«Как много слов! Как много лжи и фальши!
Я — негодяй... Позорный приговор.
Но вы пришли, желая знать, что дальше,
Так s’il vous plait, начнём наш разговор.
Ах, господа, не стройте эти рожи,
Садитесь в круг, и Бог вам всем судья.
Он всё поймет, как понимаю я,
И дай вам сил понять всё это тоже.
Я вижу, вас четыре человека.
Что ж, хорошо, я не люблю толпу
И суету конца-начала века.
Ну хватит слов — пожалуй, я начну.
Я — Люцифер. Затасканное имя.
Зелёный фрак да бледное лицо.
Я превращаю честных в подлецов,
Чтобы потом же поквитаться с ними...
Какая чушь! Презренный водевиль!
Но не затем прошли вы столько миль,
Чтобы услышать то, что было всюду.
И потому я всё-таки не буду
Вас утомлять рассказами о том,
Как был я птицей, лошадью, котом,
Лишь по причине, что я ими не был.
Как не был Бог мне, в сущности, отцом.
Я на него лишь смахивал лицом,
И это всё! Ни капли больше сходства.
И нет во мне той злобы и уродства.
Всё это бред. Который я терплю.
А что до Бога — я его люблю!
И он к тому же это не скрывает.
Но только так, похоже, не бывает.
И потому я проклят и забыт.
И не «Отцом», а, извините, вами!
Когда, прикрывшись хитрыми словами,
Вам удалось себя же обмануть,
И позабыть всё то, что было мною.
Как и те дни, когда одной судьбою
Мы были вместе связаны навек!
Когда весь мир — как детская игрушка!
Плечо к плечу да солнце на губах!
И целый мир был у меня в руках —
Зелёный сад, хрустальные дома
И плоскость света без конца и края,
Где вы со мной, танцуя и играя,
Мечтали лишь о вечных небесах...
Но, окрылённые, свободные, нагие,
Вы испугались тех, кто наверху,
И сочинили эту чепуху!!!
О прегрешении, падении из рая.
И что теперь? Вы проданы врагу.
А я уже так больше не могу.
Любовь моя! Единственные дети!
Я вас любил сильнее всех на свете.
Но вы ушли, в ту ледяную ночь.
О, как хотел бы я вам всем помочь,
Но не могу подняться даже с кресла.
В моей душе всё сковано зимой
И сей тюрьмой космического века,
Где я сижу под властью человека,
И иней белый, как полночный вор,
Лишь покрывает мой холодный двор...
Удивлены? Считаете, что лгу?
Да я б того не пожелал врагу!
Я УМИРАЮ! Больно, как под пыткой!
А мир смеётся шоколадной плиткой,
Иль вдруг меня же хочет почитать!
Эх, «сатанисты»... Как мне наплевать
На вашу преданность! Вы, жалкие рабы,
Вы недостойны даже смоли ада!
Кривляйтесь в муках с воплями «Не надо!» —
Я не услышу вашего вранья!
И пусть со всех пространств воды и суши
Плач убиенных вами в ваши души
Проникнет так, чтоб каждый Божий миг
Вы, задыхаясь, слышали их крик!
УДИВЛЕНЫ! Признайтесь, что не ждали.
«Так кто же ты?» — Я понял ваш вопрос.
Я — арлекин. Любительница роз.
Лишённый пола, общества и ласки.
Вам всем давно известны мои маски,
Но каждый день вы жаждете меня!
Уйдя в себя иль попросту скучая,
Вам всем порой так хочется от рая
Отворотить лукавое лицо
И, спрятав обручальное кольцо,
Пойти искать случайного объятья.
Мои друзья, к чему эти проклятья?
Как я сказал, вам Бог один судья,
Но вы, боюсь, такие же, как я.
Свободы бы!.. Вот то, чего вы ждёте.
Забыть про всё и в омут с головой.
Чтоб каждый день — шампанское рекой!
Иль страсти пир — на это вкусы разны.
Обнажены! Губительны! Заразны!
Вы — торжество! Беспечный легион!
Какой-то там грех? Виват, Армагеддон!
Мы все живём похожими мечтами.
Но не затем я здесь общаюсь с вами,
Чтоб искусить или свернуть с тропы.
Всё уж давно во власти у толпы,
И тропы все уж пройдены подавно.
Всё — суета: религия и трон.
Всё энный век как не имеет званья.
И потому, в предчувствии прощанья,
Я лишь хочу, чтоб кто-нибудь из вас
Поцеловал меня в последний раз...»
Забрезжил свет, исчезли с пола тени.
Всё тот же мир — подъезды и сирень.
Апостол-утро начинает день,
И всё опять волнующе и ярко.
Лишь в том саду, где скоро будет жарко,
И где той ночью вёлся разговор, —
Четыре тела в позах бездыханных
С печатью смерти на открытых лбах
Лежат вокруг следов каких-то странных
С какой-то странной влагой на губах.
Лето 1999