Механик Заломака

"Wake me when it's over..."
Candy dulfer

Пятиэтажки. Между ними - пространства с футбольное поле, а то и побольше. Балконы в бельевых веревках, подъезды - в сирени. Все это стоит вдоль реки и будто к ней прислушивается, а река  -  женщина, некогда красивая и высокая, а сейчас - в очках: она идет с сумками и  сама с собой разговаривает.
- Осматриваем подъезды, - сказала старшая и достала пистолет.
- Гав! - сказала рация, - гав-гав!
- Гав-гав, Белка! Белка! Я Стрелка! – отвечаю.
- Аккумуляторы нам посадишь, - старшая смеялась.
- Гав! - ответила рация, -  конец связи.

 - А в музее мадам Тюссо выставили Кайли Миногу, раком.
Димыч кромсает картошку для щей.
- Куда так рубишь!? - пищит  Настюха.
- Намана!
- Ну и  фигли стоит сзади к ней пристроиться и сфотографироваться? – спрашиваю.
- Баксов 20, небось, - Димыч уверен в цифре, - вряд ли больше.
- Как-то я в 4 утра возвращался  домой под ее "Falling in love".
- Романтик, блин.
- Прям по ленпроспекту со страшной скоростью! Так чего я врал? - смотрю в потолок, - а! Вот. Ну, вроде как нас трое. Ты, я и какая-то девка. Страшная, но молодая.
- Молодая - хорошо! - Димыч  исполняет фразу басом.
- Так вот, мы втроем в каком-то месте, то-ли планета какая, то ли район, но очень  на Пущино похоже.
- Ваша Минога  ростом -  метр пятьдесят, - сказала Настюха.
- Это хорошо, - Димыч не бросает порубку картошин и  басовые ноты в голосе. – есть к чему стремится, Настасья?
- Дурак! – она краснеет и смеется.
- Так вот, - продолжаю, -  место похоже на Пущино.
- Я там не был, - Димыч не врубился в эпитет.
- Так давай съездим Это около ста километров от Москвы. На реке Оке. Там прикольно.
- А там где мы оказались, конечно же только что гребанулась ядерная бомба или просто какой-нибудь акопаликсис и никого не осталось, - Димыч подпустил скепсису.
- Фиг его... Но в общем и правда там никого не было. Ощущение как от дома выселенного, в котором электричество еще не погасили и воду не выключили.
- Как то называются такие дома.
- Сквот, - реагирует Настюха.
- Стругастику напоминает, - Димыч.

В первой квартире лежала пыль, занавески задернуты, постели застелены. В коридоре - обувь по стойке "смирно",  будто отсюда уехали в отпуск и вот-вот вернутся. Мы открыли дверь и замерли, прислушиваясь. Заломака говорил: "если человек шевелится, то издает звуки." Мы ему верили, потому что он был на войне. Когда мы посидели еще немного, то, кажется, стали слышать пыль. Потом ходили и трогали вещи. Осторожно трогали.
- Ту-ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту-ту, - пропела рация Заломакиным голосом на мотив "Пришел из ставки приказ к отправке".
- ja, - ответил я, грассируя. И в сторону: - Слушай, ты бы ему кактусов выписала, чтобы он их поливал.
- На запчасти разберет, - ответила старшая, - лучше конструктор.
- Угу. "Юность 2".
- Или набор "Юный химик".
- Нет уж. Химика - нафиг!
- Эй, - Заломакин голос обеспокоился, - вы чо там?
- Не "вы чо там", - старшая, - а "доложите обстановку". Докладываю: пахнет апельсиновыми корками. Повторяю: апельсиновыми.

Щи бурбулировались. Настюха выловила картофельную щепку, потрогала губами, откусила и покачала головой.
- Так вот эта самая девка, вроде как старшая над нами. Мы у нее за спиной все перемигиваемся, она злится, но виду не кажет, потому как, опять же, старшая. Мы с ней стали заходить в дома и смотреть, а тебя на рации оставили, ты должен был каждые пятнадцать минут выходить на связь, но выходил каждые пять и колбасил всякие смешные штуки.
- Нет, ну надо же! - не унималась Настюха, - метр пятьдесят!
Димыч поймал ее и посадил на колени.
- Хочешь подержать? – он берет Настюху за бока, будто хочет передать мне. Я сдвигаю брови, потому что "прямо и не знаю", - а фигушки, - продолжает Димыч, - жениться придется.
- Так вот мы и ходили, - я решил не реагировать, оценив жест Димыча как  эксгибицонизм, на который они как молодая семья имели право, - Никого не нашли, конечно. И квартиры все выглядели так, будто люди собирались вернуться.
- Значит все-таки бомба, - Димыч занялся Настюхиным ушком: прихватывал его губами и отпускал.
- Не похоже.
- А что?
- Не знаю. Мы кучу квартир обошли. В одной - все как попало валяется. Даже кровати не убраны. Все трогательно так: где медведь плюшевый попадется, где пепельница полная, где - посуда на сушке, и  каждая фигнюшка по своему пахнет, а из этих запахов в комнате хозяева появляются... Да прекрати ты Настюху тискать, я уже не знаю куда глаза девать!
- Ладно, пусти, Димк, - она вылезла из его рук как вылазят дети из надувного круга, снова попробовала щи и принялась разливать.
- Я тогда понял, что настоящий хозяин квартиры - хозяин ее запаха. Мы там еще  наткнулись на детское одеяло. Оно лежало на полу все в шерсти. Думаю, пес, который на нем жил  обязательно бы поднял голову в сторону двери. Создавалось впечатление, что это он полил в день отъезда  цветы (земля в горшках - мокрая), что стоял и смотрел во двор, почесывая грудь под халатом. Возле кровати в комнате - его тапочки, а в ванной - его полотенце, и ножки у табуреток - обгрызены. Могу представить как он разводит руками (или что у него): "Не в духе был, погрыз, все никак не соберусь новые купить."
(Пауза между ложками появившихся передо мной щей)
- Вот. Мы еще много квартир обошли, а потом попали в такую,  где раньше жили люди, которые друг друга любили. Нет, Димыч, не хрюкай: не по всей квартире в разных позах,  а просто. И давно. Чем там пахло я не помню, но мы со старшей сели на их кровать и стали говорить о чем раньше не говорили, а потом условились встретиться там еще раз тайком от тебя, а ты все равно узнал.
- И что сделал?
- Вызвал меня по рации и велел ей как следует впендюрить.
- А она слышала?
- Да. Вместе посмеялись.