Яблоки

 

Что происходит в заброшенном доме,
Крови оставили что ещё кроме,
Где под обоями «Правда» слоями,
Те, кто зимой отходили с боями?
Что тут оставили Вера и крёстна,
Зимы военные, вдовии весны?
Старший Белёсов и Ольгино детство?
…надо бы в ватник под вечер одеться.
Скрипы оконные, щёлки блошиные,
Блики иконные, свадьбы мышиные,
Бани подгнившие, избы осевшие,
Сами – отбывшие, жёны – сидевшие.
Хочется плакать, а плакать неможется,
Сбоку мерещится чёртова рожица,
Судьбы сгоревшие, беды толикие…
Долги великие, долги великия.

***
Яблоки в детских колясках, яблоки в детских колясках нищие наши старухи катят к дороге поближе. Выросли дети и внуки, выросли дети и внуки – славные дети и внуки! …А на обочине жижа.
Выросли – поумирали, спились, убили и сели, что-то удачно украли, где-то нещадно влетели… Но серебрятся вершины русского женского духа… Господи, не разреши нам этим перечить старухам!
Лучше купить этих яблок вёдрами, вёдрами сразу! Лучше купить этих яблок прежде, чем хлынет из глаза – красных, зелёных и жёлтых, жёлтых, зелёных и красных вдоль федеральной дороги – продолговатых и разных. Матушка, полный багажник! Матушка, полный багажник!
...Кланяться, кланяться в ноги…

***
Виноградные листья лягут в кадок расстрельные рвы. Жизнь повадкою лисьей зацепит и клювом совы. Там где ветер ломает дубравы на распутье разбитых дорог хорошо себя чувствовать правым и просить, чтоб Господь уберёг. Но как Муромский лес одряхлевший ловит дальнее пенье пилы – слышит годы пиит уцелевший наподобие ржавой иглы, и двоица, двоица, двоица мир в глазах, и спекается рот, молока отцедила волчица с духом Пулковских дымных высот, и в окошке районной больницы отражаются, мой дорогой, все пресветлые лики и лица, что над Курской сияли дугой. Сам себе и болячка и лекарь, направляясь под вечный уклон, он от боли не хочет мемекать и в небесный готов эшелон. Но стоят-не-отходят составы, «по вагонам!» не слышно ещё, и болят голова и суставы, и разбитое в Брусно плечо. А, когда за полёгшие други он в иную уйдёт слободу, я с его опалённой хоругвью босиком по России пойду.


***
I
Тянет холодом с Камы, но живы пока мы.
За лицом нашим белым – медвежии скулы,
Оружейный оскал от Ижевска до Тулы.
Из груди нашей мягкой, что поле ржаное,
Треугольное сердце торчит костяное.
Поднимаешь Успеньем прозрачные веки –
Сквозь подлёдное пенье ушедших навеки
От уральских твердынь до могил на Тамани
Бродит эхо беды в красноватом тумане.
Мы уходим повыть на родные курганы,
В огородах отрыть наградные наганы.
На худых чердаках под еловою дранкой
Письма в наших руках в прокопченных кубанках.
Повяжите меня, перекуйте железом –
Эхо Судного дня различаю ствереза.
Под малиновый звон колокольцев заречных
Ждёшь ли, Кама, дин-дон, подмастерьев заплечных?
Так ломается лёд под «Уралом» гружёным,
Наше времечко жжёт и кривляется жёнам.
А, какое не жгло, не сулило спасенья?
…и тишайше светло в Предуралье осеннем.