
И чего-то не так,
Наверное, посодействовал враг
И посоветовал парню выбросить пальто в овраг,
Но кратко сказал он: «Дурак!»,
Хотя и сам думал он про то,
Как бы половчее избавиться от пальто.
СТИХ 41.
Осень, начинается у поэтов страда,
Они выходят с «косами» наперевес,
И ещё со времён допушкинских, начинают всегда,
С того, что косят траву и лес.
Конечно, косы – предмет иносказательный,
Можно, к примеру, ружьишко употребить;
Накладываешь на курок палец указательный
И начинаешь во все стороны без разбора палить.
В записки попадает листва проржавевшая, сучья,
А то целый лес и синь полинялых небес,
Ещё можно вспомнить про парочку разных случаев,
И про вёрсты, которые колом стоят до небес.
СТИХ 42.
Достать из шкафа зимний пуховик,
Шапочку тёплую, плотной вязки,
И всё это натянуть на себя без опаски,
Самому себе в зеркале показав язык.
Норвежцы говорят – нет плохой погоды,
А вот плохая одежда есть,
И если впереди маячат невзгоды,
То постарайся плотнее поесть.
Теперь хорошо бы в автобус без давки,
А после в электричку побыстрее сесть
И устроившись с комфортом на лавке,
Не замечать, кто с тобою в соседях есть.
Вот и по жизни куда-нибудь ехать,
И чтоб на окружающих – ноль,
А слушать в наушниках свою Пьеху
И проклинать если, то свою юдоль.
Сойдёшь где надо – твоя погода,
Песни дослушал, книжечку дочитал…
Отметил конец календарного года –
Пусть промежуточный, но финал.
СТИХ 43.
Моя первая книжка вышла в 1977 году –
Описание природы и ничего… такого,
Меня упрекали тогдашние критики,
Что можно о властях найти доброе слово,
Партия у нас для народа одна…
Она и Солнце, она и Луна -
В полнолуние, яркая такая, конечно,
Благодаря ей ты щебечешь беспечно.
Но и в следующих своих опусах я не внял советам,
В результате поплатился за это –
Вместо полнокровных книг – «братские могилы»
Сборников, с пишущими в полсилы.
Потом перестройка – всё утряслось,
Осадок остался, лишь самую малость.
Теперь, когда начинают о новых зорях,
О новых апологетах, весьма достойных,
Я вспоминаю, что тявкал не очень смело
И в литературе не лез на амбразуры,
Чтобы воспеть строй и партийные фигуры,
А больше якшался с природой
В любое её время года.
СТИХ 44.
Эта женщина была молода,
Преподавала литературу
И любила, в живую, живую натуру
И страшной болезни не было даже следа.
И познакомился я с ней когда
Она активисткой была тогда,
Но в юном теле уже текла мёртвая вода…
Потом… прошли годы
И от прежней любви не осталось следа,
Хотя вру – помнил я её всегда
И в день, она умерла когда,
Эта весть долетела сюда
И я подумал, что это неправда и ерунда,
И шевельнулось в душе острое чувство стыда,
Острое чувство беды
И ощущение тяжёлой воды
В грудной клетке, как в реакторе,
Когда стержни уже вынуты,
Идёт неуправляемая реакция,
И похорон тяжёлая акция,
Всё-таки она была слишком молода тогда,
Когда растаяла без следа.
СТИХ 45.
Два ангела везут в коляске ребёнка,
Два примерных мальчика убивают котёнка,
Двое мужчин «любят» одну женщину,
Две женщины бьют одну старуху –
И все вместе демонстрируют силу духа
/такая порнуха и такая пруха/,
И улыбки от уха до уха.
Ребёнок улетает с ангелами,
Душа котёнка тоже устремляется вслед за ними, Жадная до любви женщина,
Охотится за другими мужчинами,
А те избегают её и этому есть причина
И только «убитая, в сопли» старуха
Не теряет присутствия духа.
Она плачет, конечно, и знает,
Что мир, её окружающий, бессердечен,
Да она и своего сердца не чувствует совсем,
Плачет, но улыбается всем-всем,
И надеется, что ангелы прилетят за нею,
И члены её немеют,
Но её отказывается принимать Бог,
У него есть железный предлог,
Что старуха не была крещена в детстве
И никуда от этого ей не деться…
И живёт у людей приживалкой,
А мне её больше всех жалко.
СТИХ 46.
С какой стороны подойти к осени,
Хотя называл её поэт кобылою,
К такой нельзя подходить вовсе,
Так лягнёт, что за душу милую.
Но это кобыла, а осень, она же -
Не очень коварное животное,
Скорей постройка многоэтажная,
С квартирами, смотря для кого, льготными:
Для стариков, честно отработавшим свой век
На благо социалистического отечества,
Теперь лишним стал такой человек,
Но квартирку имеет, как ступеньку к вечности.
Из неё стартуют к иным полям
Старик со своею старухою.
Когда – вопрос? А пока по вечерам
Кричат друг другу гадости в ухо.
А молодые, которые не имеют жилья,
И всё чаще поговаривают об ипотеке,
Это когда под хвост попадёт шлея,
Не помогут примочки из любой аптеки.
Оно так, пожалуй, и до развода дойдёт
Если будут жить, шалаш снимая,
Вполне понимая, если мазь не прёт,
То и всё остальное не дотягивает до рая.
А что же осень, мимо она прошла,
Задержавшись только у квартиры льготной,
Хотя у стариков и так ни мало «бабла»,
Но и прочего, если вникнуть до подноготной…
СТИХ 47.
Мы – советский народ,
А теперь российская нация.
Нас давно недород,
Угнетает нас экстраполяция:
С одного на другого проецируют взгляды, привычки.
Ничего здесь дурного,
Все ключи превратились в отмычки.
Мы - российский народ,
Наши лбы толоконные, светлые.
Проведение нас ведёт –
Нерушимое, беззаветно.
Мы – российский народ
И поддержка железной державе,
Даже злость нас не сразу берёт,
Как метан собирается в лаве…
Ну, а если рванёт,
Кто судить тогда нас будет вправе?
СТИХ 48.
Мы пойдём в поля,
Где жгут прошлогоднюю солому,
В них даже ночью тепло и светло, как днём,
Нам будет весело и уютно, почти как дома,
И явственно слышно, как грохочет весенний гром.
Он будет рокотать далеко, нисколечко нас не пугая,
Словно желает поведать, что будет с нами потом,
И в горящей соломе запрыгают призраки попугаев,
Улетучившиеся с первым весенним дождём.
Возвратимся домой и пахнуть мы будем дымом,
И хвастать, как здорово время вчера провели,
И будем любить, и будем в ответ – любимы,
Даже улетая куда-нибудь,
с выжженной нами, Земли.
СТИХ 49. К ВОПРОСУ О СОВМЕЩЕНИИ
ПРОФЕССИЙ.
«Всё смешалось в доме Облонских…»
Так и у мирян со служителями,
Обычными и не очень… жителями.
Рассекал Фёдор Конюхов по морям исправно,
Но ведь не ходил, как Христос, по воде?
И вот – на тебе… подустал и переквалифицировался
В писателя и художника, а ещё… в священника
/натерпелся, Господи/!
И бывший министр, господин Шевченко,
/тот, что запылил квартиру патриарха нанопылью/,
Тоже в сторону церкви посматривает умильно,
Пока не превратился в священника
И служа у себя в Питере,
В Крестовоздвиженском храме,
Не разместил в подсобке абортарий.
Этот, пожалуй, и «доктора Быкова» Охлобыстина
Переплюнул, услужив не одной даме.
Голова пойдёт кругом: то путешествия, то «Интерны»,
То аборты и прочие скверны…
Хотя вот в Красноярске профессор-хирург
Войно – Ясенецкий, он же архиепископ Лука,
Валентин Феликсович, прибыл к нам издалека.
Побывал и в ссылках и в тюрьмах и в лагерях
От города Ташкента до Туруханска…
Не понимаю, как такой человек,
Лечивший в госпитале №1515 моего отца,
Не наставил его на путь истинный до конца.
«Имея талант художника, он мог вести богемный
образ жизни, пачкая руки лишь красками,
а стал «мужицким врачом», - священником и
жертвой политических репрессий.
Это он сказал безбожникам-обвинителям:
«Бога я не видел, но вскрывая черепа, я так же
Не видел там ума и совести там не видел…»
В госпитале он голодал постоянно, потому что
На кухне его не кормили, а он оперировал неустанно
И не успевал отоваривать продуктовые карточки.
Сталинскую премию отдал детям войны.
А на иконах его изображают частенько со скальпелем.
И когда он обходил палаты госпитальные,
Те кто мог, вставали, а немощные «салютовали мне,
поднятыми вверх ногами…»
И подумаешь, это рассказ о драме
Или о правильно сделанной жизни хирурга
Войно – Ясенецкого – жизни трудной
И далеко не простецкой.
СТИХ 50
Почему люди асфальтом кидаются?
А потому, что дороги в Москве плохие,
Были бы, которые автобанами называются,
Или ещё какие – другие:
Человек попинал бетон – нормально,
Усёк, что построено на века,
А так… расстроился в смысле буквальном
И понял, чего хочет рука.
А там, рукой этой, подать до власти,
Размахивает в азарте асфальта куском,
И кричит: «Не вынесу я такой напасти…» -
И ещё что-то, про изберком.
А властям тоже не в кайф такое,
Давай бунтарей массажировать по хребтам,
А потом полгода не давали покоя,
Выискивая защитников по адресам.
Один даже спрятался на Украине…
Выудили, имеется опыт уже,
Поговорили… «до явки с повинной»,
Теперь за решёткою «на этаже».
А точнее сказать, в СИЗО, на продоле,
Пишет воспоминания о былом,
А люди интересуются: «Доколе
Он будет мести по бумаге, как помелом?»
А что вы хотели, в разрезе улиц
Всё возвращается на круги свои:
Милиционеры полицейскими обернулись
И появились зажиточные слои.
А те с согражданами делиться не приучены,
Денежки вывозят легко за бугор,
Вот и участились подобные случаи,
Вот и получается такой разговор.
А парня, который на Украину бегал
И потом отказался от явки с повинной,
В Иркутск отправили – дорога длинная,
Он там, лет 15 назад, шапок украл 500 штук.
Теперь поднимут на правосудия крюк
И всё вспомнит, иначе – каюк,
Несистемной оппозиции друг.
СТИХ 51.
Художники – стихотворцы весьма забавные,
Они считают, если я рисовать могу,
То почему про стихи ни гу-гу…
И сочиняют исправно,
Только выражаются посмелее;
Палитра /чуть не написал – пол-литра/ болтается на шее,
У ног - подрамник,
Между ног – этюдник…
Художники ещё те рукоблудники,
Только в хорошем смысле этого слова,
Пьют и руками блудить готовы
По телам своих дряблых натурщиц,
Представляя их юными девами,
Принцессами и королевами,
Которым они дарят свои стихи,
А их картины – это их грехи,
Хотя картины художники продают –
Всё-таки это адский труд,
Требующий определённых затрат…
Продал картину и безмерно рад
И бейся хоть о какой заклад,
Когда в кармане настоящий клад,
Когда финансы не поют романсы,
Когда девчонки зовут на танцы,
А после в кафе, а после…
И не нужно напрашиваться к друзьям в гости,
Чтобы там поесть на халяву,
А потом опять голодать на славу
И писать стихи,
Про несуществующие грехи…
И если опять пойдёт спрос на картины,
Стихи в стол или в корзину…
СТИХ 52
Между «внутренними делами» и «обороной»
Снова союз заключён влюблённый:
У одних при разработке спецоружия
Пропало 6 миллионов рублей наружности,
А у «обороны» всего 3, но «зелёных».
Да, конечно, вышла небольшая промашка,
С кем не бывает, дана отмашка,
Вот и пользуют, как промокашкой.
Хотя учителей задевать не смеют,
А ведь они от родителей конфет имеют,
Да ещё с цветами букетов…
Такой доход,
Оторопь простых людей берёт
И врачи тоже, те штучки,
Возможно и круче, позолотите ручки…
А вы навалились на «оборону» и «внутренние дела»,
Посчитайте сначала… и чья взяла?
Вот вам и не болит голова
У дятла.
А она, оказывается, болит,
Только делает вид,
Что не болит.
СТИХ 53
Из разговора с одним «вундеркиндом»:
« Альбом дорогой,
Рисуй в нём только хорошее…»
« Здесь нужна классика,
а нарисую-ка я… УНИТАЗ!»…
Ни так ли получается и у взрослых,
Когда они садятся создавать свои шедевры,
Намереваясь воспеть что-нибудь … этакое,
Строгое и классическое?
Насколько позволяет состояние им, психическое
И умственные способности,
Заложенные в генах -
черепной коробки… стенах.
СТИХ 54
В колоде карт без игры туз любой – рядовой,
Хотя думает, что городовой,
И может быть о себе любого мнения,
Но никакого сравнения
С начавшеюся игрой.
Здесь козырная масть – горой
И козырная шестёрка является проходной –
Бьёт любого туза она,
Не обсуждая его за глаза.
И если это, к примеру, шестёрка крестей,
То она бьёт и туза пик,
и туза бубен,
и туза червей,
А так же их королей и дам
Без стеснения по зубам!
Даже в «подкидного» – игре простой
И то законен мордобой такой,
И никто не скажет: «Отстой!»
СТИХ 55.
Вот Макаревича в отсутствии бунтарства
Упрекнуть не смею
И вообще, на «Машине времени»
Он летал где хотел и хотел куда – без труда.
В поварском деле знает он толк
И толк, и смак, а вернее сказать:
Может накормить полк
Или дивизию, запросто так.
Когда же он, из плодов своих праведных,
В Москве ресторанчик завёл,
То к нему заходили посетители правильные,
Однажды даже президент зашёл.
Многие улыбнулись – перепутал рокеров,
Шёл к мотоциклистам, попал к певцам.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович,
Может партейку в покер?
- Да я в этом деле ещё пацан, вот и решил сначала прикупить клинику,
Да боюсь сознаться вам от души…
- Ладно, Андрюша, не будь циником,
А если чего – письмо напиши.
Макаревич шутку понял буквально
И в ближайшее время в письме своём,
Пожаловался на коррупцию досконально,
Мол, так и эдак, ко дну идём…
Но Путин-то президент и всё понимает,
Кто какую рыбку держит за хвост
И вот, когда Макаревича в Совет по культуре толкали,
Он его вычеркнул … и весь вопрос.
Ты взятки давал, а на меня с «кулаками»,
Не давай и будешь прибыльно зубы лечить,
А ещё от песенок ворочать деньгами,
А я и сам разберусь, кого «мочить».
«Основная добродетель гражданина –
Есть доверие…» - это ещё Робеспьер изрёк,
А мы всё про то же, мол, верим, верим
И в этот, и ещё в последующий срок.
Да, Господи, верьте, кто вас неволит,
Только не скулите потом дорогой,
Что и этот господин вас отфутболил,
И ещё ни раз отфутболит другой.
Домострой, он и в Африке домострой,
Только цвет кожи слегка другой.
И не стоит злоупотреблять доверием,
Приставая с различными суевериями.
СТИХ 56.
Это плохо, если с родным человеком
Не о чем разговаривать по телефону,
Хотя подумать, то вместе переплываем реку
Нынешнего времени, влетев с разгону
В её воды. У сына заботы: встаёт рано, работает,
Опять же свой сын и достаточно нервотрёпки,
Хотя он и не скажет про пацанов «кишеглоты»,
И рука не поднимется, задать трёпку,
И всё-таки созвонимся вечером – он молчит,
И я молчу, изредка вздыхая…
У сына всё в норме и я пока не инвалид,
Видимо планида у нас такая,
Всё понимаю, а душа болит.
СТИХ 57. КУЛЬТПОХОД.
В ТЮЗ всей семьёй – отец, мать,
сынок третьеклассник,
А там контролёр, выступая судьёй, говорит:
- А мальчик ваш остаётся в запасе.
- М- м-м ? -сцена – немой вопрос.
- Нечему удивляться, матерятся на сцене,
спектакль такой и не дорос
ребёнок слушать диалог « по фене».
-Позвольте, но Театр Юного Зрителя.
Мы и припёрлись всей семьёй.
Куда его-то?
- Ладно, проходите,
Только прежде надо соображать головой,
А не…
- Всё понятно, впредь умнее что ли.
Не думали, что сказка – свет туши.
- Папа, пап, так и на футболе,
Пацаны, как в театре, выражаются от души.
СТИХ 58. К А З У С Ы «РР».
- 1 –
«Оказывается, если склонить голову влево,
То Эйфелева башня будет меньше…»
Доказали психологи из Нидерландов,
Два мужика и одна дева.
Может у них воспалились гланды
И слегка перекосилось зево?
А может в голове, как свинцовые шарики
В батискафе, сместились грузы балласта
И в зрительном нерве появились Смешарики,
Тут-то башня уменьшилась и баста!
Бедный, бедный инженер Эйфель,
Он и не подозревал такой метаморфозы
Со своей космической судоверфью
Или самой большой мировой занозой,
А может для вселения оптимизма
/интерес к башне поутих со временем/,
Вот и заболтали головами туристы –
Представители самого доверчивого племени.
А башня? Да стоит себе, понемногу
Ржавеет, огнями сияет торжественно,
Косится на зевак строго,
Как создателем и было завещенно.
- 2 –
Как тут понять современный мир?
80-летняя испанская бабушка,
Увидев траченное временем изображение Христа,
Взяла баночку с краской
И дописала образ по своему разумению
И получилось всемирное недоразумение.
Сначала с ней хотели поступить, как с Христом самим,
Но потом уразумели –
«Ecce Homo» /»Се человек»/
И доступ к фрескам сделали платным,
К тому же доход… обратно.
Денежки понесли прихожане,
Лишь бы на дело бабушкино посмотреть,
А сама-то Сесилия Хименес чего будет с этого иметь?
«Художница» осмелела и закипело… дело:
Наняла дюжину адвокатов,
Мол, старайтесь, ребята!
Хватит богатеть родному приходу,
А то гребут деньги и концы в воду.
Ещё Лифшиц говорил: «Делиться надо!»,
Тем более, считай, с неба свалившимся кладом.
Зеваки за первые четыре дня
На две тысячи евро озолотили церковь,
Где такой правильный, но исправленный Иисус.
Конечно, бабушкой овладел искус,
Попутал, как говорится, бес,
Иначе она, не поднимая шум до небес,
Тихо бы радовалась, что не подвергли
За художества наказанию,
Другим «богомазам» в назидание.
- 3 –
В доме, где живёт знаменитый конструктор автомата,
Лифт, ко дню его рождения, установят автоматом.
Всё-таки М.Т. Калашникову девяносто три
И подарок власти придумали изнутри
Его пятиэтажного дома,
Учитывая вклад в дело мира, весомый.
Нам-то он мало в чём помогал
/войну со вкладом своим проморгал/,
Самую Отечественную и Великую,
А что до остальных – отмахались бы и винтовками,
С учётом солдатской сноровки.
Душманы преподносили нам сюрпризы «бурами»,
Правда и «стингерами» не гнушались,
В результате с «калашами» мы ретировались.
Теперь мемуары пишем
И товарищей вспоминаем, погибших.
Михаилу же Тимофеевичу уже 93,
А детищу его 65.
Собираемся за границей оружие покупать,
В том числе и стрелковое, типа автоматов…
Дожили, ребята.
- 4 –
«В Москве проходит слёт «ночных бабочек»
С делегатками от «Серебряной розы».
Здравствуйте и до свидания,
А почему бы не проводить
Этого Всероссийского слёта,
Девчата- то все хорошие.
Они понимают последствия любовных свиданий,
Любови не на расстоянии,
А ещё, собираются вводит налоги на удовольствие,
Их профессия не относится к продовольственным.
Она относится скорей к чувственным,
Природной, а не искусственной,
Основанной на ваших эндорфинах
И годится даже для борьбы с ангиной.
Нет, «ночные бабочки» не только бравы,
Но и правы, и лечить их надо,
А не только выжимать с этих «Siever Rose»
Радость и не фукать: «Какая гадость!»
- 5 –
Разохотившийся до справедливости,
Господин Чуров добрался до выборов американских,
Своей, в этом деле, не хватает шкодливости,
А значит прославиться мало шансов,
Так озаботился выборами их президента
В штатовских апартаментах.
«Какие они, всенародные, - шумит Чуров,
Обозначившийся калоритной фигурой, -
Если выбирают не избиратели, а выборщики –
Большие выдумщики…»
Вот, что значит человек принципиальный,
А не актёр провинциальный.
Вот он бы наладил там, у них,
Если бы не один штрих…
Своей работы хватает дома… у изберкома.
- 6 –
«Догхантеры распоясались,
Только что людей не кусают,
А собак травят направо и налево,
Которые страдают от таких посевов.
Теперь вот на территории университета,
Не дожидаясь наступления лета,
Травят на глазах у преподов и студентов
И даже у любителей тамошнего абсента,
Но и собаки себя вели не по-хорошему.
Этакие приломоносовские Гавроши.
Студенты утверждают, однако,
Что «догхантеры» кусачее, чем собаки,
А по 167 привлекать их можно,
За уничтожение домашних животных
И ещё, это от Сербского уже исходит:
75% « живодёров» - те,
Кто в детстве над животными издевался вроде,
В некотором роде… при любой погоде.
- 7 –
История нам до боли знакома:
Людмила Нарусова осталась дома
И не пошла на заседание СовФеда,
Сама ещё того не ведая,
Что оттуда её уже попросили,
Выписав «Почётную грамоту», но не вручили
По причине сенаторского отсутствия
В федеральном Присутствии…
А другой фигурант – Чубайс,
Может отправиться в космос,
Для этого господин вполне взрослый.
Но вдруг /не дай-то Бог/ неудача
И кто-нибудь сразу констатирует:
«Во всём виноват Чубайс»,
Повёлся на халявный прайс.
Ведь компания, которая отправляет в космос,
Его ведомства стопроцентная дочка и… точка.
Стоит ему только сказать: «Да» . –
И сразу в ответ: « Пожалуйте, вам туда…»,
А его пассия Авдотья Смирнова
К такому финалу ещё не готова.
И, наконец, Света из Иваново теряет рейтинг.
Лишь бы размер бюста не потеряла,
А там можно начать всё сначала.
Правда, президент отменил свои встречи на публике,
По всей республике.
Сделав исключение для журналистов –
Пусть убедятся: «Броня крепка и танки быстры!»
- 8 –
«Жадность фраера сгубила…» -
Трое блюстителей порядка,
Сначала убили, а потом за убитого,
Калым запросили.
Когда их раскрутили, выяснилось всё это
И пора сдавать… пистолеты.
Убить человека из-за паршивого автомобиля,
Всё равно, что за порцию чахохбили,
Герои из Хорошево – Мневников,
Что под Москвой, в Мытищах.
Вышло, что сами себя ищут,
А «БМВ» хотели продать за хорошие «тыщи»
И нож носили за голенищем.
Вот это заступники – клятвоотступники
И, конечно, преступники -
Полицейские, прошедшие аттестацию,
А теперь проходят санацию
Другого профиля… на Мефистофеля.
- 9 –
Нас покидает господин Блатт –
Американец с израильским паспортом,
Тренер сборной по баскетболу.
И его мы сблатовали отнюдь не «по блату»,
Как брат – брата. Получили хорошую школу
А играли-то как:
На Лондонской олимпиаде – третье место,
Могли быть и первыми, подвели нервы,
Плохо попадали сзади?
До свидания, господин Блатт.
Российский болельщик, отнюдь не рад,
Может какой-нибудь гад,
Только не наш брат.
- 10 –
Наконец-то, весьма отрадная новость –
Учёные вычислили самого счастливого человека -
Матье Рикарда, 66-летнего монаха буддистского,
У него активность в левой мозговой коре такая,
Что шапка поднимается на голове –
Это и сдерживает негативные мысли
О всяком кликушестве или самоубийстве,
А ещё высокий уровень гамма - волн Рикарда,
Как у нашего известного музыканта – барда,
Буддиста тоже и на монаха похожего.
И весь секрет эффекта нейропластичности
Ни в его комичности, склонности культа к личности,
А в правильной медитации,
Хотя бы по 20 минут находиться в прострации,
И уже через три недельки
Ты спокойнее, чем в тапочках стельки.
- 11 –
С чего это Онищенко, рекламируя
Медицинские маски,
Строит россиянам умильные глазки?
Или это его контора, штампующая маски, которая?
А женщинам от масок одна пользА,
Она подчёркивает их «загадочные глаза»,
А ещё, чтобы гриппом не заболеть,
Нужно, уходя с работы, об этом сожалеть,
Убиваться прямо,
Поддерживая медицинских масок, рекламу.
Хотя на митингах в масках лучше не попадать
На глаза ОМОНу,
А то получите такого разгона,
Не помогут и «красивые глазки»
Такой владелице обворожительной маски.
- 12 –
А на певицу Вайенгу/Хрулёву/
Посыпались дивиденды снова,
В журнале, который читает полмира,
Её обозвали вампиром.
Получила 100 тысяч, вместо 7 «лимонов»,
С другого, прыткого же такого,
Ещё 160, уже вместо 12 миллионов…
И ещё 250 «деревянных»
С издательства «Бурда» и журнала «Отдохни» -
Окаянных.
Ей теперь можно не петь,
Если рекой льётся, правда «медь»,
Вместо «золотых лимончиков».
Главное в суд получай талончики,
И выручку, не ленясь, подсчитывай,
Да журналы внимательнее почитывай.
- 13 –
Наконец-то кончилось у Патриархии терпение,
Или от пастырей отвернулось везение.
Разнёс их начальник «за умение работать
Со щедрыми людьми:
«Не скромно, братия, ездить на машинах роскошных,
Ещё ни мало людей дотошных,
Говорящих: «Прихожане нищие, а попы шикуют,
«капусту» зелёную так и шинкуют».
Другой служитель упрекнул подопечных:
«Христос был нищ, а вы беспечны
И какой пример подаёте пастве,
Если добро не проносите мимо пасти?
Вот стану распределять вспоможение,
Учту ваших прихожан предложение
И лишу любителей крутых авто,
Ежемесячных и квартальных…
Подношений, сиречь примиальных.
- 14 –
Казаки переписывают «Лолиту» Набокова,
По известной картине Репина,
Предлагая писателя заковать в цепи
За пропаганду педофилии.
Вот это питерские казаки –
Потомки тех, кто разгонял рабочих нагайками,
Чтоб на демонстрации не ходили «шайками».
Прародители нынешнего ОМОНа,
Благообразного и крещёного.
- 15 –
А господин Полтавченко,
Получивший от питерских болельщиков
Обидное прозвище «Жлоб»
Не обзывался чтоб,
Поручил законодателям, разработать перечень
Запрещённых, в ночное время, звуков,
В частности запретить ТОПОТ КОТОВ,
Будет им впредь наука,
И ещё упрекнул земляков,
За демонстрацию всяких пальцев,
Во время приезда из Москвы постояльцев,
А не то гость обидится и был таков.
СТИХ 59.
События в мире описывать интересней,
Чем копанием заниматься в себе самом,
Разметая по углам души своей плесень,
Убеждаясь, опять выходит облом.
Хвататься за голову, стенать и плакать,
Выдумывать, как сердце ноет в груди,
И опять развести такую слякоть,
Что хоть рёбра накручивай на бигуди.
А то воспеть любовь неземную,
К такой же неприкаянной, как и ты,
А на деле встретить соседку бухую -
Типичную представительницу земной красоты.
СТИХ 60.КРАНТЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ОБЬЕКТА.
Когда строили Саяно-Шушенскую ГЭС,
Это в 60-70-е годы,
Тогда во всём был у нас прогресс,
Особенно военные не выходили из моды.
И вот понатыкали вокруг неё
Частоколом, словно забор из кольев,
Ракет, системы ПВО,
То-то солдатам было раздолье.
Они мёрзли на наших сибирских ветрах –
Это когда на дежурстве только,
А так служба на совесть, а не за страх,
Всё: казармы, столовка, погреба, подполья,
Ракеты на станинах, горючее, гаражи…
Я солдатам читал стихи в уголке красном,
Про нашу армию, про любовные чьи-то грешки,
И, казалось, старался совсем не напрасно…
Но вот – перестройка и сказали так:
«Кому нужна эта ГЭС – посудина,
За тысячи километров базируется враг,
Да и врагом Америка нам теперь не будет».
Солдаты уехали, ракеты забрав,
Наверное, после на металл пустили,
А «точку» мужики, хотя и не имели прав,
По кирпичику суток в пять растащили.
Даже кабели, от одного объекта к другому,
Из-под земли вырыли, чуть не зубами
И если не поверите мне на слово,
Приезжайте к нам, убедитесь сами:
Словно после налёта вспоротая земля –
Траншеи, бугры и огромные ямы,
Так и хочется воскликнуть: «М..ля,
Как после атомной бомбёжки прямо!»
Ветер гуляет по тощей степи,
Весною давно не цветут цветочки –
Это мужики, словно сорвавшиеся с цепи,
Решили судьбу стратегической «точки»,
Некогда охранявшую от удара ГЭС,
Американских, кажется, ракет и самолётов,
А ГЭС рванули, да так, что обошлось без
Вмешательства иностранных пилотов.
75 жизней при этом отдав,
Осатаневшему Енисею,
Превращая могущественную из держав,
В такую… какой и назвать не смею.
СТИХ27.
Художники, как всегда, впереди планеты всей:
То квадраты чёрные рисуют,
То приучают к этому делу коней,
А тут и вообще покатили «в крутую» -
Один из самых оригинальных «мазил»
/ну, ладно бы по холсту елозил задом/,
Отнюдь не скажешь, что полный дебил,
А тут собрался командовать парадом:
Оригинальней, чем к ослиному хвосту, кисть,
Чем с пейнтбола краску пулять в стену
/здесь впору хоть умри и ложись/,
Додумался рисовать своим членом.
Стенания критиков всё сильней
И несутся они по одному руслу:
Не принимает народ оригинальных идей,
Не понимает ни поп-, ни арт- искусства.
Перед сеансом нужно штаны снимать
/натурщики, и те посматривают косо/,
А как прикажете «кисть» поднимать,
Если «упала» - это тебе не лошадь.
Так тут не кликнуть: «Сарынь на кичку!»
Тоже нам художник, нашёлся смелый,
Взял в моду вредную привычку,
А ведь этот «инструмент» для другого дела!
СТИХ 28.
В воздухе, в каждом из его атомов,
Присутствует осень, хотя, что здесь такого –
Простое время осеннее,
Оно может быть прилизанное и кудлатое,
А то и смахивающее на весеннее…
И моё настроение ровняется по этому времени,
Так страна живёт по московскому времени,
Даже если в каком-нибудь «Йемене»
Изучаешь их иностранные книги,
Ты всё равно нашего роду-племени
И видок у тебя, как у попа-расстриги,
А все твои знания – твои вириги.
Идёшь ученый, а ребятишки – этакие шишиги,
Хватаются за костюм и за книги,
Но тебе ссориться с ними не с руки,
И ты, отмахиваясь, вспоминаешь интриги,
И ускоряешь шаги.
СТИХ 29. ПАСТЕРНАК ЦВЕТАЕВОЙ.
Он мучился, казнился до отчаянья,
Молился, едва ли не зимней радуге,
Что прах Марины Цветаевой
Остался где-то в Елабуге.
Ему облака казались медведями,
Развалившимися в берлоге,
И поделился бы горем с соседями,
С теми, оставшимися, не многими.
Но только подумал, на этом и кончилось,
Правда, о кутье успел вспомянуть,
И не назвал по имени-отчеству,
Просто обрезал последний путь.
Обрезал, со всеми его ухабами:
Через Чехию и Париж – домой,
Завершился ни где-нибудь, под Елабугой,
В могиле, отнюдь, не именной.
СТИХ 30. О БАСЁ.
Как перелётный гусь,
Он, прозванный « Банановым деревом»,
Мог бы, предсказывать не берусь,
Но при каком-нибудь господине
Безбедно жить и спины не гнуть,
Как его товарищи и всласть писать…
«Хокку нельзя создавать из разных кусков,
Как ты это сделал,
Его надо, как слиток золотой, ковать
Терпеливо и смело» -
Говорил он своему ученику
И уходил в путь до срока далеко-далёко.
А себя он сравнивал с вороном-скитальцем,
А стихи выводил корявыми пальцами,
Но выходили они, о чудо,
Как мелодии, задевающие и стариков, и юношей.
Басё, жизнь окончена
Но это ещё не конец,
Из 17 века стук твоего сердца
Перемежается со стуком наших сердец…
СТИХ 31. РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ БРОДСКОГО.
В полночном Риме пишет он ни о чём,
В пламени свечи вдохновение находя,
В запахе копоти, струящейся вверх, свечном,
Вроде бы в Риме иначе писать нельзя.
По-всему видать он устал, отчего?
Но в римских элегиях только косвенно есть о Родине,
О былой войне в прожекторах ПВО,
А ещё о друге, Ашкенази, вроде.
Он про Север так и пишет,
С большой буквы только,
Но и про Юг тоже с большой,
Как источник его вдохновения,
Его мир делится на золотые дольки,
Но всегда монолитно, окружающее население.
Он благодарит за всё, что с ним ещё случится
И за город этот, его забвение,
И теряется, как в осенних лесах лисица,
И тянется к Бенетте его вдохновение.
СТИХ 32.
Смешно читать у молодых,
Какие у них странные боли в сердце,
Какие у их бабушек в банках перцы,
И как это здорово, бить под дых.
Опять же, какие они крутые хипстеры,
Сноровисто забивающие «косячок»
И пока дело не дошло до клистера,
Приятное это дело свербит мозжечок.
Вообще, интересная начинается жизнь;
Фрики, как святых лики,
Только вера у них другая
И здесь не помогут лики, и даже крики,
Ни лошадиная живопИсь,
Здесь вам не скажут: «Брысь!», -
И даже нынешние парторги,
Организаторы сумасшедших оргий,
Сами не знают, где низ, где высь,
Хоть живьём в гроб ложись.
СТИХ 33.
Почему в провинциальном Саратове
Любит девушка только женатого,
А под городом Нижним, т.е. Горьким,
Удивительно ясные зорьки,
А в газетах про это ни слова,
Там склоняют «справедливоросса» Гудкова,
Во все лопатки костерят оппозицию,
За гнилую, вроде бы, их позицию.
В это, лучшее время года,
Когда рухнула с дуба природа,
О политике лучше б ни слова,
Нынче публика мало готова
Посещать злополучные митинги,
Ей бы лучше в салоны на лифтинги,
Где посмотришь на дивные рожи –
У ораторов дряблая кожа,
У блюстителей, что помоложе,
Сплошь прыщи возрастные, о, Боже.
Вот и гладят по спинам дубинками,
Хомячками морскими и свинками
Величают сердитый народ
И чего-то советуют в рот.
СТИХ 22 Дядя Боря…
Сей дядя в городе достопримечательность местная,
Личность весьма известная.
Зимою курирует он каток:
Заливает лёд, снег – за заплот,
У него не накосячит никто.
К ребятишкам у дяди особый подход,
Его понимает мелкий народ
И вообще он – активная личность,
Хотя от этого не получишь наличности,
В своё время отсидка закалила дядю:
Седина спереди и седина сзади,
И шикарная борода,
Как у Черномора,
Первое место среди бородатых по городу.
С трибун его не переговорит не один оратор
И не распропагандирует ни один агитатор.
За принцип он сцепится даже с бывшим командиром ОМОНа,
Когда всерьёз разозлённый.
К тому дядя Боря весьма «зелёный».
Поддерживает политику «справедливороссов»,
Впрочем, и к тем у него масса вопросов.
Мой сын его встретил на книжной ярмарке,
/как Маркс бородатый и такой же яркий/,
Он бы и Прохорову замучил вопросами,
Навохудоносор!
Зато летом дядя Боря - дачник
И не считается, что он – неудачник.
Ему 73 года,
Но не обделила здоровьем природа
И умом не обделила,
В отличие от некоторых дебилов.
СТИХ 35. «АЛЖИР».
Алжир – страна на севере Африки
И, как я понимаю, республика,
А в нашем «Алжире» другая была публика.
Это страна на севере Казахстана –
«Акмолинский Лагерь Жён, Изменников Родины» -
Их считали исчадиями и уродинами,
А это были женщины, вся вина которых
/ замела, в своё время, контора/ -
Сначала мужей,
Потом жён,
Потом детей –
Всех рассортировал 37-й год:
Кого под пулю,
Кого за колючку,
Кого в детский дом
/и желательно детям сменить фамилию –
Память об отце – враге народа/,
Изгое того, расстрельного года,
Когда могли заложить за то,
Что понравилось на соседе пальто,
Или позарившись на квартиру…
И человека отстреливали, как в тире,
В Бутово – под Москвой, или в бору минусинском,
Забрать с Арбата или с Подсинской,
Председателя райисполкома или управдома.
Потом начались разборки 1956 года,
Содрогнулись все, и даже природа,
Хотя последняя об этом знала,
Но скорбно и задавленно молчала.
Теперь на траншеях стоят кресты –
Большой и малой величины,
А глазницы черепов давно пусты,
Господи прости.
Выжившие пацаны находили матерей…
И с этим жили, не имея проблемы отцов и детей,
Ведь отцов тоже не было с 1937 года,
И кто виноват, человеческая природа?
А как же быть со страной «АЛЖИР»?
Территория того лагеря в другом государстве
И к нам не имеет никакого отношения
По определению.
СТИХ 36.
Ощущение листопада,
Пусть октябрь уже прошёл,
Ощущение камнепада,
Когда факты кладут на стол.
А растерянность так и нижет
В невесёлых твоих глазах,
И, поскольку, своих не вижу,
То выходит, что дело швах.
Я не вижу, но разглядела,
Даже больше, чем надо, ты…
Только что нам теперь за дело,
Почему они так пусты?
Вот и лгу-то я неумело,
Хотя мысли мои просты,
Как своё ощущаю тело –
Эти скрюченные кусты,
Эти листья и эти ветви -
Всё давно свой прошло зенит…
На шоссе твоих километров,
И на трассе моих орбит.
СТИХ 37. О Т Е Ц.
- Я отца не видел никогда,
Привыкнуть не успел…
- Это тебе крупно повезло.
/монолог из кинофильма
«Путь к причалу» /
Фамилия на стеле
Я был маленьким, когда отец погиб,
Случился такой загиб –
Отец был и… сразу его – нет.
Стало не до конфет,
Но прошло много лет:
Мой сын с моим внуком, пошли в кино
И в Комсомольском парке,
На стелах Мемориала Героев,
Увидели фамилию своего деда – Героя…
Не скрою,
Но мой отец был Героем труда,
А до этого воевал тогда
И раненый попал в красноярский госпиталь,
Его Войно – Ясенецкий, доктор известный лечил,
Архиепископ Лука, позже канонизирован был.
А я не помню своего отца
И могила его не сохранилась,
Но в далёком сибирском городе
Память о нём жива…
И сын мой с внуком моим
Носят к Мемориалу цветы
И с отцом моим даже на ТЫ,
И хоть люди сугубо светские
Почитают архиепископа Луку –
Валентина Феликсовича Войно – Ясенецкого.
Война и мир.
В начале войны мой отец
/какой молодец/,
Командир взвода разведки
На Северном фронте,
Он всегда был чуть склонен к фронде.
Одессит, а значит рыбак,
Выуживал «языков» фашистских,
И считалось, что это пустяк.
Но при прорыве немцев на фланге,
Оборонял штаб в ударной фаланге
И его ранило тяжело:
Раздробило ключицу и плечо…
Было в тот день горячо
Мой отец тогда выбыл из строя…
Но выжил и, наверное, Богу было угодно,
Что после получил он Героя,
За то, что хорошо кормил людей хлебом,
Он и за войну имел ордена,
Хотя в мирной жизни
Так и не дотянул до коммунизма.
Не всё было ладно в гражданской жизни
У бывшего воина и председателя колхоза,
Увяли семейные розы…
Отец погиб, а родных разметали по Северам
Служаки великого культа Личности,
Давно их нет, а мы остались в наличности
Я, мой сын и внук – мученик школьных наук,
Знаток компов и «пих» -
С тем и попал в этот стих,
О своём прадеде и обо мне,
И о фамилии на стене
Мемориала Героев в городе Красноярске,
Хотя от этого многим ни холодно и не жарко,
Но нам приятно вдвойне,
Что память осталась, хотя б на стене!
СТИХ 38.
Когда-то в Красноярске, всегда один,
Среди тусовщиков поэтических
Частенько мелькал Борис Хургин
И считался почти… политическим.
А вообще-то, где-то на Ангаре,
В тайге,
Он работал вздымщиком
Сосен саженных
И в их млечном соке, как и в янтарной смоле
Черпал вдохновение, удивляя своими пассажами.
« Что кобенишься-то, Ирша,
ботать брось по фене.
Раздвигай-ка ноги ширше,
Я заферлупеню…»
Он казался нам этаким хулиганом
/во рту жвачка, которую называли тогда чуингамом/…
Кто-то говорит, что умер рано,
Кто-то, что уехал и живёт в Нью – Йорке.
Честный парень и вовсе не интриган,
Отсекающий от сосен коры корки.
Он, выдающий смешные стихи
И человек сильно пьющий,
Утащил в Америку за собой грехи,
Как, мне думается, в поисках жизни лучшей.
Больше о Борисе я ничего не знаю,
Всё-таки Америка с другого края.
СТИХ 39.
Снег наполовину высушило,
Наполовину разнесло ветром.
Подморозило и его остатки
Напоминают клочки ваты или
Обрывки перьев,
А уже потерявшие листву деревья,
Кажутся чёрными и гадкими,
Как настроение отдельно взятого человека,
Запертого в одном из отсеков,
Затонувшей подводной лодки,
Где он сидит на ящике с водкой
И он решает для себя,
Пить или умереть трезвым –
Философствовать бесполезно.
Но глядя на клочки «медицинской ваты»,
Я вспоминаю, что уже умирал когда-то
И только Бога просил мне помочь,
И тот сказал: «Как я слышал, ты бестолочь
И хорошо, что не сволочь,
А просто слабохарактерный человек,
Я продляю твой воробьиный век
На несколько парсек».
А я, всё попрошайничать продолжаю,
Хотя Бога, с тех пор, уважаю.
СТИХ 40.
С этим парнем мы когда-то
Рассекали по Ленинграду туристами,
Город каменный и улицам далеко до чистых,
Но мы, сибиряки, больше истории внимание уделяли,
И вглядываясь в прибалтийские дали,
У памятника Самодержцу мечтали.
А после, в гостинице, пряча свой кошелёк под подушку,
Он уверял, что так безопасней и лучше,
Мне же было совсем невдомёк,
Зачем прятать на ночь деньги
В двухместном номере.
Запирающемся изнутри на ключ.
«На всякий случай,
Во избежание неприятных эксцессов,
Вплоть до уголовного процесса…»
После я его встретил
Попутчиком в кузове грузовика
И он сказал, что тётка издалека
Прислала ему американское пальто,
На оранжевой подкладке. Маркое,
Но вполне ноское, зато,
И с модной, на спине, складкой.
Я позавидовал ему слегка,
Всё-таки американское, издалека…
Были молоды мы тогда,
Считая, что юность – это беда,
А вокруг был огромный Советский Союз,
Про который извне говорили: «Боюсь!» -
Их тоже охраняли баллистические ракеты,
Понатыканные по всей планете…
И вдруг – американское демисезонное пальто.
Я подумал, что-то здесь не то
И чего-то не так,
Наверное, посодействовал враг
И посоветовал парню выбросить пальто в овраг,
Но кратко сказал он: «Дурак!»,
Хотя и сам думал он про то,
Как бы половчее избавиться от пальто.
СТИХ 41.
Осень, начинается у поэтов страда,
Они выходят с «косами» наперевес,
И ещё со времён допушкинских, начинают всегда,
С того, что косят траву и лес.
Конечно, косы – предмет иносказательный,
Можно, к примеру, ружьишко употребить;
Накладываешь на курок палец указательный
И начинаешь во все стороны без разбора палить.
В записки попадает листва проржавевшая, сучья,
А то целый лес и синь полинялых небес,
Ещё можно вспомнить про парочку разных случаев,
И про вёрсты, которые колом стоят до небес.
СТИХ 42.
Достать из шкафа зимний пуховик,
Шапочку тёплую, плотной вязки,
И всё это натянуть на себя без опаски,
Самому себе в зеркале показав язык.
Норвежцы говорят – нет плохой погоды,
А вот плохая одежда есть,
И если впереди маячат невзгоды,
То постарайся плотнее поесть.
Теперь хорошо бы в автобус без давки,
А после в электричку побыстрее сесть
И устроившись с комфортом на лавке,
Не замечать, кто с тобою в соседях есть.
Вот и по жизни куда-нибудь ехать,
И чтоб на окружающих – ноль,
А слушать в наушниках свою Пьеху
И проклинать если, то свою юдоль.
Сойдёшь где надо – твоя погода,
Песни дослушал, книжечку дочитал…
Отметил конец календарного года –
Пусть промежуточный, но финал.
СТИХ 43.
Моя первая книжка вышла в 1977 году –
Описание природы и ничего… такого,
Меня упрекали тогдашние критики,
Что можно о властях найти доброе слово,
Партия у нас для народа одна…
Она и Солнце, она и Луна -
В полнолуние, яркая такая, конечно,
Благодаря ей ты щебечешь беспечно.
Но и в следующих своих опусах я не внял советам,
В результате поплатился за это –
Вместо полнокровных книг – «братские могилы»
Сборников, с пишущими в полсилы.
Потом перестройка – всё утряслось,
Осадок остался, лишь самую малость.
Теперь, когда начинают о новых зорях,
О новых апологетах, весьма достойных,
Я вспоминаю, что тявкал не очень смело
И в литературе не лез на амбразуры,
Чтобы воспеть строй и партийные фигуры,
А больше якшался с природой
В любое её время года.
СТИХ 44.
Эта женщина была молода,
Преподавала литературу
И любила, в живую, живую натуру
И страшной болезни не было даже следа.
И познакомился я с ней когда
Она активисткой была тогда,
Но в юном теле уже текла мёртвая вода…
Потом… прошли годы
И от прежней любви не осталось следа,
Хотя вру – помнил я её всегда
И в день, она умерла когда,
Эта весть долетела сюда
И я подумал, что это неправда и ерунда,
И шевельнулось в душе острое чувство стыда,
Острое чувство беды
И ощущение тяжёлой воды
В грудной клетке, как в реакторе,
Когда стержни уже вынуты,
Идёт неуправляемая реакция,
И похорон тяжёлая акция,
Всё-таки она была слишком молода тогда,
Когда растаяла без следа.
СТИХ 45.
Два ангела везут в коляске ребёнка,
Два примерных мальчика убивают котёнка,
Двое мужчин «любят» одну женщину,
Две женщины бьют одну старуху –
И все вместе демонстрируют силу духа
/такая порнуха и такая пруха/,
И улыбки от уха до уха.
Ребёнок улетает с ангелами,
Душа котёнка тоже устремляется вслед за ними, Жадная до любви женщина,
Охотится за другими мужчинами,
А те избегают её и этому есть причина
И только «убитая, в сопли» старуха
Не теряет присутствия духа.
Она плачет, конечно, и знает,
Что мир, её окружающий, бессердечен,
Да она и своего сердца не чувствует совсем,
Плачет, но улыбается всем-всем,
И надеется, что ангелы прилетят за нею,
И члены её немеют,
Но её отказывается принимать Бог,
У него есть железный предлог,
Что старуха не была крещена в детстве
И никуда от этого ей не деться…
И живёт у людей приживалкой,
А мне её больше всех жалко.
СТИХ 46.
С какой стороны подойти к осени,
Хотя называл её поэт кобылою,
К такой нельзя подходить вовсе,
Так лягнёт, что за душу милую.
Но это кобыла, а осень, она же -
Не очень коварное животное,
Скорей постройка многоэтажная,
С квартирами, смотря для кого, льготными:
Для стариков, честно отработавшим свой век
На благо социалистического отечества,
Теперь лишним стал такой человек,
Но квартирку имеет, как ступеньку к вечности.
Из неё стартуют к иным полям
Старик со своею старухою.
Когда – вопрос? А пока по вечерам
Кричат друг другу гадости в ухо.
А молодые, которые не имеют жилья,
И всё чаще поговаривают об ипотеке,
Это когда под хвост попадёт шлея,
Не помогут примочки из любой аптеки.
Оно так, пожалуй, и до развода дойдёт
Если будут жить, шалаш снимая,
Вполне понимая, если мазь не прёт,
То и всё остальное не дотягивает до рая.
А что же осень, мимо она прошла,
Задержавшись только у квартиры льготной,
Хотя у стариков и так ни мало «бабла»,
Но и прочего, если вникнуть до подноготной…
СТИХ 47.
Мы – советский народ,
А теперь российская нация.
Нас давно недород,
Угнетает нас экстраполяция:
С одного на другого проецируют взгляды, привычки.
Ничего здесь дурного,
Все ключи превратились в отмычки.
Мы - российский народ,
Наши лбы толоконные, светлые.
Проведение нас ведёт –
Нерушимое, беззаветно.
Мы – российский народ
И поддержка железной державе,
Даже злость нас не сразу берёт,
Как метан собирается в лаве…
Ну, а если рванёт,
Кто судить тогда нас будет вправе?
СТИХ 48.
Мы пойдём в поля,
Где жгут прошлогоднюю солому,
В них даже ночью тепло и светло, как днём,
Нам будет весело и уютно, почти как дома,
И явственно слышно, как грохочет весенний гром.
Он будет рокотать далеко, нисколечко нас не пугая,
Словно желает поведать, что будет с нами потом,
И в горящей соломе запрыгают призраки попугаев,
Улетучившиеся с первым весенним дождём.
Возвратимся домой и пахнуть мы будем дымом,
И хвастать, как здорово время вчера провели,
И будем любить, и будем в ответ – любимы,
Даже улетая куда-нибудь,
с выжженной нами, Земли.
СТИХ 49. К ВОПРОСУ О СОВМЕЩЕНИИ
ПРОФЕССИЙ.
«Всё смешалось в доме Облонских…»
Так и у мирян со служителями,
Обычными и не очень… жителями.
Рассекал Фёдор Конюхов по морям исправно,
Но ведь не ходил, как Христос, по воде?
И вот – на тебе… подустал и переквалифицировался
В писателя и художника, а ещё… в священника
/натерпелся, Господи/!
И бывший министр, господин Шевченко,
/тот, что запылил квартиру патриарха нанопылью/,
Тоже в сторону церкви посматривает умильно,
Пока не превратился в священника
И служа у себя в Питере,
В Крестовоздвиженском храме,
Не разместил в подсобке абортарий.
Этот, пожалуй, и «доктора Быкова» Охлобыстина
Переплюнул, услужив не одной даме.
Голова пойдёт кругом: то путешествия, то «Интерны»,
То аборты и прочие скверны…
Хотя вот в Красноярске профессор-хирург
Войно – Ясенецкий, он же архиепископ Лука,
Валентин Феликсович, прибыл к нам издалека.
Побывал и в ссылках и в тюрьмах и в лагерях
От города Ташкента до Туруханска…
Не понимаю, как такой человек,
Лечивший в госпитале №1515 моего отца,
Не наставил его на путь истинный до конца.
«Имея талант художника, он мог вести богемный
образ жизни, пачкая руки лишь красками,
а стал «мужицким врачом», - священником и
жертвой политических репрессий.
Это он сказал безбожникам-обвинителям:
«Бога я не видел, но вскрывая черепа, я так же
Не видел там ума и совести там не видел…»
В госпитале он голодал постоянно, потому что
На кухне его не кормили, а он оперировал неустанно
И не успевал отоваривать продуктовые карточки.
Сталинскую премию отдал детям войны.
А на иконах его изображают частенько со скальпелем.
И когда он обходил палаты госпитальные,
Те кто мог, вставали, а немощные «салютовали мне,
поднятыми вверх ногами…»
И подумаешь, это рассказ о драме
Или о правильно сделанной жизни хирурга
Войно – Ясенецкого – жизни трудной
И далеко не простецкой.
СТИХ 50
Почему люди асфальтом кидаются?
А потому, что дороги в Москве плохие,
Были бы, которые автобанами называются,
Или ещё какие – другие:
Человек попинал бетон – нормально,
Усёк, что построено на века,
А так… расстроился в смысле буквальном
И понял, чего хочет рука.
А там, рукой этой, подать до власти,
Размахивает в азарте асфальта куском,
И кричит: «Не вынесу я такой напасти…» -
И ещё что-то, про изберком.
А властям тоже не в кайф такое,
Давай бунтарей массажировать по хребтам,
А потом полгода не давали покоя,
Выискивая защитников по адресам.
Один даже спрятался на Украине…
Выудили, имеется опыт уже,
Поговорили… «до явки с повинной»,
Теперь за решёткою «на этаже».
А точнее сказать, в СИЗО, на продоле,
Пишет воспоминания о былом,
А люди интересуются: «Доколе
Он будет мести по бумаге, как помелом?»
А что вы хотели, в разрезе улиц
Всё возвращается на круги свои:
Милиционеры полицейскими обернулись
И появились зажиточные слои.
А те с согражданами делиться не приучены,
Денежки вывозят легко за бугор,
Вот и участились подобные случаи,
Вот и получается такой разговор.
А парня, который на Украину бегал
И потом отказался от явки с повинной,
В Иркутск отправили – дорога длинная,
Он там, лет 15 назад, шапок украл 500 штук.
Теперь поднимут на правосудия крюк
И всё вспомнит, иначе – каюк,
Несистемной оппозиции друг.
СТИХ 51.
Художники – стихотворцы весьма забавные,
Они считают, если я рисовать могу,
То почему про стихи ни гу-гу…
И сочиняют исправно,
Только выражаются посмелее;
Палитра /чуть не написал – пол-литра/ болтается на шее,
У ног - подрамник,
Между ног – этюдник…
Художники ещё те рукоблудники,
Только в хорошем смысле этого слова,
Пьют и руками блудить готовы
По телам своих дряблых натурщиц,
Представляя их юными девами,
Принцессами и королевами,
Которым они дарят свои стихи,
А их картины – это их грехи,
Хотя картины художники продают –
Всё-таки это адский труд,
Требующий определённых затрат…
Продал картину и безмерно рад
И бейся хоть о какой заклад,
Когда в кармане настоящий клад,
Когда финансы не поют романсы,
Когда девчонки зовут на танцы,
А после в кафе, а после…
И не нужно напрашиваться к друзьям в гости,
Чтобы там поесть на халяву,
А потом опять голодать на славу
И писать стихи,
Про несуществующие грехи…
И если опять пойдёт спрос на картины,
Стихи в стол или в корзину…
СТИХ 52
Между «внутренними делами» и «обороной»
Снова союз заключён влюблённый:
У одних при разработке спецоружия
Пропало 6 миллионов рублей наружности,
А у «обороны» всего 3, но «зелёных».
Да, конечно, вышла небольшая промашка,
С кем не бывает, дана отмашка,
Вот и пользуют, как промокашкой.
Хотя учителей задевать не смеют,
А ведь они от родителей конфет имеют,
Да ещё с цветами букетов…
Такой доход,
Оторопь простых людей берёт
И врачи тоже, те штучки,
Возможно и круче, позолотите ручки…
А вы навалились на «оборону» и «внутренние дела»,
Посчитайте сначала… и чья взяла?
Вот вам и не болит голова
У дятла.
А она, оказывается, болит,
Только делает вид,
Что не болит.
СТИХ 53
Из разговора с одним «вундеркиндом»:
« Альбом дорогой,
Рисуй в нём только хорошее…»
« Здесь нужна классика,
а нарисую-ка я… УНИТАЗ!»…
Ни так ли получается и у взрослых,
Когда они садятся создавать свои шедевры,
Намереваясь воспеть что-нибудь … этакое,
Строгое и классическое?
Насколько позволяет состояние им, психическое
И умственные способности,
Заложенные в генах -
черепной коробки… стенах.
СТИХ 54
В колоде карт без игры туз любой – рядовой,
Хотя думает, что городовой,
И может быть о себе любого мнения,
Но никакого сравнения
С начавшеюся игрой.
Здесь козырная масть – горой
И козырная шестёрка является проходной –
Бьёт любого туза она,
Не обсуждая его за глаза.
И если это, к примеру, шестёрка крестей,
То она бьёт и туза пик,
и туза бубен,
и туза червей,
А так же их королей и дам
Без стеснения по зубам!
Даже в «подкидного» – игре простой
И то законен мордобой такой,
И никто не скажет: «Отстой!»
СТИХ 55.
Вот Макаревича в отсутствии бунтарства
Упрекнуть не смею
И вообще, на «Машине времени»
Он летал где хотел и хотел куда – без труда.
В поварском деле знает он толк
И толк, и смак, а вернее сказать:
Может накормить полк
Или дивизию, запросто так.
Когда же он, из плодов своих праведных,
В Москве ресторанчик завёл,
То к нему заходили посетители правильные,
Однажды даже президент зашёл.
Многие улыбнулись – перепутал рокеров,
Шёл к мотоциклистам, попал к певцам.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович,
Может партейку в покер?
- Да я в этом деле ещё пацан, вот и решил сначала прикупить клинику,
Да боюсь сознаться вам от души…
- Ладно, Андрюша, не будь циником,
А если чего – письмо напиши.
Макаревич шутку понял буквально
И в ближайшее время в письме своём,
Пожаловался на коррупцию досконально,
Мол, так и эдак, ко дну идём…
Но Путин-то президент и всё понимает,
Кто какую рыбку держит за хвост
И вот, когда Макаревича в Совет по культуре толкали,
Он его вычеркнул … и весь вопрос.
Ты взятки давал, а на меня с «кулаками»,
Не давай и будешь прибыльно зубы лечить,
А ещё от песенок ворочать деньгами,
А я и сам разберусь, кого «мочить».
«Основная добродетель гражданина –
Есть доверие…» - это ещё Робеспьер изрёк,
А мы всё про то же, мол, верим, верим
И в этот, и ещё в последующий срок.
Да, Господи, верьте, кто вас неволит,
Только не скулите потом дорогой,
Что и этот господин вас отфутболил,
И ещё ни раз отфутболит другой.
Домострой, он и в Африке домострой,
Только цвет кожи слегка другой.
И не стоит злоупотреблять доверием,
Приставая с различными суевериями.
СТИХ 56.
Это плохо, если с родным человеком
Не о чем разговаривать по телефону,
Хотя подумать, то вместе переплываем реку
Нынешнего времени, влетев с разгону
В её воды. У сына заботы: встаёт рано, работает,
Опять же свой сын и достаточно нервотрёпки,
Хотя он и не скажет про пацанов «кишеглоты»,
И рука не поднимется, задать трёпку,
И всё-таки созвонимся вечером – он молчит,
И я молчу, изредка вздыхая…
У сына всё в норме и я пока не инвалид,
Видимо планида у нас такая,
Всё понимаю, а душа болит.
СТИХ 57. КУЛЬТПОХОД.
В ТЮЗ всей семьёй – отец, мать,
сынок третьеклассник,
А там контролёр, выступая судьёй, говорит:
- А мальчик ваш остаётся в запасе.
- М- м-м ? -сцена – немой вопрос.
- Нечему удивляться, матерятся на сцене,
спектакль такой и не дорос
ребёнок слушать диалог « по фене».
-Позвольте, но Театр Юного Зрителя.
Мы и припёрлись всей семьёй.
Куда его-то?
- Ладно, проходите,
Только прежде надо соображать головой,
А не…
- Всё понятно, впредь умнее что ли.
Не думали, что сказка – свет туши.
- Папа, пап, так и на футболе,
Пацаны, как в театре, выражаются от души.
СТИХ 58. К А З У С Ы «РР».
- 1 –
«Оказывается, если склонить голову влево,
То Эйфелева башня будет меньше…»
Доказали психологи из Нидерландов,
Два мужика и одна дева.
Может у них воспалились гланды
И слегка перекосилось зево?
А может в голове, как свинцовые шарики
В батискафе, сместились грузы балласта
И в зрительном нерве появились Смешарики,
Тут-то башня уменьшилась и баста!
Бедный, бедный инженер Эйфель,
Он и не подозревал такой метаморфозы
Со своей космической судоверфью
Или самой большой мировой занозой,
А может для вселения оптимизма
/интерес к башне поутих со временем/,
Вот и заболтали головами туристы –
Представители самого доверчивого племени.
А башня? Да стоит себе, понемногу
Ржавеет, огнями сияет торжественно,
Косится на зевак строго,
Как создателем и было завещенно.
- 2 –
Как тут понять современный мир?
80-летняя испанская бабушка,
Увидев траченное временем изображение Христа,
Взяла баночку с краской
И дописала образ по своему разумению
И получилось всемирное недоразумение.
Сначала с ней хотели поступить, как с Христом самим,
Но потом уразумели –
«Ecce Homo» /»Се человек»/
И доступ к фрескам сделали платным,
К тому же доход… обратно.
Денежки понесли прихожане,
Лишь бы на дело бабушкино посмотреть,
А сама-то Сесилия Хименес чего будет с этого иметь?
«Художница» осмелела и закипело… дело:
Наняла дюжину адвокатов,
Мол, старайтесь, ребята!
Хватит богатеть родному приходу,
А то гребут деньги и концы в воду.
Ещё Лифшиц говорил: «Делиться надо!»,
Тем более, считай, с неба свалившимся кладом.
Зеваки за первые четыре дня
На две тысячи евро озолотили церковь,
Где такой правильный, но исправленный Иисус.
Конечно, бабушкой овладел искус,
Попутал, как говорится, бес,
Иначе она, не поднимая шум до небес,
Тихо бы радовалась, что не подвергли
За художества наказанию,
Другим «богомазам» в назидание.
- 3 –
В доме, где живёт знаменитый конструктор автомата,
Лифт, ко дню его рождения, установят автоматом.
Всё-таки М.Т. Калашникову девяносто три
И подарок власти придумали изнутри
Его пятиэтажного дома,
Учитывая вклад в дело мира, весомый.
Нам-то он мало в чём помогал
/войну со вкладом своим проморгал/,
Самую Отечественную и Великую,
А что до остальных – отмахались бы и винтовками,
С учётом солдатской сноровки.
Душманы преподносили нам сюрпризы «бурами»,
Правда и «стингерами» не гнушались,
В результате с «калашами» мы ретировались.
Теперь мемуары пишем
И товарищей вспоминаем, погибших.
Михаилу же Тимофеевичу уже 93,
А детищу его 65.
Собираемся за границей оружие покупать,
В том числе и стрелковое, типа автоматов…
Дожили, ребята.
- 4 –
«В Москве проходит слёт «ночных бабочек»
С делегатками от «Серебряной розы».
Здравствуйте и до свидания,
А почему бы не проводить
Этого Всероссийского слёта,
Девчата- то все хорошие.
Они понимают последствия любовных свиданий,
Любови не на расстоянии,
А ещё, собираются вводит налоги на удовольствие,
Их профессия не относится к продовольственным.
Она относится скорей к чувственным,
Природной, а не искусственной,
Основанной на ваших эндорфинах
И годится даже для борьбы с ангиной.
Нет, «ночные бабочки» не только бравы,
Но и правы, и лечить их надо,
А не только выжимать с этих «Siever Rose»
Радость и не фукать: «Какая гадость!»
- 5 –
Разохотившийся до справедливости,
Господин Чуров добрался до выборов американских,
Своей, в этом деле, не хватает шкодливости,
А значит прославиться мало шансов,
Так озаботился выборами их президента
В штатовских апартаментах.
«Какие они, всенародные, - шумит Чуров,
Обозначившийся калоритной фигурой, -
Если выбирают не избиратели, а выборщики –
Большие выдумщики…»
Вот, что значит человек принципиальный,
А не актёр провинциальный.
Вот он бы наладил там, у них,
Если бы не один штрих…
Своей работы хватает дома… у изберкома.
- 6 –
«Догхантеры распоясались,
Только что людей не кусают,
А собак травят направо и налево,
Которые страдают от таких посевов.
Теперь вот на территории университета,
Не дожидаясь наступления лета,
Травят на глазах у преподов и студентов
И даже у любителей тамошнего абсента,
Но и собаки себя вели не по-хорошему.
Этакие приломоносовские Гавроши.
Студенты утверждают, однако,
Что «догхантеры» кусачее, чем собаки,
А по 167 привлекать их можно,
За уничтожение домашних животных
И ещё, это от Сербского уже исходит:
75% « живодёров» - те,
Кто в детстве над животными издевался вроде,
В некотором роде… при любой погоде.
- 7 –
История нам до боли знакома:
Людмила Нарусова осталась дома
И не пошла на заседание СовФеда,
Сама ещё того не ведая,
Что оттуда её уже попросили,
Выписав «Почётную грамоту», но не вручили
По причине сенаторского отсутствия
В федеральном Присутствии…
А другой фигурант – Чубайс,
Может отправиться в космос,
Для этого господин вполне взрослый.
Но вдруг /не дай-то Бог/ неудача
И кто-нибудь сразу констатирует:
«Во всём виноват Чубайс»,
Повёлся на халявный прайс.
Ведь компания, которая отправляет в космос,
Его ведомства стопроцентная дочка и… точка.
Стоит ему только сказать: «Да» . –
И сразу в ответ: « Пожалуйте, вам туда…»,
А его пассия Авдотья Смирнова
К такому финалу ещё не готова.
И, наконец, Света из Иваново теряет рейтинг.
Лишь бы размер бюста не потеряла,
А там можно начать всё сначала.
Правда, президент отменил свои встречи на публике,
По всей республике.
Сделав исключение для журналистов –
Пусть убедятся: «Броня крепка и танки быстры!»
- 8 –
«Жадность фраера сгубила…» -
Трое блюстителей порядка,
Сначала убили, а потом за убитого,
Калым запросили.
Когда их раскрутили, выяснилось всё это
И пора сдавать… пистолеты.
Убить человека из-за паршивого автомобиля,
Всё равно, что за порцию чахохбили,
Герои из Хорошево – Мневников,
Что под Москвой, в Мытищах.
Вышло, что сами себя ищут,
А «БМВ» хотели продать за хорошие «тыщи»
И нож носили за голенищем.
Вот это заступники – клятвоотступники
И, конечно, преступники -
Полицейские, прошедшие аттестацию,
А теперь проходят санацию
Другого профиля… на Мефистофеля.
- 9 –
Нас покидает господин Блатт –
Американец с израильским паспортом,
Тренер сборной по баскетболу.
И его мы сблатовали отнюдь не «по блату»,
Как брат – брата. Получили хорошую школу
А играли-то как:
На Лондонской олимпиаде – третье место,
Могли быть и первыми, подвели нервы,
Плохо попадали сзади?
До свидания, господин Блатт.
Российский болельщик, отнюдь не рад,
Может какой-нибудь гад,
Только не наш брат.
- 10 –
Наконец-то, весьма отрадная новость –
Учёные вычислили самого счастливого человека -
Матье Рикарда, 66-летнего монаха буддистского,
У него активность в левой мозговой коре такая,
Что шапка поднимается на голове –
Это и сдерживает негативные мысли
О всяком кликушестве или самоубийстве,
А ещё высокий уровень гамма - волн Рикарда,
Как у нашего известного музыканта – барда,
Буддиста тоже и на монаха похожего.
И весь секрет эффекта нейропластичности
Ни в его комичности, склонности культа к личности,
А в правильной медитации,
Хотя бы по 20 минут находиться в прострации,
И уже через три недельки
Ты спокойнее, чем в тапочках стельки.
- 11 –
С чего это Онищенко, рекламируя
Медицинские маски,
Строит россиянам умильные глазки?
Или это его контора, штампующая маски, которая?
А женщинам от масок одна пользА,
Она подчёркивает их «загадочные глаза»,
А ещё, чтобы гриппом не заболеть,
Нужно, уходя с работы, об этом сожалеть,
Убиваться прямо,
Поддерживая медицинских масок, рекламу.
Хотя на митингах в масках лучше не попадать
На глаза ОМОНу,
А то получите такого разгона,
Не помогут и «красивые глазки»
Такой владелице обворожительной маски.
- 12 –
А на певицу Вайенгу/Хрулёву/
Посыпались дивиденды снова,
В журнале, который читает полмира,
Её обозвали вампиром.
Получила 100 тысяч, вместо 7 «лимонов»,
С другого, прыткого же такого,
Ещё 160, уже вместо 12 миллионов…
И ещё 250 «деревянных»
С издательства «Бурда» и журнала «Отдохни» -
Окаянных.
Ей теперь можно не петь,
Если рекой льётся, правда «медь»,
Вместо «золотых лимончиков».
Главное в суд получай талончики,
И выручку, не ленясь, подсчитывай,
Да журналы внимательнее почитывай.
- 13 –
Наконец-то кончилось у Патриархии терпение,
Или от пастырей отвернулось везение.
Разнёс их начальник «за умение работать
Со щедрыми людьми:
«Не скромно, братия, ездить на машинах роскошных,
Ещё ни мало людей дотошных,
Говорящих: «Прихожане нищие, а попы шикуют,
«капусту» зелёную так и шинкуют».
Другой служитель упрекнул подопечных:
«Христос был нищ, а вы беспечны
И какой пример подаёте пастве,
Если добро не проносите мимо пасти?
Вот стану распределять вспоможение,
Учту ваших прихожан предложение
И лишу любителей крутых авто,
Ежемесячных и квартальных…
Подношений, сиречь примиальных.
- 14 –
Казаки переписывают «Лолиту» Набокова,
По известной картине Репина,
Предлагая писателя заковать в цепи
За пропаганду педофилии.
Вот это питерские казаки –
Потомки тех, кто разгонял рабочих нагайками,
Чтоб на демонстрации не ходили «шайками».
Прародители нынешнего ОМОНа,
Благообразного и крещёного.
- 15 –
А господин Полтавченко,
Получивший от питерских болельщиков
Обидное прозвище «Жлоб»
Не обзывался чтоб,
Поручил законодателям, разработать перечень
Запрещённых, в ночное время, звуков,
В частности запретить ТОПОТ КОТОВ,
Будет им впредь наука,
И ещё упрекнул земляков,
За демонстрацию всяких пальцев,
Во время приезда из Москвы постояльцев,
А не то гость обидится и был таков.
СТИХ 59.
События в мире описывать интересней,
Чем копанием заниматься в себе самом,
Разметая по углам души своей плесень,
Убеждаясь, опять выходит облом.
Хвататься за голову, стенать и плакать,
Выдумывать, как сердце ноет в груди,
И опять развести такую слякоть,
Что хоть рёбра накручивай на бигуди.
А то воспеть любовь неземную,
К такой же неприкаянной, как и ты,
А на деле встретить соседку бухую -
Типичную представительницу земной красоты.
СТИХ 60.КРАНТЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ОБЬЕКТА.
Когда строили Саяно-Шушенскую ГЭС,
Это в 60-70-е годы,
Тогда во всём был у нас прогресс,
Особенно военные не выходили из моды.
И вот понатыкали вокруг неё
Частоколом, словно забор из кольев,
Ракет, системы ПВО,
То-то солдатам было раздолье.
Они мёрзли на наших сибирских ветрах –
Это когда на дежурстве только,
А так служба на совесть, а не за страх,
Всё: казармы, столовка, погреба, подполья,
Ракеты на станинах, горючее, гаражи…
Я солдатам читал стихи в уголке красном,
Про нашу армию, про любовные чьи-то грешки,
И, казалось, старался совсем не напрасно…
Но вот – перестройка и сказали так:
«Кому нужна эта ГЭС – посудина,
За тысячи километров базируется враг,
Да и врагом Америка нам теперь не будет».
Солдаты уехали, ракеты забрав,
Наверное, после на металл пустили,
А «точку» мужики, хотя и не имели прав,
По кирпичику суток в пять растащили.
Даже кабели, от одного объекта к другому,
Из-под земли вырыли, чуть не зубами
И если не поверите мне на слово,
Приезжайте к нам, убедитесь сами:
Словно после налёта вспоротая земля –
Траншеи, бугры и огромные ямы,
Так и хочется воскликнуть: «М..ля,
Как после атомной бомбёжки прямо!»
Ветер гуляет по тощей степи,
Весною давно не цветут цветочки –
Это мужики, словно сорвавшиеся с цепи,
Решили судьбу стратегической «точки»,
Некогда охранявшую от удара ГЭС,
Американских, кажется, ракет и самолётов,
А ГЭС рванули, да так, что обошлось без
Вмешательства иностранных пилотов.
75 жизней при этом отдав,
Осатаневшему Енисею,
Превращая могущественную из держав,
В такую… какой и назвать не смею.
СТИХ27.
Художники, как всегда, впереди планеты всей:
То квадраты чёрные рисуют,
То приучают к этому делу коней,
А тут и вообще покатили «в крутую» -
Один из самых оригинальных «мазил»
/ну, ладно бы по холсту елозил задом/,
Отнюдь не скажешь, что полный дебил,
А тут собрался командовать парадом:
Оригинальней, чем к ослиному хвосту, кисть,
Чем с пейнтбола краску пулять в стену
/здесь впору хоть умри и ложись/,
Додумался рисовать своим членом.
Стенания критиков всё сильней
И несутся они по одному руслу:
Не принимает народ оригинальных идей,
Не понимает ни поп-, ни арт- искусства.
Перед сеансом нужно штаны снимать
/натурщики, и те посматривают косо/,
А как прикажете «кисть» поднимать,
Если «упала» - это тебе не лошадь.
Так тут не кликнуть: «Сарынь на кичку!»
Тоже нам художник, нашёлся смелый,
Взял в моду вредную привычку,
А ведь этот «инструмент» для другого дела!
СТИХ 28.
В воздухе, в каждом из его атомов,
Присутствует осень, хотя, что здесь такого –
Простое время осеннее,
Оно может быть прилизанное и кудлатое,
А то и смахивающее на весеннее…
И моё настроение ровняется по этому времени,
Так страна живёт по московскому времени,
Даже если в каком-нибудь «Йемене»
Изучаешь их иностранные книги,
Ты всё равно нашего роду-племени
И видок у тебя, как у попа-расстриги,
А все твои знания – твои вириги.
Идёшь ученый, а ребятишки – этакие шишиги,
Хватаются за костюм и за книги,
Но тебе ссориться с ними не с руки,
И ты, отмахиваясь, вспоминаешь интриги,
И ускоряешь шаги.
СТИХ 29. ПАСТЕРНАК ЦВЕТАЕВОЙ.
Он мучился, казнился до отчаянья,
Молился, едва ли не зимней радуге,
Что прах Марины Цветаевой
Остался где-то в Елабуге.
Ему облака казались медведями,
Развалившимися в берлоге,
И поделился бы горем с соседями,
С теми, оставшимися, не многими.
Но только подумал, на этом и кончилось,
Правда, о кутье успел вспомянуть,
И не назвал по имени-отчеству,
Просто обрезал последний путь.
Обрезал, со всеми его ухабами:
Через Чехию и Париж – домой,
Завершился ни где-нибудь, под Елабугой,
В могиле, отнюдь, не именной.
СТИХ 30. О БАСЁ.
Как перелётный гусь,
Он, прозванный « Банановым деревом»,
Мог бы, предсказывать не берусь,
Но при каком-нибудь господине
Безбедно жить и спины не гнуть,
Как его товарищи и всласть писать…
«Хокку нельзя создавать из разных кусков,
Как ты это сделал,
Его надо, как слиток золотой, ковать
Терпеливо и смело» -
Говорил он своему ученику
И уходил в путь до срока далеко-далёко.
А себя он сравнивал с вороном-скитальцем,
А стихи выводил корявыми пальцами,
Но выходили они, о чудо,
Как мелодии, задевающие и стариков, и юношей.
Басё, жизнь окончена
Но это ещё не конец,
Из 17 века стук твоего сердца
Перемежается со стуком наших сердец…
СТИХ 31. РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ БРОДСКОГО.
В полночном Риме пишет он ни о чём,
В пламени свечи вдохновение находя,
В запахе копоти, струящейся вверх, свечном,
Вроде бы в Риме иначе писать нельзя.
По-всему видать он устал, отчего?
Но в римских элегиях только косвенно есть о Родине,
О былой войне в прожекторах ПВО,
А ещё о друге, Ашкенази, вроде.
Он про Север так и пишет,
С большой буквы только,
Но и про Юг тоже с большой,
Как источник его вдохновения,
Его мир делится на золотые дольки,
Но всегда монолитно, окружающее население.
Он благодарит за всё, что с ним ещё случится
И за город этот, его забвение,
И теряется, как в осенних лесах лисица,
И тянется к Бенетте его вдохновение.
СТИХ 32.
Смешно читать у молодых,
Какие у них странные боли в сердце,
Какие у их бабушек в банках перцы,
И как это здорово, бить под дых.
Опять же, какие они крутые хипстеры,
Сноровисто забивающие «косячок»
И пока дело не дошло до клистера,
Приятное это дело свербит мозжечок.
Вообще, интересная начинается жизнь;
Фрики, как святых лики,
Только вера у них другая
И здесь не помогут лики, и даже крики,
Ни лошадиная живопИсь,
Здесь вам не скажут: «Брысь!», -
И даже нынешние парторги,
Организаторы сумасшедших оргий,
Сами не знают, где низ, где высь,
Хоть живьём в гроб ложись.
СТИХ 33.
Почему в провинциальном Саратове
Любит девушка только женатого,
А под городом Нижним, т.е. Горьким,
Удивительно ясные зорьки,
А в газетах про это ни слова,
Там склоняют «справедливоросса» Гудкова,
Во все лопатки костерят оппозицию,
За гнилую, вроде бы, их позицию.
В это, лучшее время года,
Когда рухнула с дуба природа,
О политике лучше б ни слова,
Нынче публика мало готова
Посещать злополучные митинги,
Ей бы лучше в салоны на лифтинги,
Где посмотришь на дивные рожи –
У ораторов дряблая кожа,
У блюстителей, что помоложе,
Сплошь прыщи возрастные, о, Боже.
Вот и гладят по спинам дубинками,
Хомячками морскими и свинками
Величают сердитый народ
И чего-то советуют в рот.
СТИХ 22 Дядя Боря…
Сей дядя в городе достопримечательность местная,
Личность весьма известная.
Зимою курирует он каток:
Заливает лёд, снег – за заплот,
У него не накосячит никто.
К ребятишкам у дяди особый подход,
Его понимает мелкий народ
И вообще он – активная личность,
Хотя от этого не получишь наличности,
В своё время отсидка закалила дядю:
Седина спереди и седина сзади,
И шикарная борода,
Как у Черномора,
Первое место среди бородатых по городу.
С трибун его не переговорит не один оратор
И не распропагандирует ни один агитатор.
За принцип он сцепится даже с бывшим командиром ОМОНа,
Когда всерьёз разозлённый.
К тому дядя Боря весьма «зелёный».
Поддерживает политику «справедливороссов»,
Впрочем, и к тем у него масса вопросов.
Мой сын его встретил на книжной ярмарке,
/как Маркс бородатый и такой же яркий/,
Он бы и Прохорову замучил вопросами,
Навохудоносор!
Зато летом дядя Боря - дачник
И не считается, что он – неудачник.
Ему 73 года,
Но не обделила здоровьем природа
И умом не обделила,
В отличие от некоторых дебилов.
СТИХ 35. «АЛЖИР».
Алжир – страна на севере Африки
И, как я понимаю, республика,
А в нашем «Алжире» другая была публика.
Это страна на севере Казахстана –
«Акмолинский Лагерь Жён, Изменников Родины» -
Их считали исчадиями и уродинами,
А это были женщины, вся вина которых
/ замела, в своё время, контора/ -
Сначала мужей,
Потом жён,
Потом детей –
Всех рассортировал 37-й год:
Кого под пулю,
Кого за колючку,
Кого в детский дом
/и желательно детям сменить фамилию –
Память об отце – враге народа/,
Изгое того, расстрельного года,
Когда могли заложить за то,
Что понравилось на соседе пальто,
Или позарившись на квартиру…
И человека отстреливали, как в тире,
В Бутово – под Москвой, или в бору минусинском,
Забрать с Арбата или с Подсинской,
Председателя райисполкома или управдома.
Потом начались разборки 1956 года,
Содрогнулись все, и даже природа,
Хотя последняя об этом знала,
Но скорбно и задавленно молчала.
Теперь на траншеях стоят кресты –
Большой и малой величины,
А глазницы черепов давно пусты,
Господи прости.
Выжившие пацаны находили матерей…
И с этим жили, не имея проблемы отцов и детей,
Ведь отцов тоже не было с 1937 года,
И кто виноват, человеческая природа?
А как же быть со страной «АЛЖИР»?
Территория того лагеря в другом государстве
И к нам не имеет никакого отношения
По определению.
СТИХ 36.
Ощущение листопада,
Пусть октябрь уже прошёл,
Ощущение камнепада,
Когда факты кладут на стол.
А растерянность так и нижет
В невесёлых твоих глазах,
И, поскольку, своих не вижу,
То выходит, что дело швах.
Я не вижу, но разглядела,
Даже больше, чем надо, ты…
Только что нам теперь за дело,
Почему они так пусты?
Вот и лгу-то я неумело,
Хотя мысли мои просты,
Как своё ощущаю тело –
Эти скрюченные кусты,
Эти листья и эти ветви -
Всё давно свой прошло зенит…
На шоссе твоих километров,
И на трассе моих орбит.
СТИХ 37. О Т Е Ц.
- Я отца не видел никогда,
Привыкнуть не успел…
- Это тебе крупно повезло.
/монолог из кинофильма
«Путь к причалу» /
Фамилия на стеле
Я был маленьким, когда отец погиб,
Случился такой загиб –
Отец был и… сразу его – нет.
Стало не до конфет,
Но прошло много лет:
Мой сын с моим внуком, пошли в кино
И в Комсомольском парке,
На стелах Мемориала Героев,
Увидели фамилию своего деда – Героя…
Не скрою,
Но мой отец был Героем труда,
А до этого воевал тогда
И раненый попал в красноярский госпиталь,
Его Войно – Ясенецкий, доктор известный лечил,
Архиепископ Лука, позже канонизирован был.
А я не помню своего отца
И могила его не сохранилась,
Но в далёком сибирском городе
Память о нём жива…
И сын мой с внуком моим
Носят к Мемориалу цветы
И с отцом моим даже на ТЫ,
И хоть люди сугубо светские
Почитают архиепископа Луку –
Валентина Феликсовича Войно – Ясенецкого.
Война и мир.
В начале войны мой отец
/какой молодец/,
Командир взвода разведки
На Северном фронте,
Он всегда был чуть склонен к фронде.
Одессит, а значит рыбак,
Выуживал «языков» фашистских,
И считалось, что это пустяк.
Но при прорыве немцев на фланге,
Оборонял штаб в ударной фаланге
И его ранило тяжело:
Раздробило ключицу и плечо…
Было в тот день горячо
Мой отец тогда выбыл из строя…
Но выжил и, наверное, Богу было угодно,
Что после получил он Героя,
За то, что хорошо кормил людей хлебом,
Он и за войну имел ордена,
Хотя в мирной жизни
Так и не дотянул до коммунизма.
Не всё было ладно в гражданской жизни
У бывшего воина и председателя колхоза,
Увяли семейные розы…
Отец погиб, а родных разметали по Северам
Служаки великого культа Личности,
Давно их нет, а мы остались в наличности
Я, мой сын и внук – мученик школьных наук,
Знаток компов и «пих» -
С тем и попал в этот стих,
О своём прадеде и обо мне,
И о фамилии на стене
Мемориала Героев в городе Красноярске,
Хотя от этого многим ни холодно и не жарко,
Но нам приятно вдвойне,
Что память осталась, хотя б на стене!
СТИХ 38.
Когда-то в Красноярске, всегда один,
Среди тусовщиков поэтических
Частенько мелькал Борис Хургин
И считался почти… политическим.
А вообще-то, где-то на Ангаре,
В тайге,
Он работал вздымщиком
Сосен саженных
И в их млечном соке, как и в янтарной смоле
Черпал вдохновение, удивляя своими пассажами.
« Что кобенишься-то, Ирша,
ботать брось по фене.
Раздвигай-ка ноги ширше,
Я заферлупеню…»
Он казался нам этаким хулиганом
/во рту жвачка, которую называли тогда чуингамом/…
Кто-то говорит, что умер рано,
Кто-то, что уехал и живёт в Нью – Йорке.
Честный парень и вовсе не интриган,
Отсекающий от сосен коры корки.
Он, выдающий смешные стихи
И человек сильно пьющий,
Утащил в Америку за собой грехи,
Как, мне думается, в поисках жизни лучшей.
Больше о Борисе я ничего не знаю,
Всё-таки Америка с другого края.
СТИХ 39.
Снег наполовину высушило,
Наполовину разнесло ветром.
Подморозило и его остатки
Напоминают клочки ваты или
Обрывки перьев,
А уже потерявшие листву деревья,
Кажутся чёрными и гадкими,
Как настроение отдельно взятого человека,
Запертого в одном из отсеков,
Затонувшей подводной лодки,
Где он сидит на ящике с водкой
И он решает для себя,
Пить или умереть трезвым –
Философствовать бесполезно.
Но глядя на клочки «медицинской ваты»,
Я вспоминаю, что уже умирал когда-то
И только Бога просил мне помочь,
И тот сказал: «Как я слышал, ты бестолочь
И хорошо, что не сволочь,
А просто слабохарактерный человек,
Я продляю твой воробьиный век
На несколько парсек».
А я, всё попрошайничать продолжаю,
Хотя Бога, с тех пор, уважаю.
СТИХ 40.
С этим парнем мы когда-то
Рассекали по Ленинграду туристами,
Город каменный и улицам далеко до чистых,
Но мы, сибиряки, больше истории внимание уделяли,
И вглядываясь в прибалтийские дали,
У памятника Самодержцу мечтали.
А после, в гостинице, пряча свой кошелёк под подушку,
Он уверял, что так безопасней и лучше,
Мне же было совсем невдомёк,
Зачем прятать на ночь деньги
В двухместном номере.
Запирающемся изнутри на ключ.
«На всякий случай,
Во избежание неприятных эксцессов,
Вплоть до уголовного процесса…»
После я его встретил
Попутчиком в кузове грузовика
И он сказал, что тётка издалека
Прислала ему американское пальто,
На оранжевой подкладке. Маркое,
Но вполне ноское, зато,
И с модной, на спине, складкой.
Я позавидовал ему слегка,
Всё-таки американское, издалека…
Были молоды мы тогда,
Считая, что юность – это беда,
А вокруг был огромный Советский Союз,
Про который извне говорили: «Боюсь!» -
Их тоже охраняли баллистические ракеты,
Понатыканные по всей планете…
И вдруг – американское демисезонное пальто.
Я подумал, что-то здесь не то
И чего-то не так,
Наверное, посодействовал враг
И посоветовал парню выбросить пальто в овраг,
Но кратко сказал он: «Дурак!»,
Хотя и сам думал он про то,
Как бы половчее избавиться от пальто.
СТИХ 41.
Осень, начинается у поэтов страда,
Они выходят с «косами» наперевес,
И ещё со времён допушкинских, начинают всегда,
С того, что косят траву и лес.
Конечно, косы – предмет иносказательный,
Можно, к примеру, ружьишко употребить;
Накладываешь на курок палец указательный
И начинаешь во все стороны без разбора палить.
В записки попадает листва проржавевшая, сучья,
А то целый лес и синь полинялых небес,
Ещё можно вспомнить про парочку разных случаев,
И про вёрсты, которые колом стоят до небес.
СТИХ 42.
Достать из шкафа зимний пуховик,
Шапочку тёплую, плотной вязки,
И всё это натянуть на себя без опаски,
Самому себе в зеркале показав язык.
Норвежцы говорят – нет плохой погоды,
А вот плохая одежда есть,
И если впереди маячат невзгоды,
То постарайся плотнее поесть.
Теперь хорошо бы в автобус без давки,
А после в электричку побыстрее сесть
И устроившись с комфортом на лавке,
Не замечать, кто с тобою в соседях есть.
Вот и по жизни куда-нибудь ехать,
И чтоб на окружающих – ноль,
А слушать в наушниках свою Пьеху
И проклинать если, то свою юдоль.
Сойдёшь где надо – твоя погода,
Песни дослушал, книжечку дочитал…
Отметил конец календарного года –
Пусть промежуточный, но финал.
СТИХ 43.
Моя первая книжка вышла в 1977 году –
Описание природы и ничего… такого,
Меня упрекали тогдашние критики,
Что можно о властях найти доброе слово,
Партия у нас для народа одна…
Она и Солнце, она и Луна -
В полнолуние, яркая такая, конечно,
Благодаря ей ты щебечешь беспечно.
Но и в следующих своих опусах я не внял советам,
В результате поплатился за это –
Вместо полнокровных книг – «братские могилы»
Сборников, с пишущими в полсилы.
Потом перестройка – всё утряслось,
Осадок остался, лишь самую малость.
Теперь, когда начинают о новых зорях,
О новых апологетах, весьма достойных,
Я вспоминаю, что тявкал не очень смело
И в литературе не лез на амбразуры,
Чтобы воспеть строй и партийные фигуры,
А больше якшался с природой
В любое её время года.
СТИХ 44.
Эта женщина была молода,
Преподавала литературу
И любила, в живую, живую натуру
И страшной болезни не было даже следа.
И познакомился я с ней когда
Она активисткой была тогда,
Но в юном теле уже текла мёртвая вода…
Потом… прошли годы
И от прежней любви не осталось следа,
Хотя вру – помнил я её всегда
И в день, она умерла когда,
Эта весть долетела сюда
И я подумал, что это неправда и ерунда,
И шевельнулось в душе острое чувство стыда,
Острое чувство беды
И ощущение тяжёлой воды
В грудной клетке, как в реакторе,
Когда стержни уже вынуты,
Идёт неуправляемая реакция,
И похорон тяжёлая акция,
Всё-таки она была слишком молода тогда,
Когда растаяла без следа.
СТИХ 45.
Два ангела везут в коляске ребёнка,
Два примерных мальчика убивают котёнка,
Двое мужчин «любят» одну женщину,
Две женщины бьют одну старуху –
И все вместе демонстрируют силу духа
/такая порнуха и такая пруха/,
И улыбки от уха до уха.
Ребёнок улетает с ангелами,
Душа котёнка тоже устремляется вслед за ними, Жадная до любви женщина,
Охотится за другими мужчинами,
А те избегают её и этому есть причина
И только «убитая, в сопли» старуха
Не теряет присутствия духа.
Она плачет, конечно, и знает,
Что мир, её окружающий, бессердечен,
Да она и своего сердца не чувствует совсем,
Плачет, но улыбается всем-всем,
И надеется, что ангелы прилетят за нею,
И члены её немеют,
Но её отказывается принимать Бог,
У него есть железный предлог,
Что старуха не была крещена в детстве
И никуда от этого ей не деться…
И живёт у людей приживалкой,
А мне её больше всех жалко.
СТИХ 46.
С какой стороны подойти к осени,
Хотя называл её поэт кобылою,
К такой нельзя подходить вовсе,
Так лягнёт, что за душу милую.
Но это кобыла, а осень, она же -
Не очень коварное животное,
Скорей постройка многоэтажная,
С квартирами, смотря для кого, льготными:
Для стариков, честно отработавшим свой век
На благо социалистического отечества,
Теперь лишним стал такой человек,
Но квартирку имеет, как ступеньку к вечности.
Из неё стартуют к иным полям
Старик со своею старухою.
Когда – вопрос? А пока по вечерам
Кричат друг другу гадости в ухо.
А молодые, которые не имеют жилья,
И всё чаще поговаривают об ипотеке,
Это когда под хвост попадёт шлея,
Не помогут примочки из любой аптеки.
Оно так, пожалуй, и до развода дойдёт
Если будут жить, шалаш снимая,
Вполне понимая, если мазь не прёт,
То и всё остальное не дотягивает до рая.
А что же осень, мимо она прошла,
Задержавшись только у квартиры льготной,
Хотя у стариков и так ни мало «бабла»,
Но и прочего, если вникнуть до подноготной…
СТИХ 47.
Мы – советский народ,
А теперь российская нация.
Нас давно недород,
Угнетает нас экстраполяция:
С одного на другого проецируют взгляды, привычки.
Ничего здесь дурного,
Все ключи превратились в отмычки.
Мы - российский народ,
Наши лбы толоконные, светлые.
Проведение нас ведёт –
Нерушимое, беззаветно.
Мы – российский народ
И поддержка железной державе,
Даже злость нас не сразу берёт,
Как метан собирается в лаве…
Ну, а если рванёт,
Кто судить тогда нас будет вправе?
СТИХ 48.
Мы пойдём в поля,
Где жгут прошлогоднюю солому,
В них даже ночью тепло и светло, как днём,
Нам будет весело и уютно, почти как дома,
И явственно слышно, как грохочет весенний гром.
Он будет рокотать далеко, нисколечко нас не пугая,
Словно желает поведать, что будет с нами потом,
И в горящей соломе запрыгают призраки попугаев,
Улетучившиеся с первым весенним дождём.
Возвратимся домой и пахнуть мы будем дымом,
И хвастать, как здорово время вчера провели,
И будем любить, и будем в ответ – любимы,
Даже улетая куда-нибудь,
с выжженной нами, Земли.
СТИХ 49. К ВОПРОСУ О СОВМЕЩЕНИИ
ПРОФЕССИЙ.
«Всё смешалось в доме Облонских…»
Так и у мирян со служителями,
Обычными и не очень… жителями.
Рассекал Фёдор Конюхов по морям исправно,
Но ведь не ходил, как Христос, по воде?
И вот – на тебе… подустал и переквалифицировался
В писателя и художника, а ещё… в священника
/натерпелся, Господи/!
И бывший министр, господин Шевченко,
/тот, что запылил квартиру патриарха нанопылью/,
Тоже в сторону церкви посматривает умильно,
Пока не превратился в священника
И служа у себя в Питере,
В Крестовоздвиженском храме,
Не разместил в подсобке абортарий.
Этот, пожалуй, и «доктора Быкова» Охлобыстина
Переплюнул, услужив не одной даме.
Голова пойдёт кругом: то путешествия, то «Интерны»,
То аборты и прочие скверны…
Хотя вот в Красноярске профессор-хирург
Войно – Ясенецкий, он же архиепископ Лука,
Валентин Феликсович, прибыл к нам издалека.
Побывал и в ссылках и в тюрьмах и в лагерях
От города Ташкента до Туруханска…
Не понимаю, как такой человек,
Лечивший в госпитале №1515 моего отца,
Не наставил его на путь истинный до конца.
«Имея талант художника, он мог вести богемный
образ жизни, пачкая руки лишь красками,
а стал «мужицким врачом», - священником и
жертвой политических репрессий.
Это он сказал безбожникам-обвинителям:
«Бога я не видел, но вскрывая черепа, я так же
Не видел там ума и совести там не видел…»
В госпитале он голодал постоянно, потому что
На кухне его не кормили, а он оперировал неустанно
И не успевал отоваривать продуктовые карточки.
Сталинскую премию отдал детям войны.
А на иконах его изображают частенько со скальпелем.
И когда он обходил палаты госпитальные,
Те кто мог, вставали, а немощные «салютовали мне,
поднятыми вверх ногами…»
И подумаешь, это рассказ о драме
Или о правильно сделанной жизни хирурга
Войно – Ясенецкого – жизни трудной
И далеко не простецкой.
СТИХ 50
Почему люди асфальтом кидаются?
А потому, что дороги в Москве плохие,
Были бы, которые автобанами называются,
Или ещё какие – другие:
Человек попинал бетон – нормально,
Усёк, что построено на века,
А так… расстроился в смысле буквальном
И понял, чего хочет рука.
А там, рукой этой, подать до власти,
Размахивает в азарте асфальта куском,
И кричит: «Не вынесу я такой напасти…» -
И ещё что-то, про изберком.
А властям тоже не в кайф такое,
Давай бунтарей массажировать по хребтам,
А потом полгода не давали покоя,
Выискивая защитников по адресам.
Один даже спрятался на Украине…
Выудили, имеется опыт уже,
Поговорили… «до явки с повинной»,
Теперь за решёткою «на этаже».
А точнее сказать, в СИЗО, на продоле,
Пишет воспоминания о былом,
А люди интересуются: «Доколе
Он будет мести по бумаге, как помелом?»
А что вы хотели, в разрезе улиц
Всё возвращается на круги свои:
Милиционеры полицейскими обернулись
И появились зажиточные слои.
А те с согражданами делиться не приучены,
Денежки вывозят легко за бугор,
Вот и участились подобные случаи,
Вот и получается такой разговор.
А парня, который на Украину бегал
И потом отказался от явки с повинной,
В Иркутск отправили – дорога длинная,
Он там, лет 15 назад, шапок украл 500 штук.
Теперь поднимут на правосудия крюк
И всё вспомнит, иначе – каюк,
Несистемной оппозиции друг.
СТИХ 51.
Художники – стихотворцы весьма забавные,
Они считают, если я рисовать могу,
То почему про стихи ни гу-гу…
И сочиняют исправно,
Только выражаются посмелее;
Палитра /чуть не написал – пол-литра/ болтается на шее,
У ног - подрамник,
Между ног – этюдник…
Художники ещё те рукоблудники,
Только в хорошем смысле этого слова,
Пьют и руками блудить готовы
По телам своих дряблых натурщиц,
Представляя их юными девами,
Принцессами и королевами,
Которым они дарят свои стихи,
А их картины – это их грехи,
Хотя картины художники продают –
Всё-таки это адский труд,
Требующий определённых затрат…
Продал картину и безмерно рад
И бейся хоть о какой заклад,
Когда в кармане настоящий клад,
Когда финансы не поют романсы,
Когда девчонки зовут на танцы,
А после в кафе, а после…
И не нужно напрашиваться к друзьям в гости,
Чтобы там поесть на халяву,
А потом опять голодать на славу
И писать стихи,
Про несуществующие грехи…
И если опять пойдёт спрос на картины,
Стихи в стол или в корзину…
СТИХ 52
Между «внутренними делами» и «обороной»
Снова союз заключён влюблённый:
У одних при разработке спецоружия
Пропало 6 миллионов рублей наружности,
А у «обороны» всего 3, но «зелёных».
Да, конечно, вышла небольшая промашка,
С кем не бывает, дана отмашка,
Вот и пользуют, как промокашкой.
Хотя учителей задевать не смеют,
А ведь они от родителей конфет имеют,
Да ещё с цветами букетов…
Такой доход,
Оторопь простых людей берёт
И врачи тоже, те штучки,
Возможно и круче, позолотите ручки…
А вы навалились на «оборону» и «внутренние дела»,
Посчитайте сначала… и чья взяла?
Вот вам и не болит голова
У дятла.
А она, оказывается, болит,
Только делает вид,
Что не болит.
СТИХ 53
Из разговора с одним «вундеркиндом»:
« Альбом дорогой,
Рисуй в нём только хорошее…»
« Здесь нужна классика,
а нарисую-ка я… УНИТАЗ!»…
Ни так ли получается и у взрослых,
Когда они садятся создавать свои шедевры,
Намереваясь воспеть что-нибудь … этакое,
Строгое и классическое?
Насколько позволяет состояние им, психическое
И умственные способности,
Заложенные в генах -
черепной коробки… стенах.
СТИХ 54
В колоде карт без игры туз любой – рядовой,
Хотя думает, что городовой,
И может быть о себе любого мнения,
Но никакого сравнения
С начавшеюся игрой.
Здесь козырная масть – горой
И козырная шестёрка является проходной –
Бьёт любого туза она,
Не обсуждая его за глаза.
И если это, к примеру, шестёрка крестей,
То она бьёт и туза пик,
и туза бубен,
и туза червей,
А так же их королей и дам
Без стеснения по зубам!
Даже в «подкидного» – игре простой
И то законен мордобой такой,
И никто не скажет: «Отстой!»
СТИХ 55.
Вот Макаревича в отсутствии бунтарства
Упрекнуть не смею
И вообще, на «Машине времени»
Он летал где хотел и хотел куда – без труда.
В поварском деле знает он толк
И толк, и смак, а вернее сказать:
Может накормить полк
Или дивизию, запросто так.
Когда же он, из плодов своих праведных,
В Москве ресторанчик завёл,
То к нему заходили посетители правильные,
Однажды даже президент зашёл.
Многие улыбнулись – перепутал рокеров,
Шёл к мотоциклистам, попал к певцам.
- Здравствуйте, Андрей Владимирович,
Может партейку в покер?
- Да я в этом деле ещё пацан, вот и решил сначала прикупить клинику,
Да боюсь сознаться вам от души…
- Ладно, Андрюша, не будь циником,
А если чего – письмо напиши.
Макаревич шутку понял буквально
И в ближайшее время в письме своём,
Пожаловался на коррупцию досконально,
Мол, так и эдак, ко дну идём…
Но Путин-то президент и всё понимает,
Кто какую рыбку держит за хвост
И вот, когда Макаревича в Совет по культуре толкали,
Он его вычеркнул … и весь вопрос.
Ты взятки давал, а на меня с «кулаками»,
Не давай и будешь прибыльно зубы лечить,
А ещё от песенок ворочать деньгами,
А я и сам разберусь, кого «мочить».
«Основная добродетель гражданина –
Есть доверие…» - это ещё Робеспьер изрёк,
А мы всё про то же, мол, верим, верим
И в этот, и ещё в последующий срок.
Да, Господи, верьте, кто вас неволит,
Только не скулите потом дорогой,
Что и этот господин вас отфутболил,
И ещё ни раз отфутболит другой.
Домострой, он и в Африке домострой,
Только цвет кожи слегка другой.
И не стоит злоупотреблять доверием,
Приставая с различными суевериями.
СТИХ 56.
Это плохо, если с родным человеком
Не о чем разговаривать по телефону,
Хотя подумать, то вместе переплываем реку
Нынешнего времени, влетев с разгону
В её воды. У сына заботы: встаёт рано, работает,
Опять же свой сын и достаточно нервотрёпки,
Хотя он и не скажет про пацанов «кишеглоты»,
И рука не поднимется, задать трёпку,
И всё-таки созвонимся вечером – он молчит,
И я молчу, изредка вздыхая…
У сына всё в норме и я пока не инвалид,
Видимо планида у нас такая,
Всё понимаю, а душа болит.
СТИХ 57. КУЛЬТПОХОД.
В ТЮЗ всей семьёй – отец, мать,
сынок третьеклассник,
А там контролёр, выступая судьёй, говорит:
- А мальчик ваш остаётся в запасе.
- М- м-м ? -сцена – немой вопрос.
- Нечему удивляться, матерятся на сцене,
спектакль такой и не дорос
ребёнок слушать диалог « по фене».
-Позвольте, но Театр Юного Зрителя.
Мы и припёрлись всей семьёй.
Куда его-то?
- Ладно, проходите,
Только прежде надо соображать головой,
А не…
- Всё понятно, впредь умнее что ли.
Не думали, что сказка – свет туши.
- Папа, пап, так и на футболе,
Пацаны, как в театре, выражаются от души.
СТИХ 58. К А З У С Ы «РР».
- 1 –
«Оказывается, если склонить голову влево,
То Эйфелева башня будет меньше…»
Доказали психологи из Нидерландов,
Два мужика и одна дева.
Может у них воспалились гланды
И слегка перекосилось зево?
А может в голове, как свинцовые шарики
В батискафе, сместились грузы балласта
И в зрительном нерве появились Смешарики,
Тут-то башня уменьшилась и баста!
Бедный, бедный инженер Эйфель,
Он и не подозревал такой метаморфозы
Со своей космической судоверфью
Или самой большой мировой занозой,
А может для вселения оптимизма
/интерес к башне поутих со временем/,
Вот и заболтали головами туристы –
Представители самого доверчивого племени.
А башня? Да стоит себе, понемногу
Ржавеет, огнями сияет торжественно,
Косится на зевак строго,
Как создателем и было завещенно.
- 2 –
Как тут понять современный мир?
80-летняя испанская бабушка,
Увидев траченное временем изображение Христа,
Взяла баночку с краской
И дописала образ по своему разумению
И получилось всемирное недоразумение.
Сначала с ней хотели поступить, как с Христом самим,
Но потом уразумели –
«Ecce Homo» /»Се человек»/
И доступ к фрескам сделали платным,
К тому же доход… обратно.
Денежки понесли прихожане,
Лишь бы на дело бабушкино посмотреть,
А сама-то Сесилия Хименес чего будет с этого иметь?
«Художница» осмелела и закипело… дело:
Наняла дюжину адвокатов,
Мол, старайтесь, ребята!
Хватит богатеть родному приходу,
А то гребут деньги и концы в воду.
Ещё Лифшиц говорил: «Делиться надо!»,
Тем более, считай, с неба свалившимся кладом.
Зеваки за первые четыре дня
На две тысячи евро озолотили церковь,
Где такой правильный, но исправленный Иисус.
Конечно, бабушкой овладел искус,
Попутал, как говорится, бес,
Иначе она, не поднимая шум до небес,
Тихо бы радовалась, что не подвергли
За художества наказанию,
Другим «богомазам» в назидание.
- 3 –
В доме, где живёт знаменитый конструктор автомата,
Лифт, ко дню его рождения, установят автоматом.
Всё-таки М.Т. Калашникову девяносто три
И подарок власти придумали изнутри
Его пятиэтажного дома,
Учитывая вклад в дело мира, весомый.
Нам-то он мало в чём помогал
/войну со вкладом своим проморгал/,
Самую Отечественную и Великую,
А что до остальных – отмахались бы и винтовками,
С учётом солдатской сноровки.
Душманы преподносили нам сюрпризы «бурами»,
Правда и «стингерами» не гнушались,
В результате с «калашами» мы ретировались.
Теперь мемуары пишем
И товарищей вспоминаем, погибших.
Михаилу же Тимофеевичу уже 93,
А детищу его 65.
Собираемся за границей оружие покупать,
В том числе и стрелковое, типа автоматов…
Дожили, ребята.
- 4 –
«В Москве проходит слёт «ночных бабочек»
С делегатками от «Серебряной розы».
Здравствуйте и до свидания,
А почему бы не проводить
Этого Всероссийского слёта,
Девчата- то все хорошие.
Они понимают последствия любовных свиданий,
Любови не на расстоянии,
А ещё, собираются вводит налоги на удовольствие,
Их профессия не относится к продовольственным.
Она относится скорей к чувственным,
Природной, а не искусственной,
Основанной на ваших эндорфинах
И годится даже для борьбы с ангиной.
Нет, «ночные бабочки» не только бравы,
Но и правы, и лечить их надо,
А не только выжимать с этих «Siever Rose»
Радость и не фукать: «Какая гадость!»
- 5 –
Разохотившийся до справедливости,
Господин Чуров добрался до выборов американских,
Своей, в этом деле, не хватает шкодливости,
А значит прославиться мало шансов,
Так озаботился выборами их президента
В штатовских апартаментах.
«Какие они, всенародные, - шумит Чуров,
Обозначившийся калоритной фигурой, -
Если выбирают не избиратели, а выборщики –
Большие выдумщики…»
Вот, что значит человек принципиальный,
А не актёр провинциальный.
Вот он бы наладил там, у них,
Если бы не один штрих…
Своей работы хватает дома… у изберкома.
- 6 –
«Догхантеры распоясались,
Только что людей не кусают,
А собак травят направо и налево,
Которые страдают от таких посевов.
Теперь вот на территории университета,
Не дожидаясь наступления лета,
Травят на глазах у преподов и студентов
И даже у любителей тамошнего абсента,
Но и собаки себя вели не по-хорошему.
Этакие приломоносовские Гавроши.
Студенты утверждают, однако,
Что «догхантеры» кусачее, чем собаки,
А по 167 привлекать их можно,
За уничтожение домашних животных
И ещё, это от Сербского уже исходит:
75% « живодёров» - те,
Кто в детстве над животными издевался вроде,
В некотором роде… при любой погоде.
- 7 –
История нам до боли знакома:
Людмила Нарусова осталась дома
И не пошла на заседание СовФеда,
Сама ещё того не ведая,
Что оттуда её уже попросили,
Выписав «Почётную грамоту», но не вручили
По причине сенаторского отсутствия
В федеральном Присутствии…
А другой фигурант – Чубайс,
Может отправиться в космос,
Для этого господин вполне взрослый.
Но вдруг /не дай-то Бог/ неудача
И кто-нибудь сразу констатирует:
«Во всём виноват Чубайс»,
Повёлся на халявный прайс.
Ведь компания, которая отправляет в космос,
Его ведомства стопроцентная дочка и… точка.
Стоит ему только сказать: «Да» . –
И сразу в ответ: « Пожалуйте, вам туда…»,
А его пассия Авдотья Смирнова
К такому финалу ещё не готова.
И, наконец, Света из Иваново теряет рейтинг.
Лишь бы размер бюста не потеряла,
А там можно начать всё сначала.
Правда, президент отменил свои встречи на публике,
По всей республике.
Сделав исключение для журналистов –
Пусть убедятся: «Броня крепка и танки быстры!»
- 8 –
«Жадность фраера сгубила…» -
Трое блюстителей порядка,
Сначала убили, а потом за убитого,
Калым запросили.
Когда их раскрутили, выяснилось всё это
И пора сдавать… пистолеты.
Убить человека из-за паршивого автомобиля,
Всё равно, что за порцию чахохбили,
Герои из Хорошево – Мневников,
Что под Москвой, в Мытищах.
Вышло, что сами себя ищут,
А «БМВ» хотели продать за хорошие «тыщи»
И нож носили за голенищем.
Вот это заступники – клятвоотступники
И, конечно, преступники -
Полицейские, прошедшие аттестацию,
А теперь проходят санацию
Другого профиля… на Мефистофеля.
- 9 –
Нас покидает господин Блатт –
Американец с израильским паспортом,
Тренер сборной по баскетболу.
И его мы сблатовали отнюдь не «по блату»,
Как брат – брата. Получили хорошую школу
А играли-то как:
На Лондонской олимпиаде – третье место,
Могли быть и первыми, подвели нервы,
Плохо попадали сзади?
До свидания, господин Блатт.
Российский болельщик, отнюдь не рад,
Может какой-нибудь гад,
Только не наш брат.
- 10 –
Наконец-то, весьма отрадная новость –
Учёные вычислили самого счастливого человека -
Матье Рикарда, 66-летнего монаха буддистского,
У него активность в левой мозговой коре такая,
Что шапка поднимается на голове –
Это и сдерживает негативные мысли
О всяком кликушестве или самоубийстве,
А ещё высокий уровень гамма - волн Рикарда,
Как у нашего известного музыканта – барда,
Буддиста тоже и на монаха похожего.
И весь секрет эффекта нейропластичности
Ни в его комичности, склонности культа к личности,
А в правильной медитации,
Хотя бы по 20 минут находиться в прострации,
И уже через три недельки
Ты спокойнее, чем в тапочках стельки.
- 11 –
С чего это Онищенко, рекламируя
Медицинские маски,
Строит россиянам умильные глазки?
Или это его контора, штампующая маски, которая?
А женщинам от масок одна пользА,
Она подчёркивает их «загадочные глаза»,
А ещё, чтобы гриппом не заболеть,
Нужно, уходя с работы, об этом сожалеть,
Убиваться прямо,
Поддерживая медицинских масок, рекламу.
Хотя на митингах в масках лучше не попадать
На глаза ОМОНу,
А то получите такого разгона,
Не помогут и «красивые глазки»
Такой владелице обворожительной маски.
- 12 –
А на певицу Вайенгу/Хрулёву/
Посыпались дивиденды снова,
В журнале, который читает полмира,
Её обозвали вампиром.
Получила 100 тысяч, вместо 7 «лимонов»,
С другого, прыткого же такого,
Ещё 160, уже вместо 12 миллионов…
И ещё 250 «деревянных»
С издательства «Бурда» и журнала «Отдохни» -
Окаянных.
Ей теперь можно не петь,
Если рекой льётся, правда «медь»,
Вместо «золотых лимончиков».
Главное в суд получай талончики,
И выручку, не ленясь, подсчитывай,
Да журналы внимательнее почитывай.
- 13 –
Наконец-то кончилось у Патриархии терпение,
Или от пастырей отвернулось везение.
Разнёс их начальник «за умение работать
Со щедрыми людьми:
«Не скромно, братия, ездить на машинах роскошных,
Ещё ни мало людей дотошных,
Говорящих: «Прихожане нищие, а попы шикуют,
«капусту» зелёную так и шинкуют».
Другой служитель упрекнул подопечных:
«Христос был нищ, а вы беспечны
И какой пример подаёте пастве,
Если добро не проносите мимо пасти?
Вот стану распределять вспоможение,
Учту ваших прихожан предложение
И лишу любителей крутых авто,
Ежемесячных и квартальных…
Подношений, сиречь примиальных.
- 14 –
Казаки переписывают «Лолиту» Набокова,
По известной картине Репина,
Предлагая писателя заковать в цепи
За пропаганду педофилии.
Вот это питерские казаки –
Потомки тех, кто разгонял рабочих нагайками,
Чтоб на демонстрации не ходили «шайками».
Прародители нынешнего ОМОНа,
Благообразного и крещёного.
- 15 –
А господин Полтавченко,
Получивший от питерских болельщиков
Обидное прозвище «Жлоб»
Не обзывался чтоб,
Поручил законодателям, разработать перечень
Запрещённых, в ночное время, звуков,
В частности запретить ТОПОТ КОТОВ,
Будет им впредь наука,
И ещё упрекнул земляков,
За демонстрацию всяких пальцев,
Во время приезда из Москвы постояльцев,
А не то гость обидится и был таков.
СТИХ 59.
События в мире описывать интересней,
Чем копанием заниматься в себе самом,
Разметая по углам души своей плесень,
Убеждаясь, опять выходит облом.
Хвататься за голову, стенать и плакать,
Выдумывать, как сердце ноет в груди,
И опять развести такую слякоть,
Что хоть рёбра накручивай на бигуди.
А то воспеть любовь неземную,
К такой же неприкаянной, как и ты,
А на деле встретить соседку бухую -
Типичную представительницу земной красоты.
СТИХ 60.КРАНТЫ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ОБЬЕКТА.
Когда строили Саяно-Шушенскую ГЭС,
Это в 60-70-е годы,
Тогда во всём был у нас прогресс,
Особенно военные не выходили из моды.
И вот понатыкали вокруг неё
Частоколом, словно забор из кольев,
Ракет, системы ПВО,
То-то солдатам было раздолье.
Они мёрзли на наших сибирских ветрах –
Это когда на дежурстве только,
А так служба на совесть, а не за страх,
Всё: казармы, столовка, погреба, подполья,
Ракеты на станинах, горючее, гаражи…
Я солдатам читал стихи в уголке красном,
Про нашу армию, про любовные чьи-то грешки,
И, казалось, старался совсем не напрасно…
Но вот – перестройка и сказали так:
«Кому нужна эта ГЭС – посудина,
За тысячи километров базируется враг,
Да и врагом Америка нам теперь не будет».
Солдаты уехали, ракеты забрав,
Наверное, после на металл пустили,
А «точку» мужики, хотя и не имели прав,
По кирпичику суток в пять растащили.
Даже кабели, от одного объекта к другому,
Из-под земли вырыли, чуть не зубами
И если не поверите мне на слово,
Приезжайте к нам, убедитесь сами:
Словно после налёта вспоротая земля –
Траншеи, бугры и огромные ямы,
Так и хочется воскликнуть: «М..ля,
Как после атомной бомбёжки прямо!»
Ветер гуляет по тощей степи,
Весною давно не цветут цветочки –
Это мужики, словно сорвавшиеся с цепи,
Решили судьбу стратегической «точки»,
Некогда охранявшую от удара ГЭС,
Американских, кажется, ракет и самолётов,
А ГЭС рванули, да так, что обошлось без
Вмешательства иностранных пилотов.
75 жизней при этом отдав,
Осатаневшему Енисею,
Превращая могущественную из держав,
В такую… какой и назвать не смею.
Перелётные ангелы нашей любви 2
© Copyright: Алексей Козловский 4, 2013
Свидетельство о публикации №113100903480
Свидетельство о публикации №113100903480
Рецензии