О себе. 4

     Если они не верят, что жизнеописание Гулливера вымышлено с первого до последнего дня, то, может быть, мне удастся их убедить, что я в каком-то смысле все же реален. В каком? Я так долго писал начальное предложение, что едва не забыл ответ. Допустим, что я – воплощение чего-то потаенного, скрытого в Гулливере. Та самая голова-ластик. Почему он не сумел стать писателем? Потому что не сумел отыскать меня. Вот если бы он нашел меня и освободил. Если бы он устроил так, чтобы я мог печатать, сочинять. Прогресс. Полвека назад, мне потребовалось бы три пальца. Хотя нет, я мог бы тыкать в клавиши на машинке. Достало бы у меня сил, чтобы перевести каретку? В электрических машинках каретка переводится автоматически. Но как бы я заправлял страницу? Ее вставляла бы мать. Ежедневный урок. Страница в день. Все равно больше не получилось бы. Но Гулливер меня не отыскал. И закончил жизнь так, как он ее закончил. Вот что доказывает мою реальность. Я закончу свою жизнь иначе. У этого текста будет другая судьба. Это и будет доказательством. Превосходный аргумент. Теперь все зависит от читателя. Если ему понравится этот текст, значит, я реален, а Гулливер со своим «Уяснением» – персонаж моего романа. Если же он этот текст не прочтет, не дочитает или, дочитав, откажет ему в литературных достоинствах, значит, реален Гулливер, и этот текст – не больше, чем «Уяснение». Значит, он и есть «Уяснение». Вот как все разрешилось. Кто бы мог предполагать. Гулливер хотел обойтись без читателя. А я вижу, что во всем этом предприятии читатель – главный персонаж. Говоря фигурально. Пусть мы оба, я и Гулливер, персонажи, но читатель не может быть персонажем. В противном случае – прощай, реальность! Первый раз я употребляю восклицательный знак. Клавиша расположена неудобно. Поэтому я ее почти никогда не использую. Но в этом случае постарался. Автор – творец литературной реальности, читатель же творит реальность реальную. Пока он не пришел к какому-то решению, я – ни то, ни се. Но как только он утвердится в своем мнении, я тут же сделаюсь чем-то. Парадокс Шредингера. Коллапс волновой функции. Пока книга не прочитана и не вынесен вердикт, я, вместе с котом, ни жив, ни мертв. Мое состояние описывается пси-функцией. Но как только, так сразу. Движение осознания. Пси-организации. «Направляя страсти на собственное “Я”, которое становится пупом земли, «пси»-терапия, дополненная физическими упражнениями или восточной философией, создает ранее незнакомый образ Нарцисса, отныне отождествляемый с понятием homo psyhologicus. Нарцисс, одержимый самим собой, не витает в облаках, не находится под воздействием наркоза, он упорно трудится над освобождением собственного «Я», над великой судьбой собственной самобытности и независимости: отказаться от любви, «to love myself enough so that I do not need another to make me happy» – такова новая революционная программа». Это длинный текст я скопировал и вставил. Автор – Ж. Липовецки. Реальный автор. Чем удостоверяется его реальность? Фотографией на переплете (черноволосый, коротко стриженый, улыбающийся и в очках). Сопроводительным текстом издательства: «Жиль Липовецки родился в 1944 году…». Следовательно, сейчас он не черноволос. По-прежнему ли он улыбается? Не стоит отвлекаться на Википедию, чтобы узнать о его судьбе. Итак, пси-функция описывает мое состояние до оглашения читательского приговора. А пси-терапия наполняет меня любовью к самому себе. Особенно легко полюбить себя, если ты еще не сделался чем-то определенным. Здесь, сейчас, в этом тексте, я не то и не се. Так стоит ли стремиться быть чем-то? Это риск. Читатель может сделать из меня Гулливера. Но может и превратить меня в лилипута. Даже меньше, чем в лилипута. В сыночка Генри Спенсера. Мечта о рае. Некий Х однажды рискнул – так появился мир. Поначалу не было ничего, кроме вероятности. Потом – флуктуация. Неопределенное определилось. Оправдался ли этот риск? Что я думаю по этому поводу? Вряд ли вы угадаете мой ответ.