Как там мой друг?
Всё держится пока?
А встретимся - не вымолвит, не ахнет -
но трещины сползают с потолка,
пьянеющими яблоками пахнет.
Настанет утро, я к нему приду
не ласточкой, не диким лягушонком,
но ниткой паутинки на пруду,
как парашютным невесомым шёлком.
Из старой куртки выросло плечо,
надень, но не застёгивай,
и в зиму
уйди, как будто вовсе не при чём,
как будто не грустишь невыразимо
о том, что лето кончилось
к утру,
и занавески выцвели за лето.
И если я когда-нибудь умру
за что-нибудь - то именно за это.
------------
Рыбы
Иногда эти рыбы всплывают - с морского дна ли,
со дна ли памяти, с которого их изгнали,
вытолкнули из пыльной утробы, сонной лощины морские псы ли,
морские волки ли.
Слишком поздно для рыбной ловли, -
у рыб из памяти слепые глаза и воловьи
головы,
они, как белые лодки, плавают в изголовье.
пузыри их содержат не воздух, но сжатый возглас,
залитый воском, забитый, в общем, забытый возраст
и небо, перламутровое и волглое.
И я вдыхаю, чёрт подбери, и вдыхать учась, я
отпускаю в небо, ни в ком ни ища участия,
рыб и собак, за рукав теребя
облака,
в конечном счёте, я отпускаю себя.
И пока багровеет от оплеухи ветра моя щека,
я задаюсь вопросом: а есть ли жизнь за пределом ящика, -
где тугое море выталкивает медуз, а над морем небо в огромном платьище,
и пока идёт дождь на морском побережии, пахнущий псиной,
липовой ксивой, мокрой весной, красивой
жизнью и некрасивой смертью, - чего мне желать ещё?
------------
Синие люди
1.
если выйти на край пустыни,
где режет ноги сухая, как нож, трава,
сесть на белого одногорбого иноходца,
исполненного очей,
и скакать семь горячих дней
и семь полулунных ночей,
шаг верблюда станет тяжёл, как у щенной суки,
и хорошо, если на седьмые сутки
удастся отряхнуть песок с рукава.
2.
народ покрывала обитает в самом сердце её, где сухо и голо,
и по ночам завыванье ветра как вой скопца;
мальчики туарегов не различают пола,
женщины туарегов не закрывают себе лица.
полотнище, всухую крашенное индиго,
осыпается на кожу, как бабочка, сжатая в кулаке
кто-то сильной рукой снимает с плеча поклажу, говорит: иди-ка,
дитя моё,
налегке
3.
у чёрной женщины на длинной шее ни ключика, ни мониста.
жёсткие пальцы знают цену поводьям, ниткам и медякам;
эбонитовый мальчик, трепетный, как рояль
под рукой умелого пианиста,
разливает воду по бурдюкам.
наливает и мне, но в такую скорлупку, что чуть приникни -
вся вода не заполнит выеденного яйца.
седая старуха сердито спрашивает, почему я при них не
закрываю платком лица.
в пустыне времени нет; скажем, три дня в пути не потеря
для лёгкой ноги и впалого живота;
в пустыне ценится сила, музыка и умение идти по ней, не потея,
но прежде всего - вода.
4.
от близости соляного прииска слюденеет нёбо, белеет небо,
приобретая странный оттенок, сразу и раскалённый и ледяной,
так, что впрок не идёт ломоть отдающего пеплом хлеба,
плохо размоченного слюной.
караван снимается с якоря только на третьи сутки
кораблём песка, не знающим паруса и весла,
и трясётся неведомой грамотой в его подседельной сумке
наизнанку вывернутый ислам.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
