Олег Янковский из Саратова

       Автор предлагаемых Вашему вниманию
  небольших воспоминаний об Олеге Янковском
  учился с ним в одно время в Саратовском
  театральном училище (1962-1964 гг). Позже,
  закончил ВГИК, стал киноведом и научным
  сотрудником Госфильмофонда.
      Представленные  здесь воспоминания
  были написаны в первые дни после ухода
  Олега Ивановича из жизни. 

    ... В училище Олег  Янковский производил на всех удивительное
впечатление. Не обратить на него внимания было невозможно: такой
ослепительной красоты я, например, ещё не встречал. Тогда я
подумал: "Какой удивительный лик - ну, точно ангел!"  Сейчас-то
я понимаю: это было лицо истинного Аристократа, каковых в Саратове,
грязном, кичащимся своим купеческим прошлым (городом тогда мной
нелюбимым), в таком Саратове подобных лиц никогда не могло быть,
во всяком случае -  со времён октябрьского переворота.
    Сначала красота его повергала в растерянность, потом
притягивала (хотелось понять: разве такое бывает?), а потом
присутствие этого человека просто радовало -  бывают же такие 
лица, значит, не приукрашивали жизнь мастера Ренессанса.
    Он учился на курс старше меня в мастерской прекрасного
актёра Владимира Быстрякова. Один из первых отрывков, в котором
я запомнил Олега - сцена из "41-го" по рассказу Лавренёва, - он
играл Говоруху-Отрока – юношу дворянских кровей (в дипломном
спектакле "Три сестры" Янковский исполнил Тузенбаха. А лет через
двадцать я увидел его в фильме Ильи Авербаха «Чужие письма» -
там он поразил меня небольшой, но предельно достоверной ролью
шпанистого парня – Женьки Пряхина, таких парней на улицах
Саратова было еще больше, чем холостых; другие роли Олега
сейчас не упоминаю - их хорошо знает зритель).
    Каждый раз его появление в училище можно было почувствовать
по некоему дуновению, пронизывающему коридор и аудитории - он
еще только поднимался один или с кем-то из ребят по лестнице
на второй этаж, а уже незримая волна расширяла узкое пространство
нашего обиталища - и всем словно хотелось войти в эту волну, всем
хотелось лишний раз глянуть на Олега.
    Помню, как я увидел его маму. На лестничной клетке училища
в тот вечерний час находились Олег и маленькая женщина, одетая
скромно и аккуратно, худенькая, стройная, быстрая. И у неё было
лицо Олега - но уже властно тронутое Временем. «Так вот каким ты
станешь через много-много лет!» - вдруг пронзила меня горькая
догадка. Наверное, из такого ощущения рождаются шекспировские
сонеты. Но с годами Олег обретал иную красоту - её можно назвать
духовной (доказательством тому – его последняя роль в фильме
«Царь»).
    Но тогда я видел его маму, и память сохранила чистую флейтовую
мелодию их разговора: я уловил, что Олег - любимый сын, что мама
прислушивается к тому, что он ей советует, а он в этот момент
что-то ей серьёзно объяснял – хотя, возможно,  разговор был
о домашних делах, и чувствовалось, что эта хрупкая старушечка видит
в Олеге совершенно взрослого человека: она уже отдала его этому
большому миру, она уже отдала его Женщине, которая стала ему
 единственной спутницей на всю жизнь.
    Люда Зорина сводила с ума пол-училища. Как считалось модным
в пушкинских кругах быть влюблённым в Натали Гончарову, так у нас
было, наверное, модно быть влюбленным в Люду Зорину. Она с такой
чистотой и нежностью сыграла Наташу в «104-х страницах про любовь»,
что педагоги поняли: наше училище состоялось! (А оно заново открылось
только в начале 60-х и едва-едва брезжило его удивительное будущее).
Люда Зорина своей ролью доказала: пришла новая смена!
    И когда у нас вдруг заметили, что Олег и Люда всё чаще бывают
вместе, сильная половина - если уж не человечества, то училища -
поняла: парни! в сторону!  Это была потрясающе красивая пара…

    Когда  Люда  венчалась с  Олегом (а такая пара могла только
венчаться, хотя и в ЗАГСе), я с поэтического расстройства написал
молодожёнам эти строки, в которых скрывался то ли Шекспир, то ли
Роберт Бёрнс:

          Эй, хозяин, два бочонка
          Да бокалы приготовь!
          От меня ушла девчонка,
          С нею кончилась любовь!

          Да сгорит твоя печёнка,
          Пей, мой друг, и не злословь,
          Будет новая девчонка -
          Будет новая любовь!..

    ...Через несколько лет - в 1968-м - на перроне Павелецкого
вокзала в Москве я встретил Олега. Он уже снялся в «Щите и мече»,
я учился на сценарно-киноведческом факультете ВГИКа. Выяснилось,
что оба едем в Саратов, Олег закончил сниматься в своем втором
фильме «Служили два товарища» и мотался между Москвой и Саратовом
на озвучание. Он пригласил меня к себе. Минут через двадцать после
отхода поезда я пришел в его вагон, отодвинул дверь купе. Олег
сидел слева возле двери и, прислонясь к стенке, спал, беззащитно
уронив руки на колени, странно держа  их ладонями вверх («будто
готов, чтобы в них легионеры Пилата вбили гвозди» - неожиданно
подумал я). В купе находились еще двое попутчиков - мать и
дочка-старшеклассница. Обе уже были заняты поглощением пищи -
потихоньку, с умопомрачительными гримасами из желания
не потревожить спящего, медленно выламывали куриные бёдра
из тушки...
     Я сел рядом с Олегом, не решаясь его будить. Вдруг
не выдержал и тихо сказал попутчицам:
     - Запомните это лицо!
     Попутчицы чуть не подавились: преступник?
     - Это артист! Скоро он будет очень известным…
     Минут через пять Олег бодренько открыл глаза:
     - Ты давно здесь? Чего не разбудил?..
     - Ну ты так хорошо спал...
     Попутчицы узнали Генриха Шварцкопфа и перестали жевать...
     Олег уловил их реакцию, срочно  пожелал приятного аппетита
и  предложил мне:
     - Айда в вагон-буфет... Угощаю... Ну, как там ВГИК?
     Но мне было интереснее, где он сейчас снимается?
     - Уже всё сняли. Вот езжу на озвучку.
     - Про что кино?
     - Да про вашего брата киношника, из серии - "Они были первыми". 
Кажется, я сказал тост...
     Когда мы прощались, Олег, улыбаясь, погрозил мне пальцем:
     - С тебя сценарий...
     - Какой сценарий? - несколько опешил я.
     - А любой. Только талантливый...
     - Ну хорошо, - пообещал я...  - Попробую...
     Но так и не сдержал слова...

     ...В 2004 году у Олега был "промежуточный юбилей".
Я не мог посетить это важное мероприятие. Зато мой брат
Юрий - на правах  представителя саратовского землячества и
как репортёр, - пришел к Олегу в театр (разумеется,
с фотоаппаратом). Поздравил юбиляра, сфотографировал. Олег,
спросил обо мне и узнав, что я не могу присутствовать на его
юбилее, взял белый зонт и на одном из его «клиньев» нарисовал
забавную мордашку - чем-то напоминающую самого Олега. Поставил
дату a la  Мюнхгаузен: "32.02.2004".
     Я любил "джентльменствовать" с этим зонтом у себя в Белых
Столбах, вскользь замечая особо любопытным, что в руках у меня
раритет с автографом Олега Янковского. Я намеривался, потешив
душеньку, подарить его нашему музею Госфильмофонда. А до поры
зонт у меня висел на протянутой вдоль стены под потолком
проволоке – там, где театральный уголок Саратова: афиши, фото.
Недели две назад звонит мне Юрий. Я отвечаю ему по сотовому.
     Вдруг зонт Олега срывается с проволоки.
     - Юр, - говорю в трубку, - зонт Олега Янковского сорвался.
     Брат не любит, что я придаю всему  т а к о м у  значение,
и возразил:
     - Ну, сорвался, ну и что?..
     - Ручка зонта вот отломалась...
     - Ну, такие зонты у нас делают...
     Через неделю, когда Олега на стало, я напомнил ему этот
разговор. Юрий хмуро отверг:
     - Совпадение. И потом - все знали, что он болеет...

     А в заключение хочу заглянуть в год 1978-й.
     Я тогда знакомил со столицей друга Сашу (с которым служил
в армии), завёл его на «Мосфильм». Зашли в пустой павильон: 
интерьер - век этак XVIII-й, кругом ампир, рококо, всякий
антиквариат.
     В павильоне царил полумрак. А в укромном уголке
тихонько так сидит тот самый Мюнхгаузен! Мы  поначалу его
не заметили.
     - Евгений, экскурсию проводишь? - произнёс  вдруг Олег
своим неповторимым голосом - своеобразным «коктейлем»
из тенора и баритона.
     Мы немножко поговорили.  Александр пожал руку Артисту.
А я был рад неожиданной встрече, особенно тому, что Саша
расскажет своей семье, как он случайно пообщался с Олегом
Янковским. Я отметил про себя, что Олег почти не изменился -
он был всё так же ироничен и доброжелателен. Его Мюнхгаузен
готовился произнести свою знаменитую фразу: «Улыбайтесь,
господа!..»
     Я невольно повторяю финалы репортажей об Олеге последних
дней. Однообразие этих концовок меня поначалу коробило, но
потом я понял: удел Артиста подарить миру какие-то очень
важные слова, и Олегу это удалось...

                май, 2009 г.