***

Океа

Ирина Валерина

«У него два имени – дневное и ночное, и я люблю его. Это, пожалуй, всё, что моим немногочисленным подругам положено о нём знать. Конечно, они видят, как я изменилась, и их точит червячок вечно голодного женского любопытства. Но в ответ на их вопросы я только улыбаюсь и повторяю: у него два имени – дневное и ночное, и я люблю его.

Когда мы вместе, он мой мужчина. Мой. Этого достаточно. Никто не должен знать о нём больше. Не спрашивайте, почему, я не знаю. Просто чувствую, что так нужно.
Когда его во мне так много, как сейчас, я долго смотрю в безбрежное море, полное безликих кодов. Потом открываю окно, и в те доли секунды, пока сеть несёт ко мне образ другой жизни, зажмурившись, думаю о нём. И только тогда, когда он уже переполняет меня настолько, что я почти теряю свои границы, развожу лодочки ладоней и... застываю на грани перехода. Оставаясь собой, я смотрю на мир уже другими глазами. Моё отражение здесь носит странное для непосвящённых имя – Okeanida. У моей аватары вытянутые к вискам ассирийские глаза цвета расплавленного золота и чёрные, ниспадающие до колен, волнистые волосы, в которые она заворачивается точно в плащ в те моменты, когда сбрасывает хитон. На её шее висит ключ в форме анха, открывающий любые двери в этом мире. Имя его – gjlheuf[bhjyf – написано вдоль каплевидной петли ключа. Никогда не произносила его вслух, этот ключ отзывается только на прикосновения пальцев.

Я прихожу сюда, чтобы стать свободной. Моя аватара – почти богиня. Она бесстрастна и мудра, её давно не волнуют чувства и слова. Но по только ей известной причине она делает для меня исключение и придаёт форму моим ощущениям. То, что она пишет на воде, – круги и спирали моей внутренней жизни, – читают, если верить бесстрастным цифрам счётчика, тысячи аватар. Отзываются лишь единицы, но ни меня, ни тем более её нисколько не волнует общение или количество соглядатаев. Я никогда не отвечаю им, потому что прихожу сюда говорить только с собой. Когда круги на воде успокаиваются, слова обретают форму, которую захотят. Изредка они взмывают в небо сильными птицами, и я теряю их из виду, но чаще всего становятся рыбами и уходят в море. Я забываю о них, и они дальше живут своей жизнью: растут, нагуливают вес, сверкают пёстрой чешуёй поверхностных эмоций и служат приманкой для слов покрупнее. Потом они умирают. Я не пытаюсь их спасти. Море огромно, и оно тоже нуждается в пище.

Слова этой страсти пока что далеки от смерти. Они растут, меняют меня, ищут выход – и, не в силах далее терпеть сладкую муку, я протягиваю руку, чтобы принять ключ.

...Медленно расходятся круги...

«15 фатта, год в себе
Okeanida написала:
Его дневное имя имеет несколько значений, и все они ему подходят. Возможно, присутствует какая-то правда в том, что имя отчасти создаёт судьбу. В его жизни есть независимость. Простор. Земля под его ногами, питающая источник его жизнелюбия. Душные коробки городов не для него. Дневное имя моей любви хорошо кричать по слогам – его согласные звенят силой, а лёгкие гласные, выражающие готовность, высоко поднимают этот зов и могут долго нести его... допустим, над макушками сосен. Вообще-то, место его дневной жизни не имеет особого значения до тех пор, пока в нём самом есть свобода.
Я стараюсь не звать его днём. Наши жизни имеют мало общего – а если совсем честно, то находятся в потоках, текущих параллельно. Нас разделяет всё, начиная со времени. Но стоит сменить точку зрения или геометрическую систему, как параллельные прямые сходятся. Правда, не все. На этот раз сошлись наши. И с тех пор мы оба пытаемся сохранить эту непрочную точку соприкосновения двух миров – хорошо понимая, что «завтра» не равно «вчера», а «сегодня» быстротечно, как вода, и так же, как вода, не хранит следов.
Нас разделяют дни – но соединяют ночи. К урочному часу я лишаюсь всего, что является моей дневной ипостасью. Снимаю и отбрасываю привычную одежду, придающую мне лоск и значимость. Вхожу в густые клубы водяного пара и отдаю воде все запахи, которыми одарил меня спешащий в никуда город. После натираюсь тремя маслами, уговаривая себя побыть красивой ещё немного, – для него, конечно. И – безмерно волнуюсь, попеременно впадая то в жар, то в озноб. Готовясь к его приходу, я стараюсь не вспоминать о прошедших ночах, потому что у меня начинают подрагивать пальцы, а щёки заливает предательский румянец. Я нервно покусываю губы и, пересекаясь взглядом со своим отражением, вижу в зеркале бессовестно счастливую блудню. Когда жара становится больше, чем озноба, я понимаю, что он уже рядом...
Его ночное имя долго остаётся непроизнесённым, потому что вначале мы не говорим на языке обыденных слов. Инструментами языка, который делает нас близкими, становятся тела. Его руки и губы быстро проводят меня по мостику от самодостаточности к безоглядному доверию, и я отдаюсь ему так, как только может отдаваться женщина своему мужчине – не рассуждая, не сомневаясь и не имея иного желания, кроме как быть с ним. И опасная будоражащая игра, и его мощь, не терпящая преград, и моя покорная жажда, жадно принимающая его силу, соединяясь в тёмном напитке страсти, сводят нас с ума. Но и во всём этом остром, несдержанном и нестерпимо желанном нет для меня ничего слаще, как услышать его яростный шёпот и ощутить пересохшими губами почти нежный поцелуй – вслед за чем окончательно утратить очертания мира в ослепительном взрыве сверхновой.
И только потом, с общим шелестящим выдохом, а следом за этим – его гортанным рычанием и моим хриплым «а-а-а», которое дольше прочих звуков тает в полумраке спальни, имя возвращается. И я зову совсем тихо: «Хиро-о-он...», и я говорю ему: «Я люблю тебя...», а он улыбается, гладя меня по волосам. Наш общий зверь усмирён, но ненадолго. Впереди бесконечная ночь – наша ночь, но минуты нежности так густы, так полноводны, что я ещё дрожащими пальцами глажу уроборос-время, уговаривая хотя ненадолго замереть...»

…Замирают круги. Воды моря спокойны и опять далеки от меня. Ключ покоится на груди аватары. Золотые глаза закрыты, Okeanida больше не смотрит в меня. Она медленно, как сомнамбула, ведёт тонким пальцем по проявляющимся на воде строкам, и те послушно тают, так и не набрав силу. Но я успеваю прочесть.
Это.
htonicheskij _stoyak написал:
сучка а мне будешь так подмахивать? зуб даю меня хер потолще чем у твоего херона бггг!

И это.
Poryadochnaya _domohozyajka написала:
Ничо себе страсти-то какие, чистый бдсм! Вы, деушко, фантазировали бы по меньше, а лучше кулинарную книгу по чаще открывали тогда и нашли бы себе нармальново мужыка!

И даже это.
Demon_Yabyvdul написал:
Вот он, недо@бит, до чего доводит! «Замуж, дура! Срочно!»

Палец с золотым ноготком ненадолго останавливается возле последнего комментария.
tgv написал:
Shit, that's awesome!

Но вода не хранит следов, поэтому он тоже тает.

Закрываю окно, и море исчезает. Уткнувшись лицом в ладони, на время исчезаю и я. Нет, я не плачу. Я перебираю лица, пытаясь найти подходящее случаю, но понимаю, что маски больше не спрячут меня. Я открыта для удара. Мостик, ведущий от безоглядного доверия к самодостаточности, предательски поскрипывает подо мной. Но надо идти, потому что миры уже вспыхивают за дверью, и я не знаю, какой именно откроется в следующую секунду.
…У него два имени – дневное и ночное, и я люблю его. И это всё, что…
Я протягиваю руку и после недолгого раздумья толкаю дверь».

Поток дневного света ослепил. Океа в первую секунду зажмурилась, но нетерпение жгло похлеще полуденного солнца, поэтому она широко распахнула глаза, смаргивая набежавшие слёзы. Лазурь того особенного оттенка, который бывает только у неба, постоянно отражающегося в море, сияла над её головой от края до края. Где-то далеко мерно дышало пока не открывшееся море. Луг набравшей силу травы волновался под летящей рукой тёплого ветра. Океа сделала глубокий вдох, вбирая в себя запахи нового мира. Восторг захлестнул её с головой, и она сперва закружилась на месте, раскинув руки, а потом побежала, куда несли босые ноги, – к большой гряде на горизонте, похожей на рощу. Трава стелилась, мимолётно лаская ступни, длинные волосы бились за спиной, словно тёмные крылья, готовые распахнуться.

Вскоре она начала задыхаться и перешла на шаг. Втягивая пряный воздух, Океа шептала: «Хорошо… Боги, как хорошо…», впервые не обращаясь даже к себе. Одиночества больше не было. Мир принимал её, постепенно заполнял и превращал в неотъемлемую часть себя.

Деревья подошли так близко, что стали бы уже различимыми, если бы не солнце, бьющее в глаза. Неожиданно от тёмного массива отделилась точка, по очертаниям напоминающая… Кентавра?.. Всадника?..
Поражённая внезапной догадкой, Океа поднесла руку к губам…

Над морем парил ничем не омрачённый лик Златоглазой, и всё было только к лучшему в лучшем из миров.

_________________
(Рассказ входит в серию «Осколки»)

© Copyright: Ирина Валерина, 2017
Свидетельство о публикации №117022706201

Другие статьи в литературном дневнике:

• 27.02.2017. ***
• 08.02.2017. ***
• 07.02.2017. ***