Динамика развития ранней японской прозы Иса Лариса
Зачет Динамика развития ранней японской прозы
Иса Лариса
Под дождем я промок,
Но сорвал цветущую ветку,
Памятуя о том,
Что весна окончится скоро,
Что цветенье недолговечно.
(Аривара-но Нарихира)
В рамки раннего средневековья входят тексты эпохи Хэйан, которая стала золотым веком культуры, с ее утонченностью и склонностью к самоанализу, способностью заимствовать формы с материка, но вкладывать в них самобытное содержание, свое видение, что послужило не только развитию японской письменности, но и становлению различных национальных жанров. Двумя основными принципами творчества хэйанцев были культ красоты и культ чувства.
Литература этого периода - это литература придворного общества, изображающая узкий мир и вкусы императорского двора. Самая главная особенность его - преобладание женского творчества. Изысканную прозу на японском языке этой поры создали женщины, ибо мужчине пристало писать исключительно на китайском, а если и сочинять, то только стихи. И хотя все первые жанровые произведения традиционно и неукоснительно относят к написанным мужчинами (“любое начало идет от мужчины”), все женские изящные произведения того времени и до настоящего занимают видное положение.
Авторов почти всех моногатари мы не знаем и причина этого состоит в том, что эпос воспринимался как нечто коллективное, в отличие от дневниковой литературы, ведь лирический дневник предполагал переживания конкретного человека.
Я не буду останавливаться на дневниках, потому что они только углубляют подтекст, а надо выявить динамику прозы. Буквально несколько слов о них.
Широко популярным в эту эпоху становится жанр лирического дневника, никки - буквально “поденные записи”. Здесь творчество поэтесс раскрывает нам душевный мир «хэйанской затворницы».
Помимо никки, важную роль в становлении эго-беллетристического метода оказал жанр дзуйхицу - эссе. Принципиальное отличие дзуйхицу от никки состоит в том, что структура произведений этих жанров подчинена разной логике. У дзуйхицу связь идет по ассоциациям.
Все повествования - так называемые моногатари. Термин достаточно условный и не связывается с отдельным литературным жанром. Хорошее определение ему дала Мураскаси Сикибу. (см. ссылки)
Их принято подразделять на дэнки-, цукури-, и ута-моногатари.
Цукури-моногатари, т.е. сделанные, созданные, сочиненные повествования, это повествование об "ином", о далеком времени, о чужой стране - словом, о другом мире.
Дэнки-моногатари это жанр волшебной повести.
Ута-моногатари - расширенное повествование, сравнимое с эпосом, содержащее в тексте элементы поэзии.
Чтобы отследить динамику развития, рассмотрю в неком порядке известные нам повести.
Такэтори-моногатари /начало X века/
Наиболее архаичным и демократичным жанром хэйанской прозы были волшебные повести или записи необычайных событий прошлого (денки-моногатари). К этой сказочной традиции и относят повесть, рассказывающей о вышедшей из бамбука божественной героине, Кагуя-химэ. Так как текст выглядит очень складным, а сюжетная линия и стилистическое единство четко прослеживаются, - этот фактор говорит о том, что это авторская проза. Повесть считают прародительницей всех моногатари и она носит еще следы чудесного происхождения, погружения в сказочную стихию. И зачин сказочный: «Не в наши дни, а давно-давно…». Здесь сплетены сказочно-фантастические мотивы самого разнообразного происхождения: японские, китайские, индийские…
Отикубо-моногатари / IX в./
Известна как старейшая сказка и имеет хорошо сформированный сюжет и яркие описания характеров. Здесь уже нет волшебно-сказочных элементов, только «обыкновенное чудо» любви. По существу это куртуазный роман, густо насыщенный бытом во многих красочных подробностях. Второстепенные персонажи повести — живые, реальные люди. В главных героях нетрудно узнать с детства хорошо нам знакомые сказочные образы Золушки и принца. Это только кажется, что Отикубо и ее возлюбленный живут по законам современного им общества, на самом деле они живут по законам волшебной сказки. Событиям даны реальные мотивировки, но они все равно остаются невероятными, потому что подчинены иной правде, действующей в фантастическом мире народного вымысла, где всегда торжествуют добро и справедливость.
Ямато-моногатари / 951 /
Из поэтических диалогов придворной куртуазной лирики возникают рассказы, разрастающиеся вокруг стихов как описание ситуаций их возникновения. Здесь большое количество разных персонажей, часто исторических деятелей того времени, иногда даже не имеющих никакого отношения друг к другу. В первой части преобладает поэзия вака, введения в прозе сообщают о контексте написания каждого стихотворения и его авторе. Вторая часть составляет повествования в прозе, хотя стихи остаются, описывая символы или легендарных героев.
Ямато-моногатари развило тенденцию комментирования вака, в результате чего проза практически получила статус самостоятельного текста, и даже можно привести примеры миниатюр, когда она «выдавливала» пятистишие-танка, не только принимая на себя драматизм повествования, но и занимая всё текстовое пространство, при этом оставляя стихотворение как бы за пределами текстового и эмоционального поля.
Повесть об Исэ /конец IX - начало Х вв./
Ее называют повестью в стихах и она рассказывает о любовных похождениях поэта и ловеласа эпохи Аривара-но Нарихира. Повесть превосходит остальные по степени выраженности моно-но аварэ, в ней значительно выражено лирическое начало. Яркие поэтические образы, использованные здесь, оказываются важными, потому что вокруг них формируется «поэтический словарь», расширяющий контекст. Основополагающим элементом построения является субъективность, отличительной чертой - фиксированная формула в начале каждого дана. Несмотря на то, что внешне текст нелогичен, все произведение воспринимается как единое, потому что логика художественного текста подчинена принципу свободных ассоциаций. Исэ-моногатари продемонстрировало возможность создания миниатюр, имеющих самостоятельную законченную форму. Свойственное этим миниатюрам единение поэзии и прозы давало возможность воспринимать каждый эпизод, равно как и весь памятник как цельное произведение.
Хэйтю-моногатари /959-965/
Это произведение традиционно оказывалось вне поля зрения учёных, ему уделялось мало внимания. Однако, как считают японские исследователи, именно эта повесть являет собой недостающее до сих пор звено для понимания всего процесса становления прозы. Благодаря усилению прозаического начала в каждом дане разыгрывалась, по сути, маленькая жизненная драма, а все вместе эти миниатюры складывались в широкую панораму обычной человеческой жизни. Это произведение было новаторским с разных точек зрения: умело соединяя в себе традиционные образы и структуру, оно, даже оставаясь в рамках заданного деления на даны, благодаря превалированию прозы, смогло подняться на уровень драматического произведения как по своему строению, так и по тематике. Возможно это первое психологическое произведение, по широте изображения событий и глубине палитры чувств оно по праву может стоять в одном ряду с мемуарно-дневниковыми произведениями и может рассматриваться как важная ступень на пути к роману.
Уцухо моногатари /вторая половина X в/
Это первое произведение крупной формы, которое называют «колыбелью Гэндзи».
Как и в случае с предыдущим произведением, оно исследовано отеческими японистами не достаточно всецело. Важной проблемой восстановления является то, что порядок глав оказывается неочевиден. Принципиальное отличие его от прочих моногатари, что по форме это новый литературный формат – роман, то есть происходит раскрытие образов главных персонажей. В сравнении со средневековым европейским романом прослеживается особенность в том, что эти персонажи выведены с гораздо большим психологизмом в реакциях.
В XI в. увидел свет жанр повествовательного романа, выдающимся образцом жанра стал роман придворной писательницы Мурасаки Сикибу «Гэндзи-моногатари”, ступенями к которому, как я считаю, и были описанные выше повести. Они будто подводили к созданию этого шедевра, в котором автор, представляя блистательного Гэндзи, носителя аварэ, рисуя судьбы связанных с ним женщин и намечая судьбы его потомков, делится с читателями размышлениями, затрагивающими наиболее важные стороны человеческой жизни.
Думаю, что развитие прозы происходило достаточно бурно - мы с вами отследили, как из сказочного повествования процесс дошел до блистательного романа. Изучая литературный процесс, можно прийти к выводу, что особенностью зарождения японской прозы явилось то, что она выросла из комментирования вака.
В рамках ограниченного эссе очень сложно уложить все то, что хочется еще сказать о прозе. Поэтому в доп.файле я осмелюсь предложить рассмотрение дневников эпохи Хэйан и свои некоторые рассуждения.
Литература и ссылки:
Доп. файл. Дневниковая проза эпохи Хэйан.
Тексты произведений: “Восточная Литература, библиотека текстов Средневековья” , раздел Япония, http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/japan.html
«Культурология. История мировой культуры», Московский государственный университет печати, Под редакцией профессора А.Н. Марковой, электронное издание: http://hi-edu.ru/e-books/xbook804/01/part-001.htm#i26
Определение “моногатари” от Мурасаки-сикибу в “Гэндзи-моногатари”:
“Это запись того, что произошло в мире от века богов до наших дней. Моногатари показывают жизнь со всех сторон, во всех подробностях. Однако это не значит описывать всё как есть на самом деле. Моногатари появляются тогда, когда, насмотревшись и наслушавшись плохого и хорошего о делах человеческих, не могут дольше хранить это в своём сердце. Тогда и рождается желание поведать об этом потомкам. Естественно, о хорошем в моногатари рассказывают как о хорошем, но и плохое поражает автора не меньше, и он начинает рассказывать о плохом, ибо и плохое и хорошее — всё это дела нашего, а не другого мира. Конечно, в Китае пишут иначе, и в нашей стране ныне пишут не так, как писали раньше. Пишут о серьёзных вещах и о несерьёзных, и это даёт кое-кому основание называть моногатари пустой выдумкой. И в словах Будды есть неистинные слова, что даёт повод недалёким людям сомневаться в его учении. Цель истинных и неистинных слов — одна. Разница между истиной и не истиной в учении Будды такова же, как между добром и злом в моногатари. Ничто в учении Будды не лишено смысла, и нет ничего ненужного в моногатари”
http://www.stihi.ru/2017/12/30/1171
***"**""
То, что вы знали, но стеснялись спросить...
Иса Лариса
Я про Басё. Про то, что есть несоответствие между озвучиванием неких поэтических взглядов и реальных поступков. Не знаю чем объясняется, но наблюдаю это даже в своей реальности, в нашей, иногда даже всегда.
Смотрите.
Басё всегда говорил, что стихотворение, снятое со стола — ненужная бумага.
То есть, как понимаю, выше сказанных слов ценится момент понимания, когда разум чуть очищается и видит обыденные вещи в обычном своем порядке. В правильном порядке, в момент нахождения их (вещей) в правильное время и в правильном месте.
И тогда это переживание, которое заключено, как в клетку, в слово — оно не доставит полноты переживания. Начнешь объяснять — выльешь море ненужной воды. Сократишь до трех строк — можешь не выразить именно то, что хотел выразить. Истина вообще только в вине, а в слове истина бывает? Хотя покажите мне истину в вине... Ведь чаще она однобока, для одного лица или группы лиц, соображающих на троих. Ну ага...
Вот так он, примерно, утверждал (все, что после слов "то есть, как понимаю..." есть мои измышления).
Но в то же время, он и — правил свои стихи. Причем, иногда правил нещадно. Момент ускользал и нам оставалась работа ума (еще и переведенная разными переводчиками на свой лад, но разговор о другом).
Он правил и критиковал стихи своих учеников. Своих друзей.
Ну вот же, ну есть же несоответствие? Говорить и пропагандировать про одно, а делать совершенно иное.
Вот чего ты к нему прикопалась, — скажете вы... Ну да, прикопалась. А кто еще промолчит в ответ на претензии?!
Но несоответствие остается все равно. А значит высокие слова про молчание, про умолчание, про ненужную бумагу — это идеал, к которому, может быть, надо стремиться. А жизнь — она приоритеты расставляет как ей вздумается.
Это после МКХ-9 были озвучены некие мнения, что члены жюри говорят и требуют одного, а стихи выбирают иначе.
Я знаю как иначе — то, что нравится.
Хотя заотправляйся ты ториавасных хайку, или супер-сэнрёвых, или супер-традиционных — член жюри выбирает то, что ему в этот момент в этот отрезок времени и в этом положении на его теперешнее душевное состояние нравится.
По себе знаю — отвлечешься от авторской подборки, позанимаешься делами или чем иным и иногда стихи выстреливают уже иначе. Сильнее стреляют. Или наоборот, перестают играть.
Так и у Басё, наверное. Идеалы идеалами, а дело делать-то надо.
Для примера приведу трансформацию одного хайку. Об этом ученик Кёрай записи сделал, вроде, а может какое иное японское исследование.
Мацуо Басё, перевод Т.И. Бреславец в "Очерки японской поэзии 9-17 веков"
мэйгэцу я
тиготати нарабу
доо-но эн
полная луна!
выстроились мальчики
на галерее храма
Правка 1
мэйгэцу я
уми-ни мукаэба
нана комати
полная луна!
к морю склоняется
будто семь Комати
Правка 2
цукими суру
дза-ни уцукусики
као ма наси
когда любуемся луной,
среди нас красивого
лица нет
Правка 3
мэйгэцу я
дза-ни уцукусики
као ма наси
полная луна!
среди нас красивого
лица нет
Даааа... Я не то чтобы шокирована от правок, но просто легче с некоторых пор отношусь к неким выборам, требованиям, критике или мнениям. Да и самой уже не так хочется на чем-то настаиватьcя или убеждаться. Наверное, это мое болото. Реальное болото. Которое мы, конечно, топчем. Но как достигнуть идеала, никто и не скажет. А если скажет, то потом может сделает поступок не согласно своих слов, опять же. (Болото — размышлять над этим).
© Copyright: Иса Лариса, 2018
Свидетельство о публикации №118011705633
Другие статьи в литературном дневнике:
