Продолжение беседы с Владимиром Копачёвым

Сергей Моргулец: литературный дневник

В моих руках небольшая тоненькая книжка. Очень ветхая. На ее мягкой коричневато серой обложке вверху изображение креста, а ниже надпись "Памяти Ореста Ксенофонтовича Моргулеца". Ниже непонятная для меня аббревиатура В.Т. и под нею -место издания: Могилев На Днепре, Скоропечатня и Литография Ш.Фридланда, 1902 г. Все это, естественно, - со старинными ятями, с непривычной фамилией моего прадеда в родительном падеже - тоже на старинный лад...
Эта книжка (точнее, сначала ее ксерокопия) появилась у меня где-то в середине 70-х годов, когда я вместе с двумя своими товарищами снимал квартиру на Раушской набережной Москвы-реки, рядом с ТЭЦ, что и сейчас дымит почти напротив Кремля. Появилась она у меня при странных и очень необычных обстоятельствах. Папа мой как-то раз, еще примерно за год до описываемых событий, когда я по обыкновению проводил лето дома в Запорожье, рассказал мне, что получил в подарок очень интересную книжечку от своего двоюродного брата дяди Жоржика из Киева, где он жил со своим семейством в те годы. И что эта книжечка - об их с папой деде, т.е. о моём прадеде Оресте Ксенофонтовиче. Что нашли ее, якобы, почти случайно - через какой-то музей. Я, как и свойственно совсем еще молодым и беспечным оболтусам, не задумывающимся о своих корнях и предках, не придал этому особого значения, а вскоре и вообще забыл об этом разговоре. Родители были довольно далеко, а я жил в Москве своей жизнью - весь в заботах и «куда более важных» делах…
И вот однажды уже в Москве, на Раушской, перед самым пробуждением, вижу я странный сон. Снится мне, что я раскрываю, а точнее, передо мной как бы сама собой раскрывается большой старинный фолиант. И я вижу на его титульном листе благообразного пожилого человека в одеянии священника, сидящего в обитом кожей дубовом кресле. Удивительным и весьма значимым было то, что кресло имело на своей спинке возвышающийся над головой сидящего большой красивый шестиконечный крест. Человек этот явно был мне далеко не чужим - я чувствовал себя перед ним как внук, ученик и воспитанник одновременно. При этом, оказалось, что это как бы и не фотография вовсе - что передо мною живой человек (во сне это, впрочем, казалось совершенно естественным). Взгляд его был хоть и строгим, но в то же время очень благожелательным. Он как будто предостерегал меня по-отечески от чего-то, желая мне добра... Это был короткий немой разговор - слова, казалось, были не нужны - мы и так хорошо понимали друг друга... Я сразу же проснулся и, очень удивленный, не переставая думать о необычном сне, перекусив, стал собираться на работу. Хорошо помню то свежее солнечное почти летнее утро. Как всегда, я заглянул на бегу в почтовый ящик и неожиданно обнаружил в нем небольшую бандероль. Можете представить, какой шок я испытал, когда, развернув на ходу упаковку, увидел под ней вот эту самую небольшую книжицу - с именем моего прадеда и крестом на обложке! Если бы мне такое кто-то рассказал, я бы сам вряд ли поверил…
Книжечка состояла из некролога и надгробных речей в память моего прадеда, смотрителя Тульчинского духовного училища Подольской губернии, умершего довольно рано - в 57 лет... Она начиналась словами: "Он представлял из себя довольно яркий и очень симпатичный тип просвещенного, убежденного и гуманного педагога, служившего делу обучения и воспитания духовного юношества и словом и делом до последних своих сил, до последнего вздоха..."
Этот сон был первым в череде удивительных пророческих снов, о которых я частично уже упоминал в этих своих записях. Но этот сон был не из тех, которые я условно назвал "дежавю" - это было нечто иное. Я расцениваю его, как "послание" от моих "кураторов" или, возможно, от моего ангела-хранителя, как его называет наша церковь. Думаю, что Орест Ксенофонтович и есть мой ангел-хранитель. Жаль только очень, что его портрет я так и не удосужился забрать у своего троюродного брата, сына дяди Жоржика - ныне уже покойного Лёши Станевича...



Другие статьи в литературном дневнике: