Христо Ботев На прощание, 1868 На прощаване в 1868

„НА ПРОЩАВАНЕ В 1868 Г.” („ПРОЩАЛЬНОЕ, 1868”)
Христо Ботев (Христо Ботьов Петков, 1848-1876 г.)
                Болгарские поэты
                Переводы: Александр Руденко, Александр Борисов, Всеволод Кузнецов,
                Инесса Соколова, Сергей Фомин


Христо Ботев
НА ПРОЩАВАНЕ В 1868 Г.

Не плачи, майко, не тъжи,
че станах ази хайдутин,
хайдутин, майко, бунтовник,
та тебе клета оставих
за първо чедо да жалиш!
Но кълни, майко, проклинай
таз турска черна прокуда,
дето нас млади пропъди
по тази тежка чужбина –
да ходим да се скитаме
немили, клети, недраги!
Аз зная, майко, мил съм ти,
че може млад да загина,
ах, утре като премина
през тиха бяла Дунава!
Но кажи какво да правя,
кат си ме, майко, родила
със сърце мъжко, юнашко,
та сърце, майко, не трае
да гледа турчин, че бесней
над бащино ми огнище:
там, дето аз съм пораснал
и първо мляко засукал,
там, дето либе хубаво
черни си очи вдигнеше
и с онази тиха усмивка
в скръбно ги сърце впиеше,
там дето баща и братя
черни чернеят за мене!...
Ах, мале – майко юнашка!
Прости ме и веч прощавай!
Аз вече пушка нарамих
и на глас тичам народен
срещу врагът си безверни.
Там аз за мило, за драго,
за теб, за баща, за братя,
за него ще се заловя,
пък... Каквото сабя покаже
и честта, майко, юнашка!
А ти, 'га чуеш, майнольо,
че куршум пропей над село
и момци вече наскачат,
ти излез, майко – питай ги,
де ти е чедо остало?
Ако ти кажат, че азе
паднал съм с куршум пронизан,
и тогаз, майко, не плачи,
нито пък слушай хората,
дето ще кажат за мене
„Нехранимайка излезе”,
но иди, майко, у дома
и с сърце всичко разкажи
на мойте братя невръстни,
да помнят и те да знаят,
че и те брат са имали,
но брат им падна, загина,
затуй, че клетник не трая
пред турци глава да скланя,
сюрмашко тегло да гледа!
Кажи им, майко, да помнят,
да помнят, мене да търсят:
бяло ми месо по скали,
по скали и по орляци,
черни ми кърви в земята,
земята, майко, черната!
Дано ми найдат пушката,
пушката, майко, сабята,
и дето срещнат душманин
с куршум да го поздравят,
а пък със сабя помилват...

Ако ли, майко, не можеш
от милост и туй да сториш,
то 'га се сберат момите
пред нази, майко, на хоро
и дойдат мойте връстници
и скръбно либе с другарки,
ти излез, майко, послушай
със мойте братя невръстни
моята песен юнашка –
защо и как съм загинал
и какви думи издумал
пред смъртта си и пред дружина...
Тъжно щеш, майко, да гледаш
и на туй хоро весело,
и като срещнеш погледа
на мойто либе хубаво,
дълбоко ще ми въздъхнат
две сърца мили за мене –
нейното, майко, и твойто!
И две щат сълзи да капнат
на стари гърди и млади...
Но туй щат братя да видят
и кога, майко, пораснат,
като брата си ще станат –
силно да любят и мразят...

Ако ли, мале, майноле,
жив и здрав стигна до село,
жив и здрав с байряк във ръка,
под байряк лични юнаци,
напети в дрехи войнишки,
с левове златни на чело,
с иглянки пушки на рамо
и с саби-змии на кръста,
о, тогаз, майко юнашка!
О, либе мило, хубаво!
Берете цветя в градина,
късайте бръшлян и здравец,
плетете венци и китки
да кичим глави и пушки!
И тогаз с венец и китка
ти, майко, ела при мене,
ела ме, майко, прегърни
и в красно чело целуни –
красно, с две думи заветни:
свобода и смърт юнашка!
А аз ще либе прегърна
с кървава ръка през рамо,
да чуй то сърце юнашко,
как тупа сърце, играе;
плача му да спра с целувка,
сълзи му с уста да глътна...
Пък тогаз... майко, прощавай!
Ти, либе, не ме забравяй!

Дружина тръгва, отива,
пътят е страшен, но славен:
аз може млад да загина...
Но... Стига ми тая награда –
да каже нявга народът:
умря сиромах за правда,
за правда и за свобода...
 
               * Стихотворението е написано по времето, когато Ботев се е готвел да мине Дунава, за да се бие срещу турците с четата на Жельо войвода през 1868 г. Първата му публикация е във в. „Дума на българските емигранти” през 1871 г. и веднага се разпространява като песен сред революционната младеж.


Христо Ботев
НА ПРОЩАНИЕ В 1868 Г. (перевод с болгарского языка на русский язык: Александр Руденко)

Не плачь, мать моя, не горюй,
что я пошел по гайдуцкой
дороге – гайдуцкой, бунтарской,
тебя горемычной оставил
оплакивать первенца сына!
Но, мама, кляни-проклинай
турецкую злую неволю,
которая нас молодыми
изгнала жить на чужбине –
в горечи горькой скитаться
без ласки, любви, без привета!
Знаю, болит твое сердце,
что, может, ах, завтра погибну,
когда перейду я с дружиной
чрез тихий белый Дунай!
Но что поделать, скажи мне,
коль ты родила меня, мама,
с мужеским сердцем юнацким;
и не дает это сердце
смотреть, как беснуется турок
в моем отеческом доме,
там, где меня ты, родная,
своим молоком кормила;
там, где любовь моя первая,
подняв свои очи черные
их с нежной тихой улыбкой
впивала мне в сердце скорбное;
там, где отец мой и братья
в тоске обо мне почернели!..
Ах, матушка – мать юнацкая!
Прости и прощай! Уже я
несу на плече винтовку,
спешу на голос народный –
против врагов безверных.
За милое, за дорогое,
за мать, за отца, за братьев
сойдусь я в схватке с врагами,
а там… что сабля покажет
и честь, и сила юнацкая!
Когда же услышишь, матушка,
что в воздухе пуля пропела,
в село юнаки вступают, –
ты выйди, родная, – спроси их,
где твое чадо осталось?
И если тебе ответят,
что пал я, пулей пронзенный,
не плачь и тогда обо мне,
не слушай и тех, кто скажет:
„Пропащим был человеком”;
но, матушка, в дом возвратись
и все расскажи от сердца
братьям моим малолетним:
пусть помнят они и знают,
что и у них был старший
брат – но в бою погиб он,
ибо не мог склониться,
спину согнуть перед турком,
смотреть, как народ страдает!
Скажи им, мама, – пусть помнят,
пусть помнят меня… Пусть ищут
белое тело – на скалах,
на скалах, гнездовьях орлиных,
в земле – мою черную кровь,
в земле, матушка, черной!
Дай бог, чтоб нашли винтовку,
винтовку, матушка, саблю;
и там, где встретят душмана,
пусть пулей его приветят,
а саблей острой пригладят…

Но если, мама, не можешь,
жалея их, сделать и это, –
пускай соберутся девицы
на хоровод перед домом,
придут и мои погодки,
придет и любимая в скорби, –
ты выйди тогда – послушай,
послушают пусть и братья
мою юнацкую песню –
за что и как встретил гибель,
слова какие сказал я
пред смертью и пред дружиной.
Грустно смотреть будешь, мама,
на хоровод, на веселье;
когда же встретишься взглядом
с моей невестой красивой,
вздохнут тяжело-глубоко
два милых мне женских сердца –
ее… и твое, родная!
И две слезы упадут
на грудь молодую и старую…
Но это братья увидят,
мама, а вырастут – станут,
как старший брат: так же сильно
любить будут и ненавидеть.

Если же, мать моя – матушка,
дойду живым и здоровым,
живым и здоровым – со знаменем,
с дружиной смелых юнаков,
статных, в одеждах военных,
со львами златыми на шапках,
с винтовками за плечами
и с саблями-змеями сбоку,
о… тогда, мать юнацкая!
О, любовь моя милая!
Цветы в саду собирайте,
нарвите плюща и герани,
несите венки и букеты
для наших голов и ружей!
Тогда – иди ко мне, матушка,
иди с венком и букетом;
приди и меня обними,
к челу губами прильни –
с двумя словами заветными:
свобода и смерть юнацкая!
А я обниму невесту
кровавой рукой за плечи –
пусть слышит, как сердце юнака
бьется в груди, клокочет;
плач – оборву поцелуем,
губами ей высушу слезы…
Что ж, тогда… Мама, прощай!
Ты, милая, не забывай!

Идет, выходит дружина,
путь этот страшен, но славен;
могу молодым я погибнуть…
но… мне довольно награды –
остаться в слове народа:
он умер, бедняга, за правду,
за правду и за свободу…


Христо Ботев
НА ПРОЩАНИЕ (перевод с болгарского языка на русский язык: Александр Борисов)

Не плачь, моя мама, о сыне,
что стал твой сын хайдуком,
хайдук я, мама, мятежник,
тебя сиротою оставил,
всегда меня что жалела!
Проклятую помни, мама,
немилость чёрную турок,
что нас молодых прогнали
на тяжкую ту чужбину,
где мы скитаемся, ходим,
немилы, отвержены, голы!
Я знаю, мама, родная,
что может я молод погибну,
ах, утром, когда перееду
Дунай через тихий, белый!
Но что же делать, скажи мне,
когда меня ты родила
с широким сердцем юнацким,
и  сердце бьётся с волненьем,
глядя на турок бесчинства,
очаг где помню отцовский:
там, где я малым родился,
твоею грудью был вскормлен,
там, где моя дорогая,
глаза, как луны подняла,
улыбкой тихой своею
проникла в скорбное сердце,
там, где отец мой и братья,
о брате вспомнив, чернеют!
Ах, милая мать – юнашка!
Прости меня на прощанье!
Свою винтовку я вскинул,
спешу на голос народный,
на бой с врагами без веры.
И я за милых, любимых,
тебя, за отца и за братьев,
чтоб взять неприятеля в полон…
А там – как сабля покажет
и честь юнацкая, мама!
А ныне, слышишь, родная,
над нами пуля пропела
и скоро хлопцы прискачат,
отдашь ты им, мама, по хлебу,
что от обеда остался?
А если скажут тебе, что
упал я пулей сражённый,
не плачь тогда, моя мама,
не верь, что люди толкуют,
что обо мне они скажут
„Ушёл бездельник несчастный”,
иди ты, мама, до дому,
сердечно всем ты расскажешь
моим ты братьям молодшим,
пусть помнят они и знают,
какого брата имели,
как брат упал их, погибнул
за то, что бедный не вынес,
свою не клонил головку,
на все мучения глядя!
Скажи им, мама, пусть помнят,
пусть помнят меня и ищут
по скалам белое тело,
по скалам, мама, орлиным,
в земле моей чёрной крови,
в земле нашей, мама, чёрной!
Пускай разыщут винтовку,
винтовку, мама, и саблю,
и если врага повстречают,
пусть пулей его поздравят
и саблей острой погладят…

И если, мама, не можешь
из милости это сделать,
то, как соберутся девчата,
сойдутся, мама, на хоро,
придут и мои погодки,
с подружками милая скорбно,
ты выйди, мама, послушай,
ты брата моего меньшого,
поёт он песню юнаков –
как жил и как я погибнул,
слова какие промолвил
пред смертью и перед дружиной…
Смотреть тебе, мама, тяжко
на это весёлое хоро,
и если встретишься взглядом
с моей любимой, хорошей
глубоко обе вздохнёте,
два сердца для меня милых,
её сердце, мама, и твоё!
И скатятся две слезинки
на старую грудь и младую…
Но это братья увидят,
и, как подрастут они, мама,
такими, как брат, они станут –
любить и врага ненавидеть…

А если вернусь я, мама,
живой и здоровый в селенье,
живой и здоровый, с флагом,
со мною красавцы юнаки,
в одежде военной, все статны,
и с львами златыми на челе,
змеёй опоясаны саблей,
тогда, моя мама, юнашка!
Любимая, милая люба!
Берите в садах цветы вы,
срывайте плющ и герани,
плетите венки и букеты,
украсьте вы шапки и пушки!
Тогда с венком и букетом
ко мне подойдёшь ты, мама,
придёшь и меня обнимешь
и в чистый лоб поцелуешь,
где две заветные думы:
юнацкая смерть и свобода!
А я подойду к любимой
с рукой в перевязи кровавой,
юнацкое сердце слышит,
как бьётся сердце, играет;
прерву её плач поцелуем
и выпью с губ её слёзы…
Тогда вы, мама, прощайте!
Ты, люба, меня не забудьте!

Дружина пошла, уходит,
и путь её страшный, но славный:
я может младым погибну…
Но… Будет мне та награда –
что скажет народ когда–то:
умер бедняк за правду,
за правду и за свободу…
 

Христо Ботев
ПРОЩАЛЬНОЕ, 1868 (перевод с болгарского языка на русский язык: Всеволод Кузнецов)
 
Не плачь ты, мама, не скорби,
Что стал сынок твой гайдуком,
Гайдук, ты знаешь, – бунтовщик,
Оставил, бедную, тебя
В тоске о первенце своем!
Кляни же, мама, проклинай
Ты за изгнание – врагов,
На что нас, юных, обрекли.
Чужбина стала кровом нам, –
Мы не милы, скитальцы, ей!
Но знаю, мама, мил тебе,
Раз так боишься за меня…
Уже мы завтра перейдем
Спокойный белый наш Дунай!
Ну что поделаешь теперь,
Коль сына, мама, родила
С юнацким сердцем боевым, –
Оно не может не пылать,
Пока беснуются враги,
Поганя мой родимый дом:
Где я мужчиной вырастал,
К груди твоей там припадал,
И где любимая моя,
С улыбкой кроткой на лице,
Очами черными пленила –
И сердце скорбное твое;
И братья там мои с отцом
Переживают за меня!..
Ах, мама милая моя,
Прости бойца и прощавай! –
Уже винтовка на плече, –
На глас народный я спешу,
На смерть безбожному врагу.
Я – за любимую мою,
За всех, за вас – мою семью –
Оружье взял.
А, там уж… сабля пусть покажет –
Достоин ли юнак ее!
А если вдруг услышишь ты –
Пропела пуля над селом,
И молодцы мои кругом, –
Ты выйди, мама, и спроси,
Что им известно обо мне?
Коль скажут – пулей я сражен,
Прошу тебя, – не плач тогда,
Не верь, кто скажет обо мне:
„Тебе опорой не был он”.
Ступай, родимая, домой,
И сердце ты свое открой, –
И младшим братцам расскажи…
Пусть брата помнят своего,
И знают как, за что погиб,
Что унижений не терпел,
Что гордо голову носил,
И не склонял перед врагом.
Скажи им, мама, – помнят пусть
И ищут брата своего,
То, что осталось от него:
Средь скал, где селятся орлы,
А кровь, – кипучую как смоль, –
В больной истерзанной земле.
И пусть ружье они найдут
И саблю верную мою.
А коль увидят где врага, –
Что ж, – поприветствуют его
Свинцом и сталью, следом, приласкают…

А, если же, мама, не сможешь
От горя ты выполнить это, –
Когда соберутся девицы
Перед крыльцом, на хоро,
И будут мои погодки,
Любовь моя, с нею – подружки, –
Ты выйди к ним, мама, все же,
И, с братьями вместе, послушай
Юнацкую песню мою. –
Узнаешь о том, как погиб я.
Какие слова промолвил –
Пред смертию, перед дружиной…
Я знаю, тебе будет тяжко
Все это веселие видеть.
А встретитесь взглядом с милой –
Вы обе печально вздохнете:
Два чудных разбитых сердца, –
Желанной моей и твое!
И слезы горючие капнут
На старую грудь и младую…
Все это пусть братья увидят,
А время придет – возмужают,
И будут, как я, – беззаветно
Любить и врагов ненавидеть...
 
А если же, мама родная,
Вернусь я живой и здоровый,
Со знаменем нашим священным,
С друзьями моими лихими,
В завидной военной одежде,
Да с грозными львами на шапках,
На плечах – старинные ружья,
У пояса – сабельки-змеи… –
Могу лишь представить, что будет
Тут с вами: с тобой и с любимой!
Бегите, цветы собирайте,
Нарвите плюща и герани,
Плетите венки, украшайте
Вы головы наши и ружья…
Вот вижу: идешь ты с букетом,
Прильнула ко мне и целуешь,
На лбу прочитав мою клятву:
Два слова – святых и заветных –
Достойная смерть и свобода!
Я тут же любовь пригрею,
И руку к груди прижму я,
Чтоб слышала голос сердца,
Отважного сердца юнака…
И плач заглушу поцелуем,
И высушу слезы губами.
А после… Прощай, моя мама,
И помни, любовь, обо мне!
 
…И тронулась с Богом дружина,
А путь ее страшен, но славен;
Я, может быть, юным погибну…
Но хватит вполне мне награды, –
Что скажет народ мой однажды:
„Он умер, бедняга, за правду,
За правду и за свободу”…
 
                * Хоро – болгарский народный танец.


Христо Ботев
ПРОЩАНИЕ, 1868 г. (перевод с болгарского языка на русский язык: Инесса Соколова)

Не надо, мама, не тужи,
что стал я дерзким хайдуком,
теперь я, мама, бунтовщик,
не надо слез, мне дорог дом,
люблю тебя, сдержи свой стон!
Я не могу не проклинать
все горести бродячей жизни,
в неволе нужно доказать,
как предан я родной отчизне –
не просто жить за рубежом
без вас, мне снится отчий дом!
Ты говоришь, что мил тебе,
что младость можно загубить,
но завтра в путь пора идти
через Дунай, он бел, прости!
Ты говоришь, что я не прав,
что зря такого родила,
что сердца нет, крутой мой нрав,
не доведет он до добра.
Мой гнев пошёл от подлеца,
глумленьям не было конца.
Тот турок унижал тебя,
отца, мой дом, в котором рос,
где с молоком корнями врос,
где милые глаза нашёл,
но от любви своей ушел,
сейчас тоскую от разлуки –
отец и братья, мамы руки…
От тяжких мыслей мрачным стал.
Ты, мама, – доблестного мать!
Прости меня, прощай навеки!
Свою винтовку поднял я,
и не скрываю от народа,
против врагов иду безверных
за милое и дорогое,
за вас: тебя, отца и братьев.
Возможно, буду я захвачен,
риск есть… но знай, что я не тать
и честен, горестная мать.

А вороны уже кружат,
как пули над селом, их много,
но нет в борьбе пути назад,
твой сын готов идти на ад,
тревога знаю, что огромна.
Но если скажут, что сражён,
ты знай, что дух не побежден,
не надо слезы проливать.
Людей не слушай, мама, тех,
кто может попросту соврать,
что дух грабителя мой грех.
Ты лучше, мама, в дом войди,
прислушайся к своей груди,
там сердце трепетное бьется,
и братьям правду расскажи,
за что я голову сложил.
Про то, что  не был подлецом,
любил семью, тебя, наш дом,
но голову не мог склонить,
шел на борьбу, чтоб лучше жить.
Чтоб не забыли, всем скажи,
чтоб знали, где умру, нашли
мои останки, их собрать
на сопках надо, где орлы,
от крови черная земля,
и пропиталась ей сполна!
Винтовку, может быть, найдут,
возможно, меч мой подберут,
с которым я на битву шел,
и пулю, что нашла меня
к великой радости врага.
Ты, мама, всё же соберись,
чтоб добрым словом помянуть,
девчат с округи пригласи,
с которыми плясал давно
и к сверстникам моим зайди,
с кем были разные пути.
Я к ним душою прикоснусь,
братишки вспомнят, будет грусть.
и песни будут, в них герой
поведает, как пролил кровь,
что думал перед тем как в бой
вести на верну смерть дружину…
Но тяжко хоро наблюдать,
коль без меня, навеселе,
и взгляд возлюбленной под стать,
вздыхаю с грустью в тишине.
Вздыхаю с грустью и в тоске
о двух сердцах, что милы мне –
твоё и девушки моей.
И слезы навернутся вдруг,
о вас родных, давить начнут…
Жаль не увидеть братьев мне,
расти как будут и взрослеть,
а мама, с временем, стареть,
страдаю в злости и люблю…

Но, ежели останусь жив,
приду героем я домой,
в моих руках увидишь флаг,
как символ славы боевой.
В военной форме буду я,
со всеми атрибутами
с мечом, змеёю на кресте
с винтовками, что на плече,
и радостью, не круто ли?!
Услышу: Милый мой, родной! –
до этого одна в саду,
плести ты будешь из цветов
венок, и собирать букет
для встречи доблестного сына.
Я подойду, скажу: Привет!
Для счастья есть у нас причина, –
прижму тебя к себе, любя, –
О, мама милая моя!
Слова завета вспомню я,
что за свободу или смерть.
Прижавшись к теплому плечу,
услышу сердца сильный стук,
бывает в пьесах так и  вдруг;
на миг притихну, замолчу,
наверно заглушу твой стон,
направив в губы поцелуй.
Прости! – скажу, – Я цел, не сон,
люблю тебя, мой отчий дом!

Дружина тронулась, пошли,
дорога трудная, но к цели.
Могу погибнуть молодым…
Возможно, скажут: не сумели,
хотя в стремлениях горели.
В награду – вера от народа.
Иду за правду и свободу…


Христо Ботев
НА ПРОЩАНИЕ (перевод с болгарского языка на русский язык: Сергей Фомин)

Не плачь ты, мама, не думай
о том, что сын стал гайдуком,
хайдук я, мама, мятежник,
тебя с бедою оставил,
своё чтоб чадо жалела!

Кляни ты, мама, и помни
неволю чёрную турок,
детей нас малых погнали
на эту тяжку чужбину,
где мы скитаемся, ходим,
немилы, брошены, голы!

Я знаю, мама, родная,
что, может, молод погибну,
Когда я утром отправлюсь
Чрез белы воды Дуная!
Но что же делать, скажи мне,
меня ты, мама, родила
с юнацким сердцем мужчины,
а сердце, мамочка, бьётся
глядЯ на турок бесчинства
над домом нашим отцовским:
там, гдЕ я, малый, родился,
был вскормлен первою грудью,
там, гдЕ ты, мама родная,
открыла чёрные очи,
улыбкой тихой своею
проникла в скорбное сердце,
отец мой, братья родные
где, брата вспомнив, чернеют!

Моя ты, милая мама!
Прощенье дай на прощанье!
Винтовку вскинул свою я,
спешу на голос народный,
на бой с душманом неверным,
чтоб там за милых, любимых,
тебя, отца и за братьев
в полон взять турка-злодея,
А там… Как сабля подскажет
и честь юнацкая, мама!

А ныне, слышишь, родная,
над домом пуля пропела,
и скоро хлопцы прискачут,
ты выйди к ним и спроси их,
Где сын твой, мама, остался?
А если скажут тебе, что
упал я пулей сражённый,
то ты не плачь скорбно, мама,
не верь, что люди толкуют,
и что б они ни сказали
„Он парнем был прокажённым”,
иди ты, мама, до дому,
сердечно им расскажи там,
моим всем братьям ты младшим,
они пусть помнят и знают,
какого брата имели,
как брат упал их, погибнул
за то, что гнёта не вынес,
не гнул пред турком головку,
на все мучения глядя!
Скажи им, мама, пусть помнят,
меня пусть помнят и ищут
по скалам белое тело,
по скалам, мама, орлиным,
в землице кровушки чёрной,
В земле моей крови, мама!
Разыщут пусть там винтовку,
винтовку, мама, и саблю,
и если встретят душмана,
его пусть пулей поздравят
и саблей острой погладят…

А если, мама, не сможешь
ты это, милая, сделать,
то, как сберутся девчата,
сойдутся, мама, на хоро,
придут и други-погодки –
с другими мамами выйди,
и с ними скорбно послушай,
ты брата, брата меньшого,
поёт он песню юнаков –
как жил, и как я погибнул,
слова какие промолвил
пред смертью и пред дружиной…
тебе смотреть будет тяжко
на это хоро с весельем,
и если встретишься взглядом
с моей любимой красавой
глубоко обе вздохнёте,
два сердца мне дюже милых,
её, твоё сердце, мама !
И две слезинки прольются
на стару грудь и младую…
Но это братья увидят,
и вот, как вырастут, мама,
они, как брат, делать станут –
любить, врага ненавидеть…

А если, мама, вернусь я
живой, здоровый в селенье,
живой, здоровый, и с флагом,
со мной красавцы юнаки,
в одежде бравой военной,
в фуражке с львами златыми,
в погонах с иглами пушки,
змеёю-саблей увешан
тогда-то, милая  мама!
Любимая, дорогая!
В садах цветы вы берите,
срывайте плющ и герань вы,
венки плетите, букеты,
украсьте шапки и пушки!
Тогда с венком и букетом
ко мне ты, мамочка, выйдешь,
ты выйдешь, мама, обнимешь
и в чистый лоб поцелуешь,
где две заветные думы:
гайдука смерть и свобода!
А я с любимой в объятьях
сольюсь; в повязке кровавой
рука; а сердце как бьётся,
как бьётся сердце, играет;
прерву её плач устами
и выпью с губ милых слёзы…
Прощайте, мама, прощайте!
Любовь! Меня не забудьте!

Пошла, уходит дружина,
её путь страшен, но славен:
я, может, младым погибну…
Но… Будет тем мне награда –
что скажут люди когда-то:
бедняк пал смертью за правду,
за правду и за свободу…


Христо Ботев
НА ПРОЩАНЬЕ В 1868 Г.

Не плачь, моя мать, не сетуй,
что стал я, твой сын, гайдуком,
гайдуком стал, бунтарем я,
тебя несчастной оставил
свое оплакивать чадо!
Но ты проклинай, родная,
турецкую злую неволю,
что обрекла нас скитаться
на этой горькой чужбине
немилых, чужих, бездольных,
вдали от родных и близких.
Я знаю, что, сын твой милый, –
быть может, юным погибну
я завтра у переправы
над белым, тихим Дунаем.
Но что же, скажи мне, делать,
коль ты меня породила
с мятежным юнацким сердцем,
И сердце мое не терпит
Того, что турок глумится
Над очагом отцовским,
Где я подрастал, где вскормлен
Твоим молоком материнским,
где люба-краса дарила
сиянием глаз своих черных
и скорбное сердце согрела
теплом своей милой улыбки,
где из-за меня почернели
от горя отец мой и братья.
Ах, милая мать юнака,
прости, что с тобой прощаюсь!
Ружье за плечо я вскинул,
спеша на призыв народный
сражаться с врагом неверным.
За все, что мне дорого, свято,
за мать, за отца, за братьев
на битву пойду, а там уж
пусть будет, что сабля покажет
и доблесть юнацкая наша.
А если ты, мать, услышишь,
что пули в селе запели,
в село ворвались юнаки,
ты выйди, мать, и спроси их,
где чадо твое осталось.
И если тебе ответят,
что пал я, пронзенный пулей,
не плачь ты, мать, и не сетуй,
не слушай ты тех, кто скажут,
что был я сорвиголовою,
а в дом родной возвратившись,
о всем расскажи сердечно
ты братьям моим подросткам.
Пусть знают они и помнят,
что был у них братец старший,
что брат их погиб в сраженье,
что он не хотел, сердешный,
смиренно кланяться туркам,
терпеть бедняков неволю.
Ты, мать, им скажи – пусть помнят,
пусть помнят меня и ищут
меж скал мое белое тело,
истерзанное орлами.
И кровь мою черную ищут
в земле нашей черной отчей.
Дай бог, чтобы к ним попали
ружье мое, мать, и сабля,
и если врага они встретят,
пусть пулей они приветят
и саблей его приласкают...
Но если ты, мать, не можешь
так сделать, братьев жалея,
то в час, когда девушки будут
водить хоровод перед домом,
сойдутся мои погодки,
придет моя скорбная люба,
ты выйди, мать, и послушай
с меньшими братьями вместе
мою юнацкую песню –
как я погибал в сраженье,
какое последнее слово
сказал я своей дружине.
Смотреть тебе будет грустно
на этот веселый праздник,
но, если ты встретишься взглядом
со взглядом моей любимой,
два сердца милые дрогнут –
ее и твое, родная,
две слезки капнут на груди
на старую и молодую.
Все это братья увидят
и, коль подрастут, родная,
как старший брат, будут сильно
любить и врагов ненавидеть.
А если, родная, в селенье
приду я живой, невредимый,
со знаменем, поднятым гордо, –
под знаменем славы юнаки
в расшитой гайдуцкой одежде,
и львы на шапках сверкают,
все с ружьями за плечами,
и саблями-змеями сбоку, –
тогда ты, моя родная,
и ты, моя милая люба,
идите в сады за цветами,
нарвите плюща и герани,
несите героям букеты,
плетите венки, украшая
юнацкие шапки и ружья.
Тогда ты, родимая, встретишь
и старшего сына, обнимешь,
обнимешь его, поцелуешь,
на светлом челе прочтешь ты
два слова: Смерть иль Свобода.
Рукой, окропленной кровью,
я к сердцу прижму свою любу,
пусть слышит, как сердце юнака
в груди моей бьется, играет;
и стон заглушу поцелуем,
под жарким моим поцелуем,
горючие высохнут слезы...
В дорогу! Прощай же, родная!
В дорогу! Ты жди меня, люба!
Дружина в поход выступает
дорогою страшной, но славной.
Быть может, я юным погибну,
но... Выше не будет награды,
коль скажут когда-нибудь люди:
он умер, бедняга, за правду,
за правду и за свободу.