С его появлением «жизнь стала лучше, жить стало веселей» (это слова Сталина). Правда, народ придумал продолжение: «шея стала тоньше, но зато длинней», что было точнее, но произносилось только шепотом.
Голод продолжал терзать наши, пытающиеся расти, тела. Не встречая соответствующего отпора, он вторгался в наши души, разрушая в них главное – добродетель. Вот и я поддался ему: стащил спрятанные в сундуке пряники и сожрал их. А когда пришло время возмездия, свалил все на Марью Ивановну («бабу Ягу», ангела во плоти!) И твердо стоял на своем, хотя видел, что никто мне не верит. До сих пор мне стыдно за себя. Это один из самых горьких моих грехов.
В силу каких-то обстоятельств родители решили переехать на новое место жительства и не куда-нибудь, а на Дальний Восток в Еврейскую автономную область. Вербовка туда шла на полную мощность. Как я понял из разговоров, родителям обещали дом, корову и хорошую работу. После того, как родилась сестренка Светлана, мы и отправились в поисках лучшей доли.
Ехали мы, как я сейчас понимаю, в «столыпинском» вагоне, небольшое помещение которого вмещало только две семьи. Путешествие на Дальний Восток заняло больше месяца. Вагоны с вербованными евреями не пользовались «уважением» железнодорожников, тем более, что они как две капли воды были похожи на те, что перевозили арестантов. Зарешеченные окошки, зарешеченные двери, закрытые на замок, бока, не знавшие ремонта еще со времен перевозки кулаков и чеченцев…
Соседи сразу возненавидели мать, обзывали ее фашисткой только за то, что она требовала от них соблюдать чистоту и порядок. На нашей половине были полати. Мы с братом проводили время на них, выглядывая в окошко. Я полюбил сам запах железной дороги, запах дыма, шипение пара, перестук колес, крики торговок на остановках и рвущие воздух встречные поезда. Потрясла дорога по берегу Байкала. Вода была такой чистой, что видны были целые вагоны, покоящиеся на дне.
Состав мариновали на узловых станциях. Мимо проносились в обе стороны воинские эшелоны. Ехали танки, артиллерия, автомобили, люди в военной форме. Им отдавали предпочтение, они отнимали у нас ту единственную ниточку, которая соединяла нашу прошлую жизнь с той, что была впереди.
В Нижнем Тагиле нас ждал огромный санпропускник, в котором все, переваливающие за Урал, обязаны были пройти «помывку» и санобработку на предмет выжаривания из одежды вшей. Меня поразил размерами гигантский зал бани и количество каких-то огромных мужиков с их хлопающими по ляжкам яйцами. Вши – спутники всех войн, борьба с ними не заканчивается с подписанием мирного договора.
В Новосибирске я видел картинку буквально врезавшуюся в мою память. Мы стояли. Рядом пристроился эшелон из таких же теплушек, как и наша, но из него высыпались, как горох, серо-голубые, изношенные в хлам шинели и бросились под вагоны. Поезд постоял какое-то время, послышалась резкая команда и шинели бросились обратно. Некоторых попросту закидывали в вагон, схватив за руки и за ноги. Состав отошел оставив за собой отчетливый красный след. «Дизентерия… Пленные… Поезд мертвецов»,- хмуро отреагировал отец. А я на всю жизнь осознал, чем на самом деле кончаются войны – кровавым поносом, господа офицеры и солдаты. Кровавым поносом! Сначала для проигравшей стороны, а потом и для победившей…
